Беовульф

Господь… Где Он, Господь? Где угодно, но только не в арденнских лесах! Северин ещё дома, в Салерно, твёрдо уяснил, что времена истинных чудес, когда сила Христа и апостолов зримо обитала в тварном мире, давно миновали.

Универсум людей погружается во мрак и хаос, близится день Суда, Бог лишь наблюдает да отмечает своей печатью праведников и мучеников, чья святость сияет во тьме путеводным факелом для грешников… Так, по крайней мере, утверждали все Отцы Церкви, сочинения которых Северин затверживал едва ли не наизусть.

Небеса бурлили словно ведьмин котёл, паутина тонких молний слепила глаза, от раскатов грома закладывало уши, ветер нёс жалящие кожу снежинки. Над дальними холмами плясали отвратительные призраки, сотканные из сероватого тумана. Против сикамбров выступила бесплотная, невиданная ранее армия, порождённая затаившейся в Арденнах силой, не принадлежащей человеческому миру…

— Стоять на месте! Держаться! — Хловис, пустив коня в галоп, промчался вдоль строя щитников. — Или мы уйдём отсюда с победой, или будем пировать в Вальхалле! Маркомер, приведи конницу! Держаться, держаться!

«Он великолепен, — отрешённо подумал Северин, наблюдая за королём. — Подобен древним богам Рима…»

Сила Хловиса редко вырывалась на свободу, но сейчас рикс сикамбров словно бы окутался тёплым золотистым коконом, растапливавшим лёд чужого колдовства — страх на время уходил, возвращалась если не уверенность, то решимость или устоять, или погибнуть. Пиршественные столы Вальхаллы ждут новых гостей.

— Держись рядом, — приказал Ремигий Северину на латыни, хотя раньше заставлял говорить или по-готски, или на ужасающем диалекте франков. Алеманы уже вгрызались в крепкий орешек сикамбрийской пехоты, дукс Маркомер со своими всадниками и потрёпанная кавалерия Алетия перестраивались в тылу для решающего отчаянного удара. — Мы среди варваров, а потому должны показывать им пример и помнить — римлянина может ждать либо смерть, либо победа!

Северину решительно не хотелось ни того, ни другого. Отлично сказано, ваше преподобие: «Мы среди варваров!» Два жалких осколка некогда великой Империи, затерянных в непроходимых чащобах на краю мира…

Картулярий и сам не понял, как это произошло. Германцы неожиданно быстро прорвали каре сикамбров, началась бойня, когда каждый сам за себя. Ремигий снял с пояса булаву, продел ладонь в кожаную петлю, закреплённую на рукояти, и ободряюще подмигнул своему молодому помощнику — не бойся, мол, всё обойдётся.

Дрожащая рука Северина нащупала холодное металлическое яблоко обязательного короткого гладия: в священство картулярий посвящён не был, а потому имел право носить «мирское» оружие, что полагал излишней и ненужной для учёного человека привилегией.

По большому счёту Ремигий вполне мог направить коня к королевскому лагерю, где стояла верховая сотня дукса Гунтрамна, владетеля крепости Стэнэ — последний резерв короля. Однако епископ был слишком горд для того, чтобы отойти хоть на единый шаг. Северин понял: преосвященный действительно решил погибнуть вместе с треклятыми франками-язычниками! Зачем?!.

«Римлянин не отступает, — шептал картулярий, будто повторяя заклинание. — Римл…»

Весь мир сошёлся в одной точке: страшной оскаленной физиономии алемана, несущегося с клинком и круглым щитом к казавшейся лёгкой добыче. В чертах не было ничего человеческого — глаза белые, «водяные», ряззявленная пасть с коричневыми редкими зубами, огненно-рыжая бородища, куртка из облезшей волчьей шкуры…

— Проснись, бестолочь! Погибнешь! — громогласно рявкнул епископ, больно ткнул Северина булавой в рёбра и молниеносным движением отмахнул своим грозным оружием по защищённой лишь кожаным шлемом голове бородатого варвара. От мерзкого хруста картулярия замутило, Ремигий тем временем уложил ещё двоих, следующего сшиб конём, и обученный боевой скакун размозжил врагу череп ударом копыта.

В следующее мгновение Северина за ногу сдёрнули с седла и он мешком повалился на грязно-серый, забрызганный кровью снег.

Время застыло, замерло, краткий миг растянулся словно бы на тысячелетие. Северин очень-очень медленно перекувырнулся в воздухе, успев отметить, что его убийца весьма стар, седобород и кривоглаз. Затем мягко приземлился на снег — упал удачно, на всю спину.

Дальнейшие действия картулярий выполнил вообще без участия разума. Правая ладонь сама собой потянулась к гладию, меч покинул кожаные ножны, мелькнула звериная рожа седого алемана, заносящего боевой топор. Похожий на лист осоки клинок блеснул в сгустившемся воздухе, поразив варвара в бедро.

Дикарь оскользнулся, начал падать, лезвие топора воткнулось в снег, а седой всей тяжестью рухнул на Северина, выставившего меч вверх и вперёд.

Лицо картулярия залила горячая вязкая жидкость, кровь алемана попала в левый глаз, который немедленно начало щипать. Запах неописуемый — от варвара смердело дымом, прокисшим потом, животными, гнилыми зубами и ещё чем-то невыразимо гадким.

Извернувшись ужом, Северин выбрался из-под неподъёмного тела убитого им алемана, и картулярия тотчас стошнило остатками скромного завтрака и желчью.

— Живой? — Сильные руки перевернули Северина на спину и усадили. Слава богу, Эрзарих объявился… — Повезло тебе. Наша конница пошла!

— Где… — Картулярий сплюнул и с отвращением утёр лицо рукавом. — Где епископ?

— Бьётся вместе с риксом! Хорошо, я успел!

— А где раньше был?

— С Гунтрамном, как и уговаривались… Куда мул подевался?

— Не знаю, наверное сбежал.

— Садись на моего коня спереди. Садись, говорю! Меч возьми, балда!

Северин с трудом встал на ноги, нашарил стремя — какое полезное изобретение! — после чего лангобард подсадил своего подопечного и он сравнительно прочно утвердился на жёсткой спине Эрзарихова битюга перед седлом.

— Я… — Тошнота не проходила, картулярию было очень дурно, но он пытался держаться. — Я не могу бросить Ремигия. Его надо найти…

— Чего искать-то? — с варварской непринуждённостью отозвался Эрзарих, усаживаясь позади Северина и подгоняя коня пятками. — Во-он он! Доберёмся. Держись!

Ничего более страшного Северин в своей жизни не видывал и молил Господа, чтобы он избавил его от кошмара наяву. Сплошной водоворот человеческих тел, вопли раненых и умирающих, непрестанный грохот в небесах, сверкание клинков, визг и ржание лошадей, аромат грозы в воздухе. И резкий, ни с чем не сравнимый запах смерти.

Эрзарих никогда не лгал и всегда исполнял данное обещание. Доверив поводья почти бессознательному Северину, раб прорвался через вихрь сражения к королю и его конникам. Все здесь — дуксы Маркомер и Гунтрамн, мажордом Теодоберт со своей дружиной, конюший рикса Гундовальд, преданные королеве бургунды из её свиты — Ландерик и Леудемунд… Последний оплот войска франков.

— Ко мне! — взревел Ремигий, углядев Эрзариха в общей свалке. — Господь милостив!

…Сражение проиграно. Сикамбров теснили с фронта и флангов, единственный возможный выход — немедленное отступление к Стэнэ, а затем в Суасон, который придётся готовить к осаде. Это было ясно каждому — королю, его дуксам и простым дружинным. Кольцо окружения не замкнулось, можно оставить пеших щитников прикрывать отход, а самим на галопе уйти в сторону крепости Гунтрамна.

Что скажет король?

— Так или иначе мы погибнем, — покачал головой Хловис, когда выдалась передышка. Алеманы откатились назад, меняя бойцов в первой линии. — Через десять дней Геберих подойдёт к Суасону, город некому защищать…

Совсем рядом, в сотне шагов, землю поразила очередная колдовская молния, лошади едва не понесли.

— Никто не погибнет, и Суасон останется столицей твоего королевства, — неожиданно твёрдо ответил епископ, подав коня вперёд и остановив его рядом с Хловисом. — Вотан отвернулся от тебя, рикс. Но Бога Истинного и Единого, Бога богов, ты ещё не просил о помощи. Я готов быть посредником, Хловис. Мне дана власть, и ты это знаешь.

Пронзительно-синие глаза короля вначале отразили недоверие и опаску, но мгновение спустя в них засветилась надежда.

— Что твой Бог захочет получить от меня взамен?

— Веру. Соблюдение законов. Преданность.

— А что он подарит мне?

— Завет. Договор между тобой и твоими потомками с Величайшей Силой, сотворившей этот мир. Силой, которая всегда будет рядом с тобой.

— Он сдержит слово?

— Он не даёт слова. Он исполняет Завет, — медленно и внятно ответил епископ Ремигий.

— Договор?.. Хорошо, я приму новую веру! И моё войско примет. Если увидит, что твой Бог сильнее!

— Он сильнее, Хловис… — улыбнулся Ремигий. — Гораздо сильнее, чем ты думаешь. Слово?

— Клятва, — непреклонно отозвался рикс сикамбров. — Клятва на крови моих родичей, погибших здесь!

Король черкнул по ладони лезвием клинка, и капли крови наследника Меровея упали на землю. Такая форма клятвы у германцев нерушима, изменивший слову будет проклят вовеки, а равно и весь род его.

«Решилось… — Епископ вздрогнул, прочитал краткую молитву и вдруг ощутил, что мертвенный холод исчезает. — Благодарю Тебя, благословляю Тебя, преклоняюсь пред Тобой…»

На Северина будто накатила волна мягкого средиземноморского воздуха, он явственно ощутил знакомый запах олив и кипарисов, морской соли, дымка домашнего очага, козьего молока и свежего белого хлеба. Страх и тошнота исчезли сразу, мгновенно.

Над долиной безымянной речки, стекающей с круч Арденнского хребта, зародилось разрывающее облака мягкое золотистое сияние.

Угрюмые тучи начали расползаться в стороны, освобождая место пронзительной лазури небес и солнечному диску, поднявшемуся к самому зениту. Мир вспыхнул яркими красками, сине-серая хвоя елей и сосен заместилась благородным малахитом, бронзовые столпы вековых стволов выстроились подобно колоннам древних храмов, потоки тёплого ветра разметали извивающихся над лесом призраков.

Колдовство исчезало, истаивало под могучим напором пришедшей в Арденны незримой Силы.

«Чудо, — понял Северин. — Настоящее чудо!.. Ай да дядюшка Ремигий!»

— Завет заключён, Хловис, — проронил епископ и вытер холодный пот со лба. — Тебе дали знак…

— Арбогаст, Теодоберт! — Королю пока было не до Заветов. Колдовство сгинуло, но остались алеманы и мечи у них по-прежнему острые! — Конных разделить на два отряда, пеших — в один кулак! К бою! К бою, сикамбры! Vo-otan!! Votan ek unz![5]

«Вотан, — усмехнулся про себя Ремигий. — Вотан, может, и с тобой, Хловис. Но ты уже не с Вотаном…»

— Говорил же, прорвёмся. — Эрзарих потрепал Северина по слипшимся от крови волосам. — А ты боялся. И потом: ты теперь настоящий воин — убил первого врага. Сам, без чужой помощи!

— Прекрасно, — не краснея соврал картулярий, пристально наблюдавший за лесом на юго-востоке. Очень вдалеке, за холмами, мелькнула огромная тень, очертаниями похожая на чёрную летучую мышь ужасающих размеров. Или показалось?.. — Эрзарих, останемся здесь, а? Я хочу посмотреть!

— Неужто понравилось? — фыркнул лангобард. — Конечно, останемся!

* * *

Великое сражение при Стэнэ продолжалось до середины дня. Когда солнце начало склоняться к закату, король Хловис мог праздновать уверенную и заслуженную победу — рикс Геберих был повержен в бою, алеманы обратились в бегство.

Потери франков оказались изрядными, но ядро войска, лучшие воины и конница сохранились.

* * *

— Удивительное дело, — рассеянно сказал Ремигий начисто отмытому Северину после благодарственной вечерней мессы. Хловис, кстати, пришёл. Вместе с тремя дуксами. Король счёл обязательным отблагодарить «Бога ромеев и франков» (так он сам выразился, чем весьма порадовал епископа). — Ещё вчера мы с тобой, сын мой, и мечтать не могли, что окажемся свидетелями рождения новой державы…

— Простите, ваше преподобие, я не понял, — склонил голову картулярий. — Что за держава?

— Francia, сын мой. Не дурацкое «королевство Суасонское», а Франкия. Мы стоим у истоков, у самого начала, поверь мне! На нас обратил взгляд Господь… И теперь нам придётся бороться за Франкию с прошлым, с древними силами, которые никогда добровольно не выпустят из своих когтей эту землю и населяющих её людей!

— Преосвященный, можно спросить?..

— О чём?

— Вы… Вы святой?

— Святой? — расхохотался Ремигий. — Нет, дружище, я самый обычный человек.

— Но почему Господь услышал вас сегодня?

— Он услышал не только меня, Северин. Он услышал клятву Хловиса и взял под покровительство его народ. Великий народ, попомни мои слова! Если мы, римляне, уйдём — нас сменят франки.

— Но сикамбры — варвары!

— Сегодня они перестали быть варварами. Навсегда. Почему — поймёшь со временем…

* * *

…Блистательная Корнелия Альбина редко ошибалась, однако на сей раз её просчёт оказался столь невероятным, что был бы достоин упоминания в произведениях Апулея. Но увы, автор классических сочинений почил несколько веков назад и никак не мог воспользоваться своим талантом для того, чтобы в лицах описать комедию, способную перерасти в драму, а затем и весьма печальную трагедию, главным героем которой стал бы Северин Магнус Валент, римский гражданин и патриций, единственный наследник консула Сидония.

Исидор Севильский в своей «Этимологии» дал краткие характеристики большинства известных народов и весьма благожелательно отозвался о римлянах, наделённых «врождённой степенностью» и прочими добродетелями.

Но в разделе, повествующем о «пороках и изъянах народов», Исидор о подданных Империи не упомянул, хотя следовало бы — важнейшим пороком римлян являлась немыслимая самоуверенность, унаследованная от череды далёких предков, полное тысячелетие ощущавших за своей спиной мощь самого великого государства, когда либо созданного людьми.

Самоуверенность и подвела Корнелию, накрепко убеждённую в том, что даже после завоевания Италии и Галлии германцами всё осталось так, как было прежде, на протяжении минувших столетий. Пускай цезарь покинул Рим, но Империя жива. А уж если Ремигий получил от Апостольского понтифика обширнейший епископат на севере Галлии, провинции богатой и цивилизованной, значит Северину там будет хорошо — мальчик закончит обучение под присмотром мудрого дядюшки, займётся миссионерским трудом среди доселе не обращённых варваров, со временем обретёт перстень епископа в новых диоцезиях, его заметят в курии, переведут в Рим…

Впереди у Северина блистательная карьера. Разумеется, пройдёт не меньше десятка лет, прежде чем он наберётся достаточного опыта, но ведь и Октавиан Август начинал с невзрачной должности претора, а стал Императором, о котором будут помнить и через тысячу лет!

Да, на дорогах теперь небезопасно, особенно за пределами Италии. Эрзарих не особо распространялся о своих приключениях по дороге в Суасон и обратно, но то, что лангобард потерял две фаланги на среднем пальце и одну на указательном, вдобавок заработав устрашающий шрам через всю грудь, свидетельствовало, во-первых, о прискорбном неспокойствии в провинциях, а во-вторых — о несгибаемости Эрзариха, в одиночку прошедшего тысячи стадиев, разделявших Лаций и Галлию!

Лучшего проводника и охранника для Северина не найти — Эрзарих не подведёт. Ради безопасности сына Корнелия была готова очень надолго, если не навсегда, расстаться со своим любимцем.

Отвечая на расспросы госпожи, Эрзарих поведал, что в Суасоне ему понравилось — город как город, не хуже Салерно. Епископ живёт в Реймсе, это недалеко, ехать от восхода до полудня, если пустить коня рысью.

У Ремигия хороший дом, богатый. Кафедральный собор диоцеза деревянный, но франки предпочитают строить только из дерева, лесов в Галлии много, не то что в Италии. Тамошний рикс, Хловис, сын Хильдерика, Ремигия чтит. И люди в Суасоне «правильные» — так Эрзарих и сказал.

Впрочем, по мнению варваров, все остальные (а особенно ромеи) как раз являлись «людьми неправильными», но об этом Корнелия не задумалась. Спросила только, что означает слово «рикс», и выяснила, что Хловис является кем-то наподобие прокуратора или консула. Прекрасно, значит брат в фаворе у наместника провинции, а его германское происхождение лишь дань смутному времени.

Возможно, Хловис и слышал от Ремигия о константинопольском цезаре, однако его «наместником» совершенно точно не являлся. Итальянцы даже помыслить не могли о том, что на землях Западной Империи начали образовываться новые, абсолютно независимые от Рима и Константинополя государства…

Совершенно успокоенная речами лангобарда Корнелия известила Северина о предстоящем отъезде — он отправится в дорогу весной, когда на альпийских перевалах сойдёт снег.

Будущий епископальный картулярий справедливо заметил, что гораздо проще добраться на корабле до Массилии и уже оттуда двигаться через всю Галлию на север. Больше никаких возражений не последовало — Северин чётко осознавал свой долг перед семьёй и Империей. Надо, значит надо.

Галера вышла из гавани Салерно на следующий день после Пятидесятницы, а через шестьдесят четыре дня двое всадников оказались перед воротами города Суасон. Эрзарих, настроенный на самое худшее — разбойники чудились ему за каждым кустом, — только руками разводил. Невероятно повезло! Нас хранили боги, господин. Мои боги, и твой Иисус. Их стоит отблагодарить!

* * *