Серебряный лебедь

— А ты кашляешь?

— Нет, в этом-то и загадка. Ну, в любом случае, не будем о печальном. Я все время ищу какое-нибудь чудесное лекарство. Может быть, Малвернская вода поможет мне. Расскажи лучше о себе. Сколько же лет мы знаем друг друга? Четырнадцать, пятнадцать?

— Если не больше. Но что же с тобой произошло? Разве ты не поехала к своей тете в Лондон?

Уголки рта Амелии опустились.

— Я влюбилась в солдата. Неужели ты не слышала пересудов? Он хотел, чтобы я сбежала с ним из дому, но меня увезли. — Она на мгновение замолчала, а потом торопливо добавила: — Я не поехала в Лондон. Меня отослали во Францию, чтобы уберечь от него.

— Звучит очень романтично. Чем же он им не нравился?

Амелия уставилась в свою чашку.

— Просто он уже был женат, но, сводя с ума молоденьких девушек, считал себя неотразимым.

— О!

— Но все же вскоре я вернулась, искупив свой грех, и тихо вышла замуж за мистера Харта, бездетного вдовца, который был на двадцать пять лет старше меня. Спокойный человек, совершенно не романтичный, но я полюбила его всем сердцем. Мне его очень не хватает.

Она смахнула тонкими пальцами слезы, внезапно выступившие на глазах.

— Да, — согласилась Елизавета, — любовь находишь в самых неожиданных местах.

— Я часто это замечаю. Иногда я вижу больше, чем наша самонадеянная хозяйка ванн или элегантная лондонская леди. Возможно, потому, что между мной и смертью осталось очень мало… Я говорю так не для того, чтобы вызвать жалость, Елизавета. Понимаешь меня?

— Да.

— Начало моей жизни было неимоверно тяжелым. Я думала, что чувства умерли во мне, пока Ричард Харт не отдал мне всю свою мягкость и нежность. Он был необыкновенным человеком. — Амелия дотронулась до плеча Елизаветы. — Друг мой, я знаю, ты хорошая женщина. Могу ли я доверить тебе нечто более ценное, чем жизнь?

Елизавета взглянула на нее. Темные глаза вдруг лихорадочно заблестели на усталом белом лице Амелии.

— Не думай ни о чем плохом. Время все расставит на свои места. Так ты выполнишь мою просьбу?

— Да. Но скажи мне, о чем ты.

— Если я умру, а в ближайшие десять лет это обязательно случится, возьми к себе мою дочь Сибеллу и отнесись к ней как к своей. У ее отца не было семьи, а я не хотела бы, чтобы она попала к моим родственникам. Они использовали меня, Елизавета, использовали, и я не позволю, чтобы моя дочь оказалась в их грязных руках. — Амелия замолчала, и внезапная улыбка изменила ее серьезное лицо. — А помнишь старую историю о том, что корни моей семьи восходят к герцогам из Норфолка и что один из наших предков был великим астрономом, а его дочь — могущественной ведьмой?

— Да, ты мне однажды рассказывала.

— Так у нас появилась фамилия Фитсховард. Кажется, моя дочь тоже обладает таким даром.

— Даром предвидения?

— Судя по всему, да. Правда, она, конечно, еще не догадывается об этом. — Амелия замолчала, переводя дыхание. — Я говорю слишком много и только о себе. Скажи, что же сталось с Елизаветой Гейдж?

— У нее была скучная жизнь по сравнению с твоей. Не было ни любовников-солдат, ни побегов из дому, только жестокий опекун, заставивший меня выйти замуж за деньги в обличье довольно красивого мужчины Джона Уэстона, от которого я через три года родила ребенка.

На следующий день они увидели, как весна пробивает себе дорогу, спускаясь с темных, покрытых цветами холмов и сверкая среди камней. Они долго гуляли, передвигаясь очень медленно, так как Поупу и Амелии было трудно идти быстро. Впервые увидев хрустальный ручей, они не смогли удержаться от восхищенных восклицаний. Поуп опустился перед ним на колени, погрузил руки в прозрачную воду, никогда не ведавшую прикосновений человека, и поднес ее к губам.

— Выпейте, Амелия, — предложил он, — похоже, это волшебная вода. Может быть, мы нашли панацею, которую оба искали.

Она опустилась на землю рядом с ним; воздух с болезненными хрипами вырвался из ее груди.

— Если бы не дочь, мой недуг не очень беспокоил бы меня. С тех пор как умер Ричард, жизнь мне не в радость.

Поуп криво усмехнулся. Борьба физической слабости с талантом никогда не давала ему покоя, а в дни, когда не оставалось сил выражать свои мысли на бумаге, он часто думал о самоубийстве.

— Моя жизнь — это затянувшаяся болезнь, — ответил он.

Амелия печально улыбнулась. Она была одной из немногих, кто его понимал.

— А вода холодная? — спросила Мелиор Мэри, подбегая к ним. — Мама, можно я помочу ноги?

Елизавета кивнула, снимая туфли, чтобы войти в воду вместе с дочерью. Маленький поток весело бурлил.

— Жаль, что я не взяла Сибеллу! — сказала Амелия. — Ей бы понравилось. Она обожает плескаться в воде.

Солнце скрылось за тучами, и неизвестно откуда вдруг задул ветер. Последние слова Амелии — «в воде» — несколько раз необъяснимо отозвались эхом, а Мелиор Мэри задрожала, стуча зубами. Ею овладело какое-то странное и страшное чувство, и Амелия, вероятно, тоже ощутила его, потому что добавила:

— Ведь правда, ты всегда будешь присматривать за Сибеллой, Мелиор Мэри?

— Не знаю, — правдиво ответила девочка. — Я ведь никогда ее не видела.

— Но вы познакомитесь и станете как сестры.

Опять вышло солнце, но Мелиор Мэри все еще было не по себе.

— Клоппер, это предзнаменование? — спросила она.

— Что?

— Эхо и холод.

— Вы слишком забиваете голову разными историями. Лучше помогите-ка мне распаковать эту корзину и наденьте чулки.

В тот вечер в их курортном доме был званый обед, который проводился для гостей раз в неделю. За длинным столом Поуп оказался рядом с миссис Майр. Ее резкий голос беспрестанно звучал у него над ухом.

— Дорогой Александр, — говорила она, — я могу вас называть… Я большая любительница искусства, у меня… Я знаю все пьесы… Вы верите в то, что актеры Уильяма Шекспира были… Я сама вам покажу… Мой последний муж был тронут до слез, и… Я, смею похвастаться, довольно разносторонняя и, так сказать…

— Правда?

— О да, да! Вы не почитаете нам… Или, быть может, я… Это было бы…

— К сожалению, это невозможно. Мы уже договорились играть в карты.

— Тогда я сыграю с вами, — проговорила она, наконец закончив свою мысль.

Поуп раздал карты, и миссис Майр, Елизавета и Амелия сели играть в ломбер, но скоро устали. И тогда Елизавета спросила:

— Амелия, помнишь, как ты нам гадала, когда мы были маленькими? Не погадаешь сейчас?

— О! — восхитилась миссис Майр. — Вы правда… Я полагаю… Когда мой последний муж был… Я знала, говорю вам, я знала.

Амелия засмеялась.

— В нашей семье всегда кто-то обладал ясновидением, но, по-моему, меня этот дар обошел.

— Но все равно это очень увлекательно. Пожалуйста, откройте нам значение карт.

Поуп передал Амелии колоду, а она отдала ее Елизавете.

— Хорошенько перемешай и разбей на три части.

Хотя Амелия и не была на самом деле одарена, она сразу же увидела по семи разложенным картам, что Елизавета никогда не выйдет замуж за Поупа, что по какой-то непонятной причине она вернется к Джону Уэстону и что вокруг Мелиор Мэри собираются зловещие силы.

— Я мало в этом понимаю, — предупредила она, улыбнувшись, — но ты должна всегда быть мягка с Мелиор Мэри, Елизавета.

— А мое будущее? Я буду счастлива?

— Я думаю, так же, как все.

— О, дорогая, звучит не очень заманчиво.

— Не стоит верить мне. У меня нет семейного дара.

Но миссис Майр уже громко восклицала в нетерпении:

— Погадайте и мне тоже! О, пожалуйста! Я уверена, что у меня…

Амелия разложила карты.

— У вас будут еще мужья. По крайней мере, два.

— О! Это просто шокирует!

Но ее маленькие глазки засветились весельем, и она прострелила Поупа многозначительным взглядом. Настала его очередь. Амелия видела, что он будет влюбляться, и не раз, после того как Елизавета вернется к Джону. Но никто не примет его в свое сердце навсегда. Он умрет холостым.

— Вы возвыситесь еще больше, чем сейчас, сэр, — пообещала она. — Ваше имя войдет в историю.

— А детей в школе будут заставлять учить мои стихи, за что они возненавидят меня?

— Да.

Все засмеялись, и на этом гадание завершилось.

— Ну что же, — сказал Поуп, — говорят, я пользуюсь успехом, но неужели я встану рядом с такими гениями, как Гомер и Шекспир?

Несколько дней спустя Амелия провожала Поупа и всю его компанию, решивших удалиться от общества. Елизавета обернулась посмотреть на нее — худая, очень красивая, она тонкой рукой махала им вслед.

— Увижу ли я ее когда-нибудь еще? — вырвалось у Елизаветы.

Неожиданно ей ответила Мелиор Мэри:

— Нет. Но мы увидим Сибеллу.

…Июль 1711 года подходил к концу, а Джон Уэстон был безмятежно спокоен; его заботил только друг Поупа Карилл, который мог нарушить все планы.

Поэт рассматривал молчание как хороший признак, но каждый день ожидания все больше и больше беспокоил Елизавету.

В конце концов они стали раздражать друг друга. Однажды, когда Поупа мучили столь привычные головные боли, он проворчал:

— Ну, что с вами? Вы видите этого проклятого тирана в каждой тени. Держите себя в руках, Елизавета!

Она ничего не ответила, просто встала и вышла из комнаты. После бесполезных упрашиваний вернуться к нему Поуп сдался и уехал домой. После такого охлаждения он не навещал ее несколько дней, поэтому Елизавета была одна, когда в переднюю дверь раздался стук, которого она так долго ждала и боялась. Испуганный возглас Клоппер, открывшей дверь, все объяснил. В дверях ее маленькой комнаты стоял Джон Уэстон, загородив проем своей огромной фигурой.

— Ну? — только и сказал он.

— Что вы имеете в виду?

— Где она?

Елизавета заплакала.

— Нет, Джон, нет! Вы не можете ее отобрать, вы не имеете права!

— У меня есть на это все права, черт подери! Мелиор Мэри — наследница Саттона и должна находиться именно там. А не в этом несчастном хлеву. Так где же она?

Но по крикам, доносящимся из другой части дома, Елизавета поняла, что кучер, сопровождавший Джона, уже поймал девочку и она брыкается и борется изо всех сил, пытаясь защитить себя. Однако помощь, оказывается, была рядом: взглянув поверх массивных плеч Уэстона, Елизавета увидела раскосые голубые глаза Тома, который молча приближался, держа в руке лопатку для угля. Ее взгляд выдал мальчика. Джон резко обернулся и одним ударом сбил его с ног. Появилась Клоппер, потирая ушибленную руку.

— Проклятый негодяй! — воскликнула она.

— Бриджет Клоппер, молчать! Твои выходки всем давно известны!

— Они были известны вам в прошлом, Джон Уэстон! — прокричала Бриджет в ответ. — Господь осудит вас за лицемерие, и вы еще будете страдать из-за своего внебрачного ребенка!

Елизавета не верила своим ушам, но у нее не было времени осмыслить эту фразу: кучер пронес на плече Мелиор Мэри, с головой завернутую в свою мантилью и похожую на беззащитного котенка, которого собираются утопить.

— Оставьте мою дочь в покое, вы, монстр! — кричала она, напрягая все силы. Но Джон только смеялся, приводя ее в бешенство.

— Вы никогда больше не увидите своего ребенка, мадам. Мы с сэром Уильямом Горингом позаботимся об этом. — Он схватил ее за волосы и дернул так, что она не удержалась на ногах.

— Я подам в суд!

Это окончательно развеселило Джона.

— Подавайте, пожалуйста. Вы поймете, что там тоже не питают особых симпатий к женщинам, осквернившим брак. — Он отпустил ее, толкнув на стул. — Я буду рад, если никогда больше не увижу вас, — сказал он и вышел из дома, громыхая тяжелыми ботинками. Сидя в карете, он снова засмеялся, торжествуя свою победу. Он все уладил одним ударом. Наследница отправлялась домой, и никто больше не помешает ему. Джон Уэстон даже не догадывался о том, что ему вскоре предстоит пережить.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