«Золотой охотник»

Адриан КОНАН ДОЙЛ, Джон ДИКСОН КАРР

«Золотой охотник»

— Мистер Холмс, это была смерть от сошествия Всевышнего!

В нашей квартире на Бейкер-стрит делалось много необычных заявлений, однако немногие из них были такими удивительными, как это — преподобного Джеймса Эппли!

Зная методы и заранее предугадав требования моего друга, я уже держал в руках справочник по священнослужителям. Я обнаружил, что этот священник руководил небольшим приходом в графстве Сомерсет и что он был автором монографии по византийской медицине.

— Странные занятия для сельского священника! — заметил Холмс. — Но вот, наверное, и он сам.

И в самом деле, от входной двери донесся настойчивый звонок, и прежде чем миссис Хадсон успела его представить, наш гость ворвался в комнату. Он был высок и худ, его одежда, настолько же крестьянская, насколько и церковная, не скрывала высокие округлые плечи. Его добродушное лицо украшали величественные бакенбарды.

— Дорогие господа, — воскликнул он, вглядываясь в нас через овальные очки своими близорукими глазами, — прошу вас поверить, что только под давлением обстоятельств я вынужден вторгнуться в вашу частную жизнь!

Священник сел, и тогда-то он и произнес ту загадочную фразу, которую я привел в начале моего рассказа.

— Смерть от сошествия Всевышнего? — повторил Шерлок Холмс, и его размеренный голос, как мне показалось, все-таки слегка дрогнул. — В этом случае, дорогой мистер, дело, скорее, относится к вашей епархии, нежели к моей.

— Мистер Холмс, это было злодеяние — продуманное, хладнокровное злодеяние!

— Поверьте, мистер, я весь внимание.

— Мистер Джон Трелони… Сквайр Трелони, как мы его зовем… Он был самым богатым землевладельцем в округе. Четыре дня назад, за три месяца до своего семидесятилетия, он умер в своей постели.

— Хм! Это не так уж и необычно.

— Это так, мистер Холмс. Но послушайте меня, — взволнованно произнес пастор, подняв указательный палец, странным образом чем-то измазанный на конце. — Джон Трелони был крепким и бодрым стариком, у которого не было никаких болезней и который должен был прожить еще добрую дюжину лет в земном кругу. Доктор Пол Гриффин, наш местный врач, приходящийся мне племянником, отказался выдать свидетельство о смерти. И тогда произвели ту ужасную процедуру, которая называется вскрытием.

Облаченный в своей халат мышиного цвета, Холмс лениво развалился в кресле. Глаза его были наполовину прикрыты.

— Вскрытие! — повторил пастор.

— Которое выполнил ваш племянник? — спросил Холмс.

Мистер Эппли мгновение колебался.

— Нет, мистер Холмс. Его произвел сэр Леопольд Харпер, наш первейший из ныне живущих авторитетов в области судебной медицины. Я могу вам сразу сказать, что бедный Трелони умер не естественной смертью. В дело уже вмешалась полиция, Скотленд-Ярд.

— А-а!

— С другой стороны, — продолжал взволнованный Мистер Эппли, — Трелони не был убит. Впрочем, он и не мог быть убит. Высшие возможности медицинской науки были задействованы, чтобы прийти к заключению, что он умер вообще без всякой причины.

В течение нескольких мгновений в нашей маленькой гостиной, где шторы были наполовину задернуты, чтобы защитить нас от летнего солнца, повисла тяжелая тишина.

— Мой дорогой Уотсон, — нарушил ее Холмс, сердечно обратившись ко мне, — будьте добры передать мне глиняную трубку с пирамиды — из тех, которые стоят над диваном. Спасибо. Мне кажется, что глиняная трубка — хороший стимулятор для размышлений. Могу я вам предложить сигару?

— Крас ингенс итерабимус эквор[1], - ответил пастор, тронув своими забавно измазанными пальцами бакенбарды. — Но сейчас, спасибо, нет. Я не могу курить. Я не осмеливаюсь курить! Это меня собьет с мыслей. Я знаю, что должен изложить вам исчерпывающие подробности возможно более точно. Однако мне это непросто. Вы заметили, что у меня несколько рассеянный вид?

— И в самом деле.

— Так вот, мистер. Когда я был молод, то прежде чем посвятить себя служению Богу, я хотел изучать медицину.

— Хорошо, — нетерпеливо перебил пастора Холмс. — Но сегодня утром вы были взволнованы…

Он бросил на нашего клиента свой острый взгляд.

— И… и наверное, поэтому сегодня утром, прежде чем сесть в поезд и отправиться в Лондон, вы пролистали несколько книжек в своем кабинете?

— Да, мистер. Медицинские книги.

— А вам не кажется неудобным, что в вашем кабинете книжные полки повешены слишком высоко?

— Честное слово, нет. Да и могут ли книжные полки быть слишком велики или слишком высоки для книг?

Не договорив, пастор осекся и разинул рот. От этого его продолговатое лицо показалось еще длиннее.

— …А сейчас, я уверен… Я совершенно уверен, — заговорил он. И даже настаиваю на том, что я вам ничего не сообщал ни о моих книгах, ни о высоте моих книжных полок. Откуда вы все это смогли узнать?

— Ну, это пустячное дело! Откуда я, например, знаю, что вы холостяк или вдовец, и что у вас довольно небрежная служанка?

— В самом деле, Холмс, — воскликнул я, — тут, кроме мистера Эппли, есть еще кое-кто, кому хотелось бы знать, как вы обо всем этом догадались?

— Пыль, Уотсон!

— Какая пыль?

— Посмотрите на указательный палец правой руки мистера Эппли. На его кончике вы заметите пятнышки той темно-серой пыли, которая накапливается на книгах.

— Замечательно! — восхитился я.

— Детские забавы, — ответил он. — И я приношу извинения нашему гостю за то, что прервал его рассказ.

— Смерть Трелони оказалась, таким образом, совершенно необъяснимой! — продолжал наш посетитель. — Но вы пока еще не слышали самого худшего. Я начну с того, что у Трелони в живых осталась только одна родственница — его племянница. Девушке двадцать один год. Ее зовут Долорес Дэйл, мисс Долорес Дэйл. Это дочь покойной мадам Коппли Дэйл из Гластонбери. Уже несколько лет эта девушка вела дом Трелони и жила в его большом белом особняке, который именуется «Покой славного человека». Всегда подразумевалось, что Долорес, которая помолвлена со славным молодым человеком по имени Джеффри Эйнсуорт, унаследует состояние своего дядюшки. Когда я вам скажу, что не было и нет на свете более милого и нежного создания, что волосы ее чернее того моря, о котором Гомер говорил, будто оно темно, как вино, что порой она может позволить себе загореться всем пылом своей южной крови…

— Я поверю вам! — продолжил Холмс, снова прикрыв глаза. — Но вы сказали, что я еще не знаю самого худшего.

— Увы, это так. Вот факты. Незадолго до своей смерти Трелони изменил завещание. Посчитав свою племянницу слишком легкомысленной, он лишил ее наследства в пользу моего племянника, доктора Пола Гриффина. Мистер, это был скандал на всю округу! Две недели спустя Трелони умирает в своей постели, а моего несчастного племянника теперь подозревают в том, что именно он его убил.

— Прошу вас, изложите поточнее подробности, — сказал Холмс.

— Прежде всего, — продолжил пастор, — я бы назвал покойного сквайра Трелони человеком чрезвычайно суровых нравов и устойчивых привычек. До сих пор у меня перед глазами его высокая и хорошо сложенная фигура, крупная голова и борода, отливающая серебром, — на фоне рыжеватых полей или перед высокими зелеными деревьями. Каждый вечер перед сном он непременно читал главу из Библии. После этого заводил свои часы, завод которых к этому времени уже почти полностью израсходовался. Затем ровно в десять часов он ложился в постель и вставал — как зимой, так и летом — в пять часов утра.

— Минуточку! — обратился к пастору Холмс. — Скажите, эти привычки менялись когда-нибудь?

— Если только он увлекался какой-нибудь главой из Библии. Тогда он мог читать до гораздо более позднего часа. Но поскольку такое с ним случалось настолько редко, мистер Холмс, что этим исключением вы можете пренебречь.

— Спасибо. Я понял.

— В то же время мне очень горько рассказывать вам о том, что Трелони никогда не ладил со своей племянницей.

— Надо ли понимать, — уточнил Холмс, — что будущее благосостояние девушки зависит от наследства?

— Вовсе нет! Ее жених мистер Эйнсуорт — молодой многообещающий стряпчий, который уже сделал некоторую карьеру. Сам Трелони был одним из его клиентов.

— Когда вы говорили о своем племяннике, — произнес Холмс, — мне показалось, что в вашем голосе прозвучало некоторое опасение. Поскольку доктор Гриффин наследует все состояние, он, вероятно, был в дружеских отношениях с умершим?

Пастор неловко поерзал на стуле.

— В чрезвычайно хороших отношениях, — ответил он, — однажды племянник даже спас жизнь сквайру. Но я должен признать, что у него всегда был необузданный нрав и он довольно вспыльчив. Добавьте несдержанность на язык, которая обернулась у местных жителей довольно сильным предубеждением против него. Если бы полиция смогла объяснить, как умер Трелони, то сейчас мой племянник, возможно, был бы уже за решеткой.

Пастор замолчал и огляделся. В дверь настойчиво постучали. Она отворилась, и мы увидели поверх плеча миссис Хадсон худенького человечка с крысиным лицом, одетого в клетчатый костюм и в шляпу-котелок. Когда его жесткие голубые глаза остановились на мистере Эппли, он не смог сдержать удивленный возглас.

— У вас, Лестрейд, — сказал Холмс унылым голосом, — есть дар появляться на сцене именно в приятно драматический момент.

Сыщик из Скотленд-Ярда покраснел

— Возможно, мистер Холмс, возможно! Однако на этот раз всякие сомнения исключены. Имеется как мотив преступления, так и благоприятный момент. Нам известен виновный. Остается только выяснить, каким образом он все это осуществил.

— Я же говорю вам, что мой несчастный племянник… — растерянно произнес пастор.

— Я не называл его имени, и вообще никаких имен.

— Но вы убеждены в его виновности с тех пор, как узнали, что он был врачом Трелони!

— Вы забыли упомянуть о его репутации, мистер Эппли! — угрожающе сказал Лестрейд.

— Он дикарь — да, романтик, импульсивный человек, если хотите. Но хладнокровный убийца? Нет! Никогда! Я знаю его с колыбели!

— Ладно, посмотрим! Мистер Холмс, я хотел бы вам сказать пару слов.

В течение этого диалога между нашим несчастным клиентом и инспектором Лестрейдом Холмс глядел в потолок с тем отрешенным, мечтательным выражением лица, которое мне было хорошо знакомо: оно появлялось всякий раз, когда он начинал понимать, что тонкая нить, ведущая к истине, вплетенная в сеть очевидных фактов и подозрений, была в пределах его досягаемости. Он резко встал и повернулся к пастору.

— Я полагаю, сегодня вы возвращаетесь в Сомерсет?

— Да, поездом в два тридцать от Паддингтона… — ответил тот и поднялся. — …Следует ли мне понимать, дорогой мистер Холмс?..

Его лицо слегка покраснело.

— Доктор Уотсон и я поедем с вами. Будьте добры попросить миссис Хадсон вызвать фиакр, мистер Эппли.

Наш клиент поспешно бросился вниз по лестнице.

— Это довольно странное дело, — проговорил Холмс, набивая кисет табаком из персидской туфли.

— Я очень обрадован тем, что вы наконец-то видите его таким, дорогой друг, — ответил я, — потому что мне показалось, будто сначала у вас едва хватило терпения выслушать этого достойного пастора, особенно когда он отвлекался в сторону своих медицинских устремлений и своей рассеянности, из-за которой он мог бы удалять камни из почек у простуженного.

Эффект этого невинного замечания был невероятен. Холмс буквально подскочил.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул он. — Как всегда, Уотсон, ваша помощь неоценима!. Хотя сами вы — не особенно светлый ум, но вы — проводник света!

— Я помог вам, заговорив о почечных камнях пастора?

— Именно.

— Но послушайте, Холмс…

— В данный момент я ищу некоторое собственное имя, — перебил он. — Да, несомненно, мне надо найти это имя. Не могли бы вы передать мне справочник на букву «Б»?

— Но Холмс, в этой истории имя ни у кого не начинается на букву «Б»!

— Правильно. Я это знал. Ба… Бар… Бартлетт! Хмм! Ах, этот славный старый справочник!

После недолгого чтения Холмс закрыл книгу и уселся, постукивая своими длинными тонкими пальцами по выцветшей обложке.

— Мне недоставало некоторых сведений, — небрежно бросил он. — И пока не все еще они у меня найдены.

Лестрейд подмигнул мне.

— А мне своих хватает, — заявил он, широко улыбаясь. — И они меня не обманут. Этот рыжебородый доктор — демон-убийца. Мы знаем, кто убил, и знаем, почему.

— Ну ладно, мистер Холмс, — продолжил Лестрейд по прибытии в Сомерсет, — вы достаточно долго напускали на себя таинственный вид. Даже слишком долго, по мнению доктора Уотсона. Скажите же нам, какова ваша версия.

— У меня нет версии, Лестрейд. Я просто взвешиваю факты.

— Ваши факты пренебрегают преступником.

— Да что вы?! Кстати, мистер Эппли, а какие отношения у мисс Долорес с вашим племянником?

— Очень странно, что вы меня об этом спрашиваете, — ответил пастор. — Их отношения меня печалят — особенно в последнее время. По правде, я должен признаться, что виновата в этом девушка. Безо всяких на то причин она ведет себя в ним просто оскорбительно. Еще хуже то, что свою неприязнь она выставляет на всеобщее обозрение.

— Ах, так? А мистер Эйнсуорт?

— Эйнсуорт очень славный парень, и он не может не сожалеть о таком поведении своей невесты по отношению к моему племяннику. Более того, он воспринимает это почти как личное оскорбление.

— В самом деле? Это очень галантно… Но вот, наверное, и наши гости.

Скрипя в петлях, старая дверь отворилась, и в комнату вошла высокая изящная девушка.

— Который из вас Шерлок Холмс? — вскричала девушка! — А, это вы! И вы, наверное, обнаружили новые улики?

— Я приехал ознакомиться с делом, мисс Дэйл. Я слышал много разного, за исключением того, что же на самом деле произошло в ту ночь, когда… умер ваш дядя.

— Вы нажимаете на слово «умер», мистер Холмс…