Надежды маленький оркестрик

Последний Пират

В районной пивной, на сквозном ветерке,гуляет Последний Пират.С малиновым камнем в старинной серьгеидет он в последний парад.Десятая кружка, добра как вдова,плывет, подбоченясь, к нему,и вобла срывает с себя кружева,готова уже ко всему.И пена пивная дрожит на столах,и брызги слетают с руки,и красные рыбки в зеленых глазахсвои совершают круги.Все денежки пропиты. Руки на стол!Я сам из последних плачуи сам поминаю соленый простори как ординарец шучу,что прокляли б мы наш исхоженный шари сами бы сдохли с тоски,когда б не малиновый этот пожарсеребряной этой серьги,когда б не улыбки буфетных ворон,не пенье фабричной трубы,когда б не качался под нами перрон,как палуба нашей судьбы.

Старый флейтист

Идут дожди, и лето тает,как будто не было его.В пустом саду флейтист играет,а больше нету никого.Он одинок, как ветка в поле,косым омытая дождем.Давно ли, долго ли, легко ли —никто не спросит ни о чем.Ах, флейтист, флейтист в старом пиджаке,с флейтою послушною в руке,вот уж день прошел, так и жизнь пройдет,словно лист осенний опадет.Все ниже, глуше свод небесный,звук флейты слышится едва.«Прости-прощай» – мотив той песни,«Я все прощу» – ее слова.Знать, надо вымокнуть до нитки,знать, надо горюшка хлебнуть,чтоб к заколоченной калиткес надеждой руки протянуть.Ах, флейтист, флейтист в старом пиджаке,с флейтою послушною в руке,вот уж год прошел, так и век пройдет,словно лист осенний опадет.

В городском саду

Круглы у радости глаза и велики у страха,и пять морщинок на челе от празднеств и обид…Но вышел тихий дирижер, но заиграли Баха,и все затихло, улеглось и обрело свой вид.Все стало на свои места, едва сыграли Баха…Когда бы не было надежд – на черта белый свет?К чему вино, кино, пшено, квитанции Госстрахаи вам – ботинки первый сорт, которым сносу нет?«Не все ль равно: какой земли касаются подошвы?Не все ль равно: какой улов из волн несет рыбак?Не все ль равно: вернешься цел или в бою падешь тыи руку кто подаст в беде – товарищ или враг?»О, чтобы было все не так, чтоб все иначе было,наверно, именно затем, наверно, потомуиграет будничный оркестр привычно и вполсилы,а мы так трудно и легко всё тянемся к нему.Ах, музыкант мой, музыкант, играешь, да не знаешь,что нет печальных и больных и виноватых нет,когда в прокуренных руках так просто ты сжимаешь,ах, музыкант мой, музыкант, черешневый кларнет!

Молитва

Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:мудрому дай голову, трусливому дай коня,дай счастливому денег… И не забудь про меня.Пока Земля еще вертится – Господи, твоя власть! —дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,дай передышку щедрому, хоть до исхода дня.Каину дай раскаянье… И не забудь про меня.Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою,как верит солдат убитый, что он проживает в раю,как верит каждое ухо тихим речам твоим,как веруем и мы сами, не ведая, что творим!Господи мой Боже, зеленоглазый мой!Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой,пока ей еще хватает времени и огня,дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня.

«Вот странный инструмент для созиданья строчек…»

Вот странный инструмент для созиданья строчек,которых в первый миг никто понять не хочет.Вот странный инструмент: два уха, два зрачка,изгиб надменных губ и шепоток сверчка.Под ним внизу – сама конструкции основа —в ней действует душа, разогревая слово.Меж ними – коридор, на нем, его деля, —то крестик, то кадык, то галстук, то петля.

Фотографии друзей

Деньги тратятся и рвутся,забываются слова,приминается трава,только лица остаютсяи знакомые глаза…Плачут ли они, смеются —не слышны их голоса.Льются с этих фотографийокеаны биографий,жизнь в которых вся, до дна,с нашей переплетена.И не муки и не слезыостаются на виду,и не зависть и бедувыражают эти позы,не случайный интереси не сожаленья снова…Свет – и ничего другого,век – и никаких чудес.Мы живых их обнимаем,любим их и пьем за них……только жаль, что понимаемс опозданием на миг!

«То падая, то снова нарастая…»

То падая, то снова нарастая,как маленький кораблик на волне,густую грусть шарманка городскаяиз глубины двора дарила мне.И вот, уже от слез на волосок,я слышал вдруг, как раздавался четкийсвихнувшейся какой-то ноткивеселый и счастливый голосок.Пускай охватывает нас смятеньемнесоответствие мехов тугих,но перед наводнением смертельнымвсе хочет жить. И нету правд других.Все ухищрения и все уловкине дали ничего взамен любви……Сто раз я нажимал курок винтовки,а вылетали только соловьи.

Разговор с рекой Курой

Я тщательно считал друзей своих убитых.– Зачем? Зачем? – кричала мне рекаиздалека. – И так во все векамы слишком долго помним об обидах!..А я считал… И не гасил огня…И плакала Кура перед восходом.А я считал… сравнил приход с расходом.И не сошлось с ответом у меня.

«Мгновенно слово. Короток век…»

Мгновенно слово. Короток век.Где ж умещается человек?Как, и когда, и в какой глушираспускаются розы его души?Как умудряется он успетьсвое промолчать и свое пропеть,по планете просеменить,гнев на милость переменить?Как умудряется он, чудак,на ярмарке поцелуев и драк,в славословии и пальбевыбрать только любовь себе?Осколок выплеснет его кровь:«Вот тебе за твою любовь!»Пощечины перепадут в раю:«Вот тебе за любовь твою!»И все ж умудряется он, чудак,на ярмарке поцелуев и драк,в славословии и гульбевыбрать только любовь себе!

Как научиться рисовать

Если ты хочешь стать живописцем,то рисовать не спеши.Разные кисти из шерсти барсучьейперед собой разложи,белую краску возьми, потому чтоэто – начало, потомжелтую краску возьми, потому чтовсе созревает, потомсерую краску возьми, чтобы осеньв небо плеснула свинец,черную краску возьми, потому чтоесть у начала конец,краски лиловой возьми пощедрее,смейся и плачь, а потомсинюю краску возьми, чтобы вечерптицей слетел на ладонь,красную краску возьми, чтобы пламязатрепетало, потомкраски зеленой возьми, чтобы ветокв красный подбросить огонь.Перемешай эти краски, как страсти,в сердце своем, а потомперемешай эти краски и сердцес небом, с землей, а потом…Главное – это сгорать и, сгорая,не сокрушаться о том.Может быть, кто и осудит сначала,но не забудет потом!

Проводы юнкеров

Наша жизнь не игра.Собираться пора.Кант малинов, и лошади серы.Господа юнкера,кем вы были вчера?А сегодня вы все – офицеры.Господа юнкера,кем вы были вчерабез лихой офицерской осанки?Можно вспомнить опять(ах, зачем вспоминать?),как ходили гулять по Фонтанке.Над гранитной Невойгром стоит полковой,да прощанье недорого стоит.На германской войнетолько пушки в цене,а невесту другой успокоит.Наша жизнь не игра.В штыковую! Ура!..Замерзают окопы пустые.Господа юнкера,кем вы были вчера?Да и нынче вы все – холостые.

Песенка о художнике Пиросмани

Николаю Грицюку

Что происходит с нами,когда мы смотрим сны?Художник Пиросманивыходит из стены,из рамок примитивных,из всякой суетыи продает картиныза порцию еды.Худы его колени,и насторожен взгляд,но сытые оленис картин его глядят,красотка Маргаритав траве густой лежит,а грудь ее открыта —там родинка дрожит.И вся земля ликует,пирует и поет,и он ее рисуети Маргариту ждет.Он жизнь любил не скупо,как видно по всему…Но не хватило супана всей земле ему.

«В детстве мне встретился как-то кузнечик…»

Ярославу СмеляковуВ детстве мне встретился как-то кузнечикв дебрях колечек трав и осок.Прямо с колючек, словно с крылечек,спрыгивал он, как танцор, на песок,передо мною маячил мгновеньеи исчезал иноходцем в траве…Может быть, первое стихотвореньезрело в зеленой его голове.– Намереваюсь! – кричал тот кузнечик.– Может ли быть? – усмехался сверчок.Из-за досок, из щелей, из-за печеккрался насмешливый этот басок.Но из-за речек, с лугов отдаленных:– Намереваюсь! – как песня, как гром…Я их встречал, голубых и зеленых.Печка и луг им служили жильем.Печка и Луг – разделенный на частисчастья житейского замкнутый круг,к чести его обитателей частых,честных, не праздных, как Печка и Луг,маленьких рук постоянно стремленье,маленьких мук постоянна волна…Пламени этого столпотвореньене успокоят ни мир, ни война,ни уговоры его не излечат,ни приговоры друзей и врагов…– Может ли быть?! – как всегда из-за печек.– Намереваюсь! – грохочет с лугов.Годы прошли, да похвастаться нечем.Те же дожди, те же зимы и зной.Прожита жизнь, но все тот же кузнечикпляшет и кружится передо мной.Гордый бессмертьем своим непреклонным,мировоззреньем своим просветленным,скачет, куражится, ест за двоих…Но не молчит и сверчок тот бессонный.Все усмехается.Что мы – для них?

Ленинградская элегия

Я видел удивительную, красную, огромную луну,подобную предпраздничному первому помятому блину,а может быть, ночному комару, что в свой чередлегко взлетел в простор с лесных болот.Она над Ленинградом очень медленно плыла.Так корабли плывут без капитанов медленно…Но что-то бледное мне виделось сквозь медноепокрытие ее высокого чела.Под ней покоилось в ночи пространство невское,и слышалась лишь перекличка площадей пустых…И что-то женское мне чудилось сквозь резкоеслияние ее бровей густых.Как будто гаснущий фонарь, она качалась в безднесиней,туда-сюда над Петропавловкой скользя…Но в том ее огне казались мне мои друзьяеще надежней и еще красивей.Я вслушиваюсь: это их каблуки отчетливо стучат…И словно невская волна, на миг взметнулось эхо,когда друзьям я прокричал, что на прощание кричат.Как будто сам себе я прокричал все это.

Прощание с осенью

Осенний холодок. Пирог с грибами.Калитки шорох и простывший чай.И снованеподвижными губамикороткое, как вздох: «Прощай, прощай…»«Прощай, прощай…»Да я и так прощаювсе, что простить возможно, обещаюи то простить, чего нельзя простить.Великодушным мне нельзя не быть.Прощаю всех, что не были убитытогда, перед лицом грехов своих.«Прощай, прощай…»Прощаю все обиды,обеды у обидчиков моих.«Прощай…»Прощаю, чтоб не вышло боком.Сосуд добра до дна не исчерпать.Я чувствую себя последним богом,единственным умеющим прощать.«Прощай, прощай…»Старания упрямы(знать, мне лишь не простится одному),но горести моей прекрасной мамыпрощаю я неведомо кому.«Прощай, прощай…» Прощаю, не смущаюугрозами, надежно их таю.С улыбкою, размашисто прощаю,как пироги, прощенья раздаю.Прощаю побелевшими губами,пока не повторится все опять:осенний горький чай, пирог с грибамии поздний час – прощаться и прощать.

Времена

Нынче матери всесловно заново всехсвоих милых детей полюбили.Раньше тоже любили,но больше их хлебом корили,сильнее лупили.Нынче, как сухари,и любовь, и восторг,и тревогу, и преданность копят…То ли это инстинкт,то ли слабость души,то ли сам исторический опыт?Или в воздухе нашем само по себеразливается что-то такое,что прибавило им суетливой любвии лишило отныне покоя?Или ждать отказавшись, теперь за собойоставляют последнее словои неистово жаждут прощать, возноситьи творить чудеса за кого-то другого?Что бы ни было там,как бы ни было тами чему бы нас жизнь ни учила,в нашем мире цена на любовь да на ласкуопять высоко подскочила.И когда худосочные их сыновьялгут, преследуют кошек,наводняют базары,матерям-то не каины видятся – авели,не дедалы – икары!И мерещится имсквозь сумбур сумасбродствдочерей современных,сквозь гнев и капризыто печаль Пенелопы,то рука Жанны д’Арк,то задумчивый лик Моны Лизы.И слезами полны их глаза,и высоко прекрасные вскинуты брови.Так что я и представить себе не могуничего,кроме этой любови!

Одна морковь с заброшенного огорода

Мы сидим, пехотные ребята.Позади – разрушенная хата.Медленно война уходит вспять.Старшина нам разрешает спать.И тогда (откуда – неизвестно,или голод мой тому виной),словно одинокая невеста,выросла она передо мной.Я киваю головой соседям:на сто ртов одна морковь – пустяк…Спим мы или бредим?Спим иль бредим?Веточки ли в пламени хрустят?…Кровь густая капает из свеклы,лук срывает бренный свой наряд,десять пальцев, словно десять свекров,над одной морковинкой стоят…Впрочем, ничего мы не варили,свекла не алела, лук не пах.Мы морковь по-братски разделили,и она хрустела на зубах.Шла война, и кровь текла рекою.В грозной битве рота полегла.О природа, ты ж одной морковьюсловно мать насытить нас могла!И наверно, уцелела б рота,если б в тот последний грозный часты одной любовью, о природа,словно мать насытила бы нас!

Из окна вагона

Низкорослый лесок по пути в Бузулук,весь похожий на пыльную армию леших —пеших, песни лихие допевших,сбивших ноги, продрогших, по суткам не евших,и застывших, как будто в преддверье разлук.Их седой командир, весь в коросте и рвани,пишет письма домой на глухом барабане,позабыв все слова, он марает листы.Истрепались знамена, карманы пусты,ординарец безумен, денщик безобразен…Как пейзаж поражения однообразен!Или это мелькнул за окном балаган,где бушует уездных страстей ураган,где играют безвестные комедианты,за гроши продавая судьбу и таланты,сами судьи и сами себе музыканты…Их седой режиссер, обалдевший от брани,пишет пьеску на порванном вдрызг барабане,позабыв все слова, он марает листы,декорации смяты, карманы пусты,Гамлет глух, и Ромео давно безобразен…Как сюжет нашей памяти однообразен!

Зной

Питер парится. Пора парочкам пускаться в поискпо проспектам полуночным за прохладой. Может быть,им пора поторопиться в петергофский первый поезд,пекло потное покинуть, на перроне позабыть.Петухи проголосили, песни поздние погасли.Прямо перед паровозом проплывают и парятПавловска перрон пустынный, Петергофа пленпрекрасный,плеть Петра, причуды Павла, Пушкина пресветлыйвзгляд.

Осень в Царском Селе

Какая царская нынче осень в Царском Селе!Какие красные листья тянутся к черной земле,какое синее небо и золотая трава,какие высокопарные хочется крикнуть слова.Но вот опускается вечер,и слышится ветер с полей,и филин рыдает, как Вертер,над серенькой мышкой своей.Уже он не первую губит,не первые вопли слышны.Он плоть их невинную любит,а души ему не нужны.И все же какая царская осень в Царском Селе!Как прижимаются листья лбами к прохладной земле,какое белое небо и голубая трава,какие высокопарные хочется крикнуть слова!

Песенка про маляров

Уважайте маляров,как ткачей и докторов!Нет, не тех, что по оградераз мазнул и – будь здоров.Тех, что ради солнца, радикрасок из глубин дворовв мир выходят на заре:сами в будничном наряде,кисти – в чистом серебре.Маляры всегда честны.Только им слегка теснычеловечьей жизни сроки,как недолгий свет весны.И когда ложатся спать,спят тела, не спится душам:этим душам вездесущимкрасить хочется опять.Бредят кистями ладони,краски бодрствуют, спешат.Кисти, как ночные кони,по траве сырой шуршат…Синяя по стенам влага,бурый оползень оврага,пятна на боках коров —это шутки маляров.Или вот вязанка дров,пестрая, как наважденье,всех цветов нагроможденье:дуба серая кора,золотое тело липы,красный сук сосны, облитыйлипким слоем серебра…Или вот огонь костра…Или первый свет утра…Маляры всегда честны.Только им слегка теснысроки жизни человечьей,как недолгий бег весны.И когда у них в путиобрывается работа,остается вперединедокрашенное что-то,как неспетое – в груди…Уважайте маляров —звонких красок мастеров!Лейтесь, краски,пойте, кисти,крась, маляр,и будь здоров!

Прощание с Польшей

Мы связаны, поляки, давно одной судьбоюв прощанье, и в прощенье, и в смехе, и в слезах.Когда трубач над Краковом возносится с трубою,хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах.Потертые костюмы сидят на нас прилично,и плачут наши сестры, как Ярославны, вслед,когда под крик гармоник уходим мы привычносражаться за свободу в свои семнадцать лет.Прошу у вас прощенья за раннее прощанье,за долгое молчанье, за поздние слова; намВремя подарило пустые обещанья,от них у нас, Агнешка, кружится голова.Над Краковом убитый трубач трубит бессменно,любовь его безмерна, сигнал тревоги чист.Мы школьники, Агнешка. И скоро перемена.И чья-то радиола наигрывает твист.

Письмо Антокольскому

Здравствуйте, Павел Григорьевич! Всем штормамвопреки,пока конфликты улаживаются и рушатся материки,крепкое наше суденышко летит по волнам стрелой,и его добротное тело пахнет свежей смолой.Работа наша матросская призывает бодрствовать нас,хоть вы меня и постарше, а я помоложе вас(а может быть, вы моложе, а я немного старей)…Ну что нам все эти глупости? Главное – плытьпоскорей.Киплинг, как леший, в морскую дудку насвистываетбез конца,Блок над картой морей просиживает, не поднимаялица,Пушкин долги подсчитывает, и, от вечной петлиспасен,в море вглядывается с мачты вор Франсуа Вийон!Быть может, завтра меня матросы под бульканьеякорейвысадят на одинокий остров с мешком гнилыхсухарей,и рулевой равнодушно встанет за штурвальноеколесо,и кто-то выругается сквозь зубы на прощание мнев лицо.Быть может, все это так и будет. Я точно знатьне могу.Но лучше пусть это будет в море, чем на берегу.И лучше пусть судят меня матросы от берегов вдали,чем презирающие море обитатели твердой земли…До свидания, Павел Григорьевич! Нам сдаватьсянельзя.Все враги после нашей смерти запишутся к намв друзья.Но перед бурей всегда надежней в будущее глядеть…Самые чистые рубахи велит капитан надеть!

«Друзья, не надейтесь на чудо…»

А. Тарковскому

Друзья, не надейтесь на чудо,не верьте в заморский Сезам.Нам плакать и плакать, покудаМосква не поверит слезам.

«Не верю в Бога и судьбу, молюсь прекрасному и высшему…»

Не верю в Бога и судьбу,молюсь прекрасному и высшемупредназначенью своему,на белый свет меня явившему…Чванливы черти, дьявол зол, бессилен Бог —ему неможется.О, были б помыслы чисты!А остальное все приложится.Верчусь, как белка в колесе,с надеждою своей за пазухою,ругаюсь, как мастеровой,то тороплюсь, а то запаздываю.Покуда дремлет бог войны —печет пирожное пирожница…О, были б небеса чисты!А остальное все приложится.Молюсь, чтоб не было беды,и мельнице молюсь,и мыльнице,воде простой, когда она из золотого крана вырвется.Молюсь, чтоб не было разлук,разрух,чтоб больше не тревожиться.О, руки были бы чисты!А остальное все приложится.

Цирк

Ю. Никулину

Цирк – не парк, куда вы входите грустить и отдыхать.В цирке надо не высиживать, а падать и взлетать,и под куполом, под куполом, под куполом скользя,ни о чем таком сомнительном раздумывать нельзя.Все костюмы наши праздничные – смех и суета.Все улыбки наши пряничные не стоят ни чертаперед красными султанами на конских головах,перед лицами, таящими надежду, а не страх.О Надежда, ты крылатое такое существо!Как прекрасно твое древнее святое вещество:даже если вдруг потеряна (как будто не была),как прекрасно ты распахиваешь два своих крыланад манежем и над ярмаркою праздничных одежд,над тревогой завсегдатаев, над ужасом невежд,похороненная заживо, являешься опятьтем, кто жаждет не высиживать, а падать и взлетать.

«Разве лев – царь зверей? Человек – царь зверей…»

Ю. Домбровскому

Разве лев – царь зверей? Человек – царь зверей.Вот он выйдет с утра из квартиры своей,он посмотрит кругом, улыбнется…Целый мир перед ним содрогнется.

«Решайте, решайте, решайте…»

Решайте, решайте, решайтеза Марью, за Дарью, за всех.И в череп свой круглый вмещайтеих слезы, позор и успех.Конечно, за голову этупри жизни гроша не дадут…Когда же по белому светувас в черных цепях поведут,сначала толпа соберется,потом как волна опадет…И Марья от вас отвернется,и Дарья плечами пожмет.…И все же решайте, решайте…

«Надежда, белою рукою…»

Надежда, белою рукоюсыграй мне что-нибудь такое,чтоб краска схлынула с лица,как будто кони от крыльца.Сыграй мне что-нибудь такое,чтоб ни печали, ни покоя,ни нот, ни клавиш и ни рук…О том, что я несчастен, врут.Еще нам плакать и смеяться,но не смиряться, не смиряться.Еще не пройден тот подъем.Еще друг друга мы найдем…Все эти улицы – как сестры.Твоя игра – их говор пестрый,их каблуков полночный стук…Я жаден до всего вокруг.Ты так играешь, так играешь,как будто медленно сгораешь.Но что-то есть в твоем огне,еще неведомое мне.

Встреча

Кайсыну Кулиеву

Насмешливый, тщедушный и неловкий,единственный на этот шар земной,на Усачевке, возле остановки,вдруг Лермонтов возник передо мной,и в полночи рассеянной и зыбкой(как будто я о том его спросил)– Мартынов – что… —он мне сказал с улыбкой. —Он невиновен.Я его простил.Что – царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.Что – раб? Бог с ним. Не воин он один.Царь и холоп – две крайности, мой милый.Нет ничего опасней середин…Над мрамором, венками перевитым,убийцы стали ангелами вновь.Удобней им считать меня убитым:венки всегда дешевле, чем любовь.Как дети, мы все забываем быстро,обидчикам не помним мы обид,и ты не верь, не верь в мое убийство:другой поручик был тогда убит.Что – пистолет?.. Страшна рука дрожащая,тот пистолет растерянно держащая,особенно тогда она страшна,когда сто раз пред тем была нежна…Но, слава Богу, жизнь не оскудела,мой Демон продолжает тосковать,и есть еще на свете много дела,и нам с тобой нельзя не рисковать.Но, слава Богу, снова паутинки,и бабье лето тянется на юг,и маленькие грустные грузинкиполжизни за улыбки отдают,и суждены нам новые порывы,они скликают нас наперебой…Мой дорогой, пока с тобой мы живы,все будет хорошо у нас с тобой…

Грибоедов в Цинандали

Цинандальского парка осенняя дрожь.Непредвиденный дождь. Затяжной.В этот парк я с недавнего времени вхож —мы почти породнились с княжной.Петухи в Цинандали кричат до зари:то ли празднуют, то ли грустят…Острословов очкастых не любят цари —Бог простит, а они не простят.Петухи в Цинандали пророчат восход,и под этот заманчивый крик Грибоедов,как после венчанья, идетпо Аллее Любви напрямик,словно вовсе и не было дикой толпыи ему еще можно пожить,словно и не его под скрипенье арбына Мтацминду везли хоронить;словно женщина эта – еще не вдоваи как будто бы ей ни к чемуна гранитном надгробье проплакать словасмерти, горю, любви и уму;словно верит она в петушиный маневр,как поэт торопливый – в строку…Нет, княжна, я воспитан на лучший манер,и солгать вам, княжна, не могу,и прощенья прошу за неловкость свою…Но когда б вы представить могли,как прекрасно – упасть, и погибнуть в бою,и воскреснуть, поднявшись с земли!И, срывая очки, как винтовку – с плеча,и уже позабыв о себе,прокричать про любовь навсегда, сгорячапрямо в рожу орущей толпе!..…Каждый куст в парке княжеском мнит о себе.Но над Персией – гуще гроза.И спешит Грибоедов навстречу судьбе,близоруко прищурив глаза.

Душевный разговор с сыном

Мой сын, твой отец – лежебока и плутиз самых на этом веку.Ему не знакомы ни молот, ни плуг,я в этом поклясться могу.Когда на земле бушевала войнаи были убийства в цене,он раной одной откупился сполнаот смерти на этой войне.Когда погорельцы брели на востоки участь была их горька,он в теплом окопе пристроиться смогна сытную должность стрелка.Не словом трибуна, не тяжкой киркойна благо родимой страны —он все норовит заработать строкойтебе и себе на штаны.И все же, и все же не будь с ним суров(не знаю и сам почему),поздравь его с тем, что он жив и здоров,хоть нет оправданья ему.Он, может, и рад бы достойней прожить(далече его занесло),но можно рубаху и паспорт сменить,да поздно менять ремесло.

«Осень ранняя. Падают листья…»

Осень ранняя. Падают листья.Осторожно ступайте в траву.Каждый лист – это мордочка лисья…Вот земля, на которой живу.Лисы ссорятся, лисы тоскуют,лисы празднуют, плачут, поют,а когда они трубки раскурят,значит – дождички скоро польют.По стволам пробегает горенье,и стволы пропадают во рву.Каждый ствол – это тело оленье…Вот земля, на которой живу.Красный дуб с голубыми рогамиждет соперника из тишины…Осторожней: топор под ногами!А дороги назад сожжены!…Но в лесу, у соснового входа,кто-то верит в него наяву…Ничего не попишешь: природа!Вот земля, на которой живу.

«Мы едем на дачу к Володе…»

Мы едем на дачу к Володе,как будто мы в кровном родстве.Та дача в Абрамцеве вроде,зарыта в опавшей листве.Глядят имена музыкантовс табличек на каждом углу,и мы, словно хор дилетантов,удачам возносим хвалу.Под будничными облакамисидим на осеннем пиру,и грусть, что соседствует с нами,все чаще теперь ко двору.Минувшего голос несносныйврывается, горек, как яд…Зачем же мы, братья и сестры,съезжаемся в тот листопад?Зачем из машин мы выходим?Зачем за столом мы сидим?И счетов как будто не сводим —светло друг на друга глядим.Мы – дачники, мы – простофили,очкарики и фраера…В каких нас давильнях давили —да, видно, настала пора.Свинцом небеса налитые,и пробил раскаянья час,и все мы почти что святые,но некому плакать о нас.На даче сидим у Володи,поближе к природе самой,еще и не старые вроде,а помнится… Боже ты мой!

«Карандаш желает истину…»

Карандаш желает истину знать.И больше ничего.Только вечную и чистую,как призвание его.И не блатом, не лекарствами —создан словно на века.Он как джентльмен при галстуке,как умелец у станка.Он не жаждет строчки прибыльной,задыхаясь на бегу —только б у фортуны гибельнойни на грош не быть в долгу.И пока больной, расхристанный,вижу райские места,взгляд его, стальной и пристальный,не оторван от листа.И, пока недолго длящийсяжизни путь к концу лежит,грифелек его дымящийсяза добычею бежит.Подступает мгла могильная,но… уже совмещенызов судьбы, ладонь бессильная,запах пота и вины.

Капли Датского короля

Вл. Мотылю

В раннем детстве верил я,что от всех болезнейкапель Датского короляне найти полезней.И с тех пор горит во мнеогонек той веры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Капли Датского короляили королевы —это крепче, чем вино,слаще карамелии сильнее клеветы,страха и холеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Рев орудий, посвист пуль,звон штыков и сабельрастворяются легков звоне этих капель,солнце, май, Арбат, любовь —выше нет карьеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Слава головы кружит,власть сердца щекочет.Грош цена тому, кто встатьнад другим захочет.Укрепляйте организм,принимайте меры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Если правду прокричатьвам мешает кашель,не забудьте отхлебнутьэтих чудных капель.Перед вами пусть встаютпрошлого примеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!

Прощание с новогодней елкой

3. Крахмальниковой

Синяя крона, малиновый ствол,звяканье шишек зеленых.Где-то по комнатам ветер прошел:там поздравляли влюбленных.Где-то он старые струны задел —тянется их перекличка…Вот и январь накатил-налетел,бешеный, как электричка.Мы в пух и прах наряжали тебя,мы тебе верно служили.Громко в картонные трубы трубя,словно на подвиг спешили.Даже поверилось где-то на миг(знать, в простодушье сердечном):женщины той очарованный ликслит с твоим празднеством вечным.В миг расставания, в час платежа,в день увяданья неделичем это стала ты нехороша?Что они все, одурели?!И утонченные, как соловьи,гордые, как гренадеры,что же надежные руки своипрячут твои кавалеры?Нет бы собраться им – время узнать,нет бы им всем – расстараться…Но начинают колеса стучать:как тяжело расставаться!Но начинается вновь суета.Время по-своему судит:и в суете тебя сняли с креста,и воскресенья не будет.Ель моя, ель – уходящий олень,зря ты, наверно, старалась:женщины той осторожная теньв хвое твоей затерялась!Ель моя, ель, словно Спас на Крови,твой силуэт отдаленный,будто бы след удивленной любви,вспыхнувшей, неутоленной.

Старинная студенческая песня

Ф. Светову

Поднявший меч на наш союздостоин будет худшей кары,и я за жизнь его тогдане дам и ломаной гитары.Как вожделенно жаждет векнащупать брешь у нас в цепочке…Возьмемся за руки, друзья,чтоб не пропасть поодиночке.Среди совсем чужих пирови слишком ненадежных истин,не дожидаясь похвалы,мы перья белые почистим.Пока безумный наш султансулит дорогу нам к острогу,возьмемся за руки, друзья,возьмемся за руки, ей-Богу!Когда ж придет дележки час,не нас калач ржаной поманит,и рай настанет не для нас,зато Офелия помянет.Пока не грянула поранам отправляться понемногу,возьмемся за руки, друзья,возьмемся за руки, ей-Богу.

«Скрипят на новый лад все перья золотые…»

Скрипят на новый лад все перья золотые.Стращают рай и ад то зноем, то грозой.Поэты молодые не ставят запятые,но плачут, как и мы, горючею слезой.Вот милое лицо искажено печалью.Вот вскинута ладонь под кромку топора.И этот скорбный жест все разгадать не чаю.Понять бы уж пора, что каяться пора.Соединив души отчаянье и трепет,и трещинку в стене, и облачко тоски,фантазия моя свое подобье слепити воспроизведет разбитое в куски:ту трещинку в стене, ту фортку, что разбита,тот первый сквознячок, что в ней проголосил…Не катастрофа, нет, а так – гримасы быта.Пора бы починить, да не хватает сил.Мой дом стоит в лесу. Мой лес в окно глядится.Окно выходит в лес. В лесу пока темно.За лесом – божий мир: Россия, Заграница —на перекрестке том, где быть им суждено.

Путешествие в памяти

Анатолию Рыбакову

Не помню зла, обид не помню, ни громких слов,ни малых дели ни того, что я увидел, и ни того, что проглядел.Я все забыл, как днище вышиб из бочки века своего.Я выжил.Я из пекла вышел.Там не оставил ничего.Теперь живу посередине между войной и тишиной,грехи приписываю Богу, а доблести – лишь Ей одной.Я не оставил там ни боли, ни пепла, ни следов сапог,и только глаз мой карий-карий блуждает там, каксветлячок.Но в озаренье этом странном, в сиянье вещемсветлякасчастливые былые люди мне чудятся издалека:высокий хор поет с улыбкой,земля от выстрелов дрожит,сержант Петров, поджав коленки,как новорожденный лежит.

Грузинская песня

М. Квливидзе

Виноградную косточку в теплую землю зарою,и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,и друзей созову, на любовь свое сердце настрою…А иначе зачем на земле этой вечной живу?Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву,царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья…А иначе зачем на земле этой вечной живу?В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,в черно-белом своем преклоню перед нею главу,и заслушаюсь я, и умру от любви и печали…А иначе зачем на земле этой вечной живу?И когда заклубится закат, по углам залетая,пусть опять и опять предо мною плывут наявубелый буйвол, и синий орел, и форель золотая…А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Песенка о дальней дороге

Б. Золотухину

Забудешь первый праздник и позднюю утрату,когда луны колеса затренькают по тракту,и силуэт совиный склонится с облучка,и прямо в душу грянет простой романс сверчка.Пускай глядит с порога красотка, увядая,та гордая, та злая, слепая и святая…Что – прелесть ее ручек? Что – жар ее перин?Давай, брат, отрешимся.Давай, брат, воспарим.Жена, как говорится, найдет себе другого.Какого-никакого, как ты, недорогого.А дальняя дорога дана тебе судьбой,как матушкины слезы, всегда она с тобой.Покуда ночка длится, покуда бричка катит,дороги этой дальней на нас обоих хватит.Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь?Чего не потеряешь – того, брат, не найдешь.От сосен свет целебный,от неба запах хлебный,а от любови бедной сыночек будет бледный,а дальняя дорога…а дальняя дорога…а дальняя дорога…

«Ваше благородие госпожа разлука…»

П. Луспекаеву

Ваше благородие госпожа разлука,мне с тобою холодно – вот какая штука.Письмецо в конверте погоди – не рви…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа чужбина,жарко обнимала ты, да мало любила.В шелковые сети постой – не лови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа удача,для кого ты добрая, а кому иначе.Девять граммов в сердце постой – не зови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа победа,значит, моя песенка до конца не спета!Перестаньте, черти, клясться на крови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.

Путешествие по ночной Варшаве в дрожках