Помоги проекту - поделись книгой:
Теперь, прежде чем уйти отсюда, надо было удостовериться, что из народа Айлии никого не осталось. Я объяснила это родителям, и они согласились со мной. Сейчас была середина утра, солнце приятно пригревало. Снега уже не было, лениво жужжали насекомые, и мы слышали утреннюю перекличку птиц.
Пока мы не покинули мыс, я всё время была в напряжении, ожидая контакта с Хилэриэном, его зова или вопроса: куда мы пошли и зачем. Но вот мы вошли в кустарник, где распускались почки, в нормальный для глаз мир, и моё напряжение чуточку спало. Но я всё ещё сомневалась и сознавала, что мы не освободились от своего спутника, которого я меньше всего на свете хотела видеть.
Когда мы обследовали посёлок, стало ясно, что он пуст, и не потому что племя отправилось в странствия. На ветру полоскались разорванные шкуры палаточных крыш.
Мы осторожно прошли по развалинам. Я нашла хижину, из которой бежала — но когда? Для меня это было несколько дней назад. Морские разбойники побывали и здесь. Сундук Утты был опрокинут, свёртки с травами разорваны и содержимое из них высыпано и перемешано.
Мать поднимала то сухой листок, то щепотку травяной пыли, нюхала и бросала, покачивая головой. Я поискала рунные свитки, приведшие меня в цитадель, но их не было. Видимо, пираты решили, что это ключ к какому-нибудь кладу. В дальнем углу мы нашли кувшин с дорожной пищей из вяленого мяса, спресованного с сухими ягодами. В то время для нас это было дороже любых сокровищ.
Айлия стояла за дверью, где её оставили, и, казалось, не видела ничего вокруг и не сознавала, что вернулась в свой посёлок. Отец прошёл по другим палаткам, но быстро вернулся.
— Место смерти, — угрюмо констатировал он. — Уйдём отсюда.
У меня не было друзей в племени. Я была пленницей, но я никогда не была им врагом, и их смерть всегда будет лежать на моей совести: они верили в мой дар, а я погубила их. Мать прочла мои мысли, обняла меня и сказала:
— Нет, потому что сознательно ты не обманывала их, и тебе ничего не оставалось, как предоставить их своей судьбе. Ты не Утта, и ты не могла держаться за выбор, который они заставили тебя сделать. Так что не бери на себя чужой груз. Это зло жизни, и в какой-то мере люди сами виноваты, когда это зло приходит как акт судьбы.
Слова, предназначенные для утешения и облегчения, сейчас, однако, были только словами, хотя и запали мне в душу, и позднее я вспомнила их.
У нас не было ни саней, ни сильных собак, не было настоящего проводника. Мы знали только, что нам нужно на запад. Сколько времени займёт путешествие в Зелёную Долину, и много ли опасностей подстерегает нас на пути — можно было только гадать.
Я думала, что вспомню дорогу по берегу реки, через страну от места горячих источников, но когда я сказала об этом отцу, он покачал головой и ответил, что если долина горячих источников так хорошо известна кочевникам, то лучше обойти её и направиться прямо на запад. Это была хорошая мысль, хотя мы и не могли быстро идти пешком, особенно с Айлией, которая хоть и шла под нашим контролем, но о ней надо было заботиться, как о неразумном ребенке.
Итак, мы повернулись спиной к морю и крепости на мысе. Продуктов у нас почти не было — скверное на вкус мясо, принесённое из того мира, и кувшин из поселка. Но зато недостатка в воде не было, потому что здесь было множество ручьёв, оживших с приходом весны.
Отец поднял с земли два округлых камня и соорудил удивительное оружие, какого я никогда не видела. Он скрепил камни ремнём, затем раскрутил над головой и запустил для начала в кусты. От удара и веса камней ремень закрутился вокруг ветки и оборвал её, сминая почки. Отец довольно засмеялся и пошёл освобождать ремень.
— Похоже, я ещё не совсем разучился, — сказал он. Затем он снова бросил своё оружие, но уже не в куст, а в его неосторожного обитателя — подскочившую вверх птицу. Когда мы остановились на ночлег, у нас было уже четыре таких птицы. Мы зажарили их на костре и с аппетитом съели. Это было очень хорошо после долгого сидения на однообразном пресном рационе.
Ночью похолодало, но мы не остались у костра. Отец положил в него последнюю охапку листьев и прутьев, а нас отвёл на место, которое он наметил для ночного лагеря — довольно далеко от этого маяка, могущего привлечь внимание. Он выбрал маленькую рощицу, где зимние ветры повалили несколько деревьев, и те при падении захватили и другие, так что получилось нечто вроде шалаша из перепутавшихся веток и стволов. Мы заползли в него и загородились кустарником. Если бы у меня было немного травы из запаса Утты, можно было бы поставить защитные чары, но пираты так всё перемешали, что выбрать нужное мне не удалось.
Однако мать достала из поясного кармана кусочек голубоватого металла, осторожно провела по нему рукой и воткнула в землю. От него исходило бледное мерцание, которое должно было ярко вспыхивать, если вблизи появится кто-то из Тьмы. Правда, против разбойников, хищных животных или кочевников защиты у нас не было никакой, кроме наших глаз и ушей, поэтому мы установили дежурство. У меня была первая вахта, и я напряжённо всматривалась в темноту, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить остальных.
Мои глаза и уши были настороже, и я время от времени пыталась объединить их с мозгом, посылая короткий мыслепоиск, но с большими интервалами, так как в этой стране его могут перехватить враги. В ночи слышались странные звуки и шорохи. Моя кровь бежала быстрее, и я настораживалась, но потом убеждалась, что эти звуки производят ночные животные или ветер.
И всё это время я отгоняла от себя желание подумать о Хилэриэне, о том, что он сейчас делает в пустой крепости, которая когда-то была центром его владений. Всё ещё вспоминает прошлое, которого больше не вернуть? Или он уже преодолел этот удар и собирается снова воспользоваться своим Даром? Зачем? Ворот он больше открывать не будет, в этом я была уверена. Хватит с него и этого долгого заключения у Зандора.
Зандор… Я с удовольствием отгородилась от своих опасных размышлений о Хилэриэне. Интересно, что произошло с Зандором? Может быть, наш побег из его подземелья сильнее сказался на его машинах, чем думал Хилэриэн? Может, это подорвало силу Зандора? Ведь мы ждали погоню, но этого не случилось. Возможно, Зандор так ослаб, что обитатели башен нанесли последний удар по его подземному убежищу, и кончилась эта бесконечная война, принёсшая тому миру пепел и смерть.
Но думать о Зандоре — значит, вспоминать и Хилэриэна, так что я прогнала от себя и эти мысли. Оставалось вспоминать о более далёком прошлом, о Зелёной Долине, о Кайлане, о Кимоке. Неужели там всё ещё идёт война? А что если те, кого я люблю, сейчас ведут смертельную схватку? Я послала мыслепоиск в ту сторону. Только дойдёт ли он?
Я пришла в такое возбуждение, что забыла, где я, какие обязанности возложены на меня. Я закрыла глаза и уши, склонила голову на руки. Кимок! Я мысленно рисовала его лицо, узкое, длинное, волевое. Он был недалеко! Пытаясь удержать его, я всё дальше посылала зов, вкладывая в него всю свою силу.
— Кимок!
И пришёл ответ! Сначала неясный, затем усиливающийся. Он услышал! Он там! Я не ошиблась, смерть не стояла между нами!
— Где? Где вы? — бился в моём мозгу его вопрос, так что у меня тряслась голова, и я вынуждена была придерживать её рукой.
— Восток… — Больше я ничего не могла сказать: голова моя качалась не от мысленного посыла, а от рук, трясших меня за плечи и разбивавших мысленный контакт. Я открыла глаза с гневным криком.
— Это безумие! — холодно прошептала мать. Я видела перед собой только тёмный силуэт, но её крепкие руки всё ещё держали меня. — Что ты ещё натворила, девчонка!?
— Кимок! Я говорила с Кимоком. — Я разозлилась, как и она.
— Твой разговор мог перехватить кто угодно, — ответила она. — Такой поиск может навести на нас Тьму! Если мы до сих пор не обнаружили их следов, то это не значит, что вся страна чиста! Не ты ли сама говорила нам об этом?
Она была права, но и я была права тоже, потому что Кимок знает теперь, что я жива, и может прийти к нам. Если между нами и Зелёной Долиной стоит какое-то Зло, то нас предупредят те, кто желает нам добра. Когда я высказала все эти доводы, мать отпустила мои плечи.
— Может быть, — проговорила она вслух. — Но хватит… Когда захочешь сделать это ещё раз, скажи мне, вместе мы сильнее.
В этом она тоже была права. Но я не могла избавиться от возбуждения, какое принёс мне ответ Кимока. Ведь уже так давно, с тех пор, как я участвовала в делах Динзиля, я была отделена от того, что делало нас троих одним существом. Пока я мучительно старалась освоить заново своё искусство у Утты, это пришло само собой. Быть снова той, кем я была…
— А будешь ли когда-нибудь? — снова ударил меня шёпот матери. — Ты пошла другой дорогой, с которой уже не свернёшь. Я просила для вас троих то, что считала самым полезным для вас в этом мире: для Кайлана — меч, для Кимока — свиток, для тебя же дочь — Дар. Но ты пошла по другому пути, чего я не предвидела. Возможно, это очень плохо для тебя…
— Нет! — мгновенно возразила я.
— Посмотрим, что ты скажешь в будущем, — неопределённо заметила она. — Так вот, дочка, ты не тревожь нас больше посылами. Нам надо отдохнуть.
Вопреки своим нетерпеливым желаниям я дала ей обещание.
— Не буду… сегодня.
И я снова стала следить только за внешним миром до того часа, когда Джелит сменила меня, а я погрузилась в сон.
Перед восходом солнца отец разбудил нас всех. Рассвет был гораздо холоднее: на ветвях лежал иней.
Мой отец в основном воевал на границах, а мать нередко сопровождала его. Но они никогда не ходили пешком. Я тоже не ходила, так что теперь мы все трое находили такой способ преодоления пространства весьма утомительным, и он изматывал нас куда больше, чем мы предполагали сначала. Мы старались идти ровным шагом, но не слишком быстро из-за Айлии.
Девушка шла, куда её вели, если ей подносили пищу ко рту — ела, пила, когда давали, но оставалась как во сне. Она так давно отошла от реальности, что я сомневалась, придёт ли она в себя когда-нибудь полностью. Мы не могли бы оставить её в таком состоянии у её народа, даже если бы и нашли его. Всё равно её убили бы, потому что для кочевого народа она стала бы тяжёлым бременем. Утта оставалась с ними так долго только потому, что она имела Дар, а Аусу, жена вождя — потому что имела преданную служанку, заменявшую ей руки и ноги.
Глава 17
Симон Трегарт был ловок и хитёр, как и всякий, кто подолгу лежал в засадах или обходил ловушки врага в диких горах Карстена. Он шёл впереди, иногда приказывая нам всем остановиться и оставаться в укрытии, пока он не изучит обстановку и не подаст нам сигнал. Я не могла понять, что вызывало его подозрения, если это что-то не лежало прямо на дороге, но всецело доверяла отцу.
Мысленным разговором мы не пользовались, поскольку эта страна не была чистой. Дважды мать приказывала нам поспешно обойти стороной какие-то места, где её Дар обнаруживал скрытое Зло. Одним из таких мест был холм, на котором стоял каменный монолит, тёмно-красный в солнечном свете. Там не росло ни единой травинки вокруг, земля была на вид твёрдая и почерневшая, как после пожара. Сам камень, если приглядеться, мерцал по контуру и как бы менял очертания. Я быстро отвела глаза, зная, что нельзя рассматривать то, природа чего тебе непонятна.
В другой раз мы чуть не погибли, попав в лес, где деревья стояли без листьев, но не потому, что для них ещё не настало время, а потому, что вместо листвы на ветках висели желтоватые шишки или наросты с красными серединами, отвратительные на вид. Они казались открытыми язвами, разъедавшими больную плоть растения. У нас появилось слабое ощущение, что дело не только в этих деформированных отвратительных деревьях, а в том, что в их тени как бы что-то ползает, крадётся, не смея выйти на солнечный свет и ожидает возможности прыгнуть и утолить свой неистовый голод.
Обходя это зло, мы подались на юг и увидели, что лес гораздо больше, чем мы думали. Его пальцы поражённых лиан и кустов тянулись в стороны и захватывали растительность. Они дотянулись до берега реки, где мы и остановились в нерешительности. Нам оставалось либо пробиться через них, либо идти по воде, если не удастся пройти по узкой полоске гравия под выступом берега, а с Айлией это будет весьма непросто.
Но вдруг над водой из-за реки пронеслись звуки, и мы упали на землю на краю берега за тонкой завесой кустарника между нами и водой внизу. Я задыхалась от ветра, дувшего со стороны зачумленного леса. Вонь была нестерпимая. Теперь у нас не было возможности уйти, так как с дальнего берега доносились голоса, только слов нельзя было разобрать.
На секунду я подумала, что это вапсалы, спасшиеся из разгромленного посёлка, потому что они выглядели весьма похоже, но когда они зашлепали по воде, наполняя водяные мешки, я не увидела ни одного знакомого лица. Я заметила, что, хотя одежда у них в основном была та же, что и у вапсалов, вместо плащей, какие носило племя Утты, у этих было перекинуто через плечо что-то вроде тканного одеяла, сложенного узкой полосой.
Они явно не торопились уходить: женщины и дети разводили костры и ставили котлы на треногах, а мужчины сняли обувь и шли по воде, растягивая рыболовную сеть и покряхтывая от холода.
И тут впервые Айлия зашевелилась по собственной воле, и я быстро обернулась к ней. Лицо её утратило своё пустое выражение, глаза смотрели на эту сцену разумно и узнавающе. Она подняла голову. Я испугалась, что она закричит и привлечёт внимание этих людей, хотя они и не вапсалы, и она никого из них не знала. Я хотела схватить её за руку, но она уклонилась и ударила меня по голове, что на минуту ошеломило меня. Затем она быстро поползла на коленях, но не к тому месту, а в противоположную сторону, как если бы видела в тех людях смертельных врагов. Если бы она просто отступила от края берега, всё было бы ладно. Но она в своей слепой поспешности поползла к западу, прямо к кошмарным растениям. Её было необходимо остановить. Мой отец бросился за ней, схватил её за лодыжку и дёрнул назад.
Она молча упала ничком — видимо, страх перед людьми чужого племени заставил её молчать — затем повернулась и бросилась на отца, пустив в ход зубы и ногти.
Но самым скверным было то, что во время этой борьбы уродливые лианы зашевелилась, как змеи, готовые напасть. Мы с матерью объединились в мысленном посыле, предназначенном для подчинения Айлии, яростная борьба которой не только могла выдать нас тем людям, но и позволить лианам, поднявшимся теперь в воздух, схватить её и отца.
Айлия обмякла, но отец не смог встать сразу. Мерзкие наросты на лианах вдруг лопнули. Мать вскрикнула и побежала туда, я последовала за ней. Мы ухватились за отца и Айлию и оттащили их подальше. Это было сделано как раз вовремя, потому что один из лопнувших наростов выпустил в воздух струю пыльцы. К счастью, она не долетела до того места, куда мы успели отползти, а упала на землю под корчившимися стеблями.
Однако было похоже, что мы избежали одной серьёзной опасности только для того, чтобы попасть в другую. С другого берега реки вдруг донеслись крики, и я увидела там лихорадочное движение. Рыболовы бросили сеть и зашлёпали к нам по воде с оружием в руках.
— Быстрее! — раздалась в моём мозгу команда матери.
— Цепь для наваждения.
Не знаю, какого рода изображение она выбрала, чтобы укрыть нас: но того, что получилось от соединения наших сил, вполне хватило, чтобы мужчины племени резко остановились среди потока, а их женщины и дети с визгом бросились наутёк. На моих глазах мои родители превратились в мерзких чудовищ, да и я, наверное, тоже выглядела устрашающе. Только Айлия, лежавшая как мёртвая, оставалась в человеческом образе.
Мать слегка замешкалась, но нерешительность её продолжалась лишь несколько секунд. Затем она выпрямилась на бесформенных когтистых лапах, угрожающе взмахнула передними лапами с громадными птичьими когтями, демоническая маска повернулась к реке, и из её горла вырвался рёв, способный пробить барабанные перепонки. Увидев и услышав её, мужчины племени с воплями повернули назад и бросились вслед за своими женщинами.
— Хватит. — Отец наклонился и поднял Айлию на своё чешуйчатое плечо. — Мы достигли цели… Теперь можно убрать…
Уничтожить наваждение? Мы пытались сделать это, как только люди племени побежали обратно, но прежний облик не возвращался. Чудовище, которое было Джелит, медленно повернулось и уставилось на мерзкий лес.
— Видимо, — проговорила она, — мы сотворили наши чары слишком близко от этого проклятого леса. Мы не стали невидимыми, как я того хотела, но зашли слишком далеко в другом направлении. Теперь я не знаю, как это уничтожить.
Я затряслась от страха. Однажды я уже носила знак Тьмы, и он вовлёк меня в такое, о чём не хотелось вспоминать. Кимок ценой собственной крови вернул меня к человеческому роду. Но я познала ужас и отвращение к себе. Неужели мы снова осуждены нести такое пятно?
— Плакать будем потом, — сказал отец, — а сейчас нам лучше уйти подальше от этой гнусности.
Мы пошли за ним в воду. Я подумала, что теперь нам нечего бояться возвращения племени. Кроме того, вокруг нас текла вода, и это в какой-то степени успокаивало, потому что текущая вода сама по себе является барьером для Зла. Я почти надеялась, что моя чудовищная внешность исчезнет, когда поток смоет мою чешуйчатую кожу. Но этого не случилось, и мы вышли из воды, какими вошли в неё, и оказались в наполовину устроенном лагере племени.
Увидев брошенные сумы, мы принялись разыскивать и складывать в свои мешки сушёную пищу и другие припасы. Мать прошла мимо меня, наклонив страшную рогатую голову, как бы обнюхивая след. Наконец её когтистые лапы разорвали туго завязанную корзинку, вывалив сухие травы, и она долго сортировала их, пока не отделила горсточку сухих, ломких листочков.
Мы не вернулись к реке, а пошли прямо на запад. Теперь отец уже не ходил вперёд на разведку, полагая, что наше ужасное обличье вполне может служить защитой. Он нёс Айлию, а мы шли по бокам. Следить за нами было некому, потому что даже большие собаки заразились общей паникой и бежали за хозяевами без оглядки.
— Когда мы окажемся в безопасности, — сказала Джелит, — у меня, кажется, есть кое-что, что вернёт нам прежний вид.
— Отлично, — отозвался Симон. — Но сначала уйдём как можно дальше отсюда.
На этой стороне реки расстилались луга. Вероятно, когда-то здесь были фермы, хотя там, где мы проходили, не было и намёка на строения. Но когда мы подошли к рядам деревьев, я убедилась, что раньше здесь жили люди, в мире и довольстве. Деревья ничем не напоминали зло того ужасного леса. На них распускались бутоны, это был фруктовый сад.
Некоторые деревья были мёртвыми, расщепленными бурей, погибшими от старости, но многие цвели, воспевая продолжавшуюся жизнь. Жизнь действительно продолжалась. Птицы гнездились здесь в изобилии. Видимо, они надеялись на ранние плоды для своего пропитания.
Как тот лес был отмечен клеймом Зла, так здесь чувствовалось благословение источника покоя. Я ощущала запахи трав, слабые, но безошибочные. Тот, кто сажал этот сад или ухаживал за ним, посадил также и растения, служившие для лечения и блага. Хоть здесь и не было голубых камней безопасности, всё равно кругом царили мир и полное спокойствие.
Здесь мы и остановились. Айлия спала. Мать достала чашу, изображавшую сложенные ладони. Держа её в когтях, она медленно поворачивала голову, как бы в поисках направления, а затем пошла к одному из деревьев и опустилась на землю. Я пошла за ней, ведомая тем же слабым запахом.
В маленьком бассейне журчал источник. Над ним зеленели нежные стебельки, с мелкими жёлтыми цветочками. Мы в детстве называли их «глазастиками». Они были хрупкими и держались всего один день, но это были первые весенние цветы.
Мать встала на колени и до половины наполнила чашу водой из источника. Осторожно держа её обеими лапами, она вернулась к нашему временному лагерю под деревьями.
— Разведём костёр? — спросила она отца.
Его рогатая и клыкастая голова закачалась.
— А это необходимо?
— Да.
— Пусть так.
Я уже собирала под мёртвыми деревьями длинные и сухие стебли и ветви, выбирая те, которые дадут сильный, приятно пахнущий дым, и достаточно высохшие, чтобы горели быстро и ярко.
Отец тщательно сложил маленький костёр и зажёг его. По знаку матери я бросила в огонь щепотку трав, которые она собрала на стоянке племени.
Джелит наклонилась над огнем, держа чашу обеими лапами и пристально вглядываясь в неё. Я увидела, что вода в чаше затуманилась и в ней появилось ясное рельефное изображение. В глубине чаши стоял мой отец — не чудовище, следившее за костром, а человек. Я поняла, что надо делать, и присоединила свою волю к воле матери. Но даже вдвоём это было трудно. Изображение в чаше медленно изменялось. Оно становилось бесформенным, чудовищным, а мы следили и напрягали волю. В конце концов изображение полностью совпало с тем существом, которое вело нас через реку.
Тогда мать дунула в чашу. Изображение исчезло, осталась только вода, такая же чистая, какой была в начале. Когда мы подняли головы, стараясь выпрямить наши горбатые спины, мы увидели, что отец снова стал человеком.
Мать передала чашу отцу, а не мне. Она посмотрела на меня с некоторым сожалением, если такое выражение можно было заметить на её страшной морде, и заметила:
— Он самый близкий…
Я кивнула. Она была права. У него мысленное изображение выйдет наиболее отчётливым. Я послала свою силу отцу, пока мать отдыхала. Я тоже чувствовала нарастающую усталость и принуждала себя к борьбе. Мать в чаше медленно превращалась из высокой статной женщины в безобразное чудище, пока мы не решили, что сделано достаточно, и отец сдул отражённого в воде демона в ничто.
— Отдыхай, — приказала мне мать. — Остальное мы должны сделать сами, как в своё время дали тебе жизнь.
Я растянулась на земле, смотрела, как они наклонились над чашей, и знала, что они рисуют меня так, словно я стою у них перед глазами. Но мы были так долго с ними в разлуке, смогут ли они построить ту «меня», какую я видела в зеркале? Странная мысль, чуточку тревожная. Я перевела взгляд на цветущие ветви деревьев под которыми лежала. Во мне поднялось великое желание остаться здесь навсегда, сбросить с себя весь груз и лежать, лежать…
Что-то звякало вдоль моего тела, но я не обратила внимания на это. Глаза у меня закрылись, и я, кажется, уснула. Когда я проснулась, солнце припекало сильнее и клонилось к западу. Значит, большая часть дня уже прошла. Я удивилась, почему мы не уходим.
Приподняв голову, я оглядела себя и увидела, что вернулась в свой собственный облик. Мать сидела рядом, прислонившись к дереву, а отец лежал, положив голову ей на колени. Он, видимо, спал, а она ласково гладила его по волосам, но смотрела не на него, а куда-то вдаль, и на губах её играла улыбка, смягчавшая её обычно суровое лицо. Теперь оно было даже нежным, как будто она вспоминала о чём-то счастливом.
Меня опять охватило нелепое чувство одиночества, пустоты, которое появлялось у меня и раньше, когда я оказывалась свидетельницей их чувств друг к другу. Я как бы смотрела на уютную тёплую комнату из тёмной холодной ночи. Мне почти хотелось стереть эту радость с лица матери, сказав ей: «Ну, а что для меня? У Кайлана и у Кимока это есть, а я думала, что нужна Динзилю. Неужели правда, что, как я узнала от него, любой мужчина, посмотрев на меня, увидит во мне только оружие для осуществления своих честолюбивых замыслов? Неужели я должна отогнать напрасные надежды и пойти узким, бесплодным путём колдуний?»
Я встала. Мать взглянула на меня. Я и в самом деле нарушила её мечтательную задумчивость, но не совсем по своей воле. Её улыбка стала шире, на этот раз она относилась ко мне, сияла нежностью и согрела меня.
— Такие чары — утомительная вещь. А место здесь хорошее. Обновляются тело и душа.
Отец зашевелился и встал, позёвывая.
— Это верно. Но нельзя спать весь день. Нам нужно пройти порядочное расстояние до темноты.
По-видимому, отец хорошо поспал. Наш отдых хорошо сказался и на Айлии, а может мать освободила от полного мозгового контроля и её. Она достаточно пришла в себя, чтобы идти после того, как мы поели из припасов племени.
И вот мы оставили этот оазис добра в старом саду. Когда я проходила мимо последнего цветущего дерева, я отломила веточку, понюхала цветок и воткнула себе в волосы, словно какую-нибудь драгоценность. Удивительно, что аромат не ослабел, когда цветок начал вянуть, а наоборот усиливался, так что я как бы омыла всё тело этим нежным запахом.
К ночи мы остановились на вершине небольшого холма, с которого можно было наблюдать во всех направлениях. Мы не стали разводить огонь, но когда темнота сгустилась, мы увидели вдали светившуюся точку — несомненно, костёр, как решил отец. Поскольку эта точка виднелась на юге, отец подумал, что там лагерь племени, удивившись, правда, что так далеко от реки. Вероятно, они не вернулись на берег даже для того, чтобы подобрать брошенные вещи.
Мы опять спали по очереди. На этот раз мне выпало дежурить в середине ночи. Когда мать меня разбудила, было очень холодно, и я поплотнее запахнулась в плащ. Айлия лежала чуть подальше. Вскоре после того, как мать пошла спать, я услышала, что Айлия зашевелилась. Она вертела головой и что-то бормотала. Бормотание сменилось более отчётливым шёпотом, и я наклонила голову над ней, прислушиваясь. То, что я услышала, предупреждало об опасности.
— Запад… мимо злого леса… Через реку на юг… снова на запад… сад… затем на запад к холму мимо сухого дерева, более высокого, чем два других… На запад, в место, которое называют Зелёной Долиной.
Поделиться книгой: