Помоги проекту - поделись книгой:
Тут он оставил рядового Влочку в указанном пункте и рысью устремился к своему отделению, поскольку не был уверен, что под руководством Ясанека отделение не расслабится.
— Напра–во! Кру–гом! — кричал он уже издали, — Я из вас сделаю военных, сами удивитесь!
И с необычайной яростью принялся муштровать своё отделение. Только когда мимо проходил рядовой Влочка с ведром вонючей жижи, у него на лице мелькала улыбка. Но тут же гасла, потому что художник следовал к сортиру степенно и в высшей степени солидно, как будто бы издавна привык к подобной работе.
— Даже не проблюется, свинья эдакая, — злобно ворчал ефрейтор, и с еще большей яростью наседал на своё отделение.
Примерно через час рядовой Влочка вернулся.
— Докладываю о выполнении приказа, товарищ ефрейтор, — сказал он вежливо, — Унитазы чистые! Можете из них пожрать.
Боевая подготовка продолжалась согласно утверждённому плану. В шесть утра был подъём. Дневальный свистел в свисток, и тут же начинали орать ефрейторы:«Слезаем с койки! Ходу, ходу, ходу!«Для большинства новичков их требование нелегко было исполнить. Хромые с большим трудом сползали с коек, близорукие вместо дверей ломились в окна, где им спасали жизнь диверсанты и кулаки, в то время как страдающие энурезом раздумывали, как объяснить разъярённым ефрейторам мокрый матрас.
— Шевелись, ходу, ходу! На зарядку становись! Рысью! Бегом! Мать вашу — бегом!
На плацу проходила зарядка, в которой принимали участие все, кому не удалось спрятаться в туалете или в тёмных уголках старого замка. В утреннем сумраке, под дождем или на ледяном ветру наспех одетые новички размахивали руками, подбрасывали ноги, крутили туловищем и проклинали свою судьбу, которая забросила их на Зелёную Гору.
После зарядки наступал черёд утренней уборки.
— Это что, застланная койка? Должен быть край, как бритва, ясно! Покажите расчёску! Почему здесь волосы? Пол вымыть как следует! Больше воды, лей воду! Где рядовой Вата? В туалете? Я ему, лодырю, покажу! На сундуке пыль, а он в туалете! На фронте я бы его приказал расстрелять!
— На завтрак ста–а-новись!
— Что, не слышно? На завтрак становись! Ходу, ходу, ходу! Не стоим на лестнице, мать вашу! Вас что, на руках отнести?
Шеренга новичков держит в вытянутых руках котелки. Каждый получает половник черной бурды, хлеб и кусок сала.
— Жрать и ушами не хлопать! Шустрее, сейчас выход на работу! Пошевеливайтесь, дармоеды! Вы в армии, а не у Вашаты[6]! Я вас так нагну, ребята, что посинеете!
— Товарищ ефрейтор, рядовой Фридль потерял сознание!
— Отнести в лазарет, и не болтаться! Через пять минут, чтоб были здесь!
Рядовой Палоушек обмочился.
— Свинья такая! Что, туалета нет?
— Я… я… меня туда не пустили, потому что убирались… а потом было построение…
— Хватит отговариваться! Вы это нарочно сделали, чтобы снизить боеспособность подразделения! На фронте я бы вас приказал расстрелять!
— Товарищ ефрейтор, разрешите обратиться! У рядового Чурды болит печень!
— Почему рядовой Чурда не скажет сам?
— Он боится.
— Потому что он симулянт! Рядовой Чурда, ко мне! Десять приседаний! Хватит! Все ещё болит? Ну вот! Я вас научу, как исполнять воинские обязанности!
Свисток — построение на работу. — Левой! Левой! Левой! Песню запе–вай! Мы лётчики, у нас стальные перья!
Рота за ротой направляются к плацу, чтобы совершенствоваться в боевой подготовке.
