Помоги проекту - поделись книгой:
По словам Витгенштейна, 5-я дивизия и запасные батальоны, «свернувшись в колонны, пошли навстречу наступающему неприятелю и, будучи поддержаны жестоким огнем легкой роты № 9 и батарейных № 5 и 28, принудили неприятеля вновь к отступлению, причем генерал-майор Казачковский был ранен в ногу пулею» (он командовал левым флангом первой линии). Берг пишет, что тогда «по моему приказу Калужский пехотный полк и 1-й Сводный устремились в штыковую атаку навстречу неприятелю, который, несмотря на численное превосходство, был немедленно разбит и преследован до своих собственных батарей. Я привёл к ним Гродненских гусар, которые находились позади нас на левом фланге, так как начала появляться неприятельская кавалерия. В этот момент ко мне были приведены многочисленные пленные».
Рагловичу показалось, что «русские, вероятно, были предупреждены о нашем плане», поскольку они немедленно открыли ответный огонь из своих батарей, в том числе с «батареи из шести пушек на правом фланге перед мызой Присменица; она была направлена прямо против выхода из имения иезуитов и полностью взяла нас с тыла при нашем движении вперёд, нанеся нам большой вред своим беспрерывным картечным огнём. 3-й лёгкий батальон целиком двинулся по дороге в тот же момент, когда бригада генерала Беккерса выдвинулась справа; он выдержал первый удар неприятеля. 1-й батальон 10-го полка следовал за ним, затем шёл 2-й батальон. Удвоенный картечный огонь, который этот батальон получил с тыла и с фронта, был настолько убийственным, что самые старые офицеры и солдаты не помнят более жестокого; он вынудил его отступить».
Рапорт 3-го батальона гласит: «Ружейный и артиллерийский огонь сделался яростным, многие люди были ранены. Подполковник Бернклау ранен; в то время как левое неприятельское крыло отступило, один батальон правого неприятельского крыла двинулся против нас с большой энергией, чтобы взять во фланг наше левое крыло и отрезать его; я сделал полуоброт с половиной моего батальона, двинулся против него и отбросил». В рапорте 10-го полка сказано, что он «должен был пройти возвышенность, сильно обстреливаемую артиллерией. На протяжении 550 м движение колонны проходило под непрерывной канонадой; тогда она развернулась вправо под жестоким картечным и ружейным огнём; полк понёс тяжёлые потери. Прибывая в линию, каждый взвод атаковал рядами. Полк продвинулся на несколько сотен шагов с величайшей решимостью и самообладанием, но беспрерывный картечный и ружейный огонь вынудил отойти назад не только полк, но и всё правое крыло. Противник энергично преследовал нас, мы вновь заняли нашу прежнюю позицию». При этом был ранен полковник Прейзинг, тяжело ранены майоры барон Бюллингер и Трёльтш; тамбур-мажор 10-го полка Ф. Претцель был ранен в руку, но продолжал бить в барабан одной рукой, а капрал Й. Церер из 1-й гренадерской роты соединил и повёл свою роту, несмотря на ранение пулей в голову (оба воина были награждены серебряной медалью за Военные заслуги).
Орудия лейтенанта Гунти «развернулись вместе с пехотой снаружи деревни Спас в боевой порядок. Лейтенант находился слева от деревни; он занял выгодную позицию, чтобы лучше поставить свои пушки и надлежащим образом обстреливать батарею, находившуюся перед ним, и в то же время облегчить движение вперёд и развёртывание пехоты… Пройдя через деревню, она попала под жестокий картечный огонь и не смогла продолжить движение. Пехота была вынуждена ретироваться; полубатарея отошла тогда на свою первую позицию».
Отступление войск Рагловича было особенно опасным для бригады Беккерса, так как оголяло её левый фланг. По мнению Хаусмана, именно атака бригады Рагловича «объясняет, почему неприятель не сразу заметил движение бригады Беккерса в дефиле, расположенном в 500–600 шагах оттуда. Когда противник значительно усилил своё угрожаемое левое крыло и бросил сильный отряд в пробел, который образовался на плато между левым крылом бригады Рагловича и упомянутым дефиле, неприятель обнаружил с одной стороны расположение бригады Беккерса, действовавшей в дефиле, а с другой стороны отступление бригады Рагловича, а также промежуток, который образовался в бригаде Беккерса. Последняя рота 1-го батальона полка Лёвенштайна и часть 2-го батальона того же полка, проходившие через сад… были отрезаны атакой, которую противник произвёл с высоты плато против этих подразделений.
Остались только семь изолированных рот полка, которые отступили в широкие рвы… окружавшие пристройки поместья Спас, и там, насколько возможно, перестроились и вышли из этого дефиле в другом направлении, так как справа река Полота, а слева возвышенности, занятые неприятелем, делали любое отступление невозможным». Хаусман убедился, что этот ров, напоминающий суживающуюся лощину, превратил батальон в мишень, не способную ни к какому сопротивлению. Поэтому он попросил майора Мерца как можно быстрее дать батальону приказ взобраться на крутые возвышенности впереди, чтобы укрыться от неприятельского огня. «По сигналу этого старшего офицера все войска вскарабкались на возвышенность, и нашли время спешно построиться позади своего рода естественного парапета и дать острастку неприятелю».
Затем Хаусман и юнкер Сарториус увлекли солдат в штыковую атаку, и «батальон, не соблюдая равнения, быстро двинулся ко рвам, куда бросился противник; тот был быстро выбит из одного, затем из другого рва и без остановки и отдыха преследован до леса». Увидев это, какой-то отступавший баварский батальон «остановился, затем повернул назад и вместе с нами преследовал русских к лесу». Здесь 2-й батальон соединился с 1-м батальоном своего полка под руководством полковника Майо. В рапорте самого Майо обо всём этом сказано только, что «майор Мерц заметил, что неприятель проник уже в место, где дефиле расширялось, тотчас направился туда со 2-м батальоном, чтобы занять возвышенность, остановить движение противника и отбросить его; это ему полностью удалось, несмотря на его превосходство».
По словам Витгенштейна, гродненские гусары «опрокинули неприятеля и прогнали его за Полоту; но, получая беспрестанно новые силы, неприятель с помощью жестокого картечного огня с батарей левого берега Полоты и с высот при Спасе принудил нашу пехоту опять к отступлению; пехота отряда полковника Властова, будучи подкрепляема сводным гренадерским батальоном 14-й дивизии, заняла край лесу, а 5-я дивизия взяла позицию при м. Присменице; в сем положении началось жесточайшее сражение; поле боя между Присменицею и Спасом было покрыто трупами неприятельскими, который покушался три раза взять м. Присменицу и тем прорвать центр наш». По словам Берга, «неприятельские батареи вновь открыли очень жестокий огонь», Калужский и 1-й Сводный пехотный полки «потеряли много людей и были вынуждены немного отступить. Тем временем я разместил Севский пехотный полк в подкрепление наших орудий, и неприятель, который бросился на них, был отбит и преследован. Именно тогда я был ранен».
Между тем 3-я бригада 19-й дивизии в 17 ¼ часа последовала за 2-й бригадой в таком порядке: 8-й линейный полк и 4-й лёгкий батальон. Она установила связь между 2-й бригадой и дивизией Леграна. 4-й батальон должен был «составить правое крыло 3-й пехотной бригады, которой командовал полковник Вреден. Он тотчас исполнил этот приказ, и левый фланг батальона последовал за правым флангом 8-го линейного полка. Он прибыл на возвышенность, покрытую строениями, которые частью ещё стояли, частью были сожжены; справа находилась 2-я [20-я] дивизия, а слева многочисленные французские войска; 8-й полк тогда едва развернулся, будучи тотчас стеснён постройками и различными препятствиями пересечённой местности». Осознав, что такие же препятствия угрожают 4-му батальону, его командир приказал сделать движение вправо назад, чтобы занять свободное пространство и не препятствовать движению 1-й бригады, которая следовала позади. Батальон тотчас развернулся под жестоким ружейным и артиллерийским огнём.
Пришла в движение и часть 1-й бригады генерала Зибайна из 19-й дивизии. Рапорт 1-го полка гласит, что «в 4 ½ часа вечера полк получил приказ отделиться со своим 1-м батальоном и 9-м полком Изембурга, и оставить на позиции свой 2-й батальон с 1-м батальоном лёгкой пехоты Гедони. В 5 часов эти три батальона направились по дороге в овраге, недалеко от моста у мельницы на Полоте. По приказу генерала Гувьон-Сен-Сира, 1-му батальону 1-го полка было предписано образовать резерв, потому что упорное сопротивление противника в эту минуту угрожало опасностью; все опасения были тотчас рассеяны благодаря храбрости войск; этот батальон вновь получил приказ двинуться вперёд. Тотчас затем генерал Сен-Сир предписал ему занять позицию возле сожжённых домов и наблюдать за движениями противника». Зибайн пишет: «Я перешёл мост с тремя первыми батальонами, разместился впереди монастыря и занял позицию».
Рапорт 9-го полка гласит, что едва он «занял первую позицию под огнём неприятельской артиллерии и занял деревню, расположенную впереди, как наш полковник был поражён картечной пулей». По словам Зибайна, «полковник Деламот, два моих ординарца и множество солдат были ранены и несколько убиты». Поскольку П. Деламот выбыл из строя, «майор граф Изенбург принял командование полком». 2-й батальон 1-го полка получил приказ присоединиться к 1-му батальону. Командир 4-й батареи Графенройт пишет: «В то время как наша пехота сильно продвинулась на правом крыле в очень большой лес, я должен был перейти через Полоту с половиной моей батареи и присоединиться к другой половине батареи». «Вследствие следующего приказа, — пишет Зибайн, — я занял против неприятеля другую позицию впереди с батареей Графенройта; 2-й батальон полка Короля быстро последовал за мной».
