Помоги проекту - поделись книгой:
Известно, что обычно аптеке для функционирования требуется площадь от 30 до 100, максимум 150 м2. Наценки в аптеке небольшие, и содержание каждого лишнего квадратного метра приближает ее к пучине убыточности. Поэтому сейчас все аптеки стараются избавиться от лишних площадей любыми способами – например, посадить туда каких-нибудь арендаторов, если уж нельзя продать, и т. д. Больше всего страдают от этого именно те аптеки, которые остались «сидеть» на больших площадях с советских времен. Как правило, они все еще государственные, их «квадратные метры» принадлежат городу, и так легко от них не избавишься. Скажем, взять и продать лишнюю площадь так просто нельзя… Зачем в советские времена под аптеки выделяли такие огромные помещения, я не очень понимаю до сих пор. Возможно, эти нормативы вырабатывались в ту эпоху, когда значительная часть лекарств не производилась на заводах в готовом виде в капсулах, таблетках и т. д., а изготовлялась в аптеке на месте, в задних комнатах, и там должна была сидеть группа тетушек, смешивающих какие-то порошки и мази. Было даже понятие «производственная аптека» – сейчас таких почти не осталось.
Так или иначе, в Северном Бутове продавалось недостроенное здание, изначально предназначенное под аптеку, площадью больше 500 м2. Продажа была сопряжена с некоторыми ограничениями – местная власть не разрешала «перепрофилировать» это здание. Тогда почему-то считалось, что если коммерсанты купят здание, то непременно откроют в нем казино или публичный дом, а местная власть была озабочена тем, чтобы микрорайон Северное Бутово не остался без аптеки, и считала нужным принуждать потенциальных покупателей «выполнять социальное обслуживание населения», как они тогда выражались.
Как мы видим сегодня, волнения чиновников были совершенно напрасны. Аптеки открываются на каждом углу, чуть ли не дверь в дверь, без всякого на то принуждения со стороны городских властей. Скорее даже желательно, чтобы аптек было поменьше. Их развелось такое количество, что на них уже покупателей не стало хватать, и аптеки подрывают друг другу бизнес. На рынке ходят ужасные слухи, что до 40 % розничных точек (аптек) стали убыточными и вот-вот обанкротятся, а тогда никому мало не покажется, потому что все эти банкроты не заплатят своим поставщикам-дистрибьюторам, а те, в свою очередь, заводам-производителям. Шутка сказать – 40 % рынка!
Так что, как мы видим, без регулирования со стороны властей аптеки стремятся неограниченно размножиться, причиняя тем самым вред себе и всему рынку. Кстати, западники это понимают очень хорошо, и нигде в мире не встречаешься с принуждением коммерсантов открывать все новые аптеки, зато в большинстве стран существует обратное ограничение. Государство ЗАПРЕЩАЕТ открывать новые аптеки, либо увеличивая расстояние от одной до другой («не менее 300 метров по прямой», например), либо ограничивая количество аптечных лицензий («не более 500 штук на всю страну»), либо вводя правила типа «только сын аптекаря может быть новым аптекарем после ухода папаши на покой, а не хочет – пусть вообще сдает лицензию!»
Эта политика всячески приветствуется «аптечным лобби», потому что ныне функционирующие аптеки, разумеется, не жаждут видеть около себя новых конкурентов. От этого, конечно, в какой-то мере страдает тот, кто платит за лекарства. Если это не население, то бюджет соответствующей страны или страховых компаний. Для них дело выходит боком, потому что из-за ограничения конкуренции между аптеками никак не удается заставить их понизить свою маржу, которая, между прочим, в Голландии в начале 2000-х годов составляла ни много ни мало 80 % («у нас», для сравнения, не всегда набирается 20 %). Евросоюз время от времени, озаботившись этим, выдвигает всякие инициативы о «либерализации аптечного рынка» в разных странах, «аптечное лобби» в таких случаях встает на дыбы, и на европейском рынке поднимается страшный шум. Одному такому эпизоду мы были свидетелями, когда работали в составе нашего европейского концерна. В тот раз дело ничем не кончилось (вернее, все осталось как было).
Вероятно, наилучшая политика в этом вопросе – все-таки политика разумных ограничений. Аптекам нельзя разрешать плодиться без меры, как «у нас», но и не следует позволять им «жиреть» в условиях отсутствия молодых конкурентов, как «у них». Тогда и будет соблюдаться «золотая середина», идеальное сочетание факторов и для функционирования аптечного рынка, и для должной защиты интересов плательщиков.
Итак, в то время, о котором я рассказываю, городские власти считали нужным кого-нибудь принудить открыть в Бутове хотя бы одну аптеку, поэтому интересовавшее нас здание продавалось «без права перепрофилирования». Это, разумеется, ограничивало круг желающих его купить, поэтому цена была достаточно низкой. А мы как раз хотели попробовать открыть розничную точку – аптеку, а ненужную лишнюю площадь чуть ли не в 400 м2 отвести под «оптовый аптечный склад». Местные власти признали, что такое использование помещения «фактически не является перепрофилированием», и дали свое согласие, а для нас это означало увеличение склада чуть ли не в четыре раза и решение большого количества наших проблем.
В результате здание было куплено нами к всеобщему удовольствию, и мы пообещали властям нашего округа непременно открыть в ближайшем будущем там аптеку и пригласить кого-нибудь из них на открытие. Но здание, напомню, было недостроено, то есть стояли только стены и крыша, а внутри все надо было доделывать и потом проходить госприемку, чего мы по неопытности очень боялись. Так мы в первый раз в своей жизни столкнулись с вопросом строительства (не считая, разумеется, строительства собственных дачных домиков, с чем сталкивается практически каждая российская семья).
Мы начали искать строительную компанию, которая выполнит необходимые в нашем здании работы, и в результате просмотра нескольких вариантов остановились на некой фирме, зарегистрированной почему-то в Израиле и якобы имевшей опыт таких работ. Я это хорошо помню, потому что именно мне пришлось вести с ними переговоры. Мы все спорили и спорили о каждой копейке в смете, утомляя друг друга своим занудством, и недели через две подписали договор. Причем у меня хватило ума настоять, чтобы в него был вписан пункт, гласящий, что большая часть их гонорара будет выплачена только после успешного завершения госприемки и они берутся сами ее организовать. Очень уж меня пугала эта госприемка, поскольку я не знала толком, что это такое. Подписывая договор, их начальник меня уныло спросил: «Слушай, ты что, еврейка?» Я говорю: «Нет, а что?» Он ответил: «Да ничего, просто торгуешься уж больно здорово». Я сочла это за отличный комплимент.
Итак, строительная фирма приступила к своему делу, а меня приставили за ними следить, чтобы они не превышали смету и не слишком выбивались из положенных сроков.
Возглавляли строителей два жуликоватых персонажа – Сергеич и Елистратыч. Сергеич был поглавнее. Он появлялся с утра, на всех орал, в первую голову на Елистратыча, а потом, поруководив, исчезал куда-то на целый день. Елистратыч оставался на объекте и целый день там метался между своими рабочими, слегка переругиваясь с ними и отдавая какие-то команды.
Долго ли, коротко ли, но внутренние работы вроде бы завершились и здание приобрело необходимый для нас вид. В передней части было достаточно большое помещение для розничной аптеки с красивым торговым залом, для украшения которого мы, скрепя сердце, выделили денег на покупку довольно дорогой половой плитки и на более или менее приличную отделку стен. В задней части и на втором этаже отделка была по-спартански простой, там должен был размещаться наш склад. Был даже грузовой лифт для подъема грузов на второй этаж. Высотные стеллажи там, конечно, невозможно было поставить, как и ранее, в «нашем» НИИ, поскольку потолки были высотой 3 метра, но для нас тогда это было несущественно, потому что вся наша торговля в то время вполне могла поместиться на площади 500 м2.
Наступил момент, которого я с трепетом ожидала, – прохождение госприемки. Я все спрашивала у Сергеича и Елистратыча, занимаются ли они этим вопросом, потому что меня терзало смутное подозрение, что для этого нужно много «бегать по инстанциям», а оба этих типа явно никуда не бегали. Они только отмахивались от меня и говорили: «Да ладно тебе, Николавна, сказано же – все будет в свое время!» Я каждый раз только напоминала, что, мол, без госприемки ни копейки не заплачу, и утешала себя этой мыслью.
Наконец Елистратыч меня известил: «В пятницу приходи на объект, будет тебе госприемка!» Прихожу. Вижу – в передней комнате подметено, стоит стол, накрытый белой скатертью, на нем лежат какие-то подготовленные бумаги, на отдельном маленьком столике заранее приготовлена выпивка и закуска, а вокруг суетятся Сергеич с Елистратычем и еще два каких-то человека, о которых я знала, что они из этой же строительной фирмы. Берут они меня под белы руки, сажают во главе стола и сообщают мне, что я – председатель комиссии по приемке объекта, а они все – члены этой комиссии. Все члены комиссии садятся, и Сергеич с умным видом провозглашает, что объект достроен и надо подписывать акт, и подпихивает ко мне по столу свои бумаги и ручку. Я смутилась. Конечно, я не знала, что такое госприемка, но уж больно это все на нее не походило. «Подождите, – говорю, – подписывать, пойдем сначала объект осматривать». Они переглянулись и очень неохотно стали подниматься. Пошли мы по объекту. Я в строительстве, конечно, понимаю немного, но вижу – лифт не работает. «В чем дело?», – говорю. «Запустим, запустим, не боись, там ерунда осталась!» Смотрю дальше – в туалете один унитаз установлен, а второй – нет, рядом на боку лежит.
– Это что? – спрашиваю.
– Ах, это у нас сантехник сегодня не вышел, сволочь такая! Но это же пять минут – унитаз прикрутить, хочешь – Елистратыч прямо сейчас его прикрутит!
– А вот еще потолок тут недокрашен!
– Ну, это к концу дня все будет, это же ерунда, ты видишь, объект готов, давай акт подписывай!
Вернулись мы в комнату, где стоял стол с белой скатертью, и тут они на меня вчетвером насели – подписывай им акт, и все тут! Но я уже поняла, что тут какое-то жульничество, и решила не подписывать ни за что. Придралась к этим мелким недоделкам. Вот, говорю, у вас ничего не доделано, так что подписывать не буду.
– Ах, как так не будешь? Ты давай, подписывай акт «с недоделками» и дай нам 5 дней срока на завершение, так всегда и делают! – это Сергеич начал наезжать.
– Ни за что не буду подписывать! И вообще, где ваша госприемка?
– А это и есть, – говорит, – госприемка!
– Врешь, на госприемке должен быть хоть один человек от государства. А где он?
И тут разразился скандал. Елистратыч не выдержал нервного напряжения и как завопит:
– Я же вам говорил, что ничего не выйдет! Не примет она этот цирк за госприемку и ничего не подпишет! А вы мне все – ты, главное, молчи!
– Ах, негодяй, что же ты проболтался!
– Не буду подписывать, раз так, и платить не буду!
– Елистратыч, сволочь, ты прямо с этой минуты уже уволен!
– Не бойся, Елистратыч, я тебя к себе найму и за ними же следить приставлю! – это уже я придумала им в пику.
– Ну-ну, берите его, берите! Вы еще не знаете, какая это сволочь и паршивый человек! Вы еще с ним ой как наплачетесь!
– Сами вы сволочи! – орет оскорбленный Елистратыч.
В общем, пошел дым коромыслом. Кончилось тем, что все, кроме меня и Елистратыча, собрали свои вещи и ушли, а я стала Елистратыча допрашивать, какой должна быть «настоящая госприемка». Оказалось, как и следовало ожидать, что нужно собрать кучу бумажек от разных государственных органов: и от СЭС, и от «электриков», и от «приемки лифтов», и еще от кого-то. Эти наши жулики, разумеется, и не начинали их собирать, потому что дело хлопотное и много беготни. А они почему-то решили, что смогут меня обмануть или уговорить подписать Акт приемки от заказчика и заплатить им гонорар на этом основании. Действительно, они же видели, что я человек в строительных делах совершенно неопытный, вдобавок женщина, и штатных специалистов по строительным делам в нашей маленькой фирме нет. Вот и решили рискнуть – авось что выйдет, а потом их ищи-свищи!
Кончилось все тем, что я действительно приняла Елистратыча в штат и назначила с нашей стороны ответственным за «настоящую госприемку», чтобы нас не пытались больше обмануть. И еще месяца два и строители, и Елистратыч, мрачно переругиваясь, вместе собирали бумажки по разным инстанциям. В конце концов объект был принят, и мы заплатили строителям.
Елистратыч на некоторое время остался у нас в штате как лицо, ответственное за эксплуатацию и поддерживающий ремонт наших зданий. Человек он и правда оказался не самый лучший – жуликоват, вороват, халтурщик, лентяй, все делал кое-как и вообще старался по возможности ничего не делать.
Например, известна история о том, как однажды ему было поручено купить строительную бытовку. Мы тогда собирались строить большой склад в Петрово-Дальнем, и там нужна была хорошая теплая бытовка для наших строителей. Елистратыч рассказал, что уже договорился о покупке прекрасной теплой бытовки с полным внутренним оборудованием – только электричество подключить и можно жить! Взял на ее покупку под отчет довольно крупную сумму – около 10 тысяч долларов – и, по-видимому, большую ее часть прикарманил. Во всяком случае, когда строители приехали на место, вместо шикарной бытовки они увидели щелястый дощатый ящик без какого-либо оборудования и утепления. Строители обступили в ярости Елистратыча, и он стал в ужасе врать им что-то несусветное. Что, мол, уже погрузил самую лучшую бытовку на грузовик где-то в Измайлове. Но тут под их грузовик «подвернулся чей-то БМВ», весь разбился, и пришлось ему отдать все деньги на компенсацию ущерба. И вот он, несчастный Елистратыч, чуть ли не на свою собственную зарплату купил вот этот сарай, потому что ни на что другое денег уже не было.
Наш коллектив его дружно ненавидел, и часто ко мне приходили целые делегации, чтобы разоблачить «очередную подлость и халтуру Елистратыча». В конце концов случилось неизбежное – Елистратыча избили в нашем подвале рабочие, «заступаясь за честь фирмы», как они высокопарно выразились, придя ко мне с докладом о происшествии. Что-то там Елистратыч в подвале сделал уж совсем не так – то ли грандиозно нахалтурил в какой-то работе, то ли что-то спер в непозволительно наглых количествах, – я сейчас уже не помню. Он утирал кровавые сопли и вопил, что сейчас непременно пойдет жаловаться в милицию, но почему-то никак не шел. Мрачные мужики-рабочие угрожающе ворчали: «Давай иди! Это мы тебя сейчас, при Вере Николавне не трогаем! А ты иди, иди в милицию!»
В конце концов, было принято такое решение – Елистратыч сей же час пишет заявление об увольнении, поскольку не может поладить с трудовым коллективом, получает зарплату за две недели вперед и в милицию не идет, а я ему гарантирую, что его никто больше бить не будет, если он немедленно соберет свои вещи и скроется с наших глаз.
Через полгода, что интересно, Елистратыч приходил обратно в подвал мириться. Он появился 23 февраля и принес с собой бутылку:
– Ребята, с праздником вас! Я мириться пришел!
Однако встретили его неласково:
– Ты как сюда зашел?
– Через дверь, как обычно, – отвечает Елистратыч.
– Ну и выходи быстро обратно, а то поздно будет!
Так он и ушел окончательно.
Как ни удивительно, наши враждовавшие с Елистратычем рабочие не потеряли его из виду после увольнения, поддерживали с ним связь, и иногда до меня доходили сведения о его дальнейшей судьбе. Уволившись от нас, спустя некоторое время он пошел работать ответственным за электроснабжение и вентиляцию Останкинской телебашни. «Ну все, Останкинской башне каюк! Не выдержит она Елистратыча!» – тут же сделали свой вывод наши ребята. Как ни смешно, но так оно и вышло. Не прошло и года, как на Останкинской башне случился знаменитый пожар, во время которого она полностью выгорела внутри и даже немного накренилась, потому что лопнули какие-то внутренние поддерживающие тросы. В качестве причины официально была названа неисправность внутренней электропроводки. «Ну, ясное дело, это Елистратыч так нахалтурил, что целая башня сгорела! Птицу видно по помету!» – высказался Юра. Башню долго чинили и в конце концов через несколько лет запустили снова. Надеюсь, что Елистратыча к тому времени оттуда уже уволили, и больше он не сможет ее сжечь.
Вот, кстати, что я нашла в Интернете про пожар на Останкинской башне («Википедия» и другие источники). Из этого текста совершенно очевидно, что Елистратыч, ответственный за электроснабжение башни, свою работу выполнял, как обычно, халтурно (ключевой абзац подчеркнут).
«27 августа 2000 года в башне произошел сильный пожар. Очаг возгорания находился на высоте 460 метров. Полностью выгорели 3 этажа. В процессе ликвидации пожара погибли командир пожарного расчета Владимир Арсюков, решивший лично подняться на высоту очага пожара, и лифтер Светлана Лосева, которой он отдал приказ нажать кнопку лифта и ехать вместе с ним. Третьим погибшим был слесарь-ремонтник Александр Шипилин.
Сообщение о пожаре в антенной части телебашни Главного центра радиовещания и телевидения поступило в Центр управления силами УГПС ГУВД г. Москвы в 15 часов 08 минут.
В установленном порядке к месту пожара были направлены силы и средства Московского гарнизона пожарной охраны по рангу “Пожар № 3”. Вызваны в соответствии с утвержденной схемой подразделения ГУ ГОиЧС, ГУВД и другие аварийные службы г. Москвы.
В течение получаса с момента получения сигнала в районе бедствия была сформирована группировка сил, которая приступила к тушению пожара и проведению аварийно-спасательных работ.
В ходе разведки пожара было установлено, что происходило интенсивное горение антенных фидеров на отметке 450 метров и выше. Одновременно имело место стекание горящих фрагментов и капель изоляции фидеров; внутреннее пространство антенной части телебашни было сильно задымлено. Пожар принял развитую форму, что свидетельствует о некоторой задержке в сообщении о пожаре в пожарную охрану.
Во время пожара от высокой температуры лопнули несколько десятков тросов, обеспечивающих преднапряжение бетонной конструкции башни, но вопреки обоснованным опасениям башня устояла. Впоследствии тросы были восстановлены.
23 мая 2007 года начались строительно-ремонтные работы по благоустройству территории и помещений экскурсионного маршрута Останкинской телебашни. Восстановлено и усовершенствовано все было к 14 февраля 2008 года. После месяца пилотных экскурсий было разрешено водить группы численностью не более 40 человек.
Из-за пожара каналы ОРТ и РТР временно вещали на “одной кнопке”».
Глава 23 Открытие аптеки. Префект округа и рабочие со склада
Кое-как справившись с госприемкой объекта, мы встали перед новой для себя задачей – нужно было правильно оборудовать и запустить аптеку. Надо сказать, что аптеки той поры были еще совершенно «совковыми» и по внешнему виду, и по методам управления. Частных аптек на рынке было раз-два и обчелся, такая вещь, как открытый формат, была нам неведома. Для неспециалистов поясню: открытый формат – это когда покупатели имеют прямой доступ к большинству полок, как в магазине самообслуживания. Этот формат был в свое время изобретен английской аптечной сетью «Бутс», а от нее распространился по всему миру. В России он был впервые довольно удачно скопирован сетью «36,6», а потом другими аптеками, и сейчас довольно хорошо известен по всей стране. Но в то время о нем никто и понятия не имел. В большинстве своем аптеки имели очень унылый вид: поломанные допотопные витрины и прилавки грязновато-белого цвета, за стеклом – гордо выложенные на передний план зеленка и йод, на полу – потрескавшаяся и истертая кафельная плитка производства начала века, у дверей – мокрая мешковина для вытирания ног.
Сережа и Виталий, уже побывавшие в европейских аптеках, всячески хотели этого избежать. Даже расщедрились на более или менее приличную отделку торгового зала. Виталий специально съездил еще раз в Голландию и заказал импортный (!) комплект шкафов и витрин для торгового зала, причем не белый, а красивого салатового цвета, в тон плитке на полу. Ящички из шкафов выкатывались на специальных роликах и так же легко закатывались обратно! На нас эти ящики, как я помню, произвели сильнейшее впечатление. В обычной «совковой» мебели каждый ящик надо было вытягивать наружу из шкафа путем неимоверных мускульных усилий, а при обратном задвигании он, как правило, заклинивал. Нанятые нами будущие сотрудницы аптеки первым делом шли к новым голландским шкафчикам и начинали выдвигать и задвигать ящики туда-сюда, любуясь их плавным ходом.
Голландская фирма, которая проектировала мебель, специально заранее прислала нам вопросник о том, сколько жителей живет в микрорайоне Северное Бутово и собирается ходить в нашу аптеку, какова форма и площадь торгового зала и т. д. Сейчас это в порядке вещей, а тогда мы ужасно удивлялись, зачем им это знать.
Особенно удивил нас вопрос о количестве жителей в Северном Бутове. Оказывается, это требуется для того, чтобы рассчитать, сколько касс должно стоять в торговом зале, чтобы не было очередей! Совершенно удивительный подход для Москвы послеперестроечного периода! Вот уж никто никогда у нас не заботился об отсутствии очередей! Впрочем, наш ответ на присланный запрос удивил голландцев не меньше. Дело в том, что Бутово тогда только-только застроили и еле начали заселять, и наша аптека была в микрорайоне действительно самой первой. Однако многоэтажные дома (пока незаселенные) стояли уже до самого горизонта – микрорайон был запроектирован с размахом. Мы почесали в затылке, прикинули на глазок количество домов, среднее количество жителей в одном доме и написали в Голландию, что жителей в микрорайоне ожидается около 200 тысяч человек и вполне вероятно, что они все будут ходить в нашу аптеку. В Голландии началась паника. Пришел срочный факс – уточните, наверное, опечатка и не 200 тысяч, а 20 тысяч? Мы посчитали еще раз, пишем ответ: «Нет, правильно, 200 тысяч, когда все дома заселят». Возникла пауза, а потом пришел новый факс: «Это невозможно. У вас торговый зал всего 100 м2. Для такого количества жителей надо минимум 10 касс, чтобы не было очередей, а 10 касс в такой зал не влезет, хоть ты тресни». Тут в нашу переписку вмешался Виталий, который кое-как успокоил голландцев, что пока нам хватит трех касс, а там, глядишь, еще аптеки откроются, и вообще, московский народ к очередям привычен.
С позиций сегодняшнего своего опыта я, конечно, понимаю недоумение голландцев. Опять-таки все дело в разнице рынков и подходов. Во-первых, новый микрорайон на 200 тысяч жителей для Москвы – дело если не рядовое, то не новое. А для Голландии – немыслимое, у них всего населения в стране 15 миллионов (чуть меньше, чем в Московской области вместе с Москвой, и вся страна размером как раз с Московскую область), а в столице – Амстердаме – около 1 миллиона. Поэтому новый микрорайон в 200 тысяч жителей, который «начали заселять и скоро заселят», для них – вещь невозможная. Во-вторых, как это так – «потом, глядишь, и новые аптеки откроются»?! Как раз в Голландии практически невозможно, по их правилам, открыть новую аптеку. Надо ждать, пока какой-нибудь старый аптекарь помрет и оставит в наследство своему сыну имеющуюся на руках аптечную лицензию, а новых лицензий практически не выдают. Поэтому, если каким-то образом случится так, что откроется одна-единственная аптека на 200 тысяч жителей, то уж она, скорее всего, и будет их обслуживать. На практике, конечно, так не бывает. Там уже чуть ли не 100 последних лет норматив находится на уровне «несколько тысяч жителей на одну аптеку», и таким они его и поддерживают. Ну и, наконец, к очередям голландцы относятся очень нервно, и наше хладнокровное рассуждение «надо будет – постоят в очереди, куда они денутся!» для них совершенно немыслимо.
В конце концов мебель в торговом зале была расставлена, персонал аптеки нанят и мы озадачились вопросом выкладки товаров в зале. Занимался этим Сережа, и ему очень хотелось применить свои познания в мерчандайзинге, которые он приобрел во время ознакомительных поездок по Европе. Вот его рассказ:
«1996 год. Открываем первую аптеку. Построили ее по западному стилю – красивую. Еще раз повторюсь: 1996 год – ни коммерческих аптек, ни мерчандайзинга, ничего. А тут мы купили голландскую мебель, сделали проект и даже кассы со сканерами поставили. И не только привезли из Голландии шкафы, но и съездили, посмотрели, как работают аптеки, как выставлен товар, как работают с компьютерными кассами…
Приехали. Рассказали все заведующей аптекой. Показали фото, фильм, книги (еще раз напомню, слово “мерчандайзинг” [6] в России тогда даже не было известно). Все рассказали и говорим заведующей – готовь аптеку к открытию.
И не проверили, как она поняла то, что мы ей рассказывали.
Итак, наступает день открытия. Глава муниципалитета приехал, ленточку красную нам перерезал, местные жители собрались небольшой толпой. Вхожу в аптеку – по мебели все как в Голландии – сам ее заказ согласовывал. А выкладка товара – как везде в те времена – страх и ужас. На первом плане йод и цитрамон, которые стоят гроши и прибыли не дают, на заднем – косметика, которую я просто силой заставил заведующую включить в ассортимент. Мы тогда уже знали, что за границей до 40 % продаж аптека делает на косметике, и очень часто это и есть для аптеки самый выгодный товар. Всю эту теорию мы нашей заведующей заранее изложили, но она, видимо, не поверила.
Беру себя в руки. Не ругаюсь – все же праздник у людей – два месяца готовили аптеку. Аптека прекрасная. На следующий день приезжаю, зову заведующую и снова ей рассказываю с самого начала про то, какой должна быть правильная выкладка товара.
Говорю ей:
– Человек, приходя в аптеку, или знает заранее, что из лекарств ему надо купить, или хочет получить ваш профессиональный совет – вы же провизоры и фармацевты. Поэтому, если ему нужен йод и цитрамон, то он без них никак не уйдет, не обязательно их выкладывать на передний план. Но для увеличения выручки аптеки нужно добиться, чтобы он купил еще и то, о чем сначала не думал, а потом увидел на витрине – и ему понравилось. (Термин “спонтанная покупка” в то время еще не употреблялся.) Поэтому йод не надо выставлять вперед – его и так спросят, если он нужен. А на первый план надо ставить более дорогие безрецептурные лекарства и лечебную косметику. Тогда человек, пока стоит у вас в очереди (а тогда еще были очереди в аптеках), увидит этот товар и, может быть, соблазнится и купит. Все поняли? – спрашиваю.
– Да, все поняли.
Уезжаю.
На следующий день приезжаю – ничего не изменилось. Держу себя в руках, хотя чувствую, что вера в собственные педагогические таланты тает. Но начинаю повторять как попугай:
– Человек, приходя в аптеку… (и т. д.)
– Поняли?
Одна из девушек-фармацевтов, самая смелая, отвечает мне:
– Сергей Максимович, у нас все же аптека, а не рынок…
Держу себя в руках и снова начинаю:
– Человек, приходя в аптеку… (и т. д. с самого начала). Поняли?
– Поняли.
Приезжаю назавтра – все осталось, как и было. Говорю: “Закрывайте аптеку на санитарный день, 3 часа вам даю на выполнение распоряжения, приеду и сам все проверю, без меня аптеку не открывать”.
Приезжаю через 3 часа. Лучше бы я ничего не приказывал. На переднем плане на витринах кучей вывалена косметика, на заднем любовно разложены цитрамон и йод…
Конечно, зайдя в современную аптеку, уже просто не веришь, что когда-то так было. Теперь все очень хорошо понимают, как заставить покупателя приобрести выгодный товар. Витрины оформлены просто шикарно – глаза разбегаются. И вообще психология изменилась – аптекарь стал понимать, что, как ни крути, аптека – это тоже коммерческое предприятие, надо думать о росте продаж, о том, чтобы не наделать убытков. А тогда это порой и в голову-то не шло».
Чуть раньше открытия аптеки мы получили лицензию на новый склад в задней части бутовского здания и перевезли туда с Ленинского проспекта весь товарный запас и весь процесс сборки товаров. В освободившемся помещении наскоро сделали небольшой ремонт и пересадили туда сильно увеличившийся отдел закупок, в котором людям к тому моменту уже просто негде было сидеть – располагались по двое за одним столом, так было тесно. Тут, на новом для них месте, удалось создать всем нормальные условия для работы и даже выделить место для неслыханной роскоши – двух специальных переговорных комнат. Транспортный отдел тоже перебрался в Бутово, поближе к складу, там им удалось выделить место под комнату диспетчеров и еще какое-то помещение. Складские ребята были очень довольны переездом, особенно когда удалось наконец запустить грузовой лифт и сделать на входе тепловую завесу, чтобы зимой не было так холодно. Хотя еще довольно долго в Бутове были какие-то проблемы с отоплением, и зимой, в морозы, температура на складе иногда падала до 15 градусов, так что приходилось работать в ватниках. Но это были не только наши проблемы – весь микрорайон отапливался плохо, там и в квартирах иногда было 15 градусов. Но потом ситуация как-то наладилась.
Хочу вернуться к моменту открытия бутовской аптеки – там произошла одна интересная история, о которой я сейчас расскажу. Сережа в своем рассказе уже упоминал, что на открытие мы пригласили (как и обещали) главу бутовского муниципалитета – молодого парня, делавшего первые шаги в своей чиновничьей карьере. Кстати, насколько я знаю, его карьера дальше развивалась очень успешно – я где-то в газетах потом видела его фамилию. Он быстро выбрался из микрорайона Северное Бутово и дошел до определенных высот в иерархии тогдашней команды московского мэра. Но тогда он был начинающим чиновником, и, видимо, запуск первой аптеки на подведомственной ему территории считался в их кругах некоторым управленческим успехом. Он воспользовался этим случаем, чтобы отметиться в глазах высшего начальства, и сумел зазвать на наш праздник открытия еще более высокое лицо – префекта всего Южного округа Москвы, господина Д.
Это был уже один из высших чиновников города, и то, что он соизволил посетить такое скромное мероприятие, как открытие аптеки на окраине, можно было, как мне кажется, объяснить лишь двумя причинами. Во-первых, микрорайон только заселялся и, видимо, городские власти действительно испытывали какое-то особое беспокойство по поводу открытия в нем «социальных учреждений», к которым относили и аптеки. Во-вторых, наверное, как-то уж особенно постарался наш глава муниципалитета, который к нам заранее несколько раз заходил, увидел, что аптека получается чудо как хороша, и решил использовать это для повышения собственного престижа.
Во всяком случае, сегодня, когда аптеки открываются просто на каждом углу, такой визит был бы чем-то немыслимым. Он и тогда считался исключительно важным событием, и мне все уши прожужжали о том, что надо «высокого гостя встретить как следует». Что именно надо для этого сделать, правда, не поясняли. Встречать его наши «боссы» поручили именно мне, потому что, наверное, сами не знали, как это полагается делать. Я тоже была совершенно не искушена в этих вопросах и решила – не водку же мне с ним пить – поеду, встречу вежливо, покажу все, что его заинтересует, и отвечу на все вопросы.
Действительно, в назначенный час собрались в аптеке местные бутовские чиновники, некоторая толпа зрителей, наши сотрудники и приехал префект с небольшой свитой. Префект забрался на крыльцо, сказал краткую речь про то, что он рад открыть в новом микрорайоне первый социальный объект, да еще, как говорят, оборудованный по последней европейской моде. Потом перерезал красную ленточку, все вошли внутрь, и аптека начала работать. А мы с почетом проводили префекта в кабинет директора, посадили за стол, налили чай, и он величественно начал нас расспрашивать о нашей аптеке и вообще о фирме. Мы старательно отвечали на вопросы, и таким образом наш гость выяснил, что в задней части здания еще функционирует оптовый аптечный склад, и пожелал посмотреть на него.
Мы переглянулись, потому что склад выглядел совсем не так красиво, как новенькая аптека, и там сейчас был самый пик рабочего процесса – сборки заказов. Но я вспомнила, что однажды такое уже было – несколько лет назад, когда немец-поставщик заставил меня показать ему работающий склад. В тот раз склад выглядел гораздо хуже, вообще ужасно выглядел, но при показе ничего страшного не случилось, наоборот, немец проникся сочувствием и открыл нам большой товарный кредит. «Может, и теперь ничего плохого не будет», – подумала я и предложила всем идти смотреть склад, раз гостям это и правда интересно.
На складе, как обычно в разгар рабочего дня, царила толчея и суета. Девушки-сборщицы метались с коробками заказов, кто-то визгливо орал в углу, что опять все напутали и загромоздили коробками весь проход, – вовсю шел рабочий процесс. На наших чиновников это почему-то произвело сильное впечатление. Я думаю, не по той причине, что на упомянутого немца-поставщика. Наверное, они неоднократно бывали на разных московских (бывших советских) предприятиях, которые в те годы в большинстве своем находились в полудохлом состоянии и вечно выпрашивали себе государственную помощь, а работать – толком не работали. Тогда это было очень распространенным явлением. Поэтому наша прыткая деловая суета оказалась приятным контрастом. Походив по складу некоторое время, префект заметил:
– Ишь ты, как они тут все у вас бегают! Наверное, тяжелая работа?
– Ну да, работа, конечно, нелегкая. Но мы платим хорошо. Так что нам нетрудно людей найти.
– И сколько же вы им платите в месяц? – поинтересовался префект, протискиваясь между стеллажами.
– Сборщицам – миллион рублей при выполнении нормы, грузчикам – 700 тысяч. (Это был эквивалент приблизительно 180 и 130 долларов соответственно. Я, конечно, не уверена сейчас в точности и пишу ориентировочную цифру. Рубли были неденоминированные, потом при денежной реформе у них «отрезали» три нуля. Но сумма зарплаты сборщиц была достаточно большой – раза в три выше, чем тогда составлял средний заработок по Москве.)
Префект даже остановился и повернулся ко мне.
– Ну да? Вот этим людям вы платите по миллиону рублей в месяц? Девушка, вы сколько в месяц зарабатываете? – остановил он пробегавшую мимо сборщицу.
– Правильно она говорит, и по миллиону получаем, если норму выполняем, только норма очень тяжелая, – подтвердила сборщица.
– Хм, любопытно.
Я решила, что он счел, будто мы платим лишнее, и стала горячо заступаться за нашу «зарплатную политику»:
– Ну как же, нельзя меньше платить! Видите, какая тут беготня! Коробки тяжелые! Очень большая нагрузка, они во время рабочего дня присесть спокойно не могут, не то что в других местах!
– Да-да, я вижу, – закивал префект.
Он еще немного походил по складу и все-таки решил высказать начальственное замечание:
– Надо вам как-то о механизации процессов думать, много так руками не наработаешь.
Он был совершенно прав, мы уже обдумывали установку сборочного конвейера. Но я (по советской привычке пугаться начальства) испугалась, что он нам вкрутит сейчас какую-нибудь «бессердечную эксплуатацию рабочего класса жадными коммерсантами», и стала оправдываться:
– Ну да, понемногу все сделаем… Вот тут один немец-поставщик приезжал, тоже попросился склад посмотреть… Потом рассказывал, что сам после войны на таком же складе ящики таскал. А теперь у него склад – закачаешься! Стеллажи 15 метров высотой, все автоматизировано, конвейеры, погрузчики… И у нас так будет через сколько-то лет…
– Ну ладно, ладно… Посмотрим… Работайте пока, – покровительственно сказал префект, попрощался со всеми за руку и уехал.
После его отъезда подошел прощаться наш бутовский глава муниципалитета, похвалил нас за то, что мы произвели хорошее впечатление на «большого человека», и тоже уехал. У нас начались обычные трудовые будни. Стало слышно, как в задней комнате Сережа пытается втолковать нашим аптечным фармацевтам что-то насчет неверной выкладки товара…
Хочу заметить, что мы тогда в силу своей неискушенности совершенно не представляли себе, как в интересах бизнеса надо воспользоваться знакомством с довольно могущественным московским чиновником и положительным впечатлением, которое мы на него произвели. Нам и в голову не пришло искать каких-либо преференций. Скорее, наоборот, мы были рады-радешеньки, что на нас в результате не свалились какие-нибудь дополнительные неприятности. А ведь было вполне реально получить от него какую-то поддержку. Нам даже прямо на это намекали.
Через некоторое время наш бутовский глава нам позвонил, сказал, что господин Д. нас очень хорошо запомнил, мы ему понравились и он даже пару раз спрашивал, как идет наш бизнес и не надо ли чем помочь. Нынешний бизнесмен очень хорошо понял бы все перспективы, которые открывает такое предложение, и уж, наверное, свой шанс бы не упустил. Но у нас тогда было одно желание – от государства держаться подальше, потому что весь предшествующий жизненный опыт нам говорил, что с ним каши не сваришь. Поэтому мы вежливо поблагодарили и сказали, что у нас все хорошо и ничего нам пока не нужно. Я до сих пор жалею об этой упущенной возможности.
Глава 24 Наша попытка заняться фармпроизводством
Примерно в это же время мы сделали попытку заняться на базе нашей небольшой фирмы не только дистрибьюцией медикаментов, но и каким-нибудь собственным производством. К этому нас подталкивали два обстоятельства.
Во-первых, маржа производителей обычно значительно выше, чем маржа оптовых торговцев. И при этом мы все время видели, что главная проблема заводов (на том этапе) – полная неспособность самостоятельно найти каналы сбыта для своей продукции. Вот, рассуждали мы, для нас это труда не представляет, поэтому, если мы научимся производить часть популярных на рынке продуктов, нам достанется суммарная маржа производителя и оптового торговца.
Во-вторых, развивая собственное производство, можно (теоретически) снизить зависимость от производителей и тем самым уменьшить риски бизнеса.
Это довольно верные рассуждения, но надо учесть, что производство все-таки совсем другой вид деятельности, со своими сложностями, ничуть не меньшими, чем в дистрибьюции. Если им заниматься серьезно, то надо вдвое увеличить усилия, направленные на бизнес, и времени потребуется вдвое больше, и людей, и, соответственно, денег на развитие.
Как покажет дальнейший рассказ, нам не удалось раскрутить это направление – не хватило прежде всего времени. Спустя полтора года мы с Сережей ушли из «Фармапомощи», и еще через год она обанкротилась. Но наши крупные конкуренты в то время тоже начинали такие проекты, и им повезло больше. У компании «П.» сейчас существует очень неплохая производственная фирма «С-с», созданная ими буквально на пустом месте. Другой наш крупный конкурент «С.» купил пару старых советских и один новый постсоветский производственный комплекс. Есть и другие подобные примеры. Иными словами, все российские дистрибьюторские компании, начинавшие вместе с нами, размышляли примерно одинаково.
Поэтому я расскажу об этой нашей попытке, которая, конечно, на первом этапе носила несколько дилетантский характер. Разумеется, мы и в дистрибьюции сначала были такими же дилетантами. Поэтому, если бы судьба «Фармапомощи» сложилась иначе, возможно, эта компания сейчас бы тоже владела вполне солидными производственными мощностями.
С. М. и Виталий обсудили, с чего бы нам начать, и в конце концов остановились на производстве жидких форм – типа капель от простуды. Кажется, первым нашим продуктом была какая-то разновидность нафтизина.
Мы арендовали помещение под производство, организовали там «чистоту по российским стандартам». Конечно, до европейского стандарта GMP было пока далеко, но российскую производственную лицензию и регистрационное удостоверение на свой продукт мы получили.
Надо было организовать закупку сырья и других необходимых компонентов. Как это ни смешно, но почему-то наибольшие трудности у нас возникли с закупкой бутылочек (пузырьков) для расфасовки этих капель. Дело в том, что, погнавшись за дешевизной, мы решили закупать эти пузырьки на Украине. А там в то время были как-то не до конца отрегулированы правила трансграничных перевозок в Россию, и мы на этом попались с первой же машиной, которая везла нам бутылочки.
За бутылочками был отправлен наш грузовик. Он благополучно загрузился на Украине и даже пересек украинскую границу. А дальше – все, через российскую границу его уже не пропустили. Оказалось, что как-то неправильно оформлены сопроводительные документы и, с точки зрения российских пограничников, имевшиеся бумаги не давали права на беспрепятственный проезд до Москвы с тем, чтобы на одном из московских таможенных постов совершить таможенную очистку.
Это было удивительно, потому что такова была обычная практика, и наш «специалист по таможне» по имени Руслан клялся, что он оформлял все как положено. Правда, с Украины груз в наш адрес шел впервые, и поэтому мы его клятвам не очень-то верили. Запросто могла существовать какая-то тонкость, которую он не удосужился как следует изучить. Две недели он метался по всей Москве, выясняя, как теперь вызволить наш грузовик. За это время у водителя кончились еда, деньги и солярка, а сдвинуться с места он так и не смог. Стояла, между прочим, довольно морозная зима. Наш парень замерзал на нейтральной территории между Россией и Украиной, время от времени звонил в транспортный отдел и страшно матерился.
Наконец Руслан явился в офис понурый, сказал, что действительно чего-то там не учел и теперь положение может спасти только специальное письмо из Таможенного комитета о том, что нашему грузовику действительно разрешено доехать до Москвы. Такое письмо Таможенный комитет, в принципе, согласен подписать, но только еще через два дня, и, наверное, кому-то из нашей фирмы придется лично ехать на границу с этим письмом. Ругать Руслана за безответственность было уже бессмысленно, потому что за ним и так вот уже две недели грозной тенью ходил наш начальник транспорта Юра, да и другие шоферы регулярно доходчиво объясняли нашему «таможенному специалисту», что работать надо более тщательно. Поэтому мы ругать его дополнительно не стали, а просто отправили на границу с Украиной спасать положение. Юра сообщил, что поедет с ним, повезет нашему бедолаге водителю солярку и еду. Дальше привожу рассказ Юры:
«Как только мы отъехали от Москвы, Руслан сказал, что очень хорошо, что я с ним поехал, так как даже с письмом, которое мы везли, наверняка возникнут новые проблемы. И, чтобы их решить, придется с пограничниками пить. Мол, он, Руслан, отвечает за официальную часть, то есть правильное прохождение всех бумаг и оформление документов, поэтому сам пить никак не может. Таким образом, для спасения нашего грузовика пить с пограничниками придется мне.
Действительно, когда мы приехали, то выяснились два обстоятельства. Во-первых, наш водитель был уже на грани голодной и холодной смерти. Грузовик был весь в сосульках, сам водитель оброс волосами и почернел, так что походил на Робинзона Крузо, сидящего на необитаемом острове. Поэтому солярка и еда были очень кстати. Во-вторых, пограничники отказались взять наше письмо. Они сказали, что его надо везти сначала в областной центр, а потом в районный, ближайший к их пограничному переходу. Там его надо зарегистрировать в обоих местах (то есть поставить соответствующие подписи и штампульки) и только потом опять привезти к ним на переход, и тогда уже они его примут.
“Понятно”, – сказали мы и помчались в областной центр. А была пятница, причем уже середина дня. Всю дорогу Руслан, который знал нравы пограничников и таможенников, охал, что в пятницу они наверняка не захотят после обеда работать и нас прогонят. Он как в воду глядел. Приезжаем, а они все работать закончили, и в комнате стоит стол, уже накрытый для финальной “пятничной” пьянки. Ну, Руслан, говорю, гляди – назад без штампульки нам ехать нельзя. Руслан зашел к ним, побеседовал, выходит через полчасика: “Заходи, садимся за стол. Сначала надо с ними выпить, и тогда они нам все как положено оформят, хоть и пятница, и конец рабочего дня”. Сели, выпили. Получили наконец штампульку. Помчались в районный центр – там надо вторую штампульку получать. За рулем Руслан, который под этим предлогом не пил, а я на заднем сиденье. Приехали в райцентр – а там еще хуже – у главного таможенника свадьба! “Ну, держись, Юра! Приехали, можно сказать, в деревню на свадьбу – и не пить? Это невозможно. Вот тут-то нам и покажут”, – говорит Руслан. В общем, пришлось справлять свадьбу таможенника в украинском народном духе. После этой свадьбы я проснулся только в Москве».
Оказывается, пока Юра пил за жениха и невесту, Руслан все-таки сумел зарегистрировать наше письмо, и даже сам жених на нем коряво расписался. Дальше он, по-видимому, как-то смог погрузить Юру (мужика огромных габаритов) на заднее сиденье и добраться с ним и письмом до нашего таможенного перехода. И даже уговорил пограничного начальника в середине ночи принять у него это письмо. Когда нашему водителю сказали, что путь наконец свободен, тот только зарычал. И так ударил по газам, что чуть не сбил солдатика, стоявшего у шлагбаума с ружьем – тот еле успел отпрыгнуть.
Поделиться книгой: