Екклесиаст

– Надо испить, – делано вздохнул я. – Может, это у вас великоиндусское причастие в мистериях. Но ничего, живы будем – не помрём, то есть Бог не выдаст – свинья не съест.

Индус выжидательно смотрел на меня, не собираясь удаляться, а тем более, обделять своим вниманием. А, может, им и нужен был проходящий человек, которым можно пожертвовать? Значит, я подходил на эту роль как нельзя лучше – неизвестно кто, неизвестно откуда, которого никто никогда искать не станет.

– Вот ещё, не было печали, – проворчал я, только деваться уже было некуда. Ведь индус сам предупреждал, что нельзя в храм заходить. Особенно сейчас. Точно говориться: незваный гость – хуже татарина, хотя индусы и сами не уступят татарам в тантрическом гостеприимстве. Но ежели сам нарушил запрет, самому и отвечать придётся, то есть пить. Может быть, небось, всё обойдётся… то есть, авось? Ведь когда-то гусары хлестали чарами горящий пунш. Почему бы не попробовать? Может и пронесёт? Может, пронесёт…

С этим бравым гусарским подбадриванием себя самого, я взял обеими руками чашу, оказавшуюся холодной, будто пламя полыхало на кусочках льда, картинно выдохнул, сделал глоток и передал чашу индусу. Тот тоже отпил, даже икнул с непривычки, но ничего не произошло. Пламя не опалило лица. Наоборот, напиток был приятен на вкус и, может быть, я не отказался бы сделать ещё один маленький глоток.

Только поставив чашу на место, мы оба вдруг увидели многорукую богиню Кали, выходящую к нам с двумя коронами и пышными цветами в руках. Деревянная походка богини оставляла желать лучшего, к тому же все шесть рук у неё были выструганы из красного дерева, но царские венцы она несла осторожно, боясь уронить. Смуглое тело богини, выструганное из чёрного дерева, соблазнительно блестело блеском живой кожи – так и хотелось потрогать. Но наибольшее впечатление, во всяком случае, на меня, производил рыжий хохолок, торчащий внизу живота. Будто маленькая белочка нырнула в дупло, вот только хвостик остался торчать наружу и заманивал своей пушистостью окружающих. Интересно, а из какого дерева выструган этот беличий хвостик?

Подойдя к нам, статуя проскрипела на не очень разборчивом санскрите: «Я была дикой друидессой; через тебя я стала светлой супругой и зовусь теперь Сита. Я – женщина, возвеличенная тобою. Вот награда. Возьми эту корону из моей руки, надень на голову и царствуй всем миром».[37]

– Но ведь здесь две короны, – немного растерялся я. – У вас в Египте или в Индии наступает эпоха нового русского двоевластия?

– Второй венец для королевы, – влез с пояснениями индус. – Либо венчание на царство получит богиня Кали, либо та, что спит на жертвеннике.

Услыша такое, я резко обернулся. И точно: на охряном камне треугольной формы лежала обнажённая девушка, как будто уже приготовленная к великому пожертвованию. Да и жертвенник, на котором её разложили, был похож на треугольный алтарь из храма Сен-Жермена. Девушка лежала с закрытыми глазами, но грудь вздымалась ровно, как будто в радостном сказочном сне. Она действительно спала и, скорее всего, во сне видела всё происходящее. Мне оставалось соображать – как же я сразу её не заметил? Ведь лежащая на жертвеннике была моей любимой, моей ненаглядной, моей единственной, только не в этом мире! А, может, это та самая, которая танцевала в зале во время неофициального обеда?

Я для верности встряхнул головой. Вот те раз, мужику придётся выбирать меж двумя бабами, то есть богинями, среди которых одна ещё живая и не умеющая царствовать, но уже завладевшая моим сердцем в другом измерении; другая уже деревянная, владеющая всеми секретами человечьего стада, умеющая приносить жертвы и самой становиться жертвенным счастьем для выбравшего её!

Собственно, я сам давно выбор уже сделал, только не убьёт ли мою Ксюшу свирепая деревяшка по-настоящему? Интересно, сможет ли деревянная богиня Кали стать хоть кому-нибудь любимой любящей и нежной женой? Или всех живых мужиков ожидает создание оригинальной «шведской семейки», где деревянная царица создаст свой полиандрический[38] гарем? Возможно, от этой богини расползлись по-миру образцы вагинь и резиновых баб по секс-шопам.

Откуда-то сверху раздался шелест крыльев. Ничего себе, свадебные ангелы слетаются! Но из ожидаемых ангелов был только один, и тот спускался не на крыльях, а на пронизавших пространство цветных светящихся кольцах, создающих этакий прозрачный колодезный сруб.

Человек, ели это был человек, внутри закольцованного пространства продолжал левитировать над землёй и не шевелился. Вероятно, небожителю грех ходить по грешной земле, это не для них и ниже правил поднебесной жизни. Но внешне зависший в воздухе ангел выглядел совсем по-земному. Он был закутан в тогу римского сенатора, даже с положенным коричневым кантом по краю светской одежды. Собственно, на небе тоже может существовать какой ни на есть сенат, и ангелу пришлось срочно прибыть на место происшествия, чтобы сообщить ангельский вердикт, который он исторг из своих божественных уст:

«Если кто-нибудь из вас наденет корону на голову, божественный разум покинет его; он больше не увидит меня. Если кто-нибудь из вас заключит эту женщину в свои объятья, то грядущее счастье убьёт её. Но если любой из вас откажется от обладания богиней или земной женщиной, то они останутся счастливыми и свободными на земле. И невидимый дух будет управлять этими женщинами. Человек должен сделать свой выбор».[39]

Корона выглядела аппетитно, переливаясь мильонами драгоценных рубинов, яхонтов, смарагдов и сапфиров. Что говорить, зрелище было необычайное, и лукавый червячок свербит мозг у обоих мужчин тем, что корона действительно заработана – ведь мы оба испили от чаши! Нам можно даже хотя бы примерить венец для начала одному, потом другому. Но моё искушение испортил вмешавшийся не ко времени индус.

– Возьми корону, сагиб, – канючил он. – Ты должен! Ты таким будешь красивым королём! Мы давно уже ждём короля.

Вот это номер! Ежели надеть корону, то автоматически превратишься в индусского короля! Значит, назад пути нет: «оставайся, мальчик, с нами. Будешь нашим королём…». А им нужен далеко не один король, им нужны несколько для полиандрического гарема! Что ж, оставаться здесь и протирать штаны на троне вместе вот с этой статуей, ожидая к тому же очередных свадебных гульбищ и очередных конкурентов на занимание вакантного места? Пусть ангел грозит мне какими-то там расправами, но этот путь не для меня!

Тут сумбурные мысли, винегретом роящиеся в моей бедной пустой голове, испарились неведомо куда, стоило только взглянуть внимательно в неживое лицо невесты, то есть, кандидатки в жёны. На нём красовалась великолепная деревянная маска. Такие обычно одевают шаманы во время ламаистских мистерий, когда поклоняются одному только Ариману.[40]

Я тут же перевёл взгляд на женщину, оставшейся лежать посреди треугольного жертвенника. У той ничего похожего на ритуальную маску пока не было видно. Но маска на лице богини Кали ожила, то есть ожили змеи, сначала казавшиеся деревянными и окружающими маску виде причёски а-ля-Горгона. Змеи принялись извиваться вокруг головы неповоротливой женщины, пытаясь шипеньем внушить страх и ужас всем новым женихам, то есть мне и стоявшему рядом индусу.

Из пастей у них заструился яд, каплями падая на мозаику пола, разрисованного живописными рисунками Тетраскеле.[41] Капли тут же превращались в маленькие маски, очень похожие на настоящую, надетую на лицо Кали. Индус, мой охранник, тут же кинулся подбирать копии маски.

– Что ты делаешь? – решил поинтересоваться я, ибо мне почему-то показалось усердие индуса вовсе неуместным.

– А как же! – захлёбываясь от возбуждения ответил тот. – Скоро сорок сороков торговых караванов разъедутся от нас по разным странам. Надо же всем странам по маске послать, а то люди отучатся от послушания и покорности богине Жизни, Смерти и Любви.

– Слушай, ты, индус, нас русских твои Кали, Вишны, Кришны и прочая дребедень не очень-то интересует, – взъерепенился я. – Мне ни в коем случае не надо соглашаться ни на какие женитьбы. А то развели тут дом свиданий!

Индус в этот раз ничего не ответил, но его прищуренный взгляд опять не предвещал ничего хорошего.

– Уж ежели на то пошло, то на жертвеннике вторая претендентка в жёны имеется, или демократия у вас не в чести? – поддел я индуса.

Тот бросил быстрый взгляд на вторую претендентку и на миг стушевался. А Ксюша так вошла в роль спящей красавицы, что не желала просыпаться. Может, оно и к лучшему. Во всяком случае, никогда не поймёт, что чуть в королевы не загремела.

Нет уж, деревянная хозяйка в этом царстве не очень-то симпатичная, даже с монгольским выражением глаз. Обойдётся без гаремных королей и королев на побегушках. Тут только Кали поняла, что подчистую разоблачена. Сразу же пространство в храме сжалось, опять покрылось густыми вспышками фейерверков, но никакой физической боли я не чувствовал. Во всяком случае, пока.

Просто отовсюду навалилась пульсирующая темнота, пронзённая во всех направлениях монотонным стуком колёс по рельсовой стали. Нет, это был не благодатный колокольный набат, звуки которого могут вылечить душу страждущего. Это было то самое щемящее и лязгающее бесконечное железо, звук которого выворачивал наизнанку всю человеческую сущность, вызывал вечную зубную боль, путал мысли, давил и перемалывал оставшиеся крохи сознания в мелкую придорожную пыль. Сильнее этой издёвки было разве что скрип железа по стеклу. Но опять же – железа!

Я чувствовал себя, словно птица, выпущенная в свободный полёт, только в каком-то безвоздушном пространстве. Как ни махай крыльями, а темнота не исчезает и не ощущается ничего вокруг, нет даже лёгкого движения воздуха или дыхания ветра. Здесь нельзя было угадать, куда ночной поезд несётся, откуда, в каких веках и измерениях делает остановки – неизвестно. Моё физическое тело ещё никуда не исчезло, не испарилось, а пульсация темноты – это пока единственное проявление жизни в мёртвой зоне мёртвого пространства. Любопытно, что вместе с исчезновением чувства пространства исчезло и чувство времени. На возвращение потоков времени оставалась единственная надежда – моё физическое тело пока никуда не исчезло! Вот тут самое время подумать: что же в человеческом мире первично, что оставляет не умирающую надежду – физическое материальное тело или же идеологическое сознание?

Всё-таки, если конца не ожидается, значит, что-то обязательно будет ещё. Может, придётся ждать, когда кончится похмельный синдром испитой из чаши Тиласиновой крови? Оставалось верить, что всё проходит, всё течёт, всё изменяется – пройдёт и это. От соломоновой мудрости тоже никуда не денешься. Наконец тьма принялась принимать окраску сумеречного тумана и реально проявляющихся как изображение на фотографии предметов, имеющих материальную твёрдость.

Пора реально сматываться отсюда, поскольку зависшее состояние между завтра и вчера не сулило ничего хорошего. Но в этот раз господин граф не сказал никакого пароля для возвращения. Что же делать? Может, снова попробовать прочитать Иисусову молитву? Я закрыл глаза и вспомнил, вернее, попытался вспомнить нашу мистическую мегалитическую молельню.

Глава 5

Тут же энергетическая петля захлестнула мои ноги, и через секунду я оказался распростёртым на полу перед треугольным алтарём. Покряхтывая, цепляясь за выпуклую грань мраморного жертвенника, я поднялся. По ту сторону, ухмыляясь, как ни в чём не бывало, стоял Сен-Жермен.

– Возвращать из бывшего небытия можно, только зачем же мордой лица – и об пол! – по привычке проворчал я, сознательно избегая этикетных словоизлияний, поскольку граф чем дальше, тем больше показывал себя с не лучшей стороны. А это оставляло в душе кислый привкус досады.

– «Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори перед Ангелом Божьим: „это – ошибка!“. Для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твоё и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве совпадений, как и во множестве слов, много суеты; но ты бойся Бога».

– Екклесиаст? – догадался я.

– Ага. И ему точно надлежит стать твоим душеприказчиком, мой юный друг, – любезно сообщил Сен-Жермен.

– Что ж так сразу? Я ещё никакого согласия не давал, даже не предполагал превращаться в Троемудрого Проповедника.

– Иногда, любезный, человеческого согласия не надобно, – возразил граф. – Так было, так будет во все века. Ведь известна народная пословица: «Сапожник без сапог». Откуда это? Просто из разрушительной силы искусства. А чтобы зазря не погибнуть, то есть не остаться без сапог, без мысли и без времени, придётся принять бессмертие.

– Весь вопрос – нужно ли оно? – продолжал сопротивляться я. – И, если нужно, то кому персонально?

– Вам? Вам, конечно же, не нужно, мой юный друг, – продолжил Сен-Жермен. – Даже незачем. Зачем вам, человеку творческому, то есть творцу, какое-то там дурацкое бессмертие?! Лишняя головная боль или же наказание грешной души неизвестно за что, но без возможности покаяться! А вот для той причины, ради которой вы в этот необычный для вас мир мир пожаловали, очень и очень необходимо. Любой из вашего родословного клана от этого не уклоняется, Божий крест тащит. Смекаешь? Впрочем, что это я вас уговариваю. Вам решать. Ваш выбор.

– Вот именно, – чуть не замурлыкал я, довольный хотя бы тем, что ни под чью дудочку выплясывать не придётся. – Я ещё никому не давал согласия! А ваша словесная эклектика наводит на мысль, что в своих сомнениях, может быть, я не совсем прав, но не далёк от истины.

– О да, о да, о да, – ухмыльнулся граф. – А что скажете о предоставленных вам безвозмездных путешествиях по удивительным странам, временам и континентам? Небось, всё в диковинку?

– О да, о да, о да, – передразнил я собеседника. – Особенно понравилась вдова Алистера Кроули. Она, конечно, не Венера, но что-то венерическое в ней точно угадывается. Ещё чуть-чуть, и она прекрасно справится с новой мировой революцией, но только сексуальной или же, на худой конец, эротической. А ещё бесподобен вождь всех вожделенных вождей – Ильич I.

– Были и другие?

– Конечно. В России за всю её коммунистическую историю набралось много Ильичей, – доверительно сообщил я. – Например, за Ильичём I – Лениным-Бланком следует вплотную Ильич II – Брежнев и приставший к ним Ильич III, то есть председательствующий демократ Травкин.

– Надо же, сколько их! – удивился граф. – и все угробили жизнь на управление государством? Но вас-то, скорее всего, предмет медитации Ульянова-Бланка на черепе мертвеца поразил, а?

– Поразил, – не стал запираться я.

– Обратили внимание на занимательные речи этого субъекта под колпаком?

– Не всегда получается, но стараюсь услышать, что мне говорят, – кивнул я. – Ведь у каждого человека одна исключительно важная жизненная проблема – найти свободные уши. Вот и этот, поимевший не только нашу страну, а ещё несколько народностей планеты, купил всё это за лапшу, развешенную по свободным ушам.

– Очень хорошо, – улыбнулся граф. – Грубо, вульгарно, но звучит хорошо! Значит, небезынтересно будет вам поразмыслить, что возможность и умение умереть – это воистину судьбоносное заболевание, без которого человечество не смогло бы существовать, потому что жертва всегда равна Богу. Для людей никогда не имело значения установление предела жизни, просто будущая смерть всегда была условием жизни. Вот почему издревле присутствовало благоговение к смерти, неразрывно связанной с Богом. Именно это получил после физического ухода из вашего мира наш любопытный экземпляр. Надо сказать, сейчас ему под колпаком довольно уютно. Тем более, он ещё имеет возможность иногда влиять на внешний уже давно покинутый мир.

Только много позже, примерно в конце социалистического материализма в человеческом сознании возникло понятие – «любая мать, родив дитя, его же к смерти обрекает». Воистину, какофония звуков по сравнению с уважением к человеку, заслужившему право смерти. Да, да. Право смерти ещё и заслужить надобно, иначе человек становится просто воришкой. А подлость и крысятничество нигде в почёте не бывает: ни у Творца, ни у сотворённых Им разрушителей.

– Для чего же Он их сотворил? – полюбопытничал я. – Ведь земной творец всегда отвечает за дело рук своих. А как же небесный? Неужели Вседержитель не знал, что из глины получится образец не самого лучшего животного, не желающего научиться дружить с природой, не говоря уже о притче во языцех – об управлении миром!

– Для того, чтобы такие, как вы, нос не в своё дело не совали, – заносчиво ответил граф. – Ведь не самому же Всевышнему разрушителем быть. Каждому кресту нужен свой Сын Человеческий, каждому знамени на осине – свой Иуда. Смекаешь?

– Не очень.

– Не тот заслуживает внимания и уважения, кто упал или кого распяли, – продолжил граф. – А тот, кто перешагнул через это. Не важно как, но перешагнул. Вспомни, сколько было подражаний Христову распятию. Назовёшь ли мне имя хоть одного распятого? Эти люди пошли на распятие ради Сатаны. Просто диву даёшься, как люди иногда пытаются собезьянничать и только ради того, чтобы урвать кусочек человеческой славы с Креста Господня!

Я помню, когда мать говорила Ахиллесу: «Оставшись в Лаврисе, ты обретёшь мир, возьмёшь в жёны юную деву, она подарит тебе детей, и у них тоже появятся дети. И они будут любить тебя, а после кончины будут оплакивать. Но не станет твоих детей, и их дети уйдут. И твоё имя забудут. Отправившись в Трою, ты обретёшь славу. Тысячу лет люди будут слагать легенды о твоих подвигах. Твоё имя останется в веках. Но, отправившись в Трою, ты не вернёшься, ибо славу твою держит за руку твоя погибель. Ты уйдёшь навсегда».

Вспомни хотя бы консула Деция, когда он произнёс своё «Девоцио», надев пурпурную тогу и наступив обеими ногами на копьё: «Я обещаю теням принести в жертву не только врагов, но души их и свою собственную, если победа будет за Римом!» Он скинул доспехи, оделся в жреческие одежды и кинулся на врага.

Римляне одержали оглушительную победу, но Деция нашли изрубленным на куски.

Да что говорить. Помню Ослябя и Пересвет отправились на битву без кольчуг, только в одних подрясниках. Однако Пересвет взял на копьё Челюбея, закованного в броню! По делам и воздаяние: ради духовной славы ты живёшь, либо ради физиологической. Только одна исполать остаётся в людской памяти навсегда, другая – на дне кубка и выпивается, как истина в вине.

Есть с чем сравнить ваш вопль нынешний, мол, не дал ещё никому согласия на проповедничество? – Сен-Жермен снова в упор взглянул мне в глаза. – Никто из вас, любезный, его вытягивать не будет, никому не надо. Каждый сам свой путь выбирает. Вам предложено стать Екклесиастом. Но никто вместо вас проблемы решать не будет. Ваш выбор.

– Прям сейчас?

– Вовсе нет, – поднял руку граф. – Можете вообще всю оставшуюся жизнь провести как буриданов осёл и погибнуть от голода меж двумя аппетитными стогами сена. Но вам небезынтересно будет, коли увидите, как является будущее и поймёте, что каждый человек, если он человек, всегда стоит перед выбором. И вся мегалитическая сила приходит к нему только после окончательного решения.

Надо сказать, на этот раз граф сознательно поранил мою душу откровенными рассуждениями. Надо было вылезать из подкравшегося откуда-то смущения. Я попытался нацепить умную маску проблемного понимания, чтобы Сен-Жермен не догадался, что достал-таки меня своими речами.

Вдруг мой мудрый собеседник куда-то исчез, просто растворился в воздухе, видимо, расстался на этот раз со мной по-английски, чтобы дать время подумать. Ведь этот мир так прост и сложен, что никогда ещё ни одному человеку не удавалось решить сразу, что бы то ни было. Даже Александр Великий, разрубив Гордиев узел, ничего этим не решил. А решение приходит к любому и каждому лишь после того, как поймёшь причину случившегося. Тогда сразу найдёшь выход и, возможно, не один.

Кстати, о выходе, то есть входе. Французский граф исчез по-английски, а чёрная дверь так и осталась неизведанной. С лёгким сердцем я подошёл, взялся за ручку и без усилий открыл. За дверью была темнота, но я шагнул туда опять же без боязни. Ведь каждый человек должен хотя бы раз в жизни открыть какую-то дверь! Вокруг не было ничего, просто пространство. Наверное, везде должна проявляться сила терпения.

Я снова размечтался, позабыв даже оглядеться, в какие места отправил меня наставник сегодня, то есть в этот раз я отправился сам без его отеческих наставлений. Свежий упругий воздух нёсся мне навстречу, будто горная лавина или мутный сель. Но это было даже в какой-то степени приятно, потому что здесь чувствовалась жизнь, пространство и потоки времени не давали засыпать сознанию.

Надвигались тёплые сумерки, и лететь было легко. Лететь?! Я покосился на своё тело. Ничего не было, ни рук, ни ног! Просто караул! Нет, что-то всё-таки было. Вместо рук по бокам у меня вовсю работали кожаные крылья, как у птеродактиля или летучей мыши. Мыши?! Точно! Граф с помощью каких-то мистических манипуляций превратил меня в летучую мышь и отправил за тридевять земель на летучую прогулку. Но мышью-то зачем? Летай – не хочу! Видимо, с моим антифизическим телом обращаться можно как заблагорассудится. Вообще-то ничего, если ожидает не театральная, а вполне даже историческая либо истина, либо бессмыслица.

Утешив себя насколько возможно, я попытался оглядеться. Справа внизу раскинулся какой-то город, слева – морская гладь, впереди – горы. Город в подножии гор и у моря был, скорее всего, южный, потому что вдалеке за горами начиналась пустыня. Не то, чтобы бархан на бархане, как в Каракумах, а так, каменистое плоскогорье без какой бы то ни было растительности, не считая придорожного осота.

Только внизу, вдоль мраморного побережья и до подножия гор раскинулись сады вперемежку с виноградниками. Во всяком случае, с голоду не подохну. А разве летучие мыши едят виноград? Да что это я наконец-то в конец! Меня не для угощения сюда забросили!

Осмотревшись снова, я решил совершить улётный променад в чёрных безлюдных скалах. Не знаю почему, мне захотелось там полетать, но захотелось. Взмыв над виноградниками, я помчался к скалам: на них посмотреть – себя показать. Но скоро полёты в пустынных скалистых ущельях немного прискучили, скорее всего, от чисто человеческой лени.

Вместо полётов захотелось поваляться на любимой тахте. Пусть не у телевизора, но всё-таки поваляться. И как приглашение к заболеванию хроническим лодыризмом в промелькнувшей мимо скале обозначился не очень просторный, но настоящий вход в пещеру. Внизу пешеходная тропинка вилась между кунжутом и виноградником, потом круто поднималась в гору к тому месту, где кружил я и где находился неприметный с виду вход в пещеру, обрамлённый вырезанными в скале дорическими колоннами. Много позже примерно такие же были вырублены в Иосафатской долине в Убежище Апостолов.

Я поспешил юркнуть в пещерную черноту, не задев ни одной стены, и оказался в настоящей горной пещере. Вообще-то про горную пещеру довольно громко сказано. Она была крохотной. Скорее не пещера, а грот, частично висевший над пропастью.

В сторону моря в скалистом сланце было прорублено отверстие. Между морем и скалой виднелось ущелье, где приютилось множество виноградников и кунжута. Среди них затерялась тропинка, невидимая из кельи, над которой я недавно кружил. Но тропинка была протоптана именно сюда. Значит, люди здесь всё-таки появляются.

Вообще-то в пещерных гротах, коридорах и подземных пространствах случаются порой вещи удивительные и очень странные. Весь Китай, а за ним и другие страны, в конце двадцатого века ломали голову над тем, как ребёнок из девятого века новой эры попал в двадцатый?

Год над мальчиком изгалялись всякие там учёные. Ребёнок, ко всеобщему изумлению, ни на каком языке, кроме древнекитайского разговаривать не мог, даже одежда на нём была та ещё, какую носили только в девятом веке. Через год ребёнок пропал, как и появился, посетив какую-то пещеру. За ним, к сожалению, не успели проследить, но один из учёных догадался взглянуть в летописные манускрипты.

Оказалось, что у одного китайского императора пропадал маленький сын и вернулся к отцу после года отсутствия! Правда, китайским законникам пришлось казнить ребёнка, потому как он в царстве злых духов катался на железных самодвижущихся телегах и летал на таких же железных мухах, а это в древнем Китае каралось смертью. Может, Сен-Жермен отправил меня в такую же временную петлю, захлестнувшую эту пещеру? Только зачем тогда в мышином облике? Неужели я, как обыкновенный человек, выгляжу плохо или могу напугать кого-нибудь своим очень уж человеческим видом?

Покружившись немного по пещерному пространству, мне удалось зацепиться задними лапками за каменистый выступ свода. Зависнуть вниз головой было, по меньшей мере, необычно, только вдруг я заметил, что кроме меня в пещере имеется ещё один насельник. Вернее, хозяином здесь был этот человек, а я – только незваным гостем. Но, поскольку мне удалось проникнуть в келью отшельника незамеченным, то посмотреть на его жизнь и на этот мир его глазами, понять отшельническое мировосприятие – это был настоящий подарок со стороны графа, ибо Проповедник всегда должен взглянуть на мир глазами того человека, которому он проповедует.

Отшельника почти не было видно в пещерном полумраке, но только человек пошевелился и мой мышиный виртуалятор очень даже чётко отреагировал. Человек стоял на коленях возле камня и, обратившись лицом на восток, читал молитву. Я пока ещё не уловил ни одного слова и ни одной мысли одинокого молитвенника. Но что мужчина, одетый в заплатанный полотняный хитон, читал молитвы – было несомненно, потому как в момент экзальтации он всё же произнёс вслух:

«Я растопчу народы во гневе моём, я напою их моим негодованием, я опрокину их силою на землю».

Это известные слова пророка Исайи. Постойте-ка, если молящийся молодой человек следует словам пророка, может быть даже он ученик этого пророка, то можно ли уничтожить насилие насилием и кровь кровью? Не лучше ли научить людей любви и смирению. Только через эти чувства можно получить Благодать Божию.

А царство Закона, охватившее издавна Ближний, Дальний, Передний и Средний восток не сможет противостоять царству Благодати. Когда человек узнает свою душу, силы зла сгинут бесследно. Только что надо сделать этому молящемуся, чтобы проповедь Его услышали в народе?

Чтобы сгинули духи злобы, надо научить обращаться к Божественным духам, ведь Господь живёт в сердце каждого человека. Я узнал кто этот молящийся, ибо от Сен-Жермена можно было запросто ожидать подобной выходки. Теперь понятно, почему он превратил меня в летучую мышь – ведь никто никогда не видел моления Сына Человеческого, то есть ни один человек не видел, а мне, выходит, можно, потому что я сейчас нечеловек и с помощью подаренных мне телепатических чувств смогу понять, как воспринимал этот мир Сын Божий. А увидеть мир глазами самого Иисуса Христа – это ли не высшая награда и доверие?!

Я стал прислушиваться к молящемуся. Может быть, я ошибся? Нет, это точно Он и слова, снова произнесённые вслух, касаются только Его: «Встань и говори!».

Когда-то Он слышал голос: «Восстань и говори!» это ли не самый правильный путь к спасению души? Иисус чувствовал, что Истина должна быть в Слове и только Слове. Находясь рядом, я сам стал чувствовать, что с Ним происходит. Признаться, мысль, что я подглядываю в замочную скважину, уже догнала меня, но я попытался от неё отмахаться кожистым крылом, а оправдание себе придумаю как-нибудь потом.

Пред Ним возникали картины прошлого, как часто бывает у людей в критических безвыходных ситуациях. Вероятно, психика человека расположена к таким воспоминаниям, от которых никуда не денешься. Но и Сын Человеческий не избежал обыденных соблазнов. А самым ярким было первое приключение в двенадцатилетнем возрасте, когда Он уже твёрдо знал Отца и где находится Его дом.

Я увидел обширный зал иудейского храма. Здесь, под крышей, собирались только избранные касты фарисеев и саддукеев. На их заседания никто из прихожан никогда не приглашался. Но в этот раз между двух групп взрослых мужчин стоял мальчик и увлечённо что-то рассказывал уважаемым и почитаемым иудеям священного города. Но поскольку те внимательно слушали, говорил он вещи серьёзные. Хотя, что может сказать мальчик?

А он говорил и говорил о непростых человеческих судьбах, поэтому взрослые мужчины его благосклонно согласились выслушать:

– … так исполняется то, что говорил пророк Исаия: «Вот Господь грядёт на облаке, и все творения руки египтян затрепещут при виде Его».

– Не хочешь ли ты сказать, дитя, – раздался голос одного из фарисеев. – Не хочешь ли ты убедить нас, что пророк говорил именно про тебя? Да, обе статуи богов в нашем храме упали, – говорящий показал на восточную стену храма, где на полу распростёрлись две свалившиеся с постаментов статуи иудейских богов. – Да, эти статуи упали. Но у одной подгнил постамент, а другую нечаянно задели служки. Ведь не может такая нелепая случайность свидетельствовать о пришествии Машиаха! Мальчик либо смеётся над нами, либо сознательно идёт на преступление!

– Не обвиняйте меня в том, что вы никогда не сможете доказать, – пожал плечами Иисус.

Вдруг при входе в храм раздались испуганные голоса, по толпе людей прокатилась волна ропота. В храм вошёл в сопровождении двух центурионов начальник этого города Афродиций. Видимо всаднику римских легионеров вовремя доложили о происшествии, поэтому он решил полюбопытствовать лично и убедиться в могуществе иудейского бога, о котором ему постоянно приходилось слышать от окружающих.

Всадник Афродиций твёрдым шагом прошёл прямо к валявшимся на полу божественным статуям, потрогал носком сандалии осколки, потом повернулся к Иисусу, сделал шаг в его сторону и отвесил мальчику глубокий поклон. По залу опять прокатилась волна ропота, но на этот раз подкрашенная пеной изумления.

– Я, Афродиций, говорю тебе Каифа, – обратился он к иудейскому первосвященнику. – Говорю тебе и твоему народу. Если бы младенец сей не был Богом, ваши боги не пали бы на лица свои при виде обыкновенного мальчика и не простёрлись бы перед ним; таким образом, они признали отрока за собственного Владыку. И если мы не сделаем того, что видели, как сделали эти боги, – он указал на разбитые статуи, – мы подвергаемся опасности заслужить Божие негодование и гнев. И все мы погибнем смертию, как случилось с царём фараоном, который презрел предостережения Господа.[42]

В храме на сей раз, прокатился явный ропот саддукеев и фарисеев, не соглашающихся с речью Афродиция. Никто из них не хотел превратиться в безропотно поклоняющихся пророку верных слуг. Машиах, думали все, не является к народу запросто, и пророки никогда не приходят из Галилеи. Но откуда должны или обязаны прийти пророки – не знал никто.

– Мне доложили, что мальчик знает закон, – продолжил военачальник. – А не вы ли, служители бога, должны как зеницу ока оберегать закон? Послушаем, что скажет младенец.

Иисус стоял посреди храма некоторое время, не проронив ни слова, потом всё же решил продолжить беседу с мудрыми мужами земли сей, тем более, что совсем неожиданно получил заступничество и поддержку от человека, рождённого в чужих землях, но считающего ответственным себя за славу и процветание страны обетованной.

– Пророчество Отца моего исполнилось на Адаме, – начал снова говорить мальчик. – Исполнилось по причине непослушания его, и всё свершившееся – по воле Отца моего. Вам ли не знать, законникам, если человек преступает предписания Бога и исполняет дела Диавола, совершая непростительный грех, – его дни исполнились; ему сохраняется жизнь, чтобы он мог ещё покаяться и укрыться от обязательной смерти. Если же он упражняется в добрых делах, время жизни его продлится, дабы слухи о его преклонном возрасте возросли и люди праведные, а тем более грешники, подражали бы ему. Ведь только через добрые дела даётся человеку сила радости и постижения истины. Когда вы видите перед собой человека, чей дух скор на гнев, душа раскрыта для ярости и ум согласен совершать не только пакости, но и убийства, – дни его сочтены, ибо такие погибают во цвете лет. Иногда злобные, свирепые и похотливые люди выживают. Иногда даже получают власть. Но всякое пророчество, которое изрёк когда-либо Отец мой о сынах человеческих, должно исполниться во всякой вещи. Жития Илии и Еноха написаны неправильно, – они живы и по сей день, сохранив те же тела, с которыми они родились…

Мальчик на несколько минут замолчал, поскольку по залу опять прокатилась бесперебойная штормовая волна ропота. Ворчание больше всех исходило со стороны, где собрались саддукеи. В их среде очень чувствительно относились к родовым признакам человека, тем более пророка Иерусалима. Но, ни Енох, ни Илия к знатным родам не относились, хотя и были живыми взяты на небо в царство Божие.

– А что касается отчима моего Иосифа, – снова продолжил Иисус, – то ему не дано будет, как пророкам остаться в теле; если бы человек прожил много тысяч лет на этой земле, всё-таки он должен когда-нибудь расстаться с бессмертием, то есть сменить жизнь на смерть, ибо человек только тогда получает жизнь и рождается в этот мир, когда соглашается заранее на принятие смерти, ибо она есть ступень завершения дел. А что с человеком случается в потустороннем мире, могу знать только я. Но что случается за потустороньем, за тем, что способен видеть глаз твой, ответить может только Отец мой. И я говорю вам, о братья мои, нужно было, чтобы Илия и Енох снова пришли в этот мир при конце времён и чтобы они утратили жизнь в день ужаса, тревоги, печали и великого смятения. Ибо никто в конце времён не будет иметь этой жизни, она не пригодится уже никому. Ибо антихрист умертвит четыре тела и прольёт кровь, как воду, из-за позора, которому эти четверо его подвергнут, и бесчестия, которым поразят его при жизни, когда откроется нечестие его.[43]