Роберт Рождественский
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
© Киреева А.Б., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Стихотворения
«Флаги весны»
1955
«Приходить к тебе, чтоб снова…»
А. К.
Приходить к тебе, чтоб сновапросто вслушиваться в голоси сидеть на стуле, сгорбясь,и не говорить ни слова.Приходить, стучаться в двери,замирая, ждать ответа…Если ты узнаешь это,то, наверно, не поверишь,то, конечно, захохочешь, скажешь:«Это ж глупо очень…»Скажешь:«Тоже мне — влюбленный!» —и посмотришь удивленно,и не усидишь на месте.Будет смех звенеть рекою…Ну и ладно. Ну и смейся.Я люблю тебя такою.Море
В. Гнеушеву
Вздыблено. Возмущено.В отблесках маяковкажется: хочет оновыпрыгнуть из берегов.Как будто ему нипочемреветь и реветь с утра.Гору толкнуло плечом,кажется — рухнет гора!И вот уже на ветру,ахнув, взрываются волны…А я ему ору:«Море!! Давай на полный».Слышишь?! Таким ты нравишься мне, —разлившееся до края земли, —за то, что несешь на своей спинетысячетонные корабли.За то, что тучи дождями поишь,за ветер, за то, что покою не радо,за то, что если ты с кем-нибудь споришь,это звучит как надо!Дай руку на дружбу,я буду тобой гордиться,пусть плавают в лужахлюбители тихой водицы!..А ты гуди! Теперь мы вдвоем.Не уставай, море мое.Бурли! — Ты слышишь? — Громче давай!!Сердце мое, не остывай.В пути
Берега зеленые-зеленыеза кормою медленно растаяли,волны цвета неопределенноговозле парохода ходят стаями.Вряд ли полдень может быть удачнее.Тишина. Вода, как будто олово…Девушка сидит на чемоданчике,на руки склонив устало голову.Ласковая, худенькая, стройная, —как же пассажирам не дивиться ей?Едет медицинскою сестрой онав бывшую заштатную провинцию.По дороге вязкой, будто вспаханной,медсестра приедет поздним вечеромв городок, еще смолою пахнущийи пока на картах не отмеченный.К борту парохода с плеском ластятсяволны цвета неопределенного.Едет девушка в цветастом платьице,в город свой заранее влюбленная…«Девчонки опаздывают на свиданья…»
Девчонки опаздывают на свиданья.Так принято. С этим надо считаться.Летят они к месту, где в ожиданьеребятам осточертело скитаться.Ребята в отчаянье кепки мнутцелых сорок минут.Но они обидятся, если вдруг имначнешь — про любовь и «порывы страсти».Они запыхавшимся подругамговорят как можно небрежнее: «Здрассте!»И все.И мальчишке становится жарко.Окинув веселую улицу взглядом,он чинно шагает с девчонкой рядом,боясь даже взять ее за руку.Вместе им и хорошо и неловко,но вот, в себе заглушая ропот,он предлагает попить газировкии добавляет: «С сиропом!!»…Не смейся!Давно ли мы сами былитакими?Помнишь наши свиданья?Помнишь, — злясь на себя, грубилидевчонкам, наихитрейшим созданьям?Помнишь?..Смеяться над этим не надо.Как ее звали?Наташей, Натой.Где же ты, Натка? Певунья Натка?Смешные стихи в голубых тетрадках.Возле реки пионерский лагерь.К солнцу летящие флаги…Улыбки прохожих не замечая,мальчишка шагает рядом с девчонкой…Ты не мешай им. Ты не смущай их.Давай отойдем в сторонку.Последняя песня
Смертью, которой грозят нам враги, обретем мы бессмертье…
Муса ДжалильДо рассвета семьдесят восемь минут.На рассвете ключ заскрипит в замке,на рассвете в камеру люди войдути пролают приказ на чужом языке.А потом будет десять визжащих дверей,коридорный сквозняк, молчаливый конвой.Будет яма на тесном тюремном двореи тяжелое небо над головой.Автоматчики тупо шеренгу сомкнут.До рассвета семьдесят восемь минут.И сейчас, на распухшие пальцы дыша,задыхаясь, спеша, обгоняя рассвет,пишет песню, последнюю песню, поэтчуть заметным обломком карандаша.Пусть от долгих допросов гудит голова,пусть больная рука тяжелее свинца…Но приходят единственные слова,как приказ, как присяга, как клятва бойца.Пишет, пишет поэт…И кончается ночь.За стеною глухая команда слышна…Даже фронт наступающий, даже странане успеют, не смогут, не в силах помочь!Я хочу, чтоб ко мне его твердость пришла,чтоб не смел ни минуты растрачивать я,чтобы каждая песня такою была,будто это последняя песня моя,будто брезжит уже за окошком рассвет,а враги ненавидят меня и клянут,будто жить мне осталось не семьдесят лет,а семьдесят восемь минут.Сатира о сатире
Бодро в руке фельетон зажав,летаешь в редакции по этажам.«Отдел сатиры».Встречает мамаша.Узнав, зачем ты,руками машет:«Давно бы, кажется, знать должны —куды ж вы лезете, милые? —Нам Гоголи и Щедринынужны!А ваша-то как фамилия?..»Тихи и скромны,сгорев от стыда,уходим.Сюда не мы нужны…И снова смотришь во все глаза,по коридору бредешь понуро.Но вот табличка. Написано: «Зав.Отделом литературы».В двери толк!И сразу — стоп.Дубовый стол,за столом — столп.Едва-едва удостоив взглядом,рычит: «Чего вам, собственно, надо?!»И ты объясняешь с предельным тактом:вот, мол… Стихи, мол… так-то и так-то…Зав, отрывая от кресла зади багровея: «Сатира?! Снова?!!Мы работаем, так сказать,а вам все хаханьки, да? смешно вам?!Чему смеетесь?! (Да помолчите вы!Надо же быть таким бестолковым!)Тоже мне, ходят тут… «Обличители!»Воображают себя Михалковыми…»Стучусь наугад в какие-то двери.«Войдите!» — слышу, ушам не веря.Издав вместо «Здравствуйте» тихий стон,вхожу и кладу фельетон на стол.Потом, как в бреду,сажусь и жду.А дядя смакуетдыма клубы,а дядя курит,кусая губы…И вот, наконец, поднимает глаза,видимо, взвесив все «против» и «за», —голосом бархатно-нежным:«Сатира… нужна, конечно…Но вы бы писали басни,и вам… и нам безопасней…»Картинка загадочней всякого ребуса.Вывод: иди и жалуйся.Так вы говорите: сатира требуется?– Пожалуйста.К вопросу о перестраховке
Один мой знакомый придумал однупесню с названием: «Про луну».В песне — луна над рекою горити камешки в оной реке серебрит.Песня как песня. Трехдневный труд.Сдерживая волнение,поэт в газету пошел, но вдругвзяли поэта сомнения,задели больную его струну:как это он принесет «про луну»?Как же он скажет: «Нате»?А вдруг редактор — лунатик?Примут за выпад. Скажут: намек…Поэт рисковать собою не мог.И вот, подумав минуту одну,своими опытными рукамион переделывает «Про луну»на более выдержанное «Про камни»,считая, что не на что больше пенятьи что напечатание обеспечено…А я бы советовал камни снять.Вдруг у редактора камни в печени?Как это начинается
Очертанья машины неотразимы.Остальное — не очень обычно для глаза:подъезжает к школе в роскошном ЗИМеученица второго класса.И хотя это дико, хоть в это не верится,но она, на землю ступив едва,говорит шоферу, хлопая дверцей:«Машину подашь в два».И шофер, здоровенный дядя,уезжает, сумрачно глядя…Тане только девять,Таня утром встанет,Тане можно делатьвсе, что хочет Таня.Озорные ямочкина щечках «ангелочка».Танечка у мамочкиединственная дочка.Потому так рьянои с таким стараньеммама постоянножизни учит Таню.Как только «крошка» шагнет до дверей,читает нотацию мать:«Твой папа начальник — и в нашем дворене с кем тебе играть».Танечка маме верити не подходит к двери.Семейство частенько в панике:«Тане конфеток хочется!Танечка хочет баиньки…»Я знаю, чем это кончится.С каждым днем она будет в капризах упрямей,будет наглой и злой, и, в конце концов,очень стареньким, милым папе и мамеоткровенно плюнет в лицо.А они будут ахать: откуда такое?Вспоминать, какой она нежной была,говорить, что ребенка испортили в школе,что общественность вовремя не помогла,говорить о Танюше без прежнего шика,причитать над случившимся долго и слезно…Дорогие родители, а ведь не поздноисправить ошибку!Если вам ребенок единственный мил,если вам судьба дорога его,распахните для девочки окна в мир,о котором не знает она ничего.Ведь потом она детства уже не вернет, —не умеющей жить не помогут слова, —вас и вашу слепую любовь проклянет!И по-моему, будет права.«Испытание»
1956
Утро
Владимиру Соколову
Есть граница между ночью и утром,между тьмою и зыбким рассветом,между призрачной тишьюи мудрымветром…Вот осиновый лист трясется,до прожилок за ночь промокнув.Ждет, когда появится солнце…В доме стали заметней окна.Спит, раскинув улицы, город,все в нем — от проводов антенныхдо замков, до афиш на стенах, —все полно ожиданием:скоро,скоро! скоро!! —вы слышите? — скороптицы грянут звонким обвалом,растворятся,сгинут туманы…Темнота заползает в подвалы,в подворотни, в пустые карманы,наклоняется над часами,смотрит выцветшими глазами(ей уже не поможет это), —и она говорит голосамитех, кто не переносит света.Говорит спокойно вначале,а потом клокоча от гнева:– Люди!Что ж это?!Ведь при мне вытоже кое-что различали.Шли, с моею правдой не ссорясь,хоть и медленно, да осторожно…Я темней становилась нарочно,чтобы вас не мучила совесть,чтобы вы не видели грязи,чтобы вы себя не корили…Разве было плохо вам?Развевы об этом тогдаговорили?Разве вы тогда понималив беспокойных красках рассвета?Вы за солнце луну принимали.Разве я виновата в этом?Ночь, молчи!Все равно не перекричатьразрастающейся вполнеба зари.Замолчи!Будет утро тебе отвечать.Будет утро с тобой говорить.Ты себя оставь для своих льстецов,а с такими советами к нам не лезь —человек погибает в конце концов,если он скрывает свою болезнь.…Мы хотим оглядеться и вспомнить теперьтех, кто песен своих не допел до утра…Говоришь, что грязь не видна при тебе?Мы хотим ее видеть!Ты слышишь?Поразнать, в каких притаилась она углах,в искаженные лица врагов взглянуть,чтобы руки скрутить им!Чтоб шеи свернуть!…Зазвенели будильники на столах.А за ними нехотя, как всегда,коридор наполняется скрипом дверей,в трубах с клекотом гулким проснулась вода.С добрым утром!Ты спишь еще?Встань скорей!Ты сегодня веселое платье надень.Встань!Я птицам петь для тебя велю,Начинается день.Начинается день!Я люблю это время.Яжизнь люблю!Выбор
Вот здесь бы остаться! —Леса за окошком бескрайны.Подальше б от станцийрвануть к себе ручку стоп-крана,сказать себе:брось, тыособенной доли не требуй!Останься, чтоб простосмотреть на июньское небо,из речки напиться,потрогать чудные растенья,подсвистывать птицам,шмелиное слушать гуденье…Чего ты все ищешь?Довольно по свету шататься!Останься, дружище!Ведь это же легче — остаться.Останься!И сразуне будет стучать в перепонках,не будет ни грязи,ни тряски,ни плача ребенкав соседнем купе,ни тоски,ни слепящего пота…Неужто тебеубежать от всего неохота?!Да разве забыл ты,как жгли тебя южные полдни,как чьи-то заботыбывали твоими?Ты вспомни,как ездил, как жил,как за горло хватала усталость…Ну ладно… Решил.Я останусь.Пусть так…Я останусь…Ведь мне будет легче…Ведь я заслужил это право…Пусть лягут на плечитяжелые росные травы,пусть так, как всегда,будут мимо идти эшелоны…Но будут гудеть поездаи мелькать за окном запыленнымнемые разъезды,таежные, хмурые чащи…Но кто-тозаймет мое местов вагоне стучащеми будет мечтатьо путях, неизведанных самых,и будут встречатьне меняна далеких вокзалах!Я струшу. Сбегу.Будет песня моя не допета…Нет, я не могу.Не хочу.Не согласен на это!Нет, я не останусь!Пусть душно и пыльно в вагоне, —нет, я не устануза ветром бросаться в погоню!Пусть жребий мне выпалбез сна обходиться помногу,но если есть выбор,то я выбираю —дорогу!В поезде
Поезд по мостам пылил,резал ночь с разгона…Парень ехал в тамбурежесткого вагона.На окно высокоеопершись затылком,парень пил «Особую»прямо из бутылки.Он не брал закуски,выл с тоскою пьяной:– Еду я к Маруське,девке окаянной!Путь-дорога длинная,двадцать два дня…Улица Неглинная,примешь ли меня?Улица хорошая, —больше ничего, —громким было прошлоесына твоего.Повернула зимушкавсе наоборот…Колыма-Колымушка —северный курорт!Так что не утешитглупый разговор.Я ведь — отсидевший!Я ведь — во-о-р!Похрустят сотенкис месяц или два…Только…может, все-таки…нужен я?А?Или…как ни трогай…как ни гляди…мне опять дорога?..Парень! Погоди!Раз уж крыть нечем,может, помогу, —я тебе отвечу,парень, как смогу.У тебя из многих,как ты ни крути,будут две дороги,будут два пути.Первый: братцы-урки,была не была! —В темных переулкахтемные дела.Может, он и легче…Только, все сгубя,этот путь далечезаведет тебя.Этот путь протянетсядолгие года.Насовсем ты, парень,пропадешь тогда.Слышишь? — будет хуже,сгинешь ни за грош!..А насчет «Не нужен» —это ты врешь!Ноешь про такое,душу теребя.Врешь, чтоб успокоитьсамого себя.…Говоря по совести,все вокругждет твоих мозолистых,сильных рук.Грубо, не жалеючи,кончу разговор:будет потруднее, чембыло до сих пор!Голову ломаешь,о судьбе скорбя?Люди, —понимаешь? —Люди ждут тебя!А в конце у повеститихие слова.Дело было в поездеЛенинград – Москва.Было тихо,толькослышалось одно:дребезжало тонков тамбуре окно.Торопливо по лесугрохотал состав…Парень спал,мозолистыерукиразметав.Речка Иня
Над ущельями, над сутолокой круч,над дорогой, убегающей вниз,уцепившийся за солнечный луч,жаворонок легкий повис.Я его не слышу.Для меняжаворонок этот — не в счет.Я пришел туда, где течетмаленькая речка Иня.Что, казалось бы, такого в ней?Ручеек течет меж камней.Переплюнуть можно,вброд перейти,перепрыгнуть без усилий почти.Речка, речка! Понимаешь ли ты,почему по перекрученной тропея пришел твоей напиться воды,я пришел за песней к тебе?…В белой пене, в тучах брызг сгорячавниз, в долину, ты летишь с вышины,вдохновенно и сердито урчаи локтями раздвигая валуны.Холод тонких мартовских льдинты несешь в темно-зеленом нутре…У меня приятель есть один, —он скривился б, на тебя посмотрев.Он сказал бы, брови выгнув в дугу,оглядев твой бешеный бег:– Этих глупых маленьких рекя никак понять не могу.Для чего они? Кому нужны?И вообще зачем в них вода?Если в речке нет глубины,разве ж это речка тогда?Разве ж она сможет, звеня,славу о себе пронести?..Ты прости его, речушка Иня!Несмышленый он еще.Ты прости.Ожидание
Так любимых не ждут у порога.Так к больному не ждут врача…Пыль на рыжих степных дорогах —хоть картошку пеки – горяча.Люди мнут фуражки в руках,от полей глаза отводя…Я впервые увидел,какждут дождя.Ждут, выдумывая всевозможные сроки,ждут, надеясь на чудо,ждут, матерясь:– Пусть дороги развозит!Плевать на дороги!Лишь бы дождь.Пусть тогда, хоть по горло, грязь. —А земля горит.От жары — как в броне.А земля говорит:– Помогите мне!Без воды, без дождябольше я не могу…Помогите!Ведь яне останусь в долгу! —Как ей скажешь:– Выдержи! Подожди! —Чем поможешь?Минуты, как вечность, идут…Люди ждут и молчат.Люди курят и ждут…Ты мне пишешь:в Москве у вас снова дожди.Снова дождь.По бульвару опять не пройдешь.Снова дождь.По обочинам мчат ручейки.Дождь идет по Москве —теплый, ласковый дождь…Там скрываются от него, — чудаки! —надевают плащи,открывают зонты,начинают погоду ругать с утра,ходят хмурые…Если б увидела ты,как, негаданно вымахнув из-за бугра,мчит, дороги не разбирающий,через поле к нам напрямик,так пылящий, будто пылающий,сельсоветовский грузовик.Председатель выпрыгивает на ходу,он кричит,а глаза блестят, как от голода:– Будет дождь!Мне сейчас… звонили из города… —Пошатнулся.И дальше, словно в бреду: —Туча… мне звонили… свернула сюда…к нам идет…Если мимо, то… быть… беде…Ты мне пишешь, что вам надоела вода.Напиши,напиши мне об этой воде!О дождях напиши мне!О том, как тяжелвоздух перед грозой…На погоду не жалуйся!Напиши, чтоб он был, этот дождь,чтоб он шел!Пожелай нам ливня,пожалуйста.«Любовь. Мы об этом читали в книжках…»
Любовь. Мы об этом читали в книжках.Любовь. Мы такое понять не могли.Но постепенно мужали мальчишкии вот до нее доросли.А помнишь — мы с ней не хотели знаться,и часто, пути для себя выбирая,ее мы считали, лет до тринадцати,чувством, которое все презирают.Строгая кинжалы ножом перочинным,ровесниц вгоняя сраженьями в трепет,решали мы, что настоящий мужчина —тот, который девчонок не терпит,а если случалось, то знал любой,смеясь, читали на стенах прохожие:Вова + Лида = любовь.А тут – не такая! А тут – не похожая.А тут — то близкая, то далекая,пришла и выволокла на улицу.Первая (мне говорили: легкая),верная (мне говорили: забудется!).Мне говорили: ни в коей мерелюбовь пошатнуть тебя не должна!Мне говорили,а я не верил…Мне говорили так,а онаопять будоражила и удивляла,то криком крича, то дразня, то играя.Смеяться и плакать она заставляла,и не было ей ни конца, ни края!Она была в жестах,в улыбках и взглядах,она была в ссорах, в словах откровенных,она была в каждом движенье и в клятвах,наивных, смешных, но действительно верных…Отрывок из поэмы «Совесть»
…В девятьсот семнадцатом родился,Не участвовал и не судился,В оккупации не находился,Не работал, не был, не умею,Никаких знакомых не имею.Родственников за границей нету,Сорок три вопроса и ответа,Сорок три вопроса и ответа —Просто идеальная анкета.……………………………………………………Одного вопроса нет в анкете.Нет того, что в сердце нам стучится,Ханжескому пафосу противясь,А когда ты думать разучился,Несгибаемый, как пень, партиец?Твердым шагом проходил в президиум,Каялся, когда кричали: «Кайся!»И не падал, и не спотыкался,Потому что, кто ж споткнется сидя…Да, мальчики!
Мы – виноваты.Виноваты очень:Не мы с десантом падали во мглу.И в ту — войной затоптанную — осеньмы были не на фронте, а в тылу.На стук ночной не вздрагивали боязно.Не видели ни плена, ни тюрьмы!Мы виноваты,что родились поздно.Прощенья просим:виноваты мы.Но вот уже и наши судьбы начаты.Шаг первый сделан — сказаны слова.Мы начаты — то накрепко, то начерно.Как песни, как апрельская трава.Мы входим в жизнь.Мы презираем блеянье.И вдруг я слышу разговор о том,что вот, мол, подрастает поколение.Некстати… непонятное… Не то…И некто — суетливо и запальчиво, —непостижимой злобойувлечен,уже кричит, в лицо нам тыча пальцем:«Нет, мальчики!»Позвольте, он – о чем?О чем?Нам снисхождения не надо!О чем?И я оглядываю их:строителей,поэтов,космонавтов —великолепных мальчиков моих.Не нам брюзжать,не нам копить обиды:и все ж таки во имя всей земли:«Да, мальчики!» —которые с орбиты космическойв герои снизошли!Да, мальчики,веселые искатели,отбившиесяот холодных рук!Я говорю об этом не напраснои повторять готов на все лады:Да, мальчики в сухих морозах Братска!Да, мальчики, в совхозах Кулунды!Да, дерзновенно умные очкарики —грядущее неслыханных наук!Да, мальчики,в учениях тяжелых, окованные строгостью брони.Пижоны?Ладно.Делоне в пижонах.И наше поколенье — не они.Пусть голосят о непослушных детяхв клубящемся искусственном дымулихие спекулянты на идеях, не научившиеся ничему.А нам смешныпророкинеуклюжие.Ведь им ответить сможем мы сполна.В любом из нас клокочет революцияЕдинственная.Верная.Одна.Да, мальчики!Со мною рядом встаньте над немощью придуманной возни.Да, мальчики!Работайте, мечтайте.И ошибайтесь, —Дьявол вас возьми!Да, мальчики, выходим в путь негладкий!Боритесь с ложью!Стойте на своем!Ведь вы не ошибетесь в самом главном.В том флаге, под которым мы живем!«Слова бывают грустными…»
Слова бывают грустными,слова бывают горькими.Летят они по проводамнизинами,пригорками.В конвертах запечатанныхнад шпалами стучат они,над шпалами,над кочками:«Все кончено.Всекончено…»О разлуке
Ты ждешь его теперь, когдавернуть его назад нельзя…Ты ждешь.Приходят поезда,на грязных спинах приносяследы дорожных передряг,следы стремительных дождей…И ты,наверно, час подрядтолкаешься среди людей.Зачем его здесь ищешь ты —в густом водовороте слов,кошелок, ящиков, узлов,среди вокзальной суеты,среди приехавших сюдасчастливых, плачущих навзрыд?..Ты ждешь.Приходят поезда.Гудя, приходят поезда…О немникто не говорит.И вот уже не он, а ты,как будто глянув с высоты,все перебрав в своей душе,все принимая, все терпя,ждешь, чтобы он простил тебя…А может,нет его уже…Ты слишком поздно поняла,какон тебе необходим.Ты поздно поняла, что с нимты во сто крат сильней была…Такая тяжесть на плечах,что сердце сплющено в груди…Вокзал кричит, дома кричат:«Найди его!Найди!Найди!»Нет тяжелее ничего,но ты стерпи,но ты снеси.Найди его!Найди его.Прощенья у него проси.Письмо домой
Мама, что ты знаешь о ней? Ничего.Только имя ее.Только и всего.Что ты знаешь, заранее обвиняее в самых ужасных грехах земли?Только сплетни,которые в дом приползли,на два месяца опередив меня.Приползли. Угол выбрали потемней.Нашептали и стали, злорадствуя, ждать:чем, мол, встретит сыночка родная мать?Как, мол, этот сыночек ответит ей?Тихо шепчут они: – Дыму нет без огня. —Причитают: – С такою семья – не семья. —Подхихикивают…Но послушай меня,беспокойная мама моя.Разве можешь ты мне сказать: не пиши?Разве можешь ты мне сказать: не дыши?Разве можешь ты мне сказать: не живи?Так зачем говоришь: «Людей не смеши»,говоришь: «Придет еще время любви»?Мама, милая!Это все не пустяк!И ломлюсь не в открытые двери я,потому что знаю: принято такговорить своим сыновьям, —говорить: «Ты думай пока не о том», —говорить: «Подожди еще несколько лет,настоящее самое будет потом…»Что же, может, и так… Ну, а если – нет?Ну, а если, решив переждать года,сердцу я солгу и, себе на беду,мимо самого светлого счастья пройду, —что тогда?..Я любовь такую искал,чтоб — всего сильней!Я тебе никогда не лгал!Ты ведь верила мне.Я скрывать и теперь ничего не хочу.Мама, слезы утри, печали развей —я за это жизнью своей заплачу.Но поверь, — я очень прошу! — поверьв ту, которая в жизнь мою светом вошла,стала воздухом мне, позвала к перу,в ту, что сердце так бережно в руки взяла,как отцы новорожденных только берут.Странный февраль
Что это с февралем?Что он, сошел с ума?С крыши – капель ручьем,а говорят: зима…Звоном разбужена рань, —как о таком судить?Что ж это ты, февраль,шутки вздумал шутить?Пожалуйста, это брось, —прими посолидней вид, —лужи-то хоть заморозь,а то ж это просто стыд —выше нуля в тени,в парке сплошная грязь…Слышишь, февраль, крутаниснегом в последний раз!Ну-ка, тряхни стариной!Разбудоражь нам кровь,снежною белизнойозимь в полях укрой…Выглядишь киселем.Стань настоящим малым!Будь собою, будь февралем,не притворяйся маем!Без тебя
Алене
Хотя б во сне давай увидимся с тобой.Пусть хоть во сне твой голос зазвучит…В окно — не то дождем, не то крупойс утра заладило.И вот стучит, стучит…Как ты необходима мне теперь!Увидеть бы.Запомнить все подряд…За стенкою о чем-то говорят.Не слышу. Но, наверно, – о тебе!..Наверное, я у тебя в долгу,любовь, наверно, плохо берегу:хочу услышать голос — не могу!Лицо пытаюсь вспомнить — не могу!…Давай увидимся с тобой хотя б во сне!Ты только скажешь, как ты там. И все.И я проснусь.И легче станет мне…Наверно, завтра почта принесетписьмо твое.А что мне делать c ним?Ты слышишь?Ты должна понять меня —хоть авиа, хоть самым скоростным,а все равно пройдет четыре дня.Четыре дня!А что за эти днислучилось — разве в письмах я прочту?!Как эхо от грозы, придут они…Давай увидимся с тобой — я очень жду —хотя б во сне!А то я не стерплю,в ночь выбегу без шапки, без пальто…Увидимся давай с тобой, а то…А то тебя сильней я полюблю.По поводу
14 мая в клубе нашего института состоится лекция на тему:
О любви и дружбе
Лектор: действительный член о-ва по распространению политических и научных знаний кандидат педагогических наук Л.И. Миролюбова.
До того суха, до того длинна,до того надсадно начала говорить,будто трость вчера проглотила онаи никак не может переварить…С научных высот своего величияделая экскурс в прошлое,она приводила цитаты различные,цитаты очень хорошие.Она рассыпалась комками слов,Вздымала левую бровь,сурово доказывая, что любовь —просто влеченье полов,что этого надо бояться, как оспы,что до сих пор заблуждаются многие,что мы, с точки зрения биологии,просто различные особи.Шуршали страницы…С тупым стараньемона часа полтора зудела,наверно, считая, что делает крайненеобходимое в жизни дело…Стучала весна в переплеты оконныеветвями деревьев,порывами ветра…А в зале сидели люди влюбленныеи грустно смотрели на лектора.Им так надоело тупыми казаться,так скулы сворачивало в зевоте,что я невольно стал опасатьсяза жизнь уважаемой тети.Ребятам, обычно таким веселым,от скуки хотелось под поезд лечь…Гражданка, особь женского пола!Прервите,пожалуйста,речь!Если люди на этой лекции спят,что же будет (представить себе не берусь я!),если вас попросят сделать докладо другом,ну, допустим, о кукурузе?!…Неужели вамникогда, никтоне кричал: «Люблю!», не дарил цветов?Неужели никто вас не ревновал,не писал вам, в губы не целовал?!Неужто не рады вы этой весне?!Товарищ! Да что вы!Смеетесь над нами?Неужто вы так и родились:в пенснеи с золотыми зубами?О временно прописанных
Взбалмошные воробьи чирикали.Сгребали дворники снежные комья…Клава сказала:– У нас вечеринка,будут мои знакомые… —И вот нажимаю звонок легко,за дверью — стук каблуков.Вешалка заляпанавелюровыми шляпами.Две, четыре, восемь, десять,красные, синие.Будто продают их здесь,будто в магазине я.Раздеваться велено.Смотрю неуверенно,а она, с усмешкоюшарф теребя:– Ну? Чего ты мешкаешь?Ждут тебя… —Шагнул и стал —ковры, хрусталь.На стенке реденькотри портретика.Смотрю — не верю своим глазам:Дружников, Кадочников и Тарзан…– Скорей проходи… Пожалста,знакомьтесь… —Но вначалея вижу только галстукмеж двумя плечами.Кокетливый и длинныйкусок хвоста тигриного,который к рубашке приколкой прижат,и все обрамляет зеленый пиджак.Крик моды: могучие ватные плечи,фасона: «А ну, брат, полегче!»и ярко-малиновые штанысомнительной ширины.А владелец галстука стоит ужеи плечами пожимает: – Что ж… —Гнусовато, со смягченным «ж», —Жерж.Вот стул. Просю садиться… —И, волосы поправивши, тонким мизинцемтрогает клавиши.Он сообщил мне сразу сам,что папа где-то в главке зами все такое,и засимимеется у папы «ЗИМ».– А я учился в ГИТИСе,потом – в металлургическом.Но и металлургияне моя стихия.Печальный факт.Теперь куда б почище? —Подался на филфак,но тут скучища.Опять тетради…Он морщил лобик маленький.Двадцатилетний дядя,сыночек маменькин.Эдак и жил онза мамой да за тетями:– Жорочка, скажи нам!Жорочка, что тебе? —Сбивались с ног —попил ли? Поел?И рос сынокцарьком в семье.Сыпались «карманные»прямо с неба манною.Раскраснелась вывеска,стала привлекательной.В магазинах выискалгалстук сногсшибательный.Заказал себе пальто,плащ по моде, а потомне вспоминал о лекциях неделю,тягучим бриолином мазал гривуи за обедом напевал игриво:«Никто меня не холит, не коктейлит…»И, став вполне законченным пижоном,шагал, по улицам ступая чинно.А мама часто говорила: – Жора,зачем ты ходишь, если есть машина? —По горло вечно занятый папашагорой за сына своего стоял…Сейчас передо мною «чадо ваше»окурок молча тушит о рояль,сдувает пепел и, брезгливо морщась,на ногти тупо смотрит и ворчит:– А вообще-то, ослабела мощность.Не та эпоха!Не те харчи… —И, махая рукой устало,томно цедит: – А что осталось?Кинуть грамм полтораста горькой,а потом с подружками дошлымипрошвырнуться по улице Горького,мостовую помять подошвами!Модным шарфом укутав горло,дефилировать, встречным кивая…И, как будто ему подвывая,загнусавила вдруг радиола.Чей-то голос устало цыганскийпел о ветре в степи молдаванской,пел об ангелах разных расцветок,о бананах, свисающих с веток,пел о дальнем, заброшенном мире…Потянуло гнилью в квартире.Слово за слово,песня за песней.Будто это с пластинок плесеньнаплывает, вползает в уши…– Получается вроде скушно… —Жоржик встал и к дивану вразвалочку:– Сбацаем фоксик, Аллочка!Холеная рука.Косые взгляды.В зубах «Дукат»,запачканный помадой.С поволокой, сонныеглазки нарисованные.Так получилось, —Алла сначалагде-то училась,что-то кончала,и даже как будтоона еще помнит, что домахранится под спудомненужная книжка диплома.С завидным успехом«на блеск утомительный бала»страницы конспектови совесть она променяла.Она променялатоварищей, дружбу, работуна модные туфли,на сплетни, на суперфокстроты.И, книг не читая,зато превосходно умелаона разбиратьсяв изделиях «Главпарфюмера»,в шикарных прическах,в наборе цветов маникюра…Она заучила,что дети испортят фигуруи что, мол, романтикаскоро кончается самымтипичным желанием —только бы выскочить замуж,да так, чтобы (боже!)завидовать стали подруги,да так, чтоб побольшезарплата была у супруга!Да так, чтоб – машина!Да так, чтобы в центре квартира!…А жизнь проходила,а жизнь стороной проходила,а жизни не скажешь:«Помедленней!Не успеваю…»Послушай, так как же?Откуда ж взялась ты — такая?…………………..Дверь —и сразу как будто горус плеч.Асфальт со сколотым льдом.Передо мною весенний город,а за спиной — дом.Многоэтажный красавец взнесенк звездам самим как будто…Постой!А может, ты видел сон?Может, ты перепутал?Может, такого не было?Нопрямо над головойна улицу вывалило окнофокса кошачий вой.Подошвами шаркая в теснотес ухмылочкою уверенной,еще в квартире танцуют те,кто в жизни прописан временно!Еще в квартире опять и опять«Жоржики» что-то вопят.Снова столбом дым папироси ходуном пол.Снова…Имею один вопрос:а до каких пор?«Дрейфующий проспект»
1959
«Я уехал от весны…»
Я уехалот весны,от весенней кутерьмы,от сосулечнойапрельскойочень мокрой бахромы.Я уехал от ручьев,от мальчишечьих боев,от нахохлившихся почеки нахальных воробьев,от стрекота сорочьего,от нервного брожения,от головокруженияи прочего,и прочего…Отправляясь в дальний путьна другой конец страны,думал:«Ладно!Как-нибудьпроживем и без весны…Мне-то, в общем, все равно —есть она иль нет ее.Самочувствие моебудет неизменным…»Но…За семь тысяч верст,в Тикси,прямо среди бела днядогнала веснаменяи сказала: «Грязь меси!»Догнала, растеребя,в будни ворвалась и в сны.Я уехалот весны…Я уехалот тебя.Я уехал в первый разот твоих огромных глаз,от твоих горячих рук,от звонков твоих подруг,от твоих горючих слезсамолет меня унес.Думал:«Ладно!Не впервой!Покажу характер свой.Хоть на время убегу…Я ведь сильный,я — смогу…»Я не мерил высоты.Чуть видна земля была…Но увидел вдруг:вошлав самолет летящийты!В ботах, в стареньком пальто…И сказала:«Знаешь что?Можешь не убегать!Все равно у тебя из этогоничего не получится…»Облака
Хочешь,оторву кусок от облака?Вот от этого…Смотри, какое пухлое…Проплывает с самолетом об рукубелой свежевыпеченной булкою.На семи ветрах оно замешано,приготовленов дорогу дальнюю…Солнечный разливи тьма кромешнаяпотрудились над его созданием…Посмотри:растет оно и пыжится,будто в самом деле — именитое.Так сурово и надменно движется,будто все оно — насквозь! — гранитное,монолитное,многопудовое,диктовать условия готовое.Раздувается с довольной миноюи пугает неоглядно толщью:«Захочу — и я вас уничтожу!Захочу, — наоборот, —помилую…»Мне еще все это незнакомо.Мне, —сказать по правде, — страшновато.Ну, а если облачная ватав горле у мотора встанет комом?Ну, а если небо занавеситсяи на нас навалится с опаскою?..Самолетпо очень длинной лестницелезет к богу самому за пазуху….Бортмеханик говорит спокойно,глядя на меня из-под бровей:– Это все, приятель,пустяковина…Будем живы!Ты уж мне поверь… —Он читает «Расщепленье атома»и поет про свежесть васильков.Мы летим на север.Скоро Амдерма.Мы летим.Мы выше облаков.Немного экзотики
– Ну, и как там?
(Вопрос, на который очень трудно ответить)На улице, как и вчера, — холодина,снег, поземка…Впрочем,«улица» — это большая льдина,от других отличающаясяне очень.Разве что чуть побольше(а все ж таки край — недалече).Разве что чуть покрепче(но это мы скажем позже,скажем:«Спасибо, льдина!Выдержала, молодчина»).Пока от похвал воздержатьсяособая есть причина.Дело совсем не в страхе!Не в том, чтобы кто-то сдрейфили вместе с началом дрейфаначались «охи» и «ахи».У нас хорошая льдина —ее выбирали не зря, —вполне приличная льдина,но все ж таки — не земля.Но все ж таки там, под нею,такая вода темнеет,таким леденящим светом,что лучше…не будем об этом.Не надо! Кому охота…Это я просто к слову.День начинается новыйне с солнечного восхода.Всему удивляться какой резон?Но странносчитать в порядке вещей,что солнцеиз принципавообщене уходит за горизонт.Мерцает маленькое пятносквозь выцветшую пелену…Но если ты очень устал, то оновполне заменяет луну.По радиодиктор неунывающийнас будит в восемь часов утра —в Москве:«Спокойной ночи, товарищи!» —значит, вставать пора…Пора…И уже минут через пятьмы щурим глаза от света…«Как нынче погода?Ветер опять?»Нет, это не ветер.Это,примериваясь для посадки на лед,лопастями винтов шевеля,с достоинством в небе висит вертолет —гибрид головастикаи шмеля.На Дрейфующем проспекте ты живешь…
Мне гидролог говорит:– Смотри!Глубина сто девяносто три! —Ох, и надоела мне однане меняющаяся глубина!..В этом деле я не новичок,но волнение мое пойми —надо двигаться вперед,а мыкрутимся на месте, как волчок.Две недели,с самых холодовпуть такой —ни сердцу, ни уму…Кто заведует движеньем льдов?Все остановил он почему?Может, по ошибке,не со зла?Может, мысль к нему в башку пришла,что, мол, при дальнейшем продвижениирасползется все сооружение?С выводом он явно поспешил —восхитился намии решилпожалеть,отправить на покой.Не желаю жалости такой!Не желаю, обретя уют,слушать,как о нас передают:«Люди вдохновенного труда!»Понимаешь, мне обидно все ж…Я гидрологу сказал тогда:– На Дрейфующем проспекте ты живешь.Ты же знал, что дрейф не будет плавным,знал, что дело тут дойдет до драки,потому чтов человечьи планывносит Арктика свои поправки,то смиряясь,то вдруг сатанеятак,что не подымешь головы…Ты же сам учил меня, что с неюнадо разговариватьна «вы».Арктика пронизывает шубыяростным дыханием морозов.Арктика показывает зубыветром исковерканныхторосов.Может, ей, старухе,и охотанасовсем с людьми переругаться,сделать так, чтоб наши пароходыникогда не знали навигаций,чтобы самолеты не летали,чтоб о полюсе мы не мечтали,сжатые рукою ледяною…Снова статьневедомой страною,сделать так, чтоб мы ее боялись.Слишком великалюдская ярость!Слишком многихмы недосчитались!Слишком многие лежать остались,за победу заплатив собою…В эти разметнувшиеся ширислишком много мы труда вложили,чтоб отдать все то, что взято с бою!Невозможно изменить законы,к прошлому вернуться хоть на месяц.Ну, а то, что кружимся на месте,так ведь это, может,для разгона…Подъем флага
Флаг поднимался медленно и верно.И знал,что взгляды всех сейчас —на нем!Он наши лица осветил мгновенноземным огнем.Трепещущим огнем.Он сразу же метели стал перечить.Молчал.(А нам казалось, что – звенит!)Он, складки распрямляя, будто плечи,над нашей головойвсходил в зенит…Стояли мы,немея от восторга,смотрели, как он бьется на ветру.И было ясно:флаг сюда —надолго!Ему такое место —по нутру!..И знали мы:среди торосов грузныху флага будет каждый на виду.Он не потерпитшкурников и трусов,поможет,если попадешь в беду.Не сдаст,не упадет и не остынет,бунтующий,разлившийся в глазах.…Ну, вот и все.Конец тебе, пустыня!Конец тебе, безмолвье!Грянул залп.«Восемьдесят восемь»
Сочетание ««88-С» по коду радистов означает «целую».
Понимаешь,трудно говорить мне с тобой:в целом городе у вас — ни снежинки.В белых фартучках школьницы идут гурьбой,и цветы продаются на Дзержинке.Там у вас – деревья в листве…А у нас, —за версту, наверное, слышно, —будто кожа новая,поскрипывает наст,а в субботу будет кросслыжный…Письма очень долго идут.Не сердись.Почту обвинять не годится…Рассказали мне:жил один влюбленный радистдо войны на острове Диксон.Рассказали мне: был онне слишком смели любви привык сторониться.А когда пришла она, никак не умелс девушкой-радисткой объясниться…Но однаждыв вихре приказов и смет,график передачи ломая,выбил он:«ЦЕЛУЮ!»И принял в ответ:«Что передаешь?Не понимаю…»Предпоследним словом себя обозвав,парень объясненья не бросил.Поцелуйвосьмерками зашифровав,он отстукал«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»Разговор дальнейшийбыл полон огня:«Милая,пойми человека!«Восемьдесят восемь!»Как слышно меня?«Восемьдесят восемь!»Проверка».Он выстукивал восьмерки упорно и зло.Днем и ночью.В зиму и в осень.Он выстукивал, покав ответ не пришло:«Понимаю,восемьдесят восемь!..»Я не знаю, может,все было не так.Может —более обыденно пресно…Только верю твердо:жил такой чудак!Мне в другое веритьнеинтересно…Вот и ямолчание не в силах терпеть!И в холодную небесную просиньсердцем выстукиваю тебе:«Милая!Восемьдесят восемь!..»Слышишь?Эту цифру я молнией шлю.Мчать ей через горы и реки…Восемьдесят восемь!Очень люблю.Восемьдесят восемь!Навеки.Хребет имени Ломоносова[1]
Мне сегодня показалось, словнотишина,тугая и густая,страшным грохотом была разломанаи из океанагорывстали!Встал хребет почти до небосвода,огляделся, тяжело вздыхая,и заговорил,морскую водус каменного тела отряхая:сколько помню я себя —ни разуна вершинах, темных и тенистых,не бываливаши альпинисты,не ступаливаши водолазы.Над моими склонами неслышноходят рыбы легкими стадами.Водоросли медленно колышутсинимигустыми бородами.Бродят неуверенно и немозыбкие,кисельные медузы.Надо мноювместо глыбы небаокеан лежит великим грузом.Эту тяжесть подперев руками,я стою,крутую выгнув спину.Снизу мне дрейфующие льдиныкажутся большими облаками.Не хочу,чтоб жизнь без цели гасла!Жду,наверное, миллионный день я,чтобы вамотдать свои богатства;чтобы выпришли в мои владенья…Я —ровесник вашего Урала!Я уже ущельями разорван…Приходите!Подарю вам зернадрагоценного, как жизнь, урана…Приходите!Говорю, как старший.Вас зову не за подачкой тощей…Я раскрою угольные толщи(вам такоеи не снилось даже!).Вашим домом стану и оплотом,подарю вам золотые жилы…Хватит спину мне царапать лотом!Присылайте помудрей машины!Ясвоею каменною грудьювас от всех опасностей прикрою,напою вас собственною кровью…Присылайте умные орудья.Жаль, что нет пока таких орудий.Их еще выдумываютлюди.Горячий Север
А слышала ли ты, что он — горячий?..Вмиг освистав торосистые пики,метели покуражатся и спрячутвсе вехи,все привычные тропинки.По насту —он невозмутимо гладок,по снегу —он тяжел и слишком тих —гидрологи выходят из палаток,и ночьнеслышно принимает их.Гидрологи выходят напевая.И никого на помощь не зовут,горячими руками согреваялебедочную злую синеву…Когда бураны начисто ломаютлюдской покойи грузы тяжелы —ребята раздеваются до маек,спасаясь от невиданной жары!..Чернеет в лунке круглая вода.Свет фонаря задумчив и рассеян…Обычная работа.Как всегда.Медлительная ночь…Горячий Север!Аврал
Мы ящиков не выбираем полегче.Натружены руки.Оттянуты плечи.Не гнутся,но кажутся ватными пальцы.Упасть бы сейчаси в снегу отоспаться!На десять минут бы!На десять…Но снова,палаточный город собой сотрясая,врывается слово,взрывается слово:«АВРАЛ!»…Очень медленно движутся сани.Как будто стальные.Как будто из камня.Скрипя, подаваясь почти незаметно, —то плавно,а то вдруг толчками, рывками, —еще на полметра.Еще на полметра…А снег под ногами предательски порист.И лезем мы,на руки яростно дуя,шатаясь,проваливаясь по пояс,по ровному полю, как в гору крутую.Холодное солнце идет небесами…Глаза застилает.Дышать уже нечем.Оттянуты руки.Натружены плечи.Но движутся сани.Но движутся сани!…Мне долго еще будет сниться такое:нежданнойприходит Большая Работа.Полундра! —и мы поднимаемся с коек.Аврал!—и рубахи дымятся от пота.Мираж
Дежурный закричал:– Скорей сюда!Мираж! смотрите!Все сюда!Скорей!.. —И резко отодвинута еда.И мы вываливаемся из дверей.Я ждал всего.Я был готов к любому:к цветам и пальмам в несколько рядов,к журчащему прибою голубому,к воздушным башням древних городов.Ведь я читал,как над пескомбесстыдновставали эти памятники лжи.Ведь я читал,как жителей пустынис дороги уводили миражи…Ведь я читал,ведь я об этом знаю:слепящим днем,как в полной темноте,шагалилюди, солнце проклиная,брелик несуществующей воде.Но здесь…– Да где мираж?!– А очень просто.Туда смотри!..Я замер,поражен:на горизонте плавали торосывторым,не очень ясным этажом.Они переливались и дрожали…Я был готов к любому.Ждал всего…Но Арктика!Ты даже миражамиобманыватьне хочешь никого.Нелетная погода
Нет погоды над Диксоном. Есть метель.Ветер есть.И снег.А погоды нет.Нет погоды над Диксоном третий день.Третий день подряд мы встречаем рассветне в полете,который нам по душе,не у солнца, слепящего яростно,а в гостинице.На втором этаже.Надоевшей.Осточертевшей уже.Там, где койки стоят в два яруса.Там, где тихий бортштурман Лешаснисходительно,полулежа,на гитаре играет, глядя в окно,вальс задумчивый «Домино».Там, где бродят летчики по этажу,там, где я тебе это письмо пишу,там, где без рассуждений почти с утра, —за три дня,наверно, в десятый раз, —начинается «северная» игра —преферанс.Там, где дни друг на друга похожи,там, где нам ни о чем не спорится…Ждем погоды мы.Ждем в прихожейСеверного полюса.Третий день погоды над Диксоном нет.Третий день.А кажется:двадцать лет!Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,двадцать лет, как забыли мы слово: «летать»!И обидно.И некого вроде винить.Телефон в коридоре опять звонит.Вновь синоптики,самым святым клянясь,обещают на завтравылетдля нас.И опять, как в насмешку,приходит с утразавтра, слишком похожеена вчера.Улететь — дело очень нелегкое,потому что погода —нелетная.…Самолеты охране поручены.Самолеты к земле прикручены,будто очень опасные звери они,будто вышли уже из доверья они.Будто могутплюнуть они на людей —на пилотов,механикови радистов.И туда, где солнце. Сквозь тучи.Над Диксономтретий день погоды нет.Третий день.Рисковать приказами запрещено.Тихий штурман Лешаглядит в окно.Тихий штурман наигрывает «Домино».Улететь нельзя все равнони намеренно,ни случайно,ни начальникам,ни отчаянным —никому.К вопросу о полярных «волках»
Он в комнату ввалилсяс тяжелым рюкзаком.Дышал он в наши лицамедовым табаком.Он улыбался пьяненько:«Живем, брат, ничего!..»Висел значок полярникана кителе его.Рассказывал про то, как,дороги не пробив,застрял корабль в протокахразлившейся Оби,как он случайно спассяу Каменных Дверейи кончились запасыподмокших сухарей.Как он осилил ветер,как он жилье нашели как убил медведяохотничьим ножом.Об этом мы, наверно,не знали ни черта…Но были мы уверены,что нам он —не чета.Посасывая трубку,чтоб убедить верней,показывал он рукуи сизый шрамна ней.Учил,как надо табакомделиться без обид,как надо пить одним глоткомнеразведенный спирт.Слова звучали веско, —солидные слова:– Мне Арктика известнадо тонкостей, братва…И вот теперь внезапно, —хоть я и сам не рад, —я должен ехать завтрапо делув Ленинград.Но тут Сережа Братниковпрервал его: – Шалишь!Да ты ж неделю в Арктике.О чем ты говоришь?!Чего за рюмку прячешься?Иль не узнал меня?Ведь ты в конторе плачешьсяуже четыре дня…Бежишь отсюда?Ладно,катись — переживем!Таких, как ты,обратно —умри, —не позовем!Беги,другим рассказывай,другим втирай очки.Валяй, в Крымупоказывайполярные значки!Не надо делать драмы,с нами – не дури…Ответь мне лучше прямо:струсил?Говори!..И тот пошел, поехал:мол, начал вдруг болеть…Мол, надо ж человекакогда-нибудьжалеть…Приехал необдуманно…Почти что без вещей…А тут метели дунули…И нелегко…Вообще…Мол, хоть и не партийный,но знаю, что к чему…И ежели противноздоровью моему…Культурный, мол, не просто…В отличье от других…Ему сказали:– Брось ты!Видали мытаких!…И тем же самым вечеромморозною поройиз-за стола развенчаннымподнялся наш «герой».Он трубкой не попыхивали не смотрел на нас, —батон в рюкзакзапихивал,наверно, в пятый раз.Сказал перед уходом,к нам обернувшись вдруг:– Сдыхайте,коль охота.А я махну на юг!Наплачетесь —попомните…Дверь щелкнула замком…И долго пахло в комнатепрогорклым табаком.Ушел самолет
Вам каждый второй расскажет невыдуманную историю, —(об этом не пишут в газетах,песен об этом не слышно),но я видел сам однажды:ушел самолет на Викторию.Ушел самолет, покачиваясь.Ушел самолет,и крышка…Одиннадцать дней радисты усталых глаз не смыкали.Обшаривали пилоты каждый клочок земли.Людей, потерпевших бедствие,одиннадцать дней искали.А на двенадцатый утром радировали:«Нашли!»Нашли?Но тогда скажите, зачем же, кусая губы,начальник аэропорта не смотрит в глаза другим?Кому эти черные ленты?Зачем же оркестр из клубав притихшем маленьком заленегромко играет гимн?..Упругий морозный воздух морзянка сечет на части,земля беспокойно вздрагивает,известием растревожена…И сообщают об этомженам однимда начальству.Женам — так, как приказано.Начальству — так, как положено…А в доме возле Арбатаматери верили снам.Им снилась немая пустыня без края и без конца.Белесый сынишка штурманапроплакал в тот день допозднапод огромной картой Арктики в кабинете отца…По-прежнему шли самолеты трассой предельно трудной.По-прежнемудолгим вьюгам никто не хотел сдаваться…И над молчаливыми льдами,над бесконечной тундройвисели на ниточках звезды,готовые оборваться.Летчики
Экипажу полярного летчика А. Старова
Грохали двери.Люди вносилив низкую комнату пар светло-синий.Только входили,только вступали,как заколдованные, засыпали…Спали пилоты.Механики спали.Спаликак будто впервые с рожденья,спалис невиданным наслажденьем.Там, где попало.Там, где упали.За все предстоящие недосыпыспали на совесть. Взахлеб.Но не вдоволь…Утром они говорили: «Спасибо!» —и снова были к полету готовы.Снова ревели моторы призывно,мерно подрагивая от напряженья.Штурман в кабине привычным движеньемвешал над столиком карточку сына…Взвизгивали,бесновались метели.Черные тучи смертью грозили…Люди острили.Люди летели.Делали дело.Наград не просили.В жизни такой они толк понимали:только по крупнойиграя со смертью,шли на посадку —где бы сломалиногудаже бывалые черти!Небо встречало их снегом и ливнем.Небо пугало…Но в мире просторномбольше, чем всяким приметам счастливым,верили эти людимоторам.…Мне бы размах этих крыльев!Мне быэту огромность бездонного неба!Это святое презренье к покою.Силу б такую.Сердце такое.Может, немногое в жизни смогу я.Только с собоюберу вместо клятвыто, что сейчас повторяю,смакуя:– Люди крылаты.Люди крылаты…Бейся ж,веселая песня,в моторев дни снеговые,в ночи сырые!..Люди крылаты!Крылаты!!И горетому, кто рискнет им подрезать крылья.Северное
Ты уйди!Ты не стой на холоде.По домам пора.По домам.…Как накурено в этом городе!Навалился,наполз туман.Удивляются люди:– Откуда онпоявился этакой массою?! —Все густой пеленой окутано,хоть руби,хоть на хлеб намазывай!Стали громкие фразыневнятными.Тротуары сделалисьтесными.Стали улицы непонятными,бесконечными, неизвестными.На себя не похожа площадь —притаиться она решила.Вот машина идет на ощупь,еле двигается машина.Спотыкаясь,не там сворачивая,останавливаясь порою,ходят люди,будто незрячие,руки выставив перед собою.Озираются непонимающе,повторяют:– Ну и туманище!..Объясняя это явление,эрудицией жителей радуя,обещает на завтрарадионезначительное потепление.Забирается стужа в валенки,и слова застревают в горле.Как накурено в этом городе,очень староми очень маленьком.Арктическая болезнь
К.А. Сычеву
Не трудись над хитрой вакциною,в книги-справочники не лезь…Существует здесьмедициноюне изученная болезнь…Если парень, сидя в палатке,грустновато,не сгорячаговорит:«Заболел я… Арктикой…» —то к нему не зовут врача.Заболел я Арктикой —этозначит, Арктикасердце взялаи неласковым голосом ветрачеловекак себе позвала!Значит, где б ты теперь ни странствовал,на пороге любой весны,будешь бредить полярными трассами,будешь видеть снежные сны……Ну, а что в ней, скажите, особого —в этой путанице ледяной?Реки теплые,горы высокиеобошли ее стороной.Обошли,обделили,обидели…Только это все —не беда!Если б вы хоть однажды увиделиугловатую царственностьльда,если б вы хоть однажды понялидолгожданного солнцаприход,если б легкие вы наполнилизвонким воздухомэтих широт,если б вы изведали счастьеи величие дружбы земной, —вы, конечно, тогда —ручаюсь я! —повторили бы вместе со мной,повторили —одни украдкой,а другие — в голос крича:– Заболел…Заболел я Арктикой!Не зовите ко мне врача.«Не ревнуй меня к дороге…»
Не ревнуй меня к дороге,к неудачам и удачам…Принимаю все упреки,но иначе?Как иначе?Не ревнуй меня к вагонам,не ревнуй меня к проселкам,к верхним полкам,тряским полками пейзажам заоконным.Говоришь ты мне сердито:«Я не выдержу — обижусь.Ну подумай,рассуди ты —я ж тебя почти не вижу!Неужели ты не кончишьпостоянные тревоги?Неужели ты не хочешьдома быть,а не в дороге?»Милая…Давай проверим, —накрепко закроем двери.Будем мы вдвоем с тобою.Просто двое.Только двое.Чтобы ты на дальний ветерне была в такой обиде.Чтобы никого на светеи не слышатьи не видеть.Бабушку твою научим,чтоб она на каждый случайговорила всем знакомым:«Нету дома!»,«Нету дома…»…Если будет так, как скажем,то(почти уверен я)удивятся очень дажеродственники и друзья.Будут волноваться,частотелефоны беспокоя,будут в нашу дверь стучаться:– Что стряслося?– Что такое? —А потом ониотстанут.Навещать насперестанут.Позвонят,так без охоты.И забудут этот дом.Просидим мы так полгода.Год, допустим.А потом…Ты ж сама(поверь на слово!)подойдешь ко мне суровои совсем без тени смехаскажешь нервно и жестоко:«Ты б уехал ненадолго!Ты б куда-нибудь уехал…»Ровесникам
Артуру Макарову
Знаешь, друг,мы, наверно, с рожденья такие…Сто разлукнам пророчили скорую гибель.Сто смертейусмехались беззубыми ртами.Наши мамывестеймесяцами от нас ожидали…Мыросли —поколение рвущихся плавать.Мы пришлив этот мир, чтоб смеяться и плакать,видеть смертьи, в открытое море бросаясь,песни петь,целовать неприступных красавиц!Мы пришлибыть,где необходимо и трудно…От землигорода поднимаются круто.Вексуров.Почерневшие реки дымятся.Свет костровлег на жесткие щеки румянцем…Как всегда,полночь смотрит немыми глазами.Поездаотправляются по расписанью.Мы ложимся спать.Кров родительский сдержанно хвалим…Ноопятьуезжаем, летим, отплываем!Двадцать раз за окномзори алое знамя подымут…Знаю я:мы однажды уйдемк тем,которые сраму не имут.Ничегоне сказав. Не успев попрощаться…Что с того?Все равно: это — слышишь ты? —счастье:сеять хлебна равнинах, ветрами продутых…Жить взахлеб!Это здорово кто-то придумал!«Некрикливо и незаметно…»
