Екклесиаст

Я ошалело уставился на откуда-то возникшую здесь девчонку, которую на полном серьёзе давно считал своей половинкой. Только она должна быть сейчас в другой стране и в другом измерении. Что же со мной происходит? Но у моей любимой должны быть две родинки на левом плече и ещё одна на спине, а у этой девицы ничего подобного не было!

Я поманил девушку пальцем и, когда она опустилась возле меня на колени, взял за плечи и резко развернул, чтобы взглянуть на спину. Родинки на спине, которую я называл Полнолунием, тоже не было! Вот уж действительно, подсунули какой-то гаремный обломок, да и сам я – ох, хорош! – купаюсь тут в девичьем малиннике. Похоже, в этом капище поселенцы крутые и вмиг с какой-нибудь ведьмой или вампиршей в постель закатают. Нет уж, хорошенького понемножку!

Только я единогласно пришел к такому внутреннему голосованию, как все лесбияночки, да и сам пир превратились в воспоминание, как будто бы не было никакого пира. Авантажная, не исчезнувшая никуда экскурсоводная хозяйка, томно улыбаясь, взяла меня за руку и завела в какую-то каморку по сравнению с остальными залами, похожую, скорее всего, на медицинский тюремный карцер.

Почему тюремный? Почему медицинский? Да потому что в белом безмебельном помещении со сферическими потолками и отсутствием углов прямо в центре красовался такой же безугольный прозрачный колпак. Он был выполнен, скорее всего, из стекла, хотя выдуть такой целиковый стакан мог только профессиональный стеклодувщик. Или несколько. Под ним, будто паук в банке, бегал маленький лысый человечек, одетый в строгую чёрную тройку, засунув большие пальцы обеих рук за рукавные обрезы жилетки. Под колпаком также громоздился вместительный письменный стол с тёмно-зелёной габардиновой поверхностью, на которой кроме стопки бумаги и чернильного прибора стояла большущая банка с… притопленной в ней человеческой головой.

Наформалиненная голова в банке казалась немного меньше, чем обычная человечья, хотя неизвестно, как человеческий орган будет вести себя в заспиртованном виде.

– Вы угадали, – весело хихикнула моя спутница, – это человеческая голова. Между прочим, тоже вашего соотечественника. Я подумала, что самое время нам заглянуть в Лепрозорий. Во-первых, вам интересно будет лично познакомиться с земляком, а во-вторых, вы уже вспоминали о нём. Видимо, он такого натворил в России, что ещё долго не забудется. Одно хорошо: мировая революция не успела разгореться на кизяке[32] из интеллигенции.

Я взглянул ещё раз. Точно, ошибки быть не могло! В формалине плавала голова последнего российского императора!.. Столько я повидал его портретов, фотографий, даже простых карандашных набросков, так что ошибиться просто не мог. А вокруг стола суетливо бегал… я уже отказывался верить своему зрению! Это был товарищ Ульянов-Бланк собственной персоной. Живой! То есть, живее всех живых!

– Но ведь он же, – попытался жестикулировать я, показывая рукой на север, где в центре Третьего Рима на Красной площади почивал его тотем, – он же в Москве!

– В мавзолее? – дама опять утробно рассмеялась. – Но ведь вы, миленький, сейчас тоже в церкви на лавочке сидите возле своего же гробика. Так кто же вы, покойничек? Назовите своё имя!

Веселье дамы было безгранично, но, к счастью, не бесконечно.

– Что ж делать с вами, ипохондриками? – снова засмеялась она. – Всё у вас плохо, плохо. Нет, чтобы порадоваться, приплясывая: а будет ещё хуже! а будет ещё хуже! Так нет, вам архиважно, чтобы кто-нибудь всенепременнейше пожалел. Вот и взяли мы его сюда. А то на небесах не нужен, в миру – тем более. Да и демоны инфернального мира от него отказываются, как ни странно. Куда ж ему, сердешному, меж небом и землёй?

Зато здесь он уже много советов надавал, как с вами, холерами, то есть холериками, управляться. Ни в одной стране столько советов не услышишь, как у вас. Действительно, страна Советов! А он, кстати, и Бенчика Ладена недавно подставил, и в сентябре нового тысячелетия американским террором руководил, когда самолёт в Нью-Йорке небоскреб пропорол. Ведь он же Ка![33] К тому же никакого терроризма в Нью-Йорке не было. Там рухнули три здания одновременно. Только все эти взрывы – тщательно разработанная ЦРУ провокация, чтоб, опираясь на борьбу с терроризмом, иметь возможность применять насилие над любым государством планеты.

К нашей беседе, то есть к монологу хозяйки давно прислушивался чёрный паучок под колпаком. Он счёл нужным оставить на время суетливую беготню по круглому кабинету, где квадратным был только письменный стол, и подкрался поближе. Но вдруг внезапно развернулся к нам лицом, привычно выкинул правую руку вперёд, указывая дорогу в светлое будущее, и соизволил подарить настоящее подколпачное изречение:

– Это не акт террора! Это война с терроризмом! Россия, – продолжал он, – эта сраная помойка нужна только как сарай для добычи природных ресурсов и размножения рабочих лошадок для мировой закулисы! Всенепременнейше необходимо уничтожить православие и тогда неминуемая дегенерация населения обеспечена! Возможность и умение умереть за идею – это архиважнейшее завоевание, без которого человечество не смогло бы существовать!

Затем товарищ Ильич достал из жилетного кармана луковицу карманных часов, посмотрел на циферблат, удовлетворённо кивнул, хлопнул крышкой и засеменил к ожидающему его письменному столу. Сделав несколько рукопашных пассов, он с вожделённым вниманием завис над банкой, уставившись на голову императора. Вскоре оттуда заструились пузырьки с живым огненно-белым пламенем, которому совсем не мешало банковское стекло. Огненные шарики струились вверх, к зениту, где попадали прямо в пасть склонившегося над банкой энергетического вампира.

– И это был наш вождь? – буркнул я и с отвращением сплюнул. – Теперь стало понятно, куда исчезла голова у казнённого императора. То-то её могильные археологи найти никак не могут.

– Народ достоин своего царя, – усмехнулась моя чичероне. – Недаром же товарищ Ильич-Бланк приказал заспиртовать голову российского императора, потому что он до сих пор над ней медитирует. И не безуспешно, как видишь. Нет на земле нации, которая не устраивала мистических мистерий с человеческими головами.

В Бразилии с давних времён коптили головы, уменьшая их при этом до размеров кулака, а русский царь Иоанн Грозный увенчал собор Василия Блаженного сорока головами турецких янычар в честь победы. Вот ваш Бог возрадовался! Ведь такое живописное монисто для него помазанник приготовил. Так что этот маленький выродок, уж поверь мне, живее всех живых.

Признаться, глядя на это, меня основательно замутило. Заметив моё состояние, Лия поспешила прекратить неординарный просмотр:

– Ладно, ладно. А то все стены мне облюешь. Пойдём-ка лучше на свадьбу.

– Куда? – выдавил я.

– На свадьбу, – повысила голос женщина. – Оглох, что ли? У нас сегодня состоится брачная церемония. Приехал раджа Орчхаа Лудхаура, и будет благословлять Салипрана с Тиласи. Они женятся. Это бракосочетание священно и все, находящиеся во дворце, должны присутствовать.

Моя охранительница – или охранница? – показала на длинный коридор, ведущий во внутренний двор. Мы вышли наружу, и солнце приветливо встретило нас праздничным сиянием. Свадьба всё-таки!

Посреди обширного двора возвышался буддийский храм с раскинувшимся перед ним ещё одним озером, по глади которого плавали лебеди. На берегу, в тени сикомор красовалась столешница чёрного мрамора на шести мощных деревянных ножках. Перед столешницей было разбросано множество пушистых ковров, как в обеденном зале, где мы были недавно. Центр каждого ковра занимал низкий столик с фруктами и кувшинами вина.

– Ага, – кивнул я. – Это зрительный зал, а на столешнице чёрного мрамора жених с невестой будут танцевать свадебный танец живота под звуки ветра в ветвях священных сикомор.

Моя собеседница тоже кивнула, видать подобное священнодействие или мистические танцы на алтаре для неё были не впервой. Но она решила всё-таки блеснуть знаниями перед незваным гостем, а заодно преподнести урок свадебного обряда.

– Когда бракосочетание происходит на берегу священной реки, то в процессии должны участвовать не меньше десяти слонов, двух тысяч верблюдов, четырёх тысяч лошадей и всё близживущее население. У нас праздник будет немного поскромнее, но будет. Да вон уже народ собирается.

От ворот, откуда я пришёл, послышался звук тамбуринов, противное мычание дудок и бряцание многочисленных погремушек. Оттуда приближалась процессия, возглавляемая двумя слонами. На шеях у гигантов восседали двое юношей в живописных праздничных одеждах.

– Это бачи[34] эмира бухарского, – шепнула хозяйка.

– Да? А что это такое? Воины что ли? – поинтересовался я.

В ответ Лия раскатисто захохотала, да так, что на неё принялись оглядываться слуги и служанки, заполнившие двор:

– Угу… во… воины… прям с войны… из-под… сражения…

Наконец, она кое-как успокоилась, вытерла прослезившиеся глаза, и шепнула также доверчиво:

– Эти мальчики – бачи из гарема султана.

На воинов юноши явно не походили. Губы у обоих сверкали кармином, а глаза – сурьмой. Театральный макияж был заметен издалека, и понятно, почему люди разрисовывают себя: либо по случаю войны, либо для священного обряда, либо для повального соблазна. Вообще-то Лия утверждает, будто мальчики из султанского гарема, а что там мужчинам делать, окромя как за толпой любимых и нелюбимых султаном баб следить? Значит, оба кастрированные, то есть евнухи. Чего ж ещё мужикам в гареме делать?

Меж тем процессия приближалась. За слонами величаво выступали с десяток верблюдов, а дальше гарцевали скаковые лошади вперемежку с резвыми пони. Если на скакунах восседали мужчины, то всех пони захватили властолюбивые женщины. Праздничная процессия приближалась и остановилась недалеко от входа в храмовину. На паперти их встречали брамины в оранжевых одеждах. Слоны помогли юношам слезть на землю.

Оба гаремных мальчика на какое-то время застыли не двигаясь. Один держал в руках глиняный горшок с кустистым растением, другой – огромный рог какого-то животного. Скорее всего, рог был просто выпилен из чёрного камня.

– Имя камня Салипран, а растения – Тиласи, – пояснила хозяйка.

– Свадьба камня с растением! – ахнул я.

Моя знакомая, как ни чём не бывало, кивнула и благоговейно уставилась на юношей, держащих в руках священного жениха и невесту. На крыльцо меж витых чёрных колонн храма вышел странный низкорослый старичок с лицом, изрубленным тысячью тысяч морщин, длинным посохом в руке, увенчанным миниатюрным человеческим черепом, в полотняной рубахе ниже колен белого цвета, таких же штанах и чалме.

Встретишь на улице, никогда не обратишь внимания. Старик идёт себе, ну и что? Здесь же он выглядел совсем по-иному. За спиной старца висела солидная ковровая торба, из которой вдруг ни с того, ни с сего высунулось с десяток змей. Они не очень-то шевелились, но наблюдали, однако, за пришедшими к храму людьми, будто взвешивали, как же поступить с пришлыми?

– У нас храм Кали, – пояснила хозяйка.

– Кто это? – попытался уточнить я. – И что от нас требуется?

Лия посмотрела на меня, как на окаянного безграмотного двоечника, но всё же в двух словах сочла возможным объяснить ситуацию:

– За пять или десять тысяч лет до Новой эры небесный огонь Агни очищал душу земли. Но жгучее могущественное дыхание Кали принесло людям из недр земли Желание и Смерть, чему можно, а, значит, должно поклоняться и по сей день.

Я, конечно, ничего не имел против чужой религии. Пусть поклоняются, кому хотят, но свадьба Салипрана и Тиласи в храме Желания и Смерти не предвещала ничего хорошего, то есть соединение камня с растением ни в коем случае не могло возродить положительной жизненной энергии. А отрицательной в этом мире и так предостаточно. Зачем же ещё порождать и раздаривать сгустки агрессии, жадности, злобы, зависти?

– А кто этот, со змеями вокруг головы, потомок Медузы Горгоны? – на всякий случай поинтересовался я.

– Это властитель гор Виндиа от Ланки до Гимавата и повелитель ракшасов великий Каланиели.[35]

Лия Хирсинг выглядела довольно величественно, произнося эту фразу. Но, видимо, туповатое выражение моей физиономии не принесло ей удовлетворения и она снисходительно добавила:

– Каланиели – великий царь змей и ужасных ночных демонов, так что лучше не смей высовываться, а то превратят тебя, безграмотного, в лесную жабу и кончишь в джунглях век свой.

Такая перспектива меня не очень-то устраивала, поэтому я последовал совету хозяйки и попытался не попасть на глаза великому повелителю злобных желаний и умиротворённой смерти.

Макияжные юноши всё так же стояли, ожидая приказаний. Брамины сделали им знак и вместе с новобрачными вошли в храм. Гости, прибывшие с ними, остались снаружи. Снова заиграла праздничная погремальная музыка. Мужчины собрались в кружок, размеренно поднимая и опуская ладони, повёрнутые от себя, а женщины принялись, пританцовывая распевать, или же наоборот, но это всё явно входило в свадебную процессию, то есть совершалась праздничная мистерия. Вскоре двое юношей, внёсших в храм новобрачных Салипрана и Тиласи, появились на паперти, держась за руки.

– А где жених с невестой? – удивился я.

– Они останутся в храме на сорок дней, и будут дарить чудеса пришедшим к ним с особыми любовными просьбами, – покровительственно пояснила хозяйка. – Двое этих юношей после бракосочетания станут браминами.

– Вот как?! – мне стала действительно любопытна эта церемония, поскольку такого никогда и нигде я раньше не видывал. – Послушайте, может быть, здешний храм никакое не буддийское урочище, а самый настоящий некрополь необузданной любви?

Хозяйка прыснула в кулак, но ничего не ответила на моё предположение. А свадьба меж тем продолжалась и не думала затихать. Парочка упомянутых юношей, уже одетых в такие же оранжевые одежды, как и служители храма, подошла к ждущему их чёрному столу, недалеко от которого уже примостились мы с моей знакомой, попивая вино, усердно заедая его виноградом и персиками.

Гости тоже постарались разлечься и разложиться на коврах, потому как двое молодых устроили вокруг своего стола красивый ритуальный танец. Что говорить, танцевали юноши отменно. Может быть, их специально обучали за годы жизни, проведённые в гареме султана, но танец получился красивый.

– И они станут браминами?

– Уже стали, – удовлетворённо подтвердила Лия.

– Так у вас все священники такие же, как эти молодые люди? – попытался спросить я как можно ядовитее. – Оказывается истина в сужении Богу приходит к человеку только в гениталиях. На иное никакая особь больше не способна. Значит, достигнуть высшего сознания можно только с помощью религии Бон По и прошедших сексуальное посвящение монахов?

– Конечно нет, скажешь тоже! – пожала женщина плечами. – Такой высокой истинной святости достигают немногие и то, посвятив молению всю свою сознательную жизнь. А этим двоим – всё сразу. Счастливые!

– Вы это серьёзно?

– Более чем, – хозяйка откровенно удивилась моему вопросу. – Такой подарок бывает только раз в жизни, и мы должны радоваться за юношей, получивших благодать божью!

Случится же такое! Оказывается у многих религий множество совсем неизвестных мистических ритуалов. Интересно, а новоявленным браминам будет дарована энергия мистической силы? Ведь не каждый этого достигает, а только «немногие и то, посвятив молению всю свою сознательную жизнь». Но, как стало известно, некоторые достигают лавровых венков совсем даже оригинально. Или орагинально? А, не всё ли равно.

– Хиес! Аттес![36] – раздались крики из гостевого ряда, будто вакханки из какой-нибудь элевсинской мистерии в поисках сакраментальной истины решили напомнить о себе.

Крики подстегнули юношей и они, пародируя женский танец живота, принялись срывать друг с друга новенькие, но уже порядком надоевшие им оранжевые монашеские одежды. Вскоре перед гостями слились в ритуальном танце настоящие бачи эмирского бухара, то есть эмира бухарского, с нарумяненными личиками, подведёнными глазами, удлинёнными ресницами, напомаженными завитыми волосами, уложенными под тонкую сеточку. Из одежды на телах юношей остались только набедренные повязки.

Мальчики, ничуть не обращая внимания на присутствующих, продолжали картинно ласкать друг друга. Один улёгся спиной на широкий, приготовленный для них стол, второй принялся пристраиваться сверху валетом. Причём, оба продолжали демонстрировать умелые сексуальные ласки так, что вызвали опять восторг зрителей.

– Тьфу ты, – сплюнул я. – Они что, исполняют танец мистического совокупления? Нашли себе жизненно важный стимул.

– Разве у вас в стране такого нет, сагиб? – откровенно удивился индус, слуга Лии, неприметно присоединившийся к нам.

– Сколько хочешь! Рупь – ведро на каждом углу! Кама-с-утра или Волга-с-вечера! – мне явно разонравились танцы сексуальных мальчиков. – Только у нас стараются не афишировать интимные отношения. Более того, во всём мире появилось общенародное и вполне официальное признание сексуальных меньшинств, даже финансовые фонды создаются, а в нашей инертной и ретроградной России такие мальчики до сих пор носят звание заслуженных народных педерастов, то есть полный абзац!

– Я побывала как-то у вас в стране, – Лия решила поделиться своими драгоценными воспоминаниями. – Так вот, в российской столице нигде не найдёшь даже дешёвого публичного дома, не говоря уже о каких-то там клубах сексуальных меньшинств. Как же им развиваться, если всё просто запрещено государством?

– Нет, Лия, вы не правы, – улыбнулся я. – Официальных публичных домов, правда, нет до сих пор, но девочек из «Золотой роты», обслуживающих исключительно иностранцев, уже никто не трогает. И даже мальчики для иностранок есть. Россия превращается в такую страну, где за определённую сумму ты сможешь трахнуть любого чиновника, если захочешь, но получить от него необходимый документ – остаётся мечтой идиота. Это при Советской власти у нас секс числился в запрещённых величинах, а сейчас… даже в тюрьмах исчезли преступники, несущие кару за изнасилование, а вот голюбезных голубцов-геев, то бишь тех же педерастов, ставят в пример ворам, бандитам и различным отморозкам, мол, «На свободу – с чистой совестью и рабочей задницей!».

Неудивительно, что у нас стали модными однополые браки, значит, на московских лужках совсем не консервативное стадо баранов пасётся, а самых настоящих новых русских, не в меру шерстяных!

Лучше объясните, программа здешней свадьбы только в этом и состоит, чтобы любоваться публичным сексом или ожидается что-нибудь на сладкое?

– Если тебя уже секс не интересует, – саркастически хмыкнула хозяйка, – то не мешает посетить наш храм, то есть некрополь любви, если не боишься. Вот там действительно что-то увидишь, а мой слуга проводит, так как в любом храме надо вести себя благочинно.

– Сагиб! – попытался остановить меня индус. – Сагиб! Туда сейчас нельзя! Иначе мы можем лишиться жизни!

– Именно здесь это и происходит, любезный, прямо здесь – фыркнул я. – Мне немножечко приходится разбираться в психологии окружающих людей, работа такая. И могу с уверенностью судить, то есть рассуждать о происходящем. Могу? Так вот, слушай мои соображения, – свадебное представление продолжалось, но мы с индусом уже шали в сторону храма. – Значит так. Ни в какой религии не запрещается входить в храм, тем более твоя хозяйка сама предложила полюбопытствовать, что там происходит. Далее, кто это в храме будет мешать нам, то есть лишать жизни? Надеюсь, в этом капище не практикуется человеческое жертвоприношение? Это, любезный, совсем дурные мысли, их надо гнать из пустой головы, пока не поздно.

– Я совсем не против, сагиб, – залебезил слуга. – Только что мы одни в храме будем делать? Туда даже дверь сейчас закрыта.

– Каждый человек обязан в жизни совершить хотя бы один поступок, открыть хотя бы одну дверь. Я прав? – наставничество так и пёрло из меня. – Конечно, открыв дверь, человек не всегда способен её снова закрыть, но это уже другой вопрос. Согласись, ежели мы прямо сейчас не войдём в храм, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Жгучее желание, захватывающее сердце и разум, накатило на меня шипящей пенной волной неведомого моря. Казалось, что только в храме можно прикоснуться к истине, ради которой Сен-Жермен меня сюда отправил.

– Сагиб всегда прав! Ещё как прав! – подал голос слуга. – Дверь не заперта, прямо специально для нас.

И, закрепляя за собой право совершить Поступок, в котором я только что пытался убедить слугу, мы неспешно, как здесь и положено, двигались к буддийскому пантеону любви. Индус на какое-то время приостановился, поочерёдно поглядывая на танцующих для гостей бачей и на мою спину, потому что я не желал останавливаться.

Он, как буриданов осёл, оказался меж двумя стогами сена, умирая с голоду. Потом всё же кинулся догонять меня уже поднявшегося на ступенчатое крыльцо храма, потому как хозяйка наказала сопровождать гостя и не оставлять его одного. Видимо, здесь строго-настрого запрещалось отставлять чужих без присмотра. Ведь мне втемяшилось в пустую голову, что необходимо срочно отправиться в жилище Варуна, бога бесконечного, лучезарного неба. Значит, индус должен последовать за сагибом, должен, как воинствующий Индра, охранять меня в небесной обители Вивасват.

Я тем временем поднатужился, пытаясь в одиночку открыть огромную массивную створку, но пока ничего не получалось. Дверь оказалась слишком тяжёлая.

– Позвольте, сагиб, – пришёл на помощь индус.

Вместе нам удалось приоткрыть бронзовую входную дверь, как и положено, выкрашенную праздничной киноварью. Обитель встретила нас скорбным загробным молчанием, потому как не следует нарушать свадебный процесс между женихом и невестой.

О, как необычайно выглядел храм! Стены его поддерживались рядами витых колонн, уносившихся прямо ввысь, в открытое небо, на котором, несмотря на дневное солнце можно было разглядеть тысячи мерцающих звёзд. Казалось, освещённое солнечными лучами небо куда-то испарилось, обнажая прячущийся за ним холодный Космос.

Посреди храма покрытый охрой стоял жертвенник, а прямо за ним – алтарь, окрашенный киноварью. Вот на нём-то и приютились жених с невестой. Турий рог тянулся завитушкой к звёздному дневному небу, а Тиласи обвилась вокруг избранника. Пред молодожёнами стояла чаша с водой, где плавали лепестки растения.

– Видите эту чашу на алтаре, сагиб? – спросил шёпотом индус.

– Ну и что? – тоже шёпотом произнёс я.

– Это чаша Жизни и Любви. Настоящей. Кто-то из живых должен поднести к ней факел, который горит возле жертвенника.

– Но ведь мы с тобой не брамины, – возразил я.

– Мне нельзя, – согласился индус, – а вы, сагиб, тот мужчина, кто первым вошёл в храм. Если тот, кто вошёл первым не зажжёт чашу, то божественная молния Матарисва сожжёт нас и всех, присутствующих на свадьбе.

– Так уж и сожжёт, – хмыкнул я, но факел всё же взял.

Потом обошёл жертвенник, приблизился к алтарю и поднёс факел к чаше. Признаться, я думал, что вода потушит факел, как бы ярко не полыхал огонь. Однако всё получилось совсем наоборот. Чаша вспыхнула пламенем онгона, будто там была налита не вода, а бензин или спирт.

– Это Сома – кровь Тиласи, – пояснил индус. – Теперь возьми чашу, сделай глоток. Мистерия должна состояться!

– Да ты что! Пить из горящей чаши! Я же обожгу лицо! – попытался отбрыкаться я от участия в свадебной мистерии.

– Пей! – в руке индуса заблестел откуда-то вытащенный нож с широким фигурным лезвием.

– Ты спрячь это, – я кивнул в сторону ножа. – А то придётся тебя, красивый, в чаше Жизни и Любви утопить, даже Матарисва твоя не поможет.

Индус послушно спрятал нож в рукав, но я смотрел на навязанного мне гида уже с некоторым опасением.