Помоги проекту - поделись книгой:
— Давно они здесь?
— Практически с первого дня войны с Россией. Говорят, большие друзья фюрера, но он ими, кажется, не очень интересуется.
На следующий день Кент был принят заместителем директора «Дойчебанк» и решил с ним некоторые деловые вопросы. Выйдя из офиса, опять побродил по улицам и, видя, что за ним никто не следует, из будки телефона-автомата позвонил Альте — разведчице Ильзе Штебе. Ее мать ответила, что дочь по делам находится в Дрездене и, когда вернется в Берлин, неизвестно. В случае отсутствия Альте Кент должен был попытаться связаться с ее радистом — Куртом Шульце. В пригороде Берлина Кент отыскал нужный ему дом. На звонок вышел невысокий, плотный пожилой мужчина. Разведчик назвал пароль и услышал отзыв, Курт пригласил гостя войти в дом, где представил Кента своей жене. Они прошли в отдельную комнату. Кент сразу приступил к делу. Он сообщил, что ему поручено передать для резидентуры Альте программу радиосвязи с Москвой и познакомить Курта Шульце с правилами шифропереписки. Курт все понимал, казалось, с полуслова, и это понравилось Кенту.
Разведчик не знал, что, выходец из многодетной семьи, Курт Шульце в Первую мировую войну был призван в военно-морской флот, приобрел специальность радиотелеграфиста и служил бортрадистом на крейсере. После демобилизации работал шофером такси, а последнее время — на почте. В 1920 году К. Шульце вступил в КПГ, и она воспитала его, честного немецкого патриота, убежденным интернационалистом. В 1929 году он дал согласие вести разведывательную деятельность в пользу Советского Союза.
Одно смущало Кента: Курт как будто бы не знал Альте, хотя и участвовал в подпольном Сопротивлении антифашистов. Задавать лишние вопросы было не положено, и разведчик не стал отступать от правила. Когда деловая часть беседы закончилась, жена Курта угостила их обедом. Расстались по-дружески, крепко пожав друг другу руки.
С Куртом Шульце произошла следующая история. Давно сотрудничая с военной разведкой, он ожидал, что с начала гитлеровской агрессии против Советского Союза его востребуют, и он окажется полезным бойцом невидимого фронта. Но проходили дни, недели, а о нем никто не вспоминал. Наконец, к нему обратился давний товарищ по партии Вальтер Хуземан, который попросил Курта помочь организации Шульце-Бойзена — Харнака наладить радиосвязь с Москвой. Курт Шульце, возможно, подумал, что это и есть то самое поручение, которое он столько времени ожидал, и включился в деятельность организации. Об инициативе Шульце-Бойзена и берлинских коммунистов Москва ничего не знала. Что ж, война вносит свои коррективы и в деятельность разведчиков.
Кент присвоил Курту Шульце псевдоним Берг, под которым он в дальнейшем упоминался в переписке бельгийской резидентуры с Центром и между военной и внешней разведками.
Через сутки, убедившись, что слежки нет, Кент связался с Либертас Шульце-Бойзен. В бесхитростном для непосвященного разговоре он упомянул пароль и тут же услышал отзыв. Разведчик повесил трубку и направился по адресу в солидный дом, расположенный на одной из престижных улиц Берлина. Поднимаясь по его широким ступеням, Кент читал на медных дверных табличках имена владельцев апартаментов — офицеров абвера, гестапо и нацистских чиновников, повсюду была выгравирована фашистская свастика. Закралось сомнение: туда ли он вообще пришел? Кент вернулся к телефону-автомату, придумал правдоподобный предлог, почему он не может явиться на квартиру, и попросил Либертас встретиться с ним на улице вблизи станции метро. Либертас пришла, слегка запыхавшись от быстрой ходьбы, и после приветствия тактично, но твердо заметила разведчику, что было неосторожно с его стороны дважды звонить на квартиру.
— В вашем голосе чувствуется иностранный акцент, а наш телефон может прослушиваться. В нацистской Германии это в порядке вещей.
— Каюсь и взываю к вашему милосердию. Будьте великодушны к скитальцу. Тем более вы так эффектны... В кино не снимаетесь?
— Пыталась, — рассмеялась Либертас в ответ на эти комплименты. — Но сейчас у нас ввели всеобщую трудовую повинность, и я устроилась референтом в бюро научно-популярных фильмов имперского министерства пропаганды доктора Геббельса.
О том, что она тайно собирала фотодокументы, свидетельствующие о преступлениях нацистов, Либертас умолчала. Кент договорился с Либертас о встрече с ее мужем — Харро, который все время находился по делам службы под Берлином.
Вечером следующего дня разведчик ждал Харро у конечной станции метро. Падал редкий снег, дул пронзительный ветер. Рука, державшая портфель из крокодиловой кожи, закоченела. Сигара — дополнительный опознавательный признак Кента — гасла. Неожиданно разведчик обратил внимание на приближающегося к нему статного офицера в кожаном плаще с погонами. Кто это? — насторожился Кент. Он никогда не видел Харро и не имел даже его описания: это лишнее, если для установления контакта существуют пароль и отзыв. Приветливая улыбка Харро Шульце-Бойзена развеяла сомнения Кента, и он успокоился.
Шульце-Бойзен привел разведчика в тот самый дом, который накануне так его озадачил. Либертас с улыбкой встретила мужа и гостя и пригласила к накрытому столу. Завязалась непринужденная беседа. Кент с тревогой думал о том, что происходило в эти часы за тысячи километров, под занесенной снегом Москвой, в блокадном Ленинграде, где остались самые близкие ему люди. Геббельсовская пропаганда уже предвещала скорую и окончательную победу вермахта над советскими войсками, народами великой России. Харро, словно прочитав его мысли, уверенно произнес:
— А все-таки Советский Союз свернет шею Гитлеру! Поэтому мы, немецкие патриоты, продолжаем борьбу против фашизма, помогаем Советскому Союзу.
— Да, так и будет! Вся борьба еще впереди, — отозвался Кент.
После ужина Либертас оставила мужчин наедине. Харро рассказал о положении в группе, отметив, что дела идут неплохо. Шульце-Бойзен не проводил различия между антифашистским Сопротивлением и участием группы в разведывательных операциях, считая, что и то, и другое является частью общей борьбы с нацистским режимом. Он передал гостю ряд важных военных и политических сведений. Разведчик, внимательно слушая Харро, едва поспевал записывать все в свой блокнот симпатическими чернилами поверх различных заметок.
По словам Шульце-Бойзена, немецкое командование в 1942 году основной удар планирует нанести в направлении нефтеносных районов Кавказа, прежде всего Майкопа. Это диктовалось острой нехваткой горючего для ВВС и боевой техники. По подсчетам немецких экспертов, собственного бензина Германии должно хватить до марта 1942 года. Поставки румынской нефти задачи не решают. Грозит остановка транспорта и боевой техники. Поэтому Гитлер с таким вожделением смотрит на Кавказ, до которого, по его расчетам, ближе всего дотянуться германским армиям. Для восстановления нефтяных скважин на захваченной немцами советской территории потребуется, по предварительным расчетам экспертов, от шести до девяти месяцев. Группу войск под Москвой и Ленинградом немецкое командование предполагало укрепить, в частности, за счет солдат и офицеров воздушно-десантных сил, участвовавших в боях за Крит. Переформирование этих частей проводилось, по имеющимся данным, в Болгарии. Наступать на Ленинград немецкое командование, по словам Харро, не собирается. Оно рассчитывает задушить город в кольце плотной блокады.
Антифашист указал на то, что за первые месяцы войны люфтваффе понесли на Восточном фронте значительные потери. Пополнение ВВС новыми самолетами серьезно отставало от потребностей авиации. Большинство авиазаводов в оккупированной Европе лежало в руинах. Небольшую часть из них можно было использовать только для мелкого ремонта самолетов.
Вместе с тем Германия и ее вооруженные силы располагали большими возможностями для ведения химической войны.
По просьбе Кента Харро сообщил местонахождение ставки Гитлера и сказал, что там же разместился со своим штабом Геринг. По соображениям безопасности расположение штаб-квартиры фюрера часто менялось. Далее Шульце-Бойзен отметил, что немцы захватили в Петсамо (Финляндия) советский дипломатический код, который полностью не уничтожили при отступлении Красной Армии. Германская контрразведка разгромила на Балканах разведсеть англичан и завербовала нескольких радистов, с помощью которых вела радиоигру с Лондоном. Адмирал Канарис, начальник абвера, якобы завербовал шефа разведки комитета сражающейся Франции, резиденция которого находилась в Лондоне. Из-за этого разведывательная сеть генерала де Голля во Франции понесла значительные потери.
Перед уходом Кента снова появилась в гостиной Либертас и предложила мужчинам кофе. Было уже довольно поздно. Кенту хотелось побыть подольше в обществе этих симпатичных людей. Но пора было возвращаться в гостиницу. Шульце-Бойзен проводил советского разведчика до метро, пожелав ему счастливого пути.
— Успеха в работе и доброго здоровья! — ответил Кент.
Вернувшись в Брюссель, Кент, по договоренности с Шульце-Бойзеном, передал в Москву до конца ноября 1941 года его информацию под общим заголовком «Радиограммы Харро». Отправить сведения одним разом было невозможно, шифровать Кенту приходилось не более 3—5 телеграмм за сеанс. Не одну ночь он провел обрабатывая данные, переданные ему Харро, взбадривая себя крепким кофе и не расставаясь ни на минуту с трубкой.
Вся информация, полученная Кентом от Харро, вскоре легла на стол Сталина. Он сумел ее правильно оценить и сделать из нее ряд необходимых выводов. Вскоре Красная Армия нанесла гитлеровцам поражение в битве под Москвой, развеяла миф о непобедимости германской армии. Гитлеровский «блицкриг» окончательно провалился. Из данных разведки Сталин сделал вывод, что для продолжительной войны на Востоке у Германии не хватит ресурсов, несмотря на захват практически всей Европы. В связи с этим в военных кругах и среди гражданского населения Германии все шире распространялись настроения тревоги и неуверенности за будущее.
Вскоре Директор сообщил радиограммой Кенту, что переданные им сведения были доложены Главному хозяину (Сталину) и получили высокую оценку. За успешное выполнение задания Кент представлен к награде.
Сообщения Харро в копиях поступили во внешнюю разведку и были показаны Берии. Однако никаких распоряжений об их направлении адресатам от него не поступило. Вместе с тем они привлекли его внимание, убедив в том, что Старшина и Корсиканец располагают информационными возможностями, которые в условиях войны с Германией приобрели еще более важное значение. У него возникла мысль использовать Кента для дальнейшей связи с источниками в Берлине, и он распорядился, чтобы руководство внешней разведки как можно детальнее выяснило возможность новой поездки Кента в Германию. В случае, если это окажется возможным, следовало подготовить задание для Старшины, постараться получить от него сведения о планах германского руководства и внутреннем положении страны.
Вместе с тем не все в отчете Кента о поездке и возобновлении контакта с берлинскими антифашистами показалось Берии убедительным. Он порекомендовал Фитину выяснить все детали. Вызывало вопросы, как была установлена связь с Корсиканцем. Недоумение, в частности, вызывало то, откуда появился неизвестный радист Берг и что ему передал Кент, поскольку ничего подобного в задании внешней разведки не предусматривалось, а также каким образом разведчик вошел в контакт с Элизабет, хотя явка к ней ему не давалась.
Фитин дал указание Журавлеву обсудить эти и прочие вопросы с представителем руководства Разведупра. Между двумя ведомствами возникла оживленная переписка.
Из дополнительных ответов Кента и комментариев начальника немецкого отделения Разведупра вырисовывалась следующая картина. По данному ему телефону 99-58-47 разведчик связался с Арвидом и Харро. Арвид сообщил, что все — Лео, Карл, Штральман и Итальянец — здоровы. Организация выросла и имеет хорошие возможности для работы.
Курт Шульце был вовлечен через местных коммунистов в организацию Харро, помогал молодому радисту, обучил товарищей азбуке Морзе и пользованию радиоключом. В соответствии с заданием Бергу был передан шифр бельгийского резидента. По поводу Элизабет Кент ничего не ответил, но можно предположить, что поскольку разведчик имел дело с Харро Шульце-Бойзеном, то последний рекомендовал именно ее для поддержания связи. Элизабет Шумахер, она же Ида, принадлежала к группе Старшины и не раз выполняла его поручения.
Радиосвязь группы с Центром отсутствовала из-за неисправности аппаратуры и недостатка опыта у радиста. Двусторонней связи с Центром группа из-за этого не имела. По своей инициативе разведчик порекомендовал временную радиосвязь антифашистов с Москвой вести на основной волне 47 метров и запасной 51 метр ежедневно. Позывные Центра, day, необходимо было подтвердить. Новую поездку в Берлин Кент мог повторить не ранее середины февраля 1942 года. Задержка, по его словам, вызвана трудностями в получении германской визы.
Однако и после посещения Кентом Берлина, его встреч с Харро и Бергом не произошло никаких изменений: связи с группой Корсиканца и Старшины по-прежнему не было, хотя казалось, все сделано для ее возобновления.
Вместе с тем новая программа радиосеансов с Центром и условия двусторонних радиообменов, с которыми во внешней разведке согласились, не предусматривали определенных часов выхода в эфир. Возможно, подразумевалось ранее указанное время. Вышедший из строя радиопередатчик мог быть восстановлен как с помощью Кента, так и самими антифашистами. «Так в чем же дело, почему, как и раньше, молчит Берлин?» — не понимали во внешней разведке. К анализу привлекли эксперта радиоцентра. После ознакомления с соответствующей документацией радист-эксперт заявил:
— Ничего удивительного в этом нет. Рация у берлинских антифашистов маломощная. При всем желании они вряд ли могут связаться с системой в Куйбышеве. Нужен очень опытный и умелый радист, чтобы что-то сделать для возобновления связи.
— Вы абсолютно уверены? — спросил Журавлев эксперта.
— Совершенно. Ничего другого за этим нет, — ответил радист.
Из такого резюме вытекала необходимость новой поездки Кента в Берлин. Нужно во что бы то ни стало возобновить связь с немецкими антифашистами. При этом Журавлев не забыл, что Разведупр сообщил: следующая поездка разведчика в Германию могла состояться только в феврале будущего года. До указанного срока оставалось немного. И когда он наступил, внешняя разведка обратилась к военным коллегам с напоминанием о том, что пора бы Кенту отправляться в путь. Вот тогда-то Журавлев и услышал поразившую его неприятную новость: группа Кента в Брюсселе провалилась. На долгие переживания по этому поводу времени не было. Связь с антифашистами надо было восстанавливать любой ценой.
НОВЫЕ ГОНЦЫ
После тщательной и придирчивой проверки внешней разведкой были отобраны два опытных агента, свободно владевшие немецким языком. Было решено в декабре 1941 года перебросить их по воздуху из Великобритании на Европейский континент, чтобы они кратчайшим маршрутом достигли цели. Англичане, как союзники, по взаимной договоренности помогали советской разведке и предоставляли ей свои объекты на территории Великобритании. Агенты Вахе и Бригадир имели навыки работы в тылу противника, но их следовало обучить прыжкам с парашютом. Во время одной из тренировок на британском полигоне получил серьезную травму и был госпитализирован Вахе. О его дальнейшем использовании не могло быть и речи, а Бригадиру, подстраховывавшему напарника, нечего было и думать отправляться в дорогу одному. Парашютистов выбрасывали только парами.
Таким образом выезд Вахе и Бригадира в Берлин провалился, не успев начаться. В Москве очень надеялись на его положительный исход и уже подготовили в Лондон указание о том, чтобы при встрече со Старшиной агент советской разведки сообщил: Кент — человек Москвы, и ему вполне можно доверять, а также передавать через него информацию, как это уже имело место. Наряду с этим уточнялись и подтверждались условия двусторонней связи между Москвой и Берлином, предложенные Кентом в ноябре 1941 года. Задание Вахе было отменено.
Руководство разведки приняло решение более активно использовать стокгольмскую резидентуру, которой следовало найти кандидатуру курьера-связника для Берлина.
Резидентуру возглавлял Борис Аркадьевич Рыбкин, он же Ярцев, он же Кин (1899—1947). Родился в крестьянской семье на Украине. С десяти лет работал наборщиком в типографии, окончил коммерческое училище. В 1920—1921 годах воевал в рядах Красной Армии. С 1921 года — в органах ВЧК—ОГПУ, с 1930 года — в органах внешней разведки НКВД— НКГБ. Под дипломатическим прикрытием находился в длительных командировках в Иране и Финляндии. Позднее работал в центральном аппарате разведки. Погиб после войны в автодорожной катастрофе в Чехословакии.
Зоя Ивановна Рыбкина, она же Ирина, урожденная Воскресенская (1907—1992), родилась в семье железнодорожного служащего. С 1921 года работала в органах ВЧК—ОГПУ, с 1932 года — в органах внешней разведки. Выполняла задания в Харбине, Берлине, Стамбуле. С 1938 года замужем за Б.А. Рыбкиным. Накануне и во время Великой Отечественной войны находилась с ним в командировках в Финляндии и Швеции, как заместитель резидента, вела оперативную работу. С 1944 года — в центральном аппарате разведки. В 1953 году уволена из органов МГБ. Впоследствии стала известной детской писательницей, написавшей, в частности, «Рассказы о Ленине».
Ожидали, что Кин подберет подходящего связника, тог будет регулярно наведываться в Германию. Сотрудники немецкого отдела прикидывали, что через Стокгольм удалось бы восстановить контакты с Брайтенбахом, Фильтром, Винтерфильдом, Цототом и Лицеистом. В отношении последнего пока не знали всей горькой правды о его двурушничестве и по-прежнему питали на его счет иллюзии. Не знали также, что Лицеиста давно нет в Берлине, что он переправлен гестапо в Швецию.
Поручение, данное Центром резидентуре в Швеции, имело неожиданный отклик. Кин срочно сообщил, что его заместитель Ирина не знает Фильтра и ранее его дела не вела. Кин просил ориентировать его относительно Фильтра, чтобы решить, какого связника лучше подобрать для него.
Соответствующие сведения были немедленно направлены Кину. Ему предложили самостоятельно определить, стоит ли агенту резидентуры Историку встретиться в Берлине с Винтерфильдом. Было дано согласие и на то, чтобы недавно приобретенный агент Адам, один из директоров шведской торгово-промышленной фирмы, поддерживавшей отношения с рядом стран, в том числе с Германией, установил контакт не с кем иным, как с Лицеистом! Нового агента хотели проверить в работе с лицом, в отношении которого все-таки имелись некоторые сомнения. Рассчитывали таким образом одним выстрелом убить, как говорится, двух зайцев: удостовериться в благонадежности и Лицеиста и Адама.
В январе 1942 года Кину ушло срочное указание подобрать надежного курьера для поддержания связи с Корсиканцем и Старшиной. Кин и Ирина были озадачены: они привыкли к общению с людьми идейно близкими Советскому Союзу, для которых вопрос о помощи не вызывал сомнений и колебаний. В Швеции дела обстояли иначе: население страны и представители кругов, в которых была заинтересована разведка, в лучшем случае были нейтральны. Выйти на лиц, пригодных для привлечения на сторону СССР, резиденту и его заму долгое время не удавалось.
В начале марта Кин доложил своему руководству, что пока он не в состоянии решить поставленную перед ним задачу. Работавшие с резидентурой по идейным соображениям старые друзья выехать в Германию не могут: они известны своими коммунистическими или просоветскими взглядами и были бы немедленно задержаны фашистами. Приобретенные резидентурой в последнее время агенты еще не проверены и недостаточно опытны. Для направления в Берлин, признавал Кин, они пока не годятся, и использовать их рискованно. Кажется, заверил Кин, все же найден человек для выполнения важного поручения Москвы.
Время шло. Резидент осторожно стал доводить до Центра мнение о том, что агенты Адам и Историк прошли проверку и заслуживают нашего доверия. Один из них мог бы восстановить связь с антифашистами в Берлине. Центр прислушался к этим доводам, да и что ему оставалось делать, если связь через военную разведку с Берлином оборвалась, а других, собственных возможностей не было.
Центр был вынужден в конце концов согласиться с предложением стокгольмской резидентуры о передаче Адаму явки к членам группы Корсиканца. 5 марта 1942 года Кину дали явки для агента к Иде — жене Курта Шумахера — и Бергу. Это было согласовано с военной разведкой. При встречах с подпольщиками следовало передать два зашифрованных письма. Ни в какие переговоры с этими лицами Адам вступать не должен. Свои ответы они передадут также в зашифрованном виде. Кроме того, агенту поручалось передать Бергу 500 германских марок, а также подобрать тайник в одном из берлинских парков. Кроме того, зарыть там в условном месте тысячу марок, хорошо запомнить это место и прилегающие ориентиры.
Выполнение задания требовало от Адама выдержки и хладнокровия. Благодаря поручительству Кина в Центре надеялись, что он с ним справится. Однако прошло еще время, пока зашифрованные письма с диппочтой поступили в Стокгольм, и директор фирмы оформил документы на въезд в Германию. Только в июне 1942 года, спустя полгода после получения стокгольмской резидентурой соответствующего поручения, агент вылетел в Берлин. Солидный шведский коммерсант Адам благополучно прошел таможенный досмотр и устроился в пансионате. В соответствии с местными правилами он зарегистрировался в берлинской полиции как иностранец. Закончив официальные дела, он приступил к выполнению задания резидентуры.
Возможно, из-за недостаточно четкого инструктажа Адам выполнил поручение не совсем точно. Не исключено, что это могло произойти и по его забывчивости.
В отчете Кина о поездке агента в Берлин ничего не говорится о том, как прошла его встреча с Идой, да и состоялась ли она вообще. Контакт с Бергом осуществился не совсем по намеченному плану. Передавая ответное зашифрованное письмо, Берг, опытный и давний агент, неожиданно пустился в пространные рассуждения с незнакомым ему человеком. По словам радиста, в полученном им из Стокгольма письме было написано очень мало и отсутствовали конкретные задания. По своей инициативе он сообщил курьеру, что не хватает радиодеталей, чтобы наладить радиосвязь. Со своей стороны, Адам предложил через свою фирму помочь в приобретении недостающих запчастей. Берг, по-видимому, растерялся и перевел разговор на другую тему. Он заявил, что хотел бы переменить квартиру и поселиться в новом районе. На прежнем месте не было электричества.Агент отсоветовал Бергу делать это, так как в этом случае друзья не смогут его отыскать. Договорился о продолжении контактов через курьера, но о подробностях речи не было. Никаких денег, как предусматривалось, Адам радисту не передал, а 500 марок, обернутых в бумагу и помещенных в бутылку, закопал в парке Тиргартен, запомнив месторасположение тайника.
В расшифрованном письме Берг сообщал, что у него кончились анодные батарейки, а радист Кляйн безуспешно вызывает Москву.
Фитин направил начальнику Разведупра Панфилову отчет о поездке агента в Берлин и полученную от подпольщика более чем лаконичную записку.
Последствия визита Адама в Берлин неожиданно и тяжело отозвались осенью 1942 года. В телеграмме, адресованной Кину и подписанной Берией, сообщалось, что агент стокгольмской резидентуры Адам оказался провокатором. Явки, которые давались ему при посещении Берлина, провалены, а наши друзья — Ида, Берг и Кляйн — арестованы. Кину рекомендовалось принять меры по локализации провала, а также поручить агенту во время очередного посещения Берлина закопать в пригодном для этого месте 500—1000 марок, предназначенных «для серьезного дела».
Адаму надлежало также встретиться с агентом внешней разведки Черновым — Леопольдом Гесселем по паролю «Привет от Ивана Яковлевича» и получить устную информацию, которой он располагал. Гессель подозревался как агент-двойник. В разговоре с ним директору фирмы необходимо дать понять, что все те, с кем он до этого виделся в Берлине, «люди малозначительные и имеют для разведки второстепенное значение».
С тяжелым сердцем Кин встретился с Адамом и объяснил ему новое задание, которое агент брался выполнить в ближайшее время. Агент не скрывал, что ему по душе то, что не надо перевозить шифрованных записок и писем. Он только выразил сомнение, достанет ли 3000 немецких марок, нужных для дела, не привлекая к этому внимания и не вызывая ни у кого подозрений. После беседы со шведским бизнесменом Кин вернулся в резидентуру окончательно расстроенным.
— Что хочешь, Зоенька, — сказал он жене и своему заместителю, — не верю, что Адам провокатор. Посылать невинного человека на верную гибель в лапы гестапо, которое наверняка будет за ним следить, совесть не позволяет!
— Борис, а как же указание Берии?! Пойти против — лучше об этом не думать. Но и брать грех на душу еще тяжелее.
Долго думали супруги Рыбкины о долге, чести и совести, ответственности за гибель невинных людей. На следующий день Кин отправил Берии шифротелеграмму.
Совершенно секретно
В связи с полученными от вас указаниями и уже предпринятыми резидентурой шагами по их частичной реализации считаем необходимым высказать свои дополнительные соображения на этот счет.
Резидентура не может поручиться за то, что Адам не является провокатором. В то же время, анализируя его поведение, отношения с нами, мы не находим достаточных оснований, чтобы считать его в действительности таковым.
Полагаем, что выполнение Адамом предложенного Центром задания по локализации провала берлинской группы и по проверке самого агента может только выявить его роль во всем этом деле. Если Адам не провокатор, то во время посещения Германии он, несомненно, будет арестован, и нет никакой уверенности в том, что он сможет выдержать допросы в гестапо. Арест Адама в Германии только усложнил бы и без того тяжелое положение Берга, а не отвлек от него и других внимание германской контрразведки.
Сам факт задержания Адама в Берлине привел бы к дальнейшему усилению антисоветской кампании в печати Швеции, которая и без того уже началась.
Поэтому считали бы целесообразным от посылки Адама в Германию воздержаться.
31 октября 1942 г. Стокгольм
Кин».
В Центре прислушались к аргументам резидента. Указание о встрече Адама с Черновым было отменено.
ФРАНЦ И БЕК
Несмотря на различные трудности, с которыми постоянно сталкивалось руководство и сотрудники центрального аппарата разведки, усилия по восстановлению связи с группой антифашистов в Берлине не прекращались. Если один путь достижения цели оказывался непригодным, брались за поиски других. Перепробовав различные способы, остановились, наконец, на следующем.
Вечером 4 августа 1942 года к небольшому подмосковному аэродрому подъехали легковые автомашины, из которых вышли два парашютиста, готовые к заброске в тыл к немцам, и три молодых лейтенанта госбезопасности, сопровождающие их. Легкий самолет оторвался от земли и стал набирать высоту.
Внизу в темной бездне угадывались лесные массивы, извилины реки, темные провалы водоемов. Штурман самолета заглянул в салон и предупредил: вышли в район заданной цели. Парашютисты поднялись. Лейтенант, стоявший у двери самолета, обнял каждого из них, уходившего в неизвестность, хлопнул по плечу и скомандовал: «Пошел!» Купола раскрывшихся парашютов почти сразу поглотила тьма.
Франц и Бек должны были с помощью партизан добраться до ближайшей железнодорожной станции и сесть в эшелон с немецкими военнослужащими, шедший в Берлин. Экипировка и документы подтверждали, что солдаты-фронтовики направлялись в краткосрочный отпуск на свидание с близкими в Германии.
Большая подготовительная работа была проведена внешней разведкой прежде, чем парашютисты Франц и Бек смогли отправиться по указанному маршруту. После начала войны внешняя разведка создала свою собственную спецшколу — объект 1-го управления, на котором специально отобранных людей обучали пользованию рацией, прыжкам с парашютом и другим навыкам, необходимым для конспиративной деятельности в глубоком немецком тылу.
Для заброски в Берлин довольно быстро отыскали первую кандидатуру — Альберта Хесслера, непримиримого борца с фашизмом. Он родился в 1910 году в семье немецкого рабочего, рос и воспитывался в нужде, не позволившей ему получить законченное среднее образование. Рано начав работать по найму, он сполна познал, что такое непосильный труд и каково жить, не получая даже минимальной оплаты. Девятнадцатилетний А. Хесслер вступил в Компартию Германии, активно участвовал в деятельности Союза красных фронтовиков и движении солидарности с бастующими немецкими рабочими. Штурмовики схватили молодого коммуниста во время одной из акций протеста, но затем по недосмотру выпустили. Альберт знал, что его уже разыскивают, и по согласованию с КПГ эмигрировал в Чехословакию. Когда страсти немного улеглись, Хесслер вернулся в Германию, чтобы продолжить борьбу и организовать антифашистское сопротивление среди молодежи Рурской области.
В 1935 году КПГ направила Альберта Хесслера на краткосрочную учебу в Москву. Из Советского Союза коммунист-интернационалист отправился сражаться против фашистов в Испанию в составе интербригады, где был политкомиссаром, а затем командиром роты. В схватках с испанскими и немецкими фашистами Хесслер проявил мужество и смекалку, снискал уважение товарищей, воевавших вместе с ним.
В июне 1937 года он получил серьезное ранение и долгие месяцы лечился в испанских, а затем французских госпиталях. Альберт не хотел залеживаться на больничной койке и, едва оправившись от ранения, в августе 1938 года включился в деятельность Союза свободной немецкой молодежи в Париже. Одновременно он стал корреспондентом молодежной редакции «Немецкой свободной радиостанции 29,8». Весной 1939 года КПГ приняла решение о направлении Альберта Хесслера для полного выздоровления в Советский Союз. Восстановив здоровье, он поступил на Челябинский тракторный завод, на котором трудились некоторые бывшие бойцы-интербригадовцы.
В Челябинске коммунист-интернационалист не только получил работу, но и повстречал свою судьбу. Врач завода Клавдия Ивановна Рубцова сразу же приглянулась Альберту, но он долго не решался с ней заговорить. Да и о чем можно было вести беседу, а о чем следовало пока молчать, он не знал. Неизбежное тем не менее произошло. В один прекрасный день Альберт, зайдя в кабинет врача, поинтересовался, что за книга лежит у нее на столе.
— Стихи Владимира Маяковского, — ответила Клавдия Ивановна.
— Интересные? Я, к сожалению, не читал.
— Обязательно прочтите, я уверена, что они вам понравятся. Это один из самых талантливых революционных поэтов.
После этой беседы молодые люди стали часто встречаться, а через некоторое время поженились. Они всегда вместе приходили и уходили со ставшего для них родным завода.
С начала войны А. Хесслер был мобилизован в войска НКВД. Оттуда он и прибыл в разведшколу для совершенствования своей подготовки.
А вот напарника для курсанта Франца, так стал именоваться Альберт Хесслер, долгое время не удавалось подобрать. Не то чтобы не было проверенных, надежных, идейно стойких людей, но требовалось, чтобы о них мало знали или позабыли в Германии, особенно в контрразведке. Если по первому пункту все обстояло благополучно, то второй сразу заставлял задуматься, а затем и отложить дело кандидата в сторону.
В апреле 1942 года в 1-е управление НКВД (разведка) поступило сообщение, что под Краматорском (Донецкая область) был пленен рядовой вермахта Роберт Барт, 1910 года рождения, заявивший о своей принадлежности к КПГ. По требованию Фитина Барт был доставлен из лагеря немецких военнопленных во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На допросах Барт заявил, что родился в семье типографского рабочего, поступил учеником наборщика в типографию коммунистической газеты «Роте фане». В 1930 году был принят в члены КПГ и активно занялся политической деятельностью, в частности в красных профсоюзах. В 1933 году был арестован полицией за незаконное хранение оружия и пробыл в заключении один год. Выйдя на свободу, пополнил ряды безработных. Перебивался случайными заработками. Вступил вторично в брак с Анной, с которой был давно знаком. К ней Роберт испытывал глубокие чувства и с большой нежностью рассказывал о том, какой она необыкновенный человек и редкая женщина. В 1939 году Барт был призван в армию, с 1941 года находился на Восточном фронте. Имел воинскую специальность радиста.
Под Краматорском Барт попал под заградительный огонь советской артиллерии и остался в воронке от разорвавшегося снаряда. Когда подошли красноармейцы, он сдался в плен.
— Хватит, повоевал за фюрера. Рад, что наконец нахожусь среди советских людей! Немало солдат думают, как я, но они не решаются нарушить присягу Гитлеру, жестокому и вероломному человеку. Надо расшевелить их сознание, убедить в том, что Гитлер и Германия — это разные понятия. Я думаю, что можно достучаться до немецкого военнослужащего.
— Вы готовы содействовать этому?
— Безусловно, если представится случай.
Находившиеся в СССР немецкие коммунисты-эмигранты подтвердили, что Роберт Барт состоял в КПГ, за революционную деятельность арестовывался, работал в органе КПГ «Роте фане».
Первичная проверка подтвердила первоначальное впечатление: оснований для сомнений в Барте нет. Под псевдонимом Бек он был зачислен в разведшколу. С лета начались занятия с А. Хесслером и Р. Бартом по специальной программе, разработанной с учетом сложности предстоящего задания. В обучении Франца и Бека, помимо специалистов, участвовали Коротков и кадровые офицеры, до войны работавшие в легальной резидентуре внешней разведки в Берлине.
Наряду с учебой, сотрудники школы приглядывались к своим питомцам, старались глубже понять побудительные мотивы, по которым они пошли на сотрудничество с разведкой и взялись за выполнение рискованного задания. Изучали оттенки их политических взглядов, деловые и морально-волевые качества.
Коротков доложил Фитину, что подготовка парашютистов идет по намеченному графику, без срывов и к началу августа будет завершена. В план подготовки были включены и такие аспекты, как создание безупречной легенды для Франца и Бека, объясняющие, где и как они воевали, почему оказались в отпуске в Берлине. Не исключалось, что оба могли попасть в руки германской контрразведки. В этом случае не следовало показывать, что они знакомы друг с другом, и каждому излагать свою, самостоятельную версию. Франц мог бы рассказать, если его вынудят к этому, часть своей биографии, известную гестаповцам, а также сообщить, что прошел перед заброской в немецкий тыл спецкурсы под Куйбышевом, что вместе с ним обучалось еще четыре человека, что старшим в группе был некий Васильев. В описании курсантов Франц мог дать волю своей фантазии, но не иметь кого-либо конкретно в виду из своих друзей.
Поделиться книгой: