Девятнадцатый год
(на полях учебника истории)
Клинки со свистом резали эпоху.Стояло завтра на повестке дня.Кроился мир на «хорошо» и «плохо»,Чтоб самым лучшим наделить меня.И веря в Маркса, как недавно в бога,Красноармейцы брали города.Опять тревога, но совсем немногоДо счастья и свободного труда.Отряд уходит: песня глуше, глуше…Отбитый город в кумаче хорош!Горели души и чадили души.А души, их атакой не возьмешь.А им, во зле приученным влачиться,Им, за добро встававшим с топором,Пришла пора учиться и учиться,Учиться жить и царствовать добром.Из истории московских улиц
Старичок бредет по новой улице(Все дома равны, как на подбор),Под ноги глядит себе – любуется:Старый парк, особняки, собор.Следом я иду, сосредоточенноДумая про ту, что всех милей.Замечаю: домик скособоченный,Несколько старинных тополей.А за нами – мальчуган, уверенноЕдущий на папе в детский сад,Видит, как шумит большое дерево,Срубленное год тому назад.Рыбалки
Отец и дед рыбачили вдвоем.Был (час езды от Курского вокзала)Известный лишь немногим водоем,В котором потрясающе клевало.И наступал счастливейший из днейИ я стоял дозорным при уловах,И до смерти боялся окуней,Огромных, неестественно лиловых.Когда мы наш улов несли домой,Прохожие с расспросами совались.А дед с отцом рядили меж собойО рыбинах, которые сорвались.О! Были удивительно вкусныУловы те. От памяти немею…А после про рыбалку снились сныТакие, что куда Хемингуэю!Но так бывало только раз в году,В конце весны. От мая и до маяЯ ждал, не понимая, что расту,Как до сих пор еще не понимаю.…И по чему судить, что мы растем?По счету дней, иль памяти былого,Иль по тому, что умер водоем,А дед уже не принесет улова?О сказках
Читая сказки – мучась, холодея,Желая зла кощеям и ягам,Я удивлялся, что и чародеиНеравнодушны все-таки к деньгам!А ведь у колдунов свои законы,Им ведом всемогущества секрет:Взмахнут рукою – прилетят драконы,Шепнут – и грянет ливень из монет.У магов на цепях томятся смерчи,А их чертоги только снятся нам.Но, видимо, платить по-человечьиПриходится порой и колдунам…Люди
По духу, по плоти, по сути —Во всем, что природой дано,Они очень добрые – л ю д иИ очень сердечные, ноИх много, их много на свете,Их море – людей! ОттогоИм трудно бывает заметить.Заметить тебя, одного…Осенние пруды
Раз в год, в преддверье холодов,Отводят воду из прудов.И вот открыта память дна,Душа пруда обнажена!Дно вычистят. И лишь тогдаСюда опять придет вода.Младенческую память днаУкроет мутная волна.…А я бы не прожил и дня,Когда б хоть раз вот так меня!Попытка к славословию
Очень хочется петь о России,Будто светлая тягость во мне!Много пели, но можно красивей.Как весомы слова в тишине!Вот и я начинаю: «Россия…»Но едва первый звук раздался,Обступают иные по силеГолоса. Голоса. Голоса.И они горячее и вышеИ, наверно, звучат искони.Я меж ними свой голос не слышуНи к чему он, когда есть они!Я замолк и уже не посмею…Здесь важнее молчание, ведьВ этом случае слушать честнееИ весомее, нежели петь…Памяти знакомого
Я разбираю прожитую жизнь.Чужой судьбы распутываю нити:Вот здесь он посмелее окажись —И все могло совсем иначе выйти.И все б сложилось ярче и стройней,Не увлекись он целями пустыми,Не познакомься в одночасье с нейИ не рассорься ненароком с ними.Здесь помешал какой-нибудь пустяк,Там средь друзей запрятавшийся недруг.А это вот задумано не так.А это вот исполнено не эдак.Чужая жизнь! Какая суета!Как скроено и сшито неумело!А жизнь моя, она не прожитаИ потому логична до предела.Зачем вы пишете стихи?
– Зачем вы пишете стихи?Вы что же думаете, строкиСпособны исцелять порокиИ даже исправлять грехи?Зачем вы пишете стихи?Ну, хоть один от ваших виршейСтал добродетельней и выше?Скажите прямо, не тая.– Один? Конечно! Это я…Из книги «Разговор с другом»
(1981)
* * *
Апрельские снега… Апрельские метелиОпять леса накрыл тяжелый снегопад.И это — после птичьих трелей и капели,Как будто времена попятились назад.Но я везуч! И здесь мне подфартило тоже.И я возврат зимы приветствовать готов:Когда-нибудь скажу, судьбу свою итожа,Что весен было больше, чем годов!Ответ фронтовику
Не обожженные сороковыми,Сердцами вросшие в тишину,Конечно, мы смотрим глазами другимиНа вашу большую войну.Мы знаем по сбивчивым, трудным рассказамО горьком победном пути,Поэтому должен хотя бы наш разумДорогой страданья пройти.И мы разобраться обязаны самиВ той боли, что мир перенес…Конечно, мы смотрим другими глазами,Такими же, полными слез.Мой переулок
Мой переулок! Ты уже не тот:Иные зданья, запахи и звуки…И только маргариновый заводДымит, как будто не было разлуки.И достают ветвями проводаДеревья, что мы с другом посадили…Ну вот и воротился я туда,Куда вернуться я уже не в силе.Ну вот и оглядел свой старый дом,Где так легко дружилось и мечталось,Ну вот и убедил себя, что в немУж ничего от детства не осталось…Спасибо, жизнь, за то, что ты добра!За новизну, за нужные утраты,За то, что все вокруг не как вчера…Так легче понимать, что нет возврата!Из дневника рядового
На Родине другие небеса!Двадцатый век! Ты этому виною,Что можно за неполных три часаПеренестись туда, где все иное!И обменять российскую метельНа мелкий дождь, что над землею виснет.Привычную одежду – на шинель,А женщину любимую – на письма.И как-то сразу подобреть душой.Душой понять однажды утром сизым,Что пишут слово «Родина» с большойНе по орфографическим капризам!Усталость
От любви остается щемящая память о том,Как по черному лесу от шумного ливня бежали,Как смешную зверушку из снега лепили вдвоемИ любовь, словно жизнь, бесконечною воображали,Как на всех одиноких поглядывали свысока,Как в счастливое сердце тихонько вползала усталость…А еще от любви остается такая тоска,Что уж лучше б совсем от нее ничего не осталось!Старинные хроники
Черты родной забытой стариныИщу в строках, написанных когда-то,Но те черты туманит дым войныИ заслоняют гибельные даты.Я словно вижу:род встает на род,Кичливые друзья куют измены,Идут полки в бессмысленный поход,И в прах ложатся вековые стены.Да был ли ведом пращурам покой?Да нисходила ль радость к ним на лица?Конечно, да.Но матерьял такойНе вдохновлял усердье летописца.За чаем
Старик налил коричневого чаяИ, трогая на скатерти узор,Мой довод слушал, головой качая:Добро и зло – у нас был разговор.Старик был тертый, много повидавший,В добре и зле горбом узнавший толк.Старик был злой, бесчестье испытавший,Но твердо говоривший слово «долг»…А чай дымился облаком горячим,Туманно оседая на стекле… —Со злом, сынок, не раз еще поплачем:Уж больно много добрых на земле!Непережитое
Лирический цикл
Посвящается светлой памяти моего деда
Младшего лейтенанта Ильи Бурминова, погибшего летом 1941 года
Разговор с другом
Друг сказал однажды мнеКак-то сухо очень:«Что ты пишешь о войне?Ты ж неправомочен!Ведь когда чернела высь,Твердь когда алела,Мы еще не родились —Так судьба велела.Как же можно – просто так —О кровавой доле,О неистовстве атак,О смертельной боли?!Что за странный перегиб?Ты подумай здраво…»– Правомочен, кто погиб —Я пишу без права.Мой фронтовик
До фронта не доехал он,Дорогой не прошел победной.Взлетел на воздух эшелон —И стал воспоминаньем дед мой.Вот он стоит передо мной —Русоволосый, сероглазыйСолдат, шагнувший в мир иной,Так и не выстрелив ни разу…Война! Ты очень далека.Но вечно близок День Победы!И в этот день я пью за деда —За моего фронтовика!Бабушка
Включаю телевизор: танки, грохот,Врага под корень режет пулемет…А бабушка моя тревожно вздрогнет,Вязанье сложит, в кухню перейдет,На всю квартиру — крики, рев орудий…– Куда же ты?– Да мочи, милый, нет.– Так это ж – немцев!– Тоже, внучек, люди…В борьбе с фашистским зверем пал мой дед!Ключи
На фронте не убили никого!Война резка — в словах не нужно резкости:Все миллионы — все до одного —Пропали без вести.Дед летом сорок первого пропал.А может быть, ошибся писарь где-то,Ведь фронтовик безногий уверял:Мол, в сорок пятом в Праге видел деда!…Сосед приемник за полночь включит,Сухая половица в доме скрипнет —И бабушка моя проснется, вскрикнетИ успокоится: дед взял на фронт ключи…Киногерой
На экране – круговерть,Леденящие моменты,Но ему не умереть:Впереди еще пол-ленты!Нужно милую обнять,С крутизны фашиста скинуть,Потому легко понять,Что герой не может сгинуть.Эта логика проста.Но идет на пользу нервам.В это верит даже та,Чей герой пал в сорок первом.Каждый год
В городе Сланцы в братской могиле похоронен поэт Г. Суворов.
Каждый год издалека в его день рожденья на могилу приезжает женщина с цветами…
Говорят, что она каждый год приезжает сюда,На могилу солдатскую, в городе этом неблизком,И положит цветы, и стоит, вспоминая года,Что лежат непробудно, как мертвые, под обелиском.Говорят, что покоится тут молодой лейтенант,Фронтовая любовь, ослепившая сердце когда-то.Он был весел и смел. Он имел неуемный талантИ к стихам и к войне — той, что не пощадила солдата.Летней ночью в округе победно поют соловьи.Зимней ночью метель дышит с болью, как наша эпоха.Говорят, ничего нет на свете дороже любви,А они ее отдали всю – до последнего вздоха.Вдова
Она его не позабудет —На эту память хватит сил.Она до гроба помнить будет,Как собирался, уходил,Как похоронку получилаИ не поверила сперва,Как сердце к боли приучила,Нашла утешные слова,Что, мол, у жизни — тыща граней,А нежность — разве это грех?Но был погибших всех желанней,Но павших был достойней всех.И на года, что вместе были,Она взирает снизу ввысь…А уж ведь как недружно жили:Война – не то бы разошлись.У музейной витрины
Он погиб восемнадцати лет —Затерялся в кровавых потемках.Вот его комсомольский билет,Изрешеченный, в бурых подтеках.Парень шел, выбивался из сил,Но о смерти не думал заранеИ свои документы носилВозле сердца, в нагрудном кармане.Значит, в сердце ударил свинец…Я стою, словно смерти отведав.Боже! Сколько пробитых сердец!Люди! Сколько пробитых билетов!А ведь мог он вернуться живой,Если б строчку в Устав дописали:«Комсомольцам, идущим на бой,Выдаются билеты из стали…»Зависть
Неуемная зависть мальчишечьи души томила:Конармейцы галопом врывались в тревожные сны,А наутро ребята судьбу укоряли уныло,Что явились на свет только после Гражданской войны.Но недолго казалась война романтической сказкой —На июньской земле засыпали бойцы под дождем,И когда они видели храбрые сны о Гражданской,Говорили друзьям, что приснилось им детство и дом…Этим людям, всей грудью хлебнувшим и горя, и гари,Всем живущим по крови, по пролитой крови родным, —Я внимаю с любовью, за землю мою благодарен,Но я даже во сне — никогда — не завидую им!Газета
Комплект газеты «Правда»За сорок первый год.Почины и парады:«Дадим!»,«Возьмем!»,«Вперед!».Ударники, герои,Гул строек по стране…Июнь. Двадцать второе.Ни слова о войне.Уже горит граница,И кровь течет рекой.Газетная страницаЕще хранит покой.Уже легли утратыНа вечные весы.Война достигнет завтраГазетной полосы.Мы выжили. Мы этоУмели испокон.Мне свежую газетуПриносит почтальон…Баллада о профессоре
Жил в «европах» профессор. Когда он встречал человека,Убежденного в том, что война разразиться должна,То сердился, кричал: «В середине двадцатого века —Вы поймите – никак не возможна большая война!Вы подумайте здраво: кругом крейсера, самолеты,Танки, бомбы, снаряды, тротил – черт возьми! – аммонал…Ну, какая война? Люди все-таки не идиоты!»И об этом профессор весомый трактат написал.«Почему будет мир» — золотятся слова на обложке.Эта книга в одном из музеев лежит на виду.А для справки добавлено: автор погиб под бомбежкойВ середине столетия — в сорок четвертом году.Игра
Мальчишки не играют в мир —Они в войну играют.Вот восьмилетний командирОтряд свой собирает.Ура! Стрекочет автомат,Бабахают пистоны.Сурово «пленные» молчат,А «раненые» – стонут…Воюют парни от души:Вот «враг» уже сдается…А игры тем и хороши,Что жизнь в них познается!* * *
Уходя из детства, оглянись!Чистый воздух набери всей грудью.Как бы дальше ни сложилась жизнь,Лучше детства ничего не будет.И не потому, что детвореНе знакомы взрослые печали, —Просто лучшей жизненной пореОпределено стоять в начале…Двор
Давайте чаще думать о вчера —Ведь мы вчера сегодняшними стали.Из детского забытого двораВедут пути в немыслимые дали.Двор маленький и нам уже в упор.В таком от дружбы никуда не деться:Обремененный шпагой «мушкетер»Бросает вызов рыжему «индейцу».Уже в игре возможно различитьИ неучей, и будущих ученых:Одна занозы пробует «лечить»,Другой уже косится на девчонок.Один всегда шатается без дел,Второй чуть что – размазывает слезы,А третий где-то что-то подгляделИ мелом на стене строчит доносы.Уже есть правдолюбцы и лжецы,Есть трусы, огражденные отцами,Есть мальчик, сочиняющий концыК историям с печальными концами…И все с опаской смотрят за забор,Где слышен гул автомобилей грозных,Где строгий светофор глядит в упорИ где запрещено гулять без взрослых.И невдомек смышленой детворе,Что там все те же – радости, напастиИ что на роковой проезжей частиЗаконы те же, что и во дворе…Детское впечатление
Христос ходил по водам, как по суше,Хоть обладал такой же парой ног.Мне десять лет – и я Христа не хуже,Но по воде бы так пройти не смог.Так значит, я – совсем не всемогущий?И для меня есть слово «никогда»?!Не может быть, Наверное, погущеБыла вода в библейские года…Фотография
Найдешь позабытое фотоВпервые за несколько лет,А в мире прибавилось что-то,Чего-то давно в мире нет…На карточке: мамой ведомый,Я чем-то обижен до слез —На фоне старинного дома,В котором родился и рос.А рядом – чужому неведом,Но виден и маме, и мне,Отец мой с новехоньким «ФЭДом»«Внимание!» крикнул извне…С тех пор из былого маячит,От глупой обиды поник,Нахмуренный худенький мальчик —Мой девятилетний двойник.Друзья
Михаилу Петракову
Я давно не встречался с друзьями мальчишеских лет.Вечно занят делами, ответственными и пустыми.Но не в этом беда, в том, что даже стремления нет,Как бывало, смеяться, тужить, разговаривать с ними.Понимаешь, читатель, все это гораздо грустней,Чем простая хандра, раздражение или усталость.Видно, что-то плохое в душе происходит моей,Если к первым товарищам в ней теплоты не осталось.Учитель
Учитель мой, которого недавноЯ слушать был готов с раскрытым ртом.Остался очень умным, очень славным,Но говорить стал как-то не о том.Его слова о прошлом, настоящемВпивались в ум всего лишь год назад,Теперь я замечаю, как все чащеОни в прозрачном воздухе висят.Учитель мой не видит за рассказом,Как вьется к потолку словесный пух,Как сквозняки рассеивают фразу,Лишь он для новой переводит дух.Учитель милый смотрит просветленно,Как много дал он сердцу и уму,Как просто с ним вскрывать судьбы законы,Да жить по ним придется самому…Про школу
И. А. Осокиной
Воспоминание первое: я – ученикУчитель по доске стучит мелком,Через плечо поглядывая строго,А я смотрю – клокочет за окномВнеклассный мир — я жду конца урока.Есть мир, что виден лишь из окон школ —Огромный, многоцветный, многошумный.Звенит звонок — и все, что ты прошел,С доски стирает в тишине дежурный…Воспоминание второе: я – учительЯ объясняю новый материал(Контрольную на днях пришлет РОНО!),Я говорил, а класс внимать устал.А хмурый Кошкин смотрит за окно.Я понимаю, знаю по себе, —Что, может быть, вот именно сейчасОн первый раз подумал о судьбе,В душе перешагнув девятый класс,И невзначай свою судьбу связалС осенним ветром в городском лесу…– Ну, Кошкин, повтори, что я сказал!(Контрольная работа на носу!)Старый друг
Я прохожего толкнул, я извинился.Присмотрелся повнимательней — и вдруг…Боже милостивый, как он изменился,Школьный мой товарищ, старый друг!Он стоит большой, черноволосый,На себя тогдашнего похож,Задает веселые вопросыС присказкой своей: «Ну ты даешь!»А в плечах — какая-то сутулость,В голосе ребячливом — надлом…Друг мой, друг, вот время и коснулосьНас испепеляющим крылом.Засвеченная пленка
Неполучившаяся пленка!А где теперь они —По неумелости влюбленныхЗасвеченные дни?Лес, обессилевший от охры,Одними нами жил!Развел руками друг-фотографИ пленку отложил.Тот лист, с шипением погасший,В холодный пруд упав,Теперь уже не настоящий.Мой друг, конечно, прав!Где выбиравший хвою ветер,Как шпильки из травы?Есть правота во всем на свете —И мы с тобой правы.Прав некто, засветивший пленку.Никто не виноват.На красных фотоснимках кленовЗапечатлен закат…* * *
Мне кажется, я вырастаю из нашей любви,Как детской порой вырастал из ребячьей одежды.Все, впрочем, сложнее, но как это ни назови,Душе не подходят былые мечты и надежды.Так что же я медлю? Так что же тяну эту боль?!Конечно, привычка… Но есть радикальные средства!Да только потом не вернешься в былую любовь,Как в детство свое. … А я так торопился из детства!Первая любовь
Ее, наверно, можно миновать,Влюбившись сразу вдумчиво и зрело,И навсегда утратить благодатьК ней возвращаться — к первой, неумелой,Загадочной, застенчивой, слепой,Чтоб, испытав, как счастье убывает,И вспомнив удалое: «Есть любовь!»По-взрослому поправиться: «Бывает».Этот дом
Нынче дом этот не интересен,Потому что живущая в немГероиня «младенческих песен»Не живет больше в сердце моем.Незнакомке вослед просветленноПогляжу… Мир волнующе нов!Это – юность. Начало сезона.А в Москве – мириады домов!Тыщи тел, тыщи лиц незнакомых,Увлеченных своею судьбой.Ухожу… Знаю, делаю промах,Что так просто прощаюсь с тобой.Радость жизни пока еще теломОщущаю… Сомненья – под спуд!…Светят окна в дому опустелом —Дом старинный: его не снесут!Младшему брату
Люби, брат, как получится,Не думая о том,Что из любви получитсяИ где твой будет дом.Коль сразу две понравятся,Влюбляйся сразу в двух.Пусть многим не понравится,Такой свободный дух!Живи, мой брат, по-своему,Ведь все, как ни кружись,Устроит жизнь по-своему —На то она и жизнь…В карауле
Холодный сумрак у истоков лета.И ветер от усердия осип.Скрипучий лес. Мне кажется, планетаСкрипит, вертясь вокруг своей оси.У горизонта будто бы светает…А может, небосводу ночь мала.Ужели звезды кто-нибудь считает?Все небо, словно крошево стекла.Стараюсь думать о тебе, о счастье…Но все выходит как-то о тепле.Холодный ветер мысли рвет на частиИ клочья злобно гонит по земле.Как будто на меня погода взъелась!Пытаюсь тщетно к ветру стать спиной.– Стой! Кто идет? — Нет, показалось… ЗрелостьПриходит не замеченная мной.В артполку
Близких залпов доносятся гулы.Незнакомо строчит пулемет.Рядом бой! Но развод караулаВ гарнизоне спокойно идет.Я вернусь в «караулку», ладониПодержу над огнем и засну.…Очень любят у нас в гарнизонеКинофильмы крутить про войну!Стихи о комвзводе
С армейским другом, пиво попивая,Сидеть и разговаривать о том,Что караулы, почта полевая,Ученья, – все осталось за бортом.Теперь в любую пору и погодуВ труде – отчасти, полностью – в гульбеПодчинены с тобой мы не комвозводу,Придирчивому, а самим себе!Конечно, мы, товарищ, не бесхозны.На подчиненье выстроен весь мир,Но ведь начальник, даже самый грозный,Он все-таки еще не командир!И если наш покой пребудет прочен,И если не пойдет разрядка вспять,Нас по тревоге не поднимут ночью,Чтобы под полной выкладкой гонять.Но, помня все солдатские невзгоды,Грущу я не о грохоте сапог…А вот бы на «гражданку» мне комвзвода —Я всюду бы успел, я все бы смог!Строевые песни
Я вспоминаю строевые песни:Ты можешь быть усталый и больной,Но если приказали, то хоть тресни,Скрипи зубами, но шагай и пойО том, что ты всегда стоишь на страже,О том, что номер почты полевойВо сне твоя девчонка помнит даже,О том, что горд солдатскою судьбой!И пусть давно уже хожу не в ногу,И не ношу – почти – защитный цвет,И даже начинаю понемногуВ поэзии торить свой скромный след,И пусть меня журналы помещают,А критики не рвутся запинать, —Поэту никогда не помешаетПривычка – по команде запевать!Письма
Ты, Держащая море и сушу
Неподвижно тонкой рукой!
А. БлокЯ как-то научился жить без писем,Сам не пишу, да и не жду уже.И от работы почты независим,Живу с приятной легкостью в душе.Но помню я себя совсем иного:Пилотка, сапоги, ремень ПэШа…В плену у почтальона полковогоБыла моя солдатская душа.Я на плацу шагал сквозь мокрый ветер,Я выполнял команды комполка,Но правила мной тонкая рука,Чертившая мой адрес на конверте…Письмо в северный город
Я уже много лет собираюсь тебе написать —Расспросить, как дела, как устроилась жизнь и так далее…Рассказать о себе, о работе своей… Но опятьДень проходит за днем — и письмо ты получишь едва ли.Помнишь красную осень, от листьев сгорающих дым?И какой-то щенок увязался за нами вдогонку…Он вертелся в ногах, не давая остаться одним,Как я злился тогда на себя и на ту собачонку!Это очень смешно. Как бы мы хохотали с тобой,Если были бы вместе. Но вместе мы больше не будем.Все прошло-миновало. Осталась лишь нежная боль.Это лучшее чувство — из всех, что отпущены людям.До свиданья, любовь!
До свиданья, любовь! Обязательно встретимся снова.В сердце пусто не будет — напрасно душой не криви!В расставании, милая, нет ничего рокового.Это – анахронизм: погибать от несчастной любви.Переменятся чувства — и мы переменимся сами.Так со сменой жильцов свет иначе мерцает в окне…Но высокие женщины с пристальными глазамиДо последней черты будут горестно дороги мне…В автобусе
– Прости! Ах, как с тобой все сложно!Взгляни в окно. Да не сердись!Автобус дребезжит, чем можно,И мчится, грязь взметая ввысь.Гляди, чернеет лес за полем.Он, как огромная толпа,Которая без общей волиНерасторопна и глупа.Смотри, деревья, что поближе,Навстречу дальним тем иду,Те притомились, отстают,Те догоняют… И я вижу,Как бестолково дерева,В сугробах потеряв дорогу,Бредут рассеянно, не в ногу,Идут кто в лес, кто по дрова…В межсосенной неразберихеАвтобус наш им не догнать.За нами вслед несутся крикиСкрип сосен, крики подождать…А мы – быстрей, а грязь – все выше!Взлетает прямо до небес…Что наша ссора! Посмотри же:В противоречье целый лес!Случайная встреча
Мы с ней целовались в холодных и гулких подъездах,Пугаясь внезапных шагов и гремучих замков.В тетради моей «икс» всегда пребывал в неизвестных.И наш математик ругался: «Не спи, Поляков!»Мой школьный роман! Неужели все это случилось?Чудесное время. Невинный и нежный пустяк…А вот у нее — жизни правильной не получилось:Хотела, как лучше, да только случилось не так.И вот мы опять с ней идем по-старинному, рядом.Она – о разводе, о сыне… И вдруг невпопад:– Сама виновата… Да ладно! А помнишь, в десятом?!– Конечно, все помню… Наверно, и я виноват…Семейное счастье
На доброту, привычку и уютЛюбовь распалась. И пребудет с нами.Бегут минуты, дни мои идут,Чтобы, собравшись, сделаться годами.Настырный дождь ручьями в землю врос.Фонарь в себя вбирает свет как будто…Подумать только — это же всерьез:Бессонница, мелькнувшая минута,Невнятный разговор с самим собой,Навязчивая горечь сигареты…И это все я назову судьбой,Когда наступит время для ответа?!А может быть, совсем чуть-чуть труда,Как в сказке про расколотое блюдце?Итак, уют, привычка, доброта!Уют, привычка… Вдруг они сольются?..Печальница
В темном взгляде – соленое море обид.На лице – беспросветная тень.Эта девушка в мерзлом подъезде стоит,Эта девушка ждет целый день.Ей – красивой – хватает смиренья и сил.Сжаты губы в надменную нить —Не торопится тот, кто ее разлюбил,Но должна же она объяснить,Что нечестно, с другой не считаясь душой,Так вот взять и спокойно уйти!Он поймет и вернется (ведь он не чужой,У него ведь не камень в груди!).Я с печальницей гордой совсем не знаком,Но я все-таки к ней подойду,Подойду и скажу: ни мольбой, ни стихомНе поправить такую беду.Все напрасно теперь, если нежность мертва,А упреки готовь не готовь…Подойду… Вдруг она отыскала слова,Возвращающие любовь?..Самоволка
Довела любовь до самоволки.Схоронившись меж густых ракит,Юный конармеец – комсомолкеО всемирной схватке говорит.Мол, покуда «контрики» остались,Не бывать свободному труду!Вот ведь как подругам объяснялисьПарни в девятнадцатом году!Мальчик, первой страстью ошарашен,Жарко шепчет, белякам грозя…О любви, наверное, можно краше,Но точней, по-моему, нельзя!Старинный спор
…А все же миром правят трудолюбы!У леденящей бездны на краю,Превозмогая все, сжимая зубы,Они работу делают свою,Они живут, в одну работу веря,Сердца до побеленья раскалив.…Усидчив был Антонио Сальери,А Вольфганг Моцарт был трудолюбив!Песни
Прошли над землею века,Как медленные ураганы.Дошедшие издалека,Добытые из кургана,Под ярким музейным стекломЛежат с ярлычками названий:Пробитый в сраженье шелом,Обрывки обугленной ткани,Монеты, кинжалы, мечи,Божки золотые и перстни,И кажется, что различимНарод позабытый… Но песни?..Что были, как стрелы, остры,Легки, словно конские гривы,Горьки, точно стойбищ костры,И как-то иначе красивы!Но как? В погребальной золеНаходят остатки сокровищ,А песни живут на земле —Их из-под земли не отроешь…Мы знаем и веру, и родЛюдей, обернувшихся пеплом.Но что можно знать про народБез песен, которые пел он?Легенда о богомазе
Жил да был богомаз на Руси.Он бродил по земле без опаски,Потому что с собою носилТолько кисти да чистые краски.Он корысти себе не искалВ монастырских богатых заказах,Просто шел по Руси и писалБогородиц своих ясноглазых.Для него выше княжьих наград,Глубже евангелических истинБыл тоскующей женщины взгляд,Отверзающийся под кистью.И решил испытать его Бог,И послал на невинного кару:На одной из неезжих дорогБогомаза схватили татары…Стал он травами русской земли,Но легенда осталась в народе,Что горючие слезы теклиВ этот день из очей богородиц.И монахи попадали ниц,Прихожане в испуге крестились —Настоящие слезы катилисьПо щекам нарисованных лиц!Забытая дуэль
– Стреляться! Стреляться! – крикнул Кюхля.
Пушкин усмехнулся и тряхнул головой…
Ю. Тынянов «Кюхля»Да что вы, в самом деле, братцы?За несколько язвящих строкС товарищем своим стреляться,Собрату целиться в висок!Да разве можно двум поэтам —Избранникам российских музВверять коварным пистолетамРебячью ссору, блажь, конфуз.Клокочет Пушкин, но понятно,Что не поднимется рука:– Извольте, ежли вам приятно!И бах – заряд под облака.А Кюхельбеккер, тот в запале,Насмешкой дружеской взбешен,Он мимо выстрелил едва ли.Случайно промахнулся он.Потом до смертного порога,Казня себя за тот картель,Благодарить он будет бога,Что пуля не попала в цель.И будет видеть пред собою,Что мог принесть тот глупый миг:Окровавленной головоюК сырой земле Сверчок приник.Читатель, ты представь попробуй,Что гения во цвете летСразил свинцом не меднолобыйКавалергард, а друг-поэт!Ну, нет, немыслимо такое!Превозмогая злой угар,Сама поэзия рукоюЖелезной отвела удар…Рассказ экскурсовода
– Вот на этой походной кроватиПод шинелькой солдатскою, встарь,От монарших и прочих занятийУтомясь, почивал государь.Император считал: на порфиреНе бывает от крови следа.Принцип: кто не со мной — тот в Сибири,Средь законов был главным тогда!Впрочем, царь не бежал наслаждений —Был он первый в стране сердцеед,Ведь от царственного вожделеньяПольза есть, а спасения нет!Умер деспот. Сменилась эпоха.Но у нас до сих пор говорят:– Да, конечно, при нем жили плохо!– Был тираном. Но спал, как солдат!Листопады
В глубине переулкаОсобняк из старинных.Здесь музей листопадов —Только листья в витринах.А на каждой витринеОбозначена дата:Мол, такие-то листья,Облетели тогда-то.Эти желты, те черны(Их палило пожаром).И свои листопадыИщут люди по залам,А найдут – замирают,Как-то сразу грустнея…Хорошо, что покудаНет такого музея!Красота
Как хороши: пылающий восходНад бархатистой дальней синей кромкой,Туманный аромат рассветных вод.И птичий гомон, безмятежно громкий!Идешь сквозь поле незаметной тропкойИ словно ощущаешь: рожь растет!Как хороша, возлюбленная, ты,В прозрачной темноте смеясь глазами…Мне кажется, что чувство красотыМы принесли, того, быть может, самиНе замечая, из-за той черты,Где были рожью, влагой, небесами…Моя космогония
Наташа, погляди на вспышки звездные,Затеявшие на небе возню!Вселенная!Порядки там серьезные,Но я тебе сейчас их объясню.Вселенная. Наука разделяется,Когда берется толковать о ней:Сжимается? А может, разбегается?Пульсирует, как сердце… Так верней!Но если это сердце, то, конечно же,По временам обязано оноТревожно биться и томиться нежностью,А это значит — сердце влюблено!В кого? В другое сердце, но нездешнее,Чужое, недоступное еще…Но то, другое, может биться сдержанно?А я уверен: бьется горячо!Все это может лишь одним закончиться,Нельзя же вечность колотиться врозь,Сердцам влюбленным встретиться захочется,Хотя бы мирозданье взорвалось!Они, теряя звезды, на свиданиеПомчатся… Их – поди – останови!..– Ну хватит, дорогой, о мироздании,Пожалуйста, немного о любви…Бессонница
От бессонницы есть спасенье…Под багрово-желтым дождемПо гремучей траве осеннейМы, как прежде, с тобой идем.Под ногами – пинцеты хвои.И багровый лист в небесах.Мы почти заплутали с тобоюВ непроглядных этих лесах,Но потом отыскали проселок.Он был палой листвой занесенИ терялся меж синих елок,Душных, словно полдневный сон…Но опять на краю сновиденьяПробегает печаль по лицу.Значит, нас разлучило уменьеОриентироваться в лесу…В поезде
Я в поезде, на верхней полке:Постукивают мимо города,Деревни, рощи, дачные поселки —Тот мир, где я не буду никогда.Но почему? А если налегке,Вот так, как есть, — с карманами пустыми —Взять и остаться в тихом городке,Давным-давно свое забывшем имя,Затеять дом, вещами обрасти,Узнать соседей, слухи, кривотолкиИ… оказаться как-то раз в пути:Деревни, рощи, дачные поселки…Как взнузданные, дернулись столбы.Вокзала зданье набежало круто.Состав у неслучившейся судьбыСтоит четыре, кажется, минуты.О значениях слов
Мы калечим природу, мы портим слова.Скажем, раньше «орать» означало —Засучить у рубах до рамен рукаваИ пахать, налегать на орало.А вот слово «пахать» означало «мести».«Очагом» звали печку простую,А теперь «очаги» в медицине в честиИ в политике! Я протестую!А виновна – поэтов огромная рать,Но «очаг» поддается леченью:Надо меньше лишь в новом значенье — «орать»,А «пахать» больше в старом значенье!О своевременности браков
Мужчины! Дети Дон Жуана!То в глубь греха, то к небу ввысь.И все им кажется, что раноСупругою обзавестись.И рассуждая: «Я ль не парень…»Мечтают (можно их понять!),Как сэр Джорж Ноэл Гордон Байрон,Всех женщин враз поцеловать.Жизнь холостому неплохая,Пока лета невелики.Живут, по женщинам порхая,Как, извините, мотыльки.Но час придет – кондратий хватит.Посмотрят: кудри в седине,Решат: теперь жены мне хватит…А хватит ли теперь жене?Перечитывая Уэллса
Вот в голубой, дрожащей глубинеБредут два человека по Луне.Гляжу на потрясающие кадры:По лунной пыли топают скафандры!Мне кажется, что я во власти сна,Но там не бутафория – Луна!Наутро все об этом зашумели,Но дни прошли, потом прошли недели,А где-то среди лета выпал снег —Заинтересовался человек.А через год – однажды я уселсяИ с полки снял любимого Уэллса,Раскрыл на случай – и попался мнеРассказ о первых людях на Луне.И вновь, как в детстве, были пережиты:Полет чудесный, странствия, луниты.Я позабыл о массе взрослых делИ целый день над книгой просидел.Фантастика! Когда же это будет,Чтоб на Луне прогуливались люди?!Конечно, мир подрос и раздался,Но все, как мальчик, верит в чудеса.А сказку автор здорово исполнил!Большой талант… И лишь тогда я вспомнил,Как в телевизионной глубинеБрели два человека по Луне!Тихая непогода
Мельчайший дождь. Усталая трава.И кажется, что может длиться годыТакая, различимая едваИ тихая, как шепот, непогода.Ее не замечаешь, а потомУже у сердца вздрагивают воды.Быть может, и мифический потопБыл вроде долгой тихой непогоды…Октябрь. Орехово-Борисово
Лес городской желтизной чуть заметно окрашен.Словно не осень, а некий осенний мираж,Словно на белом холсте новостроевских башенНестеров пишет пейзаж.«Красная стрела»
Снег белый. Лес черный. Все просто и строго.Но вот уже лес позади!И в песнях поется, что жизнь – как дорога,А значит – конец есть пути.И значит – мы все доберемся до дома,Но каждый — в свой собственный час.Мы выйдем из поезда — все – незнакомо…Дай бог, чтобы встретили нас!* * *
Неясная погода на душе.Тепло и знобко. Верно, будет ливень.Невнятный гром – на верхнем этажеГотовятся к дождю неторопливо:Таскают воду, молнии куют,Чеканят град. Небесная работаКипит, чтоб последождевой уютУнял усталость, отдалил заботы.Деревья наклоняются в окне,И тучи наплывают, небо застя, —То принимает (чувствую!) во мнеПрирода осторожное участье…Память
Особенно счастливые года.Оплошности, которых не исправить,Знакомые улыбки, города —Все это – гераклитова вода,Из бытия втекающая в память.Мои враги, любимые, друзья,Которых ни ославить, ни прославить,У них одна-единая стезя…И дрогнул поезд, счастье увозя.Куда? В далекий город или в память?И не о том приходится тужить,Что мировых законов не отставить.Пускай однажды я не стану жить.Ну что ж – заботы можно отложить,Хоть навсегда… Но память! Как же память?Грипп
На градуснике – тридцать восемьИ девять. Скверные дела!Зима, похожая на осень,До бюллетеня довела.Звонят приятели, жалеют.Смеюсь, переходя на хрип.Такое время – все болеют.Да как! А тут всего лишь грипп,Какой-то вирус вкрался в тело…Но вот пока лежу без сил,Чужой мою работу сделал.Другой любимой позвонил.Читаю, жду выздоровления,И тает в сердце, словно дым,Прекраснейшее заблуждение,Что в мире я незаменим.А дни бегут, как будто мимо,И лихорадкой мучит страх,Выходит, все мы заменимыКак в центре, так и на местах.И это осознав однажды,Как на земле нам жить с тобой?Неповторим, единствен каждый,Но все же заменим любой!Обидный вывод неизбежен,И некого на помощь звать.Об этом лучше думать реже.Но это надо крепко знать!Перед зеркалом
Донельзя знакомый, по-утреннему сердитыйВ предчувствии сотен готовых обрушиться дел,Застыв с поднесенной к щеке электрической бритвой,Он как-то всезнающе вдруг мне в глаза поглядел.Ему ли не знать, что не все у меня, как хотелось.Из многих мечтаний случилась одна чепуха.Да что говорить: подводила и совесть, и смелость,В сложении жизни, а значит, в сложенье стиха.Да что говорить, если сделано плохо и мало.Полжизни прошел, потому что нельзя не идти…Мечтал о любви, как и все, — об одной, небывалой.Была и она, — но по-прежнему пусто в груди.Такие дела… Так что нужно скорее добриться,Ведь нам на работу, а ехать почти два часа.Не будем грустить. Мы всего еще сможем добиться,Покуда глядим без утайки друг другу в глаза.Стихи об откровенности
Не повезло в делах или любви:На сердце – жгучий лед, А разум – кругом…Ты в одиночку душу не трави,Пойди, поговори об этом с другом.Скажи ему: «Мне плохо!» Мы ужеПочти не говорим друзьям об этом,Как будто, что творится на душеУ ближнего, известно по газетам.И мы живем, по-тихому скорбя,А время дни уносит, нас уносит…И если здесь не высказать себя,Там, думаю, никто уже не спросит…Дорожная элегия
По дороге в Загорск понимаешь…
Евгений БлажеевскийПо дороге на службу погрустить успеваешь о смыслеЭтой суетной жизни и даже припомнить, скорбя:Да, тебе – двадцать пять, и сомненья почти уж догрызлиЧасть души, что зовут ненавязчиво – «верой в себя».По дороге на службу просмотреть успеваешь газеты,Успеваешь узнать, как идут у Отчизны дела,Что предпринял наш недруг, и что мы ответим на это,И какая опять катастрофа в Европе была.По дороге на службу понимаешь: любовь на излете.И какая любовь! Уж такую не сыщешь нигде…Впрочем, вот я приехал, вот я приступаю к работе.По дороге со службы я думаю о ерунде…Гипотеза
Сергею Мнацаканяну
Мимо нас просверкивают годы —Время никогда не устает!Он придет однажды — час ухода,Хоть кричи, а все-таки придет.И не будет ничего за краем,Даже пресловутой смертной тьмы, —Просто мы, как лед весной, растаем,Но водой не сделаемся мы.Вот и все… В одно я верю только:Силою, не снившеюся нам,Воскресят нас, может быть, потомки,Души восстановят по стихам.Мы увидим мир непостижимый,Странный мир, — где все мечте под стать!Но ведь как… Ведь как писать должны мы,Чтобы из стихов своих восстать?!Из книги «История любви»
(1985)
* * *
– Когда она приходит — зрелость?Когда еще вовсю спешишь,Хоть понял: все, чего хотелось,Ты ни за что не совершишь,Когда и сердце не болело,И нервы вроде хороши,Но чувствуешь уже, что телоСовсем не часть твоей души,Когда, не раз душой поранясь,Поймешь: помимо наших вольЛюбовь приносит боль и радость,Но чаще — почему-то – боль!Домой
Люди едут с работы, усталы, немного сердиты.Смотрят в окна, зевают, читают, мечтают тайком.Восемь долгих часов ими прожиты и пережитыВозле жаркой печи, у руля, за столом, за станком…Люди едут домой, к Окружной постепенно редея,До утра возвращаясь в нехитрый домашний уют…Это будничный факт, но какой же должна быть идея,Если ради нее миллионы людей устают?Если…
Если в мире все взаимосвязаноОт шуршанья трав до хода лет,Значит, все, что между нами сказано,Важно для людей и для планет.Значит, оттого, что двое досветлаПо Москве бродили, обнявшись,Где-то луг дождя напьется досыта.На планете мертвой вспыхнет жизнь…Мой сосед
Я расскажу про моего соседа.Седой солдат. На танковой бронеВ Берлин въезжал он. Мы вели беседуЗа пивом «жигулевским» о войне.Не о минувшей, – о другой, что будетСтрашней любого Страшного суда.И он сказал: «Бессмысленные люди!Всем надобен покой, а им – беда!Они перед своей Москвой заслоновНе ставили. Знай на чужбине рушь.За День Победы двадцать миллионовНе долларов, а человечьих душНе заплатили. Там, у них, не знают,Как воет над младенцем мертвым мать!Они еще войны не понимают.И я бы не хотел им объяснять…»Вечный вопрос
Нет, это не мудрость покуда —Еще не такие года,Но должен понять я: откуда,Откуда мы все и — куда?Пускай пародист затрепещет,Почуяв двусмысленный ход,Он этим — беды не уменьшитИ выхода не найдет.Живи, хоть смеясь, хоть стеная,Пребудет с тобой навсегдаПоходная песня земная:Откуда мы все и — куда?!.Летопись
В лето 6537 мирно бысть…
«Повесть временных лет»И вновь разор. Кровавая стезяВедет полки от сечи к новой сече.Нагрянет Степь — целуют крест князьяИ снова ссорятся. И каждый год отмеченПобоищами. Мудрость и корыстьПеремешались с верою и злобой…И вдруг всего лишь строчка: «…мирно бысть…»То «лето» обозначено особо!Ему, что гостю редкому, — почет!…Пусть правнук, в наши заглянув глубины —В двадцатый век, вторую половину,Прочтет одно: «Бысть мир…» Но пусть прочтет.Древо жизни
Но древо жизни ярко зеленеет…
Гете«Это страшно — помыслить о том,Что на дереве вечнозеленомТы повис беззащитным листком —И по неумолимым законамВетер времени, крону колебля,Сбросит лист пожелтелый на землю…»Так поэты писали вчера.В мире нашем, на глупости скором,Мне страшнее другие ветра —Что им дерево вывернуть с корнем!Дай, судьба, нам погоду получше!Или корни – хотя бы – поглубже…Воспоминания о ночных тревогах
В сапоги задвинув ноги,Застегнувшись на бегу,Выстроимся по тревогеВ две шеренги на снегу.Знаем, что комбат проверит,Как умеем мы стрелять,Взглядом недовольным смеритИ пошлет нас досыпать!А над нами – звездный трепет,Тени черные ракит.Мы-то знаем: враг не дремлет —Он, всего скорее, спит!Главный враг для нас с тобою —Мартовские холода,Ведь тревога боевоюСтать не может никогда!В темень «трассерами» лупим —Все мишени наповал…Молодым я был и глупым.Ни черта не понимал.Пять минут
Юрию Смирнову
Светилось небо голубое,Летел над плацом птичий щелк.На пять минут веденья бояПредназначался наш артполк,Чтоб спохватились остальные,Крича команды на бегу,Чтоб развернулись основныеИ крепко вдарили врагу!Чтоб с гордостью рапортовали,Как, множа воинскую честь,Артиллеристы простоялиНе пять минут, а целых шесть!И что противник откатился,Потери тяжкие неся,И самолично убедился:Нас провоцировать нельзя!Врагу ответа никакогоДругого не было и нетУ нас от копий Куликова —До баллистических ракет!…А мы служили, не печалясь,Мы знали, как нас дома ждут.И все-таки предназначалисьНа пять минут. На пять минут…Командировка
Из армии не всегда приходят домой.(Бывает всякое на ученьях.)И вот провожает скорбный конвой.Свой груз печальный по назначению.И вот два сержанта и лейтенант,Качаются в поезде в такт движениюИ обсуждают его талантК стрельбе по движущейся мишени.– А как он здорово пел в строю!– Историю мог рассказать для смеха,– А после учений за службу свою,Наверно, и так бы домой поехал…Лейтенант поеживается – скоро Москва,Рыданья, вопросы, дрожащие плечи.Сейчас не война. Где возьмешь слова,Чтоб стало легче…На полигоне
Заряд составлен. Точная наводка.Но вот: «Огонь!» — наушники гремят.И в гуле приседает «самоходка»,И где-то в небе шелестит снаряд.И словно бы порыв густого ветраБьет в перепонки, давит на виски,А где-то – за четыре километра —Земля, вздымаясь, рвется на куски…Ложилась пыль на черные погоны.И струйки дыма из-под ног росли.Мы частой цепью шли вдоль полигона,Осколки выбирая из земли,Распаханной не плугом — мощью грубой,Засеянной дождем семян стальных,Похожих чем-то на драконьи зубы…Бог ведает, что вырастет из них!Долг
Памяти поэта-офицера Александра Стовбы,
Погибшего при выполнении интернационального долга
Материнский охрипший, беззвучный вой.Залп прощальный. И красный шелк.Этот мальчик погиб, выполняя свойИнтернациональный долг.Что он думал, в атаку ту поднявшись,Перед тем, как упал и умолк.Тьме отдать непочатую, в общем-то, жизнь —Интернациональный долг.Мы не раз вызволяли народы из тьмы,За полком посылая полк.Пол-Европы засеять своими костьми —Интернациональный долг!Вновь не минула чаша. И сколько же чашМы испили? Мы в этом толкПонимаем. Наверное, это – нашИнтернациональный долг!Из венгерского блокнота
…Гид предложил: – Взгляните вправо! ТамВы видите руины. Здесь когда-тоСтояла цитадель. Не по зубамБыла она любому супостату.Держалась крепость долгие года,Бойницы угрожающе зияли,Но сгинула почти что без следа.– Так, значит, вашу крепость взяли?– Никто не взял. Усталый враг ушел.Страна себя почувствовала в силе.Тогда крестьяне из окрестных селВсю крепость на хозяйство растащили.Угомонились камни наконецВ спокойной кладке дома или хлева.Вот вам разоруженья образец!…Теперь всех попрошу взглянуть налево…Странная планета
На миг зажжется новая звезда.Однажды приплывут раскаты грома.И вычеркнут планету навсегдаИз атласов небесных астрономы.Но самые глубокие умыСклонятся над космическою тайной.Что там произошло за толщей тьмы,Что приключилось с той планетой странной?С годами станет ясно, почемуПланета обернулась тучей пыли.Но не понять вовеки никому,Что эти дураки не поделили?Кто же останется?
Четверо юных поэтов с кружками зимнего пива,Сгрудившись над картошкой в пакетиках слюдяных,Перебивая друг друга, прихлебывая нетерпеливо,Задиристо выясняли, кто же из четверыхЛучший поэт эпохи, лучший поэт на свете,Чьи же стихи любимым будут взахлеб читать,Будут класть под подушку в третьем тысячелетье —Лет через двести, триста, лет через двадцать пять!Кто же останется? Кто же… Быстро стемнело в сквере.Гаркнула тетя Груня, кружки сдавать веля…Все мы останемся в мире — в разной, конечно, мере,Если Земля останется… Слышите вы – Земля!Личный опыт
Словно старая детская книжка,Словно вид надоевший в окне —Та проблема, с которой мальчишка,Мой сосед, постучался ко мне.Я могу объяснить, если надо,Детям после шестнадцати лет,Как узнать по холодному взгляду,Приглянулся ты ей или нет.Как влюбить и влюбиться навеки,Как уйти, никого не виня…Я учителем был, и коллегиПерспективным считали меня!У парнишки все очень обычно.Я сомненья развею, как дым,Поделившись непедагогичноЛичным опытом передовым.В ситуацию вникну дотошно,Чтоб совет оказался верней…Но не легче любовь оттого, чтоМы легко рассуждаем о ней!Рассужденья мои – пустословье.Кто рассудит, как быть мне с тобой?С нашей бесперспективной любовьюИ с моей перспективной судьбой?!17 лет. Метро
За окном грохочет темнота —Между «Комсомольскою» и «Курской»На меня взглянула неспростаДевушка с насмешливостью грустной!Тяжело быть юным и неловким, —Сдерживая искренний порыв,С девушкой четыре остановкиРядом ехать, не заговорив!А с чего начать? С погоды… Глупо.С комплимента? Где же взять его…Так вот и молчишь, касаясь тупоЛоктем, может, счастья своего.Но постойте… Комплимент выходит!..Мне бы — фразу вымолвить стройней…Но постойте! Девушка выходит,Двери мягко сходятся за ней.Мне смешно, мне холодно, мне грустно.Вот платформа поплыла, скользя.Я стою, лицо к дверям приплюснув,Хоть и прислоняться к ним нельзя…Восьмиклассник
Его девчонку видели в киноС тем длинноногим из восьмого «Б».И вот — лицо тоской искаженоИ все теперь черным-черно в судьбе.Он жадно ловит сигаретный дым,Он разочаровался и обмяк.Его девчонку видели с другим!Ну, как тут жить? Как людям верить? Как?Твердит отец, что это – ерунда,А он, мальчишка, нюни распустил.Мать говорит, что это не беда,А полбеды, – чтоб он ее простил…А он кусает губы до крови,А он кричит, что все на свете ложь!– Ты, паренек, сожмись, переживи!Ты в жизни все тогда переживешь…Первый поцелуй
Сумерки сиреневым туманомТихо поднимались от земли.Я был говорливым мальчуганом.Мы через Сокольники брели.И не знали, где бы нам усесться,Чтобы скрыть ребяческий испуг.Бог ты мой, как трепетало сердцеОт касанья несмышленых рук.А потом — как вспышка золотая,Точно дождь из раскаленных струй,Словно… Я и до сих пор не знаю,С чем сравнить тот, первый поцелуй!Однокурсница
Девушка задумалась на лекции,Оборвав старательный конспект,А доцент профессорской комплекцииУглубляет избранный аспект,Горячится, словно мы замешаныВ том, что в силу классовых причинВсе почти тургеневские женщиныВыше ими избранных мужчин.А доцента тянет в настоящее,И его сравнения резки.Девушка, взволнованно смотрящаяВдаль куда-то, нервно трет виски…– Не бери ты в голову, красавица,Как теперь студенты говорят!Наплевать, что ниже, если нравится,Если щеки рядом с ним горят.Может, он о Кафке без понятия,А словесность – не его предмет,Но зато крепки его объятия,Их надежней в целом мире нет.У любви натура непонятная.И, пытаясь разобраться в ней,Я скажу: кто выше – дело пятое.Тут куда важнее, кто – нежней!