Рядовой Влочка идёт равнодушно. На его спокойном лице нельзя прочесть ни одной мысли. Рядовой Ясанек восторженно поёт строевую песню, и следит, чтобы ефрейтор видел, что он поёт. Рядовой Вата смотрит ожесточённо, даже можно сказать, вредительски.
Прямо напротив входа в лазарет Кефалин упал в шикарный обморок.
— Салага, — забубнил Галик, — Эти доценты все салаги! Их бы всех на»Мишлен», чтоб увидели, что такое настоящая работа! Засранцы учёные! Интеллигенты!
Первым, кто получил из дома посылку, стал рядовой Чилпан. Однако он был не первый, кто её открыл. Об этом охотно позаботились Вонявка, Валента и Цимль. В посылке обнаружилось много очень аппетитных лакомств. Рулеты, булки, апельсины.
— Господа, — ликовал Вонявка, — объявляется праздник живота! У Чепички кормят неплохо, но домашняя кухня — это домашняя кухня.
Однако Чилпану все это пришлось не по душе. Он кинулся к посылке и попытался защитить её своим телом, издавая при этом знакомые всем невнятные звуки.
— Гав!.. Э–э, а–а!..
— Чилпан, не дури, — утешал его Вонявка, — Это не какой‑нибудь дзот, а самая обычная посылка, которую мы в дружеской атмосфере съедим. Если будешь себя хорошо вести, дадим тебе булочку.
Чилпану это показалось не слишком великодушным, и он усиленно бился за каждый кусок. Он царапался, кусался и плевался, но но не смог отстоять свое имущество перед превосходящими силами противника. Под конец он разозлился настолько, что к нему частично вернулась речь.
— Я.. я.., — стонал он, — не… нельзя раздавать!
Рядовой Вонявка рассмеялся.
— Так ты, дурила, и не раздаёшь! — наставил он Чилпана, — Мы у тебя просто крадём!
Глава третья. МЕДПУНКТ
Как только рядовой Кефалин почувствовал под собой постель, он открыл глаза и обнаружил над собой ухмыляющегося младшего сержанта. Кефалин тут же скривил рот в болезненной гримасе и тихо застонал.
— Ладно, передо мной изображать не надо, — улыбнулся младший сержант, — Побереги свой талант для Таперичи. Он сюда ходит минимум три раза в день. Ты кто на гражданке?
— Ассистент режиссёра, — сказал Кефалин.
— Я в тебе предполагал актёра, — сказал сержант довольно, — У нас один уже есть, по фамилии Черник. Жалуется на спину, и охает прямо как ты! Представлюсь — я Воганька.
— Доктор?
— Аптекарь. Как видишь, есть что‑то общее с медициной. В стройбат я попал за любовь к гигиене. Приторговывал из‑под полы мылом и средствами для полоскания рта, и в результате оказался у чёрных баронов. Однако не жалуюсь. Всё лучше, чем таскать на горбу пулемёт! А ты, приятель, не голубой, случаем?
— Нет, с чего это? — испугался Кефалин.
— Люди искусства попадают в наши части обычно за аморальное поведение, — объяснил Воганька, — С мной вместе призвали драматурга Голатко, который ради эротических фантазий порол хлыстом свою жену. Этого ему показалось мало, и он попробовал с дочкой управдомши. Ну мамаша ему и устроила.
— Какая непредусмотрительность! — сказал Кефалин, — На такое способен только драматург!
— Ассистенты режиссёра тоже не особо осторожны, — рассказывал Воганька, — Ведрань со студии»Баррандов»попал к нам за пару снимков с красивыми практикантками. Да, друг, мы уж тут навидались. Ну а теперь возвращаемся к тебе. Что с тобой такое — на калеку ты вроде не похож?
— Близорукость на левый глаз, плоскостопие, ограниченно годен, — доложил Кефалин неторопливо и солидно, как делал и всё остальное.
— Вон оно что, — сказал старшина слегка разочаровано, — а я уж надеялся на какую‑нибудь скандальную историю, а ты мне тут про плоскостопие. Ну что же делать? Теперь главное — произвести хорошее впечатление на доктора. Он вот–вот придёт.
— Дурак?
— Свой человек, — сказал Воганька, — Сам напросился в стройбат, а на гражданку его потом не отпустили, и он остался тут сверх срока. Дали ему капитана, но здесь ему все должны говорить»пан доктор». Если назовёшь его»товарищ капитан», отправит обратно на службу, даже если будешь при смерти. Если даже в лазарете, говорит, скучаешь по службе, так иди протрясись!
— Спасибо за информацию, товарищ старшина! — поблагодарил Кефалин.
— Ну ты даёшь, — засмеялся Воганька, и направился к другим пациентам, которые выглядели, как на последнем издыхании. Кефалин заметил среди них Фридля, который утром потерял сознание на построении. Теперь он уже был совершенно бодр, и рассказывал рядовому Служке, только что вернувшемуся из туалета:«Я буду жаловаться! Я при призыве написал, что хочу служить в авиации, и они мне пообещали, что буду. Кому теперь можно верить?»
Служка ответил, что никому нельзя. Ему самому народный целитель Хрань сказал, что эпилепсия пройдёт, если натереть грудь растёртыми буковыми орешками, собранными в полночь над болотом. А она не прошла. А он вдобавок заработал ревматизм, потому что на болоте застудился.
— Во–во, — закивал Фридль, — Лётчики — элита армии!
Во время этой дискуссии в комнату вошёл доктор капитан Горжец.
Если по кому‑то с первого взгляда было видно, что армией он сыт по горло, то это, без сомнения, был доктор Горжец. На его умышленно небритой физиономии застыло выражение скуки, на ходу он переваливался, словно утка, чтобы отличаться от остальных офицеров, а руки держал засунутыми глубоко в карманы. Козырёк его фуражки либо смотрел куда‑то в небо, либо был засунут за ухо.
— Смирно! — заорал рядовой Фридль при его появлении в лазарете, поскольку он уже усвоил: солдат, который первым заметит офицера, должен таким способом известить остальных.
— Моё почтение, пан доктор, — приветствовал доктора фельдшер Воганька. — Очень рад вам сообщить, что у нас прибавилось несколько безнадёжных случаев.
— Чёрт бы с ними, — буркнул доктор и швырнул свою фуражку через всё помещение на вешалку. Бросок не удался. Фуражка закачалась на одном из крючков и упала на пол. Рядовой Фридль вскочил с кровати, услужливо поднял откатившуюся фуражку и повесил её на вешалку. Горжец бросил на него уничтожающий взгляд.
— Что с тобой, больной? — спросил он, — Для безнадёжного случая ты что‑то очень бодрый!
— Рядовой Фридль! — закричал больной, — В семь ноль–ноль случился неожиданный обморок! По приказу командира взвода сержанта Галика была произведена доставка в лазарет и запись в больничной книге. Температура в норме.
— Ты кто на гражданке?
— Помощник продавца. Я хотел, товарищ капитан, в лётчики, но ко мне отказали. Я намерен действовать согласно армейскому уставу и буду жаловаться!
— Только пиши сразу Чепичке, приятель, — ответил доктор рассудительно, — А почему ты оказался здесь? Ну‑ка, ну‑ка?
— Признан ограниченно годным по состоянию здоровья, — оскорблённо сказал Фридль, — На меня с полки упал ящик с маргарином, и я перенёс перелом черепной кости. Тем не менее, я себя чувствую совершенно здоровым и намерен перевестись в авиацию или по крайней мере в боевую часть.
— Молодец, — похвалил его капитан, — Вижу, взгляды у тебя схожи с майором Галушкой. Тот говорит, что лазарет должен быть в окопах. Так что одевайся и вали к своей роте, пока не пропустил что‑нибудь важное.
— Есть! — рявкнул Фридль и начал одеваться.
Доктор Горжец склонился над рядовым Служкой, — Это у тебя эпилепсия, да? Лежи, парень, как‑нибудь выбьем тебе комиссию по здоровью.
— Правда, пан доктор? — возликовал Служка.
— Вас таких много будет, — сказал доктор, — Хотел бы я посмотреть, кто такие экземпляры призывает? Это же свиньи, а не доктора!
Тут он подошёл к койке, где лежал Кефалин.
— Типичный случай хронического обморока, ассистент режиссёра, есть о чём поболтать, — представил его Воганька.
— Киношник? — с интересом спросил доктор.
— Честно говоря, пан доктор, с тем обмороком я и правда разыграл кино, — сказал Кефалин, — Но звёздочки перед глазами у меня летали!
— Это мне без разницы, — сказал Горжец, — Я спрашиваю, ты ассистент в кино или в театре?
— В театре. В Сельском. Директор Франтишек Смажик.
Доктор обратился к Воганьке:
— Пациент тут, очевидно, задержится на несколько дней. Переведите его в соседнее помещение.
— Товарищ капитан! — затявкал одетый Фридль, — Разрешите идти?
— Вали! — сказал доктор. Фридль козырнул, выполнил команду»кругом»и зашагал прочь.
— Редкостный мудозвон! — оценил его почин младший сержант Воганька.
Ну, дружище, принимай поздравления! — сказал Кефалину Воганька, — Я веду тебя в избранное общество.
И прежде, чем Кефалин успел удивиться, он был отведён в меньшую, но уютную комнату, в которой стояло шесть коек.
— Господа, — провозгласил старшина, — уделите мне минутку внимания! Позвольте представить вашему обществу ассистента режиссёра Кефалина. И хотя эта профессия уже представлена в нашем собрании паном Черником, я убеждён, что его присутствие будет приобретением для нас.
Пятеро хворых солдат заухмылялись и протянули Кефалину руки для приветствия:
— Ярослав Черник, актёр.
— Вацлав Янда, инженер–строитель.
— Рудольф Вальничек, доктор философии.
— Олаф Блазей, стоматолог.
— Ян Млынарж, органист.
— Мне очень приятно, господа, — сказал Кефалин, — меня зовут Роман Кефалин. Я работал ассисентом режиссёра в Сельском театре. Надеюсь, никто не сомневается в культурном уровне этого заведения.
— Как я по тебе вижу, — подал голос актёр Черник, — ты когда‑нибудь доберёшься и до Народного. Если ты, конечно, не пытался смыться за бугор, как я.
— Мой кадровый профиль безукоризнен, — ответил Кефалин, — Где мне можно лечь?
Он устроился поудобнее и ознакомился с приключениями всех пятерых.
Ярослав Черник, который в возрасте пятнадцати лет заигрывал с чуждыми и нашему трудовому народу враждебными идеологиями, в конце концов им поддался и предпринял попытку пересечь государственную границу в районе Квильды, вооружённый двумя краюхами хлеба, густо помазанными маслом, но был задержан бдительными пограничниками и в течение длительного времени проходил перевоспитание за казённый счёт. Результаты были не слишком удовлетворительными.
Вацлав Янда был сиротой, и, в соответствии с существующим порядком, получил высшее техническое образование. Однако, после тщательного раследования выяснилось, что отцом Вацлава Янды был торговец Лупа, который соблазнил служанку Альжбету, и бросил её с ребёнком без средств к существованию. Новоиспечённый инженер, таким образом, был по матери пролетарий, а по отцу эксплуататор. Началось выяснение, какое из начал больше в нём проявляется. Были раскрыты его высокомерное поведение (члену комсомольского совета факультета Сланцовой отрывисто ответил на какой‑то вопрос), его пренебрежение социалистическими достижениями (о еде в студенческой столовой сказал, что это помои), и особенно его низкопоклонство перед Западом, что проявилось в том, что в юности Янда был бойскаутом. На основании этих убедительных материалов он был назначен на должность шофёра в магазине»Овощи — фрукты».
Поделиться книгой: