Помоги проекту - поделись книгой:
Но ни одна из старых традиций следования отречения не может согласиться с таким определением самьямы. С точки зрения традиций самьяма означает отвращение к наслаждению, а асамьяма, неравновесие означает привязанность к наслаждению. И тот, кто отказывается от своих привязанностей и начинает следовать путем аскетизма — такого человека традиция считает последователем саньясы.
Но Кришна не считался ни отреченным, ни любителем наслаждений. Если его нужно было поставить куда-то, то он попал бы в место, которое находится прямо посередине между Чарвакой и Махавирой. В потворстве наслаждению он равен Чарваке, а отречении он равен Махавире. Если бы мы могли смолоть и перемешать Чарваку и Махавиру, то получился бы Кришна.
Поэтому с точки зрения Кришны и самьяма, и асамьяма с точки зрения традиции понимаются неправильно. Эти слова будут теми же самыми с точки зрения Кришны, но их смысл будет совершенно отличен, и этот смысл будет исходить из собственного бытия Кришны.
Вторая часть вопроса:
Нет ничего подобного садхане, или духовной дисциплине в жизни Кришны. Ничего такого быть не может. Основной элемент духовной дисциплины — это усилие, Без усилия садхана невозможна. И вторая неприемлемая часть садханы — это эго. Без эго духовная дисциплина распадается на части. Кто будет дисциплинировать себя? Усилие включает в себя того, кто выполняет действия. Должен быть кто-то, кто совершает эти усилия — усилия не могут существовать, если нет того, кто их совершает.
Если погрузиться в этот вопрос глубоко, то мы придем к выводу, что садхана — это изобретение атеистов, тех людей, которые не признают Бога. Те люди, которые отрицают Бога и принимают только душу, верят в то, что садхана существует и существует духовная дисциплина. Они верят в то, что душа должна совершать усилия для того, чтобы раскрыть себя, для того, чтобы стать собой.
Упасана, преданность — это путь совершенно другого типа людей. Такие люди говорят, что нет души и есть только Бог. Обычно мы думаем, что садхана и упасана — дисциплина и поклонение — идут вместе, но это не так. Теисты верят в преданность и поклонение, и они не верят в усилие. Они говорят, что все, что нужно сделать — это ближе и ближе быть к Богу.
Слово «упасана» прекрасно, оно означает «сидеть около Бога», «приближаться к объекту своего поклонения». Тот, кто поклоняется, исчезает, его эго исчезает в процессе приближения к Богу, и больше ничего не нужно делать. Атеисты верят в то, что именно эго человека мешает ему быть с Богом, оно отделяет его от Бога. Эго — это промежуток между ищущим и тем, что он ищет. Чем больше эго, тем больше это расстояние между двумя. Эго — это мера расстояния между ищущим и Богом, и в той степени, в которой эго растворяется и исчезает, вы приближаетесь к Богу. В тот день, в который эго полностью исчезает, в тот день, когда ищущего больше нет, его упасана завершается, и он становится самим Богом.
Это подобно льду, который превращается в воду, вода, в свою очередь, испаряется и исчезает в небе. Разве льду нужно прилагать какие-то усилия для того, чтобы стать водой? Если лед будет прилагать усилия, он еще больше будет превращаться в лед, еще больше будет твердеть. Усилие сделает лет еще более кристаллизованным, твердым, поэтому если искатель следует садхане или духовной дисциплине, это только будет усиливать его эго, будет утяжелять его и делать его еще более твердым, поэтому садхана в высшем смысле ведет к душе, в то время как упасана, преданность ведет к Богу. Тот, кто дисциплинирует себя, закончит душой, он не сможет превзойти ее, он будет считать, что в конце концов нашел себя, свою душу. С другой стороны, преданный будет говорить, что он потерял себя и нашел Бога, поэтому садхака и упасака, человек, который следует дисциплине и преданный противоположны друг другу — они не одинаковы. В то время как упасака будет растворяться и исчезать, как вода, садхака будет усиливаться и кристаллизоваться как душа.
В жизни Кришны нет элемента дисциплинированности. В нем нет места для садханы. Упасана, или преданность — вот что присутствует в жизни Кришны. Все путешествие упасаки противоположно усилиям и дисциплинированности. Это совершенно другое измерение. Для упасаки ошибкой будет думать, что он нашел себя. Он считает, что его личность — это только препятствие, единственное ложное, что существует. Быть — это значит быть в зависимости, а это означает рабское существование, и поэтому упасака стремится не быть, быть ничем, и только в этом он видит свободу, в то время как садхака говорит: «Я хочу быть свободным». Упасака говорит: «Я хочу быть свободным от себя». Садхака говорит: «Я хочу свободы», но это «я» остается. А упасака понимает свободу как состояние отсутствия «я», как состояние полного отсутствия эго. Это не свобода «я», но свобода от «я», и это высшее состояние с точки зрения упасаки, поэтому садхана не имеет места в словаре Кришны. Упасана — вот что имеет к нему отношение, поэтому мне бы хотелось погрузиться в упасану глубоко. Но для того, чтобы понять ее, сначала нужно узнать то, что это не имеет никакого отношения к усилиям или дисциплине. И до тех пор, пока мы не поймем это ясно, мы будем продолжать путать их. Помните о том, что лишь немногие хотят стать на путь преданности и поклонения, большинство людей хотят быть садхаками, теми, кто что-то делает. Садхака ничего не теряет, он может только приобрести нечто — свою душу, а упасака должен потерять все, он должен потерять себя полностью, и у него нет ничего, что он может приобрести. Единственное его приобретение — это потеря, и ничего больше, поэтому очень немногие люди хотят встать на этот путь, и как раз по этой причине даже бхакты Кришны превращаются в садхаков. Они также ведут речи с точки зрения садханы и дисциплины, потому что им нравится быть делателем. Эго любит слова, оно любит достижения, напряжение, стремление куда-то попасть, оно всегда стремится чего-то достигнуть.
Упасана требует смелости, а преданность тяжела. Нет ничего более сложного, чем исчезновение, полное испарение в ничто. Вы наверняка хотите узнать, почему вы должны исчезнуть, умереть в ничто. Вы хотите узнать то, чего вы можете достигнуть после того, как исчезнете. Садхака, несмотря на возвышенные слова, всегда думает с точки зрения приобретения и потери. Даже его освобождение — не что иное, как средство к обретению счастья. Его свобода — это его свобода, поэтому неудивительно то, что садхака всегда бывает эгоистичным в глубоком смысле этого слова. В этом смысле он не может подняться над своим эго, но упасака, преданный, будет подниматься над своей личностью и познает высшее. Он попадет в состояние, в котором больше нет личности.
Что такое упасана? В чем его смысл и в чем его важность? Каков этот путь? Перед тем, как вы попытаетесь понять этот вопрос об упасане, очень важно, чтобы вы отбросили идею о садхане. Забудьте о ней, она не должна иметь место, и только тогда вы можете понять, что такое упасана.
Как я уже сказал, слово «упасана» означает «сидеть около кого-то», «сидеть близко к кому-то». Но что это за расстояние, что это за удаленность, которую нужно преодолеть, чтобы быть близко? Есть физическое расстояние, расстояние в пространстве. Вы сидите здесь, а я сижу там. И существует расстояние между вами и мной. Это физическое расстояние. Мы движемся ближе и ближе друг к другу, и физическое расстояние исчезает. Мы можем также сесть и взять друг друга за руки, и расстояние немедленно исчезнет полностью.
Но есть еще другой вид расстояния — это духовное расстояние, внутреннее, которое не имеет ничего общего с физическим расстоянием. Два человека могут быть вместе и держать друг друга за руки, и, тем не менее, они могут находиться на расстоянии сотен миль друг от друга с духовной точки зрения. И также может быть другое: два человека физически могут быть отделены сотней миль, и, тем не менее, они могут быть близко друг к другу с духовной точки зрения. Поэтому есть два вида расстояния: одно — это физическое расстояние, и другое — это психологическое, духовное расстояние. Упасана — это путь сокращения внутреннего расстояния, психологической отделенности между искателем и объектом его мысли.
И поэтому ирония заключается в том, что даже преданный жаждет сокращения физического расстояния и прикоснуться к объекту своего стремления. Ему кажется, что он отделен от возлюбленного физическим расстоянием. Преданный говорит: «Я чувствую беспокойство. Ты мучаешь меня. Я устлал для тебя постель, не откладывай больше своего прибытия». Но трудность в том, что внутреннее расстояние сохраняется даже в том случае, если физическое расстояние исчезло. Приблизиться к возлюбленному можно только благодаря внутреннему приближению. Преданный может быть Богом, который невидим, между ними может не быть физического расстояния. Упасана — это путь единения преданного с божественным. Но каким образом возникает это внутреннее расстояние?
Мы знаем, как возникает внешнее расстояние. Если я буду удаляться от вас в каком-то направлении, будет возникать физическое расстояние между вами и мной. Если я буду возвращаться к вам, это расстояние будет сокращаться и исчезать. Но как возникает внутреннее расстояние? И есть ли путь, путешествие во внутреннем пространстве, который подобен путешествию во внешнем пространстве? Это внутреннее пространство создается благодаря эго. Чем более ощутимо ваше эго, тем больше расстояние между вами и вашим возлюбленным. И по мере растворения эго, по мере испарения это внутреннее пространство разрушается пропорционально этому, и если мое эго полностью испарилось и меня больше нет, если я становлюсь пустотой, внутреннее расстояние между мной и Богом исчезает полностью.
Поэтому упасана, преданность означает то, что преданный должен стать пустотой, ничем. Он должен исчезнуть как личность. Познать истину того, что вас нет — это значит быть преданным, это значит быть богом, и узнать то, что вы есть, цепляться за свое эго — это означает быть удаленным от Бога. Ваше заявление «я есть» делает вас отделенными от Бога, возникает расстояние между искателем и тем, что он ищет.
Руми написал прекрасную песню. Эта песня суфиев, которые знают о том, что такое преданность. Суфии — это те немногие люди на этой земле, которые знают, что такое упасана. Если кто-то может полностью понять Кришну, то это суфии. Несмотря на то, что они мусульмане, это не имеет значения. Эта песня принадлежит Джалалуддину Руми.
Возлюбленный стучится в дверь своей возлюбленной. Голос изнутри спрашивает: «Кто ты?» Возлюбленный отвечает: «Это я. Разве ты не знаешь меня?» И изнутри больше не слышно ответа, там полная тишина. Возлюбленный продолжает стучаться и кричать: «Разве ты не узнаешь моего голоса? Я твой возлюбленный. Открой дверь, не откладывай». И тогда изнутри дома он слышит снова голос: «До тех пор, пока ты есть, дверь любви будет закрыта. Эта дверь никогда не открывается для того, кто говорит: ‘Я есть’. Поэтому уходи и возвращайся только тогда, когда твоего ‘я’ больше не будет». И возлюбленный уходит разочарованный. Проходит лето, зима, осень, весна, одно время года сменяет другое время года, проходят многие года, и потом однажды возлюбленный появляется снова и стучит в ту же самую дверь. И он слышит тот же самый вопрос, который исходит из внутреннего пространства этого дома: «Кто ты?» Возлюбленный отвечает: «Я — это ты», и дверь открывается.
На этом заканчивается песня Руми.
Я думаю, что сам Руми не смог войти внутрь духа преданности полностью. Он не смог достичь высот Кришны. Он шел к ним, но он не прошел расстояние. Если бы мне пришлось написать эту песню, я бы продолжил ее, и возлюбленный сказал бы ему: «До тех пор, пока есть ты, остается я. Просто оно будет спрятано в этом, поэтому уходи снова и возвращайся после того, как не будет тебя так же, как и меня».
Осознание «ты» не может существовать без осознания «я». Не имеет значения, используете ли вы слово «я» или не используете — разницы нет. До тех пор, пока есть «ты», существует также и «я», которое прячет себя во тьме бессознательности, но оно присутствует, потому что кто будет говорить «ты», если он не понимает того, что такое «я»? Поэтому разницы нет — говорите ли вы «есть только ты», или вы говорите «Есть только я». Это подобно колесу и спицам. И поэтому, если бы мне пришлось писать эту поэму, я бы сделал так, что возлюбленный ответил бы ему: «До тех пор, пока есть «ты» и «я», до тех пор существует эго, поэтому возвращайся обратно и избавься и от того, и от другого».
Но неужели вы думаете, что возлюбленный вернется после того, как он потеряет и «я», и «ты»? Он не будет возвращаться, и тогда я столкнулся бы действительно с трудностью при написании этой поэмы: ее невозможно было бы завершить, возлюбленный не вернулся бы. Кто будет возвращаться и к кому? Он никогда не вернется, потому что внутреннее расстояние, которое относится к приходу и уходу, исчезнет. На самом деле, расстояние создается как раз осознанием «я» и «ты», и когда исчезнет «я» и «ты», расстояние полностью также исчезнет, и поэтому я бы столкнулся с действительными трудностями при написании окончания этой истории. Как раз, может быть, поэтому Руми закончил эту историю именно так, как он закончил, потому что ее нельзя продолжать дальше, потому что после нее ничего не может быть сказано, поэтому песню пришлось завершить именно в этом месте, потому что если продолжать ее дальше, не будет никого, кто бы пришел, и не будет никого, кто бы отвечал. Кто пойдет к кому и для чего?
До тех пор, пока вы приходите и уходите, существует расстояние, и когда «я» и «ты» исчезают, исчезает также расстояние. Вместе с исчезновением расстояния происходит встреча, происходит растворение. Преданный не нуждается в том, чтобы куда-то идти, встреча происходит там, где он есть. Вопрос не в том, чтобы пойти куда-то. Вы должны умереть как личность, и должны приблизиться к высшему.
Мышление Мартина Бубера связано с взаимоотношениями, с близостью между «я» и «ты», Мартин Бубер — это один из наиболее глубоких мыслителей нашего века, но помните: глубина — это еще не все. Глубина — это только другая сторона поверхности, это тень. Настоящая глубина приходит тогда, когда нет ни глубины, ни поверхности, когда и поверхность, и глубина исчезают. Мартин Бубер столкнулся с чем-то очень глубоким. Он говорит, что истина жизни заключена во взаимоотношениях между «я» и «ты».
Он был атеистом, материалистом, он верил в то, что существует только материя и нет ничего, кроме материи; его мир не состоит из «я» и «ты», он состоит из «я» и «он». В нем нет места для «ты», потому что для того, чтобы было «ты», нужно, чтобы другой человек также обладал душой, и поэтому мир атеизма вынужден был ограничиться взаимоотношениями между «я» и «оно». Вот почему такой сложный мир, в котором, с одной стороны, человек называет себя «я», а с другой стороны, несмотря на то, что он наделяет себя душой, он лишает такой возможности других, и он сокращает всех окружающих просто до вещей, просто до «оно». Материалист сокращает каждого человека и все окружающее до материи. Если я верю в то, что нет ни души, ни духа, то для меня вы будете не чем иным, как просто куском материи, и тогда как я могу называть вас «ты»? Потому что только живой человек, человек, у которого есть душа, может иметь «я», и к нему можно обращаться как к «ты».
Поэтому Мартин Бубер говорит, что мир теиста состоит из «я», и «ты», а не из «я» и «оно». Мир теиста приводит к тому, что «я» обращается к миру как к «ты». Так думает Бубер.
Но я бы не сказал этого. Я считаю, что даже теист в своей глубине — не что иное, как атеист, потому что он также делит мир на «я» и «ты». Или можно сказать, что мир Бубера — это мир двойственного теиста. Но это неправильно, потому что двойственный теизм не имеет смысла. В каком-то смысле атеист — это недуалист, потому что он говорит, что есть только материя. Таков же спиритуалист, который говорит, что есть только Бог, есть только дух. Мне кажется, что гораздо легче достигнуть единства, недвойственности с точки зрения чего-то одного и очень трудно прийти к монизму с точки зрения разделения на «я» и «ты».
В этом смысле такой дуалист, как Бубер, столкнулся с большими трудностями, чем атеист, в обретении высшего, потому что материалисты недвойственны, точно так же, как монисты, которые считают, что материи нет и есть только дух, есть только сознание. И поэтому материалистам проще преобразиться, потому что, несмотря на то, что они атеисты, они признают единство существования, они не встают на двойственную позицию. И трудности последователя теории двойственности более велики. Они верят в то, что существование двойственно, что есть материя и есть дух, и для них необычайно трудно обрести состояние недвойственности, единства с существованием.
А Бубер — это сторонник двойственности. Он говорит, что мир состоит из «я» и «ты», его двойственность человечна, потому что он упускает «оно» и дает ему статус «ты», наделяет его душой. Но, тем не менее, его подход остается двойственным подходом, и он допускает взаимоотношения между «я» и «ты», не допускает единства, единства между ними. И какими бы глубокими и близкими не были бы эти взаимоотношения, существует всегда расстояние между «я» и «ты». Если я как-то связан с вами, несмотря на то, что эти взаимоотношения могут быть очень близкими, сами эти взаимоотношения отделяют вас от меня. Мы — не что иное, как двое.
Помните, взаимоотношения — это обоюдоострый меч, он режет и в одну, и в другую сторону. Он соединяет и разделяет одновременно. Если вы находитесь в отношениях с кем-то, это означает то, что вы разделены. Мгновение встречи есть также мгновение расставания. Мост соединяет два берега реки и разделяет одновременно. На самом деле, все, что соединяет двух человек или две вещи, вынуждено также их и разделять. Этого невозможно избежать, невозможно избежать этого явления. Два человека могут общаться друг с другом, но они не могут быть едиными, потому что взаимоотношения не есть единство.
Даже любовные взаимоотношения сохраняют в себе разделенность возлюбленных, и до тех пор, пока есть разделенность, пока есть их отдельность, любовь не может принести удовлетворения, и как раз по этой причине все любящие неудовлетворены. В любви есть два вида неудовлетворенности. Вы можете быть неудовлетворенными, если не можете найти своего возлюбленного, и вы не можете быть неудовлетворенными даже после того, как вы его находите.
Когда вы находите кого-то, кого вы любите и кто любит вас, вы осознаете, что, несмотря на то, что вы встретились, между вами сохраняется расстояние, и ничто не может привести к тому, чтобы это расстояние растворилось, ничто не может уничтожить боль отдельности. Несмотря на то, что вы предпринимаете всевозможные попытки, направленные на то, чтобы уничтожить эту отдельность, это расстояние от вашего возлюбленного сохраняется, оно продолжает мучить вас. И поэтому часто происходит так, что человек, который не находит объекта своей любви, менее несчастен, чем тот, кто его находит, потому что тот, кто не находит, все еще надеется найти, но тот, кто нашел, лишен этой надежды, и поэтому его неудовлетворенность еще больше, и она намного глубже. На самом деле, никакая встреча не может быть истинной, потому что когда двое встречаются, до тех пор, пока они представляют собой двух отдельных людей, единство невозможно, единение невозможно.
Мартин Бубер говорит о глубоких взаимоотношениях между «я» и «ты», и, конечно, это очень гуманистически. В мире, который становится все более материалистичным во всех отношениях, эта концепция Мартина Бубера кажется очень религиозной, но я не считаю ее таковой, я считаю, что она совершенно нерелигиозна. Я считаю, что Бубер просто пытается сделать компромисс. Если «я» и «ты» не могут стать едиными, объединиться, они могут, по крайней мере, поддерживать какие-то взаимоотношения. Религии выступают за недвойственность, неделимость и объединенность существования.
В этом отличие между любовью и преданностью, упасаной. Любовь — это взаимоотношения, она двойственна, а преданность недвойственна, это не взаимоотношения. Отсутствие взаимоотношений не означает того, что два человека перестали общаться друг с другом, это просто означает, что они просто перестали быть двумя, они стали одним целым. Быть одним — это и есть упасана, преданность. Преданность — это высшее состояние любви, это воистину высшее состояние. До тех пор, пока двое возлюбленных не станут божественными, не станут такими возвышенными, они не могут достигнуть истинного единства. На самом деле, два человека не могут обрести единства, потому что их человеческая личность становится препятствием к этому. Мужчина и женщина не могут не общаться друг с другом, они не могут объединиться и стать одним. Только божественное может раствориться и встретиться друг в друге, потому что теперь ничто его больше не разделяет. И истина в том, что с тех пор, как они растворили себя, перестали быть отдельными существами, вопрос о единстве и разделенности больше не возникает. Нет ничего, что можно было бы объединить, и нет ничего, что можно было бы разделить. Ничто больше не отделяет их друг от друга.
Концепция Мартина Бубера может привести к любви. Кришна может привести вас к преданности, а преданность — это нечто совершенно отличное, это очень редкостная вещи. В преданности исчезает «я» и «ты», а то, что остается после этого исчезновения, невозможно выразить. Это невозможно выразить словами. Когда «я» и «ты» исчезает, возникает бесконечность, которую невозможно как-то назвать. Какие бы имени вы не использовали для нее — дух, материя, «я» и «ты» — все это будет неправильно. Вот почему все великие преданные предпочитали хранить молчание, они отказывались называть, они отказывались говорить, как зовут Его, они говорили, что он не имеет имени, они говорили, что Он не имеет ни начала, ни конца, у Него нет ни формы, ни имени. Они говорили: «Его невозможно выразить словами», и поэтому они хранили молчание.
Великие преданные становились молчаливыми, они не делали никаких заявлений о высшей истине, потому что все слова ведут вас в мир двойственности. В человеческом языке нет таких слов, которые бы не вели в двойственность. Все слова перегружены двойственным смыслом. В то мгновение, когда вы используете слово, вы разделяете существование на две противоположности. Как только вы говорите слово, немедленно возникает разделение существования на двоих.
Это подобно тому, как вы пропускаете солнечный луч через кристалл, и он разделяется на семь цветов. Кристалл языка также разделяет истину на две части, и истина превращается в ложь. Как раз по этой причине великие преданные хранили молчание. Они танцевали, они пели, они играли на флейте, они жестикулировали, но они не говорили ни слова. Они говорили жестами, танцем, смехом, что такое истина. Они поднимали руки к небесам и говорили, на что это похоже. Они говорили об этом тишиной, они говорили об этом всем своим бытием, но они не пользовались словами.
Я вспоминаю одну историю.
Во время британского владычества в Индии английский солдат уперся штыком в грудь саньясина. Этот саньясин проходил мимо военного патруля, и он хранил молчание. Он уже долго хранил молчание. За тридцать лет он не произнес ни одного слова. В тот день, в который он принял молчание, ему задали вопрос, почему он это сделал, и саньясин сказал: «То, что может быть высказано, недостойно того, чтобы об этом говорить, а то, что достойно того, чтобы говорить, не может быть высказано словами. И как раз потому, что этого невозможно выразить, лучше молчать». И с тех пор он молчал тридцать лет.
Это было время владычества англичан в Индии. Это было как раз то время, когда индийские солдаты, которые служили в британских войсках, восстали против своих хозяев. Британские офицеры пришли в ужас, поэтому, когда они увидели обнаженного саньясина, который проходил мимо их военного лагеря, они поймали его, потому что подозревали в том, что он шпион. Когда они начали его допрашивать, он хранил молчание. И это еще усилило их подозрения. Это бы подозрение мгновенно прояснилось, если бы саньясин произнес хотя бы одно слово, если бы он ответил на их вопросы, но он просто улыбался, когда они спрашивали о том, кто он. Поэтому их подозрения в том, что он был шпионом, стало еще сильнее, и они уперли штык в его грудь. Этот человек, который молчал тридцать лет, начал громко смеяться и произнес интереснейшую цитату из Упанишад: «Тат твам аси шветкету». После того, как он процитировал эту штуку из Упанишад, он сказал солдатам, которые уперли ему в грудь штыком: «Вы хотите узнать о том, кто я? Тот, кто я есть, также есть и вы».
Истину невозможно высказать словами. На нее можно только намекнуть посредством определенных знаков, жестов и намеков, или можно поступить так, как поступил Кабир. Он говорил парадоксальные вещи, вещи, которые противоречили себе. Язык Кабира считается сандхьябхаша, что означает буквально «двусмысленный язык», «сумеречный язык». Сумерки — это такое время, которое нельзя считать ни днем, ни ночью. Вы не можете твердо сказать ни «да», ни «нет», вы не можете ни принимать, ни отрицать. Вы не можете сказать, что вы теист или атеист. Все текуче, все окутано тайной и все туманно, и как раз по этой причине никто не смог ясно понять, в чем смысл высказываний Кабира. Высказывания Кришны принадлежат к той же категории. Если кто-то пытался высказать истину словами, он мог использовать только такой двусмысленный язык. Он не мог утверждать, он не мог говорить ни «да», ни «нет». Или он принимал одновременно противоположные вещи, или мог отрицать одновременно противоположные вещи, и как раз по этой причине слова таких людей становились нелогичными и непоследовательными.
По этой причине люди, которые познали пространство, в котором исчезают «я» и «ты», в котором исчезают противоположности, исчезает двойственность, решили хранить молчание.
В этом заключается моя работа — в том, чтобы вас запутать. Вы поймете смысл наших занятий в этом лагере только после того, когда разница между преданностью и дисциплиной исчезнет для вас. Сартр и все другие экзистенциалисты верили в то, что существование предшествует сущности, но это ментальное заявление, очень странное. Наверное, раньше еще никогда такая идея не выдвигалась. На протяжении столетий утверждалось всегда противоположное. Каждая система мысли, каждая философия верила в то, что сущность предшествует существованию, поэтому хорошо понять глубоко эти слова.
Все школы философии, которые рождались до этого, до появления Сартра и других экзистенциалистов, верили в то, что семя предшествует дереву. Это кажется естественным и логичным. Но Сартр говорит, что дерево предшествует семени. В большей или меньшей степени каждая система мысли говорит о том, что сущность предшествует существованию. Без сущности, или души, существование не было бы возможным. Но Сартр утверждает, что существование появляется сначала, и потом приходит сущность; он верит в то, что отсутствие существования приводит к тому, что сущность не может проявиться.
Посмотрим на этот вопрос с точки зрения Кришны.
На самом деле, все философские споры — это ребячество. Самые величайшие философские споры можно свести к вопросу ребенка, который спрашивает, что появляется сначала — курица или яйцо. Вокруг этого простого вопроса возникали великие битвы между великими философами всех времен. Но тот, кто знает, скажет, что курица и яйцо, на самом деле, не отличны, и те, кто задают этот вопрос, глупы, а те, кто отвечает на него, на самом деле, еще более глупы. Яйцо — это будущий цыпленок, курица, а курица — это будущее яйцо, она находит свою полноту в яйце, поэтому яйцо и курица содержат себя друг в друге, и вопрос о том, что предшествует, совершенно бессмысленен. Этот вопрос имеет смысл лишь в том случае, когда вы разделяете яйцо и курицу. Но истина в том, что это одно и то же. Или можно сказать, что это просто два разных способа глядеть на одно и то же явление. Либо это можно считать двумя различными фазами, двумя состояниями проявленности одного и того же.
Подобным образом, семя и дерево не отдельны, не отдельны свет и тьма, рождение и смерть. Это просто два разных способа смотреть на одно и то же событие. Наверное, из-за того, что мы не умеем смотреть на все так, как нужно, мы видим все разделенным на части. Например, есть большая комната внутри дома, и дом заперт. Кто-то хочет посмотреть на комнаты, и поэтому сверлит дырку в стене. И он смотрит, обозревает комнату с одной стороны и переходит на другую сторону комнаты. Сначала он видит кресло, потом он видит другое кресло, и так далее. Он не может полностью посмотреть на комнату единым взглядом, и поэтому он может спросить, что появляется в комнате первично, а что вторично, и никакие споры не могут решить этого вопроса. Но если бы этот человек смог войти в эту комнату, и он смог бы увидеть всю эту комнату целиком, он бы не стал вопрошать, что первично, а что вторично.
Есть одна лаборатория в Оксфордском университете, которая сделала одно из величайших исследований настоящего столетия, и мне кажется, что эта лаборатория осуществляет очень важную работу для будущего. Эта лаборатория Делавар. Там произошло чудо. В этой лаборатории сфотографировали бутон, и на фотографии проявилась фотография расцветшего цветка, цветка в таком виде, которым должен был стать этот бутон после того, как расцветет.
Потому что фотоаппарат, который использовался при фотографировании, обладал очень высокой чувствительностью, и он смог уловить спрятанные потенции этого бутона, потенции бутона расцвести и стать расцветшим цветком. Это было просто невероятно: как фотография бутона могла превратиться в фотографию расцветшего цветка, того цветка, каким этот бутон должен был стать только в будущем, потому что в то мгновение, когда делалась фотография, этот бутон был только бутоном. Никто даже не знал, каким цветком он станет после того, как расцветет. Возможно, цветок уже существовал на каком-то другом плане, на каком-то таинственном уровне существования, и мы просто не могли увидеть его физическими глазами, но сверхчувствительная пленка, которая использовалась в этом фотоаппарате, смогла почувствовать и увидеть это.
Это было чрезвычайное событие, и даже те ученые, которые трудились в этой лаборатории Делавар, были удивлены, были озадачены волшебством этого события. Они подумали, что, возможно, на каком-то невидимом уровне существования бутон и цветок существовали одновременно. Ученые подумали, что благодаря какой-то технической неполадке эта камера включилась позже и сфотографировала уже распустившийся цветок. Также они подумали, что какие-то химические реакции могли привести к этому необыкновенному результату. Поэтому ученые решили подождать до тех пор, пока бутон не раскроется и не превратится в расцветший цветок. Но когда это произошло, они были удивлены, увидев, что это был в точности тот самый цветок, который отпечатался на фотографии, отпечатался еще тогда, когда бутон был всего лишь бутоном. Теперь они поняли, что никаких химических реакций и технических ошибок не было, эта фотография стала чудом, научным чудом.
Это небольшое событие, которое произошло в лаборатории Делавар, необычайно важно для будущего. Теперь мы можем утверждать, что на каком-то невидимом уровне существования яйцо и курица существуют одновременно, но мы просто не можем увидеть этого нашими грубыми глазами. Из-за того, что мы смотрим каким-то определенным образом, нам кажется, что сначала появляется яйцо, а потом курица, но если бы у нас были глаза Кришны, то нам было бы нетрудно увидеть, как все это происходит одновременно, но из-за того, какие мы есть, мы говорим, что это невозможно, это противоречит нашей логике и нашему мышлению.
Но двадцать пять лет назад наука провела эксперимент, который шел совершенно вразрез с нашей логикой и мышлением.
Мне бы хотелось рассказать вам еще об одном эксперименте, который был проведен в научной лаборатории, чтобы у вас не создавалось такого впечатления, что я говорю о чем-то совершенно ненаучном.
Всего лишь пятьдесят лет назад никто не мог себе даже представить такого, но после того, как человек смог разделить атом и открыть электроны, наука оказалась в нелегком положении, потому что поведение электрона очень необычно, и оно заводит ученых в тупик. До открытия электрона все шло прекрасно, в науке так и должно быть — все очевидно. Все было ясно, определено и логично. Но вместе с открытием электрона наука столкнулась с такой трудностью: она не смогла определить электрон. На некоторых фотографиях электрон казался частичкой, а на некоторых казался волной. А между волной и частичкой есть огромная разница. Ученые не знали, к чему отнести электрон — к волне или к определенной частичке. Если бы они назвали электрон волной, то его нельзя бы было назвать частичкой, и поэтому им пришлось придумать новое слово в английском языке для того, чтобы определить электрон. Это новое слово стало «квант», и это слово нельзя найти ни в одном другом языке мира, потому что там наука еще не так развита. «Квант» означает одновременно и частицу, и волну.
Но квант — это таинственное явление, потому что квант — это и частица, и волна, это и яйцо, и курица одновременно. Вместе с квантом наука вошла в новую фазу своего существования — путешествие.
Поэтому я не соглашусь с Сартром, и также не соглашусь с теми, кто говорит, что сущность предшествует существованию. Я не принимаю ни ту, ни другую позицию. Я на все смотрю по-другому. Для меня существование и сущность — это два способа взгляда на одно и то же явление, и просто из-за нашего ограниченного приятия мы разделяем одну вещь на разные части. На самом деле, сущность — это существование, а существование — это сущность. Это не две отдельные вещи. Поэтому неправильно говорить, что сущность предшествует существованию, и также неправильно говорить, что у Бога есть существование, потому что это означает, что Бог и существование отделены. Нет. Если понимать правильно, мы должны сказать: Бог — это и есть существование.
И поэтому совершенно неправильно говорить, что Бог существует. Мы говорим, что цветок существует, потому что завтра этот цветок перестанет существовать. Но разве Бог когда-нибудь перестанет существовать? Если это так, то он не Бог. Тот, кто никогда не перестанет существовать, не может иметь существование. Мы говорим, что мы существуем, потому что однажды мы перестанем существовать, где-то в будущем, это просто ошибка языка: говорить, что Бог существует, потому что он вечен. Поэтому совершенно неправильно говорить о том, что Бог существует. Правильнее было бы сказать: Бог есть существование.
Язык всегда нас запутывает, это сама природа языка. На самом деле, даже эта фраза, Бог — это существование, полна ошибок, потому что слово «есть», которое стоит между Богом и существованием, создает запутанность. Это означает, что на одной стороне есть Бог, а на другой стороне есть существование. И то, и другое связаны этим «есть». Это слово действительно разделяет Бога на две части: на Него и на существование. Поэтому даже слово «есть» должно исчезнуть. Лучше было бы сказать, что Бог имеет бытие, Бог означает существование. Слово «есть» — это своего рода повторение, повторение слова «бог», и «есть» — означает Бог. Есть — это Бог, и Бог — это есть. То, что есть — это Бог. Но язык несет свое собственное ограничение, он создан для двойственного мира, и как раз по этой причине тот, кто знает, стремится избегать слов и хранить молчание. В то мгновение, в которое вы что-то говорите, вы немедленно отделяете себя от того, что вы говорите, и то, что вы говорите, становится объектом, но, на самом деле, тот, кто говорит, и то, о чем говорится — одно и то же, и поэтому в таким обстоятельствах самое лучшее — это молчать.
Если вы пойдете к дзенскому мудрецу и попросите его сказать вам что-нибудь о Боге, мудрец начнет смеяться и хохотать. Если вы спросите: «Почему ты смеешься, почему ты качаешься, почему ты не отвечаешь на мой вопрос? Я так много пропутешествовал, чтобы задать тебе этот вопрос», мудрец в ответ начнет танцевать, и вы будете полностью запутаны. Вы спросите: «Ты что, сошел с ума? Я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос», но мудрец вам скажет: «Я и так тебе отвечаю, ты просто не слушаешь», и тогда вы почувствуете раздражение и скажете: «Мне кажется, ты просто издеваешься надо мной и пытаешься сделать из меня такого же сумасшедшего, как и сам. До сих пор ты не сказал мне ничего толкового». И тогда он, может быть, скажет вам: «Если я что-то скажу, это будет неправильно. Все, что я скажу, будет неправильно. Если ты не можешь понять мою тишину, лучше, чтобы ты ушел куда-нибудь в такое место, в котором говорят об этом словами». Но когда высшая истина высказывается в словах, она становится ложью. До тех пор, пока вы путешествуете в храм истины, вы можете говорить слова, но в то мгновение, когда вы входите во внутреннее пространство всех слов, язык исчезает. В высшей точке вы не можете не быть молчаливыми.
Витгенштейн, один из наиболее глубоких мыслителей этого столетия, написал небольшое предложение в последние дни своей жизни, предложение-максиму, и то, что он выразил в этой максиме, необыкновенно. Он написал следующее: «То, что не может быть сказано, не должно говориться». Но если бы Витгенштейн был жив, я бы сказал ему: «Но ведь ты сам тоже говоришь о том, о чем невозможно говорить. Ты сам говоришь о том, что не нужно говорить. Ты также говоришь о том, что невозможно выразить, и поэтому не важно, говоришь ты много или мало».
В своей первой книге Витгенштейн написал: «Эта книга — трактатус». В ней он написал все, что может быть высказано, может быть высказано только в словах, и это его заявление правильно до определенной степени. К этому также относятся жесты, потому что жесты — это тоже своего рода определенный язык. Глухонемой может поднять руку, поднести ее ко рту, тем самым он может сказать, что он голоден. Это есть язык глухонемого. На хинди есть максима, которая гласит: «Бог — это леденец глухонемого». Глухонемой может наслаждаться ароматом леденца, но он не может передать об этом наслаждении другим людям. Это означает, что Бога можно выразить только в жестах, на языке глухонемого. Не важно, как бы вы это ни выражали — выражаете вы это тишиной, танцуете или улыбаетесь — все это направлено на то, чтобы высказать что-то. Но истинно также то, что, несмотря на все ваши попытки высказать это, оно остается невысказанным.
В связи с этим Лао-цзы говорит — и его слова гораздо более глубокие, чем слова Витгенштейна — он говорит: «Истину невозможно высказать, а то, что высказано, не может быть истиной. По крайней мере, это можно сказать. И поэтому те, кто знает, часто становятся молчаливыми».
Разницы нет. Целостное «я» означает вот что: теперь нет «ты», всё «ты» растворено. Когда «я» и «ты» становятся едиными, нет смысла называть это «я» или «ты». И поэтому независимо от того, называем мы целостное «я» или «не-я» — это просто два способа выразить одно и то же. Когда «я» становится целым, оно становится пустым. Это превращается в опыт нуля. Когда «я» становится пустым, это становится целым, и поэтому не важно, как вы говорите об этом. Высшая истина может быть высказана и так, и так, и положительно, и отрицательно; она включает и «да», и «нет», и все остальное также, и поэтому, если вы ничего не скажете о ней, это будет нормально, и также будет нормально, если вы будете бесконечно о ней говорить. В конце концов, независимо от того, говорите вы или не говорите, истина остается выше этого. Истина всегда выше всего, но в тишине истина совершенна, целостна.
Когда мы смотрим на истину, на то, что есть, с определенной точки зрения, мы сталкиваемся с трудностями. А мы всегда смотрим на истину с определенной точки зрения. Мы смотрим на нее посредством определенных идей и концепций, эмоций и чувств, и до тех пор, пока у нас есть мысли, концепции, точка зрения, истина, которую мы видим, вынуждена быть ограниченной и несовершенной. Это нормально, если мы осознаем, что наше восприятие истины ограничено и частично. Но трудность в том, что каждая точка зрения притязает на то, что она совершенна. Когда ограниченное видение претендует на целостность, когда оно заявляет, что оно совершенно, оно порождает большую запутанность и иллюзию. Такой опасности нет, когда определенная точка зрения осознает то, что это точка зрения. Совершенное восприятие истины возможно только тогда, когда все точки зрения и все углы исчезают, когда вас либо нигде нет, либо вы повсюду. Когда вы свободны от всех идей и концепций, от всех слов и образов, от всех ассоциаций, и тогда остается только знание, только истина.
Есть два способа, только два способа выразить истину. Один положительный, другой отрицательный. Третьего пути не дано. Будда использовал отрицательный способ, когда говорил, что истина — это высшая пустота, совершенное ничто, нирвана. Есть еще другой способ, который использовал Шанкара, это положительный способ. Он называл высшее Браманом, целым. И ирония заключается в том, что Будда и Шанкара противоречат друг другу, на самом деле они говорят об одном и том же. Естественно, их слова, их метафоры, их способ выражения отличен. Шанкара был сторонником положительного пути, а Будда — сторонником отрицательного пути, и, тем не менее, если вы спросите меня, я вам скажу, что Браман — это не что иное, как нирвана, а нирвана — не что иное, как Браман. Когда Будда и Шанкара встречаются, язык не нужен, и как раз тогда начинается истина, это и есть истина.
Нет, я не говорил, что садхана ведет к целостному «я». Я просто говорил о том, что садхана ведет вас в измерение «я», или к личности. Если духовная дисциплина может привести вас к целостному «я», тогда между садханой, духовной дисциплиной, и упасаной не было бы разницы. Но истина как раз в том, что вы не можете достигнуть целостного «я» благодаря усилиям, и как раз по этой причине в жизни садхака наступает такое мгновение жизни человека, который путешествует по пути усилия, наступает такое мгновение, в которое он вынужден отбросить свою личность, он вынужден отбросить свое «я». Усилия могут, самое большее, привести вас к душе, но это не совершенное приобретение. Для того чтобы оно стало совершенным, для того чтобы оно стало высшим, садхака должен предпринять прыжок и отказаться также от души. Преданность делает этот прыжок с самого начала. Вы не можете прийти к высшему благодаря усилиям. Когда все усилия оставлены, высшая истина приходит в ваше бытие. Преданность находится в лучшем положении, потому что начинает с отбрасывания «я», и после того, как вы отбросили «я», вам больше не нужно ничего отбрасывать. А садхака достигает этого в самом конце. Упасака достигает этого с самого начала.
И, с моей точки зрения, мудрым можно назвать такого человека, который отбрасывает с самого начала то, что, в конце концов, ему все равно придется отбросить. Для чего тащить с собой все это без необходимости? Для чего проходить через эту бесполезную борьбу и пытки? Для чего нести этот тяжелый груз в своей голове с подножия холма до самой вершины, если вы знаете о том, что все равно вам нужно это отбросить на вершине? Разве это не чистая глупость, трата энергии и времени? Никто не может забраться на вершину холма с тяжелым грузом, раньше или позже вам придется его отбросить. Но мы говорим о том, что мы будем тащить его столько, сколько можем. Упасака более разумен: он отбрасывает свое «я» с самого начала путешествия, и происходит чудо: когда он отбрасывает свое «я», путешествие завершается. В этом отличие между тем, кто совершает действия, духовную садхану, и преданным. Но после того как они достигли, между ними нет отличий.
Важно отметить то, что в то время как путешествие делателя тяжело и болезненно, путешествие преданного радостно и легко. Делатель привязан к своему «я», и это «я» будет препятствовать его прогрессу на каждом шаге, и это «я» даже может вынудить его прервать путешествие, оставить его незаконченным. Преданный сталкивается с этой трудностью только один раз — когда начинает путешествие. И после того как он правильно подходит к этому вопросу, он навсегда его разрешает. У него возникает другая трудность по сравнению с делателем: он может начать думать, что если он может достигнуть вершины со своим «я», почему он должен отбрасывать его в самом начале? И он может запутаться.
Вся зависит от ваших наклонностей и от выбора. Кому-то проще начать с преданности, а кому-то проще начать с дисциплины и усилий, и правда также то, что трудности преданного начинаются с самого начала, а трудности последователя садханы возникают в самом конце. А цель одна и та же.
Но помните: мир Кришны — это мир преданности, мир упасаки.
Для меня разницы нет, для меня слова не несут какого-то определенного смысла. Определенный смысл заключен в истине, и когда я учу медитации, я учу истине. Когда я учу преданности и молитве, я также учу истине, и поэтому даже когда я говорю о духовной дисциплине, я учу той же самой истине. Что касается меня, для меня нет разницы, но с точки зрения Кришны разница есть, и также есть разница с точки зрения Махавиры. Преданность не соотносится с Махавирой, он никогда не сможет принять упасану такой, как она есть. И Махавира, и Будда — это последователи духовной дисциплины, садханы, усилий, и поэтому все внимание они обращают на учеников. Конечно, Христос за преданность, также за преданность Кришна и Мухаммед. Преданность — это их путь. Но что касается меня, я принимаю все системы одновременно. У меня нет трудности, связанной и с той, и с другой.
Поэтому часто вы приходите ко мне и думаете, что я противоречу себе. Вы думаете, что я непоследовательный, и это правда. Я могу настроить парус на любой ветер, у меня нет трудностей с ветрами. В настоящее мгновение я говорю о Кришне, и поэтому я продаю вам упасану. В прошлом году я продавал садхану, когда говорил о Махавире. В следующем году я буду продавать что-нибудь еще, когда буду говорить о Христе. Я вижу истину, и все отличие только кажущееся, но когда я говорю про Кришну, будет неправильно и несправедливо с моей стороны относить его к духовной дисциплине. Кришна и садхана не идут вместе.
Подобным образом я не могу заставлять танцевать Махавиру. Он совершенно блаженен в свой тишине и уединенности, точно так же, как Кришна блаженен со своей флейтой. Для меня блаженство Махавиры и Кришны одинаково, но я хочу сказать, что они не одинаковы для них. Махавира не будет удовлетворен танцем, и Кришна не согласиться стоять обнаженным в уединенном месте. Медитация и танец относятся ко мне, но я не имею права заставлять Махавиру танцевать, а Кришну медитировать с закрытыми глазами под деревом. Кришна всегда танцевал среди деревьев, он никогда не медитировал. Нет никаких записей, которые бы подтверждали то, что Кришна медитировал, и вы также не найдете никаких подтверждений того, что Махавира танцевал даже еще перед тем, как он начал заниматься духовными дисциплинами, поэтому когда я говорю о Кришне, я вынужден сосредотачивать свое внимание на преданности и объяснять ее вам.
С моей точки зрения, преданность — это путь для определенных людей, для эмоциональных, а дисциплина — это путь для другого типа людей — для активных людей. И я знаю соответствие каждого из путей, я знаю, что каждый из них имеет своих собственных сторонников и противников, я уже объяснял это раньше, и поэтому было бы очень полезным, если бы вы поняли это правильно. Тогда бы вы смогли выбрать свой путь правильно. Вы должны выбрать, будете ли вы следовать путем преданности или дисциплины. Я уже закончил путешествие, мне некуда идти, и мне все равно, будете вы меня воспринимать как преданного, или как делателя, или как еще кого-то. Именно для вас я разделяю преданность и дисциплину на две отдельные вещи, на два отдельных пути, объясняю важность того и другого пути и их недостатки. Сначала вы должны понять, к какому типу вы относитесь, потом выбрать свой путь в соответствии со своим типом. Это очень важно для тех, кто собирается путешествовать по духовному пути. Таких трудностей нет для тех, кто считает, что он уже достиг, где бы они ни были.
Если однажды вы осознаете, что вам некуда идти, что, где бы вы ни были, вы в истине, тогда и преданность, и дисциплина не будут иметь никакого смысла для вас. Тогда вы будете просто смеяться и говорить, что все разговоры о пути и о технике — это чистое сумасшествие, вы будете говорить о том, что некуда идти. Где бы вы ни были, вы в божественности, в истине. Истина повсюду, есть только истина. Один дзенский монах жил около пещеры и не делал ничего, только спал днем и ночью. Мимо его хижины шла дорога, которая направлялась в важное место паломничества в горах. Мимо проходили паломники, и они часто удивлялись, когда видели, как этот монах лежит и ничего не делает. Иногда они спрашивали его: «Почему ты лежишь здесь? Почему ты не ходишь с нами в паломничество?» Монах отвечал им: «Я уже там, откуда вы идете и куда стремитесь». И он поворачивался к ним спиной. Он никогда не ходил в паломничество, никогда никуда не ходил. Паломники думали, что он сумасшедший, но он говорил им снова и снова: «Я уже там, откуда вы идете и куда вы идете. Мне больше никуда не нужно и не нужно ничего делать».
Для такого человека не существует ни преданности, ни дисциплины — они бессмысленны. Но для вас они полны смысла. Что касается меня, мне иногда приходится говорить о них, об их бесполезности и об их пользе, но если вы меня правильно понимаете, в том, что я говорю, нет никаких противоречий. Противоречий, на самом деле, нет.
Нет, я не говорил этого. Я сказал, что все достижения Махавиры появились благодаря дисциплине, благодаря усилиям. Завершил ли он все свои дисциплины в прошлых жизнях или множестве жизней перед этим — не важно. Важно то, что он достиг всего благодаря усилиям. Это было длинное путешествие, полное усилий. Кришне же не приходилось ничего делать никогда — ни в прошлой жизни, ни в настоящей, ни в прошлом, ни в настоящем.
Для нас трудно понять, как можно напрямую прийти к целостности. Вам кажется, что мы должны подойти к перекрестью дорог перед тем, как достигнуть, но это тот же самый вопрос, который задавали паломники дзенскому монаху, который лежал около пещеры. Монах говорил, что ему не нужно ничего делать, потому что он уже там, где человек должен быть. Паломники удивлялись, как можно достигнуть без путешествия, им это казалось невозможным. Им всем приходилось проходить большое расстояние к месту паломничества, но этот мудрец говорил им: «Если вы не можете достигнуть истины прямо здесь, как вы можете достигнуть ее на вершине горы? Истина повсюду, она везде и сейчас, это не есть что-то, чего можно достигнуть только благодаря путешествию. Но есть такие люди, которые не могут себе представить того, что можно достигнуть без длительного путешествия. Они даже не могут прийти в собственный дом, не постучав при этом в двери соседних домов. Они спрашивают у других, в каком направлении их собственный дом.
Выбираете вы усилия или отсутствие усилий — зависит от того, к какому типу людей вы относитесь. У людей, которые выбирают Махавиру и выбирают Кришну, определенно, есть различия. Махавира не может прийти без длительного путешествия, он отказывается принимать что-то, что приходит без усилий. Это нужно понять. Если бы кто-то сказал Махавире, что он может достигнуть просветления без усилий, он бы отказался от такого просветления. Он сказал, что это воровство: получить что-то без усилий, без борьбы, без стремления, без труда в поте лица. Махавира настаивал на том, что вы должны заплатить за то, чтобы получить, вы должны заслужить этого. Насколько я понимаю Махавиру, он бы отказался даже от мокши, от перерождения, если бы она была обретена без усилия. Он все равно искал, боролся за нее, он бы заработал ее. Он бы принял мокшу только в том случае, если бы был достоин этого.
Но Кришна говорит противоположное. Он говорит, что то, что обретается благодаря длительному поиску и борьбе, недостойно того, чтобы это иметь. Он говорит, что то, что может быть найдено, можно также потерять; он говорит: «Я принимаю лишь то, что приходит без приглашения, без усилий, я удовлетворен тем, что есть. Истина не есть нечто, что можно найти».
В этом отличие в подходе к жизни и отличие разных видов людей. Но в этом нет ничего высшего и низшего, просто индивидуальности Кришны и Махавиры отличаются друг от друга.
То, что обретается благодаря длительному поиску и борьбе, важно для Махавиры. Как раз по этой причине он и вся его традиция известна под именем шраманы. Шрамана означает того, кто тяжело трудится. Махавира верит в то, что ценой за свободу может быть только тяжелый труд, и то, что достигается без усилий — это просто воровство. Согласно ему, если Бога можно найти без усилий, это не настоящий Бог, это просто обман. Чувство самоуважения Махавиры не позволит ему принять что-то как дар. Он считает, что должен заработать это в поте лица. Вот почему божья милость не соотносится с философией Махавиры. С другой стороны, его философия соотносится с усилием, с борьбой, с тяжелым трудом, с дисциплиной, с садханой. Он считает, что именно так и должно быть. Вся его традиция основывается на тяжелом труде.
Есть две культурных традиции в Индии, которые идут параллельно друг другу. Одна известна как шрамана в санскрите, или тяжелый труд, культура, ориентированная на тяжелый труд. И другая известна как брамин в санскрите, или культура, ориентированная на Бога. Гармоническая традиция верит в то, что человек — это Бог, им не нужно становиться, в то время как традиция шрамана верит в то, что человек должен заработать божественность и что он не божественный. Есть только два вида людей в мире: брамины и шраманы. Все люди относятся к одной из этих традиций. На самом деле, браминов очень мало, даже брамины, настоящие брамины — большинство из них шраманы. Это те, кто верит в усилия. Они считают, что все достигается тяжелым трудом. Верить в то, что можно что-то обрести без усилий, требует необычайного мужества, терпения и доверия. Верить в то, что вы можете обрести без достижения, вы можете достигнуть, не сделав ни одного шага от своего дома — это требует великого мужества и терпения. Наш обычный ум говорит, что если вы хотите что-то найти, вам нужно приложить соответствующие усилия: за все нужно платить. Наша обыкновенная арифметика верит в то, что усилия и достижения пропорциональны.
Лишь иногда можно встретить настоящих браминов на нашей земле, их можно пересчитать по пальцам. Все остальные — шраманы, независимо от того, признаем мы это или нет, и в этом огромное отличие между Буддой и Махавирой, внешнее отличие, но обе эти традиции можно отнести к традиции шраманов. В этом смысле буддисты не отличны от джайнов, они похожи.
Кришна — это брамин. Это редкостная вещь. Он говорит: «Я уже высшее существо». И помните, я не говорю о том, что кто-то прав, а кто-то неправ. Со своей точки зрения правы и шраманы, и брамины, в них нет разницы, они представляют разные типы ума, разные типы мышления, разные типы путешествия, и в этом единственное отличие.
Поделиться книгой: