Основы русской филологии. Курс лекций

Далее следуют известные каждому современному российскому школьнику слова о качествах языка, которые сегодня должны были бы быть названы «коммуникативными качествами речи»: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но есть ли бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков» [Ломоносов 1952: 391].

Действительно, если оценивать употребление термина язык в данном тексте с позиций современной науки, то фраза «говорить прилично (пристойно)», конечно, относится более к речи, нежели к языку, поскольку касается конкретности употребления языка, а это и есть речь, а перечисленные свойства языка – не что иное, как качества речи.

Заметим, a propos, что определения наук в истории русской филологии даются обычно как раз через «качества речи» (ср. у Михаила Усачева, чью «Риторику» переработал М. В. Ломоносов: грамматика – наука «добре глаголати», т. е. о хорошей и правильной письменной и устной речи, риторика – «наука добре, красно и пристойно глаголати», т. е. добавляются к правильности речи качества украшенности и уместности).

Но поскольку нас в ломоносовском тексте интересуют как раз три термина язык—речь—слово, то посмотрим дальнейший текст. М. В. Ломоносов доказывает верность предыдущего рассуждения обращением к упражнению в «российском слове» (здесь и далее курсив и подчеркивания мои. – В. А.), а говорит об использовании языка в речи:

«Меня долговременное в российском слове упражнение о том совершенно уверяет. Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке» [Там же: 392]. Термин слово имеет здесь смысл конкретного употребления языка в тексте. «Упражнения в слове» – это работа над созданием текста, упражнения в речи, работа над языком. М. В. Ломоносов употребляет слово язык в значении совокупности средств выражения, используемой данным национальным коллективом (народом). Сделано это вполне в соответствии с традицией письменной культуры, показавшей сходство понятий язык и народ. В то же время далее встречается и третий, интересующий нас термин – речь – в значении распространенного текстового образования, которое создается определенными средствами, имеющимися в распоряжении у данного народа:

«Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличныя естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, то не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем» [Там же: 392].

Более всего нас должно заинтересовать дальнейшее: «Кто отчасу далее в нем углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове, тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море. Отражаясь в оное, сколько мог я измерить, сочинил малый сей и общий чертеж сея обширности – Российскую грамматику, главные только правила в себе содержащую» [Там же: 392].

Таким образом, М. В. Ломоносов намечает существование некоей философии слова, основные правила которой изложены в грамматике. Грамматика, по мысли М. В. Ломоносова, является основой для последующих употреблений языка в слове и речи, при этом слово может пониматься и в широком смысле – как «обширное поле» словесно-речевой деятельности человека. Тот факт, что грамматика является основой для последующих действий с языком, которые, собственно, и становятся речью, ясно представлен в последующем рассуждении, когда М. В. Ломоносов обращается к сферам общения или родам наук, существовавшим в XVIII столетии: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики. И хотя она от общего употребления языка происходит, однако правилами показывает путь самому употреблению» [Там же: 392].

Венчает это предисловие стилистически возвышенное пожелание наследнику Павлу Петровичу: «…да возрастет и российского слова исправность в богатстве, красоте и силе к описанию славных дел предков ваших…» [Там же: 393]. Как видим, стилистическая возвышенность употребления термина слово начиналась в ломоносовское время и сохраняется поныне.

В дальнейшем М. В. Ломоносов сделал несколько важных замечаний относительно философии слова. Текст самой «Российской грамматики» начат «Наставлением первым „О человеческом слове вообще“». Как видно уже по самому началу этого раздела, М. В. Ломоносов фиксирует общефилософские суждения, которые, с одной стороны, были достаточно общими для его времени, с другой стороны, утверждали понимание человека как существа, в характеристике которого главное – «слово». Вот как пишет об этом сам ученый:

«По благороднейшем даровании, которое человек среди прочих животных превосходит, то есть правителе наших действий – разуме, первейшее есть слово, данное ему для сообщения своих мыслей» [Там же: 394]. Итак, первое, чем человек обладает и чем превосходит других существ, – разум, управляющий нашими действиями, разум же выражается в слове, цель которого «сообщение мыслей». Кроме того, что в этих рассуждениях вполне явлена логосическая традиция, ибо Логос есть единство «разума (мыслей) и слова», нельзя не видеть современности этого определения, ибо «со-общение» (именно так было переведено латинское слово commimicatio в первой русской «Риторике» XVII в. [Аннушкин 2006: 287]) как раз соответствует идее коммуникативности, на которой построено все обучение речи во второй половине XX столетия.

Обратим внимание и на то, что термин слово имеет в ломоносовском труде значение самой способности выражать мысли в устно-речевой форме. М. В. Ломоносов пишет: «Но как велика творческая премудрость: одарил нас словом, одарил слухом!» [Ломоносов 1952: 395]. Понятно, что слово здесь понимается не просто как понятие или единица языка, а как нечто большее – сама творческая способность человека мыслить и выражать мысль в речи.

Присутствует в ломоносовской теории и идея знаковости. Современному исследователю хотелось бы написать: «знаковости языка», однако у М. В. Ломоносова в тексте речь идет именно о знаковости «слова»: «Правда, что кроме слова нашего, можно бы мысли изображать через разные движения очей, лица, рук и прочих частей тела…» [Там же: 393]. М. В. Ломоносов как раз вдохновенно пишет о возможности человека сообщаться словами в «разговоре», так что глава 1-я «О голосе» данного Наставления повествует о слове как устной речи: «К образованию (а образованием названо у М. В. Ломоносова «изменение голоса» как индивидуальное выражение голосовых особенностей каждого человека или народа, которые узнаются на слух. – В. А.) принадлежит и слова человеческого выговор», где выговором называется изменение голоса с «изображением… голосов разных животных и бездушных вещей» [Там же: 398].

В следующей, 2-й главе «О выговоре и неразделимых частях человеческого слова» употребление терминов слово и язык ясно подтверждает их понимание как инструментов создания устной речи: «Хотя не все сии изменения, однако великую часть оных имеет в себе человеческое слово. Толь многих народов, разным странам обитающихся, разные языки каких отмен не имеют! Показывают сие многие азиатические, африканские и американские народы, которых языки больше на шум других животных, нежели на человеческий разговор, походят, как о том многие описания путешествий свидетельствуют» [Там же: 398].

«Неразделимыми частями слова», как выясняется из повествования, называется примерно то, что сегодня было бы названо наименьшей единицей языка, т. е. той, «в которой в неразделимое по чувствам время ни напряжением, ниже повышением ничего отменного произвести невозможно» [Там же: 398]. К ним будут относиться как отдельные начертания букв, так и отдельные «движения органов» в производстве устной речи.

«Неразделимые части слова» затем, как говорится в главе 3, могут подвергаться операции «сложения», в результате которой «склады» образуют «речение». Ломоносовское речение понимается также как слово в обозначении отдельной лексемы – о соревновательности двух терминов-синонимов (речение и слово) в назывании отдельного понятия будет сказано чуть ниже.

В главе 4 М. В. Ломоносов переходит к «знаменательным частям человеческого слова», вновь повторяя идею о том, что «слово дано для того человеку, чтобы свои понятия сообщать другому» [Там же: 406]. А поскольку человек «понимает… и сообщает другому идеи вещей и их деяний», то основные «изображения словесные вещей бывают либо именами, либо глаголами». Они и называются «знаменательными частями слова» [Там же: 398]. Обращаем внимание на то, что сегодняшние части речи названы частями слова.

Современный исследователь находит много необычного в употреблении традиционных сегодняшних терминов, которые претерпели исторические изменения. Так, в значении «коммуникации», «контакта», «связи» употреблено слово «обращение»: «Обращение мыслей человеческих, для которых взаимного сообщения служит слово…» Подводя итог сделанной классификации, М. В. Ломоносов делает вывод: «Посему слово человеческое имеет осмь частей знаменательных: 1) имя для названия вещей; 2) местоимение для сокращения именований; 3) глагол для названия деяний… и т. д.» [Там же: 408]. Конечно, в данном случае нельзя не заметить, что М. В. Ломоносов, развивая новое учение, вполне сохраняет верность классической традиции, где было принято описывать «осмь частей слова» (как известно, самым популярным сочинением в Древней Руси была грамматическая статья «О осми частех слова»).

Аналогом слова в основном современном значении этого лингвистического термина («основная структурно-семантическая единица языка, служащая для наименования предметов и их свойств, явлений, отношений действительности, обладающая совокупностью семантических, фонетических и грамматических признаков, специфичных для данного языка» [Русский язык 1997: 496]) был термин «речение». Это доказывается следующими контекстами.

Звуки у Ломоносова названы «неразделимыми частями слова». Они бывают «самогласные» и согласные. «Таковые неразделимые части слова изображаются… различными начертаниями, которые называются по нашему буквами» [Ломоносов 1952: 398]. Затем в описании М. В. Ломоносов называет эти «неразделимые части слова» (звуки) – буквами, а из «неразделимых частей слова», согласно его теории, составляются «склады» (в современной терминологии – слоги). Из складов «состоит речение» [Там же: 403]. Одна из последующих глав так и названа «О складах и речениях» [Там же: 403].

Таким образом, в ломоносовском описании «неразделимая часть слова», т. е. речи, – это звук и ее начертание – «буква»; «склад» – это современный слог, «речение» – это современное слово. Термин слово у М. В. Ломоносова принимает более широкое значение: это и словесный дар, свойственный человеку, и речь, и вся совокупность словесных произведений, которая получается в результате творческой деятельности человека, и отдельное «речение» как понятие, единица языка.

Любопытно, что изменение термина «речение» и замена его термином слово в значении единицы языка, понятия, отрезка текста произойдет уже в конце XVIII столетия, что будет отмечено в «Словаре Академии Российской» 1789–1793 гг., о котором речь пойдет ниже.

§ 2. Термины язык—речь—слово в русской лексикологии и лексикографии XVIII–XIX веков

Термины язык—речь—слово получили всестороннее описание в русской лексикологии и лексикографии раннего периода развития русской филологической традиции. Покажем эволюцию данных терминов на примере наиболее авторитетных словарей: «Словаря Академии Российской» 1789–1794 гг. (далее САР) и «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля.

Прежде всего отметим, что в определениях слова язык в САР невозможно искать современного значения системы языка или чего-либо подобного. Приведем данные Словаря Академии Российской 1789–1794 гг., чтобы почувствовать стилистику и содержание словарных определений этого первого научного лексикографического опыта в России. Слово язык имеет следующие значения: «1) Совершенно мясистая, во рте у животного лежащая и от других отделенная часть…; 2) Наречие; слова и образ речи употребительныя каким-либо народом. Российской, Аглинской, Латинской язык…; 3) Оговорщик, колодник, оговаривающий других сообщников в своем преступлении; 4) Пленник…; 5) Народ, племя». В словах, образующих гнездо, также просматриваются положительные и отрицательные возможности использования языка: «благоязычие – красноречие; языковредие – злоречие во вред себе и другим; злоязычие – злословие, злоречие; косноязычие – гугнивость, заикливость; медленноязычный – то же, что косноязычный».

Термин речь в «Словаре Академии Российской» определен следующим образом: «1) Слово, или собрание многих слов, выражающих какий-либо смысл. Остроумная, колкая речь; 2) Выговор, выражение словом. Плавная, тихая речь; 3) Рассуждение изустно, пред кем предлагаемое или сочиненное. Сочинить речь. Поздравительная речь; 4) Жалоба, донос, вина».

Значения термина слово по сходству формулировок с термином речь ясно показывают, что их писал один человек, ср.: «СЛОВО —…1) Всякое речение, состоящее из известнаго числа складов и служащее знаком какой-либо вещи. Слово первообразное, производное. Слово простое, сложное…; 2)…собрание речений, заключающих какий-либо смысл; 3) Обещание, уверение. Честное слово. 4) Речь, проповедь, беседа…. Слово похвальное; 5) В торгу берется за цену, которую требует… кто за какую-либо вещь; 6) В книгах Св. Писания под именем сим разумеется Сын Божий».

Из приведенного сопоставления обратим внимание на совпадение значений терминов речь и слово, которое присутствует и в современном языке. Вот как можно реконструировать мысль автора этого текста: прежде всего синонимику двух понятий подтверждает тот факт, что «речь» определяется в 1-м значении как «слово». Затем следуют синонимические обороты, причем очевидно, что автор пытался их избежать, употребляя другие слова, ср.: речь – «собрание многих слов, выражающих какий-либо смысл», а слово – «собрание речений, заключающих какий-либо смысл».

Другое совпадение – в понимании обоих терминов как жанра публичного монолога: речь – «рассуждение изустно пред кем предлагаемое или сочиненное», а слово – «речь, проповедь, беседа, изустно предлагаемая». Как видим, не просто одно определяется через другое, но и формулировки определений повторяют друг друга.

Приведем еще одно наблюдение, которое необходимо сделать, чтобы представить эволюцию терминов слово и речение по сравнению с более ранними сочинениями М. В. Ломоносова. С целью ухода от тавтологии в определении слова (слово – собрание слов…) оно определяется в САР как «собрание речений». На наш взгляд, окончательный переход к определению совокупности звуков как слова от предшествовавшего ему термина речение произошел как раз в Словаре Академии Российской. Если слово определяется в нем через «речение», а затем получает разветвленную сеть значений, то речение определяется только как «слово» с примером «речение простое, сложное» [Словарь Академии Российской 2004: IV, 120]. Это означало если не умирание, то по крайней мере угасание термина речение в значении «отдельное слово текста». Между тем еще в научном лексиконе М. В. Ломоносова термин речение был одним из наиболее активных. Говоря об отдельных словах, он всегда употреблял именно речение.

* * *

Изучение определений терминов язык—речь—слово в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля показывает, что выдающийся лексикограф не мог не испытывать влияния прежних определений и в то же время богато дополнял статьи собственными новыми данными. Поскольку Словарь не имел специального научного направления, научно-терминологические определения скрыты внутри статей, например, определение языка композиционно построено так же, как в Словаре Академии Российской:

«ЯЗЫК, м. – мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознанья вкуса ея, а также для словесной речи, или у животных для отдельных звуков» [Даль 1984: IV, 674]. После этого определения имеется множество примеров (без определений) метафорического применения термина язык в разных предметах народного быта: язык колокола; язык, язычок органа; язычёк (рыба); язычёк (растение)…» и мн. др.

Затем следует переход к филолого-лингвистическим объяснениям термина язык:

«Язык, словесная речь человека;

Совокупность всех слов народа и верное их сочетанье для передачи мыслей своих. Наречие, взявшее верх над прочими, сродными наречиями, зовут языком;

Способность или возможность говорить. Немой без языка;

Слова, а более постановка и связь их, образ, способ выраженья, свойственный кому лично. Язык Пушкина, Крылова…;

Строй, слог и самый выбор слов, при различном их образовании, глядя по предмету, о коем говоришь и по принятому обычаю. Язык книжный, высокий, строгий; язык разговорный, простонародный…»

Кроме того, конечно, сохраняется значение язык «народ» («чужой народ, иноверцы, иноплеменники») и «язычники, идолопоклонники» [Там же: 675].

Обращаем внимание на то, что все эти значения будут переосмысляться в современных словарях литературного языка, причем главным добавлением, конечно, станет осознание языка как системы знаков. В то же время «уйдет» очень многое из мелких значений языка, связанных с отдельными предметами народного быта.

Термин слово в Словаре В. И. Даля сохраняет все предыдущие исторические значения и получает развернутые и точные определения: «СЛОВО – исключительная способность человека выражать гласно мысли и чувства свои; дар говорить, сообщаться разумно сочетаемыми звуками; словесная речь. Человеку слово дано, скоту немота. Слово есть первый признак сознательной, разумной жизни.

Сочетанье звуков, составляющее одно целое, которое означает предмет или одно понятие. Слова, означающие предмет, называются существительными.

– Разговор, беседа;

– Речь, проповедь, сказание» [Там же: 222].

Характерны соотнесения обоих терминов с науками – их определения показывают, что после середины XIX века произошло существенное разделение словесных наук и лингвистики:

«Слово – словесный… Словесные науки, ведущие к изучению слова, речи, правильного и изящного языка» [Там же: 223];

«Язык – языковеденье, языкознание – ср. филология и лингвистика, изучение древних или живых языков» [Там же: 675].

Конечно, в науке XIX века нет и намека на речеведческие науки или науки о речи. Описание термина речь начато сопоставлением с термином речение. Вот как выглядят эти определения у В. И. Даля:

– «РЕЧЕНЬЕ ср. РЕЧЬ – слово, изреченье, выраженье;

– Речь, что-либо выраженное словами, устно или на письме; предложенье, связные слова, в коих есть известный смысл;

– Говор, высказываемое кем-либо. Ваша речь впереди, дайте высказаться другому.

– Говор, наречие, способ выраженья и произношенья. У него речь бойкая, плавная, тихая;

– Разговор, беседа, смысл говоримого;

– Слово, проповедь, устное обращенье к слушателям, наставленье, поученье, рассужденье, изложенье, объясненье чего. Губернатор открыл заседанье речью» [Там же: 94].

Таким образом, в Словаре В. И. Даля обнаруживается много схожих значений данных терминов, которые повторяются в разных статьях. Так, термины язык и слово имеют общие определения: «словесная речь», «способность» (говорить или выражать мысли и чувства); термины язык и речь имеют общее: «способ выраженья»; термины слово и речь имеют общее: «разговор, беседа», «проповедь», т. е. жанр устной монологической речи (Слово или Речь о чем-либо). В то же время даже в описании схожих значений В. И. Даль разнообразен в словах и тонкостях смысла каждого из описываемых терминов, он дополняет индивидуальный смысл каждого термина многими примерами и пословицами.

§ 3. Термины язык—речь—слово в трудах ученых-филологов первой половины XIX века

Конец XVIII – начало XIX столетия – время интенсивного развития в западной науке идей нового нарождающегося языкознания, которые шли, в основном, из Германии, Англии и Франции. Одновременно это период самостоятельного творчества российских ученых, в котором можно увидеть множество не только самостоятельных идей, но и самостоятельной терминологии, которую смело можно определить как национальное выражение российской отечественной культуры.

Современные учебники по истории русского языкознания обычно излагают идеи западных ученых, мало касаясь системы наук и терминологии, которая имеется в отечественных руководствах по филологическим дисциплинам. Конечно, в российских грамматиках или риториках этого периода мы не найдем предваряющих определений того, что есть язык, или речь, или слово, однако внимательное прочтение учебников грамматики, словесности, риторики позволяет ясно представить, как объяснялись эти термины.

Считаем чрезвычайно важным представить сегодня, каким был взгляд на природу словесности как основной науки, которую изучали в отечественных школах и университетах, и какую роль в этой системе знания играли исследуемые нами понятия язык—речь—слово. Действительно, курса «языкознание» в это время не существовало ни в школах, ни в университетах, а, например, в Царскосельском лицее изучался курс российской и латинской словесности, который обычно предварялся курсом грамматики, а продолжался курсами риторики и словесности. При этом ученики обязаны были изучить основные понятия (то, что мы назвали бы «стандартом образования»), и эти понятия значительно отличаются от тех, которые известны сегодняшнему филологическому образованию. Поэтому наша задача – последовательное прочтение основных университетских учебников с исследованием в этих трудах интересующей нас терминологии, которая несомненно являлась базовой для развития языковой личности человека на рубеже XVIII—XIX вв.

По-видимому, одним из первых учебников, в котором отразилась реформа, проведенная создателями Словаря Академии Российской 1789—1794 гг., проанализированного в предыдущей главе, явился учебник А. С. Никольского «Основания российской словесности» (1807). Этот учебник был одним из наиболее популярных, поскольку претерпел 7 переизданий до 1830 г.

Именно в этот период происходит рождение и формирование термина словесность, которому, по нашему предположению, впервые было дано определение в Словаре Академии Российской. Предполагаем, что оно и послужило стимулом к дальнейшему развитию данного термина. В Словаре Академии Российской словесность находит толкование в гнезде «слово»: – «1) Знание, касающееся до словесных наук. Силен в словесности; 2) Способность говорить, выражать» (Словарь Академии Российской 2004: V, 536).

Словесность образует, согласно учебнику А. С. Никольского, две науки: грамматику, научающую «правильному употреблению слов», и риторику, показывающую «способ, как располагать и изъяснять мысли». Прежде чем дать определения этим наукам, А. С. Никольский излагает, как «действует или должен действовать наш разум в познании вещей или предметов, о коих свои понятия выражаем словами» [Никольский 1807: I, 2–10]. Эти действия разума человеческого объясняются в логических терминах понятие, рассуждение, умозаключение. Таким образом, вступление в «основания словесности» явилось краткой логикой с изложением законов мысли или разума.

1-я часть – «Грамматика» – оказалась у А. С. Никольского достаточно традиционной, включающей объяснения букв, слогов, 8-ми частей речи, законов правописания, произношения слов и стихосложения. 2-я часть – «Риторика» – сосредоточена на периодах, тропах, фигурах, хрии, учении о слоге; из прозаических видов словесности (они еще так не названы) проанализированы письма и «расположение больших слов»: «риторическое слово (oratio) и философское рассуждение». Виды поэзии (глава 9) также включены в риторику (см. подробнее [Аннушкин 2002: 232—245]).

Это краткое описание потребовалось для того, чтобы показать, в каком контексте существуют интересующие нас термины. Так, обнаруживается, что термин язык вообще не употребляется ни в грамматике, ни в риторике. Несомненно, что более частым и одним из основных в учебнике является термин слово: словесность понимается как дар слова, и понятно, что слово понимается здесь не как единица языка в современном понимании, а как способность выражать мысли словами.

Учение о словесности излагает «правила, которые показывают, как употреблять эту способность». Характерно предварение грамматического учения основными понятиями логики, которая излагает «действия разума человеческого» в реализации этой способности «словами». При определении того, что есть понятие, находим и определение слова:

«Что есть слово? – Всякое понятие, выраженное голосом или на письме, называется словом, или речением (terminus)».

Таким образом, мы вновь обнаруживаем два основных значения термина слово: 1) дар излагать мысли с помощью речи, языка, голоса; 2) отдельное понятие, выраженное голосом или на письме.

При изложении риторики наконец встречается термин речь: «Изъясняя мысли свои, мы всегда имеем какую-нибудь цель, к коей клонится наша речь: сия общая цель не иное что есть, как логическое предложение, которое в сем случае называется основательным или главным, а те предложения, которые приискиваем для изъяснения или подтверждения первого, именуются придаточными». И далее объясняются способы распространения предложений: «Для ясности и полноты в речи надлежит каждое из вышеозначенных предложений распространять и увеличивать…» Распространение логического предложения называется у ораторов «периодом, которое есть основание всякой речи». Таким образом, термин речь у А. С. Никольского имеет значение распространенного текста, в котором развиваются и утверждаются какие-либо мысли.

Не менее выразительно перечисленные значения данных терминов изложены в «Опыте риторики» Ивана Степановича Рижского (1796). И. С. Рижский был учителем Санкт-Петербургского горного кадетского корпуса, где он написал свои основные труды (сегодня память о нем бережно хранится в Санкт-Петербургском горном институте), а с 1811 года – первым ректором Харьковского университета. Его учебник начат выразительной фразой, показывающей понимание силы слова классиками русской филологии:

«Силою слова проницать в душу других, повелевать их умами, растрогать их чувствительность разительным изображением нравственного, восхитить их воображение живейшим выражением вещественного изящества есть искусство красноречия, составляющее предмет риторики» (цит. по [Аннушкин 2002: 242]). Тот факт, что термин слово начинает иметь большее значение, нежели «простое слово», показывает рассуждение о необходимости развивать ум и вкус, а не только опираться на «пылкое воображение и чувствительное сердце». Если не иметь просвещенного ума, то «слово бывает то недостаточно, то избыточно до излишества». Можно предположить, что речь идет не только о монологической публичной речи, но и о всякой речи или тексте, которые выражаются словами. Таким образом, и здесь термин слово понимается как распространенная речь.

Очевидно, что новый взгляд на словесные науки, среди которых словесность оказалась главной, утвердился в начале XIX в. При этом наблюдалось интенсивное развитие научной мысли, которое недостаточно прослежено в современной филологической науке. В начале этого периода более издаются «грамматики» и «риторики», а затем, а именно с начала первого десятилетия XIX в., – учебники словесности, которые впоследствии получат названия теории словесности и истории русской словесности. Поскольку нас интересуют термины язык—речь—слово, то мы остановимся именно на толковании этих терминов в наиболее популярных учебниках того времени.

Безусловно, одним из таких учебников был разошедшийся в списках трактат М. М. Сперанского «Правила высшего красноречия» (1792). В бытность свою профессором риторики в Александро-Невской лавре он написал этот трактат как своеобразную программу речестилевого преобразования России. Прежде всего обратим внимание на то, что к концу XVIII столетия уже не было сомнений относительно того, что слово «красноречие», утвержденное в науке М. В. Ломоносовым, рассматривалось как более предпочтительное по сравнению со словом «краснословие», бывшим более популярным в конце XVII века и, видимо, даже в петровское время. Поэтому и в названии трактата звучит слово «красноречие», а не «краснословие». Но затем последовательные выборки позволяют с уверенностью сказать, что термин слово и здесь более предпочтителен в сравнении с термином речь, а тем более с термином язык: ср., например, в названиях глав: «…О страстном в слове; …О расположении слова…» [Сперанский 1844: 5].

Посмотрим употребление терминов в самом тексте:

Риторика есть «наука изъяснять из природы души те поражения, которые мы испытываем при слове…»;

«Разделив предметы речи на несколько известных статей, они мнили тем оказать существенную услугу человеческому слову»;

«Главный предмет церковного слова, так как и красноречия, есть тронуть сердце…»;

«Доказательства… в слове суть то же, что кости и жилы в теле»;

«Под страстным в слове я разумею сии места, где сердце оратора говорит сердцу слушателей, где воображение воспламеняется, где восторг рождается восторгом»;

«Все мысли в слове должны быть связаны между собою так, чтобы одна мысль содержала в себе, так сказать, семя другой»;

«Слово есть род картины… без красок картина будет мертва…» (цит. по [Аннушкин 2002: 220, 222–224, 227, 228]).

Во всех приведенных случаях термин слово употреблен в значениях «самая речь», «способность говорить», «целый текст».

Слово в значении «отдельное понятие» (единица языка) встретилось лишь однажды: «…каждое понятие, каждое слово, каждая буква должны идти к сему концу (цели. – В. А.), иначе они будут введены без причины…» (цит. по [Аннушкин 2002: 227]).

Термин речь также встретился в значениях «целый текст», «способность говорить», но по частотности употребления явно уступает термину слово:

«…Чтоб целая речь в ушах просвещенных имела свое действие мало к сему бросить по места искры чувствия и силы…»;

«Разделив предметы речи на несколько известных статей, они мнили тем оказать существенную услугу человеческому слову»;

«Прекраснейшая речь без движения делается мертвою…» (цит. по [Аннушкин 2002: 219, 226, 230]).

Термин язык встретился при описании правил произношения и телодвижения. Очевидно, что этот термин уже имел переносный смысл «знак, символ чего-либо», поэтому автор использует его при объяснении мимики и жестов:

«Язык лица всегда был признаваем вернейшим толкователем чувствий душевных».

Язык по-прежнему связывается прежде всего с характером произношения в устной речи:

«Язык твердый, выливающий каждое слово, не стремительный и не медленный, дающий каждому звуку должное ударение, есть часть, необходимо нужная для оратора» (цит. по [Аннушкин 2002: 230]).

Теоретическое обоснование отсутствовало в трудах М. М. Сперанского. Более четкое определение данных терминов обнаруживается в трудах начала XIX в., в частности в трудах профессора Московского университета Алексея Федоровича Мерзлякова. В самом начале его «Краткой риторики» (1809) представляется понимание интересующих нас терминов и перечисляются основные словесные науки:

«Под словом речи вообще разумеется всякое словесное выражение наших мыслей и чувствований, расположенное в некотором определенном порядке и связи. Порядок и связь отличают искусственную речь от языка. Под словом языка, в пространном смысле, понимать надобно все правила речи, составляющие теперь три особенные науки: логику, или диалектику, которая учит думать, рассуждать и выводить заключения правильно, связно и основательно; – грамматику, которая показывает значение, употребление и связь слов и речей, – и риторику, которая подает правила к последовательному и точному изложению мыслей, к изящному и пленительному расположению частей речи, сообразно с видами каждого особенного рода прозаических сочинений» (цит. по [Аннушкин 2002: 248]).

Итак, речь – словесное выражение наших мыслей и чувствований. Она названа «искусственной», т. е. предполагающей искусство составления, в отличие от языка, которым пользуются в устной речи и который не требует искусства. Но язык «в пространном смысле» объединяет все основные словесные науки (грамматику риторику и логику).

Слову речь приписываются кроме общего значения словесного выражения мыслей значения отдельных видов и форм речи: публичных ораторских речей, когда начинается глава «Речи ораторские», и письменной речи, когда речь идет о «сочинении писем»:

«Слово речь в тесном смысле означает рассуждение, составленное по правилам искусства и назначенное к изустному произношению» (цит. по [Аннушкин 2002: 257]);

«Письмо есть не что иное как письменная речь одного лица к другому отсутствующему» [Там же: 253].

Таким образом, согласно А. Ф. Мерзлякову, существуют пространный смысл словаречь («словесное выражение наших мыслей») и узкий («тесный») смысл: устное ораторское «рассуждение» или «письменная речь».

Очевидно, что термин речь начинает приобретать значение научного термина, в то время как термин слово остается в прежней системе понятий. Термин язык в этом описании почти не задействован.

В дальнейшем описании применяем метод последовательного рассмотрения употребления отдельных терминов слово—язык—речь у разных авторов. В этом качестве были избраны следующие ученые-классики, создатели курсов риторики и словесности с 1813 по 1850 г.: Л. Г. Якоб, Н. И. Греч, Я. В. Толмачев, Н. Ф. Кошанский, А. И. Галич, И. И. Давыдов, В. Т. Плаксин, К. П. Зеленецкий. Поскольку каждый из перечисленных ученых является классиком русской филологии (и часто незаслуженно забытым), дадим краткую характеристику биографии и трудов каждого из этих ученых-русистов: