Джони Айв. Легендарный дизайнер Apple

«Важно понимать, мы работали в очень жестких временных и финансовых рамках, – говорит Уивер о тех временах в RWG. – Если мы работаем неэффективно, предприятие теряет деньги. Поэтому мы должны быстро принимать решения, у нас мало времени на анализ, исследования, этнографические, социологические изыскания и так далее».

На новом месте Джони работал так же результативно, как и в Ньюкасле. «Некоторые дизайнеры полагают, что чем больше исследований, тем лучше будет решение, – говорит Уивер. – Лично я верю в здравый смысл и интуицию. Сила Джонатана была в том, что он быстро схватывал в задаче самое существенное, создавал элегантные и жизнеспособные модели, а также чувствовал детали – качество, редкое в таком молодом возрасте».

Своим неистощимым энтузиазмом и трудолюбием он завоевал доверие коллег. «Он был очень спокойный, с прекрасным чувством юмора, – вспоминает Грей. – В студии он никогда не шумел, был очень продуктивен и в своих заданиях добивался успеха. Он работал невероятно усердно и старательно. Его производительность была потрясающей, а качество работ изумительным. Он был исключительно плодотворен: часто в короткий срок выдавал полдюжины отличных идей и умел не только о них рассказать, но и представить их с помощью великолепных чертежей»{64}.

Хотя по стилю работы Джони подходил RWG, природа консалтингового бизнеса ему не нравилась. Как фирма-подрядчик, RWG часто должна была идти на уступки клиентам, и это вскоре начало сводить Джони с ума. «Надо понимать, что у этой работы есть другая сторона медали, – объясняет Уивер. – Последнее слово всегда остается за клиентом, потому что он платит!»

С другой стороны, Уивер хорошо понимал отчаяние дизайнера. «К сожалению, среди маркетологов, работающих в компании заказчика, попадаются люди с отсутствием вкуса. Они заставляют менять проект, и в результате получается, что одними своими работами ты гордишься, а другие – просто компромисс».

Джони работал наравне с другими дизайнерами RWG. Он проектировал садовое освещение и газонокосилки для британской фирмы Qualcast и создал несколько концептуальных дизайнов промышленных дрелей для другой местной компании – Kango.

Его уверенность в себе быстро росла, и уже через несколько недель работы в RWG он попросил у Грея о значительном повышении зарплаты – он был талантлив и чувствовал, что заслуживает этого. Однако он был молод, только что окончил институт, и Грей был вынужден спустить парня с небес на землю.

«Я должен был соблюдать баланс интересов, – говорит Грей. – Это был очень сложный разговор. Я объяснил Айву, что он находится в пути – идет по карьерной лестнице. Вокруг есть и другие люди. У каждого есть свои сильные и слабые стороны, нам надо поддерживать равновесие, чтобы каждый мог получить свой шанс. Это было неприятно говорить, никому не нравится разочаровывать людей, но беседа была корректной. Он выслушал меня и вышел. Думаю, что это был не тот результат, на который он рассчитывал, но, с другой стороны, он не обиделся и продолжил работать».

Талант Джони периодически ставил RWG в трудное положение. В 1989 году разработанный им слуховой аппарат был показан на известной выставке молодых дизайнеров, организованной Британским дизайнерским советом. Футуристическая работа привлекла внимание одного из руководителей Ideal Standard, гиганта в области оборудования для туалетов и ванных комнат. Директор по продажам был так впечатлен изобретением Джони, что попросил Уивера позволить Джони поработать над одним из проектов для его компании. Уиверу пришлось отклонить эту просьбу{65}.

«У нас в студии работало двенадцать дизайнеров, и мы не могли выделить свежеиспеченного выпускника для работы с одним из клиентов, – говорит Грей. – Поэтому мы ответили, что они могут сделать заказ на разработку дизайна и мы его выполним, но мы сами решим, кому из дизайнеров поручить эту работу. Услышав это, топ-менеджер Ideal Standard молча вышел. Он хотел, чтобы проектом занимался именно Джони». Позже этот представитель Ideal Standard снова появится на горизонте Джони.

В 1989 году банковский кризис нанес RWG тяжелый удар. Отдел дизайна интерьеров получал много заказов по проектированию операционных залов для банков в Великобритании, Испании и Австралии, но, когда кризис стал расползаться по миру, банки начали экономить. «Они закрывали проекты, оставляя наших дизайнеров без работы, – вспоминает Уивер, – а из-за отсутствия кредитов британские производители сворачивали новые программы по развитию продукции»{66}.

RWG пришлось закрыть отдел дизайна интерьеров. Партнер Уивера Джос Робертс уехал в Австралию, а отдел дизайна товаров был реформирован. В рамках реструктуризации Уивер подготовил новые контракты со всеми дизайнерами.

Ни один из них нового контракта не подписал – кроме Джони. Он сделал это лишь потому, что это аннулировало предыдущий договор, связывающий его с RWG. Внезапно открывшаяся юридическая лазейка освобождала его от обязательств. Он ушел из RWG, и первый этап его профессиональной жизни подошел к концу.

Мандариновые мечты

Джони отправился проведать своего друга Клайва Гриньера, который годом ранее вместе с другим лондонским дизайнером Мартином Дербиширом основал фирму Tangerine Design.

Партнеры были старыми друзьями. Гриньер и Дербишир встретились еще студентами лондонского Центрального колледжа искусства и дизайна имени святого Мартина и впоследствии вместе работали в лондонской студии Bill Moggridge Associates. Гриньер ушел и устроился на работу в RWG, где встретил Джони, а затем стал работать в Кембриджском научном парке, британской версии Кремниевой долины. В то время к Гриньеру обратилась телефонная компания Commtel с просьбой разработать ряд новых телефонов. Commtel хотела взять его на постоянную работу, но Гриньер убедил их дать ему заказ на внештатной основе. Заработав в Commtel 20 тысяч фунтов, они с Дербиширом открыли дизайнерскую мастерскую.

«Когда у меня появилась возможность открыть дизайнерское консалтинговое агентство, я пригласил Мартина в индийский ресторан на карри и все рассказал ему. Он решил, что хочет ко мне присоединиться. Казалось, мы созданы друг для друга!»{67} Они оборудовали мастерскую в одной из спален в доме Дербишира в Финсбери-Парк. На деньги, полученные от Commtel, Гриньер купил необходимое для офиса оборудование, включая Macintosh и лазерный принтер{68}.

Они назвали свою фирму Landmark, прямо как Landmark Trust, занимавшуюся арендой загородных домов, – Дербишир любил снимать их для семейного отдыха. Они решили, что это название звучит достаточно солидно, но их быстро и агрессивно засудила одноименная голландская компания. «Мы попытались выудить у них кучу денег на ребрендинг, но ничего не вышло», – с сожалением вспоминает Гриньер. После того как обе стороны отступили и судебный процесс угас, партнеры стали придумывать новое название. Они сошлись на Orange, но обнаружили, что оно тоже занято, на этот раз дизайнерами из Дании.

Было Рождество, и кто-то обратил внимание на мандарины. Название было абстрактным и могло символизировать что угодно. К тому же оно напоминало о любимой Гриньером группе Tangerine Dream, игравшей экспериментальный рок.

«Сейчас я думаю, что ничего лучше и быть не могло, ведь Tangerine – прекрасное название, – говорит Дербишир. – Оно легко запоминается, похоже звучит на большинстве европейских языков, а оранжевый цвет – положительный символ в Азии, ключевом для нас рынке»{69}.

В 1980-х творческие союзы вроде Tangerine встречались редко. Дизайнеры-фрилансеры обычно стремились основать собственную мастерскую. «Они уходили в так называемую “индустрию одиночек”. Это была индустрия творцов дизайна, дизайнерского искусства», – объясняет профессор Алекс Милтон. Но амбиции Гриньера простирались дальше.

«Я чувствовал, что партнерство больше похоже на настоящий бизнес, – рассказывает Гриньер, – а мы с Мартином были интересно непохожи и дополняли друг друга».

Гриньер продолжил прорабатывать контакты, полученные во время работы в Кембридже. Они занимались телевизионной аппаратурой и элементами Hi-Fi и после выхода первых работ были приглашены в Детройт, чтобы прочесть доклад о средствах развлечения в автомобилях.

«Кроме того, я также писал статьи в дизайнерские журналы, – говорит Гриньер. – Наша репутация крепла».

Гриньер и Дербишир энергично себя рекламировали. Они старались казаться больше, чем были на самом деле: не только писали статьи, но и публиковали в тех же журналах рекламу своей фирмы. Это привлекало внимание и создавало впечатление, что Tangerine получает крупные заказы.

Партнеры начали один-два раза в неделю преподавать в колледже святого Мартина, чтобы сделать молодую компанию узнаваемой. (Среди их учеников было несколько будущих знаменитых дизайнеров, в том числе Сэм Хект и Оливер Кинг.) Они также издавали рекламные брошюры, в которых называли свои работы товарами для людей{70}.

Они писали, что Tangerine сосредоточена на конечном потребителе, которого другие дизайнерские фирмы часто игнорируют. «Никто не говорил о конечном пользователе, – вспоминает Дербишир. – Речь постоянно шла о том, чтобы “работать солидно”, а не о том, “что и как надо сделать”. Это была важная отличительная черта Tangerine, мы все в нее верили и усердно трудились».

Комбинированная маркетинговая стратегия работала. «Я хотел вместе с IDEO и Seymourpowell войти в тройку самых востребованных консалтинговых агентств в области товарного дизайна», – говорит Гриньер. К 1990 году доход от заказов позволил переехать из спальни Дербишира в настоящий офис в лондонском районе Хокстон. Офис находился на территории бывшего склада, занимал всего пол-этажа и принадлежал знакомой женщине-архитектору. Переезд произошел очень вовремя. «Моя жена должна была вот-вот родить нашего первенца, и нам нужна была отдельная спальня», – говорит Дербишир.

Студия была классическим постиндустриальным помещением – большая длинная комната с некрашеными гипсовыми стенами и грубым деревянным полом. Дизайнеры оживили интерьер стульями Philippe Starck, а столы и полки купили в IKEA. Сегодня Хокстон – модный район в центральном Лондоне, но два десятилетия назад там было много заброшенных зданий, оставшихся от легкой промышленности, – знак непростого времени. В Хокстоне располагались типично лондонские дневные стрип-пабы, обслуживающие близлежащий финансовый Сити. Машине Гриньера не везло – то радио украдут, то шины порежут{71}. Большой гей-паб The London Apprentice, расположенный рядом со студией, регулярно устраивал «ночи в стиле АBBA», на которые стекалось множество гостей в серебряных комбинезонах. Это был очень оживленный район.

Джони стал третьим партнером Tangerine сразу после переезда в Хокстон. Ему было всего двадцать три, и он только недавно окончил колледж. По словам Гриньера, «не было и речи о том, что Джони новичок». Джони с женой купили недалеко маленькую квартирку – в районе Блэкхит, на юго-востоке Лондона.

Вместе с талантом Джони Гриньер и Дербишир обрели также крупного клиента. Им стала компания Ideal Standard – британский гигант по производству сантехники, который хотел заполучить Айва, когда тот работал в RWG. В Tangerine дизайнеры работали над всем сообща, и Джони участвовал во всех проектах – от электрооборудования и телевизоров до расчесок и унитазов.

Работа была стабильная, но не слишком престижная. Компания Tangerine периодически получала заказы от крупных корпораций, например Hitachi или Ford, но в основном занималась небольшими случайными проектами для малоизвестных предприятий. «Конкуренция среди дизайнерских студий была высокая, – объясняет профессор Роджерс из Нортумбрийского университета. – Тут было не до узкой специализации. Компании работали над множеством проектов – флаконами для шампуней, новыми мотоциклами, интерьером поездов. Им приходилось соглашаться на все»{72}.

Многие маленькие компании были очень ограничены в средствах и не имели опыта работы с консультантами по дизайну. Tangerine находилась на этапе становления и нуждалась в более крупных суммах, чем ее конкуренты. Последние оценивали свои проекты в тысячах фунтов, а Tangerine – в десятках тысяч. Потенциальные клиенты не могли себе позволить такие дорогие проекты – и заказ проходил мимо.

У партнеров не оставалось выбора, кроме как смотреть на отказы философски. «Тогда в Великобритании работа большей частью сводилась к инженерии, а не исследованию потребителя и концептуальному дизайну, поэтому мы немного опережали рынок, – объясняет Дербишир. – Мы были вынуждены быть гибкими и сотрудничать с малым бизнесом, доводя небольшие заказы до стадии производства, и одновременно пытались развиваться и завоевывать компании в Азии и США».

Чтобы привлечь и сохранить клиентуру, дизайнеры Tangerine старались, чтобы студия выглядела более загруженной, чем была на самом деле. Они вспомнили уловку, подсмотренную в RWG: перед визитом представителей автомобильной компании дизайнеры заехали на собственных машинах прямо в студию, накрыли их и сказали, что это секретный проект{73}. Трюк сработал, и RWG тогда получила заказ. Поэтому перед приходом клиента в хокстонский офис Джони и его партнеры заполняли студию всевозможными прототипами и пенопластовыми моделями, оставшимися от предыдущих проектов. Когда клиент уходил, модели возвращали на склад{74}.

Джони, Гриньер и Дербишир разработали оборудование для Bosche и электронику для Goldstar. Все трое уделили пристальное внимание простой расческе для шотландского парикмахера Брайана Драмма. В концепте Джони в ручку был встроен спиртовой уровень, позволявший при стрижке удерживать ее в правильном положении – она все еще используется для коротких круговых стрижек типа каре и других, где нужна точность. Несмотря на маленький бюджет проекта, дизайнеры отнеслись к нему очень ответственно. «Брайану понравилась модель Джони, а я кропотливо работал над инженерным проектом для производства», – говорит Дербишир. Оно того стоило: в 1991 году расческа выиграла награду престижного немецкого промышленного форума, и репутация Tangerine заиграла новыми красками.

Район Хокстон устраивал компаньонов. Джони и Гриньер посещали местный спортзал, а Джони до сих пор много тренируется. «Это был старый Хокстон, не тот, что сейчас, – рассказывает Гриньер, – пока мы с Джони пытались войти в форму, бегая на тренажерах и поднимая тяжести, в спортзале всегда боксировали какие-то парни». Тонг, старый друг Джони по колледжу, работал буквально за углом и часто заходил к ним. Ему это место запомнилось как «похожее на нынешний Южный парк в Сан-Франциско – рядом расположены проблемные районы, но в самом Хокстоне полно классных профессионалов, все занимаются творчеством, работа кипит. Вокруг много компьютерных магазинов и поставщиков сырья, а значит, и молодых дизайнеров несложно найти». Среди них были Росс Лавгроув и Джулиан Браун, ставшие впоследствии дизайнерами с мировым именем{75}. «Конец 1980-х был урожайным временем. Промышленный дизайн еще не вошел в моду, поэтому им занимались по правильной причине: чтобы создать хороший дизайн, а не стать звездами», – вспоминает Гриньер.

Через год после Джони к партнерам Tangerine присоединился четвертый член команды – Питер Филлипс. Они уже были знакомы раньше. Филлипс, окончивший в 1982 году Центральный колледж имени святого Мартина со степенью бакалавра по промышленному дизайну, познакомился с Гриньером во время учебы, Дербишира знал по совместной работе в IDEO, а с Джони столкнулся в RWG.

«Когда я впервые встретил Джони, он еще только начинал свой путь в дизайне, – рассказывает Филлипс. – У меня сложилось впечатление, что это очень милый парень, обаятельный джентльмен. Он держался очень тихо и с благородством, но при этом не был слишком серьезен и всегда находил повод посмеяться. В работе он был чертовски хорош»{76}.

Как и Джони, Филлипс привел с собой клиентов, в том числе два флагмана электроники – Hitachi и LG Electronics. В разгар рецессии привлечение LG было победой. Этот корейский гигант создал первый европейский дизайн-центр в Дублине, и ему нужна была дизайнерская фирма. «Мы оказались в самом начале европейского пути LG и были полны энтузиазма, – говорит Филлипс. – Это была фантастическая удача, возможность разработать дизайн для классных вещей».

В компании четверо дизайнеров были равными партнерами. Разногласия, в основном между старыми друзьями Гриньером и Дербиширом, возникали постоянно, но быстро сходили на нет. «Иногда спорщики старались перекричать друг друга, но в конце концов все решалось по-дружески и через несколько минут о ссоре забывали. Мы с Джони считались дипломатами». Молодой бизнес должен быть внимательным к финансам. «Если у нас был небольшой перерасход или в конце месяца не хватало денег на полноценную зарплату, мы просто платили себе меньше – и это было разумно».

В те дни команда Tangerine создавала множество подробных эскизов и моделей. Многие были сделаны в гараже родителей Джони, но некоторые поручали изготавливать подрядчикам. «В паре шагов от студии был хороший макетчик, всегда делавший хорошие, красивые образцы, – говорит Филлипс. – Сейчас в Британии этот бизнес вылетел в трубу, но тогда специалисты были великолепные. Мастер знал свое ремесло, и мы ходили к нему, чтобы обсудить детали».

Технологии, хоть и медленно, входили в дизайнерский процесс. Посреди комнаты стоял Macintosh, которым, по словам Филлипса, «пользовались все по очереди». Компьютер для большинства дизайнеров тогда не был незаменимым инструментом, и компания Tangerine не была исключением.

Зарождение стиля

Джони был ненасытным читателем. Ему нравились книги по теории дизайна, труды бихевиориста Берреса Скиннера и литература девятнадцатого века{77}. Он любил ходить в музеи и вместе с папой много раз бывал в лондонском музее Виктории и Альберта, одном из крупнейших мировых собраний в области искусства и дизайна.

Он изучал работы Эйлин Грей, одного из самых влиятельных дизайнеров мебели и архитекторов двадцатого века. Захватывали Джони и современные мастера, например Микеле де Лукки, член итальянской группы дизайнеров «Мемфис», пытавшийся сделать высокие технологии проще для понимания, человечнее и немного дружелюбнее{78}.

Гриньер помнит, как Джони влюбился в дизайн мебели Джаспера Моррисона – очень чистый архитектурно, состоящий из прямых линий, без изогнутых форм. Его также впечатлил Дитер Рамс, легендарный дизайнер Braun. «Дитер Рамс вдохновлял всех, – признается Гриньер. – С его принципами нас познакомили в Школе дизайна, однако Tangerine не подражала ему. Джони просто нравилась простота»{79}.

Философией дизайна интересовались все четыре партнера, но Джони особенно. Поскольку Гриньер и Дербишир преподавали, они были заинтересованы в том, чтобы сформировать дизайнерскую философию фирмы. Гриньер и Дербишир работали в IDEO с Биллом Могриджем, и он оказал большое влияние на их стиль. Один из главных уроков, который они усвоили, – «никакой идеологизированности», вспоминает Гриньер. Другим ключом к успеху Могридж считал сотрудничество.

«В основе работы в IDEO лежал консенсус, поэтому Гриньер и Дербишир были очень рады, когда их дизайны вызывали общее одобрение. Они опубликовали много совместных обзоров о перспективах в дизайне, и это хорошо, потому что так ты постоянно проверяешь себя, стараешься угодить клиенту и одновременно развиваешься, начинаешь чувствовать свои возможности, и это захватывает», – рассказывает Филлипс.

Эстетика Tangerine испытывала разные влияния, но дизайнеры никогда не держались за стиль ради стиля. «Для всех нас, включая Джони, было важно делать дизайн, служащий определенной цели», – говорит Гриньер.

«Джони стремился все делать правильно и идти к цели. Он очень хотел очеловечить технологию. Отправной точкой для него всегда было то, каким продукт должен быть. Он умел не обращать внимания на то, как товар выглядит сейчас или каким его видит инженер. Он мог заглянуть в самую суть дизайна изделия. Этот подход разделяли все члены Tangerine, не столько из-за своего образования, сколько в ответ на то, как работали другие дизайнеры»{80}.

Для Джони это был ключевой момент. Его индивидуальный дизайнерский язык угадывался уже в колледже, например использование белого пластика. Но в Tangerine Джони особенно старался не оставлять на своих работах личного отпечатка. «В отличие от большинства современников, Айв не рассматривал дизайн как средство потешить самолюбие или отдать дань какому-то стилю, – пишет Пол Канкел, взявший у Джони подробное интервью для своей книги AppleDesign, посвященной работе отдела дизайна Apple в 1980-х. – В своих проектах он был похож на хамелеона, он приспосабливался к продукту, а не наоборот… Поэтому ранние работы Айва лишены “авторского стиля”»{81}.

Как тогда, так и сейчас эстетика Джони склонялась к минимализму, вероятно, в ответ на господствующую в середине 1980-х тягу к избыточности. Это была вершина «дизайнерского десятилетия», в котором хорошим вкусом считались броские цвета поп-групп Culture Club и Kajagoogoo. Канкел считает, что Джони избегал стилизации, чтобы подарить проектам долгую жизнь. «Айв понимал, что в эпоху быстрых перемен стиль, как ржавчина, разъедает дизайн, и продукт раньше времени выходит из моды. Он пришел к выводу, что избегание стилизации не только дает дизайну долговечность, но и позволяет сосредоточиться на настоящей подлинности продукта, о которой все дизайнеры мечтают, но редко достигают».

Джони не был одинок. Гриньер, Дербишир, Филлипс и многие их коллеги тоже были минималистами. Шла глобальная волна минимализма, принятая Tangerine и подхваченная другими дизайнерами, среди которых японец Наото Фукасава и Сэм Хект, еще один выпускник колледжа святого Мартина, который работал над многими дизайнами для Muji. Это был японский производитель бытовых товаров, лозунг которого был «главное – качество, а не бренд». «1980-е были перенасыщены дизайном, цветом и формой, – объясняет профессор Алекс Милтон. – Это была визуальная перегруженность. Предметы будто кричали на вас. Вещи не передавали личности своих владельцев – они были прежде всего брендами. Поэтому дизайнеры хотели быть более спокойными и вдумчивыми, они хотели вернуться к функциональности и прагматизму».

Дербишир выразил идеологию Tangerine следующим образом: «Мы пытались сделать вещи лучше, обдумывая их внешнее качество, удобство пользования и уместность на рынке».

Многие агентства старались делать нечто очень узнаваемое. Гриньер вспоминает: «Работая у Билла Могриджа, я видел много по-настоящему хороших дизайнеров, которые умели делать только конкретный вид офисной продукции. Когда они пытались переносить ту же самую эстетику на более массовые, повседневные вещи, то терпели поражение – получались странные техноизделия. Это озадачивало меня. Я полагал, что дизайн должен говорить на разных языках в зависимости от задачи».

Прогресс в технологии производства позволил Джони и его коллегам расширить горизонты. «В 1990-е годы мы уже могли позволить себе обращать внимание на внешний декор изделий, – говорит Гриньер. – Их форма становилась все интереснее. Работа уже не сводилась к тому, чтобы спрятать электронную начинку и поставить в нужное место кнопку. Мы могли больше заниматься формой, использовать свойства пластика. Наши вещи стали не просто функциональными, но и красивыми». Однако у этого процесса была и обратная сторона, которую Гриньер своими глазами видел в IDEO. «Дизайнеры часто создавали только форму, – объясняет он. – Они не думали о том, что, скажем, компьютерный экран и телевизор выполняют разные функции. Это было неправильно. Мы хотели создавать не просто красивую оболочку, а дизайн, который впишется в жилье человека. И мы уделяли очень большое внимание пользовательскому интерфейсу».

В этом отношении у Джони было свое мнение: приоритетом для него всегда была красота изделия, а не просто функциональность. Он постоянно задавал себе вопрос, каким должен быть результат. «Он ненавидел уродливую, черную, безвкусную электронику, которую выпускали в 1990-е, – вспоминает Гриньер, – терпеть не мог компьютеры с названиями вроде ZX75 и указанием количества мегабайт».

В эпоху больших перемен в дизайне Джони пытался отыскать свой собственный путь.

Отчаяние

В свое время компания Ideal Standard обратилась в RWG с просьбой работать непосредственно с Джони и получила отказ. А Tangerine была рада оказать такую услугу. Вскоре после прихода Айва Ideal Standard заказала у них линию сантехники – унитазы, биде и раковины, которые должны были заменить старую линию Michelangelo.

Джони, Гриньер и Дербишир взялись за дело c присущей им основательностью. Но работа, казавшаяся спасением для молодой компании, вскоре превратилась в кошмар. Сегодня можно предположить, что именно поэтому Джони ушел из Tangerine.

Приступив к работе, Айв обратился за вдохновением к книгам по морской биологии – он искал в них природные мотивы. «Джони очень нравилась вода, и он мог подолгу смотреть ее течение, – вспоминает Гриньер. – Он черпал вдохновение для чаши, которую разрабатывал, и смотрел на нее почти как на античный артефакт. Он говорил о поклонении воде. Воды в мире становилось все меньше, ее нужно было беречь. Он сделал овальную чашу с невероятной архитектурной стойкой. Это было смело и прекрасно»{82}.

Джони, Гриньер и Дербишир представили Ideal Standard три варианта коллекции, каждая из которых была названа в честь одной их черепашек-ниндзя, которые носили имена художников эпохи Возрождения – Рафаэль, Донателло и Леонардо{83}. В гараже родителей Джони, которые к тому времени переехали в сельский Сомерсет, они сделали из пенопласта модели раковин и унитазов. «Они были ошеломляюще хороши», – говорит Гриньер.

Три дизайнера отправились в центральный офис Ideal Standard в городе Халл, чтобы вдохновить компанию новым дизайном. Модели поставили в большой комнате, чтобы менеджер по продукции мог хорошенько их осмотреть и решить, подходят ли они для презентации. Но на CEO[7] и других руководителей компании впечатление произвести не получилось.

CEO сразу отверг дизайн и разразился потоком критики. Он сказал, что модели слишком дороги в производстве и не соответствуют устоявшемуся стилю. Он беспокоился, что декоративная стойка раковины, которой Джони очень гордился, может упасть и травмировать ребенка.

«На презентации было тяжело, – вспоминает Гриньер. – Наши идеи разнесли в пух и прах… Наш дизайн все-таки очень сильно отличался от обычной продукции Ideal Standard».

Финальным аккордом стало то, что презентация совпала с британским Днем смеха, когда все носят красные клоунские носы и собирают средства на благотворительность. Получить отказ от CEO с поролоновой нашлепкой на носу – это походило на злую шутку.

Гриньер говорит, что по дороге в Лондон Джони был совершенно подавлен. «Он был удручен и близок к депрессии, – вспоминает Гриньер. – Он вложил в проект душу, но этим людям было все равно»{84}. Дербишир тоже помнит тот день. «Джони был очень огорчен, что его дизайн им совершенно не понравился».

Чувство юмора обычно позволяло Джони смеяться над неудачами, но такое сокрушительное поражение нелегко забыть. Несмотря на подавленное состояние, Джони продолжал работать над дизайном, но все шло наперекосяк. По мнению Дербишира, проблема была в том, что «в Ideal Standard хотели сделать дизайн слишком “производственным”, лишив его сердца и души».

Несмотря на неудачу с Ideal Standard, в Tangerine приходили все более крупные клиенты. По словам Гриньера, это было похоже на американские горки.

Фирма грамотно рекламировала себя. «Мы изобрели такой способ привлечь внимание: я придумывал какой-нибудь концепт, Джони готовил впечатляющий образец, мы делали красивые фотографии и запускали их в прессу, чтобы наделать шума, – рассказывает Гриньер. – Всего за пять лет мы прошли путь от маленькой компании в подсобке лондонского дома до подрядчика крупных международных клиентов».

Но Джони не нравилось, что частью его работы было продвижение фирмы. «В Tangerine все партнеры были творцами. Мы гордились собой и хотели заниматься дизайном, а не быть номинальными руководителями, которые принимают заказы и перепоручают их работникам. Тем не менее девяносто процентов времени мы тратили на продажу наших услуг. Джони же был моложе и хотел посвящать себя разработке классных вещей. Порой ситуация приводила его в отчаяние», – объясняет Гриньер.

Джони постепенно осознавал, что работа консультанта – не для него. Он был влюблен в дизайн, но обнаружил, что ему сложно идти на компромиссы, необходимые для построения бизнеса, и не хотел мириться с тем, что в маленькой фирме дизайнер должен быть еще и продавцом.

«Я был довольно наивен, – признавался потом Джони. – Я недавно окончил колледж, но уже очень многому научился и разработал целый ряд разных предметов: от расчесок и керамики до электроприборов и телевизоров. Самое главное, что я понял свои сильные и слабые стороны, мне стало ясно, чем я хочу заниматься. Меня интересовал только дизайн. Развивать бизнес мне было неинтересно, впрочем, и получалось-то у меня плохо»{85}.

Было особенно невыносимо, когда труд перечеркивали люди, для которых он работал. Бывший шеф по RWG Фил Грей разговаривал с ним в 2012 году. «Джони сказал, что в консалтинге его раздражает то, что он не ведет проект вплоть до завершения. Клиенты выбирают из его работы какие-то куски и, в соответствии со своими собственными представлениями, указывают, как соединить их. Ни один проект он не смог сделать таким, каким задумал изначально. Он настолько опережал время, что клиенты зачастую просто не понимали, что он делает»{86}. Отчаяние Джони видел и Гриньер. «Часто он делал превосходный дизайн, который в инженерном проекте не был и наполовину так хорош, как следовало».

Бруннер приходит на помощь

Боб Бруннер, с которым Джони познакомился во время поездки по Калифорнии, посетил студию на Хокстон-стрит осенью 1991 года. Он уже три года не работал в Lunar Design и осел в Apple, где возглавлял отдел промышленного дизайна и собрал великолепную команду ярких дизайнеров, некоторые из которых сыграют потом важную роль в разработке iPod, iPhone и iPad.

Бруннер прочесывал Европу в поисках дизайнерских фирм, желающих сотрудничать с Apple в секретном проекте под названием Juggernaut. Хотя большим компаниям вроде Apple было официально запрещено использовать внешние заказы для переманивания талантов, впоследствии Бруннер признался, что это было одной из его целей.

«Я пытался заполучить Джони. Я хотел, чтобы он работал над этим проектом, и полагал, что так смогу перетащить его в нашу компанию»{87}.

В 1991 году Apple по-прежнему была на гребне волны. Крохотный стартап, ютившийся в гараже Стива Джобса, стал одной из крупнейших компаний в быстро растущей индустрии персональных компьютеров. Сам Джобс уже шесть лет не работал в Apple и упорно пытался раскрутить новую компанию под названием NeXT. Другое его детище, Pixar, также испытывало трудности. Но уже четыре года спустя студия выпустит свой первый мультфильм «История игрушек», который станет блокбастером.

Apple руководил Джон Скалли, бывший директор PepsiCo, которого Стив Джобс переманил в свою компанию фразой: «Вы хотите всю жизнь торговать подслащенной водой или пойти со мной и изменить мир?»{88} Сегодня Скалли имеет сомнительную репутацию, но в то время он еще не оступился. Apple была огромной компанией, а компьютерная промышленность переживала бум. Верстка стала компьютерной, и на этой революционной волне Macintosh продавались по всему миру. Компания отпраздновала свою первую двухмиллиардную квартальную выручку. Журнал MacAddict провозгласил наступление «золотого века Macintosh». До появления Windows 1995 оставалось несколько лет, и никто еще не знал, что операционная система Microsoft преобразит индустрию ПК и почти выведет Apple из бизнеса.

Купаясь в наличных, Apple расширяла линейку продуктов. Скалли инвестировал 2,1 миллиарда долларов в научно-технические разработки, чтобы ускорить развитие новых моделей. Большое внимание привлекли планы создания новой линии инновационных портативных компьютеров, которые Скалли назвал личными цифровыми секретарями[8]. Этот термин впервые прозвучал в его выступлении на шоу бытовой электроники в Лас-Вегасе{89}. Хотя КПК, а именно Newton MessagePad, станут хитом на рынке только через пару лет, промышленные дизайнеры уже активно над ними работали.

Группа дизайнеров Бруннера была занята не только MessagePad, но и новой серией PowerBook. Первый PowerBook еще даже не был выпущен, а команда Бруннера уже работала над вторым поколением. Это было революционное устройство: первый «настоящий» ноутбук в зарождающейся компьютерной индустрии, до сих пор сконцентрированной на настольных машинах. PowerBook получился большим, тяжелым и больше походил на стационарный компьютер с батарейкой… Настоящий кошмар дизайнера. Бруннер и его сотрудники должны были одновременно изобретать, проектировать и тестировать машину, и все это в жестких временных рамках.

Видя следующее поколение продукции, Бруннер беспокоился, что коллектив слишком занят текущими делами и не уделяет достаточно внимания проектам ближайшего будущего. Было очевидно, что будущее за мобильными устройствами, и Бруннер хотел понимать, насколько далеко все это может зайти.

«Поскольку с ростом сложности график становился все более напряженным, первой жертвой стала инновационность, – говорит Бруннер. – Я хотел видеть перспективный дизайн… Дизайн, который будет предвосхищать будущее, а не отражать то, что мы уже знаем и видим»{90}.

Пытаясь сохранить дух новаторства, Бруннер затевал автономные проекты, которые называл параллельными дизайнерскими исследованиями.

«Идея была в том, чтобы в спокойной обстановке выработать новые конструктивные параметры, новый уровень выразительности, стратегию работы с новыми технологиями», – объяснил он. Автономность была важна и потому, что позволяла команде делать ошибки и чувствовать себя достаточно независимо от шестеренок производства, которым излишнее творчество может повредить. «Поскольку идеи, выработанные подобным образом, часто лучшие, параллельные дизайнерские расследования чрезвычайно ценны, – говорит Бруннер. – Полученная информация не только обогащает наш язык, но и дает результаты, которые можно показать и заявить: “Вот это мы можем развивать”»{91}.

Это было одной из причин его европейского турне: Бруннер очень любил работать с внешними консультантами, в Lunar Design он сам был таковым. «Я решил привлечь людей из дизайнерских агентств, чтобы мой отдел приобрел скорость и живость независимой дизайнерской фирмы, – говорит он. – По моему опыту, консультанты стремятся создать портфолио и получить самые интересные проекты. Поэтому я сосредоточился на поиске лучших агентств и одаренных людей среди недавних выпускников». Джони и Tangerine идеально подходили под это описание: Джони всего три года назад окончил Ньюкасл и произвел на Бруннера впечатление своим концептуальным телефоном.

Едва переступив порог студии в Хокстоне, Бруннер восхитился увиденным. Сначала его взгляд упал на автомат для газировки, созданный Гриньером для британской компании SodaStream. У автомата была дверца, которая открывалась и закрывалась с помощью хитрой защелки – что-то вроде петли, которую, как думал Бруннер, можно было приспособить для экрана портативного устройства. Бруннер с восторгом говорил, что «это именно то креативное мышление, которое мы ищем»{92}.

У Бруннера было что показать лондонским дизайнерам. Когда он вынул из сумки прототип PowerBook, Филлипс был впечатлен: «Я никогда такого не видел, это было невероятно». И действительно, благодаря раскладывающейся клавиатуре, манипулятору курсора и подставке для ладоней первый PowerBook задавал стандарты дизайна ноутбуков на следующие двадцать лет. Этот факт поражает до сих пор. «Мы попали в яблочко, – признался Бруннер. – Это меня крайне удивило. В этой машине и ее дизайне было столько слабых мест, что я ожидал сокрушительного поражения. Но сейчас я вижу такой дизайн – раскладывающаяся клавиатура, опора для ладоней и манипулятор курсора по центру – практически у всех ноутбуков».

До разработки Бруннера у ноутбуков не было указательных устройств, а клавиатура была выдвинута вперед. Большинство из них работало на MS-DOS компании Microsoft, чей интерфейс был основан на командной строке, а не на графике, как у Macintosh. Поэтому в манипуляторе не было потребности, для управления курсором использовались четыре клавиши. Когда Windows захватила рынок, производители начали использовать внешние трекболы[9].

«Когда я вспоминаю об этом и сравниваю PowerBook с современным MacBook, я вижу тот же дизайн, – говорит Бруннер. – Никто не сумел его улучшить… Мы и не думали, что наше изобретение так сложно превзойти».

Бруннер и дизайнеры Tangerine встречались несколько раз и обменивались идеями. В качестве тестового задания Джони создал прототип мыши. Переговоры шли хорошо, и в результате Tangerine получила контракт на консультационные услуги в рамках проекта Juggernaut.

Джони был возбужден и испуган. Контракт с Apple был огромным прорывом не только для Tangerine, но и для него тоже. Позже он признался: «Я до сих пор помню, как представитель Apple описывал потрясающие возможности и как я переживал, что все испорчу»{93}.

По словам Бруннера, проект Juggernaut был широкомасштабным исследованием мобильных продуктов будущего. Бруннер и его команда были уверены, что новый PowerBook и портативный Newton положат начало спектру мобильных устройств. Они рисовали в воображении товары, которые не были компьютерами: цифровые камеры, персональные аудиоплееры, маленькие КПК и крупные планшетники со стилусом[10]. Сейчас эти слова звучат так знакомо, но мечты пионеров Apple воплотились лишь в следующем десятилетии и при других руководителях.

Они надеялись, что эти цифровые секретари, камеры и ноутбуки можно связать друг с другом с помощью инфракрасных портов и радиоволн. Бруннер хотел, чтобы дизайн-группа имела в запасе несколько готовых мобильных устройств на случай, если высшее руководство Apple вдруг решит их внедрить.

Кроме Tangerine Бруннер связался еще с несколькими дизайнерскими фирмами. Также у него были штатные дизайнеры, работающие над концептами. «Мы знали, что настало время перемен, – объясняет он. – Все важнее становилась беспроводная связь и фиксирование изображения. Приборы становились меньше, значит, должны были совершенствоваться и батареи»{94}.

В Калифорнии команда Apple работала над несколькими концептами портативных приборов, а Tangerine разрабатывала четыре модели для ближайшего будущего: планшетник, клавиатуру для планшетника и пару переносных стационарных компьютеров.

Бруннер хотел, чтобы образцы были трансформируемыми: планшетник должен был превращаться в ноутбук и наоборот. «Мы почему-то считали, что способность трансформироваться будет играть большую роль, – объяснил Бруннер. – Мы хотели, чтобы можно было перейти от традиционной клавиатуры и мыши в режим стилуса. Сегодня это популярное решение используется в субноутбуках»{95}. Идеи, которые в начале 1990-х выглядели несколько странно и радикально, не слишком отличаются от современных планшетников и гибридов ноутбука и планшетника.