Заложник

Кристина Ульсон

Заложник

Вашингтон, округ Колумбия, США

«Боинг», совершающий рейс 573, пересек воздушную границу США ранним вечером.

Стоя у окна контрольной башни, Брюс Джонсон скользит взглядом по убегающим вдаль взлетно-посадочным полосам. Брюс затаил дыхание, в комнате тихо. Как будто они не получали никаких приказов. Как будто не знают, что самолету нужна посадка.

У взлетно-посадочных полос много полицейских и пожарных машин и автомобилей «скорой помощи». Никто не знает, чем все это закончится. Быть может, совсем скоро здесь разразится катастрофа. Людей из отряда быстрого реагирования не видно, но Брюс знает, что они здесь с оружием наготове.

В голове беспрерывно крутится одна фраза: «Расстреливаем заложников — это правило номер один». Он не знает, откуда она взялась. Такого правила не существует. Никогда ФБР не руководствовалось подобными контрпродуктивными принципами. Правило номер один формулируется иначе: ни при каких обстоятельствах не вступать в переговоры с террористами.

И этого они действительно не делали. Даже не думали идти на уступки с тех самых пор, как самолет вылетел из аэропорта Арланда, что близ Стокгольма. Брюс Джонсон давно хотел увидеть этот город, но теперь сомневается, что когда-нибудь туда попадет. Что ему делать в Швеции?

На борту «Джамбо джета» 1989 года больше четырехсот пассажиров. Топливо на исходе, и пилот умоляет дать посадку.

Брюс в растерянности. Он по-прежнему ждет указаний шефа. Должно быть, в Швеции уже половина двенадцатого. Бессонница — страшное дело. Брюс знает, что работать по ночам нельзя. Вполне возможно, его коллеги за океаном придерживаются того же мнения, но у них нет выбора. Последние несколько часов на другом конце провода были одни и те же люди. Слишком напряженная ситуация для пересмены. Кто-то говорил, что летом солнце в Швеции вообще не заходит и в это время года шведы спят плохо. Вполне возможно, хотя сейчас уже осень.

Никаких других самолетов в воздушном пространстве аэропорта сейчас нет: одни перенаправлены на посадку в другие города, у других перенесены вылеты. Журналистов на место события не пустили, но Брюс знает, что они здесь. Там, далеко за оградительной линией, щелкают камерами с телеобъективами, которые достанут и до Китая, пусть даже снимки получатся нечеткими.

Телефонный звонок вырывает Брюса из размышлений. Это шеф.

— Они решились на крайнюю меру.

Брюс кладет трубку и тянется к другой. Он медлит, прежде чем набрать номер, который давно знает наизусть, и ждет, когда Эден ответит.

Решение принято, этот самолет никогда не сядет.

Такого правила не существует, тем не менее заложники погибнут.

Днем ранее

Понедельник, 10 октября 2011 года

1

Стокгольм, 12:27

Иллюзии утрачивают раз и навсегда. Он уже много размышлял на эту тему. Вероятно, Швеция лишилась их во время той катастрофы на Брюггаргатан[1], в самом центре Стокгольма. Тогда, в разгар предрождественской суеты, прогремел взрыв, который потряс все общество. Это был наш первый террорист-смертник. И что сейчас? Не превращаемся ли мы в одну из тех стран, граждане которых не могут выйти на улицу, не рискуя жизнью?

Кому об этом думать, как не министру?

— Ну и как теперь нам жить?

Это был риторический вопрос. Он прозвучал в полутемном кабинете в здании Розенбада[2], когда они уже выпили по рюмке коньяка.

Последствия взрыва оказались сокрушительными. И не только в плане материального ущерба, — в конце концов, эти потери можно восполнить. Куда страшней были душевные травмы: эмоциональное потрясение, удар по моральным устоям. И именно от него, недавно назначенного министра юстиции, люди ждали усиления мер безопасности и соответствующих изменений в законодательстве. Антииммигрантские партии в риксдаге торжествовали победу.

— Мы должны занять непримиримую позицию в отношении террористов, — сказала министр иностранных дел на первом после теракта заседании кабинета.

Как будто она одна это понимала.

Все косятся на него, нового министра юстиции. На Мухаммеда Хаддада, вступившего на пост всего через несколько недель после взрыва на Брюггаргатан.

Иногда ему казалось, все заранее знали, что должно случиться, и поэтому предложили занять министерское кресло именно ему. Хотели обеспечить прикрытие. Потому что только он, первый министр-мусульманин в истории Швеции, мог принять необходимые меры, не рискуя быть обвиненным в расизме. Новичок в партии, он ни разу не встречал серьезного сопротивления за время своей короткой карьеры. Иногда это его бесило. Он осознавал преимущества, которые давала ему этническая и религиозная принадлежность, тем не менее свое место он заслужил. Мухаммед Хаддад был блестящий юрист. Он рано понял, что хочет заниматься уголовными делами, и никогда не удовлетворялся победой в суде, но добивался восстановления справедливости. Поэтому он снискал себе репутацию чудака. Мухаммед Хаддад прибыл в Швецию в возрасте пятнадцати лет. Сейчас ему было сорок пять, и он знал, что никогда не вернется в родной Ливан.

В дверь постучали, потом в проеме показалась голова секретарши.

— Звонили из СЭПО[3]. Они будут через полчаса.

На совещании с сотрудниками СЭПО планировалось обсудить один важный вопрос, поэтому Мухаммед изъявил желание лично присутствовать на встрече.

— Сколько их?

— Трое.

— И Эден Лунделль?

— Она будет.

Мухаммед облегченно вздохнул:

— Пригласите их в конференц-зал. Скажите, мы придем через пять минут.

2

12:32

— Мне пора. Я должна участвовать в этом совещании.

Фредрика Бергман взглянула на часы, а потом на своего бывшего начальника, который сидел за столом напротив нее.

— Ничего страшного. — Алекс Рехт пожал плечами. — Встретимся в другой раз.

— С большим удовольствием. — Она улыбнулась.

На острове Кунгсхольмен не стоило работать уже потому, что здесь не было приличных ресторанов. Сейчас они обедали в посредственном заведении азиатской кухни на Дроттнинггатан. Выбор Алекса.

— В следующий раз тебе решать, где будем есть, — сказал он, словно прочитав ее мысли.

Похоже, он действительно умел это делать. Фредрике редко удавалось что-нибудь от него скрыть.

— Вариантов не так много.

Она отодвинула тарелку. До встречи оставалось полчаса, а ей надо быть на месте за пятнадцать минут до начала. Над столом повисла тишина, однако все темы для разговоров, похоже, были исчерпаны. Они успели обсудить и новую должность Алекса в криминальной полиции, и временную работу Фредрики в Министерстве юстиции, и год, который она провела с мужем в Нью-Йорке. Спенсер занимался там научными исследованиями, а она — их вторым ребенком, Исааком.

— Ты вроде говорила, что вы собираетесь пожениться, — напомнил Алекс вот уже в третий или четвертый раз за время обеда. — В таком случае вас стоит поздравить.

Фредрика заерзала на стуле:

— Мы уже поженились втайне от всех. Даже мои родители при этом не присутствовали.

Мать Фредрики до сих пор не простила этого дочери.

— Неужели в США тебя ни разу не пытались завербовать? — Алекс криво улыбнулся.

— Кто? Полиция Нью-Йорка?

Он кивнул:

— Звучит впечатляюще, согласись.

— Один раз я была там на курсах. Они такие же, как и все, эти янки. Чем-то хороши, чем-то плохи.

Более подробных разъяснений по этому вопросу Фредрика дать не могла. Во время пребывания в Нью-Йорке она не работала ни дня. Все ее силы уходили на двоих детей и Спенсера. Студент, обвинивший его в сексуальном насилии, очень осложнил супругам жизнь. И когда выяснилось, что Фредрика беременна вторым ребенком, оба первым делом подумали об аборте.

— Еще одного мы не потянем, — сказал Спенсер.

— Время совсем неподходящее, — кивнула Фредрика.

Потом повисла долгая пауза.

— Тем не менее мы его оставим, — вздохнул Спенсер спустя некоторое время.

— Согласна, — ответила Фредрика.

Алекс стукнул о блюдце кофейной чашкой:

— А мне казалось, ты вернешься в полицию.

— После Нью-Йорка, ты имеешь в виду?

— Да.

Суета в зале сразу стала раздражать. Фредрике захотелось попросить у Алекса прощения. За то, что оставила ему надежду, хотя с самого начала не собиралась возвращаться на старую работу.

— С другой стороны, я прекрасно тебя понимаю, — продолжал он. — Трудно отказаться от места в Министерстве юстиции. Такие предложения поступают не каждый день.

«Мне никто ничего не предлагал, — мысленно возразила Фредрика. — Просто я знала, что, если вернусь на Кунгсхольмен, затоскую окончательно».

Она поправила упавшую на лицо прядь волос.

— Все действительно так.

Здесь возразить было нечего. После расследования весной 2009 года все стремительно летело в тартарары. Руководитель отдела кадров Маргарета Берлин уже сообщила Алексу, что его особую следственную группу собираются расформировать. Теперь оставалось ждать приказа. Поскольку работы не предвиделось, Алекс бросил все силы на свою новую любовь. Диана Тролле ушла в декретный отпуск одновременно с Фредрикой.

— А о Петере ты ничего не знаешь?

Алекс вздрогнул, услышав это имя.

— Нет, а ты?

Она с сожалением покачала головой:

— Ничего с тех самых пор, как он вынес свои коробки из кабинета. Однако кто-то говорил, что дела его идут неважно.

Алекс прокашлялся:

— На прошлой неделе я случайно встретил его жену Ильву. Она немного рассказала про их житье-бытье.

Фредрика в очередной раз попыталась представить себе ад, в котором оказался Петер, и не смогла. Это была болезненная тема, тем не менее Фредрика, сама не понимая почему, снова и снова к ней возвращалась.

Как бы мы ни старались, в жизни иногда случаются непоправимые вещи.

Фредрика знала, что в этом вопросе Алекс придерживается другой точки зрения. Он полагал, что Петеру следовало сжать волю в кулак и идти дальше. Именно поэтому она заговорила на эту тему только сейчас.

— Петер должен перестать вести себя так, словно один имеет право проливать слезы. Почти каждому приходилось терять близких.

Сам Алекс знал, что такое настоящее горе. Его жена Лена умерла от рака.

Но одно дело, когда причина смерти — болезнь, и совсем другое — когда твой родственник погибает от руки безумного убийцы.

— Я думаю, Петер сам должен определиться, как себя вести, — заметила Фредрика, осторожно подбирая слова. — Его скорбь стала болезнью.

— Он искал помощи и получил ее, — пожал плечами Алекс, — однако лучше ему от этого не стало.

Оба замолчали, не желая развивать тему. Продолжение этой дискуссии, как всегда, грозило вылиться в ссору.

— Мне пора. — Фредрика схватилась за шарф и сумочку.

— Ты знаешь, я всегда держу дверь для тебя открытой.

На мгновение Фредрика замерла. Ей захотелось ответить, что это лишнее и ей совершенно ни к чему.

— Спасибо, — только и сказала она.

— Ты была одним из лучших моих сотрудников.

Фредрика почувствовала, как у нее загорелись щеки, а на глаза навернулись слезы. Алекс как будто собирался добавить что-то еще, но она решительно вскочила со стула. Из ресторана они вышли вместе. На Дроттнинггатан Алекс протянул руки и обнял ее.

— Я тоже скучаю по тебе, — сказала на прощание Фредрика.

Послужной список у комиссара Рехта был солидный. Он уже много лет работал в полиции и имел все основания гордиться своими успехами. В 2007 году, как знак признательности, начальство поручило ему формирование особой следственной группы. Это подразделение планировалось как небольшое, но состоящее из самых компетентных полицейских. Задействовать дополнительные ресурсы в любой момент не составляло проблемы. Молодой инспектор Петер Рюд показался Рехту достаточно толковым, чтобы включить его в группу. Парень действительно зарекомендовал себя способным следователем, несмотря на вспыльчивый характер, заставлявший его порой принимать необдуманные решения. Алекс часто спрашивал себя, нет ли и его вины в той трагедии, что произошла два года назад и стоила Петеру полицейского значка? И каждый раз приходил к одному и тому же выводу: нет, это был всего лишь несчастный случай, в результате которого пострадали все, кто имел к этому какое-либо отношение.

Но больше всех — брат Петера, Джимми.

Алекс понимал, что и это происшествие надо оставить в прошлом. После спешного вывода Петера из состава следственной группы все пошло наперекосяк. Фредрика Бергман — единственная, кто был включен в состав подразделения не по инициативе Алекса Рехта, — сразу потеряла желание работать. После того как она забеременела вторым ребенком, Алекс понял, что для полиции она потеряна.

Он признавался себе, что первое время ее недолюбливал. Фредрика казалась ему академическим юристом, без какой-либо склонности к следовательскому делу. Он долго искал подход к ней, старался давать самые легкие задания, пока однажды не понял, что не прав. Фредрика была очень способным следователем, ее проблема, как показалось Алексу, состояла скорее в том, что она плохо уживалась в организации. Алекс понимал, что ему исправить это будет сложно. Она должна сама захотеть преодолеть это препятствие. Алекс не терял надежды, и вот наступил момент, когда все изменилось. В тот день, когда на его стол легло дело о расчлененном трупе Ребекки Тролле, Фредрика прервала отпуск по уходу за ребенком и вернулась в полицию. Той весной их отношения достигли пика. Все складывалось как нельзя лучше.