Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы сознательный солдат. Солдат должен быть сознательный и чисто выбрит. А раз вы умеете по–иностранному, будете назначены писарем. За мной!
Так рядовой Маржинец, в гражданской жизни кондитер, стал писарем.
Потом майор Галушка направился в медпункт. Если он что‑то ненавидел до глубины души, то это был медпункт.
— Солдату лазарет не нужен, — твердил он, — У него лазарет в окопе! Если только подстрелят, тогда нужен врач. А иначе нет!
Ему было чрезвычайно досадно, что устав не позволяет ему отменить медпункт. Поэтому он несколько раз в день проверял, не симулируют ли пациенты и лежат ли они по койкам. В этот раз он вихрем влетел в помещение медпункта и обнаружил солдата, сидящего на койке и что‑то пишущего.
— Почему не лежите? — рявкнул он на бойца.
— Пишу стихи, — промямлил тот, — в»Народную оборону».
— Знаю я таких стихоплётов–симулянтов! — сказал Таперича, — Раз можете писать, можете и подготовкой заниматься.
— У меня жар, — прошептал Ясанек, — тридцать восемь градусов.
— Тридцать восемь? — презрительно махнул рукой майор, — У меня на фронте было двадцать семь, и я шел в атаку. Знаете, что такое атака? Автоматы, пулемёты, ура! Били большевиков… э–э, что я говорю — фашистов, и на то, что жар, не обращали внимания! Ясно?
— Да, — сказал Ясанек.
— А таперича, — гаркнул майор, — лежать и не шевелиться!
Глава вторая. БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА
Командир первой роты лейтенант Гамачек, побагровев лицом, ревел, как бык, но легче ему не становилось. Поскольку материал, на который он смотрел с нескрываемым отвращением, годился, на его взгляд, либо для госпиталя, либо для тюрьмы.
— Как я из этого вот должен сделать военных? — спрашивал он себя, неприязненно наблюдая за неуклюжими движениями перепуганных солдатиков. Они перепуганно озирались по сторонам, прижмуривая глаза, как будто бы боялись, что сейчас их будут избивать.
— Напра–во! Кру–гом! — верещал ефрейтор Галик, который натаскивал свою выдающуюся команду. Экземпляром номер один тут был рядовой Чилпан. Тощий, слепой, как курица, одна нога короче другой, и вдобавок слабоумный. В армию его забрали за то, что его отец был известным капиталистом, а сын должен был понести наказание за лихоимство своего отца. Рядовой Чилпан абсолютно ничего не понимал, только ошалело смотрел в никуда и иногда издавал набор гласных, или согласных, из которых всё равно никто ничего не мог разобрать. Он, наверно, и не подозревал, что его отец был гнусный эксплуататор, и теперь приходится страдать за его грехи.
Да и остальные бойцы отделения Галика были один другого краше. Отъявленный кулак Вата, 135 килограммов весом, доктор права Махачек, отличающийся хроническим отсутствием интереса к чему‑либо, тугоухий инженер Вампера, автоугонщик Цимль, академический художник Влочка, страдающий эпилепсией рядовой Служка, ассистент режиссёра Кефалин и редактор»Красного костра»Ясанек, только что выпущенный из лазарета.
— Всем по очереди представиться! — скомандовал ефрейтор, — Начали!
— Вата, — ворчливо прохрипел Вата.
— Вата! — насмешливо закричал Галик, — И всё? Генерал Вата? Или лейтенант Вата? Он говорит»Вата»! Ну‑ка, поправьтесь!
— Йозеф Вата, — равнодушно сказал кулак.
— Следующий! — завопил ефрейтор, — Покажите ему, как солдат должен правильно представиться. Ну вот вы, например!
— Осмелюсь доложить, я рядовой Кефалин, — вежливо сказал ассистент режиссёра.
— Какое ещё»осмелюсь доложить»? — подскочил ефрейтор, — Вы вступили в ряды народно–демократической армии, ясно вам? Если не ясно, я вам устрою такую службу, что плакать будете, как в крематории! Швейк нашёлся! Следующий! Ну!
— А–а-а–а… о–о… я–а-а, —… рядовой Чилпан.
— Чего?
— Буы–ы-ы… как!.. а–а-а, — сообщил сын капиталиста, хлопая близорукими глазами. После чего высморкался и сел на землю.
— Что вы себе позволяете? — взвизгнул ефрейтор, — Кто вам разрешил?
— Вероятно, у него болит нога, — сказал доктор Махачек, глядя при этом куда‑то вверх, на затянутое тучами небо.
— Она у него размеров на десять короче, — добавил Вата.
— Вы себе слишком много позволяете, небось думаете, что вы всё ещё на гражданке! Вот я вам покажу, что такое дисциплина! Чилпан, встать! Если бы вы так вели себя в бою, я бы вас приказал расстрелять!
— Э–э-э… у–у-у… у–ху–ху… — ответил слабоумный боец и продолжал сидеть.
— Он же дурак, — констатировал угонщик Цимль, — Если выживет, то его повысят.
— Вы! — крикнул ефрейтор, — Ваше счастье, что вы ещё не приняли присягу. За такие слова я бы вас отправил к прокурору! Год бы отсидели, слышите меня! Год!
Цимль усмехнулся, потому что имел за плечами семь лет в Панкраце, и не сомневался, что ещё там побывает.
— Товарищ сержант, — отозвался рядовой Ясанек, — мы все оказались в армии, потому что исполнили свой священный гражданский долг. Мы понимаем тяжелую международную ситуацию, так же, как и слова товарища Сталина, который говорил, что мир будет сохранён, если народ возьмёт дело сохранения мира в свои руки. Тем не менее, полагаю, что вы поступаете неправильно…
— Закройте пасть! — заорал ефрейтор, — Критиковать будете свою бабушку, вы тут рядовой, а не командир! Это разложение боевой морали! В бою я приказал бы вас расстрелять! Я вами еще займусь как следует
Тут сполз на землю рядовой Служка. Его руки и ноги судорожно дергались, на губах появилась пена. Все притихли, только рядовой Чилпан засмеялся. Ему всё происходящее очень нравилось.
Припадок рядового Служки заинтересовал и остальные взводы. Все перестали заниматься и сбежались посмотреть на классический случай эпилепсии.
— В чём дело? — загремел лейтенант Гамачек, — Тут вам что, театр? Командирам взводов продолжить занятия боевой подготовкой!
— Не прохлаждаться! — кричал ефрейтор Галик, — Рядовой Вата! Отнести больного в лазарет, остальные смирно! Представиться!
— Вы что‑то сказали? — очень вежливо спросил тугоухий инженер Вампера, — я, к сожалению, плохо слышу.
Ефрейтор Галик вытаращил глаза, замахал руками и издал звук, который более всего походил на речь рядового Чилпана.
— Товарищи! — сказал лейтенант Гамачек, — как известно, у нас есть много красивых песен, которые мы будем что? Которые мы будем петь! В Народном театре и в армии пели испокон веков. Только в Народном театре поют на сцене, а в армии в походе. Это большая разница. Песня нам помогает предолеть что? Песня нам помогает преодолеть трудности, особенно, если это строевая песня. Наши композиторы написали для нас много прекрасных песен, например,«Мы лётчики, у нас стальные перья»,«Курс — Прага», и другие. Поэтому мы будем радостно петь, и не дай бог, кто будет отлынивать! Я всё равно узнаю, у меня повсюду глаза!
Тут отозвался рядовой Цимль:
— С вашего позволения, у меня вовсе нет музыкального слуха, — напыщенно объявил он.
— А вам тут не консерватория, Цимль, — отрезал лейтенант, — В солдатской песне главное что? В солдатской песне главное — дисциплина! Можно петь фальшиво, но громко! Я по крайней мере буду видеть, что вы не халтурите! Ну а теперь будем песню»Курс — Прага»! Среди вас есть музыканты?
— Рядовой Штетка играет на фисгармонии, — отозвался кто‑то.
— Рядовой Штетка — ко мне! — распорядился Гамачек, — Как это так — играете на фисгармонии? Это что, инструмент такой? Что это вообще значит?
— Я служитель чехословацкой церкви, — ответил Штетка, — и поэтому…
Гамачек усмехнулся.
— А на гармошке не умеете? — спросил он.
— Не умею, товарищ лейтенант.
— А на балалайке?
— К сожалению, товарищ лейтенант.
— Если только это не саботаж, — заворчал лейтенант, — а ноты, Штетка? Ноты знаете?
— Знаю, товарищ лейтенант!
— Само собой. Как бы вы играли на фисгармонии, если бы не знали ноты! Это я вас так проверил! А теперь внимание, Штетка — сможете по нотам спеть военную песню?
— Мог бы попробовать, товарищ лейтенант!
— Вот и попробуйте! Вот вам ноты и будете запевать остальным, как на крёстный ход! Этим я не хочу задеть вас лично.
— Наша церковь не проводит крёстные ходы, товарищ лейтенант.
— Очень жаль, Штетка! Крёстный ход — единственное, что мне нравится в религии. Вам бы их стоило завести!
— Боюсь, что не получится, товарищ лейтенант!
— Ладно, это ваше дело. Я здесь не для того, чтобы болтать с вами о теологии. И вы тут выступаете как священник, а как кто? Как запевала! Вот и давайте!
Штетка уткнулся в ноты.
— Здесь четыре крестика, товарищ лейтенант, — сказал он, — очень трудный тон.
— Что же вы за священник, если боитесь крестиков? — удивился поручик, — Вы к ним должны иметь самое тесное отношение! Хватит отговорок и начинайте!
Штетка набрал воздуха и издал из себя несколько неуверенных тонов.
— Это что, солдатская песня, Штетка? — ужаснулся Гамачек, — Слушайте, приятель, вы точно умеете на этой своей фисгармонии?
— Умею, товарищ поручик!
— Я что‑то уже сомневаюсь, что вы священник! Идите на место, Штетка и стыдитесь! Мне нужен нормальный музыкант.
Штетка отошел, но больше никто не вызвался.
— Это позор! — негодовал Гамачек, — И еще говорят, что мы кто? Говорят, что мы народ музыкантов! Вы, Кефалин, ни на чём не умеете?
— Разве что на ложках, товарищ лейтенант.
— Идите вы в жопу, товарищ рядовой! — взорвался лейтенант, — и запомните, что со мной никакая диверсия не пройдёт! Таким образом, объявляется что? Объявляется конкурс на лучшую песню для боевой подготовки. Вы по большей части люди образованные, так что сегодня в свободное время отложите написание писем и посвятите себя искусству. Песня должна быть на известный мотив, типа чижик–пыжик, или ещё какой‑нибудь марш! Автор лучшей песни будет что? Будет награждён! Награждён тем, что я его лично поблагодарю перед строем! Разойдись!
На следующий день лейтенанту сдали два литературных труда. Автором первого был евангелический пастор Якшик, на мотив известной песни»Ближе к тебе, мой Боже»он славил природу Непомук.
— У вас голова есть? — спросил его Гамачек, — Вместо того, чтоб стать этим, марксистом, морочите солдатам голову зелёными звёздами. Внимательнее надо, да?
Зато другая песня имела успех. Её написал Душан Ясанек на мотив песни Франтишка Кмоха[3]«Колин, Колин[4]".
— Хорошо, Ясанек, — похвалил редактора лейтенант, — а по вам и не скажешь! Таким образом, я вижу, что могу вам доверить политическое воспитание личного состава.
Ясанек зарделся.
— Спасибо, товарищ лейтенант, — сказал он, — будьте спокойны, я справлюсь!
Тем не менее, песня»Товарищ солдат»не прижилась. Солдаты твердили, что не могут выучить сложный текст, и не помогло даже то, что автор декламировал её на ходу, как при церковных шествиях.
Зато среди личного состава первой роты, а вскоре и по целому батальону разошлась внеконкурсная песня рядового Кефалина на мотив известной песни Карела Полаты[5].
Только Душан Ясанек никогда эту песню не пел. Вечер за вечером он сидел, надувшись, на своем сундучке и раздумывал, не сдать ли рядового Кефалина, как разлагающего элемента.
— Неудивительно, — говорил он себе, — что о нас, интеллигенции, говорят, что мы неустойчивы. Буду следить за Кефалином, и влиять на него таким образом, чтобы он занял нужную сторону баррикады!
Приказ опоздал. Когда майор Галушка объявил батальону, что сантехнические сооружения закрываются на неопределённый срок, поскольку водокачка (вероятно, по вине реакционных диверсантов) не даёт Зелёной горе ни капли воды, туалеты уже пребывали в плачевном состоянии. В рощице напротив замка несколько крепких бойцов выкопали обширный сортир, который должен был удовлетворить потребности полутора тысяч страждущих. Тем не менее, загаженный туалет привлёк внимание ефрейтора Галика. С плохо скрываемой усмешкой он ходил вокруг отделения, блуждая взглядом по бойцам. Наконец, его взгляд остановился на рядовом Влочке. Художнику было уже добрых тридцать пять лет, но, глядя на его седые волосы, можно было бы дать и больше. Для двадцатилетнего ефрейтора это была находка!
— Рядовой Влочка — выйти из строя! — заверещал он.
Академический художник сделал шаг вперёд.
— Так вы, значит, художник, Влочка, да? — захихикал Галик, — На гражданке рисуете берёзки и загребаете бабки! Набиваете карманы и жрёте икру! А теперь вы, Влочка, в армии, ясно? Здесь будете держать шаг и придерживать язык, иначе пойдёте на губу, ясно? Я в художествах не разбираюсь, я таскаю покрышки на»Мишлене»! Но сейчас я ваш начальник, и что скажу, то для вас закон. И я вам покажу, что война — не детский сад. Рядовой Влочка — за мной! За командира остаётся рядовой Ясанек, он будет проводить занятия по строевой подготовке.
— Есть! — воскликнул редактор.
Ефрейтор Галик, сопровождаемый седовласым рядовым Влочкой, бодро направился к замку.
— У меня есть для вас отличная работёнка, — пообещал он, — вы ведь у нас эстет, так что вам будет в самый раз! И скажу вам, Влочка, вы такого ещё не пробовали!
Он отвёл художника в туалет, который находился в трудноописуемом состоянии.
— Видите унитазы, Влочка? — спросил Галик, подскакивая от радости.
— Вижу, — спокойно ответил художник.
— Значит, слушай мою команду, — защебетал ефрейтор, — вы сейчас возьмёте ведро и совок! И совком сложите в ведро все эти, ну как их культурно называют?
— Фекалии, — сказал Влочка.
— Правильно, фекалии, и отнесёте их в сортир! Это будет вёдер двадцать, что вам стоит? Потом возьмёте тряпку и вымоете все унитазы, и не так чтобы кое‑как. Должно быть так чисто, чтобы из них можно было пожрать! Ясно?
Поделиться книгой: