Слава и трагедия балтийского линкора

Все мы были в состоянии оцепенения. Держать свое место в строю мы не могли. Каждый час снизу прибегал кто-нибудь из инженер-механиков и докладывал командиру о выводе из строя еще и еще новых котлов.

Отряд находился в виду португальских берегов, севернее Лиссабона. К счастью, погода была штилевая, не «бискайская». В видимости отвесного, скалистого берега мы простояли с застопоренными машинами 16 часов.

После докладов нашего командира адмирал приказал «Цесаревичу» взять «Славу» на буксир.

Операция была не банальная для морской практики. Подали, выровняли и закрепили якорные канаты на «Цесаревиче». Осторожно давали малый ход. Потом все наладилось, и «Цесаревич» повел нас в Гибралтар. Там мощные английские буксиры (колесные) привели нас в аванпорт и поставили на бочки.

Мы не имели пара, а потому не было электричества, вентиляции и рефрижерации. Пришлось выгрузить на баржи весь боевой запас: снаряды, заряды, мины и пр.

Я срочно наладил ночную сигнализацию фонарем Табулевича, действовавшего дутьем. При походе на буксире «Цесаревича» я бросал ручной лаг (по малости хода). Эти старинные приборы времен парусного флота у меня были в полном порядке, больше для показа корабельным гардемаринам на занятиях.

В палубах было «пиронафтовое» освещение фонарями. Под каждым фонарем — ведро с песком и стирка.

Был конец июля, стояла сильная жара. Днем пекло солнце и накаливало Гибралтарскую гору. Ночью гора отдавала тепло обратно. На корабле без вентиляции было невероятно жарко. Весь корпус прокаливался.

Суда Гардемаринского отряда ушли в Черногорию. Мы спешно зачинивались «насколько возможно» для перехода в Тулон, на завод «Forge et Chantier de la Mediterranee».

После возможных починок части котлов «Слава» перешла в Тулон и вскоре ошвартовалась у завода «Forge et Chantier» в La Seyne на противоположном берегу бухты от порта Тулона.

Послушаем дальше, что говорит по воспоминаниям и мемуарам И.Ф. Берг:

— В Тулон приехала комиссия от Морского министерства для расследования дела аварии, включая адмирала Князева, инженер-механика генерал-майора Ведерникова, инженер-механика капитана Брунс.

Был произведен полный и подробный разбор дела. Офицеры подавали личные рапорты с описанием всего им известного по делу аварии.

В своем рапорте я упомянул о моих письменных докладах капитану Водову и подполковнику Онищенко.

Комиссией было постановлено, ввиду плохого состояния котлов и их шестилетнего возраста, сменить все котлы и произвести капитальный ремонт 8 донок.

Приезжали специалисты по котлам Бельвилля из Парижа. Но они точно не могли назвать причину аварии.

В Петербурге, тем временем, разбирали все документы по аварии. Мне потом передавали, что адмирал Рейценштейн, резюмируя прикосновенность офицеров личного состава, между прочим сказал, без вины в эту историю попал инженер-механик поручик Берг, так как он все сделал, что было в его силах.

Так объясняется то, что единственным уцелевшим из прикосновенных лиц был я.

По мнению И.Ф. Берга, следственная комиссия не выяснила точно причины аварии и если вынесла определенное постановление, то таковое и сегодня для него не убедительно. По этому поводу он говорит: «Вспоминая от времени до времени весь этот эпизод моей службы на “Славе” (1906—1912), авария котельной системы мне представлялась всегда как кошмар, как злое колдовство, насколько неувесисты были все найденные комиссиями и высшим начальством причины этой катастрофы».

Член комиссии, которая принимала котлы после их ремонта, инженер-механик генерал-майор Михаил Николаевич Яненко, близко соприкасавшийся с лицами, производившими следствие, говорит, что причиной катастрофы были признаны разъеденные штоки питательных донок.

В Тулоне командир, кап. 1-го р. Кетлер, старший инженер-механик, капитан Водов и флагманский инженер-механик подполковник Онищенко были сменены, отозваны в Петербург и уволены в отставку.

Мы все, офицеры, бесконечно жалели Кетлера. Это был очень выдержанный, образованный, воспитанный и приятный человек. Он уже несколько лет командовал «Славой» во внутреннем и заграничном плаваниях, был командиром, когда мы были на Сицилии при землетрясении и спасении погибших в Мессине. В своей прошлой службе Кетлер был военно-морским агентом (атташе) в Германии.

Вместо Кетлера был назначен кап. 1-го p. H.II. Коломейцев. Коломейцев был назначен Главным Морским штабом и «под шпицем» ему было, по-видимому, сказано, что на корабле «развал и беспорядок», и что нужно исправить все и подтянуть.

Сказано это было без всякого основания, без разбора порядка службы и вопреки той репутации, которую имели в то время корабли Гардемаринского отряда. «Слава» того периода была образцовым кораблем, служившим учебным кораблем для корабельных гардемарин и учеников строевых унтер-офицеров. Поэтому служба на нем неслась исключительно аккуратно, а персонал занимался обучением с полным энтузиазмом. Поначалу на Гардемаринский отряд офицеров назначали по предварительной баллотировке и за отличие. Из окончивших курс корабельных гардемарин первые получали предложение остаться на корабле на освобождающуюся вакансию.

Государь Император при посещении «Славы» сам говорил нам, что он считает «Славу» блестящим кораблем.

И вдруг, когда случилось несчастье, — «Слава» стала плохим кораблем.

Коломейцев с места стал «рвать и метать», стараясь подтянуть и, очевидно, «вырвать зло с корнем». Появились крики, ругань, чего раньше на корабле не было, и такая система была не в моде.

Сам Коломейцев — очень хороший моряк, храбрый офицер, волевой и напористый, но грубый и несколько отставший от боевого после-Цусимского флота периода возрождения. Он много плавал на «отхожих промыслах», ходил в полярные экспедиции, командовал ледоколом «Ермак».

Однако по прошествии некоторого времени Коломейцев, присматриваясь, стал приходить к заключению, что порядок и служба на корабле вовсе не плохи…

Но отношения между командиром и офицерами уже дали трещину, а это всегда плохо отражается на команде.

Жизнь несколько скрашивалась стоянкой в хорошем порту, в чудном климате на французской Ривьере. Час-два езды на поезде — и можно гулять в таких знаменитых местах, как Канны, Вильфранш, Ницца, Монако, Монте-Карло и пр.

Кое-кто из женатых выписали жен и поселились вблизи завода в чудном загородном месте Тамарис.

Одни из холостых окунулись в местную светскую жизнь, другие вошли в ту жизнь французских морских офицеров, которую так талантливо и красочно описал Клодт Фаррер в его «Les petites allees».

* * *

Когда определилось, что «Слава» остается в ремонте в Тулоне почти на год, немедленно социалистические партии, работавшие над созданием будущего счастья России, командировали своих агентов для пропаганды своих учений среди команды. Мы вскоре об этом узнали и даже знали имена или клички некоторых агентов.

Многие офицеры переменились, корабельные гардемарины ушли, а также все ученики, будущие строевые унтер-офицеры. Связь и близость с командой стали меньшей.

Обстановка на корабле была мрачная, так как не было электрического освещения и палубы были погружены во мрак. Вся машинная команда была занята ремонтом вместе с французскими рабочими.

Днем вахтенные начальники служили преимущественно переводчиками. К ним непрерывно приходили наши машинные и кочегарные унтер-офицеры вместе с французскими указателями и рабочими. Нужно было переводить их переговоры. Делать это было не просто, так как вплеталось много технических терминов, да к тому же французские рабочие в большинстве говорили на смеси провансальского наречия.

* * *

Однажды зимой к старшему офицеру пришел матрос и доложил по секрету, что он подслушал разговор нескольких матросов. Из этого разговора выяснилось, что группа распропагандированных матросов намеревается произвести вооруженное восстание на корабле, перебить всех офицеров, завладеть кораблем и уйти в Южную Америку.

Из этого доклада и других данных было намечено около 20 человек «революционного комитета».

Коломейцев немедленно приказал арестовать всех подозревавшихся и произвести у них обыск.

Арест и обыск были произведены. Арестованных заперли в рулевом отделении, под офицерскими помещениями.

В командирском салоне заседала комиссия из офицеров и части кондукторов. Обыск и опросы дали результат и выяснили список участников. Как всегда, был сформирован «революционный комитет», человек из 20, и были, кроме того, сочувствующие.

При обыске в вещах одного машиниста нашли шифрованное письмо. Это была криптограмма, т.е. шифр, когда одна буква текста заменяется другой.

На допросе машиниста спросили: «Что это такое?»

Он на это ответил, что это одно старинное «тверское» наречие.

— Ну а ты можешь его прочесть?

— Никак нет, Васкородис, не могу. Запамятовал.

При более подробном осмотре вещей этого филолога нашли ключ к шифру. Азбука была написана подряд в одну линию. Под ней подписана та же азбука, только в обратном порядке. Буквы верхнего ряда заменялись буквами нижнего. Такие примитивные шифры открываются очень легко по данным процентной встречаемости букв в русском языке. Но не было надобности ломать голову.

Письмо это было черновой копией письма машиниста к какому-то «товарищу Н.Н.». Там говорилось приблизительно следующее:

«Дорогой товарищ Н.Н.,

как я вам раньше уже сообщал, что на корабле были условия, при которых нельзя было сделать ничего, даже пропаганда не имела успеха. Но теперь все совершенно изменилось. Убрали наиболее реакционные элементы, как то: корабельных гардемарин, учеников унтер-офицеров, ушли некоторые старые офицеры. Новый командир завел настоящую тиранию, и офицеры сделались как звери. Поэтому но прошествии всего 2-х месяцев образовалась сознательная группа человек в 20, готовых на действия, и каждый день приносит много сочувствующих.

На берегу мы встречали товарища X., и он снабдил нас литературой и новостями. Доступ теперь на корабль легкий и т.д. и т.д…».

Таким образом, «Тверское наречие» дало нам полное подтверждение наших подозрений и открытий.

Комапдир срочно обо всем доложил в Морское министерство и сообщил конфиденциально командиру французского порта Тулон.

Арестованных держали в рулевом отделении под офицерским помещением. Офицеры ночью частью не спали и сидели вооруженными в кают-компании. Ручное оружие было с палуб убрано.

Общее настроение было удручающее. После лет полного порядка, открытых и хороших отношений с командой, когда люди друг друга знали и друг другу верили, — трудно было уместить в душе опять «постановление комитета перебить всех офицеров».

Постепенно стало выясняться, что вовлеченных в революционную пропаганду было мало, а остальные боялись и молчали. Были надежные строевые унтер-офицеры, но и они были не в курсе, т.к. их остерегались… Этот контингент был отличный, т.к. ежегодно, по окончании курса, новые унтер-офицеры уходили на корабли флота. Из всего выпуска выбирали 2—3-х человек, которых оставляли на корабле на освобождающиеся вакансии.

* * *

За нашу стоянку в Тулоне до наступления революционных неприятностей было несколько интересных, приятных и печальных случаев.

Припоминается один печальный случай. В воскресенье очередное отделение команды уволено в город. Два кочегара, оба татарина, ушла за город погулять на природе и увидели очень красивые места, зеленые лужайки стриженой травы, какие-то круглые земляные валы правильной формы, покрытые травой. Стояли столбики с надписями на дощечках по-французски.

Солнце уже склонялось к вечеру, и наши кочегары решили идти напрямик к городу через эти лужайки, т.к. уже приближалось время возвращения на корабль.

Пошли. Вдруг сзади и со стороны услышали какие-то окрики. Обернулись — французский часовой. Наши кочегары пригнулись и побежали.

— Бежим, братишка, еще забреют.

Оба были в белых форменках (рубахах). Часовой прокричал опять «Halte la». Потом выстрелил. Один татарин упал, убитый наповал. Другой остановился. Прибежал французский караул. Живого арестовали. Вызвали со «Славы» офицера для перевода. Опросили кочегара. Когда французское начальство выяснило, что все было лишь трагическим недоразумением, они были очень сконфужены. Конечно, случай тут сыграл большую роль. Часовой оказался молодым солдатом, едва ли не впервые стоявшим на отдельном посту. Стрелял он с большого расстояния по бегущему человеку, при неярком освещении и… убил наповал. Часовой был прав, т.к. это была запретная зона пороховых погребов, огражденная столбиками с соответствующими надписями.

Через два дня, по соглашению с нашим командиром, французское командование устроило кочегару пышные похороны.

На кладбище были наряды от матросов и сапер. Было начальство, кроме наших офицеров и матросов.

На кладбище французы привели злополучного часового, совсем робкого и потерянного. Его подвели к нашему оставшемуся в живых татарину, и молоденький солдатик через нашего офицера сказал ему: я очень сожалею, что так вышло. Я действовал по уставу. Я бы просил, чтобы русский матрос не имел злого чувства против меня.

Наш кочегар ответил: я бы на твоем месте поступил так же. Мы были виноваты. У меня нет злобы на тебя. Бог простит. И оба участника трагедии пожали друг другу руку.

Для убитого кочегара французы приготовили могилу. Перед тем, как его нести к могиле, вышел наш буфетчик, матрос Хамедулин, и читал над убитым молитвы по-татарски.

Затем он подошел к командиру и доложил:

— Вас-ко-родие, в этой могиле нашего татарина хоронить нельзя.

— Почему?

— Так что голова не на восток.

Это являлось неожиданным затруднением, но командир сейчас же сказал об этом старшему французскому начальнику. Тот сейчас же вызвал саперов и спросил, где и как можно сделать могилу. Было выбрано место нужного направления, и саперы вырыли новую могилу.

Наш батя, отец Александр, умный и образованный священник, много плававший и отнюдь не косный, прочитал молитвы по православному обряду возле католической часовни.

Мы этого отцу Александру не простили. В следующий раз, когда батя кого-либо вчистую обыгрывал в домино или трик-трак (а он был по этим играм «чемпионом Атлантического океана»), проигравший ему грозил:

— Если, отец, ты меня еще так загонишь, я подам рапорт протопресвитеру, что ты татарина по православному обряду в католической часовне отпевал…

* * *

На заводе «Forge et Chantier» заканчивали постройку роскошной яхты «Hirondclle» для Принца Монакского, известного океанографа. Яхта была оборудована самыми новейшими приборами для океанографических исследований.

Ко дню спуска на заводе около стапеля были построены трибуны и ложи. Наш командир и офицеры были приглашены в специальную ложу.

В назначенный час со стороны Тулона к заводу подошел роскошный катер. На нем был Принц, свита и его семья. Мы на «Славе» отдавали ему королевские почести.

Позже, в ложе, мы были представлены Принцу. Вокруг было блестящее общество приехавших из Княжества и с Ривьеры. Роскошные туалеты, красивые женщины… Французы распинались донельзя, принимая «настоящего» Принца.

На флаге княжества — шахматная доска.

* * *

Приблизительно через месяц после наших трагических революционных открытий в Тулон пришло учебное судно машинной школы «Океан», которое и приняло всех наших арестованных.

По этому поводу в советском журнале «Красная Летопись», № 4 (37) 1930 г., издательство «Красная Газета», Ленинград, 1930, на стр. 128 написано, что на «Славе» с революцией вышла неудача, когда часть матросов была арестована, а остальные раскассированы.

Как всегда, в советской летописи или истории есть фальсификация. Никто из команды не был раскассирован, а были арестованы почти все участники заговора, т.к. было их немного.

* * *

Летом 1911 года ремонт котлов был окончен и «Слава» вернулась в Россию. Арестованные заговорщики, насколько мне известно, были лично прощены Государем Императором. Старые офицеры, почти все, со «Славы» ушли.

* * *

Дальше опять предоставим слово инженер-механику, капитану 2-го ранга И.Ф. Бергу.

«Прошло много лет. Вернувшись в 1921 году из Сибири, где я был флагманским инженер-механиком, сперва штаба 3-го дивизиона боевой флотилии на Каме, а потом штаба командующего Обь-Иртышской боевой флотилией у адмирала Колчака, в родной Ревель, я в 1926 году получил место директора Соединенного пароходства внутренних вод в Юрьеве. Примерно в 1930 году приехал к нам в Юрьев котельный инспектор инженер-механик Тюрна из главного морского управления (Эстонского) для осмотра котлов.

Инженер Тюрна окончил Морское Инженерное Училище Императора Николая I, я думаю, в 1916 или 17 году. После осмотра котлов мы посидели вместе и говорили о прошлом, когда Тюрна вдруг сказал: между прочим, вам будет интересно узнать, что недавно я встретил одного из бывших нижних чинов “Славы”, который был на корабле во время аварии котлов. Он сообщил мне, что авария котлов была последствием саботажа группы команды. Когда “Слава” с отрядом находилась в открытом море Бискайского залива, члены этой революционной группы скрытно закрывали разобщительные клапана на магистральных трубах питания котлов. Эти трубы проходили по верху котлов, отчасти по так называемым квадратам, по бокам дымоходов.

В эти места во время хода редко кто заходил. По очереди работая таким образом в разных местах трубопровода питания, можно было оставить котлы без воды и, как говорится, “сжечь котлы”.

При недостатке воды начинается перегрев и изгибание нижних трубок, течь конусов и наконец приходится выключать котел».

* * *

Капитан 2-го ранга Берг, как бывший котельный механик, совершенно убежден, что причиной аварии был именно такой саботаж.

Генерал-майор Яненко считает, что если саботаж имел место, то он только «докончил» аварию, но не был ее основной причиной.