Мне опять захотелось губить, Алый девичий цвет приминать, К хмелю новому впьянь приникать, В тихом воздухе вихри испить, Тишину к небесам на поля Отогнать от земли навсегда: Пусть мерцает любая звезда, Но земля не звезда, а земляк <1913> «Меланхолия зимнего дня…»
Меланхолия зимнего дня — Белоснежных пушинок слетанье — Овевает чудесно меня, Как больного в бреду умиранье. Ни забот, ни тоски, ни кручин. Только ласки звенящих снежинок И чуть слышная мысль: ты один, Ты окончил с собой поединок. 1912 НИМФЕ
О, как мучительно тобою счастлив я!
А. Пушкин «В томленье вешнем уста с устами…»
В томленье вешнем уста с устами, И тело с телом, и с духом дух. И двуединый сливает слух Клик колокольный под куполами, Звон ледоломный под берегами, Плач возвращенья счастливых птиц… Нет, кто не двое, поникни ниц, Моли праматерь, пои слезами! 1912 «Я прожил несколько тяжелых жизней…»
Я прожил несколько тяжелых жизней, На дыбе я, наверно, умирал, В костре на вражеской победной тризне, Привязан к дереву, живой сгорал. Но всех былых мучений нестерпимей, Поверь, я муку ощущаю ту, Когда с глазами детскими своими Ты от меня уходишь в темноту. 1912 «Ты начернила брови милые…»
Ты начернила брови милые И губы ярко подвела, И в этой маске, темной силою Вся опахнувшись, ожила. И я влюблен любовью новою, Не благодарной и простой, А беспощадной и суровою, В твой облик, страшный и чужой. <1914> «Словно к небу, ночному, безвестному…»
Словно к небу, ночному, безвестному, На тебя поднимаю глаза. На земле ты не веришь чудесному, Но в раю ты страшна, как слеза. Непонятное разуму нравится, И в молитвах есть яд забытья. Я молюсь на тебя. Да исправится Роковая молитва моя. <1914> «Непостижима ты, и все непостижимо…»
Непостижима ты, и все непостижимо, Когда тобою, темной, проникаюсь я. И кажется тогда: все тайны бытия Скрываются в одной тебе, моей любимой. Без жалости я детское оставил знанье. Без страха ухожу в твою ночную даль. И терпкая, как запах трав степных, печаль, И жадное, как поцелуй, со мной страданье. <1914> «Как волны моря у скалы…»
Как волны моря у скалы, Зелено-черные у белой. Гремят с тоскою озверелой, — Так темной ярости валы У красоты твоей холодной, Взлетая, гибнут без числа. И все густеет в недрах мгла, Как в тьме беззвездья первородной. 1913 «Я обречен твоей спокойной…»
Я обречен твоей спокойной, Как мрамор Греции, красе, И все, кто жаждут жаждой знойной, Не для меня, родная, все. Я не тоскую, не врываюсь В твои снега с своим огнем, Я лишь устами прикасаюсь К земле, где ты прошла в мой дом. <1914> «Над морем лежу, на скале распростертый…»
Над морем лежу, на скале распростертый. Луна поднялась, пол-лица утаив. Волшебно, как Лядов, ночные аккорды Струит мне серебряный лунный прилив. И я вспоминаю весенние ночи. И музыки сладостной мощный прибой, И Нимфы влюбленной косящие очи, И в окнах рассвет, как волна, голубой. 1913 «В соседней комнате шаги…»
В соседней комнате шаги… Она пуста, и пуст весь дом. Дожди давно уж за окном Звенят мечами, как враги. Кто там пришел? Кто ходит там? Не бойся, появись, войди… И с сожаленьем погляди: Как тень, как призрак стал я сам. <1914> «Моя печаль всегда со мною…»
Моя печаль всегда со мною, Мои огни всегда в тебе. Как бы под снежной белизною Земле подобен я в судьбе Неметь, и стынуть, и таиться, И с первым ласковым лучом Зеленой ярью всколоситься, Свой напрягая чернозем. «Я быстро напиваюсь пьяным…»
Я быстро напиваюсь пьяным, Когда ты вдруг меня не любишь И жизнь сияющую губишь С отчаяньем, как пламя, рьяным. Ты мне дыханье, ты мне воздух, Ты мне мгновенье, ты мне вечность, Ведь ты единственный мой отдых, Ведь вся в тебе моя беспечность. <1914> «Мне нравится владеть судьбою…»
Мне нравится владеть судьбою Прекрасных, беззаветных дев, И странно слышать над собою Твой непонятный женский гнев. Ты хочешь мстить, сама в сиянье Девической своей красы Мне роковое дав лобзанье И расплетя конец косы? <1914> ДРУЗЬЯМ
Иные ему изменили.
М. Лермонтов «Шестидесятница родная…»
Матери
Шестидесятница родная! Как счастлив я, что ты мне мать! Люблю, когда, припоминая, О прошлом ты начнешь мечтать, Как в честь тебя седоволосый Тургенев молвил комплимент, Как ты, отрезав диво-косы, Очки надела вместо лент. 1914 «Счастливый путь, родимый наш, великий…»
Льву Толстому
Счастливый путь, родимый наш, великий, Краса веков и сила наших дней! Средь всех ты был как светоч тихий Зажженных в человечестве огней. Всю жизнь ты шел. И путь последний здешний Был к матери-земле на грудь, Чтоб, с ней вздохнув вольней и безмятежней, Уйти в бессмертный свет. Счастливый путь! 1910 «В лавчонке тесной милого глупца…»
Ф. Тютчеву
В лавчонке тесной милого глупца Твоих творений первое изданье Приобрести — какое ликованье! — Смятенно чуят веянье творца… Как дороги истлевшие листы, Ритмичный трепет каждого абзаца, И типография Эдварда Праца, И титула надменные черты! «Бальмонт, наш пленительный, сладостный гений…»
К. Бальмонту
Бальмонт, наш пленительный, сладостный гений, Владыка созвучий, волшебник словес! Как счастлив я, пленник твоих упоений, Свидетель твоих неизбывных чудес! Ты в серое время запел свою песню, Ты пел иступленно в огне и дыму, Когда разоряли безумную Пресню, Так пой же и ныне, в полдневную тьму! «Он страшен мудростью змеиной…»
Поэту
Он страшен мудростью змеиной И накипью бесстрастных глаз; За тонкотканной паутиной Он холоднее, чем алмаз. Но в миг единый, в миг нежданный Вдруг сердце вспыхивает в нем И озаряет мир туманный Всечеловеческим огнем. <1914> «И зачем-то загорались огоньки…»
В. И. И.
«И зачем-то загорались огоньки»… Древний! Вечер надвигается. И звон Дальней вечери доносится с реки. Отдаю тебе, печаль, земной поклон. Нет, не лика, потускневшего в годах, И не плоти отцветающей мне жаль. Ты о голосе, звончайшем на пирах, Шелести плакучей ивою, печаль! «Я и днем, и в тихий вечер приходил…»
Л. Д. З. А.
Я и днем, и в тихий вечер приходил, В землю зимнюю стучался и молил И прислушивался к жизни под холмом — Только ветер пел смешливым голоском. Ничего здесь не осталось, ничего! Видно, вправду под могилами мертво! Где ж огонь, что вихрем ярым мир ожег? Безответно улыбался звездный лог. «Тайным утром, в час всеснежный…»
Георгию Чулкову
Тайным утром, в час всеснежный, О тебе — в тиши, не вдруг, — Так подумалось мне, друг: Опечаленно-мятежный, Кроткий духом, мукой мудрый, Дерзкий речью, люб мне он, Пленник медленных времен, Путник ночи серокудрый. «Седой и юный, Руси простивший…»
Н. Морозову
Седой и юный, Руси простивший И каземат свой, и кандалы, Скажи, видал ли средь звездной мглы, В нее пытливый свой взор вперивши, Такие страны, как этой дикой Руси родимой ночная гладь, Где жизни буйственно великой Дано так жалко трепетать? «С какой тоскою величавой…»
Владимиру Пясту
С какой тоскою величавой Ты иго тяжкое свое Несешь, вымаливая право Сквозь жизнь провидеть бытие! Уж символы отходят в бредни, И воздух песен снова чист, Но ты упорствуешь, последний, Закоренелый символист. <1913> «Звериный цесарь, нежити и твари…»
Алексею Ремизову
Звериный цесарь, нежити и твари Ходатай и заступник пред людьми! Скажи, в каком космическом пожаре Ты дух свой сплавил с этими костьми? Старообрядца череп, нос эс-эра, Канцеляриста горб и дьяковы персты. Нет, только Русь — таинственная эра — Даст чудище, родимое, как ты. «Как только вспомню этот голос…»
Ф. Ф. Зелинскому
Как только вспомню этот голос, Произносящий стих Гомера, — Мне мнится: сфера раскололась, Веков сияющая сфера. И запевает дед поэзий, Для нас воскреснувший прекрасно, Средь жизни, гибнущей в железе, О жизни, с мудростью согласной. «В сердце дверь всегда открыта…»
Т. Л. Щепкиной-Куперник
В сердце дверь всегда открыта У того, кто сердцем чист… Тлела осень, падал лист, Море пенилось сердито. Хвойный лес шумел тревожно, Мы пришли в твой нежный сад. Вот и все. Ужели можно От тебя уйти назад? 1914 «О Леонардо, о планетах ближних…»
Н. И. Кульбину
О Леонардо, о планетах ближних, И о Психее, пойманной в пути; О радии, о взрыве схем недвижных Беседуя в творящем забытьи, — В глазах пытливых (а костяк Сократа) Огонь блаженный подглядеть люблю, Ликуя веще: разум бесноватый Издавна был ближайшим к бытию. «Как воду чистую ключа кипучего…»
Николаю Клюеву
Как воду чистую ключа кипучего, Твою любовь, родимый, пью, — Еще в теснинах дня дремучего Провидев молонью твою. Ой, сосны красные, ой, звоны зарные, Служите вечерю братам! Подайте, Сирины, ключи янтарные К золоторжавым воротам. «Родятся в комнатах иные…»
Сергею Клычкову
Родятся в комнатах иные, А ты — в малиновых кустах. Зато и губы наливные, И сладость алая в стихах. Сергунька, друг ты мой кудрявый! Лентяй, красавец и певун! Люблю тебя, мой легконравый Перебиратель струнок-струн. «Хрычей, и девок, и глазастой…»
Борису Верхоустинскому
Хрычей, и девок, и глазастой, Беловихрастой детворы До времени и до поры Лишен мой дух. Но часто, часто Тоской тоскую по деревне: Свистульку, кумача лоскут Несу, как чудо, с верой древней В свой страшный городской уют. «Корявой погани, грибья и хворостины…»
Владимиру Нарбуту
Корявой погани, грибья и хворостины, Разлапых пней, коряг и дупел вековых Все тайны выглядев, худой и долгоспиный Хохол взыграл на струнах — из волов живых, Жестокий, вытянул он эти струны-жилы. Не обсушив, на гуслях грубых растянул, И вольный вихрь степей днепровских вдруг подул, Сырые звуки стали нерушимо милы. «Просторен мир и многозвучен…»
Н. Гумилеву
Просторен мир и многозвучен, И многоцветней радуг он. И вот Адаму он поручен, Изобретателю имен. Назвать, узнать, сорвать покровы И праздных тайн и ветхой мглы — Вот подвиг первый. Подвиг новый — Всему живому петь хвалы. «О звездах, о просторах черных…»
М. Л. Лозинскому
О звездах, о просторах черных, О пышной, первозданной мгле Он замечтался на земле В стихах надменных и упорных. Но если б другом к Демиургу Он взят был, к горю своему, И строго спрошен: быть чему? — Сказал бы твердо: Петербургу. «Он верит в вес, он чтит пространство…»
О. Э. Мандельштаму
Он верит в вес, он чтит пространство, Он нежно любит матерьял. Он вещества не укорял За медленность и постоянство. Строфы послушную квадригу Он любит — буйно разогнав — Остановить. И в том он прав, Что в вечности покорен мигу. <191З> «Я отроком в музее меж зверей бродил…»
М. Зенкевичу
Я отроком в музее меж зверей бродил, Учась творить многообразно и едино. Вдруг птеродактиля распластанного вскрыл Передо мною желтый камень за витриной. Изысканных костей стремительный состав Еще младенчески просторными глазами Схватил — и, тело прежнее свое узнав, Рыдал бессмысленно блаженными слезами. «В начале века профиль странный…»
Анне Ахматовой
В начале века профиль странный (Истончен он и горделив) Возник у лиры. Звук желанный Раздался, остро воплотив Обиды, горечь и смятенье Сердец, видавших острие, Где в неизбежном столкновенье Два века бились за свое. <1913>
