За милых дам

Но почему-то он попал не туда, куда нужно… а в какой то полутемный коридор… Возможно, здесь уже начинались служебные помещения… Возле светящегося прямоугольника открытой двери стоял парень в форме официанта и, прислонясь к косяку, курил. Амир вдруг посмотрел на него с надеждой… Туалет он найти отчаялся, и теперь его планы, резко, как это бывает у пьяных, переменились.

Еле удерживаясь на ногах, Амир остановился возле официанта.

— Чашку чая…

— Не положено.

По правилам сегодняшней вечеринки посетителям не подавали горячие напитки: ни чай, ни кофе — только выпивку. Ресторан счел, что при большом скоплении народа и толкотне горячие сосуды могут быть опасны. Официанты просто не смогут лавировать с ними в бурлящей толпе.

— Чашку чая.

— Нам не разрешено подавать.

Амиру казалось, что если он не сделает сейчас глоток крепкого горячего чая, то просто умрет.

Официант загасил окурок и теперь стоял перед Амиром навытяжку.

— Чашку чая!

Официант покачал головой. Ему было жаль этого пьяного, смертельно бледного человека, но он знал, что на кухне ему не дадут даже пакетика чая и что его самого могут за это в два счета выставить с работы — хозяином ресторана был американец, и он не любил, чтобы его распоряжения нарушались.

Амир вытащил из кармана стодолларовую купюру и протянул парню… Тот исчез… И через пять минут появился с чашкой кипятка…

Это был самый дорогой кипяток, который ему когда-либо приходилось подавать.

Амир, обжигаясь, сделал маленький долгожданный глоток…

Если бы он все-таки добрался до долгожданного туалета, и его бы там хорошенько вывернуло… Если бы он все-таки осуществил это свое поистине спасительное намерение… То неизвестно, как бы оно еще повернулось. Но он добивался этой чашки чая…

Не замечая знаков и подсказок, которые делает им судьба, люди часто, преодолевая изо всех сил ее сопротивление, стремятся к тому, что кажется им таким желанным, а на самом-то деле грозит крахом, катастрофой, неудачей или даже смертью.

Чашка с кипятком вырвалась из рук Амира, осколки разлетелись по полу… Официант расстроенно смотрел на рухнувшего к его ногам пьяного. Ну вот теперь придется возиться… Человек хрипел и корчился… Жуть какая-то… чего только в этом кабаке не насмотришься! Мальчик-официант хотел наклониться… Но передумал: повернулся и поскорей отправился на поиски менеджера. Это была его обязанность: как только ситуация выходила за пределы строго регламентированной жизни ресторана и правил, установленных американцем-хозяином, о ней следовало немедленно сообщать менеджеру.

Данная ситуация явно требовала вмешательства менеджера…

Сначала Амиру было так муторно, так худо… потом очень больно… Как будто сам Фредди Крюгер рвал своими длинными ножами-ногтями его кишки… Чашка горячей воды, которую он выпил, подействовала как катализатор — яд стал впитываться быстрее… Амира обступили красные, черные обморочные всполохи… Ужасные лица с кровавыми ртами и пустыми глазницами склонялись и кружились над ним, что-то быстро бормоча. Он не мог разобрать ни одного слова… Потом страшные лица — морды нечисти, выползающей в ночь на Хэллоуин, отступили, и над ним теперь склонялись какие-то милые, приятные, давно забытые люди: какие-то женщины, маленькие дети… мать… отец… кажется, это были люди, которые его очень любили… может быть, раньше, когда-то, в детстве — он не помнил когда… А теперь они отчего-то пришли к нему вновь.

Потом через нестерпимую боль вдруг стала пробиваться невиданная легкость. Как будто он парил нагишом, как всегда мечтал, в легкой, как облака, воде, и ему не надо было делать никаких усилий и движений, чтобы удерживать свое лишившееся веса тело в этой невесомости. На него вдруг перестала действовать сила земного притяжения. Легкость и счастье наконец посетили его. Невероятная легкость и невероятное счастье, сопровождающие освобождение, когда жаждущая свободы душа наконец расстается с клеткой-телом…

«Вот оно!» — задохнувшись от счастья, понял Амир. Это был тот кайф, который он безуспешно искал всю свою жизнь. Оказалось, что испытывают его, лишь когда с жизнью расстаются.

Женщина тщательно стирала серебристую краску с лица… Как все-таки это серебро неузнаваемо изменило ее черты… А еще приклеенные огромные ресницы, увеличенный клоунский рот, парик, измененный голос…

Она не боялась, что Тарханов ее узнает… У него тысячи знакомых женщин, он пьян в стельку… А она для него лишь знакомая знакомых, которую он видел, ну, может быть, раза два, да и то в шумных подвыпивших компаниях, где, конечно, трудно запомнить всех.

— Привет! — Она кивнула своему отражению в зеркале, когда сквозь косметическое молочко, растворявшее грим, который она торопливо убирала с лица ватным тампоном, стали проступать ее собственные, узнаваемые черты лица.

— Вот и снова ты…

Она промокнула лицо салфеткой:

— Если не ты, то кто бы это сделал?

В Шереметьеве Марину Вячеславовну и Аню встречала Рита. На своей синей «семерке».

— Ну как отдохнули?

— Замечательно.

Марина Вячеславовна, загорелая, оживленная, красивая, ничего не помнящая о том, что случилось с ней накануне, смеялась, рассказывала об острове, о смешных попутчиках в самолете…

Аня тоже поддалась этому настроению… В конце-то концов, если без подробностей, они действительно замечательно отдохнули.

Сначала они отвезли Марину в Стародубское. А потом Рита подбросила Анну в Теплый Стан…

— Ну как отдохнули? — повторила она свой вопрос, когда они остались в машине одни. По всей видимости, Маринина версия счастливого отдыха не показалась ей исчерпывающей. По всей видимости, она знала свою закадычную подругу намного лучше, чем Анна.

Некоторое время Аня, задумавшись, молчала.

— Мне надо с вами поговорить, — наконец произнесла она.

От этого разговора у Ани осталось странное чувство… В общем-то, они вначале просто обсуждали Волкову… Аня рассказала о ее обмороке, тяжелом беспамятстве на острове… Хотела посоветоваться: не надо ли показать Марину Вячеславовну врачам…

— Вы ее, Аня, плохо знаете… — оборвала ее Рита, — а я хорошо. Если хотите что-то предпринять, вам надо советоваться со мной.

И Рита стала обижаться, что ее не взяли на остров… «Она и в Голландию меня не брала, и в Швейцарию… Хотя что ей стоит… И вот опять: как отдыхать — так без меня… А я бы уж за ней приглядела…»

По сути, Рита предложила Светловой что-то вроде союза. Или даже сговора…

Вот только Светловой не понравились интонации: сквозь обычную мягкость вдруг проступил жесткий, почти диктаторский тон…

Аня же не любила, когда ей диктовали. И отказалась.

И потом, с чего вдруг она станет докладывать Рите о том, что происходит с Волковой: ее нанимали учить английскому, а не докладывать…

Теперь Аня снова и снова возвращалась в воспоминаниях к финалу этого разговора.

— Ну что ж… До свиданья?

— До свиданья.

— А если… Ты и я? Союз?

Светлова неловко молчала.

— Нет? — Рита смотрела на нее в упор.

Аня собралась с духом, вилять ей не хотелось:

— Нет.

И Рита что-то пробормотала тогда… Что-то про жалость… «Мне жаль»? Нет, что-то другое… «Тебе не жаль?» Нет…

Аня постаралась до малейших деталей восстановить в памяти эту сцену… И главное — тот мгновенный диковатый, неожиданно промелькнувший в ее глазах огонек. И эту интонацию, похожую на ласковую угрозу…

Так что же она тогда на прощанье сказала?

Часом, уж не что-то вроде: «Ты еще пожалеешь, милая…»?

Бр-р… Аня поморщилась. Впрочем, ну ее, эту Риту… Ане хотелось избавиться от неприятного, тревожного осадка… Согласно рекламе «Нескафе», именно в таких случаях следует пить кофе…

И Аня завернула в маленькое кафе под названием «У рыжего»…

Легкий запах чистоты и ванили… Маленькие белоснежные в оборочках занавески на окнах… Экран телевизора мерцает в углу… сияющая хромом стойка бара… фрукты в плетеных корзинах… Безупречно чистая поверхность мраморного круглого столика… Анна, забыв обо всем на свете, блаженствуя, пила маленькими глотками чудесный горячий кофе, который принес официант… Все-таки Москва и вообще жизнь здорово изменились… Раньше такой замечательный кофе можно было сварить только дома…

Это было ее любимое место в городе. Когда ей становилось совсем грустно, она приходила сюда. Сидела в уголке с чашкой кофе и уносилась мыслями в тот день, когда все у нее было хорошо и ее дальнейшая жизнь представлялась ей совсем иначе… Ее мама и папа были живы, она поступила в университет… И еще: на приемных экзаменах заприметила она тогда высокого светловолосого парня, про которого подумала: вот если он подойдет к ней, то… и начнется такая любовь, такая любовь…

А потом произошла эта автокатастрофа… И она осталась на свете совершенно одна… А парень иногда подходил, иногда провожал, иногда встречал, мило болтал, иногда помогал… Но дальше этого дело не шло…

«Кофейное счастье» быстро кончалось — фарфоровая чашка пустела… На донышке осталась только гуща… Эх, погадать бы, узнать, что судьба-судьбинушка ей готовит? А на что погадать-то? Пожалуй, если совсем честно, больше всего ей хотелось бы погадать на суженого…

Ну вот, например, узнать, как все-таки Петр к ней относится… Впрочем, «все врут календари», и гуща, конечно же, тоже все врет…

Аня не спеша достала кошелек, приготовилась к расчету…

— Ничего больше не желаете? Сандвичи, пицца, пирожные?

Анна покачала головой.

Конечно, она желала бы… Но не сандвичи и не пиццу… Она желала бы, чтобы Стариков вдруг сейчас появился неожиданно, чудом, «соткался из тумана» — открыл дверь, подошел к ней решительным шагом и сказал: «Знаешь, это никакая не случайность, что я все время попадаюсь тебе на глаза: то встречаю, то провожаю, мямля при этом: «Нам все равно по пути, и у меня нет других дел…» И никакие у нас не «милые отношения хороших знакомых»… И не потому я к тебе подхожу, что мне интересно с тобой поболтать. Просто я тебя люблю. Но я все тянул с этим признанием, потому что сказать такое вслух — это все-таки слишком серьезно».

Уладив кое-какие необходимые дела, Стариков ехал по городу….

В Москве наступал вечер… Из-за оттепели чем-то похожий на весенний… Зажигались огни витрин, фонари… В сиреневом воздухе ярко освещенные лотки цветочниц выглядели как огромные волшебные бутоньерки… Как хорошо, подумал он, что в Москве появилось много цветов… По тротуарам шли, обнявшись, пары…

И при взгляде на них Старикову стало отчего-то довольно грустно. Он не хотел домой, не хотел в гости к знакомым… Он вдруг понял: в этом городе ему хочется видеть только одного человека. И очень хочется подарить этому человеку цветы… Но именно этого человека увидеть он не мог… «С какой стати?!» — наверняка спросит Анна, если он вдруг сейчас позвонит ей. Она ведь такая независимая, такая ироничная, и вдруг он перед ней — с какими-то цветочками… как дурак… И вообще, когда у мужчины в руках цветы, в нем уже есть что-то от жениха…

Бессмысленно покружив по переулкам, он сам не зная отчего, бессознательно свернул на одну знакомую улицу… Теперь она была переименована, точнее, улице вернули старое название… Он ехал, а глаза отчего-то сами собой искали знакомую вывеску…

Здесь было неплохое кафе… Называлось «У рыжего»… Кафе никуда не делось, оно по-прежнему было открыто… Он остановил машину на противоположной стороне… Выключил двигатель и остался, задумавшись, сидеть в машине.

Ему хотелось хоть на мгновение вернуться в тот день, когда он услышал, что у Ани Светловой случилось огромное несчастье… И он хотел тогда помчаться к ней, быть рядом, поддержать… И кто знает, если бы он поверил тогда своему сердцу, все в тот день могло повернуться иначе… И не было бы у него сейчас на душе такой пустоты и грусти… Но он побоялся быть назойливым… Он подумал тогда, что Ане, конечно, не до него… Может быть, он был не прав, что не сказал тогда ей каких-то очень важных слов… Например, не сказал, что она очень много для него значит… Возможно, тот день стал бы поворотным в их жизни и, будь он рядом с ней, все потом в их отношениях могло сложиться иначе. Возможно, такие мгновения случаются в жизни нечасто… Может быть, и вовсе однажды. И тогда надо сделать все правильно… А он… он все сделал неправильно… Но что теперь вздыхать — тот день уже далеко.

Стариков сидел, опустив голову на руль…

Наконец он взглянул на освещенную витрину кафе.

И не поверил своим глазам.

Анна сидела у самого окна кафе за маленьким столиком, задумчиво глядя на чашку кофе. И поначалу он подумал, что от непрерывных мыслей о ней у него начались галлюцинации… Но это была она…

Вот почему он кружил по переулкам! Вот почему не торопился возвращаться домой… Вот почему свернул на эту улицу, почему искал вывеску… Словно кто-то невидимый вел его за руку… Ну что ж… теперь он точно знает — это судьба.

Их разделяла только узкая московская улица… Стариков сидел в машине и смотрел на Аню, ярко освещенную там, за стеклом кафе… Наконец Петр вышел из машины, захлопнул дверцу и остановился, пережидая поток машин… Сейчас он пересечет узкую улицу и войдет в кафе… И что дальше? Вдруг она скажет в ответ на его слова: когда все хорошо — ухажеры роятся вокруг, когда плохо — никого нет рядом… Или что-то в этом роде… Где ты был, когда мне было плохо?! Улыбался издалека мило и любезно…

И Стариков понял, что он не решится пересечь узкую московскую улицу…

Ну что ж, тогда, по крайней мере, он сделает то, что хотел…

Стариков подошел к цветочному лотку… Молоденькая продавщица в веснушках («Да здесь все рыжие, — подумал он, — ну и улица») разговаривала со своей приятельницей.

— Что желаете? — Она сразу оборвала разговор.

Он выбрал огромный букет роз.

— Вы могли бы отнести их вон той девушке в кафе? — попросил он подружку продавщицы.

— С доставкой? — улыбнулась обладательница веснушек. — Такого у нас еще не было…

Он видел, как девушка перебежала улицу, как вошла в кафе… Как изумленно Аня подняла голову… Как она оглянулась в его сторону… Он включил зажигание, и машина тронулась с места.

Анна изумленно вглядывалась в темную улицу. Сердце у нее непривычно колотилось. Нет, невероятно, откуда ему здесь быть?

И все-таки она знала, что это он! Ведь она думала о Старикове, она хотела, чтобы он «соткался из тумана». Вот он, видимо, и соткался…

Еще несколько мгновений назад, до того как появилась эта посланница с розами, Анна вдруг почувствовала сильное волнение. Как будто знакомый голос позвал ее: «Я здесь…»

— Да, вон там он и был… Такая, ну, не новая машина, далеко не новая… На той стороне улицы… — объясняла Ане девушка-посланница.

Анна выбежала из дверей кафе, вглядываясь в уже сгустившиеся сумерки.

Машины не было.

— Видно, уже уехал, — огорчилась девушка, — но вот только что здесь был, честное слово…

Аня растерянно стояла посреди тротуара… Мимо, задевая ее, торопились вечерние прохожие.