Помоги проекту - поделись книгой:
Однако, не имея других источников, приведем рассказ жития.
Мы узнаем, что шведы вошли в Неву на 55 кораблях и высадились на берег в месте впадения в Неву реки Ижоры. Предводитель шведов послал к Александру сказать: «Если можешь противиться мне… то вот я уже здесь и пленю землю твою». Житие князя Александра и русские летописи не называют имени предводителя шведов. Есть только один источник, который сообщает, что предводительствовал шведскими рыцарями ярл Биргер[3]. Это составленное в Новгороде в конце XIV — начале XV в. публицистическое сочинение «Рукописание Магнуша»[4]. Однако по шведским и другим иностранным источникам известно, что в момент Невской битвы Биргер находился в другом месте и никак не мог принимать участия в сражении с новгородцами во главе с князем Александром. К тому же Биргер в 1240 г. еще не был ярлом.
От старейшины Ижорской земли Пелгуя (Пелгусия) Александр знал о месторасположении шведского лагеря. Знал князь и о чудесном видении Пелгую. Видел старейшина чудную ладью, где гребцы были скрыты туманом, а стоящие в ладье святые князья Борис и Глеб обещали помочь «сроднику своему» Александру. О видении князь Александр запретил старшине говорить кому-либо. Сам же, взяв свою дружину и новгородский отряд, быстро и скрытно прибыл к устью Ижоры.
Утром 15 июля русские неожиданно атаковали противника и обратили его в бегство. В ходе боя князь Александр сразился с предводителем шведов («Биргером») и наложил «печать» на его лицо, т. е. ранил в лицо. За победу над шведами в Невской битве князь Александр и получает прозвище Невский.
Житие Александра Невского рассказывает и о подвигах 6 русских воинов. Дружинник по имени Таврило Алексии, преследуя шведов, въехал по сходням на корабль. Его вместе с конем сбросили в воду, но он остался цел и «бился с самим воеводой посреди их войска». Новгородец Сбыслав Якунович «бился одним топором, не имея страха в душе своей», и положил много врагов. Ловчий князя Яков-полочанин отвагой своей заслужил похвалу князя. Пеший отряд новгородца Миши потопил 3 неприятельских корабля. Княжеский отрок Савва пробился к «златоверхому» шатру шведского предводителя и подсек центральный столб. А слуга Александра Ратмир один сражался с обступившими его врагами и умер от множества ран.
Стоит обратить внимание, что в житии хоть и перечисляются подвиги Александра и его воинов, но главный акцент сделан на чудо: об этом говорит и видение Пелгусию и чудесный факт, что основная часть погибших шведов была обнаружена на другой стороне Ижоры, где русских воинов не было. Это обстоятельство средневековый читатель легко истолковывал как «помощь святых Бориса и Глеба».
В житии Александра Невского сражению придан эпохальный характер, ибо дело идет о защите православной веры от «римлян», как называет автор жития шведов. Именно в такой эпохальной трактовке через житие святого благоверного князя Александра Невского и вошла Невская битва в историческую память населения сначала Владимиро-Суздальской, а потом и Московской Руси XIV–XVII вв. Это неудивительно, ведь Александр был великим князем Владимирским в 1252–1263 гг., а его младший сын Даниил стал родоначальником великих князей Московских.
Для духовного лица, автора жития, «римляне» казались опаснее ордынцев. Последние, хотя и грабили церкви и убивали православных в ходе Батыева нашествия и карательных ратей, но не притесняли православную церковь как общественно-культурный институт. Более того, духовенство было единственной социальной группой русского населения, которая была освобождена ханами от дани. Батый и его преемники позволили основать в пределах самой Золотой Орды русскую православную епархию. На воззрения русского духовенства воздействовали и несчастья греческих собратьев по вере, а, как известно, большинство русских митрополитов, назначаемых на киевскую, а потом на владимирскую кафедры, были родом греки, болгары или сербы. Четвертый крестовый поход завершился в 1204 г. захватом Константинополя западными крестоносцами. Византийцы полстолетия отвоевывали назад свою столицу и империю. Это обстоятельство еще более ожесточило православных во всех концах света против «римлян». Монголы же между тем оказались союзниками византийцев по борьбе с турками-сельджуками.
Но вернемся к событиям 1240-х гг. Судя по Новгородскому летописанию, новгородцы, современники битвы Александра со шведами, оценили его талант военачальника, но не придавали победе того вселенского масштаба, которое дано в житии. Вскоре после невской победы князь Александр повздорил с новгородцами, и ему «указали путь из города». Князь уехал к отцу в Переяславль-Залесский.
Практический вывод, который извлекли из невской победы новгородцы, был, на наш взгляд, таков. Новгород, несмотря на жесткую борьбу с орденом и шведами, оставался самым связанным с Западной Европой уголком Руси. Новгородская торговля с Западом своими промысловыми и восточными транзитными товарами оставалась для Новгорода в 1230 — 1240-е гг. главным источником его процветания и самобытности. Посредниками в данной торговле выступали готландские, а потом северо-германские купцы, прибывавшие в Новгород Невским коридором, который как раз и находился в Ижорской пятине, где развертывается Невская битва. Захват шведами невского коридора лишал Новгород самостоятельного выхода в Западную Европу, чем создавал смертельную угрозу северо-русской экономике, а вслед за ней и политической независимости Новгорода. Поход шведов 1240 г. явился первой попыткой кого-либо посягнуть на «новгородское окно в Европу».
Князь Александр Ярославич первым из новгородских князей продемонстрировал, каким должен быть адекватный ответ на подобную агрессию, и тем определил дальнейшую политику новгородцев в данном регионе вплоть до падения Новгорода в 1478 г. Кстати, Александр показал, что сил, которыми располагал Новгород и его приглашенные князья, вполне достаточно, чтобы достойно отражать шведскую агрессию от новгородских границ.
Источники не позволяют нам точно знать, в чем состояла ссора князя-победителя с новгородцами, последовавшая вскоре после того, как Александр и его воинство под звон колоколов и ликование народа вернулись в Новгород. Можно лишь предположить, что князь настаивал на каких-то новых военных предприятиях, а новгородцы полагали войну законченной и оценили настойчивость Александра как вмешательство в их «вольности», в частности, право самим определять внешнюю политику. Александр с семьей и дружиной покинул Новгород.
Между тем в то же лето пришли в активность крестоносцы и началась Новгородско-ливонская война 1240–1242 г. В это время Орден меченосцев уже канул в Лету. 9 февраля 1236 г. Папа Григорий IX призвал меченосцев к крестовому походу на языческую Литву. 22 сентября 1236 г. меченосцы были разгромлены литовцами в Шауляйском сражении. В этой битве пали магистр Волгуин фон Намбург (Фольквин фон Винтерштаттен) и большинство братьев-рыцарей.
Однако в 1237 г. орден был воссоздан под названием Ливонского по приказу Папы Римского — как филиал Тевтонского ордена (но на деле ливонцы были абсолютно самостоятельны). В 1240 г. ливонские рыцари во главе военных отрядов из подчиненных им городов Юрьева и Медвежей Головы направились к Изборску. Союзником крестоносцев выступил русский князь Ярослав Владимирович, изгнанный некогда из Пскова. Псковичи встретили неприятелей у Изборска, но битву проиграли, их воевода Гаврила Бориславич был убит, многие псковичане пали, других взяли в плен, за третьими гнались до самого Пскова, где подожгли посад, а запершихся в Кроме псковичей осаждали целую неделю. Взять город ливонцы не смогли и ушли. Но вскоре посадник Твердило Иванкович убедил псковитян пустить немцев в город. Часть псковских бояр, недовольных этим решением, бежали с семьями в Новгород. Меченосцы и чудь вместе с людьми Твердилы Иванковича принялись воевать новгородские села.
Позиция псковичей отнюдь не так неожиданна, как может показаться неосведомленному в псковско-новгородских противоречиях наблюдателю. Псков в XIII в. еще пригород Новгорода, но там уже давно существует собственный княжеский стол, на котором чаще всего сидят либо враждебные Владимиро-Суздальскому княжеству князья, либо князья, независимые от него. Псков явно тяготится зависимостью от «старшего брата» Новгорода и стремится к независимости. Псковичи часто находили общий язык с крестоносцами, выступали их союзниками в совместных походах на языческую чудь и литву. Например, в ходе знаменитого набега меченосцев на Литву в 1236 г., закончившегося громкой победой литовцев и гибелью магистра Волквина, на стороне рыцарей бился и почти весь полег псковский отряд в 200 бойцов. Лишь два десятка псковитян вернулись тогда домой.
О возможности не только войны с схизматиками, но и компромисса с ними помышлял порой и Святой престол. Еще до вторжения монголов Папы Иннокентий III и Григорий IX обращались с буллами к Руси. Правда, как воззвания Иннокентия III к русским мирянам, так и булла Григория IX к великому князю Юрию Всеволодовичу Владимиро-Суздальскому остались без взаимности.
Сделав Псков и Изборск своими базами, ливонские рыцари зимой 1240–1241 гг. вторглись в новгородские владения чудь и водь, опустошили их, обложили жителей данью. В Тесове и Копорье рыцари принялись строить собственные крепости. На севере они дошли до Луги и осмелели до того, что грабили на дорогах в 30 верстах от Новгорода. Одновременно с рыцарями, хотя и совершенно независимо от них, в новгородские волости стали совершать набеги литовцы.
В интересах Новгорода было не допустить союза псковичей с немцами. Стоит ли говорить, что князья Владимиро-Суздальской Руси вполне разделяли позицию новгородцев в этом вопросе. Поэтому, несмотря на ссору своего старшего сына Александра с Новгородом, великий князь Ярослав Всеволодович откликнулся на просьбу новгородцев о помощи. Вместе с дружиной к ним выехал второй великокняжеский сын — Андрей. Однако новгородцы всегда отличались прагматизмом, поэтому они послали к Ярославу новое посольство во главе с архиепископом Спиридоном, умоляя послать к ним на княжение именно Александра. Ярослав послал сына, и в начале 1241 г. князь Александр был уже в Новгороде.
Весной 1241 г. Александр Ярославин во главе своей дружины и новгородского ополчения взял Копорье. Крепость срыли, пленных рыцарей отправили заложниками в Новгород, а служивших у них воинов из чуди и води повесили.
Зимой 1242 г. Александр вместе с братом Андреем, приведшим из Владимиро-Суздальской земли ополчение, захватил Псков. Затем русские войска двинулись в земли ордена. Ливонцы, собрав все свои силы, выступили им навстречу. Авангард русского войска вскоре попал в засаду и был уничтожен. Александр отвел свои полки из ливонских границ и встал на Узмени, узкой протоке, соединяющей Чудское и Псковское озера, у Вороньего камня (островка-утеса, ныне скрытого водой Чудского озера) [5].
Немецкие крестоносцы строились обычно в боевой порядок, известный под названием «кабаньей головы». Это была узкая, но довольно длинная колонна. По бокам ее двигалась рыцарская тяжеловооруженная конница, а во главе находился клин из нескольких сужающихся к переду рядов наиболее опытных и закаленных в боях братьев-рыцарей. В центре колоны находилась пехота из финно-угорских кнехтов, которым в бою отводилась второстепенная роль. Мало какому противнику удавалось выдержать удар «кабаньей головы».
Зная об этом, Александр Ярославин основные свои силы разместил на флангах. Здесь находились тяжеловооруженные пешие новгородские полки. В центре же стояли владимиро-суздальские ополченцы. За полком левой руки в засаде находились конные дружины Александра и Андрея Ярославичей. Впереди всех встали лучники, а сзади русского воинства, возле крутого берега, были поставлены скованные цепями сани обоза, так что и бежать было невозможно, и рыцарям не проехать.
Сражение произошло 5 апреля 1242 г. на льду озера. Ливонцы пробили русский центр и закружились перед санями. С флангов их стали сжимать полки правой и левой руки. «И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей», и все замерзшее озеро покрылось кровью, отметил летописец. В ряде мест весенний лед проломился, и тяжелые рыцари, доспехи которых весели до 70 кг, пошли на дно. Крестоносцы начали отступление, которое переросло в бегство, когда в бой вступили княжеские дружины. Победа осталась за русскими. Пленных рыцарей босыми и с непокрытыми головами вели пешком подле их коней до Пскова, захваченных в плен ландскнехтов казнили.
Ливонская «Рифмованная хроника» утверждает, что в Ледовом побоище погибли 20 братьев-рыцарей и 6 попали в плен. Хроника Тевтонского ордена «Die jungere Hochmeisterchronik» сообщает о гибели 70 братьев-рыцарей. Эти потери не учитывают павших светских рыцарей и прочих орденских воинов. В Первой Новгородской летописи потери противников русских представлены так: «и… паде чюди бещисла, а Нѣмець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новъгородъ».
Поражение в сражении на Чудском озере заставило Ливонский Орден просить о мире: «Что зашли мы мечом… от того всего отступаемся; сколько взяли людей ваших в плен, теми разменяемся: мы ваших пустим, а вы наших пустите». За город Юрьев (Дерпт) орден обязывался выплачивать Новгороду «юрьеву дань». И хотя война 1240–1242 гг. не стала последней между новгородцами и крестоносцами, сферы их влияния в Прибалтике не подвергались заметным изменениям в течение трех веков — вплоть до конца XV в.
Отношения Пскова с немцами по ходу этих веков ожесточались. Псков в XIV в. получил независимость, но остался в контексте новгородско-владимирских представлений об отношениях с орденом.
В итоге олицетворенная в действиях князя Александра линия владимиро-суздальского понимания позиции Новгорода и Пскова в отношениях с западными соседями взяла верх.
Автор же «Повести о житии благоверного князя Александра Невского» придает действиям князя религиозную окраску, вкладывая в его уста следующие слова: «О, невежественные псковичи! Если забудете это до правнуков Александровых, то уподобитесь иудеям, которых питал Господь в пустыне манною небесною и перепелами печеными, но забыли все это они и Бога своего, избавившего их от плена египетского!» На первом плане мы видим опять призыв не забывать «Бога своего». Мотив верности православной вере, не допускающий компромисса с «римскими еретиками», заслоняет все прочие резоны деятельности святого Александра Невского. Но остается кое-что и от реального воителя-князя. Надо обратить внимание на упоминание о «внуках Александровых»: несмотря на все новгородские и псковские вольности, суздальский князь упорно отстаивает претензии своего рода на постоянное присутствие и участие в северных делах.
Однако князь Александр Ярославич был не только решительным и часто беспощадным воеводой. Ему была свойственна и гибкость дипломата, вытекающая из правильного понимания политических реалий Новгородской земли и ее внешнеполитических интересов. Участвовавшего в войне на стороне Ливонского ордена князя Ярослава Владимировича мы вскоре встречаем замирившимся с Новгородом. Он сидит князем в новгородском пригороде Торжке.
В отечественной историографии традиционно придается большое значение Ледовому сражению как значительному успеху новгородской и — в целом — русской внешней политики. Ряд современных исследователей склонен считать такую оценку завышенной. Российский историк И. Н. Данилевский и английский историк Дж. Феннел полагают, что масштабы битвы были невелики, а деятельность князя Александра в войне 1240–1242 гг. мало отличалась от действий его предшественников и преемников в отношении экспансии крестоносцев.
Окончательно Ливонский орден будет разгромлен — вплоть до прекращения своего существования — только Иваном Грозным.
Князь Александр и Литва
В последующие годы (1242–1247) в шведско-новгородских и новгородско-орденских отношениях царили мир и затишье. Зато литовские племена, еще разрозненные, но осознавшие свои силы после 1236 г., усилили набеги на все сопредельные с ними земли, включая новгородские пределы. Эти походы преследовали чисто грабительские цели и вызывали закономерную ненависть. Крупнейшие контракции, в которых принимал участие Александр Ярославич, пришлись на 1245 и 1246 гг.
В конце 1245 г. восемь литовских князей прошли до Бежецка и Торжка. Жители Торжка во главе с князем Ярославом Владимировичем выступили против литвы, но были разбиты. Литовцы, пополнив полон и прочую добычу, повернули домой. Однако жители северо-западных областей Владимиро-Суздальского княжества — тверичи и дмитровцы разбили литовцев под Торопцом. Литовцы укрылись в городе. На следующей день сюда с новгородцами (включая владыку и посадника) подошел князь Александр. Торопец был взят приступом, а все литовцы, включая князей, истреблены. Все русские пленники были освобождены.
Под стенами Торопца Александр разошелся с новгородцами в оценке дальнейших действий. Новгородское ополчение с посадником и тысяцким, владычин полк во главе с архиепископом ушли домой. Александр со своей дружиной в начале 1246 г. через Смоленскую землю вышел в литовские пределы, атаковал литовские отряды под Жижичем и разбил их.
В 1246 г. кончается чисто новгородский период в деятельности Александра. Ранее Александр Ярославич как отправленный в Новгород младший князь Владимиро-Суздальской земли не имел ни нужды, ни возможности проводить какую-либо линию в отношении монгольских завоевателей. Это было дело его старших родственников и тех молодых удельных князей, которые находились дома — в своих уделах.
В роли новгородского князя Александр выступил с 1238 по 1246 г. талантливым и гибким защитником интересов Новгородской земли. Он отстоял от посягательств ордена и Швеции хорошо освоенные Новгородом его прибалтийские владения, что позволяло Новгороду сохранить роль крупнейшего торгового партнера Запада, самобытный уклад и вольности. При этом влияние его родной земли — Владимиро-Суздальского княжества — на севере Руси заметно укрепилось.
Восточная политика князя Александра
Как в 1238–1246 гг. князь Александр относился к монголо-татарам, мы можем только догадываться, опираясь на те крохи информации, которые донесли до нас летописные сообщения. Большинство летописей утверждает, что до 1246 г. Александр не бывал в Орде и поехал туда только после приказа Батыя, приславшего сказать князю: «Мне покорил Бог многие народы, ты ли один не хочешь покориться мне? Но если хочешь ныне сохранить свою землю, то приходи ко мне». Новгородская Четвертая летопись (и только она одна) сообщает о поездке Александра в Орду и возвращении его оттуда еще в 1242 г. Можно предположить, что Александр мог ездить в Орду в качестве посла своего отца, предваряя поездку Ярослава, состоявшуюся в 1243 г. Однако такая гипотеза, основанная на данных одной из новгородских летописей, плохо состыкуется с сообщениями других источников о словах Батыя. Формальной причиной неявки Александра в Орду был его статус новгородского князя. Батый не завоевал Новгорода, а во Владимиро-Суздальской земле князь Александр не имел собственного удела и не был улусником хана.
Из его неявки в Орду в 1243–1246 гг. вряд ли можно сделать далеко идущие выводы, за исключением разве несогласия с утверждением Л. Н. Гумилева о якобы исключительной протатарской ориентации Александра с первого момента появления азиатских завоевателей у русских границ. Независимая политика Александра на северо-западе Руси без оглядки на Золотую Орду (по крайней мере нет ни одного источника, указывающего на связь Александра и Орды или участия Орды в новгородских делах в эти годы) скорее говорит о молчаливом неприятии Александром ханской власти. Поведение новгородского князя Александра контрастировало с поведением других северо-восточных князей, стремившихся из поездок в Орду извлечь максимальную выгоду для себя и своего удела.
Не совсем обычным было и поведение Александра на похоронах отца. Тело Ярослава прибыло во Владимир не ранее апреля 1247 г. Под этим годом и помещает рассказ о похоронах Ярослава Новгородская Первая летопись. Она подчеркивает, что прибыл Александр из Новгорода во Владимир не просто со свитой, а «в силе тяжце. И бысть грозен приезд его». Александр явно не спешил выполнить приказ регентши Монгольской империи ханши Туракины о явке старшего сына Ярослава в Каракорум, как и аналогичный приказ Батыя. По крайней мере он отправился к Батыю только после отъезда в прикаспийские степи своего младшего брата Андрея.
Мы не имеем достоверных известий источников, чтобы точно сказать, с какими мыслями ехали братья Ярославичи к Батыю. Были ли они послами своего дяди великого князя Владимирского Святослава Всеволодовича, или имели намерения с помощью власти могущественного властелина Золотой Орды сместить дядю с владимирского престола. Последнее приписывают Ярославичам многие историки, анализируя дальнейшее развитие событий.
Смерть Ярослава в 1246 г. резко изменила положение его старшего сына Александра. Из младшего князя, отданного великим князем в распоряжение Новгорода, он переходил в удельные владимиро-суздальские князья. Брат умершего Ярослава — Святослав Всеволодович — согласно очередному порядку престолонаследия, принятому на Руси с 1054 г., занял великокняжеский Владимирский стол. Александру как старшему из Ярославичей он отдал вотчину его отца — Переяславль-Залесский. Святослав был последним из живых сыновей Всеволода Большое Гнездо, следовательно, скоро Александр, его родные и двоюродные братья должны были выстроиться в очередь на занятие великокняжеского стола. Надо было при этом учитывать не только право родового старшинства (которое, кстати, находилось не на стороне Ярославичей, а на стороне одного из ростовских князей — Владимира Константиновича Углицкого), но и фактор реальной силы и известности, чего у Александра было в избытке. Требовалось учитывать и новшество последних лет — ханскую волю. По праву завоевателя властелин Золотой Орды мог дать ярлык на великое княжение Владимирское любому из понравившихся ему владимиро-суздальских князей.
Все это уводило Александра от Новгорода — города его героической боевой юности, делало князя прежде всего политиком, руководствующимся обстановкой во Владимиро-Суздальской Руси. А здесь отношения с Сараем, столицей Золотой Орды, были решающими.
Большинство летописей утверждает, что золотоордынский хан Батый не стал сам решать вопрос о распределении столов во Владимиро-Суздальском княжестве и других подчиненных монголам землях Руси. Хан послал братьев в Каракорум, столицу Монгольской империи. Русские летописи утверждают, что Александр произвел на Батыя сильное впечатление и был принят «с честью». Интересно, что так же Батый встретит в 1250 г. упорного и последовательного своего противника князя Даниила Галицкого. Причем Даниила Бату-хан не пошлет в далекий Каракорум, не будет настаивать на тяжком для христианина выполнении ритуального языческого обычая — пития кумыса и сразу выдаст ярлык на Галицко-Волынскую Русь.
Делать из такого удачного для юго-западного князя исхода вывод об особой приязни хана к Даниилу не приходится. Это был простой политический расчет. Поэтому непонятно, на основании каких источников историк Л. Н. Гумилев утверждал о заключении между Батыем и Александром дружественного союза. Совершенно бездоказательным выглядит и сообщение о совершении обряда побратимства между Александром и сыном Батыя Сартаком. Ни русские летописи, ни какие иные источники ничего не говорят об этом. Кстати, не смотрится ли странным совершение двумя христианами чисто языческого обычая: смешивание крови побратимов над чашей кумыса с последующим употреблением этого напитка? Умалчивают русские летописи и о том, какое впечатление произвел великий восточный завоеватель на Александра. Хвалить язычника, «поганого сыроядца», православный летописец не мог, достаточно было того, что он признавал ханскую власть — властью от Бога «по грехам нашим».
Скорее всего, поворот, который в дальнейшем действительно произойдет в отношении Александра к монголо-татарам, не вызван воздействием личных симпатий Батыя и Сартака к Александру или русского князя к ордынским правителям. И не станет результатом осознания Александром некой фатальной общерусской необходимости союза с Великой степью против угрожающей всей Руси экспансии Запада. Во-первых, западноевропейская экспансия, как мы видели, велась только на северо-западных рубежах Руси. Во-вторых, в результате ее русские потеряли не собственные земли, а лишь сферы влияния (данников) в Прибалтике. Для остановки попыток шведов и ордена аннексировать собственно новгородско-псковские владения хватило местного ополчения и тех сил, которые после Батыева разгрома сумел послать в помощь Новгороду великий князь Владимиро-Суздальский Ярослав. В-третьих, совершенно не потребовалась ордынская зависимость для Западной Руси, чтобы остановить натиск крестоносцев на ее пределы. Создав с литовцами новое политическое объединение — Великое княжество Литовское, Русское и Жмудское, уделы, составлявшие некогда единое Полоцкое княжество, достойно противостояли как ордену, так и Орде, успешно отвоевав у последней в XIV в. южнорусские территории.
Политическая линия Александра как Великого князя Владимирского
Решающим для Александра Невского явилось трезвое сопоставление сил его родной Владимиро-Суздальской Руси в купе с союзным ей Новгородом и военного потенциала Монгольской империи. Александр был достаточно знаком с положением дел в Западной Европе. По крайней мере он знал западные военные ресурсы в Прибалтике настолько, чтобы не надеяться, как в свое время Даниил Галицкий, на возможность организации Папой Римским крестового похода против язычников-монголов. Папа не смог организовать единства западных сил даже в Прибалтике, с трудом гасил вражду, вспыхивающую то и дело между Польшей и орденом, Данией и орденом и т. д. После похода Батыя в 1241–1242 гг. на Польшу, Венгрию и страны Адриатики самым разумным для западных европейцев было не дразнить зверя. Что они и не стали делать, проигнорировав призывы Иннокентия IV к организации крестового похода в помощь обещавшему принять католичество Даниилу Галицкому.
Для изучения Монгольской империи у братьев Ярославичей было достаточно времени. Они пробыли в ней два с лишним года, вернувшись на Русь лишь в конце 1249 г. К счастью для Ярославичей, ханша Туракина, возможная убийца их отца, сама пала жертвой отравления. Ее сын Гуюк, политический противник Батыя, был императором только в 1246–1247 гг. После его смерти в ожидании нового курултая для выборов верховного хана Чингизиды погрязли в междоусобных сварах. Участие Батыя в этих внутренних распрях отвлекало его от устройства системы зависимости в побежденных им некогда странах.
Раздел столов между Андреем и Александром в Каракоруме произвела регентша главного ханского престола, мать хана Мунке, двоюродного брата и союзника Батыя. Раздел свидетельствовал о слабом знакомстве регентши с реальным положением дел на Руси. Александр как старший получил Киев, что, очевидно, олицетворяло в понимании ханши и власть князя на всей Русью. Ярлык на всю Русь давал в 1243 г. Ярославу и Батый. Андрею как младшему выделили Владимиро-Суздальское княжество. Однако на деле этот раздел не сулил ничего хорошего Александру. Киев был разорен, да и на юге Руси в то время владимиро-суздальские князья не имели уже никакого влияния.
Александр поехал не в Киев, а в Новгород. Татищев, опираясь на не дошедшие до современных исследователей летописи, утверждает, что князь намеривался ехать в Киев, однако его отговорили новгородцы «ради татар», т. е. пугая татарской опасностью. Позже мысль о Киеве уже не посещала Александра. В 1250–1252 гг. он был занят привычным военным противостоянием с литвой и рыцарями. Улаживал дела с Норвегией, чьи люди пограбили карельских данников Новгорода. Вопрос о разграничении владений между Новгородом и норвежским конунгом Хаконом решился путем обмена посольствами. Возможно, даже ставился вопрос о создании новгородско-норвежского союза. По крайней мере Александр затевал сватовство своего сына Василия к дочери Хакона. После превращения Александра в великого князя Владимирского к вопросу о сватовстве больше не возвращались.
Великий князь Владимирский Андрей в 1250–1252 гг. выступает союзником Даниила Галицкого. Альянс Владимиро-Суздальской земли и Галицко-Волынский отражала и женитьба Андрея на дочери Даниила. Антиордынское выступление во Владимиро-Суздальской земле в 1252 г. заставило Александра поехать в Сарай. Батый в это время находился на курултае в Каракоруме. Его наместником в Орде был Сартак, который и направил рать царевича Неврюя с двумя темниками на Владимиро-Суздальские земли. Летопись приводит слова Андрея: «О, Господи! До каких пор нам ссориться друг с другом и наводить татар на Русь!»
Источники не сообщают, кто из князей конкретно ссорился с Андреем и донес на него татарам. Историки здесь обычно приводят две гипотезы, подтверждая их чисто логическими построениями. Щебатов, Беляев, Клепинин возложили вину на согнанного Андреем с великокняжеского стола Святослава Всеволодовича. Осенью 1250 г. он ездил в Орду жаловаться на племянника, но в деле возвращения себе престола явно не преуспел, а в 1252 г. умер. Версия Татищева, которую поддержали Соловьев и большинство современных авторов, выглядит убедительней. В ней на обиды в Орде жалуется Александр. Летописи действительно видят Александра у Сартака в 1252 г., но они не уточняют, когда он приехал в Сарай: до Неврюевой рати или после нее. При разделе столов младший Андрей безусловно обошел старшего Александра. Возможно, Андрей даже позволил своему младшему брату Ярославу Тверскому завладеть Переяславским уделом Александра. Почему-то в Переяславле в момент его взятия Неврюем оказалась семья Ярослава и был убит его воевода. Под Переяславлем были разгромлены и наспех собранные Андреем русские силы. Даниил ничем не сумел помочь своему зятю. Новое опустошение пронеслось по Владимиро-Суздальской земле. Андрей бежал в Новгород, там его не приняли, и он через Псков попал в Ревель, а оттуда в Швецию. Александр получил ярлык на великое княжение Владимирское и был великим князем до 1263 г.
Все его действия теперь были определены интересами именно Владимиро-Суздальской земли. Итоги Неврюевой рати свидетельствовали о гибельности для Владимиро-Суздальского княжества военной конфронтации с Ордой. Курсом Александра стал вынужденный компромисс. Стоит заметить, что до 1257 г. он больше не ездил в Орду. Батый умер в 1255 г., Александра не было в Орде ни при вступлении на престол Сартака, ни позже, при воцарении его сына Улагчи.
В 1257 г. золотоордынским ханом стал брат Батыя Берке. Явившись к Берке вместе с братом Андреем, Александр получил для последнего прощение и ярлык князя Суздальского, сам же был опять пожалован великим княжением Владимирским.
Тем временем воцарившийся в 1252 г. в Каракоруме хан Мунке сумел на время прекратить ссоры Чингизитов и стал энергично заниматься устроением Монгольской империи. Во все улусы, включая Золотую Орду, были посланы указы о проведении переписи для упорядочивание налоговых отчислений центру. Берке выполнил приказ императора и послал численников на Русь. Известно, что в 1257 г. на северо-востоке Руси (в Рязанском и Владимиро-Суздальском княжествах) перепись прошла спокойно. Александр и его удельные князья прекрасно осознавали, что невыполнение приказа означает карательный поход, причем не только сил Золотой Орды, но и туменов верховного монгольского правителя.
Привез князь Александр численников и в считавший себя независимым от монголов Новгород. Это вызвало в Новгороде в 1257–1259 гг. два восстания и переписать новгородцев в итоге смогли лишь со второго раза, шантажируя якобы присутствием в Низовской Руси огромного татарского войска. Причем в восстании 1257 г. на стороне новгородцев выступил даже 16-летний сын Александра новгородский князь Василий, бежавший при приближении отца в Псков. Урядив новгородцев с татарами, которые на сей раз ограничились принятием богатых даров без переписи, Александр прогнал Василия из Пскова, советников его казнил или изуродовал (приказал отрезать за дурной совет уши и выколоть глаза). В Новгород Александр послал второго своего сына, 7-летнего Дмитрия. Используя зависимость Новгорода от поставок суздальского хлеба и военной помощи, великий князь Владимирский Александр хотел принудить богатый Новгород разделить с его княжеством бремя выплаты регулярного ордынского выхода. Кроме того, ордынская перепись еще больше связывала русский север и русским северо-востоком, относя их к одному русскому миру, скрепляемому еще и внешней Ордынской силой.
При этом Александр зорко следил за отношениями Орды и Каракорума. Курс Берке на независимость от Каракорума не прошел мимо внимания владимирского князя. Именно этим можно объяснить повсеместное избиение и изгнание из Владимиро-Суздальской Руси в 1262 г. откупщиков бессерменов, присланных из Каракорума. Александр не предпринял попыток подавлять данное движение. Причем поездка самого Александра в Орду к Берке с данью и дарами увенчалась двойным успехом: карательной рати за истребление каракорумских откупщиков не последовало; было отменено и первоначальное требование хана о мобилизации во Владимиро-Суздальских землях русских рекрутов для участия в войне Золотой Орды с хулагидским Ираном. Благодаря этому Александр сумел послать значительные владимиро-суздальские силы в помощь сыну своему Дмитрию для новой войны с литвой и Орденом.
Поездка Александра Ярославина к Берке в 1262–1263 гг. оказалась последним делом его жизни. Задержанный в Орде на зиму, князь занемог и скончался при возвращении на Русь в Городце на Волге 14 ноября 1263 г. Князю было около 43 лет.
Слуги привезли тело князя к Владимиру. В Боголюбове «митрополит Кирилл, князья, бояре и весь народ, малые и великие, встречали его со свечами и кадилами. И был вопль, и тоска, как никогда не бывало, и земля сотряслась. — Чада мои, — сказал митрополит, — знайте, что уже зашло солнце земли Суздальской! И все воскликнули: Уже погибаем!»
Князь Александр Ярославин, истинный сын своего времени, был, безусловно, одним из самых ярких князей удельной Руси середины XIII в. Хотя значительная часть его жизни прошла в Великом Новгороде, князь был прежде всего предан своей родине — Владимиро-Суздальскому княжеству. Он всегда держал в центре внимание владимиро-суздальские интересы. Особенно ярко это проявилось в период великого владимирского княжения Александра в 1252–1263 гг.
Посмертная слава Александра трудами владимиро-суздальских летописцев и монахов, авторов житийной литературы превзошла прижизненную известность князя. Образ святого князя Александра Невского, защитника православной веры, рос на северо-востоке Руси от столетия к столетию. В Московском государстве XV–XVII вв. он стал трактоваться как образ защитника всей Земли Русской. А в начале XVIII столетия российский император Петр I, победив шведов в Северной войне, стал называть Александра Невского своим предшественником в деле утверждения России на Балтийских берегах. Рака с мощами князя Александра Невского была перевезена из Владимира в новую столицу Российской империи — Санкт-Петербург.
Екатерина II в письмах к западноевропейским просветителям сравнивала подвиги Александра Невского с подвигами Александра Македонского. Так Александр Невский стал не только религиозным, но и государственным символом российской национальной идентичности.
Поделиться книгой: