С первого взгляда

Тимми осмыслила то, что он только что ей сказал, и решила, что события приняли очень интересный оборот. В высшей степени интересный. Ее охватило волнение, как она ни старалась его сдержать, и она тотчас же напомнила себе, что нельзя быть такой идиоткой. С мужчинами она покончила навсегда, а Жан-Шарль официально еще женат, но будет очень приятно, если он согласится прийти к ней на ужин, и она обрадовалась, когда он сказал, что с удовольствием придет один.

– Конечно, приходите один, все замечательно, – заверила его она. – Почти все придут без пары. Журналисты приходят одни, покупатели и заказчики тоже. Надеюсь, вы будете не слишком скучать, собирается весь мир моды и несколько человек со стороны. Но иногда на таких сборищах бывает весело. Я бы очень хотела, чтобы вы пришли. Ужин тринадцатого февраля. Надеюсь, вы не суеверны.

– Ничуть, – засмеялся он и записал дату в своем ежедневнике. – С удовольствием приду. Во сколько?

– В половине девятого. «Плаза Атене», банкетный зал.

– Надеюсь, черная бабочка не обязательна? – деликатно спросил он.

– Нет-нет, что вы! – Она засмеялась. – Пресса будет в джинсах. Возможно, придут две-три модели, но они будут полуобнаженные. Покупатели и заказчики надевают черные костюмы. Вы можете надеть что хотите – брюки с блейзером или костюм. Люди, которые диктуют моду, почти все одеты бог знает как, – сказала она, радуясь его согласию прийти и всеми силами желая вселить в него уверенность.

– За исключением вас, мадам О’Нилл, – галантно сказал он, и она подумала – уж не издевается ли он?

– А что случилось с «Тимми»? «Тимми» мне больше нравилась.

Она вспомнила, что в открытке, где Жан-Шарль благодарил ее за подарок, он тоже назвал ее «мадам О’Нилл». А ведь в клинике и отеле во время их нескончаемых бесед он называл ее «Тимми». И ей сейчас очень не хватало прежней короткости отношений.

– Не хотел показаться бесцеремонным. Вы тогда были моей пациенткой, а сейчас я разговариваю со знаменитостью.

– Никакая я не знаменитость, – возмутилась она, но тут же засмеялась. – Ну ладно, пусть я, может быть, и знаменитость, ну и что с того? Мне казалось, мы с вами друзья, во всяком случае, я считала так в октябре. Кстати, спасибо за очень милую открытку.

Тимми хорошо помнила закат над морем, и Жан-Шарль тоже.

– Спасибо за сумасшедше дорогие часы, мадам… Тимми, – неуверенно произнес он и, казалось, на мгновение смутился. – Когда я их увидел, я очень растерялся. Не надо было этого делать.

– Вы так меня поддерживали, когда мне удалили аппендикс. А я тогда смертельно боялась, – честно призналась она.

– Я помню. А как вы сейчас? – спросил он осторожно и не без робости.

– Прекрасно. Хотя, когда я доберусь до Парижа, может быть, этого и не скажу. Эти презентационные турне вконец изматывают.

– И это я тоже помню. Вы отказывались ложиться в больницу, пока не закончится показ.

– Да, и вы оказались правы, когда определили, что аппендикс вот-вот прорвется. Но когда готовишься к показу, невозможно все бросить.

– Вы должны думать о своем здоровье, – мягко сказал он.

– Мне было грустно слышать, что ваш брак распался, – отважилась сказать Тимми, не зная, как он отнесется к ее словам.

– Такое случается, – произнес он сдержанно. – Благодарю, что позволили мне прийти на ужин одному. Я очень признателен вам за приглашение. Когда вы прилетаете в Париж?

Интересно, что он ее об этом спросил. Что-то между ними изменилось после того, как она узнала, что он разводится.

– Мы прилетаем восьмого. За пять дней до презентации. И я, как всегда, остановлюсь в «Плаза Атене».

Ну зачем она это сказала! Тимми была готова откусить себе язык. Может показаться, что она его заманивает, а ей ни в коем случае не хотелось, чтобы у него создалось такое впечатление. Они почти совсем не знают друг друга, ведь они были всего лишь врач и пациентка. У Жан-Шарля сейчас своих забот хватает. Только бы он не принял ее за хищную американку, которая не пропустит ни одного мужчину и вот теперь охотится за ним. Но ведь она пригласила его на ужин с женой, так что он хотя бы знает, что, когда она позвонила, не пыталась его ловить… Господи, ну почему он должен так думать? Тимми вдруг стало неловко из-за того, что она ему позвонила, но все равно она была рада, что решилась позвонить. А почему, собственно, нет? Сейчас, разговаривая с ним, она чувствовала себя несмышленой девчонкой. Он говорил с ней так серьезно, по-взрослому, хотя, как она помнила, у него было замечательное чувство юмора. Три месяца назад им было так легко друг с другом…

– Ну что ж, значит, я увижу вас тринадцатого февраля в «Плаза Атене», – сказал Жан-Шарль сдержанно. Он с самого начала говорил с ней очень учтиво. Никакой теплоты в голосе, корректность и вежливость, как в самом начале их знакомства.

– Да, увидимся тринадцатого февраля, – подтвердила она.

– Благодарю вас, что позвонили, – вежливо повторил он, и оба положили трубки. Она как сидела в своем маленьком кабинетике, так и осталась сидеть, глядя в пространство. Как же хорошо было поговорить с ним еще раз!

Долго она так сидела, вспоминая каждое сказанное слово, раздумывая над поразившей ее новостью о разрыве с женой, она ничего подобного не ожидала, зная, что он, как это свойственно многим европейцам, а тем более католикам, осуждает разводы. Ей было приятно, что Жан-Шарль готов был отказаться от приглашения, если непременно нужно прийти с дамой. Конечно, все складывается как нельзя лучше, но ей было бы любопытно поглядеть на его жену. Теперь она ее не увидит, но надеется, что он не будет скучать среди той пестрой публики, которая собирается на таких приемах. И как бы там ни было, будет очень приятно с ним снова встретиться. Тимми зевнула, поднялась со стула, перешла в спальню и легла в постель. Ни в коем случае не думать о Жан-Шарле Вернье, приказывала она себе, не вспоминать об их долгих беседах в Париже. Ни эти их беседы, ни известие о том, что он разводится с женой, ничего для нее не значат. Жан-Шарль приятный человек, в лучшем случае потенциальный друг, не более того. Ей удалось убедить себя в этом.

Глава 10

Утром в понедельник Тимми попросила Джейд внести имя Жан-Шарля в список гостей, приглашаемых на ужин в Париже, и послать ему факс, подтверждающий приглашение. Всю следующую неделю они прожили как в лихорадке, так что Тимми напрочь о нем забыла. В пятницу вечером она поехала к себе на виллу в Малибу, по дороге заглянула в приют Святой Цецилии и осталась там ужинать. Дети были довольны, в приюте появились двое новеньких. Одна из них – девочка-подросток, которую брали на воспитание двенадцать патронатных семей и потом возвращали в детский дом, а в последней ее изнасиловал родной сын приемных родителей. Она была очень замкнутая и все время молчала. Ей было четырнадцать лет. Монахини подробно рассказали о ней Тимми после ужина. Их огорчало ее агрессивное поведение по отношению к некоторым из детей. Конечно, это неудивительно, ведь сколько ей пришлось пережить. Дети были с ней терпеливы, хотя две девочки поссорились с ней утром в ванной и жаловались, что новенькая украла у них зубные щетки и расчески. Она и в самом деле хватала все, что попадется под руку, и прятала у себя под кроватью. Одна из монахинь боялась, что она собирается убежать. И Тимми, и все они знали, что ей понадобится время, чтобы адаптироваться в новой обстановке. Может быть, даже много времени. В родном доме ее зверски избивала родная мать, насиловали отчим и дружки матери. Отец был в тюрьме, как и у многих других детей в приюте. Ее жизнь была настоящим кошмаром.

Второй новенький появился в приюте Святой Цецилии всего два дня назад. Одна из сестер рассказала о нем Тимми по дороге в столовую и попросила не удивляться, когда она увидит, как странно мальчик себя ведет. Все это время он сидел не за столом, а под столом и ни с кем не разговаривал. Социальная работница, которая его привезла, рассказала сестрам, что дома мать бросала ему под стол объедки, как собаке. У мальчика были ярко-рыжие волосы, как у Тимми, и было ему шесть лет. Тимми заметила его сразу же, как вошла с детьми в столовую, и увидела, что он мгновенно шмыгнул под стол, как ее и предупреждали, и затаился там. До того как попасть в приют, мальчик жил с матерью в крошечной квартирке в Голливуде, мать недавно посадили в тюрьму за торговлю наркотиками. Она утверждала, что не знает, кто его отец. Звали мальчика Блейк, и мать утверждала также, что он не умеет говорить. Его проверяли на аутизм, но предположение не подтвердилось. Психиатры из детской колонии, куда его поместили после ареста матери, пришли к заключению, что он пережил тяжелую травму и вследствие этой травмы перестал говорить. Он понимал все, что ему говорили, но не отвечал. Глаза у него были большие и умные. Психиатры из детской колонии предполагали, что травма была не только душевная, но и сексуальная. Его матери было двадцать два года; когда он родился, она уже давно сидела на метамфетамине и крэк-кокаине, потом добавила к ним героин, так что скорее всего будет сидеть в тюрьме долго. Это было ее четвертое правонарушение, прокурор потребовал тюремного заключения.

Родных у мальчика не было, идти ему было некуда. После того как его обследовали в детской колонии, сестрам позвонили. Было решено, что самое подходящее заведение для него – приют Святой Цецилии, именно таких детей тамошние монахини принимают с распростертыми объятиями, тем более что о том, чтобы попытаться устроить его в патронатную семью, не могло быть и речи. Тимми увидела ребенка, и ее сердце дрогнуло. Он был похож на нее, даже сестры стали это говорить. Его можно было принять за ее сына! И вдруг ей захотелось, чтобы он и в самом деле был ее сыном. Мать не захотела отказываться от родительских прав и заявила, что заберет его к себе, когда выйдет из тюрьмы, а это произойдет еще очень не скоро, вероятно, лет через десять. Он к тому времени уже достигнет совершеннолетия и наверняка сам станет законченным наркоманом. Сестры были полны решимости сделать все возможное, чтобы спасти его от такой судьбы. Им удавалось добиться успеха в совершенно безнадежных случаях, и сейчас они вполне могли надеяться, что смогут помочь Блейку.

Тимми почувствовала, что под столом возле ее ног притулилось маленькое тельце, но не подала и виду, что заметила это, она продолжала весело разговаривать с ужинающими детьми. Они любили, когда она сидела за столом вместе с ними, и сестры тоже любили. Почти все дети называли ее «Тимми». Они уже доедали котлеты и макароны с сыром, как вдруг она почувствовала, что Блейк прижался к ее ногам и положил голову ей на колени. Ее рука невольно опустилась под стол и погладила его шелковистые волосы, и в эту минуту Тимми встретилась взглядом с одной из сестер. Ей хотелось рассказать сестре, что происходит, но она не осмелилась. Через минуту взяла кусок котлеты, незаметно завернула в бумажную салфетку и так же незаметно опустила под стол. Мальчик тихонько взял его. Немного погодя она дала ему еще один кусок, и так постепенно он съел почти всю ее котлету. Она ни разу не взглянула на него, а он, когда наелся, слегка дернул ее за юбку и протянул ей салфетки. Тимми их взяла, и на глазах у нее выступили слезы. На него невозможно было смотреть без мучительной боли. На десерт Тимми дала ему фруктовое мороженое на палочке, и он его съел. Он не вылез из-под стола, когда все дети встали и ушли вместе с сестрами. Тимми тоже осталась сидеть, и наконец мальчик встал на ноги и поглядел на Тимми своими огромными глазищами. Она протянула ему стакан молока и печенье, он с жадностью его выпил, съел печенье и аккуратно поставил стакан на стол возле нее.

– Молодец, Блейк, ты хорошо пообедал, – негромко похвалила она его, но он ничего не ответил. Ей показалось, что он еле заметно кивнул, но, может быть, она ошиблась. – Жалко, что тебе не достались макароны с сыром. Хочешь поесть сейчас?

Он замялся, потом кивнул, и Тимми пошла на кухню и положила на тарелку оставшиеся макароны, принесла в столовую и поставила перед мальчиком на стол. Он взял тарелку, опустил на пол, сел рядом с ней и принялся есть макароны руками. Тимми ничего не сказала сестре, которая в эту минуту вошла в столовую и, увидев эту картину, с улыбкой кивнула. Да, Тимми на верном пути. Она чувствовала какую-то удивительную связь с этим мальчиком, может быть, потому, что он похож на нее. Он был заперт в темнице молчания, и ее сердце сжималось при мысли о том, какой ужас загнал его туда. Одному Богу ведомо, что с ним происходило, когда он жил с матерью, ее ли жестокость так его искалечила, или постарались ее дружки. Он стал еще более страшной жертвой ее образа жизни, чем она сама. Перед кошмарами, которые ему пришлось пережить, пасует самое яркое воображение. Родился он в Сан-Франциско, матери было шестнадцать лет, и она была уличной проституткой в Хейт-Эшбери. Зарабатывала она себе на жизнь таким способом уже два года. После рождения сына она перебралась в Лос-Анджелес, и тут аресты пошли один за другим. В первый раз мальчика взяли в патронатную семью, когда ему было шесть месяцев. До этого она то и дело бросала его на приятелей, а когда наконец попала в тюрьму, оставила у торговца наркотиками. К шести годам Блейк навидался такого, что и в страшном сне не приснится, непонятно, как он вообще остался жив. Сейчас он съел все макароны, что Тимми положила на тарелку, взглянул на нее и улыбнулся.

– Ну вот, теперь ты, я думаю, сыт? – с улыбкой спросила Тимми. – А может быть, еще? – Он покачал головой и улыбнулся в ответ на ее улыбку. Улыбка чуть тронула его губы, но все же это была улыбка. Тимми протянула к нему руку, хотела взять его за ручку, но он отпрянул. – Извини, я не хотела тебя испугать, – сказала она доверительно, словно они дружески беседовали, – да она и в самом деле с ним дружески беседовала. – Меня зовут Тимми. А ты, я знаю, Блейк.

Его взгляд ничего не выразил, он просто смотрел на нее, будто не слышал ее слов, потом пошел прочь. Тимми не хотелось, чтобы он так сразу ушел, но, видно, ему было довольно общения для одного вечера, на большее его не хватило. Он сел на пол в углу столовой и продолжал смотреть то на Тимми, то на сестру, которая пришла из кухни протереть стол губкой. Тимми немного поговорила с ней, потом снова обратилась к Блейку.

– Хочешь подняться наверх и послушать сказку? – предложила она ему.

Тимми пора было ехать в Малибу, но она не могла оторваться от Блейка. Она вдруг почувствовала, что накрепко связана с ним, такого она никогда не испытывала ни к одному из детей в приюте. При виде этого мальчика у нее разрывалось сердце. Она не могла понять почему, но мелькнула смутная мысль, а вдруг это сама судьба подстроила их встречу. Может быть, откуда-то с небес об этом позаботился Марк? Как бы это было хорошо, если так. Все двенадцать лет после его смерти в сердце Тимми была мучительная пустота. Она знала, что никто эту пустоту не заполнит, и уж конечно, не этот мальчик, но на какое-то мгновение пустота в сердце перестала его разрывать, теперь оно разрывалось от сострадания к Блейку. Она еще раз предложила ему послушать сказку, и он покачал головой. Он все так же сидел молча в углу и с испуганным видом глядел на Тимми и на сестру. Но он хотя бы наелся. Худой он был как скелет, весил, наверное, в два раза меньше, чем положено, – как почти все дети при поступлении в приют, особенно если их забирали от собственных родителей, которые не только не заботились о них, но и не кормили. В патронатных семьях им уделяли хоть какое-то внимание и почти всегда прилично кормили. Блейк изголодался, он жадно проглотил все, что Тимми ему дала. За ужином он съел больше, чем она. Она посмотрела на него и снова улыбнулась.

– Блейк, я скоро уезжаю. Хочешь, отведу тебя наверх в комнату отдыха?

Приближалось время сна, но сначала детям почитают сказку, а после сказки они примут душ. Тимми с удовольствием искупала бы его в теплой пенной ванне, как когда-то купала маленького Марка, но устанавливать здесь ванны было бы непрактично, слишком уж много детей, пришлось ограничиться душевыми кабинками. Он в ответ на ее вопрос покачал головой и больше не делал попыток приблизиться к ней. Тимми еще раз поглядела на него с улыбкой и ушла вместе с сестрами из столовой. Они сказали ей шепотом, что он сам потом поднимется за ними наверх. Он всегда поднимается – и после завтрака, и после обеда, и после ужина. Держится от них на расстоянии, как сейчас от Тимми, хотя и положил ей голову на колени во время ужина и позволил погладить себя по голове. В первый раз за все время в приюте он допустил, чтобы до него кто-то дотронулся, и теперь сестры хотя бы знали, что рано или поздно он вытерпит и их прикосновение, а ведь некоторые дети совершенно не могли этого вынести. Тимми сказала об этом сестрам, когда они вышли из столовой, и поднялась вместе с ними в комнату отдыха, где дети играли в разные игры, складывали пазлы, смотрели по телевизору фильм, пока не настанет время идти принимать душ.

– Пожалуй, мне пора ехать, – сказала Тимми, преодолевая внутреннее сопротивление. Как же ей не хотелось уезжать! Каждую минуту, которую она проводила в приюте, она ценила на вес золота, тем более нынешним вечером, когда она увидела Блейка.

– Вы очень много для него сделали сегодня, Тимми. С тех пор как его к нам привезли, он почти ничего не ел.

– Как вы думаете, он заговорит? – встревоженно спросила Тимми. К ним в приют поступали дети и в более тяжелом состоянии, чем Блейк, однако его вид вызывал почти уверенность, что он травмирован гораздо сильнее, чем может показаться. Она сердцем это чувствовала. И хотела только одного – обнять его, прижать к себе и сделать все, чтобы ребенок радовался жизни. Судя по тому, что ей рассказали, он не знал, что такое радость.

– Может быть, со временем, – ответила сестра Анна. – Мы и раньше видели таких, как он, и вы тоже видели, – осторожно сказала она. – Даже хуже. Намного хуже. Нужно время. Приходит день, когда они вдруг чувствуют, что им ничто не грозит, и тогда начинают открываться. Сегодня вы очень много для него сделали. Приезжайте повидаться с ним. Вам обоим это будет на пользу.

И сестра Анна улыбнулась. Она заметила, что Тимми в последнее время хорошо выглядит, хотя и работает непомерно много, сестры все это знали. Ее глаза смотрели на мир открыто, в них был покой, словно она освободилась от тяжкой ноши. Разрыв с Заком сказался на Тимми благотворно, хотя сама она этого не знала и не могла видеть себя со стороны. Она помолодела и, казалось, была вполне спокойна и довольна. Отношения, которые начались приятно и беззаботно, под конец стали для нее тягостными. Зак не умел давать, он умел только брать. Прошла всего неделя после того, как Тимми рассталась с ним, а Джейд и Дэвид тоже обратили внимание, что она с каждым днем выглядит все лучше и лучше.

– Может быть, я загляну к вам в воскресенье, когда буду возвращаться в город, – ответила Тимми и увидела, как Блейк прошмыгнул мимо двери в гостиную и побежал вверх по лестнице. Она проводила его взглядом, но не пошла за ним следом. Как тут не понять, что он хочет остаться один и все еще их всех боится. Ведь ему всего шесть лет, и в последние несколько дней с ним произошло столько всего странного и пугающего. Он никак не мог привыкнуть к приюту Святой Цецилии и не чувствовал себя здесь в безопасности. Да ему было и незнакомо это чувство.

Тимми попрощалась с детьми и сестрами, пожелала всем спокойной ночи и уехала. Через час она уже сидела на открытой веранде своей виллы, укутанная кашемировым пледом, и любовалась лунной дорожкой на воде. Была прекрасная звездная ночь, душу Тимми наполнял покой, она чувствовала, что вернулась к жизни. Но, слушая шум волн, могла думать только о Блейке. У нее было такое ощущение, будто она попала под поезд. Ей страстно хотелось вернуться в приют и еще раз его увидеть. Между ними что-то произошло в этот вечер, может быть, это случилось только с ней, но все равно. Впервые в жизни она увидела ребенка, которого ей отчаянно, до боли захотелось взять к себе домой, обнять, прижать к груди…

В воскресенье во второй половине дня Тимми опять появилась в приюте Святой Цецилии, проведя спокойный, умиротворяющий уик-энд на берегу океана. Но ее ни на минуту не оставляли мысли о Блейке, она все время видела перед собой его полные ужаса огромные зеленые глаза, прелестное исхудавшее личико. Он был похож на сказочного эльфа, и она в конце концов поняла, что он и в самом деле похож на Марка. «Что это, – думала она, – перст судьбы, сам Господь мне его послал?»

Тимми сказала сестре Анне, что хотела бы брать Блейка к себе домой, и немолодая монахиня пристально на нее посмотрела.

– Но почему, Тимми? Почему именно его? Потому что он похож на вас?

Казалось, сестра Анна хочет понять истинные побуждения Тимми, и это было хорошо. Тимми и сама все это время задавала себе этот вопрос. Неужели ее толкает к мальчику всего лишь крайняя степень эгоизма, потому что он похож на нее и на Марка? Или что-то большее? То, что исходит от Блейка, или то, что коренится в ней самой? Может быть, ей хочется заполнить неизбывную пустоту в своей жизни, которая так мучительно зияет уже столько лет? Она не могла ничего решить.

– Не знаю. Почему-то он запал мне в душу и не отпускает. Я все выходные думала о нем. Как вы считаете, смогу я иногда брать его к себе? Накормить, искупать в ванной, может быть, он у меня переночует. Мы могли бы погулять с ним по пляжу. Ему бы, наверное, понравилось… – Тимми в волнении придумывала все новые объяснения своему стремлению заполнить пустоту в душе, быть рядом с этим мальчиком, отдать ему свою любовь. Любить ребенка! Насколько это прекраснее, чем любить мужчину, Тимми могла бы сделать для него много доброго, он стал бы счастливее… Тимми сама себе удивлялась – неужели это она так думает и говорит?

Сестра Анна не удивилась.

– Ну а что потом, Тимми? – тихо спросила она. – Чем все это кончится?

– Не знаю… Может быть…

Сейчас, как и весь уик-энд, ее терзали и мучили вопросы, на которые она пыталась найти ответ, но не находила. Могла ли она ожидать, что случится такое, когда приехала в приют в пятницу вечером? Образ маленького рыжеволосого мальчика с надорванной душой, который был замкнут в непроницаемом молчании, не оставлял ее ни на минуту. Какая огромная ответственность, если она станет привозить его к себе домой… И что потом? Усыновить его она не сможет, его мать не отказалась от родительских прав и заявила, что никогда не откажется. Разве Тимми хочется взять его всего лишь на воспитание? Она всегда говорила, что взять ребенка на время – значит разбить себе сердце, ты любишь его как своего родного, собственного, и в любую минуту можешь его лишиться. Нет, только не это, Тимми столько раз теряла, ее столько раз бросали… И вот поди ж ты – именно об этом она сейчас думает. Почему? Она не знала, не знала и сестра Анна.

– Хорошо, что вы приехали его повидать, – задумчиво сказала сестра Анна. – Но предположим, вы станете брать его к себе на сутки, что потом? Вы будете привозить его сюда обратно, он будет по-прежнему жить здесь и чувствовать, что его бросили, как в детстве чувствовали вы. Ему еще предстоит ко многому адаптироваться. А любая эмоциональная травма отбросит его назад. Да и вам, вероятно, будет тяжело, – сказала она деликатно. – Оживут старые воспоминания.

Монахиня знала, что Тимми пришлось пережить в детстве, Тимми ей рассказывала, конечно, далеко не все, но именно поэтому она и дала им средства, чтобы организовать приют. И не хотела, чтобы Блейк страдал, как страдала маленькая Тимми, когда ее раз за разом возвращали в приют, пусть даже сейчас все полны самых благих намерений. Однако в конечном итоге это может принести больше зла, чем добра, и мальчику, и Тимми.

Надо было все хорошенько обдумать. Сейчас пока нельзя принимать никаких решений. Блейк никуда из приюта не уезжает, он сюда только что поступил. Но Тимми сжигало нетерпение, ей хотелось прямо сейчас, сию минуту спрятать его к себе под крыло, чтобы он как можно скорее почувствовал, что ему никто и ничто не угрожает. Ей было непереносимо знать, в каком ужасном страхе он сейчас живет. Скорее бы избавить его от этого страха, освободить, но обстоятельства таковы, что она не может этого сделать. Потребуется очень много времени, как бы удачно все ни сложилось.

– Может быть, вам стоит какое-то время приезжать к нему сюда, а там будет видно? – предложила мудрая сестра Анна. – Вы что-то уясните для себя. Его ведь не отдают в патронатную семью, по крайней мере в ближайшее время. Он будет жить здесь. Именно с такими детьми мы и работаем. И все благодаря вам.

Сестра Анна улыбнулась Тимми и сердечно ее обняла. Тимми до самого вечера просидела возле Блейка, время от времени улыбалась ему, но играла с другими детьми. За ужином он опять сел возле ее ног, и она накормила его курицей с картофельным пюре и морковкой, миску с которыми поставила под стол. Он все съел. Она оставила рядом с собой пустой стул – вдруг он захочет сесть вместе со всеми за стол, но он так и не вылез из-под стола, так и сидел возле ее ног. Она снова погладила его по голове, и он прижался к ее ногам и положил голову ей на колени. Ей показалось, что он сегодня спокойнее, чем два дня назад. В конце ужина, когда она дала ему блюдечко с мороженым и печенье, он широко улыбнулся ей. Другие дети делали из печений и шоколада десерт, но он не только отказывался его делать, но и не подходил к детям и их десерт не ел. Блейк все еще относился к детям очень настороженно, и вид у него был все такой же испуганный. А раз он не разговаривал с детьми, они тоже не обращали на него никакого внимания. Даже сестры оставляли его в покое. Одна только Тимми открыто заговаривала с ним, и он в тот воскресный вечер несколько раз посмотрел ей прямо в глаза. Ей неудержимо хотелось обнять его, но она знала, что нельзя.

Она поехала к себе в город, в Бель-Эйр, но как и весь вечер в пятницу, как весь день в субботу и воскресенье, не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Блейка. Всю ночь она лежала без сна с этими своими мыслями, а в понедельник утром, перед тем как ехать на работу, позвонила в приют Святой Цецилии и попросила позвать к телефону сестру Анну. Когда та ответила, Тимми выпалила, задыхаясь от волнения:

– Я хочу его усыновить.

Она знала, что должна это сделать, это все, о чем она могла сейчас думать, все, чего она хотела. Хотела подарить Блейку другую, счастливую жизнь, и была уверена, что для того-то судьба их и свела. Сестра Анна слегка растерялась. Она подозревала, что Тимми придет к такому решению, только думала, что ей понадобится гораздо больше времени на раздумья, а Тимми и раздумывать не стала.

– Тимми, его нельзя усыновить. Вы это знаете. Его мать не отказалась от родительских прав.

– Но разве она так или иначе их не лишится, если долго просидит в тюрьме?

– Может быть, и лишится, только процедура лишения родительских прав непростая и небыстрая. Дело будут долго рассматривать в судах разных инстанций, в органах опеки и попечительства, все будет зависеть от их решения. И может быть, у него есть родственники, мы пока ничего наверняка не знаем. Я знаю, сейчас пытаются это установить. В лучшем случае его можно будет взять на воспитание, и то лишь после того, как его состояние улучшится. Но и для этого потребуется немало времени. Оно и к лучшему, – деликатно заключила она. – Вы сможете все хорошенько обдумать.

Сестре Анне и в голову не приходило, что Тимми способна на такие импульсивные поступки, и решение, которое та приняла ночью, ее сильно удивило. За эти годы Тимми повидала много детей в приюте Святой Цецилии, некоторые были даже в более тяжелом состоянии, чем Блейк, были и такие очаровательные, что не полюбить их было просто невозможно. Но она впервые после смерти своего родного сына так прикипела сердцем к ребенку и вдруг почувствовала, что ее судьба накрепко связана с его судьбой. И знала, что поступает правильно, и понимала, что беззаветно полюбила вечно молчащего рыжеволосого мальчика шести лет от роду.

– Я уже все обдумала, – твердо произнесла Тимми, и ее тон произвел на сестру Анну должное впечатление, но все равно она продолжала настаивать на осмотрительности.

– Выждем сколько-то времени, посмотрим, как у вас все будет складываться. Было бы хорошо, если бы он заговорил, тогда все будет яснее. – Блейк не проявлял ни враждебности, ни агрессивности, просто как и многие другие, кто к ним поступал, был заброшенным ребенком, с которым обращались зверски жестоко и которому нанесли столько душевных травм, что не сосчитать. – Не надо спешить, Тимми. Ведь его никто у нас не забирает.

– А если где-то отыщутся родственники? Такие же чудовища, как его мать, и захотят взять его? Что нам тогда делать?

– Тогда и будем думать. На поиски уйдет немало времени. По крайней мере вам не грозит сражаться за него с родным отцом, который отбывает свой срок где-нибудь в тюрьме, и с дедушками и бабушками, которые торгуют наркотиками. – Именно такие родственники, как правило, и обнаруживаются, когда их начинают искать, а они меньше всего на свете желают взвалить на себя заботу о собственном непутевом чаде и тем более о собственных внуках. Им и без того трудно живется. Из тех детей, кого привозили к ним в приют, лишь считаные единицы были возвращены родственникам, обычно их отдают на усыновление, в групповой дом или в патронатную семью. Ни первое, ни второе, ни третье Блейку не грозит, тут Тимми может быть спокойна. – А почему бы вам не приезжать и не навещать его всякий раз, как вы сможете вырваться? Может быть, мне удастся в скором времени его разговорить. А вы, раз вы решили его усыновить, смогли бы брать его к себе на день-другой, когда он здесь освоится.

Тимми знала, что сестра Анна сделает все возможное, чтобы помочь ей. Монахиня, которая руководила приютом Святой Цецилии, была не только безупречной начальницей, но и близким другом Тимми. И решение, которое приняла Тимми, сильно ее взволновало. Она давно ждала, что Тимми в один прекрасный день захочет взять какого-нибудь ребенка. Она удивилась, но не слишком, недаром она сама захотела создать приют, прожив непростую жизнь, которая выпала на ее долю. Но Тимми впервые так беззаветно полюбила ребенка. Мало того что полюбила, она чувствовала, что это ее долг – усыновить его. И если тому суждено быть, так оно в свое время и случится, сестра Анна была в этом уверена.

Когда Тимми приехала на работу, она вся светилась от радости. Дэвид это сразу же заметил, а Джейд встревожилась, увидев восторженную улыбку на ее лице.

– Так-так… – прокомментировал Дэвид, когда Тимми с ослепительной улыбкой положила свою сумку на стол. – Можешь ничего не рассказывать. Ты влюбилась.

– Как ты узнал?

Ее улыбка засияла на миллион ватт.

– Ты что, издеваешься? Да это видно за пятьдесят миль. Что произошло?

На этот раз «фаза Снежной королевы» оказалась слишком уж короткой. Дэвид никогда не видел Тимми такой счастливой, и Джейд тоже не видела.

– Кто он? – с ужасом спросила Джейд. Судя по лицу Тимми, она влюбилась как сумасшедшая. Она и вправду влюбилась. В Блейка.

– Его зовут Блейк. – Тимми решила разыграть их. – Он потрясающий, у него рыжие волосы и зеленые глаза. И он моложе меня, но это меня никогда не смущало.

У Джейд сердце ушло в пятки. Опять! Она нашла еще одного Зака! Но по крайней мере ничего от них не скрывает. Впрочем, она всегда им о себе рассказывает.

– Насколько моложе? – осторожно спросил Дэвид. Он очень расстроился, как и Джейд. Тимми потрясающая женщина, таких, как она, мало, но у нее есть слабое место, и потому она часто оказывается беззащитной перед наглостью корыстных подонков.

– На этот раз очень намного, – сказала Тимми, лукаво глядя на своих помощников, которые с трудом сдержались, чтобы не застонать. Она выдержала нескончаемо долгую паузу, потом улыбнулась и со вздохом произнесла: – Ему шесть.

– Шесть чего? – растерянно спросил Дэвид.

– Шесть лет, – объяснила Тимми, улыбаясь еще шире.

– Шесть лет? В каком смысле?

– В самом прямом. Блейку шесть лет от роду. Я увидела его в пятницу в приюте Святой Цецилии. Его мать посадили в тюрьму, и она, надеюсь, просидит там ближайшие сто лет. Мне кажется, его мне послал Марк. Это была любовь с первого взгляда.

Дэвид с облегчением откинулся на спинку своего кресла и захохотал.

– Ну ты даешь! Но я одобряю. Когда мы его увидим?

Он радовался за нее и, как сестра Анна, ничуть не удивился. Он уже давно ожидал чего-то подобного и если чему и удивлялся, так это слишком долгому ожиданию.

– Ты хочешь его усыновить?

Джейд была ошеломлена. Она явно не разделяла энтузиазма Дэвида. Кому, как не ей, знать, до какой степени занята Тимми, и при такой занятости еще взять ребенка?! У нее это в голове не укладывалось. А вот у Дэвида укладывалось, он был в восторге от решения Тимми.

– Не сразу, – ответила Тимми. – Его пока нельзя усыновить. Мать не желает отказываться от своих родительских прав, по крайней мере сейчас. Поглядим, как все пойдет дальше. Сейчас пытаются разыскать его родственников, если таковые имеются. Но, судя по всему, вряд ли кого-то найдут. Кого-то, с кем следует считаться. На матери мальчика можно поставить крест. Наркоманка, уличная проститутка из Сан-Франциско, родила его в шестнадцать лет, бродяжничала вместе с ним все эти годы. – Лицо Тимми помрачнело, когда она представила себе все это в очередной раз. – Сейчас он не говорит.

– Ты берешь на себя огромную ответственность, – с тревогой отозвалась Джейд. – Что, если он травмирован слишком жестоко и станет серийным убийцей или наркоманом, как его мамаша? Ты же не знаешь, какие у него гены.

При этих словах Тимми помрачнела еще больше.

– Я знаю, какие у него глаза. И не хочу, чтобы у него было такое детство, как у меня, чтобы он остался жить в сиротском приюте. Когда мои родители погибли, мне было на год меньше, чем ему. Самое меньшее, что я могу для него сделать – и может быть, самое лучшее, – так это избавить его от такой участи. Для чего еще мне жить? – сказала Тимми с таким выражением, будто само собой разумелось, что она посвятит свою жизнь Блейку, ничего иного и быть не может. Она и мысли не допускала, что где-то что-то сорвется. Она считала, что Блейк уже ее сын.

– Что ж, я понял, чем ты заполнишь свою жизнь в ближайшие годы. – Дэвид неуверенно улыбнулся. Он и радовался, что в глазах Тимми сияют любовь и счастье, и тревожился за нее. – И все же, что, если его мать не откажется от родительских прав?

Ему не хотелось, чтобы сердце Тимми разбилось, если что-то пойдет не так, если мать мальчика выпустят из тюрьмы и она его заберет. Такое случается, а Тимми уже так полюбила ребенка, что забыла обо всем на свете. У нее все было написано на лице, она и не пыталась ничего скрыть. Она уже потеряла одного ребенка, Дэвид не хотел, чтобы она снова пережила агонию горя, потеряв еще одного, хоть он и не умер. Когда она к кому-то привязывалась, то отдавалась этому чувству без остатка, и он видел, что именно так она за два дня полюбила этого мальчика. Между ними существовала какая-то удивительная связь, она возникла в ту самую минуту, когда Тимми его увидела, и с каждым часом эта связь крепла. Тимми не могла дождаться дня, когда возьмет его к себе домой, и уже решила, пока ехала на работу, в какой комнате он будет жить, когда приедет к ней в гости, а потом и вовсе переселится. Да, она отдаст ему большую гостевую спальню, которую использует как кабинет, она находится рядом с ее спальней.