Помоги проекту - поделись книгой:
Он представлял, как в Англии, уже в безопасности, он рассказывает свою историю консулу. Сколько международных последствий это вызовет. Какая все-таки фамилия у того знакомого англичанина? Он живет в Лондоне. Начинается на «с» или на «ч».
Элегантная женщина средних лет присела на другой край его чемодана и начала бегло говорить по-французски, сопровождая речь быстрыми жестами холеной руки, похожими на каратистские пассы. Она пыталась ему что-то объяснить, но он не понимал ни слова. Она залилась слезами. Фред не мог предложить ей свой платок. Он весь изгрязнился прошлой ночью.
— Моя жена пропала, — пожаловался он ей. — Моя… жена… пропала. Моя жена.
— Billet, — умоляла женщина. — Votre billet.[8]
Она показала толстую пачку дирхемов в крупных купюрах.
— Я бы очень хотел понять, что вы желаете.
Неожиданно она вскочила, как в порыве гнева, и быстро ушла, словно он ей сказал что-то оскорбительное.
Он почувствовал, что кто-то тянет его за ботинок. Он вспомнил с мгновенно нахлынувшим ужасом, как накануне ночью проснулся в камере оттого, что какой-то старик пытался снять с него ботинки, но не смог разобраться в системе шнуровки.
Но это был всего лишь мальчик со щетками, уже принявшийся чистить ему откровенно грязные ботинки. Он оттолкнул его.
Следовало съездить в отель, посмотреть, не вернулась ли жена, но у него не оставалось денег на такси, и он не осмеливался никому в этом зале доверить присмотр за чемоданами.
Он не мог, между тем, покинуть Касабланку без жены. Разве мог он так поступить? Но если он останется, а полиция откажется его слушать, что тогда делать?
К десяти часам вечера зал ожидания немного успокоился. За целый день ни один самолет не прибыл и не улетел. Все ожидали послезавтрашний рейс до Лондона. Как эти люди со своим багажом могут вместиться в один единственный самолет, будь то самый крупный лайнер? У всех ли них есть билеты?
Они спали где попало: на скамейках, газетах, расстеленных прямо на бетонном полу, на узких подоконниках. Фред был одним из самых счастливых, потому что мог спать на своих трех чемоданах.
Проснувшись на следующее утро, он обнаружил, что у него украли паспорт вместе с билетами. Бумажник из заднего кармана брюк не вытащили, потому что он спал на спине. В нем оставалось девять дирхемов.
Утром в канун Рождества Фред вышел в город, чтобы угостить себя мороженым. Похоже, никто не отмечал этот праздник в Касабланке. Большинство магазинов бывшего мусульманского квартала, где Фред нашел комнату в отеле за три дирхема в день, работало, в то время как в европейской части города было невозможно догадаться, закрыты ли магазины постоянно или только сегодня.
У Бельмонта Фред остановился, как обычно, чтобы справиться, нет ли каких известий о миссис Ричмонд. Директор, который теперь был очень вежлив, сказал, что никаких новостей не поступало. В полиции имелось описание ее примет.
Чтобы оттянуть момент, когда он усядется перед своим мороженым, Фред зашел на почту и спросил, нет ли ответа на телеграмму, посланную в американское посольство в Лондоне. Ответа не было.
Когда он устроился за столиком, мороженое показалось ему менее вкусным, чем раньше. Он получил от него так мало удовольствия! Он просидел целый час перед пустой вазочкой, глядя в окно на дождь. Он был один. Витрины транспортного агентства напротив были закрыты тяжелым металлическим занавесом, желтая краска на котором облупилась.
Официант присел за его столик.
— Il pleut, monsieur Richman. Il pleut.[9]
— Да, — ответил Фред. — Накрапывает. Моросит. Выпадают осадки.
У официанта было мало английских слов.
— Счастливого Рождества! С Новым годом!
Фред покивал головой.
Когда дождик стих, он медленно двинулся к площади Объединенных Наций. Нашел сухую скамейку под пальмой. Несмотря на промозглую сырость, ему не хотелось возвращаться в свою комнату в гнусном отеле и проводить остаток дня, примостившись на краю кровати.
В сквере он был не один. Несколько человек в джеллабах с наброшенными на голову капюшонами сидели на скамейках и прогуливались по аллеям. Джеллабы идеально подходили для дождливой погоды… Три дня назад Фред продал свою накидку Лондонский Туман за двадцать дирхемов. После того, как он выучился считать по-французски, продавать удавалось дороже.
Самым трудным (и тут он еще не преуспел) было научиться не думать. Когда это все же получалось, он не выходил из себя и не испытывал страха.
В полдень завыла сирена на вершине красивой башни в глубине площади, башни, с которой можно было полюбоваться всей Касабланкой целиком. Фред достал из кармана пиджака сэндвич с сыром и медленно съел его, откусывая по чуть-чуть. Затем вытащил маленькую плитку шоколада с миндалем. Рот наполнился слюной.
Юный чистильщик обуви быстро пересек аллею и с ходу бухнулся перед ним на колени. Он попытался поднять его ногу, чтобы поставить на свой ящик.
— Нет, — сказал Фред. — Пошел вон.
— Monsieur, monsieur, — настаивал мальчик. Или, может быть, — merci, merci.
Фред посмотрел на свои ботинки с виноватым видом. Они страшно загрязнились. Он не чистил их уже недели.
Мальчишка продолжал городить слова, лишенные смысла. Его глаза не отрывались от шоколадной плитки. Фред оттолкнул его ногой. Мальчик потянулся рукой к шоколадке. Фред ударил его наотмашь. Плитка шоколада упала на землю недалеко от чистильщика, который, жалобно хныча, остался лежать на боку.
— Ах ты, плут! — закричал Фред.
Это было откровенное воровство. Он пришел в ярость. Он имел на это право. Поднимаясь со скамейки, он случайно наступил на ящик чистильщика. Тот развалился.
Мальчишка начал ругаться на арабском. Ползая на четвереньках, он собирал обломки своего скарба.
— Ну, ты сам напросился, — зарычал Фред.
Он принялся пинать его по бокам. Мальчик ловко вертелся на земле, похоже, привыкший к такому обращению.
— Наглый попрошайка! Пройдоха! — хрипло ревел Фред.
Он наклонился, чтобы схватить мальчишку за волосы, но они были пострижены чересчур коротко из-за вшей. Он еще раз ударил его в лицо, но тот увернулся, вскочил на ноги и бросился наутек.
Преследовать не имело смысла. Бегал он быстрее. Гораздо быстрее.
Лицо Фреда побагровело, на нем отчетливо проступили фиолетовые пятна. Седые волосы, явно требующие стрижки, спадали на лоб. Пока он бил мальчика, вокруг него, оказывается, собралась толпа арабов или мусульман, или еще кого-то. Он не сумел ничего прочесть на их темных морщинистых лицах.
— Вы видели? — спросил он громко. — Видели, что этот маленький воришка хотел сделать? Он пытался украсть… мой шоколад.
Один из людей, в длинной джеллабе с коричневыми полосами, сказал что-то, прозвучавшее, как бульканье воды в кране. Другой, помоложе, одетый по-европейски, ударил Фреда по лицу. Пошатываясь, тот отступил на несколько шагов.
— Послушайте! — воскликнул он.
Фред не успел сказать, что он американский гражданин. Он получил второй удар и упал на землю. В этот момент подключились пожилые и принялись пинать его ногами. Одни пинали по голове, другие по ребрам, кому не хватило места, удовольствовались ногами. Странно, но никто не пытался пнуть его в низ живота.
Мальчик-чистильщик наблюдал со стороны. Когда Фред потерял сознание, он приблизился и стянул с него ботинки. Человек помоложе, который нанес первый удар, забрал его костюм и ремень. Фред поступил разумно, оставив бумажник в отеле.
Придя в себя, он обнаружил, что сидит на скамейке. Полицейский что-то говорил ему по-арабски. Фред непонимающе потряс головой. Голова отозвалась жуткой болью: падая, он разбил себе висок. Полицейский перешел на французский. Фреда знобило. Удары ногами нанесли меньше повреждений, чем он боялся. За исключением того, который моложе, все остальные были обуты в войлочные тапочки. Он чувствовал только тупую боль на лице. Однако вся рубашка спереди была заляпана кровью, и во рту ощущался металлический привкус. Он замерз, его колотило от холода.
Полицейский, покачав головой, удалился.
И в этот самый момент Фред вспомнил фамилию англичанина, который обедал у них в гостях во Флориде. Cholmondeley. Произносить следовало: Чам-ли. Но его адрес из забвения так и не всплыл.
Кое-как поднявшись со скамейки, он заметил, что ботинки исчезли. Гравий больно ранил непривычные ступни босых ног. Он мог дать голову на отсечение, что это мальчишка-чистильщик украл его обувь.
Застонав, он снова опустился на скамейку. Он надеялся, что ему было больно, этому сучьему сыну. Он надеялся всем своим сердцем. До зубовного скрежета надеялся, что он ему еще попадется. Подлый воришка! Он надает ему таких пинков, что тот запомнит на всю жизнь. Мерзкий маленький коммунистический голодранец! Он ему всю рожу испинает.
Поделиться книгой: