Коварная любовь Джабиры

– Может, и продам. Надо же будет вернуть себе денежки… Три сотни золотых оболов[2]… – Одеяния толстухи колыхнулись. – Не стой как столб, дрянная девчонка. Уважаемая Мамлакат ждать не привыкла.

Коридор, по которому Василике шла уже одна, привел ее в комнатку, затейливо украшенную цветами. Но комната была не пуста – двое перепуганных красавиц взирали на вошедшую с отчетливым страхом.

– Я Василике, – поклонилась та.

Девушки кивнули. Похоже было, что они понимают здешнюю речь, но разговаривать еще не решаются.

«Мы все варварки для них, иноземки», – с тоской подумала Василике.

Девушки были отправлены в ода к госпоже Мамлакат. Выбор наставницы казался идеальным. Кизляр-ага, или, говоря проще, управляющий гаремом, мудрый и совсем нестарый Хаджи-бей, избрал для воспитания девушек родную тетю принцессы Феодоры. Принцесса росла – и ей нужны были уже не куклы, но собеседницы и подруги по играм. Кому-то из этих троих предстоит стать компаньонкой взрослеющей наследницы. Почтенный Хаджи, с пристрастием побеседовав с Заирой, был убежден, что Василике станет лучшей из наперсниц. Однако и двое других не будут бездельничать. Госпожа Мамлакат славилась тем, что даже из самой дикой дикарки могла воспитать подлинное украшение гарема.

Это была изящная женщина с красивыми темными волосами, собранными на затылке. Правильные черты лица, точеные скулы, мягкая улыбка, добрый взгляд карих глаз. Едва увидев новеньких, Мамлакат сразу же разгадала, что ими движут самые простые чувства: нерешительность, смущение и, возможно, даже страх.

Она вошла в комнатку и, обняв каждую, ласково проговорила:

– Добро пожаловать, мои милые. Рада видеть, что вы добрались благополучно.

Услышав мягкий голос, девушки расплакались. Но Василике лишь гордо подняла голову – уж ее-то сердце не растопить расчетливой искусственной лаской.

Мамлакат, однако, не дала слезам литься более одного мгновения.

– Сегодня первый ваш день в серале, – объявила она. – Поскольку мы сейчас одни, давайте выпьем прохладного шербета и я покажу вам ода.

Она распорядилась, чтобы принесли напитки, и повела девушек за собой.

– Вот здесь, – проговорила она, обводя помещение рукой, – девушки, которые находятся на моем попечении, будут жить и спать.

Василике оглядела комнату. В ней было три круглых низких, украшенных инкрустацией стола, несколько разноцветных подушек и стул.

– А где же постели? – спросила она недоуменно. Госпожа Мамлакат указала на панели в стенах.

– За ними. За каждой девушкой закреплены матрас, постельное белье, одежда и другие принадлежности личного туалета. Утром после молитвы мы проветриваем наши постели, а потом убираем их до следующего вечера.

– Весьма практично, – заметила юная Василике, чем немало удивила госпожу Мамлакат. – Здесь же мы будем и есть?

– Да, моя милая.

– А нам разрешается покидать пределы ода?

– О Аллах, разумеется, дитя мое! Вы же не пленницы. Впрочем, ваша свобода в передвижениях будет несколько ограничена, но это вполне понятно и даже разумно. Разве у вас в стране все иначе для молодых девушек?

– Иначе, – ответила Василике. – Дома я могла пойти, куда мне захочется.

Госпожа Мамлакат приблизилась к девушке и мягко положила руку ей на плечо:

– Что ж, милая, в таком случае тебе будет несколько сложнее привыкнуть к нашим порядкам, но мы по возможности постараемся учитывать твои желания. И потом, столько дел впереди, что у вас попросту не останется времени, чтобы роптать на судьбу. Сейчас мы говорим с вами на языке полуночных варваров – ибо все вы родом из тех мест, но вы должны как можно скорее изучить язык великого Бизантия. Пока вы не имеете даже отдаленного представления о том, что такое жизнь в нашей империи и какие порядки действуют здесь, в гареме. А ведь уже через несколько месяцев вы будете представлены нашему властелину и его детям, и к тому времени вы должны будете полностью освоиться в новой жизни. Так что работы много.

Девушки слушали наставницу со страхом. Все трое знали, что она стократно права, но все равно будущее представлялось им в самых черных красках.

– Надеюсь, – продолжала наставница, – вы понимаете, что в действительности гаремная жизнь не похожа на ту, что описана в сказках. Непосвященные полагают, что мы тут только и возлежим на подушках с утра до вечера, жуем конфеты и ждем, когда кого-нибудь из нас призовет к себе на ночь владыка. О нет! Каждая девушка должна выполнять ежедневно легкую работу. Ежедневно. Бани – это тоже целый сложный ритуал. Прогулки. И конечно, занятия. Словом, у вас не будет и свободной минуты.

Следующие несколько месяцев пролетели стремительно. Госпожа Мамлакат оказалась права. Времени на то, чтобы оглядываться на прошлую жизнь, совершенно не оставалось. Девушки быстро выучили язык, причем Василике добилась в нем наибольших успехов, спасибо усилиям Нафисы, наложницы Алима. Затем девушки знакомились с историей огромной империи, великого Бизантия, ибо Хаджи‑бей был убежден: чтобы понимать настоящее и предугадывать будущее, необходимо знать прошлое. Им пришлось изучать обычаи и традиции своей новой страны. Плюс музыка и танцы как весьма популярные в этой стране занятия. Василике в своей прежней жизни не блистала ни в музыке, ни в танцах, но старательно занималась и в итоге освоила в совершенстве и то и другое. Между прочим, плачущие звуки местных тростниковых флейт напомнили ей звучание родных свирелей.

Считалось, что новенькие уже умеют вышивать, а также читать и писать. Однако в действительности ни одна из троих не умела писать, хоть уже без запинки говорили на новом для себя языке. Тогда в ода появилась мудрая старуха по имени Фатима, которой было дано задание научить новеньких чтению и письму.

Тяжелее всего пришлось Василике. Она выросла в свободолюбивой холодной стране, где действительно ничто не ограничивало ее свободу. Поэтому строгий распорядок гаремной жизни поначалу сильно досаждал ей. Мир сузился до пределов ода, бани рядом с ней, женской мечети и сада. Кажется, она все отдала бы за то, чтобы получить коня и пустить его галопом по открытому полю. Да, она находила в себе силы мириться с новым положением, но бывали минуты, когда ей казалось, что она сходит с ума.

Это не могло укрыться от госпожи Мамлакат, и она постаралась сделать все, чтобы облегчить девушке новую жизнь. К примеру, она приставила к Василике специального евнуха, который сопровождал ее во время прогулок по саду. Конечно, выходить в сад можно было, лишь соответственно одевшись.

Эта одежда называлась феридже и представляла собой длинную робу из шелка с ниспадающими рукавами, для Василике бледно-зеленого цвета. Она тянулась от головы до плеч, а сзади к ней еще пристегивалась большая прямоугольная накидка до самой земли. Кроме того, Василике должна была надевать ясмак, то есть особую вуаль, состоящую из двух частей. Первая половинка закрывала нижнюю часть лица девушки и падала на грудь, а другая закрывала лоб и волосы. Когда Василике наряжалась подобным образом, никому не дано было угадать, молодая она или старая, красавица или уродина.

Однажды костюм этот спас Василике. Зато какого страху натерпелся приставленный к ней евнух! Они гуляли, как обычно, в саду, как вдруг из‑за живой изгороди вышел сам император, блистательный Алексей Комнин со своей свитой. Лицо евнуха посерело, он едва не лишился чувств. Ведь кизляр-ага строго-настрого предупредил его, что повелитель ни в коем случае не должен узнать о том, что в его гареме появилась эта девушка. Не наложницей должна была стать Василике, а потому следовало быть вдвойне осторожным.

Василике не растерялась. Она низко поклонилась базилевсу, и тот прошел мимо, не останавливаясь.

Девушка потом не раз вспоминала этот случай, шаг за шагом восстанавливала его в памяти. До того момента власть базилевса казалась ей мифическим, отвлеченным понятием, просто громкими пустопорожними словами. Но хватило одного взгляда на пораженного ужасом евнуха. «Я должна провести всю оставшуюся жизнь в этом странном мире, – повторяла она себе. – Выбор невелик. Или я стану таким же пугливым, беспомощным существом, как этот несчастный евнух. Или… или изменю свой взгляд на все, что происходит вокруг, смирюсь, позволю себе назвать этот мир своим, попытаюсь увидеть в своей жизни хоть что-то хорошее…»

После той встречи приступы хандры у Василике прекратились, и она стала проявлять больше интереса к новой жизни и усердия в занятиях.

– Откуда эта перемена? – удивлялась госпожа Мамлакат.

– Даже не знаю, – отвечал ей Хаджи‑бей. – Но ясно одно: наша юная Василике умеет наблюдать и делать выводы. Полагаю, какой‑то случай заставил ее трезво оценить истинное положение дел. Я рад, что это произошло. Мы кровно заинтересованы в ее помощи, ибо именно Василике я вижу в роли первой икбал принца.

– Ты забыл, ага, что дикарка предназначена для принцессы. Феодоре необходима компаньонка куда более, чем ее брату – наложница. Хорошо было бы, если бы девочки смогли подружиться. Ведь и нашу принцессу ждет расставание с родным домом. Пусть уж она узнает, каково это – и пусть будет сильнее.

Свиток одиннадцатый

После того разговора минуло долгих две недели. И вот наконец пришел день, когда госпожа Мамлакат решила, что час Василике настал, что пора ей предстать перед принцессой Феодорой, старшей из дочерей императора.

– Девочка, – вполголоса наставляла Мамлакат юную Василике, пока они шли к покоям принцессы, – Феодора столь же юна, как и ты. И, думаю, столь же одинока…

– Ей нужна новая игрушка, госпожа? – Василике, конечно, уже сотню раз слышала о том, что ее ждет. Она даже смирилась со своим положением. Вернее, она начала находить в нем свои преимущества. Однако острый язык и неуживчивый характер прятать умела еще не всегда.

– Нет, колючка, – госпожа Мамлакат улыбнулась. – Ей нужен друг, нужен собеседник…

– Но я же рабыня… Купленная на невольничьем рынке раба, которую предназначали для гарема… Для гарема самого императора или наследного принца.

Мамлакат вздохнула – да, это была правда. Но не вся – ибо не для чувственных наслаждений императора покупали Василике. Сад Наслаждений, место, где жили одалиски, должен был стать для нее наказанием за строптивый характер. Однако девушке удалось смирить свой буйный нрав – и отсрочить, возможно, навсегда, заточение в запретном Саду.

– Скажу тебе по секрету, красавица, принцесса ведь тоже рабыня. Рабыня своего положения, рабыня от самого мига рождения и до самой своей смерти. Ибо она рождена не в любви и не для любви. Она рождена из династических соображений и предназначена для укрепления границ или возвышения славы страны.

Василике нечего было возразить. Ей, рожденной свободной в далеких холодных землях и выросшей в любви и ласке, было трудно вообразить, как же должна себя чувствовать девушка, не знавшая материнского тепла и видящая вокруг лишь холодную заботу о троне, а не о ней самой.

– Полагаю, госпожа моя, она рабыня куда больше, чем я… Ибо я, прости мне такую дерзость в словах, могу решиться на побег. Или, если будет милостив Аллах всесильный, могу превратиться в икбал или кадину… Быть может, даже стану любимой наложницей, рожу наследника престола… А вот принцесса, на что бы ни решилась, так и не увидит любящей улыбки матери и не услышит ободряющих слов отца.

– Увы, малышка, это так. В определенном смысле она воистину рабыня куда больше, чем ты…

Негодование Василике, говоря по чести, давно уже сменилось сочувствием к неведомой пока принцессе Феодоре. Она заранее жалела ее, хотя с трудом могла себе представить, что значит быть компаньонкой наследницы.

– Госпожа моя, ответь на еще один вопрос. В чем именно состоит моя служба великой принцессе? Должна ли я ухаживать за ее платьем? Или ее волосами? Мне следует помогать ей в бане? Или я буду делать ей массаж?

Мамлакат рассмеялась.

– Воистину, нет больших страхов, чем страх неведомого… Все это преотлично умеют делать обученные рабыни. Ты же, да, тоже несвободная, но предназначена для куда более возвышенных занятий. Да и причесать принцессу ты не сможешь.

Василике вопросительно взглянула в лицо своей наставницы.

– Но что же это за возвышенные занятия?

– Ты должна… О нет, не так. Ты будешь просто все время рядом с Феодорой. Вместе вы будете посещать занятия, вместе учить иноземные языки, ибо без их знания нет у наследницы никакого будущего. Быть может, вам с ней найдется о чем поговорить, кроме бесконечного повторения заданного урока. Быть компаньонкой – значит быть тенью своей госпожи.

Что-то в словах Мамлакат заставило Василике насторожиться. Наставница же тем временем продолжила:

– Однако тенью мудрой, терпеливой и справедливой. Ибо судьбу наследницы, конечно, тебе с Феодорой делить не придется, хотя ей, так же, как и тебе когда-то, невольно придется покинуть навсегда отчий дом. И точно так же, как у тебя, у нее не будет ни малейшей надежды на возвращение или простую свободу.

– Я стократно прошу прощения у наставницы за свой вопрос. Однако мне кажется, о мудрая Мамлакат, что и ты некогда была такой компаньонкой.

– Ты права, малышка, была. Случилось так, что мы с сестрой родились почти одновременно – наш отец взял в свой гарем двух сестер одиннадцати лет от роду, выкупив их у цыган. Когда же моей матушке и моей тетушке исполнилось по тринадцать, отец сделал их своими наложницами. Вот почему мы с сестрой и родились с разницей всего в неделю. Когда же нашим матушкам было по двадцать, отец решил нас четверых продать и купить себе других наложниц, помоложе и посвежее. К счастью, нас купил домоправитель везира, человек мудрый и более чем практичный. Наши матушки остались у него в гареме, а нас с сестрой в возрасте семи лет отдали Ахмаду-аге, тогдашнему первому смотрителю императорского гарема…

Василике уже стала привыкать к тому, что история жизни любой женщины здесь, в Бизантии, есть лишь история купли и продажи. Но холодный голос и отстраненные интонации Мамлакат-ханым все-таки не смогли оставить девушку равнодушной.

– …Одним словом, когда Бесиме исполнилось семнадцать, она стала любимой наложницей императора Алексея. И через год родилась Феодора. Моя же дочь умерла через несколько дней после рождения, и с тех пор я наставница в ода…

– А матушка принцессы? – сквозь непрошеные слезы спросила Василике.

– Она последовала за племянницей через год после рождения дочери. – Мамлакат погладила Василике по голове. – Не плачь, девочка, все в руках Аллаха всемилостивого. А он любит сильных.

– Выходит, Феодора сирота? И у нее нет никого ближе тетушки?

– Да, Василике. Она, как и ты, сирота, и у нее нет никого, кроме тетушки. Если, конечно, не считать отца – всесильного императора.

«Который давно уже позабыл мать принцессы, назвав любимой женой Александру, дочь варварского царька, родившую ему наследника, принца Мануила, младшего его брата, Михаила, и прелестных как сон принцесс-близнецов…» – как бы замкнут ни был мирок гарема, однако сплетни и слухи добирались до его обитательниц удивительно быстро. Иногда даже раньше, чем до ушей монарха.

Быть может, Василике бы продолжила расспросы, но казавшийся бесконечным коридор уперся в резные двери, щедро отделанные серебряными арабесками. Шаг, еще шаг.

Двери распахнулись, явив взору Василике не зал или гостиную, а роскошный сад, лишь частично прячущийся под крышей.

– Тетушка, наконец! – Навстречу госпоже Мамлакат выбежала тоненькая девушка.

– Здравствуй, племянница.

Объятия показали Василике все, что пыталась спрятать от мира ее наставница.

– Феодора, сегодня я пришла не одна. Это Василике. Мне думается, она может стать тебе достойной собеседницей.

Девушки взглянули друг на друга.

«Должно быть, я смотрюсь в зеркало, – подумала Василике. – Она совсем такая же, как я…»

– Тетушка, – воскликнула Феодора. – Ты привела ко мне мою сестренку!

«Нет, все-таки мы разные… Я бы никогда такого не сказала… Или сказала бы… Если бы была принцессой…»

Василике чувствовала, что здесь, с этой тоненькой смуглой красавицей, может быть самой собой. Ну, или почти самой собой. Во всяком случае, может позволить себе не бояться предательского шепотка, неодобрительных взглядов или безжалостного удара плетью.

– Девочка моя, Василике родилась далеко отсюда. Судьба много раз сталкивала ее с людьми жестокими и ищущими одной лишь наживы. И лишь милостью Аллаха всесильного ей удалось избежать весьма горькой участи. Думаю, вам будет что рассказать друг другу, чему научиться. Ибо с сегодняшнего дня Василике будет твоей компаньонкой. Надеюсь, ты приготовила для нее удобную комнату?

Феодора с удовольствием кивнула.

– Да, тетушка, как только ты мне велела. Ее комната прямо рядом с моей.

Мамлакат улыбнулась племяннице.

– Вот и умница! Смотри же, не обижай Василике.

– Тетушка! – Принцесса укоризненно поджала губы. – Ну как же мне обижать ту, которая согласилась рассеять мою скуку и скрасить мое одиночество!

«Ох, принцесса… Согласилась… Да кто меня спрашивал?!» Но мудрости у Василике хватило, чтобы промолчать. Да и что бы изменила правда? Быть может, только навсегда бы отвратила от нее, рабыни, ее новую повелительницу.

– Да сохранит тебя Аллах всесильный, госпожа! – проговорила девушка едва слышно.

– Здравствуй, сестренка! – ответила Феодора. – Запомни, ты моя сестра, пусть и не по крови. Отныне и до того дня, когда нас разлучит воля нашего императора, мы с тобой все и всегда делим пополам, как это делали моя матушка и моя тетушка.

– Да будет так, – кивнула Василике.

Она еще не чувствовала в этой девушке подругу, но ощутила, что страшное одиночество, сопровождавшее принцессу Феодору, отступило, дав место надежде на дружеское тепло и понимание.

Свиток двенадцатый

– Думаю, Феодора, самое время показать Василике наши владения.

– Пойдем, сестренка, – улыбнулась принцесса. – Не думаешь же ты, что весь мир – это крошечная ода и садик с ручейком…

Девушки уже исчезли за поворотом дорожки, Мамлакат последовала за ними, но более размеренным шагом.

Обсаженный кедрами и кипарисами огромный сад представлял собой истинное совершенство и, вероятно, уменьшенную копию того сада, что расположен на небесах. Воздух был напоен ароматом роз, жасмина и вербены. Дорожки вели к крошечным водоемам, где резвились экзотические рыбки. Ажурные беседки манили тенью. Журчали, навевая покой, бесчисленные фонтаны.

– Зачем здесь столько фонтанов? – поинтересовалась Василике.

Феодора озадаченно посмотрела на тетушку и пожала плечами. Фонтаны здесь были всегда, и девушка не задавалась вопросом, для чего они нужны.