Избранницы Рахмана

Сейид усмехнулся, пряча улыбку в густой бороде. Сам же он, словно губка, впитывал знания и впечатления. Да, эту прекрасную землю тоже создал всесильный Аллах, но как же не похожи были темно-зеленые влажные заросли, полные опасностей, на открытые ветрам, сухие дороги его далекой родины! Не походило все окружающее и на прекрасное княжество Райпур, владение щедрого магараджи. «О Аллах милосердный, как же ты силен! Сколь много даришь неразумным детям своим, сколь балуешь тех, кто хочет увидеть весь подлунный мир!» – с благоговением и благодарностью вглядывался он в сплошную зеленую стену, что вздымалась не на один десяток локтей по левую руку от растянувшегося каравана.

Сейчас, когда проводник поделился своими опасениями со Сверре, уже и Сейид заметил, что поступь всегда неторопливых верблюдов сейчас была неровной. А дыхание того меланхоличного скакуна, на котором восседал придворный лекарь, и впрямь стало прерывистым. «О Аллах, хорошо все-таки, что проводник каравана набрался смелости и, не убоявшись гнева посланников магараджи, поведал все начистоту! Давно следовало бы найти иных верховых животных, более приспособленных к этим местам…»

Миновал полдень. Зной, что нарастал все утро, вновь пленил путников. А изнурительная влажность давила на плечи, заставляя путников совлечь с себя одежды и, по примеру достойного проводника, в одной лишь набедренной повязке продолжать путь.

– О Аллах, как же должны быть изнурены наши верблюды, – пробормотал Рахман. – Ведь они не могут снять с себя свои теплые одежды.

– О да, мой друг, – согласился Сейид, – и потому нам давно уже пора было пересесть на более приспособленных скакунов.

В зеленой стене зарослей показался просвет, и вскоре караван достиг огромного поля, расчищенного среди сплетения лиан, деревьев, кустов…

– Аллах милосердный, как же удается тем, кто живет здесь, расчищать такие обширные пространства?

– О, достойный путник, это древнее и, боюсь, заповедное искусство. Прекрасная же Мень Май, та самая знахарка и ведунья, путь к которой мы держим, лучше всех может указать, где следует рубить деревья, чтобы получилось поле, а где лучше не касаться плотной зеленой стены – ибо там любые усилия земледельца будут тщетными.

– Но долго ли нам еще идти до убежища этой достойной женщины? – почти недовольно спросил Сверре-лазутчик.

– О нет, полуночный воин, – ответил ему низкий, чарующе-прекрасный женский голос. – Вы уже нашли меня. Ибо я – Мень Май, ведунья и хранительница здешних мест.

Путники украдкой разглядывали эту необыкновенную женщину. Ибо знахарка и хранительница была несказанно хороша. Невысокого роста, держалась очень прямо, простое платье не скрывало безупречных линий сильного тела. А лицо, молодое и улыбающееся, было столь прекрасно, что Тор-воин ахнул. Посланники магараджи поклонились дивной красавице. Даже Рахман, как бы сильно предубежден он не был, не мог скрыть своего восторга при виде этой совершенной, достойной красоты.

– Да пребудет с тобой милость богов, о прекраснейшая! Мы – посланники магараджи Райпура. Ищем в вашей стране удивительного врачевателя Чжан Каня, который может составить зелье, что излечит нашего повелителя от смертельной хвори. К тебе же нас привело недомогание, которое…

– Я вижу, мой добрый друг, – перебила его Мень Май. – Ваши верховые животные нездоровы. И потому вы нашли меня.

Сейиду оставалось лишь кивнуть. О да, он понял, почему достойный Хла Шве привел караван именно к Мень Май. Но, Аллах милосердный, как же прекрасна была эта знахарка! И почему она оставалась здесь, в хижине на краю поля, а не стала придворной красавицей? Почему не составила славы, став женой местного царя?

– Об этом я расскажу тебе позже, о лекарь, – ответила на невысказанный вопрос Сейида Мень Май. – Сейчас следует заняться вашими животными. Вечер же даст нам наслаждение беседы и понимания.

Оцепенев, стоял Сейид, не мог прийти в себя от удивления и Рахман. Сколь необыкновенна знахарка! А ведь он думал, что она сможет сварить лишь простое зелье…

Но еще более был удивлен Сейид. Он подумал, что девушка, точно так же, как и его друг, Рахман, может видеть истинный мир и слышать мысли человеческие. Когда он поведал об этом юноше, тот задумался.

– Должно быть, может. Ибо вход в истинный мир не заказан никому. Но если это так, меня удивляет сила этой ведуньи – значит, она постоянно открыта истинному миру. А ведь мне для того, чтобы погрузиться, нужно и время, и силы. Да и пребывание там изматывает необыкновенно. Он, словно губка, поглощает все силы человеческие.

– Но можешь ли ты увидеть ее там, в мире, что нам, простым смертным, недоступен?

Рахман пожал плечами. О да, каждый раз входить в истинный мир ему было все легче. Теперь для этого не требовалось глубокое сосредоточение, не нужно было и концентрироваться на каком-то предмете или существе. Но чем легче был шаг за пределы человеческого восприятия, тем больше сил требовал этот удивительный, воистину колдовской мир.

Вновь распахнулись во всю ширь пределы, какие не способен охватить человеческий разум, вновь запахи и звуки оглушили Рахмана, заставив проснуться тупую боль в висках. Юноша повел глазами и почти сразу увидел ее, знахарку и ведунью Мень Май.

О, как она была хороша в своем истинном облике! Прекрасное лицо светилось удивительным умом, сильное тело, одетое не в простое платье, а в кожаные доспехи, заставляло вспомнить об апсарах – небесных танцовщицах, что служат богам и соблазняют недостойных смертных, которые тяжким путем аскезы пытаются стать равными великим небожителям.

– Приветствую тебя, мастер знаний, – проговорила ведунья. В истинном мире голос ее был мягок и нежен.

– Здравствуй и ты, достойнейшая, – ответил Рахман. Он и в самом деле был поражен силой, красотой и умом ведуньи из далекой страны. Быть может, впервые за долгие годы презрения к женщинам, его убеждение было поколеблено.

– Вечер я посвящу беседе с вами, достойные путники далекой страны. Но сейчас я должна все силы отдать тем, кто нуждается в них. А потому не тревожь меня, странник.

Макама семнадцатая

Рахман с удовольствием вернулся в привычный мир. Да, здесь все было не так ярко, не так открыто. Но так привычно и прекрасно-спокойно. К тому же оказалось, что сил посещение мира истинного потребовало очень много, и сейчас юноша не стоял, а лежал на кошме, снятой с самого высокого верблюда.

– Ты побледнел, друг мой, – ответил Сейид на невысказанный вопрос Рахмана, – и начал падать. Тогда мне и пришлось устроить тебя поудобнее. Похоже, что здешние зной и сырость идут во вред не только животным, но и людям.

– Ты был прав, Сейид, Мень Май действительно открыт истинный мир. И похоже, она чувствует себя там не в пример лучше меня.

Рахман, откинувшись на подушки, поведал своим путникам о встрече с ведуньей и о том, сколь сильно отличается ее истинный облик от того, какой предстал перед путниками.

– Эх, как жаль, что эта необыкновенная, удивительная красавица врачует лишь зверей! – проговорил Тор-воин.

– Но ты же здоров как бык, друг мой! – с некоторым недоумением заметил Сейид. – И лекарь тебе не требуется.

– О да, – согласился тот, – я здоров и силен. Но эта женщина одним своим взглядом украла мою душу. И теперь я мечтаю лишь о том, чтобы взять девушку за руку, быть может, обнять…

– Ты влюбился, воин, – с улыбкой заметил Сверре. – И это замечательно. Но, думаю, никто из нас не станет тебе препятствовать в попытках завоевать душу красавицы и, быть может, ее тело…

Тор недоуменно посмотрел на лазутчика.

– Но наш долг перед магараджей? Я не могу бросить вас одних…

– О воин, я замечу, что мы вовсе не бессильны. И даже оставив тебя в объятиях прекрасной девы, сможем выполнить свой долг до конца. Должно быть, твое предназначение – вместе с нами прийти лишь сюда. Ибо, похоже, далее наши пути могут разойтись.

– Это будет предательством, – насупившись, ответил Тор. – Долг мужчины не в том, чтобы стать игрушкой в руках женщины. Долг в том, чтобы всегда держать свое слово.

В разговор пришлось вступить и Сейиду.

– Думаю, мудрые воины, говорить сейчас о чем-то рано. Пусть сначала дева узнает, что любима, пусть Тор попытается завоевать ее чувства…

– Я не буду этого делать… Мечта о прекрасной ведунье умрет в моей душе, но я не предам долга перед магараджей и вашей дружбы!

– Да будет так, смелый Тор.

Чувства, что кипели в душе воина, не дали ему спокойно наблюдать за тем, как Мень Май врачует изможденных верблюдов. Поигрывая топориком, Тор удалился в заросли, окружавшие жилище знахарки.

– М-да, должно быть, Сейид, у тебя появился еще один пациент.

– О нет, друг мой, эту хворь я излечить не могу – ибо любовь не лечится. Думаю я, Сверре-лазутчик, что путь мы будем вынуждены продолжить втроем.

И путешественники переглянулись, прекрасно поняв друг друга. Пусть на словах Тор-воин готов был отказаться от своей судьбы, но вот готова ли была судьба отказаться от Тора?

Зной полудня постепенно сменялся прохладой вечера. Неожиданный отдых пошел на пользу всем. И лишь когда на мир пали сумерки, к странникам присоединилась Мень Май.

Она была по-прежнему свежа, словно не провела весь день у занемогших животных. Но под глазами ее пролегли круги, указывая, что и эта необыкновенная дева не всесильна, что ей, как и любому из живущих, нужен отдых.

Тор-воин, не в силах сдержать чувств, постарался отстраниться от нее, сделать так, чтобы ее вызывающая, ранящая сердце красота перестала бередить его душевную рану. Он ушел как можно дальше от костра, сел спиной к огню, не участвовал в тихой беседе, дабы не услышать этого колдовского голоса. Но увы, все было тщетно.

Неловкие маневры воина заметили все. Похоже, что и сама ведунья поняла, как ранила сурового Тора ее красота. Но она старалась не выдать своих чувств, быть равной со всеми, ибо, похоже, не только верблюды странников нуждались в ее помощи.

– Что же вы, иноземцы, ищете столь далеко от дома? Какая нужда заставила вас отправиться в путь?

И вновь Рахману и Сейиду пришлось рассказывать о хвори магараджи, о предсказании ШаррКана, о помощи Нага-повелителя. Они и рады были бы что-то скрыть от этой далекой ведуньи, но сдержаться не смогли.

Девушка слушала не перебивая. А когда гости умолкли, проговорила задумчиво:

– Чжан Кань, великий знахарь… Понятно, почему хитрец Хла Шве вызвался проводить вас. Он, думаю, полагал, что может вас отвести к отрогам полуночных гор и там вы примете за великого знахаря первого попавшегося лекаря… Но он убоялся покровительства Нага… И потому вы оказались здесь.

– Должно быть, ты права, уважаемая.

– Сам того не ожидая, недалекий Хла Шве вывел вас на дорогу, которая и в самом деле может привести вас к жилищу великого знахаря.

Путники слушали хозяйку, в который раз благодаря судьбу за те удивительные дары, какими она иногда балует.

– Но все равно, о странники, вам не дано было бы встретить великого знахаря, если бы вы не нашли меня – ибо он сам не встречает путников на дороге. Лишь те, кому он доверяет, могут открыть истинный путь к Чжан Каню.

Тут ведунья окинула взглядом посланников магараджи.

– Но среди вас есть тот, кто и сам мог бы просить помощи у великого знахаря. Мог бы, если бы знал, что это надо сделать так. Теперь же мне будет легче провести вас по истинному пути – его найдет тот, кого я могу взять с собой в мысленное странствие.

– О Аллах, значит, я мог и сам позвать знахаря… И тогда нам не пришлось бы изнурять себя этим долгим путем в неизвестное… – Рахман не знал, радоваться ему своим умениям или печалиться тому, что не ведает, как можно применить их во благо.

– Не так все просто, о путник… – улыбнулась Мень Май. – Конечно, ты бы мог и сам позвать великого знахаря, конечно, он бы откликнулся на твой призыв. Но разве ты знал, что это следует сделать? Думаю, великая судьба для того и привела вас сюда, заставив Хла Шве испугаться, чтобы ты из моих уст узнал эту нехитрую истину.

– Должно быть, так. – Рахман не мог не согласиться с этим. – Но что же мы будем делать сейчас? Ты покажешь нам дорогу к знахарю, или я смогу сам воззвать к нему?

– Сейчас мы оба войдем в тот мир, что ты называешь истинным… А когда предстанешь пред очи великого Чжан Каня, постарайся быть как можно более убедительным.

Рахман согласно склонил голову. О, эта чудная женщина была столь же умна, сколь и красива. И теперь уже в душе юноши не было отвращения к слабому полу. «Раз есть в мире хоть одна такая замечательная девушка, значит, их род не так пропащ и безнадежен…» – всего один раз мелькнула в голове Рахмана эта мысль. Но она, словно струя живительной воды, омыла черные мысли юноши.

– Думаю, прекраснейшая, что нам следует сделать это, не откладывая. Ибо магараджа теряет силы, и каждая минута слишком много значит для него.

– Тогда начнем.

Девушка взяла ладонь Рахмана в свои руки.

– Закрой глаза, ученик. И постарайся удержать мою руку. Так тебе будет легче. Идем же!

Вновь перед мысленным взором Рахмана предстал истинный мир – сияющий, прекрасный, переливающийся красками, наполненный чарующей мелодией, которая объединяла, казалось, все живое в гармонии и совершенстве. Рахману подумалось, что как бы много он ни занимался, но он всего лишь ученик, который делает первые шаги истинного видения мира.

– О да, – услышал юноша голос Мень Май. – Тебе лишь смогли раскрыть глаза на мир, но научиться жить в нем, наслаждаться его необыкновенной прелестью и совершенством ты не успел. Потому я и взяла тебя с собой – моих сил хватит, чтобы ты с удовольствием сделал здесь первые шаги. Теперь тебе захочется сюда вернуться.

– Но я считал, что умею уже так много… – с недоумением ответил Рахман.

– Постижение истины бесконечно, юный ученик. Но вернемся к твоим нуждам. Ведь ты торопился воззвать к знахарю и магу.

– О да, уважаемая…

– Так взывай же к нему. Напряги все силы – и он ответит.

Еще несколько мгновений Рахман колебался, не зная, как же призывать того, кто был столь необходим. Но вот пришло понимание, и почти сразу, как удар колокола, юноша услышал ответ:

– Я здесь, юный ученик. Я здесь, и знаю, о чем ты хочешь просить меня. Знаю я и о предсказании, которое сделал Наг-повелитель. Я жду вас, и думаю, что смогу составить для магараджи снадобье. Слушай советы прекрасной Мень Май, и вы достигнете моего жилища уже на закате следующего дня.

Стих грохот сурового голоса Чжан Каня.

– Пора уходить, ученик, – проговорила Мень Май. – Твои силы стремительно тают, а впереди еще долгое странствие.

Теперь Рахману достало сил только на то, чтобы вернуться в привычный мир полутонов и полуцвета. Мир, который не оглушал, не ослеплял, хотя и не дарил столь удивительных возможностей…

Друзья с нетерпением ожидали, чем же закончится это безмолвное странствие.

– Великий знахарь знает о нас. Он согласился составить зелье для магараджи. Нам следует лишь прислушиваться к советам прекрасной Мень Май – и тогда уже завтра на закате мы найдем прибежище великого Чжан Каня.

Рахману казалось, что он говорит очень громко, а друзья почему-то склоняются к нему все ближе и ближе. На самом деле он едва шептал, а спутники старались расслышать его слова. И лишь едва имя знахаря было произнесено, как юноша погрузился в глубокий сон.

– Единственный из вас, кому открыт истинный мир, еще слишком юн, чтобы рассчитать свои силы. Пусть отдохнет. Пора отдыхать и вам, – проговорила Мень Май, с наслаждением потягиваясь. – Завтрашний ваш день будет очень тяжким, он отнимет у вас почти столько же сил, сколько сегодняшнее странствие отняло у юного Рахмана. Отдыхайте, мои гости, и да будет сладким этот сон.

Словно послушные малыши, странники смежили веки. И лишь Тор, что сидел поодаль, бодрствовал. Он почти с радостью заметил, что голос волшебницы умолк. «О великий Один, неужели ты даруешь мне покой?» – подумал воин.

– О нет, Тор-богатырь, ты уже никогда не изведаешь покоя, – раздался рядом голос той, от которой он пытался бежать.

Эти простые слова и прикосновение прохладной ладони к плечу были для Тора страшной пыткой. И, не в силах вытерпеть душевной боли, он упал на колени перед прекрасной Мень Май, в которой теперь и был весь смысл его жизни.

Макама восемнадцатая