Чтобы выручить солдат Рагловича, Деруа приказал развернуться 4-му полку полковника Ф. Цоллера, который «использовал небольшую котловину, чтобы там, в укрытии построить батальоны, и когда русская пехота приблизилась, она получила с близкого расстояния столь меткий огонь, что остановилась на месте». «Раглович находился в первой линии вместе с лёгким батальоном, чтобы наблюдать за развёртыванием и поведением своей бригады, он был ранен. 4-й полк под командой полковника Цоллера выдвинулся на дорогу; он собрал отступавших, восстановил порядок и развернул, наконец, бригаду влево; построившись в линию, она вновь бросилась на неприятеля. Полковник Цоллер принял командование после ранения генерала Рагловича. Русские мужественно оборонялись на своей первой позиции; мы потеряли там множество людей». Артиллерия Гунти «развернулась в батарею и начала быстро стрелять; движение неприятельской пехоты, которая была уже возле деревни, было остановлено; она начала отступление». 4-й полк ринулся вперёд со штыками наперевес. Отличились фельдфебель 7-й фузилерной роты Й. Ренар, удерживавший в строю расстроенных солдат, и сержант 2-й фузилерной роты А. Конрад, принявший командование после того, как все офицеры выбыли из строя, несмотря на то, что был ранен в ногу (оба были награждены золотой медалью за Военные заслуги). Русские упорно защищались, но были опрокинуты, их преследовала 2-я бригада во главе с самим Деруа.
«В этот момент, — продиктовал Деруа, — я получил тяжёлое ранение выстрелом из ружья, пуля которого вошла через поясницу и вновь вышла через нижнюю часть живота». Едва шевеля губами, он сумел отдать свой последний приказ — развернуть 3-ю бригаду полковника Д. Вредена, только что прибывшую на поле боя. Последними словами Деруа были: «Дети! Не покидайте своего короля»; хотя их слышали лишь немногие люди, они тотчас разнеслись по рядам. «Глубоко трогательным было зрелище, — пишет очевидец, — когда этого седого гeроя со знаком смерти на бледном лице и истекающего кровью, медленно несли на полуобгоревших досках через сутолоку влачащихся назад раненых!». Весть о тяжёлом ранении генерала, глубокоуважаемого всеми солдатами и офицерами за его мягкость и объективную справедливость, моментально распространилась среди войск. Наступил паралич. Знаками и призывами Деруа пытался вдохновить дрогнувшие войска на борьбу. По словам Вреде, «едва только началось движение, как генерал ан шеф граф Гувьон-Сен-Сир сказал мне, что храбрый и достойный генерал… Деруа смертельно ранен и что я должен принять командование обоими королевскими армейскими корпусами».[170]
Дибич писал, что действие русской артиллерии остановило первый пыл неприятельских атак; «5-я дивизия и войска Властова выдвинулись вперёд, рукопашная схватка была ужасной. Превосходство неприятеля и особенно огонь батарей с левого берега, который брал в косом направлении часть нашей линии, вынудили в конце концов генерала Берга отступить с 5-й дивизией за Присменицу. Войска полковника Властова и два батальона сводных гренадер 14-й дивизии, которые были высланы им на помощь, разместились впереди леса у Невельской дороги». По словам Властова, «неприятель вновь яростно устремился на меня, но был остановлен
Эти батальоны были высланы Каховским, который сообщил: «Как только резерв, которым я командовал, был атакован по дороге из Полоцка в Невель, то есть, как только были атакованы небольшие посты, расположенные на этой дороге, я выслал туда 1-й сводный батальон 14-й пехотной дивизии под командой майора Раенко. Этот храбрый офицер выслал навстречу неприятелю стрелков под командой поручика Оноприенко из 25-го егерского полка, которые так храбро отбросили его, что он не только остановил свое сильное стремление, но и вынужден был отступить. Тогда неприятель вторично построил свои колонны и, беспрестанно усиливаясь свежими войсками, начал теснить наших стрелков. Заметив это, майор Раенко развернул батальон и выдвинулся столь отважно и решительно, что противник, несмотря на свое численное превосходство, был разгромлен и принужден бежать в беспорядке. Тогда Раенко построил батальон в колонну и в течение всего боя останавливал неприятеля в различных точках, занятых резервом. Майор Бремен со 2-м сводным батальоном 14-й дивизии был выслан для усиления батальона майора Раенко и чтобы остановить неприятеля, который устремился в тыл отряда полковника Властова и центра корпуса. Едва он отошёл на небольшое расстояние от лагеря, как заметил, что из-за кабака вышла навстречу ему неприятельская колонна. Он противопоставил ему стрелков и гренадер под командой поручика Толмачева и подпоручика Тихонова, храбрость которых, вкупе с отвагой всего батальона, следовавшего за ними, полностью остановили стремление противника».
Сен-Сир признавал, что «русские выказали в этом деле непоколебимую храбрость и бесстрашие, которым мало найдётся примеров в войсках других народов. Их батальоны, застигнутые врасплох, разобщённые один от другого, при первой нашей атаке (потому что мы прорвались сквозь их линии), не расстроились и продолжали сражаться, отступая чрезвычайно медленно и обороняясь со всех сторон с таким мужеством, какое, повторюсь, свойственно одним только русским. Они совершали чудеса храбрости». По словам Берга, «князь Сибирский со своей бригадой, состоявшей из Пермского и Могилевского пехотных полков, находился в центре всей линии, окружавшей город Полоцк; когда неприятельские колонны атаковали, он выслал часть своих стрелков на фланг», а затем по приказу Витгенштейна, «расположил остальных своих людей в стрелках и держался до того, как все линии начали отходить».
Дибич пишет, что неприятельские колонны «повернули против мызы Присменицы, слабо обороняемой одним батальоном Севского полка; они оттеснили этот батальон и двинулись против батарей, которые были выставлены недалеко от мызы. Эта артиллерия уверенно встречала атаки и до трёх раз отбрасывала их оживлённым картечным огнём. В конце концов, противник овладел ротой № 9 и шестью пушками роты № 28. Тогда канониры вооружились своими банниками, выдерживали первый удар достоточно долго, чтобы содействовать отступлению своих орудий, и оставили только семь пушек, которые были подбиты». Витгенштейн также признавал, что противнику «удалось, разбив прикрытие, овладеть подбитыми пятью орудиями легкой роты № 9 и двумя батарейной № 28, которые лишились почти всех лошадей и увезти их на своих, причем храбрый штабс-капитан Перин, защищая орудии свои артиллеристами, отбивая неприятеля тесаками и банниками, получил тяжелую рану в ногу пулею».
Это была атака 6-й дивизии Леграна и шедшей во главе её бригады 8-й дивизии. «Мы шли в колонне ускоренным шагом под непрерывным огнём артиллерии, — вспоминал Пуже, — мы следовали вдоль небольшого озера, которое находилось на нашем правом фланге, на нём мы видели действие картечи, которую извергала на нас русская артиллерия, каковая, стреляя слишком высоко, не могла поразить нас, благодаря складке местности. Но нам надлежало подняться во весь рост и двинуться на пушки. Именно тогда мой адъютант Жерар, полагая, что никто из нас не сможет уцелеть под таким огнём, схватил фаньон 37-го полка и, двигаясь впереди дивизии, воскликнул: “Вперёд! Вперёд!”. Он пустился в галоп впереди колонны, направляясь к батареям, куда добрался первым, зарубив артиллеристов возле их орудий. В этих обстоятельствах он проявил чрезвычайную храбрость… Мы прибыли вовремя, чтобы захватить девять батарейных пушек с их лошадьми. Русские отступили за мызу, где была их главная квартира».[171]
Затем на ферму прибыл Легран, подошёл к Пуже «и сказал: “Всё идёт хорошо, Пуже. Обойдите мызу справа, чтобы переместиться влево, мы их удержим”. Когда я двигался впереди колонны, полностью поглощённый присутствием неприятеля, от которого я следовал очень близко, я не заметил, как она остановилась. Поэтому я был сильно удивлён, повернув голову, чтобы отдать приказание, увидев себя совсем одного и в то же время атакованного с фронта несколькими русскими кирасирами. Но я сидел на прекрасной лошади и, повернув назад, возвратился во двор мызы, где находились наши войска; однако меня совсем близко преследовал русский офицер, который угрожал мне своей саблей и кричал на очень хорошем французском: “Сдавайтесь, генерал, или вы умрёте!”. В ответ я только фехтовал моей шпагой и сохранял дистанцию. В тот же момент батальон открыл огонь по кавалерии, которая меня преследовала, и вынудил её отступить. Въехав во двор фермы, я нашёл там гг. генералов Леграна, Валантена, Раймона Вивье,[172] Моро и Мэзона; этот последний, которого я знал давно, сказал мне: “Вам удалось удачно ускользнуть!”. В тот же момент мой бедный Зефир, который вывез меня из боя, рухнул замертво; он получил в левый бок ружейную пулю, которая задела мне сухожилие, сгибающее левое колено… Легран сказал мне, указывая на кровь, текующую из моей раны: “Вы не можете здесь оставаться, вы ранены и лишились лошади”». Пуже попросил Жерара купить ему одну из лошадей, взятых у русских артиллеристов, и уехал в Полоцк. При штурме Присменицы был убит выстрелом в сердце полковник 37-го полка М. Майо, в 18 часов пулей в сердце был убит полковник 19-го линейного Ж.Э. Обри, выстрелом в левую ногу был ранен полковник 2-го линейного Ф.В.Э.Ш. де Вимпфен.
Впрочем, как заметил Фабри, на захват русских пушек, а следовательно, и Присменицы, может претендовать и 8-й баварский полк под командой майора (подполковника) Шторхенау. Невзирая на сильный огонь неприятеля, он бросился на штурм русской батареи. «Когда колонна 1-го батальона развернулась под огнём неприятельских батарей, она столь быстро двинулась развёрнутым строем (en ordre de tirailleurs) на неприятеля, что тот пустился бежать. Батальон добился преимущества, которого он достиг благодаря усилиям капитанов Массенбаха, Сарториуса, Харена и Харшера (первый был уже трижды ранен, а последний получил контузию в низ живота)… Он бросился бегом против неприятельской артиллерии. Это движение, вместе с быстрым движением на нашем левом фланге одного французского батальона, вынудило противника отступить и оставить три пушки 1-му батальону». При этом фельдфебель 3-й фузилёрной роты К. Эдлингер ударил саблей по руке русского канонира, отвёл в сторону жерло русской пушки и позволил полку захватить 3 орудия (он был награждён орденом Почётного легиона).
Командир 2-го батальона 8-го полка сообщил: «Под перекрёстным огнём трёх батарей я прибыл с моим батальоном к сгоревшему дому, недалеко от него находилась линия неприятельских стрелков. По приказу полковника Вредена, который командовал бригадой, я должен был выдвинуть вперёд в стрелки 2-ю гренадерскую роту под командой майора Шпитцеля, 8-ю — лейтенанта Цоллмана и 4-ю — капитана Беделя… Примерно в трёхстах шагах за сожжённым домом они повстречали два батальона неприятельских егерей, скрытых во рвах, которые встретили их жестокой стрельбой. Многие из этих храбрых солдат погибли, многие другие были ранены в последующей перестрелке. Однако они с чрезвычайной решительностью и редкой храбростью приблизились на двадцать шагов к неприятелю, несмотря на его превосходство, ещё до того, как 4-й полк прибыл их поддержать; вместе они отбросили его».
Дибич пишет далее: «Гамен со своей стороны оказал весьма упорное сопротивление. Но он был отброшен вправо от Присменицы в момент взятия батарей. Увидев тогда, что центр отрезан от 5-й дивизии, этот генерал собрал Тульский и Эстляндский полки, три батальона Навагинского, 11-го егерского и Тенгинского полков и атаковал в штыки французские колонны, которые уже вышли за пределы мызы».
Сен-Сир писал, что войска русского центра «выдержали новый натиск дивизий Леграна и Валантена с тем мужеством, какое они выказали при первой атаке; они были поддержаны также атаками своей кавалерии, но последняя была каждый раз отражена нашей пехотой. Эта кавалерия по свойству местности, где сражались, могла действовать только небольшими отрядами, а в таком случае она имеет очень малый эффект; этот род войск действительно страшен только тогда, когда может действовать большими массами. Однако одна полубригада 8-й дивизии, которая потеряла своего командира за несколько дней перед тем и состояла из очень молодых солдат, проявила слабость и слегка отступила, что едва не вызвало в этом пункте беспорядок, который был немедленно восстановлен необыкновенной храбростью других войск этой дивизии, что ещё увеличило репутацию генерала Мэзона, принявшего большое участие в этом деле».[173] Мэзон восстановил порядок с помощью 26-го лёгкого полка. Видимо, в это время были ранены полковник 124-го полка Э.Ж. Ардио (пулей в левый бок) и шеф батальона К.Ф. Кайзер.
Когда баварцы увидели отступление французов, их мужество было поколеблено, возникла остановка в их движениях. Ещё более отрицательное влияние оказала весть о ранении генерала Деруа. Баварских воинов охватил упадок духа, изнеможение и глубокая скорбь. Но в это время Вреде, сопровождаемый адьютантом подполковником Й. Палмом, прискакал растянутым галопом через мост на решающий пункт сражения. Его появление, его призыв: «Es lebe unser Konig (Да здравствует наш король)!” вновь обратили 2-ю и 3-ю бригады 19-й дивизии против русских. Реляция 3-го лёгкого батальона гласит: “Все войска, сформировав колонну, двинулись вперёд, не обращая внимания на номера полков или батальонов, увлекаемые пылом победы, и заполнили пробелы в первых рядах; несколько раз отброшенная, линия двинулась вперёд против неприятеля… под сильнейшей канонадой и таким ружейным огнём, что самые старые солдаты едва ли могли припомнить, чтобы слышали что-то подобное, и где невозможно было услышать ни одной команды; войска смешались настолько, что весь армейский корпус можно было считать принадлежащим к одному полку. Тут командовал офицер из одного полка, там офицер из другого полка или батальона, то этими войсками, то другими… Каждый соблюдал самое суровое повиновение; презирая смерть, все люди бросились тогда с такой стремительностью на противника, что, несмотря на эффективную стрельбу его артиллерии, он должен был покинуть часть своих орудий и поспешно ретировался в лес”.
В то же время Зибайн с 9-м полком и второй половиной 4-й лёгкой батареи был направлен поддержать дивизию Леграна во второй атаке на Присменицу. Генерал писал: «Я получил приказ генерал ан шефа графа Сен-Сира направиться вперёд против поместья, ещё очень прочно занятого неприятелем с артиллерией. Оно должно было быть атаковано двумя большими французскими колоннами, я должен был присоединиться к их левому флангу с 9-м полком. Когда я прибизился к фронту шагом атаки, двe
Рапорт 9-го полка гласит: «Он продвинулся примерно на 100 шагов; майор Тройберг был ранен в плечо. Майор граф Изенбург повёл полк под управлением генерал-майора Зибайна против загородного дома (Edelhof, maison de campagne), занятого неприятельской артиллерией и пехотой… Три французских батальона уже атаковали эту дачу, но были столь живо отброшены противником, что в величайшем беспорядке бросились на 9-й полк. Но благодаря быстроте движения наших храбрых войск, опасности удалось избежать, и весь 9-й полк без колебания двинулся шагом атаки. Генерал-майор и бригадир Зибайн приказал полку двинуться влево; сопротивление противника было ужасно; он упорно держался за домами дачи; к тому же, следовало преодолеть глубокий ров. Дача была атакована с величайшей храбростью. Вся слава изгнания русских принадлежит 9-му полку; он быстро выдвинулся, чтобы добраться до этой позиции, и с величайшим трудом заставил их её эвакуировать; жестоким огнём полк преследовал неприятеля».
«Я атаковал противника, — пишет Зибайн, — с криком и со всей возможной энергией на двадцать шагов за изгородь сада или тополей; мне удалось полностью его отбросить; тогда, после того как неприятель отступил, французские колонны вновь присоединились к моему правому флангу и помогли отбросить противника на полтора льё; вследствие чего два старших офицера, семь офицеров и множество солдат были ранены, восемь офицеров были убиты». При этом тамбур-мажор Б. Фидлер захватил русское артиллерийское укрепление и тем помог овладеть этой позицией (за что позже был награждён золотой медалью за Военные заслуги).
По словам Дибича, «Гамен укрепился на своей позиции и удержался там против новых атак дивизии Леграна». Сазонов писал, что «Гамен остановил превосходные числом неприятельские колонны картечными выстрелами, ружейными залпами и штыками Тульского, Эстляндского пехотных полков, батальона Навагинского полка и запасного батальона 18-го егерского полка; именно тогда он получил две сильные контузии. Противник ежеминутно увеличивал свои силы, я послал в качестве подкрепления батальон Тенгинского полка; но этого было недостаточно ввиду численного превосходства неприятеля; я предписал тогда полковнику Гарпе, командиру Навагинского полка, направиться вперёд с одним батальоном». Воодушевив своих солдат, В.И. Гарпе велел «сделать залп фронтом и, несмотря на картечный огонь неприятеля, вышел перед своими войсками, скомандовал примкнуть штыки и бросился на противника с криком Ура! и с такой стремительностью, что две колонны, находившиеся перед ним, были обращены в бегство. Этим полковник Гарпе способствовал действию нашей кавалерии».
После ранения Гамена войска перешли под командование Балка, а именно стрелки «Гамена, два батальона Тенгинского полка, эскадрон Рижского полка и эскадрон Гродненских гусар капитана Дяткова, который во время этого дела потерял всех своих офицеров, включая капитана Дяткова, убитого картечью». Поэтому командование кавалерией принял прапорщик Рижского полка Батовский. По приказу Балка, Гарпе со своими сильно поредевшими двумя батальонами отступил в линию, а «затем поддержал кирасирский полк в его атаке на неприятельские колонны».
Антоновский вспоминал: «26-й полк находился у прикрытия нашей батареи, стал сзади и был верною метою неприятельских выстрелов. Поминутно вырывало ряды из фронта и подле меня почти вплоть поручику Белелюбскому оторвало ядром ногу. Ядрами и гранатами закидали нас французы, но мы стояли непоколебимо. Уважая мужество наше, видно пожалели, велели прилечь на землю и тем сколько нибудь облегчили участь нашу. Под батареей нашей несколько орудий подбил неприятель, и как этот пункт был весьма важен, то против нашей батарейной роты увеличили артиллерию, стараясь всеми мерами сбить оную с этой позиции, однако тщетно. Мурузе держался до последней крайности и устоял. Хотя полк и лежал, но французы не разбирали этого — били и лежачих».
При взгляде на карту видно, что главный удар Сен-Сир наносил по русскому левому крылу и центру, стремясь разрезать русские войска на две части. Но при этом наступлении колонны, атаковавшие Присменицу, подставлялись под удар с левого фланга.
По словам Дибича, «в момент, когда главные атаки начали ослабевать, батарея из 15 пушек разместилась впереди нашего центра, масса кавалерии и несколько колонн пехоты выдвинулись в то же время под прикрытием её огня. Генерал Балк тотчас атаковал неприятельскую кавалерию во фронт и во фланг Сводным кирасирским полком и эскадроном Гродненских гусар». Балк доносил: «Когда наши войска начали отступать по всем дорогам, противник сконцентрировал все свои силы в центре… Чтобы его остановить, я взял Сводный кирасирский полк, храбрость и отвагу которого я знал, и, подкрепив его двумя эскадронами, одним Рижского, другим Гродненского полков, повёл их против всех сил противника туда, где… Гамен ещё держался со своими стрелками».
По приказу Балка полковник А.А. Протасов с двумя гвардейскими эскадронами Сводного кирасирского полка «двинулся навстречу трём колоннам неприятельской пехоты, которые очень сильно угрожали нашей пехоте и нашим стрелкам и пытались обойти наш левый фланг». Построив эскадроны поэшелонно, генерал Репнин «предписал ротмистру Кноррингу с эскадроном конной гвардии атаковать две левые колонны, а штабс-капитану Авдулину с кавалергардами атаковать третью». Едва только два эскадрона оказались под картечным огнём, как «они соединились и обрушились на неприятельские колонны. Ротмистр Кнорринг опрокинул две левые колонны и преследовал их вместе со стрелками ударами сабель и штыков до моста. Противник бросился туда, но корнет Хунский, который перешёл речку в брод, внёс полный беспорядок в его ряды. Перейдя через мост, корнеты Кнорринг 2-й и Кузовников тотчас устремились с несколькими кавалеристами преследовать французского генерала, который убегал вместе с многочисленным эскортом; они догнали его и изрубили его и его эскорт. В этих обстоятельствах поручик Кузовников был убит; поручик Жаба потерял свою лошадь, побежал пешком на неприятельскую колонну, размахивая своей саблей. Эта блестящая атака эскадрона конной гвардии и преследование противника рассеяли этого последнего, когда внезапно слева показались ещё две колонны поддержки; заметив их, корнет Окунев, исполнявший функции адьютанта полка кавалергардов, взял трубача, разместился на мосту и под картечными выстрелами велел трубить аппель [сбор] до того, как ротмистр Кнорринг привёл эскадрон в надлежащий порядок».
Сен-Сир подробно описал этот инцидент: «Дивизии Леграна и Валантена прорвали центр и часть правого фланга, отбросив русских к большому лесу, находившемуся у них в тылу. Генерал отправился тогда к своему резерву, чтобы направить его по Санкт-Петербургской дороге за правым флангом неприятеля; но прежде чем это движение состоялось, произошёл случай, вызвавший в тылу наших войск довольно большой беспорядок. Кавалерийский полк русской гвардии, состоявший из кавалергардов и драгун, бросился между левым флангом 8-й дивизии и правым флангом дивизии кирасир Думерка, проследовал некоторое время поодиночке через болота, чтобы достигнуть равнины, где находилась наша бригада лёгкой кавалерии, и произвёл на неё такое впечатление, что она сделали полуоборот, не осмелившись атаковать его. Эта бригада, состоявшая из трёх полков, правда, слабых и сформированных из конскриптов, несмотря на все усилия её командира (генерала Корбино), чтобы её удержать, в беспорядке бросилась на большую батарею II-го корпуса, и помешала ей стрелять; тогда как, если бы она приняла немного влево, она оказалась бы под защитой дивизии кирасир, в чём она не имела даже нужды, так как один единственный залп этой батареи, которая имела более тридцати орудий, тотчас остановил бы неприятеля и отбросил бы его туда, откуда он появился.
Главнокомандующий в этот момент
Главнокомандующий послал в то же время своего адъютанта (капитана Лешартье) к дивизии кирасир, чтобы Думерк выслал часть её против русского полка. Сен-Сир находился тогда в маленькой одноколке (Wurst, briska), так как полученное накануне ранение не позволяло ему ехать на лошади; он следовал на небольшом расстоянии за полковником Колонжем, чтобы заставить стрелять батарею, которая не решалась последовать устному приказу, привезённому этим офицером. Прежде чем достичь её, он встретил бригаду Корбино, которая убегала от русских кавалеристов, когда часть их уже изрубила командующего баварской артиллерией и канониров батареи, у которой они захватили две пушки. Начальники не захотели стрелять, когда было время, подчинившись осторожности, излишней в столь тяжёлых обстоятельствах, поскольку они могли совершенно изменить положение наших дел, если бы панических страх распространился далее, и особенно если эта атака была бы продолжена, что случилось бы неминуемо, в случае, если бы она была результатом соображений неприятельского генерала, а не дерзостью русской гвардии. Застигнутая врасплох артиллерия ретировалась крупной рысью, частью по дороге к Полоцку, частью вдоль кладбища Святого Ксаверия, где главнокомандующий перед началом сражения разместил 100 человек [из 2-го баварского полка], чтобы предупредить все случаи такого рода.
Посреди этого беспорядка лошади, запряжённые в линейку, в которой ехал главнокомандующий, испугались и, опрокинув эту хрупкую повозку, потащили кучера среди зарядных ящиков артиллерии, которые спасались к Полоцку. Этот генерал очутился посреди одного неприятельского эскадрона, который вызвал весь этот переполох, и, благодаря почти непостижимому счастью, сумел добраться до оврага Полоты, крутые откосы которой в этом месте препятствуют спуску кавалерии. Офицер Главного штаба, остававшийся с ним, помог ему спуститься в овраг, и он направился к швейцарской бригаде, размещённой в резерве». Баварцы пишут, что Сен-Сир спасся, «благодаря темноте и потому что он благоразумно прикрыл рукой свою орденскую звезду».[174] Под эту атаку попал и раненый генерал Пуже, возвращавшийся в Полоцк.
По словам Репнина, в это же время «эскадрон капитана Авдулина атаковал 3-ю неприятельскую колонну, опрокинул её и, окружив её с помощью наших стрелков, полностью уничтожил; он взял в плен двух полковников, которые, будучи жестоко изрубленными, были оставлены на поле боя. В этот момент храбрый поручик Гусейнов был убит картечью. После этой атаки эскадрон кавалергардов перестроился, соединился с эскадроном конной гвардии, вместе с которым образовал 2-ю линию. Штабс-капитан Авдулин, который командовал эскадроном, и капитан Миронов из Каргопольского драгунского полка, который исполнял при мне функции первого адьютанта, особенно отличились в этом деле». Поручик кавалергардов С.П. Воейков был «убит наповал снарядом во время атаки». Одним из упомянутых полковников был Ф.А. Эпьяр де Колонж, который, «желая ободрить французские батареи, которые отступали, направился вперёд; он получил от казаков четыре лёгких сабельных удара по голове и один по левой руке»; по другим данным, он получил 7 сабельных ударов по голове, и русские посчитали его убитым. Также был ранен полковник С.Й. Комо де Шарри, который вспоминал: «Ядро вырвало кусок сапога моей левой ноги, пробило мою лошадь, ударило в мою правую ногу и раздробило её ниже лодыжки».[175]
Репнин пишет, что упомянутые кавалерийские атаки остановили противника и «позволили нашей пехоте и нашей артиллерии исполнить предписанные им движения. Между тем, два батальона Тенгинского полка, поддерживая своих стрелков, всё ещё боролись с неприятелем». Тогда Балк приказал Репнину «выслать для их прикрытия полковника Ершова с двумя эскадронами гвардейских кирасир. Противник, который направился назад, силился нас обойти, направив длинную колонну кавалерии к лесу. Два гвардейских эскадрона были выдвинуты вперёд, чтобы предотвратить это намерение, тогда как полковник Ершов с эскадронами гвардейских кирасир майора Карского и майора Семеки, сделав поворот по-трое направо, преградил путь неприятельской колонне. Затем, повернув фронт, они устремились с саблями наголо на колонну, состоявшую из отборных конных егерей и улан. Они были опрокинуты и галопом бросились на батарею».
Командир 7-го конно-егерского полка А.Р. де Сен-Шаман вспоминал: «Мой полк был задействован вечером и провёл удачную атаку на стрелков русской пехоты, численностью около 1.500, которые все были убиты или захвачены в плен; но, встретив затем несколько эскадронов русских кирасир, мы отступили в величайшем беспорядке почти до Полоцка… Это дело было весьма печально для нашей бригады, так как 20-й конно-егерский и 8-й уланский пострадали ещё больше, чем мой полк; я избежал там величайшей опасности».[176]
По словам Репнина, «поручики Вилламовиц, князь Шаховский, корнеты Валецкий и Окунев оказались там первыми, и пятнадцать пушек попали в руки победителей, из которых две были немедленно увезены под эскортом к командующему корпусом. Из-за недостатка войск и упряжек другие были оставлены на поле боя, после того как орудия были заклёпаны, а их лафеты приведены в негодность». Дибич также указал, что «два эскадрона кирасир Императора и Императрицы под командой майора Семеки захватили пятнадцать орудий, но из-за отсутствия упряжек они смогли увезти только две пушки». Витгенштейн же написал несколько иначе: «эскадрон кавалергардский кинулся на колонну конных егерей, и опрокинув, преследовал их до самого города; два эскадрона же лейб-кирасирских В.И.В. и Е.И.В. полков и Гродненский гусарский эскадрон ротмистра Дяткова… бросился на остальную неприятельскую кавалерию и на батарею и, прогнав первую, кирасиры овладели 15-ю батарейными французскими орудиями, из которых по недостатку лошадей и упряжи и по причине многих рвов нас разделявших увезли только две, а остальные, заклепав и испортив лафеты, принуждены были оставить на месте».
Дибич пишет, что кирасиры майора Семеки «преследовали кавалерию, которую они опрокинули, до предместьев Полоцка. Они обрушились на кирасир Думерка в момент, когда эти кирасиры выходили из пригорода, и увлекли их за собой. Тогда в городе воцарил величайший беспорядок. Войска, артиллерия, обозы устремились к мосту на Двине. Но баварский резерв выдвинулся во время, Семека ретировался в хорошем порядке и вновь занял позицию, которую занимал перед своей атакой». По словам Витгенштейна, «сия храбрая кавалерия преследовала неприятеля до предместья города, где и опрокинул майор Семейко неприятельских кирасир, вышедших из города на подкрепление бегущему неприятелю; замешательство в оном было чрезвычайное, войска, артиллерия и обоз бросились в беспорядке на мосты, где даже часть последнего потопили, но подоспевшая баварская пехота, а особливо выгодное местоположение Полоцка не позволили храброй нашей кавалерии воспользоваться далее нашими выгодами».
По словам Дибича, «два эскадрона кавалергардов и конной гвардии отделились от кирасир Семеки в момент разгрома неприятельской кавалерии и обратились на колонны французской пехоты, которые находились возле батареи. Они изрубили эти колонны и вновь вернулись затем в линию». Сен-Сир же уверял, что «те из кавалеристов, которые последовали за артиллерией по дороге вдоль кладбища, были остановлены огнём в упор, произведённым пехотой, помещённой в засаду за его стенами. Другие кавалеристы, которые преследовали отступавшую артиллерию к городу, были атакованы 4-м кирасирским полком под командой генерала Беркхейма, которого адъютант Лешартье побудил двинуться в атаку на противника, не дожидаясь, как он сначала хотел, приказа генерала Думерка, занятого в тот момент отражением атаки на дороге из Дисны, где был наш крайний левый фланг». Д’Альбиньяк писал, что «дивизия кирасир слишком выдвинулась влево, чтобы преследовать неприятеля на дороге из Белого и чтобы поддержать хорватов и бригаду Кастекса. Следовало оставить в центре, по меньшей мере, один кирасирский полк». Эльзасец Беркхейм с 4-м кирасирским полком «сумел изрубить большую часть русских драгун и гвардейцев, которые вынудили войска Корбино ретироваться».[177] Как видим, противники по-разному — каждый в свою пользу — описали окончание кавалерийских атак.
Тем временем Сен-Сир «направился к швейцарской бригаде, размещённой в резерве и ожидавшей приказа, чтобы двинуться вперёд. Генерал, который ей командовал, не осмелился приказать ей выдвинуться на край оврага, хотя она находился очень близко, и одного только её появления было бы достаточно, чтобы остановить противника». Несколько иначе эти события описал лейтенант 2-го швейцарского полка С. Хирцель. Русские кавалеристы опрокинули французских конных егерей и вместе с ними бросились на французскую батарею; «последняя не рискнула стрелять, чтобы не попасть в своих людей, поэтому русские драгуны прибыли к ней в то же время, что и беглецы, и изрубила канониров у их пушек. Этот успех ещё больше ободрил неприятеля; один полк бросился за другим и, таким образом, помешал батарее на земляных валах Полоцка вести огонь. Казалось, весь армейский корпус был близок к истреблению, так как его охватили беспорядок и панический страх, но 2-й швейцарский полк, ещё остававшийся неподвижным, представлял из себя стену, ощетинившуюся штыками. Он одинаково угрожал смертью друзьям и врагам, если бы те продвинулись ещё на несколько шагов, так что наша бригада, не производя выстрелов, вынудила всех их вернуться на дорогу, по которой они пришли».
По словам Маага, отступавшие французы «вперемешку с русскими наткнулись на пехотную бригаду Кандра, то есть на 1-й и 2-й швейцарские полки. Они находились в очень скверном положении, так как, если бы они открыли огонь, то под него попали бы не только русские, но и бегущие французские подразделения. Поэтому они решили остаться стоять с ружьями в руках и держать удар. Град картечи, хотя и доносился до них, но, благодаря позиции обоих полков, пролетал у них над головами. Быстрое движение положило конец неприятному положению: французский кирасирский полк и несколько рот вольтижеров, среди которых также рота 3-го швейцарского полка, прибыли на помощь. В тот же момент полк встал возле Полоты, чтобы охранять ведущий через реку мост. В это время галопом прискакал генерал Аорансе, начальник штаба корпуса, чтобы повести его в огонь».
Шаллер уточнил, что Лорансе «прискакал галопом в этот критический момент, чтобы встать во главе 3-го швейцарского полка, который охранял мосты на Полоте; он велел построить его в сомкнутую колонну и повёл в огонь под командой полковника Авизара… Граффенрид в одно мгновение соединил свои рассеянные посты; беглым шагом он прошёл сквозь беглецов из бригады Неро, гонимой и подавляемой неприятельской кавалерией. Эта стремительность, соединённая с хорошим порядком в движениях, внушили почтение неприятелю; французские солдаты воссоединились у своих знамён и взяли назад свои пушки. Блестящая атака 4-го кирасирского из бригады Беркхейма обратила русских в бегство. 1-й и 2-й швейцарские полки, поставленные в резерве… были вынуждены взять оружие в руки, в опасении быть снесёнными французскими войсками, которые прибыли к их укреплениям вперемешку с русскими, но своим хорошим самообладанием они помогли остановить поток беглецов и, таким образом, заслужили похвалу дивизионного командира».[178]
Фабри писал, что из-за отсутствия французских источников, «мы совершенно не знаем, что происходило на французском левом фланге, где находились бригады Амэ и Кастекса». Он не совсем прав, так как эти события кратко описали Калоссо и Марбо; другое дело, что их рассказы не во всём достоверны. Калоссо пишет, что «место, изначально предназначенное для нашей бригады, находилось на нашем крайнем левом фланге, напротив отряда русской кавалерии, расположенной на позиции вместе с конной артиллерией. Складка местности скрывала нас от их взоров. По данному сигналу двадцать третий [полк] пришёл в движение и по-одному “Вперёд в бой галопом (en avant en bataille au galop)” построился в боевой порядок на виду у неприятеля. Русская батарея открыла огонь”. В этот момент Калоссо едва не был рассечён надвое ядром.
Марбо уверял, что при первом же пушечном выстреле “на левом фланге нашей армии, в лугах, тянущихся вдоль Двины”, бригада Кастекса помчалась навстречу русским эскадронам. “Луг был достаточно обширен, чтобы на нём могли разместиться два сражающихся полка. 23-й и 24-й конно-егерские полки шли фронтом…
Калоссо рассказывал: «Мы построились галопом
Когда произошла атака русских кирасир, Кастекс прекратил атаки, но затем казаки «вновь бросились в атаку и яростно накинулись на мои эскадроны, а гродненские гусары тогда же атаковали 24-й полк». Впрочем, эта атака была отбита, вскоре на помощь Кастексу прибыл Корбино, и обе бригады оттеснили русских кавалеристов. 23-й полк потерял 8–9 чел. убитыми и около 30 были ранены. Д’Альбиньяк уверял, будто «несколько эскадронов 7-го и 14-го кирасирских полков атаковали русскую кавалерию на правом фланге», но других подтверждений этому заявлению нет. Сен-Сир в рапорте отметил, что «генерал Мерль с частью своей дивизии с большим умением отразил атаку, которую противник произвёл на наш левый фланг… Хорваты, поддержанные частью кавалерии генерала Кастекса, отличились в этой атаке».
Витгенштейн писал: «Столь же не удачно было покушение неприятеля против 23-го егерского полка, составляющего самый правый фланг мой и прикрывающего дорогу на Дисну; наступая на оный пехотою и конно-егерским полком, он с начала получил некоторые выгоды, но действием подоспевшей конной роты № 1 остановило успехи его; Гродненского гусарского полка подполковник Силин, бросившись с 3 эскадронами на французскую кавалерию, опрокинул оную и истребил большую часть». По словам Яшвиля, «конная рота № 1 под командой подполковника гвардии Сухозанета, который находился напротив Двины на крайнем правом фланге, выдвинул свою батарею и занял дорогу из Дисны, угрожал этим движением позиции неприятеля и воспрепятствовал ему обойти дорогу из Гамзелево, остановив его переход возле устья Полоты. Эта батарея до такой степени дезорганизовала неприятельские колонны своим умелым действием», что тем способствовала храброму ротмистру Кемпферту, который с двумя эскадронами Гродненских гусар
Между тем, Вреде выслал «Зибайна с его бригадой и половиной батареи Графенройта, чтобы поддержать генерала Леграна», а сам с бригадой Рагловича «сделал движение вправо, чтобы ещё более поддержать генерала Леграна». «Атака колонны неприятельской кавалерии на французскую артиллерию вынудила генерал-майора Зибайна отойти назад с 1-м линейным полком, чтобы спасти французскую артиллерию. 9-й линейный полк под водительством майора графа Изенбурга продолжил живо преследовать неприятеля». Вскоре В. Изенбург был тяжело ранен пулей, и атакующих возглавил старший в полку капитан Ф. ван дер Монден.
Рапорт 1-го полка гласит: «Смелой атакой противник внезапно отбросил всё левое французское крыло в величайшем беспорядке до предместъев Полоцка; он угрожал нам с фланга и с тыла. 1 — й батальон получил приказ, вместе с батареей Графенройта как можно быстрее обрушиться на левый фланг противника»; он прибыл в самый критический момент. 2-й батальон полка также прибыл вовремя и «сформировал каре, чтобы помешать кавалерии, которая приблизилась, захватить эту батарею». Тогда кирасиры повернули влево, «чтобы захватить батарею из 4 французских 12-фунтовых пушек, уже захваченных казаками; канониры частично были убиты или взяты в плен. Благодаря нашему быстрому движению, мы добились успеха: не только французская батарея, но также многие пленные были освобождены; очень эффективно поддержанный храброй батареей Графенройта, я вырвал у противника все преимущества, достигнутые на левом крыле, и вынудил его к быстрому отступлению». По словам баварцев, «французский полковник, который командовал этой батареей и перед тем напрягал все силы, чтобы её спасти, не мог найти достаточно слов, чтобы выразить свою благодарность и свою радость генералу и двум его батальонам».
Командир 2-го батальона 8-го полка писал: «Вечером я ещё возглавлял батальон, когда неприятельская кавалерия проникла возле колонны, которую генерал Зибайн ей противопоставил; вместе с ним я прикрыл батарею капитана Графенройта, против которой двинулся неприятель». Графенройт отметил, что «между 7 и 8 часами русской кавалерии удалось глубоко врезаться в левое крыло; она захватила тринадцать французских орудий и отбросила французские войска» до Полоцка. «Я выдвинулся в этот момент и открыл по противнику столь жестокий огонь, что его движение было частично остановлено ещё до того, как наступление генерала Зибайна с двумя полками вынудило его отступить». В дневнике он записал: «Я стрелял так бысто, как только мог, чтобы скрыть малое число своих орудий. Темнота скрыла нашу слабость; едва наше подразделение атаковало, как мы заметили затишье и сразу затем отступление русских».
1-й батальон 8-го полка и 4-й полк прогнали русских до опушки леса, а Раглович уверял, что баварцы оттеснили русских «до полульё вглубь леса, и этот прекрасный день был полностью выигран со стороны баварцев». Полковник 7-го полка писал, что «1-й батальон выделил половину своих стрелков на фланг на оконечности леса, чтобы удерживать противника вдали. Между тем три батальона двинулись колонной в лес; вечером все они вместе с 1-м батальоном держались на опушке леса. Постоянно двигаясь вперёд, они достигли, таким образом, той точки дороги, где вечером 16-го 4-й батальон лёгкой пехоты имел дело с неприятелем». Вреде уверенно заявлял, что «к 8 часам вечера армия одержала полную победу над неприятелем».
Репнин писал, что «бой длился с 4 часов до 9 часов пополудни». По словам капитана Графенройта, бой закончился в 21 час, Беккере же уверял, что последнюю атаку он провёл в 22 часа. Командир 3-го лёгкого батальона получил через майора барона Ф. Графенройта приказ Вреде, собрать остатки батальона и других частей, а затем «занять позицию вместе с 4-м батальоном лёгкой пехоты и одним батальоном 4-го линейного полка и прикрыть на ночь поле боя». Капитан Сарториус, возглавивший как старший офицер 1-й батальон 8-го полка, соединил солдат различных полков, а вскоре через майора Графенройта получил приказ снова двинуться вперёд. Он продвинулся до леса, где соединился с частью 4-го полка, поступив под команду полковника Цоллера.
Полковник 3-го полка доносил: «В 9 ½ часов вечера, после того как огонь полностью прекратился на аванпостах, мои войска, состоявшие из небольших частей различных рот силой около 100 человек, были, по приказу майора Графенройта из главного штаба, сменены на этой позиции батальоном под командой майора Рюффа… Мы условились с майором французского 26-го полка, что он разместит свои пикеты справа, а я слева». Затем Валдкирх с двумя ротами отошёл отошёл на несколько сотен шагов назад, где соединился с солдатами 7-го полка и расположился биваками на ночь. Полковник 7-го полка сообщил: «Я получил приказ генерала Вреде, собрать войска и построить в линию, что и было исполнено следующим образом: я собрал полк, многие люди подполковника 4-го лёгкого батальона Теобальда присоединились к 3-му батальону. Майор Рюфф сформировал батальон, составленный из людей 1-го армейского корпуса; этот майор занял пост у сожжённых домов, находившихся на дороге, сбоку — 26-й французский лёгкий полк. Я разместился затем во второй линии со 2-й бригадой, примерно в 300 шагах позади». По словам Рагловича, «темнота ночи положила конец этой кровавой баталии… Вреде велел выразить войскам своё полное удовлетворение их храбрым поведением, и всеобщий крик: “Да здравствует наш добрый король!”, вырвавшийся из сердец баварцев, завершил этот день».
Увидев отступление своей кавалерии, Витгенштейн решил начать отступление. Бутурлин так объяснял его решение: «Российские войска с честью удержались на всех пунктах. Несмотря на то, граф Витгенштейн рассудил, что великое превосходство сил, выставленных против него неприятелем, не оставляло ему никаких видов к победе; почему и вознамерился продолжить отступление свое, дабы сблизиться с подкреплениями». Последнюю фразу повторяли все отечественные авторы, хотя Данилевский специально подчеркнул, «до какой степени были мы бедны войсками в этом краю».
Берг пишет: «Я узнал, что правый фланг всей линии уже отступил; между тем, видя, что вся наша артиллерия ретируется, я остался подождать ещё некоторое время, чтобы все пушки левого фланга были увезены на моих глазах; только тогда я медленно отступил до леса с Севским и Калужским и 1-м Сводным пехотными полками, обмениваясь выстрелами с неприятелем, который преследовал нас очень вяло». Антоновский вспоминал: «14 дивизия составляла наш правый фланг и защищала Псковскую большую дорогу. Она выдержала весь напор французов и мужественно устояла против усилий неприятеля занять дорогу — шагу не отдали своей позиции до самого почти вечера. В этом разе нельзя не отдать должной справедливости генералу Сазонову… На закате уже солнца 14 дивизия… стала отступать, но в совершенном порядке. За ними и наша батарейная рота… подполковника Мурузе, который, будучи обеспеченный в сподвижниках своих — 26-го полка егерях… смело стоял против неприятеля и тем способствовал защищать большую дорогу. С движением артиллерии подняли и нас на ноги. Едва мы только привстали, начали французы подчивать перекрестным огнем, а заметив отступление, устремили действия на дорогу, по которой мы ретировались, и, надо сказать, не совсем честно провожали — в затылок. Пока артиллерия наша проходила, мы стояли… Мы шли сзади всей дивизии и, чтобы не тесниться дорогою, приняли левее оной и у самой дороги шли опушкою. В это время подскакал полковник Сухозанет к полковнику Роту, умолял дать ему несколько своих егерей для усиления его артиллерии… Идя опушкою, мы и тут не избежали французских метких выстрелов — до самого поворота дороги они нас провожали. Наступил вечер, и все смолкло. Только в правой стороне, куда отступала 5-я дивизия, вырывались редкие ружейные выстрелы и, казалось, далеко от нас. Мы шли колонною по дороге с поникшей головой, не зная, чему приписать нашу неудачу».
По словам Властова, «батальон Павловского гренадерского полка и 1-й сводно-гренадерский батальон 5-й дивизии, которые продвинулись довольно далеко по дороге, указаннной им, были отрезаны в лесу; но эти войска штыками расчистили себе проход сквозь неприятеля и, опрокинув и вынудив скрыться в лесу две его колонны, соединились со мной. После этого противник не отваживался более меня останавливать. Я сохранил свою позицию до ночи» (перл!). Дибич писал, что ещё во время сражения «резерв и часть 5-й дивизии использовали сопротивление центра и левого фланга, чтобы отступить к Ропно, где граф Витгенштейн, который хотел поддерживать бой лишь настолько, насколько это было необходимо, назначил соединение всем войскам, которые не являлись частью авангарда. Приказы относительно этого резерва были отданы в самом начале сражения». Витгенштейн писал: «Авангарду же полковника Властова приказал я прикрывать дорогу из Полоцка чрез Покровку прямо на Белое, а авангард генерал-майора Гельфрейха остался в дефиле от Полоцка к Ропно в 2 в. от сего города. Сим кончилось сие кровопролитное и упорное сражение, в котором неприятель, действуя из 130 орудий почти в один пункт, надеялся разбить войска наши и отомстить первому корпусу за одержанные многократно победы».
«По прибытии к озеру Ропны, — вспоминал Антоновский, — наш полк и Гродненский гусарский остановились в боевом порядке… Дозволено развести огни, у которых, собравшись в кучку, офицеры грелись и рассуждали с прискорбием о невзгоде, повстречавшейся с нами нынешний день… Некто из офицеров сказал: “Все, что ни делается — к лучшему; вперед будем вести себя осторожнее против неприятеля”. Всю ночь мы простояли, не выпущая из рук ружей; на сей раз стали осторожнее. Но торжествующий неприятель не беспокоил и себя и нас. Он не сделал ни одного выстрела в продолжение ночи. Таким образом, несчастное для нас 6 число августа окончили».
Союзники не имели сил преследовать отступавших. Сен-Сир вспоминал, что «бригада Кандра из дивизии Мерля выступила вперёд, чтобы поддержать четыре батальона, которые Сен-Сир направил в лес, чтобы преследовать неприятеля по дороге к Белому; но мы узнали, что эти четыре батальона, изнемогая от усталости, заночевали у опушки леса, будучи не в состоянии двинуться далее. Таким образом, генералы верно судили накануне о состоянии своих войск, так что, хотя и оставшись победителями, мы не могли воспользоваться всеми плодами победы». Д’Альбиньяк также посетовал: «Если бы могли её преследовать, эта армия была бы уничтожена; она ретировалась по единственной дороге в лесу, протяжённостью пять больших льё; но войска 2-го и 6-го корпусов были настолько изнурены голодом, маршами и контрмаршами, что было невозможно заставить их идти так далеко».
В этой связи Фабри резонно заметил, что именно теперь был прекрасный случай употребить кирасирскую дивизию Думерка, но такового приказа не последовало. Сен-Сир, видимо понимая, что такой упрёк может быть высказан ему, в мемуарах среди прочих совершённых ошибок назвал «недостаток координации кирасирской дивизии с четырьмя пехотными дивизиями». Д’Альбиньяк также заметил: «Если бы дивизионный генерал кирасир оказал большее содействие и лучше понимал движения, последствия этой баталии были бы более значительными». Похоже, что Марбо не зря назвал генерала Думерка «весьма посредственным офицером».[180]
«Поле боя, — писал Майлингер, — было покрыто убитыми и ранеными с обеих сторон; особенно плотно они лежали вокруг поместья, где вечером теснились главные массы. Борьба длилась с 5 до ½ 10 часов, то есть всего 5 ½ часов. Едва ли когда-нибудь в прежних и последующих сражениях на таком узком пространстве, около ¾ часа в длину и ½ часа в глубину, непрерывно и смертоносно действовало столь огромное число из более чем 200 орудий. При этом почти постоянно стояли глаза в глаза… В оба дня противник сражался с редким мужеством и величайшей уверенности в своей силе и превосходстве. Тем удивительней кажутся хладнокровная выдержка, спокойствие и полная самоотречения храбрость ѴІ-го корпуса”. Из-за такого крайнего ожесточения и упорства противники понесли весьма существенные потери. Баварцы, которые задействовали только 4 бригады, оставили на поле боя 118 офицеров и 1.161 солдата; из них было убито 15 офицеров и 129 нижних чинов (то есть 1 офицер на 8 солдат), ранено 103 офицера и 1.032 нижних чина (1 офицер на 10 солдат). Грубер писал, что потери составили 75 офицеров и 1.378 солдат.
В ведомости, составленной 21 августа начальником штаба баварского контингента подполковником Й. Палмом, приведены следующие данные о потерях корпуса за 16, 17 и 18 августа.
| убитые | раненые | пленные | умершие солдаты | офицеры | солдаты | офицеры | солдаты | офицеры | солдаты | ||
| 19-я дивизия | 3 | 40 | 47 | 410 | 1 | 265 | 15 | ||||
| 20-я дивизия | 4 | 69 | 41 | 651 | 5 | 84 | 2 | ||||
| Всего | 7 | 109 | 88 | 1061 | 6 | 349 | 17 |
Таким образом, общие потери баварцев составили 101 офицер и 1.536 нижних чинов.[181]
Фёльдерндорф заметил, что «потери среди офицеров кажутся непропорционально большими по сравнению с рядовым составом. Однако ещё до сражения число рядовых солдат было непропорционально мало к состоявшим в рядах офицерам. Некоторые роты вступили в бой, имея менее 30–40 человек под ружьём. 1 — й линейный полк в своих 12 ротах насчитывал только 240 ружей; 10-й — только 350; 4-й лёгкий батальон — лишь 280, 6-й лёгкий батальон — не более 300, в то время как во всех этих подразделениях офицеры имели почти полный комплект».[182] К тому же, баварские офицеры повсюду должны были стоять во главе, особенно когда опасность была самой большой, чтобы совершенно измученных лишениями и напряжением баварских солдат воодушевлять своим примером». По словам Хайльмана, «многие роты имели едва по 30–40 ружей, или от 11 до 12 рядов, некоторые даже направили в огонь лишь 6–7 рядов. На это небольшое число личного состава в большинстве рот приходилось 2–3 офицера, не считая многочисленного генерального штаба и адъютантов. К тому же, русские снайперы уверенно отстреливали баварских офицеров с их блестящими серебряными кольцами на воротниках, которые при атаке всегда шли далеко впереди войск».[183] Из числа штабных были ранены первый и второй адьютанты генерала Деруа, подполковник барон Ф.Й. Хертлинг и обер-лейтенант барон Л. Добенек, капитан барон Фёльдерндорф, капитан-инженер К. Хацци, ординарец капитан Турн унд Таксис.
У французов был ранен генерал Валантен, из полковников убиты Майо и Обри, ранены Ардио и Вимпфен (вскоре уволен со службы).[184] Всего войска 2-го корпуса потеряли около 1200 чел.[185] Сен-Сир уверял, что его войска захватили 1200–1500 пленных и 14 пушек. Вреде считал, что русские потеряли 4 тыс. убитых и раненых, а за два дня сражения — 9 тыс. чел. Д’Альбиньяк писал, что «следующим утром стали видны огромные потери, которые понёс противник; они могли достигать 10.000 человек. Французская армия потеряла, по меньшей мере, 4.000 человек; она была в таком расстройстве на следующий день, 19-го, что при сообщении о том, что будет новая атака, смогли собрать лишь остатки батальонов: под ружьём находилось, наверно, 10.000 человек».
Дибич считал, что «русские потери в этот день составили немногим меньше 3.000 человек выбывших из строя и шесть пушек. Были ранены генералы Берг, Казачковский и Гамен. Противник потерял около 5.000 человек и два орудия». Витгенштейн заявил, что «неприятель убитыми и ранеными потерял против нас конечно в трое», а «в плен взято нами: 2 подполковника, 15 обер-офицеров, до 500 нижних чинов и 2 орудия». В другом рапорте он указал, что «во время преследования от Свольны, и в сих двух сражениях взято: 15 обер-офицеров и 3.201 нижних чинов», но признал, что «с нашей стороны урон так же не мал; подбито 7 орудий, которые ими во время сражения увезены». Богданович определил русские потери в 5
Российские генералы в донесениях с гордостью подчёркивали, что их войска удержали свои позиции до конца сражения и отступили лишь ночью. Но их подчинённые воспринимали произошедшее как явную неудачу; «мы не взяли Полоцка и отступили от него невыгодно — это достойно сожаления», — писал Антоновский. Отечественые историки старались обойтись без оценок двухдневного сражения, лишь Бутурлин высказался о сем предмете. Говоря о Сен-Сире, он подчеркнул: «Справедливость требует заметить, что распоряжения его соображены были с совокупностью и силою, и что только одна удивительная стойкость россиян воспрепятствовала ему одержать совершенную победу… Однако ж можно укорять французского полководца, что оставил в бездействии пехотную дивизию генерала Мерля, между тем как переведши ее чрез речку Полоту, ниже левого фланга россиян, он не только мог обойти их левое крыло, но и действовать в тыл центра; а сие непременно дало бы решительный оборот всему делу». К. Остен-Сакен унд фон Райн считал, что Сен-Сир потому не использовал свой успех, что переоценил силы своего противника.
Эта ситуация напоминает исход Бородинской баталии, где русская армия устояла под напором наполеоновских войск, но затем отступила и сдала Москву. Поэтому даже если Первое Полоцкое сражение и считать «боевой ничьей», то в ближайшей перспективе оно «сыграло на руку» наступающей стороне, обеспечив её северное крыло. Э. Марко де Сент-Илер обоснованно считал, что «бой при Полоцке можно отнести к числу наших побед, так как в ходе этого сражения был обеспечен левый фланг нашей армии».[187] Следует подчеркнуть, что Витгенштейн не достиг своей цели (вытеснить противника из Полоцка на левый берег Двины), тогда как Сен-Сир добился того, чего хотел при тогдашнем состоянии своих войск — оттеснить неприятеля, чтобы дать им возможность отдыха и расширить пространство для проведения фуражировок. Правда, успех этот был относительным и, к тому же, не вполне соответствовал тому, чего желал Наполеон.
«Отдых, в котором нуждалась армия, был ей обеспечен, — констатировал Сен-Сир, — она могла в полной безопасности запасаться провиантом и восстанавливать свои силы, так как неприятель удалился по направлению к Дриссе». Лежен покинул Полоцк в тот же день и, проделав более ста льё, 20 августа прибыл в Смоленск с донесением императору о трёхдневном сражении. Сен-Сиру эта победа принесла маршальский жезл. Среди особо отличившихся он назвал генералов Леграна, Вреде, Деруа, Рагловича и Обри, «который с большим отличием управлял артиллерией II-го корпуса», а также начальников штабов 2-го и 6-го корпусов. Сен-Сир по достоинству оценил героическое поведение баварцев и известил об этом императора, который упомянул о них в 14-м бюллетене “Великой армии”. В числе особо отличившихся Вреде назвал генералов Винценти, Беккерса, полковников Спауера, Хабермана и Деруа, подполковников Буттлера, Манна и Баха, а также капитанов Готтхарда и Графенройта, батареи которых действовали в оба дня сражения и выпустили наибольшее количество снарядов. Вреде просил короля присвоить чин майора капитанам А. Турн унд Таксису, барону А. Гумпенбергу, барону В. Хорну, А. Эдлингеру и К. Хацци, а князю К. Оттинген-Шпильбергу — чин капитана.
Наполеон послал в распоряжение Сен-Сира 120 наград, из которых половину получили баварцы. Обычно пишут, что император приказал выдать на каждый баварский полк по 7 крестов ордена Почётного легиона. По более точным данным, 6-й корпус получил 81 крест ордена Почётного легиона, которые были распределены следующим образом: штаб — 4, инженеры — 3, артиллерия — 10, 1-й пехотный полк — 5, 2-й — 5, 3-й — 5, 4-й — 4, 5-й — 5, 6-й — 4, 7-й — 5, 8-й — 4, 9-й — 4, 10-й — 5, 11-й — 3, 1-й лёгкий батальон — 3, 2-й — 1, 3-й — 3, 4-й — 2, 5-й — 3, 6-й -2, санитарная служба — 1. Кроме того, баварский король Максимилиан-Йозеф выделил хирургам и медикам 4 золотые и 15 бронзовых баварских медалей. Орденами были награждены, в частности, полковник Колонж, в 7-м полку майор Мерц, лейтенант Хаусман и юнкер К. Сарториус, исполнявший функции фельдфебеля и получивший тяжёлое ранение в голову. 27 августа Наполеон произвёл Деруа в графы империи и назначил ему дотацию в 30 тыс. франков, «передаваемых вашим детям»; он также передал ему «аттестат на 6.000 франков пенсии для графини Деруа». Поручик Н.А. Окунев, будущий военный историк, отмечая высокие боевые качества баварцев, подчеркнул: «Я имел случай убедиться в этом в сражении при Полоцке, и могу сказать, что баварская пехота одна из самых храбрых в Европе».[188]
Сообщив императору о произошедшем сражении, Витгенштейн завершил свой рапорт следующими словами: «Чрез частые и жестокие дела с неприятелем, корпус мне вверенный, совершенно ослабел, в котором ныне… не более под ружьем находится как 17.000 чел., а особливо в офицерах недостаток велик. С сим малым числом не решаясь атаковать неприятеля, засевшего в своих укреплениях, что стоило бы большой потери людей, считая полезнейшим, оставя авангард свой пред Полоцком… наблюдать так же и за движением Магдональда; мне не остается более ничего теперь делать как привести себя в оборонительное положение». На другой день он известил Эссена, что проведённые им 8 боёв стоили ему больших потерь, особенно в офицерах, «моя кавалерия разрушена и почти без офицеров».[189]
Утром 19 августа победоносное войско уже стояло под ружьём на поле боя. Вреде издал приказ по «1-му и 2-му королевским армейским корпусам», в котором говорилось, что из-за ранения Деруа он принимает «главное командование над 19-й и 20-й дивизиями». Баварская пехота сохранила деление на 2 дивизии, которыми теперь командовали генералы Зибайн и Беккере. Командовать артиллерией корпуса до выздоровления Колонжа был назначен подполковник Цоллер, а артиллерией 19-й дивизии — капитан Берхем. Два артиллерийских парка были сведены в один под командой майора Ф. Доува. В тот день от полученных ран скончался полковник Вреден.
Врачи и хирурги приступили к своей работе с лежавшими повсюду на поле боя ранеными, имея очень мало необходимых для этого средств. Остаток дня был заполнен печальным занятием — перевозкой раненых с поля боя на перевязочные пункты. Из-за нехватки рук нечего было думать о захоронении убитых. Поэтому тела лежали не погребёнными как на поле боя, так и на улицах Полоцка и во дворах госпиталей; они разлагались и отравляли воздух, увеличивая число жертв. Капитан 4-го швейцарского полка Г. Шумахер вспоминал: «Дома и церкви в Полоцке были полны ранеными. К несчастью, из-за недостатка помощи и вследствие большого количества раненых уход за ними не мог быть достаточно хорошим, и большинство из них умерло там… 20 августа я был назначен, чтобы на следующий день следить за погребением убитых на поле битвы… Для этой тяжёлой работы я нарядил сто русских пленных, которые с лопатами и заступами должны были работать под присмотром сотни наших вооружённых солдат».
Сен-Сир считал свои войска слишком измотанными, чтобы предпринять наступательное движение, и велел им раскинуть бивак ближе к городу. 4-й баварский полк выслал 2 патруля, каждый из 1 офицера и 12 солдат, один на Невельскую, другой на Себежскую дороги. 10-й полк выдвинул патрули, силой по 1 офицеру и 15 солдат. 3-й батальон лёгкой пехоты выслал 2 патруля под командой унтер-офицеров по Невельской дороге. Патрули продвинулись на 4,4 км вперёд, но не встретили неприятеля, контакт с которым был полностью утрачен.[190]
| Батарея | 12-фунтовые пушки | 6-фунтовые пушки | гаубицы | ядра | коробки картечи* | ядра | коробки картечи | гранаты | коробки картечи* |
| 1-я лёгкая | 15 | 8 | |||||||
| 3-я лёгкая | 249 | 21 | 42 | ||||||
| 11-я 6-фунтовая | 171 | 45 | |||||||
| 6-я 12-фунтовая | 104 | 1 | 61 | ||||||
| 2-я лёгкая | 516 | 45 | 132 | 15 | |||||
| 4-я лёгкая | 260 | 14 | 121 | ||||||
| 4-я 12-фунтовая | 49 | 9 | 60 | 12 | |||||
| 5-я 6-фунтовая | 161 | 52 | 65 | 3 | |||||
| 8-я 6-фунтовая | 2 | ||||||||
| Всего: | 153 | 10 | 1374 | 132 | 534 | 30 |
Главные силы Витгенштейна в тот день отступили к Гамзелево. Поскольку местность между Полоцком и Дриссой не предоставляла никакой выгодной позиции для размещения всего корпуса, он «решил отступить до этой реки, чтобы устроиться там в укреплённом лагере, который мог бы прикрыть всю область… Резерв двинулся к Белому; там он нашёл 4-й батальон Могилевского полка и конную № 23 роту, которые шли из Пскова. Две линии главных сил были сведены в одну, по причине значительного сокращения войск, понёсших потери 5 и 6 августа. Авангард генерала Гельфрейха днём перешёл за дефиле Ропна, заняв его лёгкими войсками». «7-го августа, — пишет Антоновский, — мы также были на этом месте покойны и, хотя слышна была перепалка влеве, отдаленная от нас, но она происходила в 5-й дивизии. Пробыв у озера весь день, в полночь отступили». Авангард Властова «всё утро оставался возле корчмы Боровка и с наступлением дня отступил до Артейковичей из-за появления отрядов, которые противник выдвинул по Невельской дороге».[192]
8/20 августа «главная квартира І-го корпуса разместилась в Белом. Главные силы оставили Гамзелево и разместились возле Белого, резерв занял позицию у Сивошино. Французский авангард потеснил генерала Гельфрейха, тогда он отвёл свою пехоту, а затем свою кавалерию до Гамзелево. Дефиле Ропно было занято противником». Антоновский вспоминал, что солдаты арьергарда, устроив пикеты, “весь день отдыхали под тенью вековых елей и сосен… С закатом солнца, 3-й баталион 26 егерского полка в поддержание передней цепи послан на пикеты в резерв, а с полуночи мы снялись и продолжали свое отступление далее до деревни Белой”. Властов отошёл за Артейковичи, так как “его позиция впереди этой деревни не могла быть более пригодна для обороны после того, как Ропно было оставлено”.
Сен-Сиру необходимо было выяснить расположение противника, а также узнать о его намерениях. Он приказал выслать рекогносцировки по двум главным дорогам. Легран двинулся по дороге к Гамзелево, но шёл очень медленно и нерешительно, и вскоре остановился, не встретив противника. Вреде со 2-й бригадой 19-й дивизии, которой командовал полковник Цоллер, продвинулся на 2 часа пути по Невельской дороге, затем у Захарина повернул влево на дорогу, ведущую к Сивошино, и через несколько часов наткнулся на русскую заставу, которая после нескольких выстрелов немедленно отступила. Вреде следовал за ней некоторое время до болотистого ручья, мост через который был частично разрушен. Главные силы русских не были обнаружены, и Вреде вернулся на Невельскую дорогу, где вскоре получил приказ отвести бригаду на бивак.[193]
Между тем, Витгенштейн отвёл войска за р. Дриссу, где 9/21 августа приступил к укреплению позиции. Корпусная квартира разместилась в с. Соколищи-Эйсмонт. Дибич записал: «Главные силы заняли позицию на правом берегу Дриссы, возле Сивошино, где был намечен укреплённый лагерь. Резерв разместился возле Соколищ. Два авангарда, почти не потревоженные, соединились у Белого, в месте пересечения трёх дорог из Полоцка в Сивошино. Там они заняли весьма крепкую позицию на выходе из дефиле. После соединения генерала Гельфрейха с полковником Властовым, этому последнему было поручено командование авангардом. Ему оставили только четыре эскадрона Гродненских гусар, 24-й и 26-й егерские полки, две пушки батарейной № 14 роты и конную № 3 роту. Остальные войска авангарда были включены в состав главных сил.
Четыре поста были высланы в Подсеверье, Гомховшину, Подгорье, Артейковичи, один пост — на пересечении просёлочных дорог из Доньяры в Артейковичи, а последний — к Подбелицам. Фланги русской позиции также были освещены пикетами кавалерии, которые находились в Замшанах, Соколищах, Сухове и Дерновичах. Все эти посты высылали свои патрули как можно дальше. В случае атаки на Белое, авангард имел приказ оборонять свою позицию как можно дольше, а затем отступить к Боярщине, где главные силы и резерв собирались атаковать неприятеля в момент, когда он будет выходить из дефиле, которое находилось возле этого места». Витгенштейн написал Кутузову, что «нашел неудобность в позиции при с. Белом для занятия оной целым корпусом, а весьма выгодною для расположения там авангарда, который в оной должен прикрывать обе дороги, ведущие из Полоцка чрез Гамзелево и из Артейковичей в Сивошню и в Себеж и потому заняв вверенным мне корпусом позицию на правом берегу р. Дриссы», велел авангарду расположиться при Белом.[194]
Поскольку дивизионеры 2-го корпуса, особенно Легран (который имел надежду, после отъезда Удино получить командование корпусом) не проявляли особого рвения, чтобы исполнять приказы Сен-Сира, то он приказал Вреде продвинуться по Петербургской дороге, чтобы обнаружить главные силы русских. Тот поручил исполнение этого рискованного предприятия отряду генерала Зибайна (около 1800 чел.).[195] Для исполнения данной задачи, при полном отсутствии кавалерии, этого было, безусловно, мало; вскоре эта ошибка будет искуплена большими потерями. В тот день у Артейковичей, в 6 верстах от Белого произошла какая-то стычка, о которой известно лишь то, что в ходе её был ранен поручик гродненских гусар Краммер.[196] 6-й корпус в тот день насчитывал 10.276 чел. под ружьём, 8.284 чел. находились в госпиталях.[197]
«Авангардное сражение» при д. Белая
Дибич записал, что «Главная квартира І-го корпуса находилась в Соколищах. Часть главных сил разместилась возле Соколищи-Щит впереди резерва. Остальные оставались в Сивошино. Начали укреплять позицию возле Дриссы… Два эскадрона сводных кирасир, два конных орудия и три роты Сводного егерского полка заняли передовой пост в Грамоши. Этот пост прикрывал правый фланг русского корпуса и освещал дороги из Полоцка в Дриссу и Дисну».[198]
Д’Альбиньяк писал, что «Вреде оставил одну бригаду в Гамзелево, чтобы наблюдать дорогу из Лозовки и ту, которая вела в Невель; с другой бригадой он двинулся к Белому». Но баварские документы свидетельствуют, что во главе второго отряда стоял генерал Зибайн. По словам участника этой экспедиции Зайболтсдорфа, эта бригада «под командой временного командира полковника барона Штрёля в 1 час пополудни выступила с бивака перед Полоцком по Петербургской дороге; за ней последовала 3-я лёгкая батарея Халдера. Примерно в 1 ½ часах впереди Белой 1-й лёгкий батальон Гедони, который вместе с 6-м лёгким батальоном Да Роша составлял авангард, натлкнулся на неприятельские форпосты, после чего они отступили, постоянно перестреливаясь. Затем колонна двинулась дальше без серьёзного сопротивления к выходу из леса».
Поделиться книгой: