На сопках Маньчжурии

— Сперва в истории Руси были два Гришки. Один Отрепьев, а другой — Распутин. Мы имеем третьего — Гришку Семёнова! Ноздри открытые, словно у каторжника, рваные клещами…

— Как он там, в Дайрене, наш атаман? — Ягупкин не принял насмешку Шепунова.

— Резвится! Чего с ним станется? Неровно дышит ко всем своим одалискам. Жена-евреечка от злости исчахла. — Полковник плюнул на пол, как последний бродяга в грязной ночлежке. Брезгливо промокнул рот белым платочком. — Срамится под старость атаман!

Сотник пожалковал тайно: опускается в пьянстве полковник.

— Чего нос отворотил, голубчик?! — вызверился Шепунов.

— Никак нет, ваше высокородие!

— Считай, сам атаман дал приказ! Лазутчика в район Байкала! Одна нога здесь, другая — там! А что слышал тут, забудь! Понял, сотник? То была байка во хмелю! Понял?

— Так точно!

— Человек должен быть безупречным, скорым на ходу! Сколько потребуется времени?

Ягупкин колебался. Полковник понимал его затруднение.

— Как закончите подготовку, доложите! Не задерживаю, голубчик. Надеюсь на вашу расторопность, Никита Поликарпович.

Истекшие дни после свидания с Шепуновым Ягупкин предугадавший провал прежней «ходки» в Россию, наполнил лихорадочным поиском нужного человека. До 1943 года, пока официально не распустили «Всероссийскую фашистскую партию», он состоял в её руководящей пятёрке. Сейчас по-прежнему надзирал негласно в Харбине за специально отобранными в «Союзе резервистов» казаками. Намечая очередного лазутчика, Ягупкин успокаивал себя, отгоняя мысли о неудаче.

Минули все оговоренные заранее с агентом сроки — крест! Новое поручение известно в Дайрене. Сам атаман позвал! Значит Ягупкин ещё может! Переброску нужно подготовить и осуществить по первому разряду! Это и прибыток. Это и уважение сулит ему, Никитке Ягупкину, рядовому офицеру в эмигрантских конюшнях! Сам атаман!..

Очутившись с глазу на глаз с японским разведчиком, Никита Поликарпович пытался держаться независимо. Ему так хотелось бы выглядеть, но он превосходно сознавал: расходы по заброске агента в тыл большевиков опять примет на себя японская сторона. А кто платит, под дудку того и пляши! Не обойтись без задания Второго отдела штаба войск Квантунской армии и Военной миссии в Харбине…

И Тачибана накануне встречи с Ягупкиным побывал у своего харбинского начальника — полковника Киото. Разговор был о засылке агента в район Бурятии. Полковник осторожничал: следует ли осложнять отношения с сопредельной стороной? Ведь никто не может гарантировать полный успех! А если акция вызовет дипломатическую ноту? Ниппон и Советский Союз находятся в состоянии нейтралитета… Тачибане важна была поддержка полковника: легче пройдёт согласование о кредите в штабе Квантунской армии. Посылка агента сжирает не одну тысячу иен!..

— Акция поднимет авторитет Военной миссии в глазах Генштаба, вашей высокой значимости в кругу генералитета Ниппон. — Тачибана догадывался, что полковник спит и видит себя в мундире генерала. — Дипломатам хлопот не добавим. Белая эмиграция сводит счёты с большевиками. Разве Ниппон отвечает за русских? Провал — их печаль. Удача — наш улов!

— Ваши резоны следует обдумать! — Полковник назначил следующую встречу на вечер того же дня.

На повторной беседе присутствовал армянин Наголян, носатый чёрный мужчина лет за сорок. По наведённым справкам Тачибана установил: Наголян выразил добровольное желание служить в Военной миссии в Харбине. Он считался знатоком русской эмиграции. Вёл широкие знакомства со многими офицерами белой гвардии, осевшими в Маньчжурии после бегства из России. Навербовал подручных в казачьих и пехотных отрядах атамана Семёнова. У него хранилась картотека учёта лиц, наиболее пригодных для разведки и подрывной работы в тылу Советского государства.

— Для начала нужно перебросить ловкого человека, — рассудил полковник Киото. — Как вам кажется, господин капитан?

— Вполне разумно, господин полковник!

— Гурген Христианович, поможете подобрать достойного человека? — обратился Киото к Наголяну.

Тачибана имел свой реестр эмигрантов, способных выполнить деликатные поручения японской разведки, но не стал возражать.

— Позвольте, господин полковник, дать ответ завтра? — Наголян дружески посмотрел на Тачибану. — Вас устроит, господин капитан?

Корэхито Тачибана в знак согласия наклонил голову.

— Саёнара, господа! До завтра! — заключил полковник. Оба собеседника, кланяясь, отпятились спинами к двери.

В тот же вечер Тачибана назначил встречу с Ягупкиным. Японский разведчик поднаторел в русском языке — общение с эмигрантами давало отменную практику. Обходился без переводчика. Он, как и многие японцы, не владел буквой «л», подменял часто на букву «р». Ягупкин про себя нередко сравнивал его разговор с гырчанием собаки, когда у неё отбирают любимую кость.

Ягупкин пришёл к капитану, решив задачу, поставленную Шепуновым. Он положил глаз на Скопцева. Правда, у бывшего казака нежелательный набор стойких примет — рыжий и хромой. По канонам разведывательной службы — не то! Если исходить, конечно, из того, что противная сторона мыслит стандартно. Фокус Ягупкина заключался в том, что засылаемого агента с помарками по утвердившейся логике противник в расчёт не примет!

— Скопцев Пратон Артамонович? — Капитан открыл крышку специального бюро и перебрал картотеку. Тень от орехового дерева, росшего за окнами, падала на круглую голову японца. Толстая шея Тачибана распирала стоячий ворот армейского мундира.

— Как есть здоровье Скопцев? — Тачибана наконец выбрал нужную карточку, положил перед собой.

— Мешки с солью носит!

— Ему поручаем груз — тащить нада. — Тачибана задался целью установить на той, русской стороне, вблизи железной дороги радиоточку. Сперва доставить туда рацию.

— Горбушка у казака плотная — утащит!

— Не есть хорошо, пойдёт свою родину. — Тачибана рассматривал данные по карточке. — Его хватают. Провал!

— Скопцев, как вы, конечно, помните, уважаемый господин капитан, ходил к Советам и вернулся удачно.

— Хорошо… — Тачибана потёр ладошку о ладошку, погасил заученную улыбку. — Не пойти ли вам, уважаемый сотник? Провал нерзя допустить!

Ягупкин не готовился к такому разговору, заёрзал на стуле. Часто-часто заморгал. Спина облилась потом: ползти через границу?!

— Запрошу атамана. — Ягупкин облизнул враз пересохшие губы-червячки.

— Зачем атаман? Шепунов рядом… Можем попросить.

— Староват! И примета стойкая — глаза митусятся!

— Если важный господин идёт — мы надеемся хороший резуртат. Верим данным. — Тачибана изобразил на лице приятную улыбку. Для японца было непонятно: русский бережёт себя и легко отсылает в рискованную экспедицию своего хромого соотечественника. Дикие люди эти русские!

— Скопцев надёжен! За деньги он всё может! — отбивался Ягупкин изо всех сил, замирая от ужаса: пересекать границу?!

— Предупреждаем, господин Ягупкин! Вы лично несёте ответ за Скопцев.

— Само собой! Вы не сомневайтесь и на каплю! За деньги он головой стену прошибёт!

— Расходы по операции примем порностью. Мы скажем, когда ехать Скопцев.

Никита Поликарпович, испытывая чувство униженности, поклонился, намереваясь покинуть кабинет. Тачибана жестом остановил его. — Ваш Аркатов выше похвалы! Радио изучир хорошо…

— Приятно слышать, господин! — Ягупкин с кислой миной на загорелом лице поклонился ещё ниже. На узеньком лбу пролегла поперечная морщина, знак душевного волнения: его, заслуженного казака, сотника, который на «ты» со многими в штабе атамана Семёнова, посылать, как рядового, через границу! «Желтомордик ты недоношенный!» — негодовал Ягупкин, отворяя двери.

— Саёнара! — Тачибана приторно улыбался. — До свидания!

В кабинете Наголяна было не очень приглядно. Канцелярский стол с облысевшими от времени тумбами. Простые стулья. На стенке у дверей — тёмные пятна, натёртые спинами многочисленных посетителей. Довершали скромное убранство комнаты цветы на подоконнике — чахлый фикус в деревянном ящике и примула в коричневом горшке из обожжённой глины. Между ними, как бы разделяя зелёных соседей, — стеклянная ваза с двумя полураспущенными астрами.

Гурген Христианович в Военной миссии японцев в Харбине по поручению полковника Киото занимался связями с местными снабженцами, фабрикантами, деловыми людьми из маньчжурской администрации. Принимал он и русских эмигрантов по делам быта, продовольственного обеспечения. Иногда разрешал конфликты между жалобщиками и здешней администрацией.

Зазвонил телефон внутренней связи, когда Гурген Христианович разбирал утреннюю почту, часто поглядывая на свои карманные часы на ремешке, лежавшие подле письменного прибора, выполненного под морскую раковину.

— Алё-о! Говорите! — поднял трубку Наголян.

Дежурный на пропускном пункте сообщил:

— Здесь господин Лю-пу-и!

— Пропустите! — распорядился Наголян. Он владел японским языком так же свободно, как и китайским. Положив трубку на аппарат, он облегчённо вздохнул, потёр свой большой нос и спрятал в карманчик жилета часы. Запахнул форменный китель.

— Можно к вам, уважаемый Гурген Христианович? — На пороге стоял смуглый скуластый мужчина. Чёрные усы придавали ему вид разбойника. Его можно было принять и за китайца, и за монгола или забайкальского челдона.

— Здравствуйте, господин заводчик! — ответил Наголян по-китайски.

— Ваньсуй! — Пожелав «десять тысяч лет благоденствия» капитану славной армии микадо, Лю-пу-и, низенький посетитель с кепкой в руке и в свободном плаще, присел на краешек затёртого стула у простенка. Поддёрнул полосатые, узкие в щиколотках брюки. В комнате запахло чесноком.

— С чем пожаловали? — Наголян прошёл к окну, поправил астры в вазе, меняя их местами.

— Ма-ма ху-ху, — смиренно отозвался Лю-пу-и.

Наголян, поняв китайское присловие, нахмурил густые брови.

— Если ничего особенного, так зачем отнимаешь у меня время, уважаемый?

— Партия консервов для доблестных военных задержится. Прессовальный станок вышел из строя.

— Цхао! — ругнулся по-китайски Наголян. — Ничего особенного!

— Мей-ю фазца! — опустил тёмные глаза Лю-пу-и.

— Ему, видите ли, не повезло! А солдаты славной армии великого священного микадо должны страдать?!

— Вот новый срок, господин капитан! — Заводчик протянул Наголяну мятый листок. Гурген Христианович распрямил его на ладошке.

— И это вы называете — новый срок?!

— Ночи пожертвуем, господин, на исправление поломки!

— Как могли прийти ко мне, когда сорван срочный заказ Военной миссии! — Наголян стукнул кулаком по столику. Искусственная ракушка подскочила. — Что доложу полковнику Киото?..

— Мей-ю фазца!

— Отправлю в «Великий Харбин», там освежат вашу память! Пощекотят ваши пальчики!

— Помилуйте, капитан! — Лю-пу-и простёр вперёд руки. — Завод «Вэгэдэка» всегда исполнял… случайность…

— Не повезло! — Капитан рывком придвинул к себе телефон, делая вид, что намерен вызвать конвоира.

— Не губите! — Лю-пу-и бухнулся на колени, будто свалился со стула.

— Сегодня же конвейер пустить!

— Постараемся, господин! Хотя не знаю…

— Не знаете?! — оборвал его Наголян. — Навестите мадам Гречко в Модягоувке — погадает! Вот вам последнее предупреждение! — Наголян вынул из внутреннего кармана военного кителя заранее сложенную вчетверо бумажку Лю-пу-и сунул её за обшлаг плаща и попятился к двери.

— Карапчи только и умеете! — Наголян зыркал горящими от негодования глазищами.

— Оскорбляете, капитан! Воруют ерги-бродяги. Моя фамилия исходит из рода Сунь-чжан-мао!

— Ну и что? Что из этого следует? Это позволяет вам срывать поставки для армии Страны Восходящего Солнца? — Наголян вышел из-за стола, всё ещё не усмирив свой гнев.

— Мей-ю фазца! — Лю-пу-и выставил перед собой левую руку. На её мизинце был отращён ноготь в вершок длиной как символ зажиточности и знатности. — Все китайцы — аристократы! Из 454 фамилий кто-либо восседал когда-либо на китайском престоле за пять тысяч лет!

— Цуба! — разбушевался Наголян, собираясь вышвырнуть посетителя за дверь.

— Шанго, капитана, шанго! — Заводчик вдруг перешел на русский язык, оградил себя кепкой, как щитом. — Десять тысяч лет вам жить, капитана. Помните, от злости легко самому задохнуться!

— Во-он!

Хиленький заводчик поспешно прикрыл за собой двери. В комнате остался острый чесночный запах.

Наголян прочитал записку, переданную ему Лю-пу-и. Моментально сжёг её над пепельницей, растёр пальцами чёрные клочья. Закурил папиросу «Антик».

В раскодированной шифрограмме из Читы был запрос Центра об интересе Военной миссии Харбина к дислокации строительных частей в Забайкалье.

Внешне Лю-пу-и не выглядел мужественным: маленький, худенький, с круглым жёлтым личиком, проворными раскосыми глазами. Лет ему было за сорок, но семьи у него не было. В Харбине он появился сразу после вселенского августовского наводнения 1932 года. Тогда в Трёхречье стихия разрушила множество сёл и городков, породив тысячи беженцев, потерявших кров и средства к существованию. Вереницы несчастных заполняли дороги Маньчжурии.

Лю-пу-и сумел сберечь часть своего имущества и в Харбине сперва занялся разносной торговлей — перепродажей продукции, доставляемой крестьянами восточных районов Китая. Накопив денег и взяв в Китайском банке кредит, он выкупил у разорившихся владельцев запущенный заводик «Вэгэдэка». Разворотливый новосёл поставил на ноги эмальцех. Позднее смонтировал оборудование для консервирования овощей.

На людях заводчик появлялся свежевыбритым. Смуглое лицо не выдавало внутреннего состояния души. Внешне он представлялся подобострастным и услужливым мелким предпринимателем, зависящим целиком от заказчиков, властей, полиции, оккупантов-чужеземцев…

Лю-пу-и снимал квартиру на самом верху доходного дома японца Мацуури на Китайской улице.

— Чем выше этаж, тем сходнее цена! — объяснял он Наголяну. Это соответствовало и его финансовым возможностям: завод «Вэгэдэка» не отличался обилием заказов.

Квартира находилась в углу этажа, а двери её выводили в коридор, кончавшийся открытой площадкой с выходом на крышу. Две комнатки и кухня вполне отвечали образу жизни заводчика. Он не был расточителен, выглядел домоседом, сну отводил большую часть суток. Экономя электричество, читал книжки на открытой площадке. На замечание соседей: «Глаза испортите, уважаемый» — отвечал со значительной миной на круглом лице: «Три дня не читаешь — рот грубеет!». Соседи восприняли это, как обиду и намёк: «Сами не читаете, то не мешайте другим!». Управляющий домом, благоволя к неприхотливому и чистоплотному жильцу, разрешил заниматься физическими упражнениями на открытой площадке.

Дом Мацуури выгодно вписывался в строй соседних зданий: в этой части Китайской улицы он был самым высоким. Из других домов было невозможно наблюдать за тем, что делается в квартире Лю-пу-и. Улица пролегала в центре пристанского района и была одной из самых оживлённых в Харбине. Дом был заселён преимущественно японскими чиновниками. На первом этаже его размещался роскошный универсальный магазин и престижное кафе.

Из окон открывался вид на Сунгари, железнодорожные мосты. За вершинами маньчжурских орехов, насаженных вдоль улиц, проглядывали дома Нахаловки, железнодорожная станция, паровозное депо, пешеходный виадук. По вечерам Лю-пу-и любил сидеть на площадке и наблюдать освещенный город. По огням просматривались кварталы Пристани и Нового города, посёлка Чэнхе. Из темноты одинокими светляками помигивали Модягоувка и Корпусной городок. В чёрной вышине красными точками помечена мачта радиостанции…

В тесной каморке за остеклёнными дверцами сидел у окна пожилой, с окладистой бородой и седоватыми длинными волосами протоиерей. Светский мужчина лет сорока в синем костюме при зелёном галстуке и с волосами на пробор вертел в руках пенсне на жёлтой цепочке. Возле него на полированном столе — стопка справочников по юриспруденции.

— Леонид, строго-настрого предупреждаю: записки мои весьма крамольные! — Басовитый голос священника бился колокольно о стенки. — Плутовские деяния кое-кого… В Дайрене за мною присматривают. Я, грешный, побаиваюсь…