Генерал Брусилов. Лучший полководец Первой Мировой войны

Теперь вполне уместным будет вопрос о том, как сам Брусилов оценивал результаты наступления войск Юго-Западного фронта и какую оценку они получили из уст императора и других крупных военачальников русской армии.

Временное затишье.

Сразу же нужно сказать, что в отношении своих действий как военачальника Алексей Алексеевич был очень прямолинеен. Он писал: «По тем средствам, которые имелись у Юго-Западного фронта, он сделал все, что мог, и большего выполнить был не в состоянии – я, по крайней мере, не мог. Если бы вместо меня был военный гений вроде Юлия Цезаря или Наполеона, то, может быть, он сумел бы выполнить что-либо грандиозное, но таких претензий у меня не было и быть не могло».

В то же время он был вынужден признать, что намеченной задачи его войска не выполнили. Объясняя причины, он в своих мемуарах, написанных уже в советский период, останавливается на нескольких моментах.

В том, что наступление Юго-Западного фронта не было развито до стратегических масштабов, Брусилов винит всех, кроме себя самого. Он прямо пишет, что командующий Западным фронтом генерал А. Е. Эверт не поддержал это наступление, так как из-за чувства зависти не хотел ему помогать. Также он обвинял и командующего Северным фронтом генерала А. Н. Куропаткина и Верховного главнокомандующего императора Николая II, а заодно и весь строй императорской России. Он писал: «Будь другой Верховный главнокомандующий – за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки». И несколько ниже: «Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооруженной силой и не только не управляла событиями, а события ею управляли, как ветер управляет колеблющимся тростником». И еще далее: «…при таком способе управления Россия, очевидно, выиграть войну не могла».

О том, что наступление войск Юго-Западного фронта было выражением всенародного порыва и в определенной мере шло вразрез с планами императора, говорит и такая его запись: «Все это время я получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Всё всколыхнулось. Крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция, учащаяся молодежь – все бесконечной телеграфной лентой хотели мне сказать, что они – русские люди и что сердца их бьются заодно с моей дорогой, окровавленной во имя родины, но победоносной армией. И это было мне поддержкой и великим утешением. Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией… И только несколько дней спустя мне подали телеграмму от государя, в которой стояло всего несколько сухих и сдержанных слов благодарности».

Второй причиной незавершенности наступления Юго-Западного фронта Брусилов считал недостаток авиации, которая не смогла отвоевать у противника господство в воздухе и, следовательно, вести эффективную разведку и корректировать огонь артиллерии.

В качестве третьей причины он рассматривает низкие боевые качества командного состава Гвардейской армии, переданной на усиление Юго-Западному фронту во время наступления. Он пишет: «Прибывший на подкрепление моего правого фланга гвардейский отряд, великолепный по составу офицеров и солдат, очень самолюбивых и обладавших высоким боевым духом, терпел значительный урон без пользы для дела потому, что их высшие начальники не соответствовали своему назначению. Находясь долго в резерве, они отстали от своих армейских товарищей в технике управления войсками при современной боевой обстановке, и позиционная война, которая за это время выработала очень много своеобразных сноровок, им была неизвестна…».

Император не очень высоко оценил заслуги А. А. Брусилова во время летнего наступления Юго-Западного фронта. Существует информация, что за успешное проведение этого наступления А. А. Брусилов большинством голосов Георгиевской думы при Ставке Верховного главнокомандующего был представлен к награждению орденом Святого Георгия 2-й степени. Однако император Николай II не утвердил этого представления. 20 июля 1916 года был издан указ о награждении его Георгиевским оружием с бриллиантами – шашкой с надписью «За поражение австро-венгерских армий на Волыни, в Буковине и Галиции 22–25 мая 1916 г.».

Сегодня, спустя много лет после описанных событий, мы имеем право говорить о том, что ни одной из поставленных в ходе кампании 1916 года целей, вопреки громким декларациям, наступление Юго-Западного фронта не достигло. Союзники, конечно, получили определенное облегчение, но и только. Под Верденом противник продолжал наступательные действия и перешел к обороне только в сентябре, после выступления Румынии на стороне Антанты. Италия от удара со стороны Австро-Венгрии спаслась своими силами, и массированного оттока с этих фронтов вражеских войск не произошло. Не были оттянуты дивизии врага и из полосы русского Западного фронта, которому поручался вначале главный удар кампании. Более того, брусиловское наступление поглотило и те силы, которые предназначались для масштабной операции в районе Барановичей.

Алексей Алексеевич писал: «Я русского солдата всегда любил и люблю, и эта любовь вынуждала меня кончать во что бы то ни стало начатое дело, чтобы кровь не была пролита даром… Я действовал по-своему, широким фронтом. Это моя метода, при которой наступление развивается от всего сердца, и никто не знает, где настоящее наступление и где демонстрация».

Но именно в этом наступлении «от всего сердца» был истреблен цвет русской армии – последний ее кадровый состав и лучшие части гвардии, преданные Родине, царю и присяге. На смену им пришли другие люди – великовозрастные резервисты и молодежь «без царя в голове». Запасный и ратник шли на войну не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы вернуться домой, к своему разоренному войной хозяйству. Поэтому самоубийственное истребление армии во время затянувшегося наступления Юго-Западного фронта вызвало чувство бурного негодования не только в российском обществе, но и среди генералитета.

Схема 8. Наступление войск 8-й армии Юго-Западного фронта 22 мая – 2 июня 1916 г.

Так, председатель IV Государственной думы М. В. Родзянко заявил: «Русское высшее командование либо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо если их имеет, то их не выполняет… Высшее командование не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготовлять наступление… Высшее командование не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах… Армия отчетливо сознает, что если эти причины не будут устранены, то победы мы, несмотря ни на какие жертвы, не добьемся».

Начальник штаба 8-й армии генерал-лейтенант П. С. Балуев писал: «Операция на Юго-Западном фронте велась при значительном превосходстве сил с нашей стороны, но тем не менее порыва едва хватило на учинение прорыва, дальше для использования не было уже ни сил, ни средств».

Командир 30-го армейского корпуса, затем командующий Добруджанской армией генерал от инфантерии A. M. Зайончковский отмечал: «Брусиловский прорыв действительно удался отлично, но когда мы вышли в поле, когда мы сбили с себя оковы неприятельских укрепленных полос, когда нам надо было маневрировать и мы встретились со злой волей противника в более разнообразных ее проявлениях, чем при прорыве, то стратегия отплатила за пренебрежение к ней и привела нас к ковельскому тупику… Традиционная судьба русского народа вытаскивать каштаны из огня для других не оставила его и в летнюю кампанию 1916 года. Она принесла больше пользы нашим союзникам, чем нам».

Командир 8-го Финляндского стрелкового полка полковник А. А. Свечин: «…Летняя операция 1916 г. является первым фактом, обусловившим разложение русской армии, проявившееся осенью и зимой этого года. Это разложение представляется крупным звеном цепи событий падения прежней государственности».

Начальник штаба 7-й армии генерал-лейтенант Н. Н. Головин: «Эти потери были тем более чувствительны, чем слабее было сознание в необходимости их для России… В народных массах доверие к правительству и вера в союзников были окончательно подорваны».

С точки зрения современного военного искусства наступление Юго-Западного фронта нужно оценивать с нескольких позиций.

Во-первых, нужно признать, оно стало крупнейшей успешной фронтовой наступательной операцией периода Первой мировой войны, несмотря на то что цели этой операции достигнуты не были. Но при этом нужно указать, что конкретных целей по глубине ни Ставкой, ни фронтом не ставилось. Из этого следует, что вся задача операции на ближайшую, последующую и конечную не делилась, а это значит, что рубежи ввода вторых эшелонов и способы действий на этих рубежах не назначались. Войска были направлены вперед и должны были действовать на свое собственное усмотрение. При этом нужно понимать, что в любой стратегической операции фронты и армии не могут рассматриваться как независимые организмы без координации их усилий по рубежам, времени и способам выполнения задач.

Во-вторых, выбор самостоятельно командующими армиями участков прорыва привел к тому, что в ряде случаев они оказались оторванными друг от друга. Поэтому даже относительно высокие плотности сил и средств, достигавшие от 3 до 5 тысяч штыков и 15–50 орудий на 1 км фронта, не всегда давали положительные результаты. Безусловно, эффект мог быть значительно выше, если бы наступление велось усилиями не одной, а двух армий при условии, что участки прорыва находились бы на их стыках.

В-третьих, при наличии больших масс конницы (в 8-й армии – 4-й и 5-й кавалерийские корпуса, в 9-й армии – 3-й конный корпус) они не использовались в качестве эшелона развития успеха, а спешившись, действовали как пехота. Кроме того, по воле Брусилова конница была загнана в болота. Поэтому она в данной операции не сыграла той роли, к которой постоянно готовилась в мирное время, – глубокими рейдами не изолировала район операции от постоянно прибывавших резервов противника. Это стало причиной и относительно невысоких темпов наступления соединений Юго-Западного фронта, в среднем от 1 до 6 км в сутки. При таких темпах противник получал возможность последовательно отводить свои войска на новые оборонительные рубежи, прорыв каждого из которых требовал больших жертв.

В-четвертых, Брусилов был настолько увлечен идеей наступления на Луцк и Ковель войск 8-й армии, что практически не обратил внимания на успехи левофланговой 9-й армии, которая могла создать реальную угрозу всей австро-венгерской группировке противника. При этом и наступление на правом крыле фронта велось недостаточно интенсивно, а 10-суточная пауза позволила противнику нарастить усилия на данном направлении.

В-пятых, общее соотношение потерь русских войск к потерям противника составило 2:1, но безвозвратные были гораздо выше. Это было вызвано тем, что почти из миллиона раненых в мае – октябре 1916 года в строй вернулось только 204 тысячи человек. Поэтому для восполнения понесенных потерь с осени 1916 года начали призывать на службу 16-17-летних подростков, составивших основное ядро запасных полков в 1917 году. Это не только обескровило русскую армию, но и существенно подорвало ее боевой дух.

И наконец, это рациональное использование прибывающих резервов, хотя сам Брусилов писал, что необходимых резервов фронт практически не получал, но архивные документы свидетельствуют совсем о другом. Так, известно, что с июня по сентябрь фронт был усилен Гвардейской (Особой) армией (1-й и 2-й гвардейские, Гвардейский кавалерийский, 1-й и 4-й Сибирский стрелковые, 26-й армейский корпуса). В это же время 8-я армия получила 5-й Сибирский стрелковый, 1-й армейский и 1-й Туркестанский корпуса, 50-ю и 78-ю пехотные дивизии. 9-я армия – 25-й армейский корпус, 59, 61, 64, 79, 108, 113-ю пехотную и Уссурийскую казачью дивизии. 3-я армия – 3 и 34-й армейские корпуса[47]. Это в общей сложности 36 пехотных и три кавалерийские дивизии, то есть достаточные силы даже для самостоятельной операции, не то что развития успеха в рамках уже ведущейся.

Несмотря на многочисленные критические замечания, также нужно признать, что наступление Юго-Западного фронта летом 1916 года стало одной из самых ярких страниц в истории Первой мировой войны. Оно было начато по инициативе генерала А. А. Брусилова и привело к существенным результатам, выразившимся в больших потерях со стороны противника. В области военного искусства это наступление стало памятным неординарным подходом командующего фронтом в выборе нескольких направлений главных ударов, в его умении мобилизовывать подчиненные войска на овладение ключевыми объектами.

Правда, эйфория в русском обществе после первых побед под Луцком и в Буковине сменилась затем тяжелым разочарованием. Противник не был сокрушен. Его фронт по-прежнему держался, хотя и откатился на Стоход, Лугу, верховья Серета, Злоту Липу, Быстрицу Солотвинску и Карпатский хребет. В то же время разгром Румынии и отражение генерального русского наступления укрепили дух армий Четверного союза. Не случайно 1 декабря 1916 года германское правительство обнародовало условия мира, ясно дающие понять, кто побеждает в войне. Мирный проект предусматривал, в обмен на очищение Франции и Бельгии, возврат германских колоний, «исправление» границ Италии и Сербии, раздел Черногории между Австро-Венгрией и Албанией, включение в состав Германии Курляндии и Литвы, Люксембурга, восстановление независимого Польского королевства. Это были условия победителей, но нисколько не мольба о пощаде побежденных.

Отдых после боя.

В завершение этого раздела хотелось бы коротко остановиться на том, как к летнему наступлению Юго-Западного фронта 1916 года относились отечественные историки в различные времена.

Историография Брусиловского прорыва довольно обширна, тем не менее в ней есть существенные пробелы и нерешенные вопросы. Первыми на эту тему начали писать сам А. А. Брусилов и его начальник штаба генерал В. Н. Клембовский. В 1929 году вышел труд А. А. Брусилов «Мои воспоминания», но впервые по этому вопросу Брусилов высказался во время дискуссии о Луцком прорыве в августе 1920 года, и его выступление было опубликовано в 1924 году в труде «Луцкий прорыв: Сборник материалов Военно-исторической комиссии». Труд В. Н. Клембовского «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. Ч. 5. Период с октября 1915 г. по октябрь 1916 г. Позиционная война и прорыв австрийцев Юго-Западным фронтом» вышел в свет в 1920 году.

Но уже в начале 20-х годов многие исследователи не соглашались с заключениями Брусилова и Клембовского, явно преувеличивших и собственные заслуги, и значение действий руководимых ими войск. В частности, подчеркивая значимость прорыва австро-венгерского Северного фронта для Италии и Франции, такие крупные военные специалисты, как А. А. Свечин, П. С. Балуев, А. И. Литвинов и A. M. Зайончковский, упрекали Брусилова в недостаточной подготовке войск, просчетах в оценке обстановки и при выборе направления главного удара, в колоссальных потерях Юго-Западного фронта[48].

В 30-е годы в целом сложилась вполне стройная система взглядов на наступление Юго-Западного фронта в 1916 году. Они сводились к разделению всей стратегической операции на две основные части – прорыв (май – июнь) и развитие дальнейшего наступления без ярко выраженной завершающей даты. В частности, военные историки А. А. Базаревский и Л. В. Ветошников рассматривали действия русских войск после июля 1916 года как нанесение разрозненных ударов по обороне, имевшей позиционный характер. При этом в вину Брусилову ставилось: недостаточность подготовки к большому наступлению, его неумение связать воедино действия всех армий Юго-Западного фронта, пассивность Ставки Верховного главнокомандующего в вопросах своевременной и эффективной поддержки войск Юго-Западного фронта, ведение боевых действий, быстро истощавших русские войска. В Сборнике документов Центрального государственного военно-исторического архива СССР (ныне Российский государственный военно-исторический архив), изданном в 1940 году, почему-то не рассматривались действия войск Юго-Западного фронта в июле – сентябре 1916 года.

Великая Отечественная война инициировала повышенный интерес к отечественной военной истории. Тогда журналисты вспомнили и о А. А. Брусилове. Это породило большое количество популярных и художественных изданий о Брусиловском прорыве, особенно после статьи в «Красной Звезде» от 18 августа 1943 года. Но эта популяризация, однако, не опиралась на серьезные научные исследования, и изучение наступательной операции Юго-Западного фронта 1916 года осуществлялось на базе слепого цитирования мемуаров А. А. Брусилова. На основании этого Н. А. Таленский, например, утверждал, вопреки выводам историков 20-30-х годов, что в ходе Брусиловского прорыва «весь восточный фронт австро-германских войск от Полесья до румынской границы был разгромлен»[49].

После завершения Великой Отечественной войны на протяжении нескольких десятилетий интерес к личности А. А. Брусилова и наступлению Юго-Западного фронта в 1916 году явно упал. Хотя время от времени к нему возвращались различные исследователи под углом зрения различных политических задач. Было принято считать, что это наступление было осуществлено как помощь союзникам России – Италии и Франции, что он поглотил много сил центральных держав и привел к их если не разгрому, то поставил в чрезвычайно тяжелое поражение. При этом продолжает «гулять» по страницам исторических книг и статей мифическая оценка потерь Германии и Австро-Венгрии, принадлежащая самому Брусилову, – свыше 400 тысяч пленных и 1,5 млн убитых и раненых. При этом потери русской стороны, понесенные войсками в период с 22 мая по 30 июня 1916 года, показываются как потери, понесенные на протяжении всей операции. Кроме того, исследователи этого периода почему-то не указывают число соединений, переданных А. А. Брусилову в ходе наступления, в то время как еще в 1940 году Л. В. Ветошников опубликовал перечень из 36 пехотных и трех кавалерийских дивизий, передислоцированных на Юго-Западный фронт в июне – сентябре 1916 года.

Таким образом, и в отношении углубленного исследования наступления Юго-Западного фронта летом 1916 года остается еще немало проблем. Но я не ставлю своей целью их выявление и раскрытие и поэтому предлагаю продолжить рассмотрение личности Брусилова на фоне последующих событий отечественной истории.

Конец русской монархии

В двадцатых числах ноября 1916 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, сославшись на плохое состояние здоровья, взял отпуск и уехал на лечение в Крым. Вместо него временно на эту должность был назначен генерал В. И. Гурко. 24 ноября Николай II с семьей также уехал из Могилева в Царское Село. Там он принимал министров, подолгу гулял с детьми, посещал храмы, встречался с Григорием Распутиным.

В Ставку он вернулся 6 декабря вместе с сыном. Выслушав доклад начальника штаба, задал всего несколько общих вопросов и уехал в свою резиденцию. По всему было видно, что император остался доволен тем, что за время его отсутствия на фронтах особых перемен не произошло.

17 декабря 1916 года в очередной раз был собран военный совет в Ставке. На этот раз Брусилов приехал в Могилев со своим новым начальником штаба генералом Сухомлиным, так как Клембовский по его представлению был назначен командующим 11-й армией, сменив на этом посту генерала Сахарова, назначенного помощником командующего Румынским фронтом короля Румынии Карла. Брусилов настоял на назначении Сухомлина, так как хорошо знал его по совместной работе в должности начальника штаба 8-й армии и не сомневался в этом человеке.

А. А. Брусилов – командующий Юго-Западным фронтом (1916 г.).

В Ставке, по ранее заведенному порядку, все прибывшие представлялись Верховному главнокомандующему перед завтраком. Выстроившись в ряд, они ждали выхода Николая II. По стечению обстоятельств Брусилов оказался рядом со своим предшественником в должности командующего Юго-Западным фронтом генералом Н. И. Ивановым. Встреча была не из приятных. Брусилов не мог простить Иванову, что после военного совета, состоявшегося 1 апреля 1916 года, когда он заявил, что возглавляемый им фронт готов к наступлению и добился разрешения на его начало, Иванов, уже после его отъезда, добившись аудиенции у императора, доложил ему, что «по долгу совести и любви к отечеству он считает себя обязанным, как знающий хорошо Юго-Западный фронт и его войска», просить отменить решение о переходе его в наступление. Тогда Иванов убеждал царя в том, что горячность Брусилова может привести к тому, что он не только напрасно погубит вверенные ему войска, но и может привести к потере всего Юго-Западного края вместе с Киевом.

Командующий 11-й армией генерал В. В. Сахаров.

Но Николай II, выслушав генерала, спросил его, почему же он не заявлял это на военном совете, на котором он присутствовал. Иванов смутился и ответил, что его никто ни о чем не спрашивал и он не находил удобным напрашиваться со своими советами.

– Ну что же. В таком случае я единолично не нахожу возможным изменять решения военного совета и ничего тут поделать не могу, – развел руками император. – Советую вам более подробно поговорить об этом с Алексеевым.

На этом разговор и закончился. Иванов пытался поговорить и с Алексеевым, но так как его аргументы выглядели неубедительными, а Ставка была нацелена на решительные действия, то никто уже ничего не стал менять. Правда, в штабе Ставки нашлись люди, доложившие Брусилову о разговорах Иванова с Николаем II и с Алексеевым.

Совещание началось сразу же после завтрака и, к удивлению Брусилова, было очень коротким. По его воспоминаниям, царь был очень рассеян и беспрерывно зевал. Он сидел молча, ни в какие прения не вмешиваясь. «Этот военный совет, – отмечал генерал А. М. Зайончковский, – радикально отличался от проводимых Алексеевым… Он носил характер санкционирования предложений Ставки или, вернее, мыслей Гурко, которые он хотел заставить разделить с собой командующих». Брусилов записал: «Генерал Гурко, невзирая на присущий ему апломб, с трудом руководил заседанием, так как не имел достаточного авторитета».

Брусилов пишет, что на том совещании в отношении плана военных действий на 1917 год «абсолютно ничего определенного решено не было». В то же время он вспоминает, что выяснилось, что положение с материальным снабжением войск действующей армии, особенно с продовольствием, весьма тяжелое. Брусилов видел причину этого в частой смене министров, многие из которых приходили на эти посты из других министерств, совершенно не зная дела. Поэтому «каждый из них должен был начинать с того, что знакомился с теми функциями, которые ему надо было исполнять». А в это же самое время им также нужно было вести борьбу и с Государственной думой, и с общественным мнением, которые постоянно искали виновных во всех неудачах и промахах.

Николай II, М. В. Алексеев и М. С. Пустовойтенко в штабе Ставки.

Николай II в своем дневнике в этот день сделал следующую запись: «17 декабря, суббота. Доклад был совсем короткий. Завтракали все три главкома. Прогулку сделал туда же в архиерейский лес. Вернулся домой в 4½. После чая в штабе происходило совещание по военным вопросам до обеда, а затем от 9 ч. до 12½ ч.».

Военный совет в этот день не закончился. На следующий день, также после завтрака у царя, заседание продолжалось еще полтора часа. Никаких серьезных решений также выработано не было. Командующим войсками фронтов был представлен новый генерал-квартирмейстер Ставки генерал-лейтенант А. С. Лукомский. Царь, получив известие о убийстве Распутина, не дождавшись конца военного совета и не простившись с генералами, вместе с сыном сел в поезд, который направился в Царское Село.

После отъезда царя командующие фронтами почувствовали себя несколько свободнее. Была сделана попытка поговорить о планах предстоящих действий, но из нее ничего не вышло. Исполняющий должность начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Гурко конкретных предложений не имел, а каждый из командующих по этому вопросу имел собственное мнение. Тем не менее было решено формировать в каждом корпусе по одной новой пехотной дивизии, но без артиллерии, так как ни орудий, ни лошадей для такого количества артиллерийских бригад найти было нельзя. Также все согласились с тем, что весной 1917 года главный удар должен наноситься войсками Юго-Западного фронта. Но при этом никаких подробностей в отношении того, каких целей должно достигнуть это наступление и в каком направлении должен наноситься главный удар, оговорено не было.

Встреча Николая II в Самборе.

Из Могилева в тот день Брусилов уехал сильно расстроенный. Сидя в вагоне у окна со стаканом чая, под мерный стук колес, он, по его воспоминаниям, думал о том, «что государственная машина окончательно шатается и что наш государственный корабль носится по бурным волнам житейского моря без руля и командира».

Фронты словно замерзли. Ставка молчала. Верховный главнокомандующий 21 декабря со всей семьей присутствовал на погребении Распутина. После его похорон Николай II задержался в Царском Селе почти на два месяца. Приемы, доклады, прогулки были содержанием его жизни в это время. Без Верховного главнокомандующего на фронтах завершилась кампания 1916 года и началась кампания 1917 года.

К тому времени уже становилось ясным, что ни одна из воюющих коалиций в 1916 году не смогла выполнить свои стратегические задачи. Тем не менее Россия смогла оттянуть на себя главные силы противника – в ходе кампании на Восточный фронт, по подсчетам Ставки, прибыло семнадцать дивизий с французского фронта, тринадцать из внутренних округов Германии. В результате боев огромными были потери русской армии, которые с начала войны, по приблизительным подсчетам, достигли только убитыми и ранеными более 90 тысяч человек. Кроме того, числилось более 2,3 млн человек, взятых противником в плен, в том числе 13 400 офицеров. Следовательно, общее количество потерь России к тому времени уже приближалось к 7 млн человек.

Позиции.

И все же итоги кампании 1916 года были более благоприятным для стран Антанты, которая добилась перехвата стратегической инициативы. Германия и Австрия вынуждены были перейти к жестокой обороне. В сложнейшем положении оказалась Турция. Но Николай II не смог воспользоваться этими возможностями.

В двадцатых числах января в Царское Село приехал начальник штаба Ставки генерал В. И. Гурко с проектом плана военных действий на 1917 год. 24 января Верховный главнокомандующий утвердил этот план. Началась подготовка новых наступательных операций.

После этого Брусилов собрал командующих армиями для того, чтобы распределить роли каждой армии при наступлении весной этого года. Им было решено, что на этот раз главный удар будет наноситься войсками 7-й армии в северо-западном направлении на Львов. Туда же должна была наступать и 11-я армия своей ударной группой. Особая и 3-я армии должны были продолжать свои операции с целью овладения Владимир-Волынским и Ковелем. 8-й армии на этот раз отводилась лишь вспомогательная роль.

Спустя неделю в Петрограде была проведена очередная встреча представителей союзных армий. Участники конференции подтвердили свое намерение в предстоящую кампанию довести войну до победного конца. «Кампания 1917 года, – отмечалось в постановлении, – должна вестись с наивысшим напряжением и с применением всех наличных средств, дабы создать такое положение, при котором решающий успех был бы вне всякого сомнения».

После оживленной дискуссии представители союзного командования согласились начать наступление на всех фронтах не позднее 5–8 мая. Российский император согласился с этим решением, при этом он, как Верховный главнокомандующий русской армии, уже не учитывал реально сложившиеся на то время обстоятельства.

22 февраля Николай II выехал из Царского Села в Ставку. В Могилеве его встречал генерал М. В. Алексеев, вернувшийся к исполнению обязанностей начальника штаба после болезни. Доклад о положении дел на фронтах продолжался около часа. Верховный скучал по семье и не был настроен на работу. «Пусто показалось в доме без Алексея (сына)», – записал он в тот день в своем дневнике.

В. И. Гурко (Ромейко-Гурко).

Меж тем обстановка в стране становилась все более взрывоопасной. Первые волнения начались еще 23 февраля, в день отъезда императора в Могилев. К вечеру в Ставку поступили сведения о том, что в Петрограде толпы народа запрудили улицы, требуя хлеба. Слух о введении хлебных карточек взволновал жителей города. В следующие дни характер уличных скопищ стал видоизменяться. Волнения широко охватили заводы. На улицы выходили рабочие. Среди них появились агитаторы. Из народных толп стали выкрикивать лозунги: «Долой самодержавие! Долой войну!» Появились красные флаги, носившие аналогичные надписи. Распевались революционные песни.

В ночь на 25 февраля по распоряжению Николая II в Петрограде были проведены многочисленные аресты, подлившие еще больше масла в огонь. Как доносил в Ставку командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов, число бастовавших исчислялось в 250 тысяч человек.

В ответ на полученное донесение император направил в столицу телеграмму, требуя прекратить беспорядки. Утром 26 февраля войска в разных местах столицы открыли огонь по возбужденным народным толпам. Тучи сгущались…

В полдень 25 февраля император получил от Александры Федоровны телеграмму: «Я очень встревожена положением в городе…» – писала она.

Февраль 1917 г. на улицах Петрограда.

Спустя час поступило сообщение от М. В. Родзянко: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца».

Прошло не менее получаса, и в Ставку пришла новая телеграмма от М. В. Родзянко. Она была рассчитана прежде всего на генерала М. В. Алексеева, но копии ее были адресованы командующим войсками фронтов. Телеграмма гласила: «Обстановка настоятельно требует передачи власти лицу…, которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения». В данной телеграмме Родзянко просил военных руководителей высказаться по этому вопросу.

Политический кризис в стране, брожение в армии зимой 1916/17 года угнетающе действовали на Брусилова. Он с грустью наблюдал, как день за днем падает боеспособность войск. Готовя следующее крупное наступление, он вполне справедливо опасался, что по вине высшего военного руководства оно может быть сорвано. Поэтому, когда 26 февраля председатель Государственной думы М. В. Родзянко обратился к нему с просьбой поддержать передачу власти «…лицу, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения», Брусилов не стал возражать.

«Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу, – сказал он. – Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам. Это столь же необходимо и для сохранения армии в полном порядке и боеспособности».

Переговорив с Брусиловым и другими командующими фронтами и армиями, 27 февраля утром председатель Государственной думы М. В. Родзянко обратился к Николаю II с очередной телеграммой: «Положение ухудшается, надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии».

Сам государь, обеспокоенный участью своей семьи, утром 28 февраля поехал в Царское Село, не приняв никакого определенного решения. Оставшийся во главе Ставки генерал Алексеев, как считал А. И. Деникин, «не обладал достаточной твердостью, властностью и влиянием, чтобы заставить государя решиться на тот шаг, необходимость которого осознавалась даже императрицей…».

На следующий день на узловой станции Дно, через которую шел путь в Царское Село, комиссар по железнодорожному транспорту Бубликов распорядился остановить императорский поезд, а также состав с его свитой. Узнав, что путь через станцию Дно закрыт, царь после лихорадочных консультаций с приближенными приказал отправить состав в Псков, где находился штаб командующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского. Путь в этом направлении был еще свободен.

1 марта в 7.30 вечера Николай II прибыл в Псков, где его встретил генерал Н. В. Рузский с офицерами своего штаба. По свидетельству очевидцев, «во время этой нелегкой поездки царь не проявлял никаких признаков нервозности или раздражения. В этом и не было ничего удивительного, ибо ему была всегда свойственна какая-то странная способность равнодушно воспринимать внешние события. Спустя час он заслушал в своем личном вагоне доклады генерала Рузского и начальника штаба фронта о происшедших за время его поездки событиях. Они никоим образом не изменили состояния его духа.

В 11.30 вечера генерал Рузский передал царю только что полученную телеграмму от генерала Алексеева. В ней начальник штаба Ставки сообщал о растущей опасности анархии, распространяющейся по всей стране, дальнейшей деморализации армии и невозможности продолжать войну в сложившейся ситуации. В телеграмме также говорилось о необходимости опубликовать официальное заявление, желательно в форме манифеста, которое внесло бы хоть какое-то успокоение в умы людей, и провозгласить создание «внушающего доверие» кабинета министров, поручив его формирование председателю Думы. Алексеев умолял царя безотлагательно опубликовать такой манифест и предлагал свой проект документа.

Прочитав телеграмму и выслушав соображения генерала Рузского, царь согласился обнародовать манифест. Немедленно по принятии этого решения он направил генералу Иванову телеграмму, в которой потребовал не предпринимать до его прибытия никаких акций. Тогда же Николай II распорядился о возвращении на фронт всех частей, направленных в Петроград для подавления мятежа силой оружия.

А. Ф. Керенский и М. В. Алексеев.