За милых дам

Когда через пятнадцать минут Пантюхин выходил из кабинета главной, заручившись согласием взять его на работу, коридоры редакции были по-прежнему пустынны. Видно было, что жизнь начинает тут кипеть значительно позже.

«А главная — ранняя птичка, — подумал Рома, — настоящий жаворонок. И просто горит на работе… Надо будет, когда примут на работу, учесть это и приходить пораньше. Она наверняка это оценит. В пустынной утренней редакции, где ты да начальство, можно… можно решить много вопросов».

Конечно, Роман обожал утром подрыхнуть. Но ведь чем-то приходится и жертвовать, когда намечаются такие перспективы.

— Все поняла. До встречи. — Зина Барышникова осторожно положила телефонную трубку и удовлетворенно, немножко мстительно улыбнулась.

Зине Барышниковой тоже представился шанс… И только сейчас, почувствовав впервые в жизни возможность эту жизнь изменить, Зина и поняла по-настоящему, как же ей лень… Лень быть домработницей, лень тащиться в Стародубское, чистить, мыть… кормить чужую собаку, прожорливую, как лошадь… скрести в бассейне-купели стенки, собирать мокрые полотенца… Эта дрянь то в джакузи полощется, то в сауне сидит. А ей, Зине, только мой да подтирай за ней… Подбирать разбросанные по спальне белье и колготы… И без конца разгадывать указания на бирках: как стирать, можно ли гладить? «Зина, прежде, чем стирать вещи, внимательно ознакомьтесь с рекомендациями на ярлыке!» А там все какими-то колдовскими непонятными значками… А потом, когда из стиральной машины вместо шелковой блузки вылезает ажурная дырявая тряпочка, Зину же еще и ругают… И вот всему этому конец.

Конечно, ей не очень хотелось связываться с этим журналом. Не лежала душа. Прижимистые они, нет уверенности, что хорошо заплатят… А риск очень большой. Шум, огласка, скандал… Вдруг начнут за ней гоняться, как в кино, разыскивать… Накажут. Хозяйка сразу поймет, конечно, откуда ветер дул… А муж хозяйкин… у него и вовсе руки длинные… Все это очень опасно. Вот если бы сделать все по-тихому, без этой прессы… Но Зина правильно рассудила, что главное сейчас — начать действовать… а уж дальше жизнь сама подскажет… откроет какие-то возможности.

Так и получилось. Теперь журнал «Город» может отдыхать. Зина его больше не побеспокоит. У нее появилась другая возможность получить хорошие деньги. И теперь уже без лишнего шума и скандала на всю страну.

Может быть, она сразу купит себе тур и рванет в Эмираты. Будет лежать на пляже… Говорят, этим арабам все равно… лишь бы белая и в короткой юбке. Вот такую юбку Зина себе и купит. А может быть, она вовсе никуда не поедет, а осуществит свою сладкую, заветную мечту — ничего, вообще ничего не делать. Купит себе диван с бархатной обивкой, вишневый ликер, шоколад «Мауксион»… и будет смотреть передачу «Поле чудес» и сериал «Никто, кроме тебя». Ну и все остальное, что показывают по телевизору.

Зина не дура, и когда этот хмырь, то и дело наведывавшийся к ее хозяевам в дом… ну Ясновский этот самый дал дуба, Зина сразу поняла: что-то здесь не так. И хозяйка вернулась тогда из Швейцарии сама не своя… Может, конечно, он и сам по себе… жизнь у них, богатых, такая беспокойная… Кто их знает. Но она, Зина, умеет чуять. Хозяйка называет это интуицией. А она, Зина, по-простому — чуять. Вот когда она смотрит в упор, не мигая, тяжело на спину хозяйки, поднимающейся по лестнице… Марина непременно споткнется… В чем тут дело? Да, верно, в том, что Зина ее ненавидит… ну прямо по-черному… И эта ненависть уж такая тяжелая, прямо как живая, толкает под руку…

Так вот, Зина чуяла: что-то вроде такой же злобы настигло и Ясновского… И исходила эта злоба отсюда, из хозяйкиного дома. Как да что — Зине, конечно, не разобраться. И что там пишет этот журнал: кланы какие-то воюют… вроде как в Италии разборки мафиози… киллер какая-то… это их дело выдумывать… Зинино дело чуять, а она чуяла, что дело тут нечисто.

А если кому-то могла пригодиться за хорошие деньги фотография, где хозяйка и Ясновский рядком, как голубки, сидят… Что ж, Зина не должна была использовать такой случай?! Что ж, ей только пыль вытирать да перекладывать эти фотки с места на место?! Конечно, ох как тяжко было отважиться на такой шаг. Звонить в редакцию и все такое… Лень ей было это делать — ужас… Был бы у нее уже такой бархатный диван да в чулке доллары, чтобы на работу не ходить… она бы давно уже сидела дома и смотрела «Поле чудес». Но тут одна лень пересилила другую. Еще больше ей было лень прибираться в Маринином доме.

А дело повернулось неожиданно. После того как Зина побывала в «Городе» и вышло продолжение статьи, ну, про то, что документальное доказательство существует, что, мол, женщина-киллер поработала… Зине позвонили. Женщина позвонила… И вот неожиданность. Не кто-нибудь, а вдова Ясновского… Ну, не последняя его Леночка, модель черноокая, вся бриллиантами увешанная, которая, кажется, и школу-то еще не окончила… А прежняя жена… с которой Аркадий-то Самуилович двадцать лет, говорят, оттрубил, на койке в студенческом общежитии, можно сказать, семейную жизнь с ней начинал… Зина ее, правда, никогда не видела… Ну, в общем, позвонила Ясновская и говорит… Зина, мол, так и так… Мне дорога память моего мужа, хоть и расстались мы с ним, а столько лет жизни совместной собаке под хвост не выкинешь… Ну не так Ясновская, конечно, сказала, не такими словами, как-то по-другому — они ведь с Аркадием Самуиловичем образованные… В общем… Не хочу, говорит, Зина, чтобы шум этот скандальный вокруг имени его поднимался. Он честный бизнесмен, погиб случайно в горах, это ведь ужасная трагедия — вы, как женщина, меня понимаете. А теперь имя его марают, мафиози называют, и все такое… Надо нам шум этот прекратить. Вы фотографию, которую «Городу» хотите продать, отдайте, пожалуйста, мне… Сколько вы за нее просите?

У Зины аж ухо, к которому она телефонную трубку прижимала, побагровело от счастья… От счастья и от лихорадочных попыток сосчитать, сколько же ей заломить с этой бабы, чтобы уж себе ни в чем больше не отказывать… И чтоб не отпугнуть Ясновскую, конечно. Зажмурилась и как жахнет:

— Десять тысяч зеленых.

А та и отвечает, так просто и без затруднений (видно, и бывшую жену Аркадий Самуилович побеспокоился обеспечить):

— Хорошо.

У Зины от радости даже ноги ослабели. Но все-таки она сообразила вопросик наводящий задать. Как ее вдова эта, Ясновская, разыскала-то?.. Уж очень подозрительно.

А та и пояснила. Мне, говорит, очень точно в редакции портрет ваш словесный составили… А когда про фотографию, которую вы им обещали, рассказали, я, конечно, сразу поняла, что это от Волковых ветер дует. Позвонила Мариночке, поговорили… и та вас по портрету словесному сразу угадала: это, говорит, моя домработница. Ну, она, Волкова, значит, просто в ярости от вашей выходки. Вы, дескать, Зина, конечно, понимаете… Я бы на вашем месте на глаза ей больше не показывалась… А я вот вас понимаю: жить-то сейчас все хотят хорошо… Так что давайте мы это дело полюбовно решим. Вы мне, я вам.

— Вот ведь сука… — Зина даже выругалась вслух, вспоминая разговор с Ясновской. — Слова какие употребила: портрет словесный… Вроде как с намеком на уголовку. То есть я тебя нашла, и другие найдут. А редактор этот каков? Вот и имей с такими деловые отношения. Взял да и рассказал все про нее Ясновской… За деньги, может быть?.. А эта Марина, хозяйка, тоже хороша: в ярости она…

«Ну все!» — Зина Барышникова сжала кулаки. О встрече они с этой сукой Ясновской договорились… Возьмет Зина деньги и будет иметь их всех в виду! Лярвы разбогатевшие… еще словесный портрет на нее, на честную девушку, составляют… Что им, курвам, эти деньги, десять тысяч — один раз в каком-нибудь Лондоне по магазинам пройтись. А ей, Зине-то, на сколько хватит…

Рома Пантюхин, сияющий, радостный, благоухающий туалетной водой «Хьюго Босс», и на этот раз в костюме, летел на всех парах в свой — да теперь он мог так сказать! — в свой обожаемый еженедельник. Как и условились, он позвонил в редакцию через два дня… Ему ответили, что главный редактор будет часа в четыре. Вот к этому времени Рома и торопился в редакцию еженедельника… В четыре еще можно успеть в отдел кадров и все оформить, как надлежит… У «Арбатской» он притормозил и купил трудовую книжку… Это была первая Ромина работа, на которой ему понадобится трудовая книжка, а, как ему пояснили знакомые, приобретать теперь их следовало самим работосоискателям.

Однако в приемной вышла странная заминка… На этот раз перед кабинетом сидела секретарша. Женщина с обычным непроницаемым секретарским выражением лица. На Ромин вопрос: на месте ли главный редактор? — она ответила, что главный редактор на месте, но это вовсе не означает, что в кабинет к ней может заходить каждый, кому это взбредет в голову.

— Пантюхин! — еще не растеряв своей улыбчивости, парировал Роман. — Скажите Лидии Петровне, что пришел Роман Пантюхин из журнала «Город».

Секретарша пожала плечами — ни имя, ни название журнала не произвели на нее впечатления — и зашла в кабинет.

Она вернулась буквально через полминуты:

— Если вы хотите попасть на прием, то изложите цель вашего визита и оставьте телефон. Я сообщу вам, смогут ли вас принять.

Поскольку только что сиявшего Рому совершенно перекосило, секретарша сжалилась и пояснила:

— Молодой человек, попасть на прием к Лидии Петровне очень сложно. Если вы хотите напечататься, обратитесь сначала в отдел… Вы в каком направлении работаете?

— В каком направлении?! — Рома изумленно слушал ровный голос секретарши. — Это какая-то путаница… Вы точно назвали мое имя? Пан-тю-хин!

— Молодой человек, я и японские имена с первого раза запоминаю… Или вы предполагаете, что у меня уже старческий склероз?! — Секретарша изо всех сил молодилась, и намек на рассеянность оскорбил ее до глубины души. — Пан-тю-хин, — передразнила она, — ну очень сложная фамилия…

— Да что вы, в самом деле! — На Рому напала необъяснимая паника. — Какого черта! — Он грубо отодвинул женщину со своего пути и рванул дверь кабинета.

— Лидия! — завопил он, как пассажир с тонущего корабля.

Женщина, сидевшая за столом главного редактора в хорошо ему знакомом кабинете, удивленно подняла голову от своих бумаг.

— Лидия Петровна, — строго и сердито заметила она.

Рома ошарашенно застыл на пороге кабинета… Это была совершенно другая женщина! Ничего похожего с той… ну с той, прежней… Ну просто ужас: ни малейших признаков сходства!

— И собственно… почему вы врываетесь в мой кабинет?!

Роман смотрел во все глаза на эту сердитую толстую бабу…

— Лидия Петровна Головинская? — пролепетал он. — Главный редактор?

— Лидия Петровна. Главный редактор. — Женщина пожала плечами: — С утра, во всяком случае, еще все так и было.

— С утра?..

Роман чувствовал себя совершенно готовым для посещения находящегося по соседству психодиспансера… Может, с утра они все Лидии Петровны… все Головинские… все главные редакторы… все красавицы… все могут взять на работу?

Крыша, его собственная крыша ехала со страшной силой.

Зина ожидала Ясновскую уже тридцать минут сверх назначенного времени… Они договорились встретиться на «Театральной», у первого вагона, в сторону «Речного вокзала»… Толчея на этой станции была невообразимая. И Зина то и дело в сердцах поминала «эту идиотку», которую угораздило выбрать для встречи такое место.

Но самой идиотки не было и в помине. Ясновская объяснила Зине, что будет в очках, норковой шубе и норковой шапке, а в руках у нее — решила, видно, поиздеваться! — будет журнал «Город». Норок на «Театральной» было больше, чем в сибирской тайге. И Зина то и дело дергалась, заприметив очередную норковую шубу. Хорошо, что хоть не все эти женщины были в очках… А вот журнал «Город» и вовсе никто из них в руках не держал.

Подходил очередной поезд — толпа на перроне на минуту-другую редела… И снова перрон заполнялся до самого края. Люди стояли стеной, надеясь угадать, где откроются двери, чтобы первыми ворваться в вагон. Зину, хоть и прижавшуюся к самой стене, толкали немилосердно. «И надо же еще и время такое было назначить — самый час пик!» — опять ругнула она про себя идиотку Ясновскую.

В семнадцать тридцать Зина решила, что ждать нет больше ни сил, ни смысла… Ясновская явно на сей раз не придет. Может быть, она вообще тронутая… Недаром же она сказала тогда Зине по телефону, что ей явился во сне Аркадий Самуилович и смотрел на нее долго и укоризненно… После чего она и решила выкупить фотографию у Зины…

Ну может, он снова ей приснился и велел все отменить? С такими чокнутыми бабами все бывает. А может, этот звонок вообще был с подвохом? С чего она, Зина, вообще решила, что это звонила Ясновская? Это могла быть вовсе и не она… Но кто? И что это все тогда означает?

Зина стала себя успокаивать тем, что Ясновская, возможно, по каким-то уважительным причинам не смогла явиться… И позвонит ей, когда Зина вернется домой… Но успокоиться не получалось.

Она вдруг почувствовала страшную тревогу… Страх, похожий на холодный скользкий пот, медленно начал обволакивать ее с головы до ног… Может быть, это и был самый настоящий пот — в метро было жарко и душно, а Зина — в пальто на двойном, еще социалистическом, ватине (пожарче всех этих норок будет!) и торчит тут уже невесть сколько времени…

Страх становился все сильнее — Зина начала чуять… Пора ей сматываться отсюда. Если все в порядке, то Ясновская позвонит ей еще раз… А если нет… То история, в которую она влипла, не сулит ей ничего хорошего.

Зина протиснулась к самому краю платформы, чтобы с первым поездом уехать к себе на «Пражскую». И вот уже в туннеле загудело, показались огни… Поезд стремительно приближался. Толпа напряженно сжалась перед рывком, готовая к штурму… Кто-то толкался сзади, пытаясь продвинуться в первый ряд. «Ну куда вы лезете?! — слышался возмущенный ропот. — Самая умная, что ли? Одной тебе надо, да?»

Зина, поглощенная своими мыслями и предстоящим штурмом дверей, чуть полуобернулась на шум и вдруг заметила рядом такое знакомое лицо…

«А вы-то что тут делаете?» — хотела спросить она. Но ничего уже спросить не успела — от резкого толчка она опрокинулась вниз, на блестящие рельсы. Не было даже слышно крика. Поезд, в ту же секунду надвинувшийся на Зину Барышникову, смял и протащил вперед то, что раньше было ее телом.

Женщина закрыла дверь и перевела наконец дух. Ну и замотали они ее, эти искатели приключений… Эти соискатели удачи, требующие своего места под солнцем… Но кто же мог думать, что эта ленивая Зина вдруг проявит такую активность? Когда Женщина прочитала эту дурацкую статью в поганом журнальчике «Город», то просто обомлела… Если бы она Зину не остановила, всем планам — конец… А этот дурачок Пантюхин, как он легко купился… Может, ей стоило стать актрисой?.. Когда-то в юности она мечтала… Просто цирк какой-то, что ей приходится вытворять… Но без Пантюхина она никогда бы не узнала про Зину… А каким другим способом можно было заставить его все выложить как на духу?

Все гениальное просто. Она знала, что ее хорошая приятельница Лида Головинская никогда с утра в редакции не появляется. Назначила Пантюхину встречу. Приехала в редакцию. «Ой, как жаль, что Лидочки нет… Я тут была рядом, захотела ее повидать…» Потрепалась с секретаршей, которая прекрасно ее знает. Отпустила несчастную, прикованную неотлучно к телефонам даму пробежаться по магазинам… «Я пока сделаю несколько звонков… может, и Лидочка как раз подъедет». А уж Пантюхин не задержался, явился ровно к одиннадцати. И она, очень удачно изображая главного редактора, разыграла сцену приема на работу…

Некоторое время Женщина сидела неподвижно, не раздеваясь: в шубе, сапогах, с которых стекала уличная грязь… Горел только нижний свет, и в полутьме эти темные лужи стали казаться ей темно-багровыми, похожими на кровь. Женщина потрясла головой, чтобы избавиться от наваждения. Грязь, всего лишь грязь! Да и кровь этих людей — всего лишь грязь — они не заслуживают ни жалости, ни прощения.

Надо признать, однако, что из-за этой фотографии и Зининой выходки все было на грани срыва. Нет, Женщина не боялась разоблачения. Она слишком хитра. Но искать, возможно, стали бы слишком близко от нее. А это значит, что пришлось бы остановить план. «Дерьмо! Все дерьмо!» — Женщина в ярости сжала кулаки. Пантюхин, Зина… эта учительница английского Анна Светлова… все время мешают, все время препоны, задержки, все время приходится отвлекаться. И до негодяя, чья жизнь для нее как бельмо на глазу, ей дотянуться все никак не удается… Он преспокойно наслаждается жизнью, на которую не имеет права…

Как же ей теперь мешает эта Анюта… Тоже мне мисс Марпл из Теплого Стана. Вздумала подозревать… получала бы зарплату, ни о чем не задумываясь. Сорвавшееся покушение — Женщине не удалось Анну отравить! — привело ее в настоящую ярость. Теперь она стояла на ее пути, а желанная цель, к которой она пытается приблизиться с маниакальным упорством, ускользает все дальше. И пока она не уберет Анну Светлову, она не может двигаться вперед. Слишком опасно. Девица чересчур переполнена подозрениями, догадками, совсем некстати увлеклась игрой в детектива. Ну что ж, не захотела жить спокойно, сама виновата.

Женщина опять уставилась невидящим стеклянным взором маньячки на темные пятна на ковре. Кровь, которая стекла с сапог, уже впиталась в ворс… Не кровь! Грязь… Она не видела никакой крови там, в метро. Только слышала крики людей, когда торопилась ускользнуть, затеряться в потрясенной, бурлящей толпе. Женщина заткнула уши.

А Зину ей не жаль. Слишком та плохо убиралась…

Анина жизнь протекала столь однообразно, что казалось, будто все замерло «на этой картинке»… На самом-то деле, конечно, все двигалось. Но это было похоже на один и тот же пейзаж, который ежедневно проскальзывает за окном одного и того же автобуса в одно и то же время. Так, что кажется застывшим, мертвым…

Она благополучно сдала сессию и приступила ко второму семестру, регулярно давала уроки Марине Вячеславовне… И если не считать могильного бугорка, который она воздвигла в Теплостановском перелеске для кота Машки, невинно убиенного при странных обстоятельствах, а также бесследного, таинственного исчезновения — будто камень ухнул и исчез в темной воде — домработницы Зины, все было нормально.

Вот это собственное ее отношение к абсурду как к нормальности и беспокоило больше всего Аню. Ей стоило постоянных усилий напоминать себе, что на нее было совершено покушение, и ничего особенно нормального в этом нет.

Но люди вокруг нее, и в первую очередь Марина Вячеславовна, были непроницаемы. Ничто не давало Анне ни малейших зацепок, ни единой ниточки, которая помогла бы размотать клубок загадок.

Аня чувствовала себя усыпленной. Она осознавала, что ленится беспокоиться, волноваться… Ей хотелось ущипнуть себя побольнее, чтобы выйти из этого сна. Если бы можно было громко проорать самой себе в ухо, что эта жизнь вокруг нее только прикидывается нормальной! Что есть бугорок в Теплостановском перелеске… И надо ей срочно что-то делать, что-то предпринимать, чтобы во всем этом разобраться.

Самое-то скверное заключалось в том, что разобраться она ни в чем не могла, и отчетливо это понимала, до тех пор пока преступник — или преступники? — снова не даст о себе знать… А сделать это они могли столь решительным образом, что ее расследование оборвется для нее раз и навсегда. Просто следующее покушение может оказаться удачным… Вот в чем дело. И выступать в роли детектива потом можно будет только в качестве призрака.

Впрочем, был и сейчас все-таки шанс продвинуться дальше в этой кромешной тьме загадок… И она его еще не использовала, поскольку никак не выпадала удобная возможность. Чтобы получить этот шанс, ей следовало продолжать уроки с Мариной Вячеславовной.

Шанс представился очень скоро — ее опять попросили посидеть с Лордом.

Защита компьютера была в биусе, и Аня не стала ломать голову над кодами. Она просто вытащила батарейку, и обесточенный биус больше не мог защищать тайны компьютера. «Девушки, прячьте свои дневники под перинку, как в прошлом веке, — это надежнее», — подумала она про себя. Неприкосновенность личной жизни в компьютерный век — миф, иллюзия.

В списке файлов разобраться было еще легче. Ее привлек — нетрудно понять почему! — тот, что назывался «Murderer» — «Убийца».

Подзаголовок предупреждал, что это фантастический роман. Глава первая, с которой начала свое чтение Аня, как и полагается прилежному книголюбу, называлась «Археологи».

«В каждой профессии есть свой жаргон. Милиционеры называют трупы, вытаявшие по весне, — подснежники. Археологи именуют косточки в хорошем захоронении — жмуриками». Вместо эпиграфа.

Это был обычный курортный день на склоне лета. Приближался бархатный сезон. С моря, плескавшегося далеко внизу под скалистым обрывом, доносились веселые крики блаженствующих отдыхающих. Там, внизу, были нормальные люди… А наверху пятеро ненормальных, пропотевших на жарком солнце, покрытых белой едкой южной пылью чудаков стояли на коленях на почтительном расстоянии от темно-серого кусочка лобной кости, проступавшей из белой ракушечной пыли. Непостижимо и таинственно, как на фотобумаге, погруженной в проявитель, из ничего возникало изображение человеческого лица… Расчищали очень осторожно — кистью. Так больному обмахивают пот со лба. Продвигалась работа очень медленно, но торопиться в таком деле никак нельзя. Это было открытие века. Греческие предания о существовании мифического племени амазонок, обитавших на берегах Понта Эвксинского — Черного моря, получили веское подтверждение…

Аня посмотрела на часы: времени у нее в запасе было немного. Нажала клавишу «page down» и проскочила на несколько страниц вперед…

Постепенно собирая детали воедино, они реконструировали картину захоронения. Женщина двадцати с небольшим лет. Рост метр шестьдесят — четыре тысячи лет назад про такую сказали бы: высокая. Сложена пропорционально, тип лица европейский… Что отрицает ее принадлежность к скифским наездницам, населявшим бескрайние равнины здешних краев… Она была похоронена нагой. Ее украшал только золотой, соединенный из квадратных пластин, пояс. Короткий меч, колчан, стрелы. Щит с изображением золотого сокола. Рядом останки коня. Из всей конской сбруи только золотые части наборной узды.

Истинные амазонки не принадлежали к кочевым скифским племенам, с которыми их позднее всегда связывали потомки. Они не были народностью, этнической группой. Скорее это была общность духовная и профессиональная. Девы священной богини Артемиды, покинувшие когда-то покоренную дорийцами Ионию. Они ушли от рабства на север, к Понту Эвксинскому. Они были сильны, обучены боевому искусству, вольнолюбивы. Наконец, они служили Артемиде, прародительнице самого агрессивного феминизма. За один только нескромный взгляд, который позволил себе мужчина, она предала его сверхмучительной смерти… Как известно даже школьникам, беднягу Актеона, превращенного в оленя, загрызли собственные псы.

Слабые остались в рабстве, сильные ушли. Случилось так, что это были женщины.

Женщина была захоронена в классической позе амазонской всадницы — ноги согнуты в коленях. Так, прижав высоко поднятые пятки к телу коня, амазонки скакали по равнинам Термискиры. На их лошадях не было даже потников. Всадницы, если не считать доспехов, тоже были нагими.

Амазонки отличались совершенными формами тела. Упругая полная небольшая грудь, округлые подтянутые ягодицы, стройные длинные ноги… Они были сильны, но изящны и идеально пропорциональны.

Анна попыталась представить себя на равнинах этой самой Термискиры, где скачут на лошадях обнаженные женщины — и какие женщины… Причем посадка, к которой их приучали с младенчества, гарантировала, что среди них не было ни одной кривоногой. В этом вся женская натура: смерть в бою — пожалуйста… Кривые ноги — ни за что. Лучше всю жизнь ездить, высоко подняв пятки.

На краснофигурных греческих вазах амазонок изображали верхом, в окружении пеших бородатых конюхов и собак. Мужчины прислуживали и использовались для продолжения рода.

Да, у мужиков выбор был, однако, небогатый… Только конюхом, да еще и с бородой — других шансов появиться в этом приятном женском обществе они не имели. Аня сразу охладела к идее перемещения во времени: значит, там не будет Пети Старикова… Она знала, что бороду он отращивать не собирался ни при каких обстоятельствах. Она снова нажала кнопку «page down»…

Так было всегда: для науки — удача, но тому, кто обнаружил захоронение, жмурик приносил несчастье. Эта давняя примета археологов пока еще никем и ничем не была опровергнута. Древние кости не любят, когда их тревожат. Четыре тысячелетия вставали дыбом, протестуя против святотатства, оправданного наукой и называющегося теперь «раскопки». Бывалые археологи знали: вскрытие захоронения обычно сопровождалось каким-то природным катаклизмом. Гроза, сухие молнии, ураган, иногда даже смерч… Особенно скверно все оборачивалось для того, кому выпадала удача обнаружить священное захоронение жрицы или царственной особы. Заклинания, табу, наговоры, весь рой проклятий, которые защищали такую могилу, восставали против ученого…

Аня, увлекшаяся в пустом Маринином доме чтением романа своей хозяйки, не заметила, как сгустились сумерки. В комнате светился только голубой квадрат монитора…

В тот день, когда Она, — бегло пролистывая на мониторе роман, Анна уже поняла, что Она — это главная героиня, молодая женщина-археолог — обнаружила захоронение царицы (о социальном статусе свидетельствовали золотые очень тонкой работы доспехи), не случилось ни грозы, ни бури. И посреди голубого неба не засверкала молния. Но последовавшая ночь была необычной: невероятный для черноморского августа холод, почти арктический, от которого не спасали ни спальники, ни шерстяные свитера, опустился на землю и пробирал ее в палатке до костей. Ночь была такой ясной, что, казалось, можно увидеть без всякого телескопа самую далекую звезду. Стояла такая ледяная звенящая звездная тишина, что даже шорох палаточного полога казался громоподобным.

Именно поэтому Она сразу услышала этот звук — звук легкого женского дыхания. Открыла глаза, все еще уверенная, что это продолжение сна. Перед ней стояла невысокая обнаженная женщина, идеальная, как скульптура Лисиппа.

«Отныне ты — это я».

Женщина исчезла почти мгновенно, не произнеся больше ни слова.

Время неумолимо приближалось к девяти. У Марины заканчивались занятия в клубе. И Анна приналегла на чтение, пробегая глазами абзацы и страницы с описанием арктического холода, заклинаний, деталей раскопок и диалоги. Суть была незамысловатой, но справедливой: «Нечего трогать мертвецов». Потревоженный дух царицы с трудом смог успокоиться. Для этого ему пришлось переселиться в молодую современную женщину. Но, увы, в комплекте со всеми своими темными амазонскими страстями: в частности, с большой нелюбовью к представителям мужского пола.

В первый раз это случилось с Ней дня через два после приснившегося сна… Темным южным вечером все, как обычно, собрались у костра. Пили кисловатое, скверное сухое вино, купленное в соседней деревне… Трехлитровые банки быстро пустели… Травили байки из археологической жизни… В огне потрескивал сухой хворост. Искры, взвиваясь вверх, исчезали в черной бархатной темноте, окружавшей огонь. Она пристально смотрела в огонь, в его извивающуюся изменчивую багровую глубину… И вдруг привычный фон: чьи-то дочерна загорелые ноги в драных кедах, освещенные костром, взрывы смеха после очередного анекдота — все исчезло. Лишь огонь остался. Но возле него теперь стояла, выпрямившись во весь свой рост, мощная, огромная женщина. Она была так высока, что костер освещал только ее ноги и ниспадающую до земли леопардовую шкуру, а лицо, запрокинутое к звездному небу, терялось во тьме. Она смотрела на жрицу и знала, что это — Аэлла, воспитывавшая ее с детства. И голос Аэллы, грозный и низкий, нисколько не пугал ее, потому что это был знакомый ей с младенчества, родной для нее голос.