Агентурная сеть

И тогда, чтобы хоть как-то оправдать пребывание Дэ-Пэ-Дэ в стране, его сделали секретарем парткома, вернее, профкома, потому что, стремясь запутать всех явных и тайных врагов, ЦК распорядился все партийные организации за рубежом называть профсоюзными, а профсоюзные — месткомовскими. Вот и изображал Дэ-Пэ-Дэ из себя недремлющее око и отождествлял руководящую роль ЦК.

От беседы с секретарем профкома у меня остался неприятный осадок, потому что он моментально и в полном объеме оправдал те нелестные характеристики, которые давали ему в Москве. Я вышел от него в большом расстройстве, потому что от одной мысли, что в течение нескольких лет придется регулярно общаться с этим человеком, мне захотелось удавиться.

Мое скверное настроение несколько поправилось после визита к заведующему референтурой посольства Захарову, также вполне оправдавшему данную ему характеристику и оказавшемуся милейшим и понятливым человеком. Он провел меня по секретно-шифровальному отделу, показал свое хозяйство и заверил, что я всегда могу рассчитывать на его помощь и содействие.

Затем в сопровождении радиста-шифровальщика я поднялся на третий этаж, он провел меня по коридору и, остановившись у одной из дверей, показал, где находится потайная кнопка.

Я надавил неприметный миниатюрный штырек, вмонтированный в нижнюю поверхность подоконника, щелкнул электрический замок, и перед нами отворилась дверь, за которой находилась резидентура внешней разведки КГБ…

Как только мы вошли, собравшиеся в общей комнате сотрудники прошли в кабинет резидента и расселись по своим привычным местам.

Я сел за стол и, прежде чем начать «тронную речь», окинул своих подчиненных внимательным взглядом.

Под моим началом было всего шесть человек. Из них разведчиками было четверо, пятый отвечал за оперативную технику, а шестой был радистом-шифровальщиком.

Раньше я знал только двоих: второго секретаря посольства Гагика Хачикяна, с которым год назад познакомился в сочинском санатории имени Дзержинского, не подозревая, что когда-нибудь нам придется вместе работать, и вице-консула Базиленко, который проходил стажировку в консульском управлении МИДа. С остальными я был знаком заочно по их личным делам.

И личные, и заочные знакомства не давали каких-либо оснований предполагать, что с кем-то из них у меня могут не сложиться отношения или нам придется конфликтовать, хотя некоторые опасения на этот счет у меня все же были.

С Хачикяном нас объединило и сблизило знакомство с Матвеевым, который был его начальником, а моим старым товарищем. В Сочи мы вместе играли в теннис, общались на пляже, ходили пить пиво в «Золотой петушок». И вот спустя всего год он стал моим заместителем. Более того, после гибели Матвеева, он в течение полугода исполнял обязанности резидента и не без оснований рассчитывал, что его утвердят в этой должности, а вместо Матвеева пришлют заместителя или рядового работника.

Приняв на связь агентов, с которыми работал Матвеев, он волею обстоятельств стал наиболее информированным и потому самым полезным сотрудником резидентуры, и по этим показателям, безусловно, значительно превосходил меня. И будет превосходить еще долго, по крайней мере до тех пор, пока я не освоюсь с обстановкой и не обзаведусь собственными источниками информации.

Как в этой ситуации сложатся наши отношения?

Не затаит ли он на меня обиду за то, что я перешел ему дорогу, не дал возможности возглавить резидентуру и сделать следующий шаг по служебной лестнице? Хотя, конечно, он должен был понимать, что вопрос, кому быть резидентом, решался без моего участия, но кто его знает?

Как мне казалось, с Базиленко особых проблем у меня возникнуть не могло. Он уважал и ценил меня, как выходца из управления внешней контрразведки, и уже во время стажировки, еще не зная, что нам придется вместе работать, относился ко мне как своему более опытному наставнику. Оставалось сохранить эти отношения и сейчас, тем более что он правильно воспринял некоторые мои практические советы и за полгода пребывания в стране сумел приобрести хорошего агента.

Правда, этот агент служил не в контрразведке, а всего лишь в дорожной полиции, и в этом смысле Базиленко пошел по самому легкому пути, потому что первый сотрудник спецслужбы, с которым приходится сталкиваться вице-консулу, это, как правило, инспектор дорожной полиции.

Но для первой командировки и это было неплохо. Я тоже начинал когда-то аналогичным образом, и первым завербованным мною агентом тоже был инспектор дорожной полиции.

Рядом с Базиленко сидел Лавренов, работавший под прикрытием Агентства печати Новости. Как и у Хачикяна, это была его вторая командировка, однако в отличие от заместителя резидента, достижения Лавренова были намного скромнее. Он был не слишком силен в агентурной работе, но зато его несомненным «коньком» было умение обрабатывать информацию. Этого, кстати, как раз и не хватало Хачикяну, что, как я знал, и оказалось решающим обстоятельством, когда рассматривался вопрос, утверждать ли его резидентом или прислать из Москвы.

В дополнение к своим источникам Лавренов принял на связь агента из канцелярии премьер-министра, с которым раньше работал Матвеев. Это было очень ответственное дело, и меня просили взять организацию связи с этим агентом под личный контроль.

Впрочем, это было излишне: резидент отвечает за все, что происходит в резидентуре, и поэтому вся работа должна находиться под его личным контролем!

Последним оперативным работником был Выжул, работавший под прикрытием торгпредства. Он приехал на несколько месяцев раньше Базиленко, но, в отличие от вице-консула, ничего существенного пока сделать не сумел.

По наследству от предшественника ему достался агент в министерстве экономики и финансов, освещавший проблемы сотрудничества с другими странами, и худо-бедно он с ним работал, но новых связей почти за год работы приобрести не смог, да и не очень старался, и это вызывало обоснованное недовольство руководства, потому что где еще вербовать, как не в Африке?!

Но еще более, чем недостаточная активность в приобретении новых источников информации, руководство африканского отдела было обеспокоено многочисленными (естественно, по мерам загранработы), хоть и мелкими, но чреватыми большими осложнениями происшествиями, словно преследовавшими невезучего Выжула. Трудно сказать, чем это объяснялось: и парень он вроде бы был вполне самостоятельный, в институт международных отношений поступил после службы в воздушно-десантных войсках, и прошел, казалось бы, неплохую жизненную школу, однако во многих его действиях сквозили то какая-то непонятная робость, то наоборот какое-то пренебрежение здравым смыслом и элементарными мерами безопасности. Такое случается с людьми, пытающимися скрыть от окружающих неуверенность в себе и хоть как-то компенсировать недостаток решительности и отваги.

А в итоге на этой почве одна за другой происходили различные накладки, за которыми рано или поздно, могло последовать и более серьезное происшествие.

В общем, для меня это был еще один объект пристального внимания и контроля.

В немногочисленных резидентурах, а именно к таковым относится большинство резидентур в африканских странах, каждый сотрудник на счету. Когда в распоряжении резидента всего три-четыре человека, он не может позволить, чтобы хотя бы один из них выпадал из «ансамбля», потому что сразу оголяется какой-то важный участок. В таких резидентурах все, независимо от своей специализации, должны заниматься всеми направлениями оперативной работы: вербовать агентов и работать с ними, добывать информацию, писать сообщения, обеспечивать безопасность проводимых мероприятий, советских учреждений и всей советской колонии — то есть быть специалистами широкого профиля, мастерами на все руки.

Это в больших резидентурах можно разделить всех работников по линиям работы и каждому поручить какой-то конкретный участок или поставить перед ним ограниченную задачу: один ищет полезные связи и устанавливает с ними первичный контакт, другой ведет их изучение, третий осуществляет вербовку, четвертый работает с агентом, пятый занимается поддержанием безличной связи, шестой прикрывает четвертого или пятого, седьмой… впрочем, всего и не перечислить!

А в итоге в больших резидентурах работник может провести за границей много лет, но, выполняя какие-то узкие задачи, так и не овладеть всеми направлениями и приемами оперативной работы.

Когда я находился в натовской стране, один из моих коллег по резидентуре работал с агентом, занимавшим скромную должность охранника в региональном штабе этого военно-политического блока. Впрочем, слово «работал» применительно к данному случаю звучит весьма относительно, потому что за две командировки общей продолжительностью более восьми лет мой коллега виделся с этим агентом всего несколько раз, а все остальное время поддерживал с ним безличную связь.

Эта безличная связь заключалась в том, что охранник в течение нескольких недель набирал определенный объем секретных документов, предназначенных для уничтожения, однако ухитрялся не сжигать их или спускать в бумагорезательную машину, а вывозить на городскую свалку и оставлять там в обусловленном месте.

Примерно раз в месяц, получив от охранника условный сигнал, мой коллега, предварительно тщательна проверившись и убедившись в отсутствии наблюдения, приезжал на свалку и забирал мешок, одновременно оставляя в другом месте пакет с деньгами.

Эту ответственную операцию прикрывали еще несколько сотрудников резидентуры, в задачу которых входило гарантировать скрытность посещения свалки и доставку мешка в посольство.

Последующие две-три недели мой коллега, закрывшись в специально отведенном для этого помещении, раскладывал на нескольких больших столах пасьянсы из обрывков секретных документов, собирал их постранично, клеил, фотографировал, переводил и т. п. Иногда он едва успевал закончить эту работу до следующей передачи.

Эффект от этой затеи был, конечно, потрясающий, потому что в документах содержались сведения, предоставляющие для нашей страны исключительный интерес, и мой коллега, как и все, кто, кроме него, имел отношение к работе с этим агентом, неоднократно получали поощрения и государственные награды. Учитывая важность и трудоемкость этой работы, других поручений ему не давали, чтобы не ставить его под удар и не давать контрразведке повода окружить его навязчивой заботой и вниманием.

И вот при всей значимости того, чем он занимался, мой коллега так и не приобрел многих навыков, столь необходимых полноценному оперативному работнику. Если бы ему довелось оказаться, скажем, в какой-нибудь африканской стране, где от него потребовалось бы выполнять и другие обязанности, то, несмотря на большой стаж работы в разведке, он, скорее всего, оказался бы просто беспомощным.

Конечно, работать в Америке или Европе намного престижнее, чем в той же Африке. Но начинать, по-моему, лучше все же с какой-нибудь африканской или азиатской страны, потому что только там можно приобрести весь комплекс профессиональных навыков и стать настоящим разведчиком. А уж потом можно ехать куда угодно, хоть в Нью-Йорк или Париж!

В некотором смысле резидентуру можно сравнить со сборной футбольной командой, где есть игроки различных амплуа: вратари, защитники, полузащитники, нападающие, не считая различного вспомогательного персонала. И, подобно сборной команде, коллектив резидентуры можно формировать, руководствуясь двумя принципами: «звездным», когда в команду включаются яркие индивидуальности — игроки, каждый из которых способен самостоятельно решить стоящую перед командой задачу, или набрать в команду пусть средних по классу и возможностям, но хорошо дополняющих друг друга и тяготеющих к коллективным действиям игроков и попытаться создать из них дружный и слаженный ансамбль.

Применяя второй принцип, можно комплектовать команду из «связок», состоящих из двух-трех игроков, постоянно выступающих в одном клубе и понимающих друг друга с полуслова.

Как-то, возвратившись примерно в одно время из второй командировки, я и еще двое моих коллег — представители трех ведущих оперативных подразделений — обратились к руководству разведки и попросили направить нас вместе в любую страну, пообещав, что мы сообща обязательно добьемся хороших результатов.

Однако к нашему предложению отнеслись довольно подозрительно (что это они так «спелись»?), и оно было отвергнуто под тем предлогом, что это непозволительная роскошь. Другими словами: зачем при дефиците хороших работников собирать трех, каждый из которых способен повести за собой коллег, в одной резидентуре, если можно рассредоточить их по разным!

А еще сослались на одного авторитетного теоретика американской разведки, который сравнивал резидентуру не с футбольной командой (как известно, футбол в США не слишком популярен), а с экипажем академической восьмерки, и рекомендовал при ее комплектовании ориентироваться на средних, но равных по классу «гребцов», потому что «звезды» склонны к индивидуализму и своими чересчур сильными, но несогласованными гребками только «раскачивают лодку».

При таком теоретическом и практическом единодушии все резидентуры формируются, как правило, стихийно, потому что состоят из представителей различных управлений и отделов, причем каждый из них руководствуется прежде всего своими интересами и мало заботится о том, как тот или иной сотрудник впишется в коллектив и насколько этот коллектив будет жизнеспособен.

И все же хорошо, когда в резидентуре есть если уж не «звезда», то хотя бы «звездочка»!

Однажды один знаменитый футбольный тренер сказал, что если в его распоряжении будет игрок, который обладая скверным характером, не умеет ничего, но в каждой игре забивает хотя бы один гол, то ему всегда найдется место в основном составе его команды.

Так и в разведке: если разведчик умеет, как говорится, стабильно вербовать, то, какой бы он ни был непокладистый, любой резидент, озабоченный не столько показухой, сколько болеющий за успех дела, всегда захочет видеть его в числе своих подчиненных.

На эффективность работы резидентуры влияет и еще одно немаловажное обстоятельство, которое нельзя сбрасывать со счетов.

Не знаю, как в других разведках (вернее, знаю, но считаю неэтичным одобрять или критиковать чужой опыт!), а в советской системе подготовка кадров поставлена — во всяком случае, мне всегда так казалось — с ног на голову.

И если бы только она одна!

Впрочем, судите сами. Пожалуй, только в разведывательной школе можно столкнуться с таким невероятным для учебного заведения положением, когда распределение будущих специалистов производится еще до начала учебы! И в самом деле, что может быть нелепее: сначала решить, в каком отделе молодой разведчик будет работать, чем заниматься, в какие страны ездить, и только потом начинать учить его профессии и определять, способен ли он оправдать возлагаемые на него надежды!

Это все равно, как если бы в музыкальной школе сначала первоклассника зачислили в симфонический оркестр, а потом, даже не проверив, есть ли у него слух, стали учить играть на скрипке!

А в итоге все зачисленные таким образом в разведшколу, независимо от их способностей, проходят одинаковый курс наук, правда, разной продолжительностью, да и та вызвана не какой-то особой специализацией или стремлением как-то индивидуализировать обучение, а исходной языковой подготовкой, и перед всеми без исключения ставятся одинаковые задачи.

Вот и получается, что в страну, где вербовать агентуру невозможно по причине серьезных помех, создаваемых местной контрразведкой, попадают прирожденные вербовщики, вынужденные не по своей вине бездействовать или преждевременно ломать себе шею в неравной борьбе с превосходящими силами спецслужб. И в то же время те, кто вербовать не могут, направляются туда, где для этого есть все возможности, а потом тратят все свои силы на то, чтобы найти подходящее оправдание своей профессиональной беспомощности.

Но в разведке нужны не только вербовщики. Нужны и хорошие агентуристы, специалисты по поддержанию личной и безличной связи с агентами в любых условиях. А условия бывают самыми разнообразными!

Есть страны, где местная контрразведка не дает разведчику и одного шага ступить бесконтрольно, но есть и такие, где спецслужбы либо немногочисленны и слабы, либо больше озабочены внутренними проблемами и слежкой за оппозиционными партиями и группировками и потому проявляют полное или частичное безразличие к сотрудникам иностранных посольств, среди которых как раз и маскируются большинство разведчиков.

К сожалению, в подготовке разведчиков не всегда учитываются эти разнообразные условия.

Следствием заблаговременного распределения является и то, что сотрудники, не умеющие выявлять наблюдение и уходить от него, оказываются в странах, где слежка является самым грозным оружием контрразведки, и потому благополучно проваливают ценных агентов или вылетают из страны, как «персона нон грата», подобно пробке из бутылки со скороспелым «Советским шампанским» (настоящее французское шампанское пробками не стреляет), после провала какой-нибудь операции по связи.

А тем, кто чувствует присутствие наблюдателей спиной и умеет без видимых усилий «растаять», как говорится, на ровном месте, так никогда и не суждено увидеть за собой слежку по причине ее полного отсутствия в тех странах, куда их распределили еще до того, как они продемонстрировали свои недюжинные способности.

Все недостатки подобной практики в наибольшей степени проявляются в первой командировке, которая и расставляет всех по своим местам соответственно их реальным способностям и отношению к порученному делу. Может быть, поэтому первая командировка у многих молодых разведчиков превращается в некое подобие стажировки или ознакомительной практики.

В то время как одни вербуют, другие работают с агентами, завербованными первыми, третьи проводят операции по связи, четвертые обрабатывают информацию и пишут сообщения, некоторые вообще ничего не делают, уповая на случайную удачу, а чаще на своих высокопоставленных родственников и покровителей.

Еще в самой первой командировке мне пришлось столкнуться с одним таким деятелем. До сих пор не знаю, как при таких связях и возможностях его занесло в Африку!

Естественно, он считал себя обиженным и весьма тяготился тем, что другие работают в Европе, а он оказался в тропиках, которые еще никому не прибавили здоровья. С грехом пополам ему удалось на третьем году работы наладить дружбу с одним западным журналистом, и эта дружба могла бы завершиться вербовкой, если бы не подошел к концу срок командировки и он не засобирался домой.

Я по наивности никак не мог понять, как он может уехать, не завершив такое перспективное дело, которое сулило неплохой результат, и однажды сказал ему:

— Послушай, старик, почему ты не хочешь задержаться хотя бы на пару месяцев? Вернешься с хорошей вербовкой, получишь повышение, а там…

— Это тебе нужны вербовки, чтобы получить повышение, — перебил он меня. — А я и так вырасту, без всяких вербовок!

Он даже не счел нужным скрывать от меня технологию своих будущих «успехов», настолько сильна была в нем уверенность, что ему обеспечен в разведке особый, персональный путь.

Вот в этом-то все и дело!

Казалось бы, что может быть проще: сломай эту не слишком разумную систему, верни все с головы на ноги, поставь распределение выпускника разведшколы в прямую зависимость от его способностей и отношения к своей будущей профессии, и удастся избавиться от многочисленных и неоправданных издержек, от которых страдает дело.

Однако, идут годы, меняются руководители разведки, а все остается по-прежнему!

В чем же тогда причина?

Конечно, каждому отделу хочется самому подбирать свои будущие кадры и быть уверенным, что понравившийся ему кандидат после окончания учебы не будет направлен в другое подразделение.

Безусловно, можно найти массу других аргументов в пользу подобной практики.

Но немаловажно и то, что предварительное распределение гарантирует таким, как мой бывший коллега по первой командировке, место в престижных — американском или европейском! — отделах и, соответственно, командировки не куда-нибудь к черту на кулички, а в США, Канаду или европейские страны.

Не знаю, удастся ли когда-нибудь изменить это положение, но уверен, что сделать это будет очень трудно, потому что партийная, правительственная и прочая «элита» будет всегда, а следовательно, всегда будут льготы и привилегии, в том числе для отпрысков этой «элиты».

Хорошо, если после первой командировки происходит перераспределение сотрудников и каждый из них начинает заниматься делом, в наибольшей степени соответствующим его способностям.

Те, кто умеет вербовать и работать с агентурой, остаются в оперативном отделе, кто умеет готовить информационные сообщения — отправляются в информационную службу, кто умеет и то, и другое, занимает руководящую должность в своем отделе или становится резидентом, а кто не умеет ничего, отправляется в один из «отстойников» — в секретариат, кадры, партком или… занимает руководящую должность или становится резидентом наравне с теми, кто умеет делать многое или все!

В общем, и в разведке все, как везде!

5

По причине неожиданной гибели Матвеева его замена происходила, можно сказать, заочно, и после моего приезда не было традиционного приема-передачи дел от одного резидента другому. Это избавило меня от решения многих административных и хозяйственных проблем, которые всегда сопутствуют смене резидентов и представляют утомительное и довольно нудное занятие.

Хачикян, все эти месяцы исполнявший обязанности резидента, быстренько передал мне документацию, радист-шифровальщик показал, как пользоваться личным шифром, и на этом процедура была закончена.

Обычно значительная часть времени при смене работников уходит на передачу агентов и прочих полезных людей, но в моем случае не было и этого: агентов, особенно ценных, бросать на полгода без связи не положено, и потому, учитывая, что новый резидент приедет не скоро, тех агентов, с которыми работал Матвеев, распределили между сотрудниками резидентуры: одного принял на связь Лавренов, а остальных заместитель резидента Хачикян.

В любом другом случае это был бы идеальный вариант — еще до приезда замены передать всю агентуру уезжающего работника тем, кто уже находится в стране. Не секрет, что контрразведки всех стран особенно внимательно наблюдают за известным или подозреваемым разведчиком накануне его отъезда, хорошо зная, что именно в этот период идет передача агентуры другим работникам, и стремясь задокументировать его действия. Тем более что за неделю, которая обычно отводится на передачу дел, организовать качественную и конспиративную передачу агентов довольно сложно, а в спешке легко натворить всяких глупостей.

Но Матвеев уезжал не окончательно, а в отпуск, о чем было известно местной контрразведке, а потому своих агентов на связь другим работникам не передавал. Связь с ними была установлена после того, как стало известно, что Матвеев в страну не вернется, а потому зафиксировать эту процедуру было практически невозможно.

Не имело никакого значения и то, что контрразведка в течение нескольких месяцев пристально наблюдает и за вновь прибывшим работником, стараясь зафиксировать его первые шаги, а заодно и попытки восстановить связь с теми агентами, которых ему не сумел передать его предшественник. Можно было сколько угодно наблюдать за мной и изучать мой распорядок дня — все было напрасно: я ни с кем в контакты не вступал и документировать было нечего!

Но если с точки зрения профессиональных хлопот и личной безопасности все обстояло благополучно, то с точки зрения дальнейшей работы и руководства резидентурой проблем было более чем достаточно. Главная из них состояла в том, что я остался без личных источников информации и на какое-то время попадал в положение иждивенца, вынужденного пользоваться той информацией, которую добывали мои подчиненные.

Забирать на связь агентов, с которыми раньше работал Матвеев, было неразумно, во всяком случае до отъезда из страны Хачикяна и Лавренова. В разведке не полагается, чтобы агент знал сразу двух работников, находящихся в стране. А отъезд Хачикяна и Лавренова на ближайшие два года не планировался.

Вот и выходило, что мне придется начинать на пустом месте и какое-то время совмещать обязанности руководителя и рядового работника.

Но, как говорится, нет худа без добра: не отягощенный работой с агентурой и не обремененный семейными заботами, я имел все возможности сосредоточиться на том, что доставляло мне наибольшее профессиональное удовольствие: поиском, изучением и вербовкой иностранцев, представляющих интерес для внешней разведки!

Какие бы задачи ни стояли перед резидентурой, ее деятельность всегда протекает в обстановке конфронтации со службой безопасности страны пребывания.

Степень этой конфронтации различна и определяется характером и уровнем межгосударственных отношений, а также квалификацией, численностью, технической оснащенностью и материальными ресурсами местной контрразведки. Применительно к Африке эта конфронтация определяется еще и тем, имеются ли в местной контрразведке иностранные советники и в каких отношениях находится страна разведчика со страной, направившей своих советников в местную контрразведку.

В той стране, где я возглавил резидентуру, отношение к Советскому Союзу было не то, чтобы враждебным, но без особой любви, а в отдельные периоды так и просто недружественным. И иностранные советники в спецслужбах тоже были, и притом французские, что тоже, само собой разумеется, не облегчало, а усложняло нашу работу.

Но если бы мы имели дело только с французами!

В стране весьма активны были еще две разведки: американская и китайская. Первая — традиционно, поскольку нет практически ни одной страны мира, где бы ЦРУ не стояло на страже «национальных интересов» США и где бы советские учреждения и граждане не являлись основным объектом его деятельности.

Что касается китайской разведки, то в те годы Африке отводилось, пожалуй, не меньшее место во внешней политике КНР, чем Азии, а какое место в проведении внешнеполитического курса отводилось разведке, можно судить хотя бы по тому, что китайские послы выполняли функции резидентов.

Самые жестокие и напряженные сражения на фронтах необъявленной тайной войны происходят между советской и американской разведками. Начались они давно, еще в конце второй мировой войны, когда не без участия советской разведки были сорваны сепаратные переговоры между США и гитлеровской Германией.

Именно тогда, наверное, будущий директор ЦРУ Аллен Даллес, лично проводивший эти переговоры, затаил смертельную обиду на советскую разведку, которая, несмотря на исключительные меры безопасности, сумела зафиксировать его встречи с генералом СС Карлом Вольфом.

А может, это сражение началось еще раньше, когда советская разведка проникла в тайну «Манхэттенского проекта» и узнала секрет американской атомной бомбы, а американские спецслужбы стремились, правда, без особого успеха, помешать этому.

В послевоенные годы эти сражения приобрели глобальный и всеобъемлющий характер. Если сравнить их с боксерским поединком, то он бы, наверное, выглядел следующим образом.