Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Хранитель времени - Митч Элбом на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Митч Элбом

Хранитель времени

Эта книга о времени посвящается Жанин — той, кто придает смысл каждой минуте жизни

Пролог

1

Человек сидит в пещере, уткнувшись подбородком в ладони.

Он совсем один.

У него длинные волосы и борода до колен.

Человек закрывает глаза. К чему-то прислушивается. Из озерца в углу пещеры доносятся голоса. Они звучат не умолкая.

Это голоса людей на Земле.

Им нужно лишь одно — время.

Один из голосов принадлежит Саре Лемон. Она совсем еще девчонка, школьница, едва начавшая взрослеть. Растянувшись на кровати, Сара рассматривает фото в мобильнике. На снимке симпатичный мальчик с вихрами кофейного цвета.

Скоро она с ним увидится. Сегодня в половине девятого.

— Восемь тридцать! Восемь тридцать! — возбужденно восклицает девочка.

Что же надеть на свидание? Черные джинсы? Блузку без рукавов? Нет, только не эту. Сара терпеть не может свои руки.

— Мне нужно больше времени, — бормочет она.

В хор вступает Виктор Деламот. Очень обеспеченный и очень пожилой, ему уже за восемьдесят. Он сидит у врача в кабинете. Рядом жена. Смотровой стол покрыт белой бумагой.

— Мы мало что можем сделать, — негромко говорит доктор.

Месяцы лечения не помогли. Опухоль не уменьшилась. Почки не справляются.

Супруга Виктора пытается что-то сказать, но судорожно сглатывает. Он откашливается, как будто у них с женой одно горло на двоих.

— Грейс хочет спросить… сколько времени у меня осталось?

Его слова, как и ропот Сары, воспаряют к далекой пещере. Их слышит сидящий там одинокий бородатый человек. Кто он? Седое Время.

Вы, наверное, думаете, что это миф, забавная картинка с новогодней открытки — эдакий древний изможденный старец, старше всех на планете, который не выпускает из рук песочные часы? Ошибаетесь, Седое Время существует на самом деле и в действительности он не способен стареть. Косматая борода и ниспадающие волнами волосы (это признаки долгой жизни и необязательно близкой смерти) скрывают стройное тело, гладкую, лишенную морщин кожу, неподвластные тому, чем он управляет.

Давным-давно, прежде чем прогневить Бога, Седое Время был обычным человеком, обреченным умереть, когда его дни подойдут к концу.

Теперь же у него иная судьба: сосланный в пещеру, он должен выслушивать обращенные к нему мольбы всего мира — в течение долгих-долгих минут и часов, лет и столетий.

Изгнанник здесь уже целую вечность. Он оставил всякую надежду на избавление. Но часы бьют для каждого из нас — беззвучно, где-то вдалеке. Придет свой срок и для него.

Скоро Седое Время получит свободу. Чтобы вернуться на Землю и завершить начатое.

Начало

2

История о сути и смысле времени началась очень давно, на заре человечества. Ее герои — мальчик и девочка, бегущие босиком вверх по склону холма. Он пытается догнать ее. Между девочками и мальчиками подобное происходит часто.

Для этих двоих так будет всегда.

Мальчика зовут Дор. Девочку — Алли.

Они очень юны, и разница между ними пока едва заметна: у обоих одинаковый рост, высокие детские голоса, густые темные волосы, забрызганные грязью лица.

Алли на бегу оборачивается к Дору и улыбается. Чувство, которое она испытывает, — первое волнение любви. Она хватает камушек и высоко подбрасывает его. Он летит в сторону преследователя.

— Дор! — кричит она.

Гонясь за подругой, мальчик считает вдохи и выдохи.

Он первый человек на Земле, делающий попытки считать, придумывать числа. Начал он с того, что поочередно соединял вместе два пальца и каждому сочетанию придавал наименование и значение. Вскоре он считал уже все, что попадалось ему на глаза.

Дор ласковый, послушный мальчик, при этом мыслит он глубже, чем окружающие. Он не такой, как все.

На раннем этапе истории человечества один, не похожий на других ребенок способен изменить мир.

Именно поэтому Бог за ним наблюдает.

— Дор! — зовет Алли.

Мальчик поднимает глаза и улыбается — он всегда улыбается Алли, — и к его ногам падает камень. Дор склоняет голову набок, и у него возникает мысль.

— Брось еще один!

Алли швыряет камень высоко вверх. Дор загибает пальцы: название для первого, название для второго…

— Аррганп!

Сзади его атакует Ним — мальчик куда более крупный и сильный. Он издает победный клич, упираясь коленом в спину Дора.

— Я царь!

Все трое смеются.

И снова бегут.

…Попробуйте представить цивилизацию, жители которой не следят за временем. Вряд ли у вас это получится. Вы знаете, какой сейчас месяц, год, день недели. На стене вашего дома или на приборной доске автомобиля есть часы. В ежедневнике, в календаре вы отмечаете, когда предстоит пойти на банкет или в кино.

Но окружающий мир не имеет понятия о времени. Птицы не могут опоздать. Собаки не поглядывают на циферблат. Олени не переживают из-за того, что стали на год старше.

Только человек отмеряет мгновения жизни, пристально наблюдает за ходом часов.

Поэтому мы испытываем парализующий страх, неведомый всем прочим существам, — страх, что время истечет.

3

Сара Лемон боится не успеть на свидание. Она выходит из душа и подсчитывает в уме, сколько ей нужно на сборы. Двадцать минут, чтобы высушить волосы феном, полчаса на макияж, столько же на выбор наряда, пятнадцать минут на дорогу.

«Восемь тридцать, восемь тридцать!» — твердит она про себя.

Открывается дверь спальни. Это мать Сары, Лоррейн.

— Милая?

— Мам, тук-тук!

— Ладно. Тук-тук!

Лоррейн окидывает взглядом кровать. На ней разбросаны вещи, из которых Сара собиралась составить подходящий комплект, — две пары джинсов, три футболки, белый свитер.

— Куда ты идешь?

— Никуда.

— С кем-то встречаешься?

— Нет.

— Ну что ж, белый тебе к лицу…

— Мам!

Лоррейн вздыхает, поднимает с пола мокрое полотенце и выходит.

Сара подскакивает к зеркалу. Она пытается увидеть себя глазами мальчика. Надавливает на жировую складку у себя на талии. Брр.

«Восемь тридцать, восемь тридцать!» — мысленно повторяет девочка.

Нет уж, белое она точно не наденет.

Виктор Деламот не в силах сопротивляться панике. Он знает, что дни его сочтены.

Они с женой выходят из лифта и открывают дверь в свой пентхаус.

— Дай мне твое пальто, — говорит Грейс.

Она вешает его в шкаф.

Тишина. Виктор, опираясь на палку, ковыляет по прихожей, которую украшает большой холст французского мастера. Деламота мучает пульсирующая боль в брюшной полости. Ему нужно принять таблетку. Он заходит в кабинет, где стоит огромный стол красного дерева. Повсюду книжные полки, уставленные плакетками.

Виктор вспоминает слова доктора: «Мы мало что можем сделать». Значит, он недолго протянет… Сколько? Месяцы? Недели? И все, ему конец? Нет, такого не может быть.

Раздается стук каблуков — это Грейс расхаживает взад-вперед по кафельному полу. Виктор слышит, как она набирает номер.

— Рут, это я, — говорит жена.

Ясно, она звонит своей сестре.

Грейс понижает голос:

— Мы только что вернулись от врача…

Виктор падает в кресло. Неужели пора подвести итог убывающей жизни? Он чувствует, как каждый выдох исторгается у него из груди с сиплым звуком, словно кто-то выдавливает оттуда воздух. Лицо больного искажается. Глаза его наполняются влагой.

4

Дети вырастают, и судьба указывает им дальнейший путь. Настал черед Дора, Нима и Алли — троих ребятишек, резвившихся на склоне холма.

Ним превратился в высокого широкоплечего юношу. Он с малых лет помогал своему отцу, строителю, подносил ему сырцовые кирпичи, и ему всегда нравилось, что он сильнее сверстников. Власть над другими — вот что влечет его более всего.

Алли удивительно похорошела, и тогда мать посоветовала ей заплетать темные волосы в косу и ходить опустив глаза, дабы ее красота не пробуждала в мужчинах дурных намерений. Скромность стала для Алли защитой.

Ну а Дор?

Что ж… Дор остался верен своему призванию — он измерял количество вещей. Помечал камни, делал зарубки на палках, раскладывал прутики, гальку — все, что можно было посчитать. Думая о числах, он нередко впадал в мечтательное состояние, поэтому старшие братья не брали его с собой на охоту.

Предоставленный самому себе, мальчик бродил по окрестностям, нередко взбираясь на холмы вместе с Алли. Его пытливый разум служил ему путеводной звездой, и тайны мира манили его к себе.

А потом, одним жарким утром, случилось нечто странное.

Дор сидел на кочке, озабоченный тем, чтобы половчее воткнуть в грязь палку. Наконец она встала вертикально. Тень от нее была довольно четкой благодаря ярко светившему солнцу, и взгляд подростка задержался на ней. Дор положил камень на краешек тени и задумался, что-то напевая под нос. Его мысли, как всегда, занимала Алли. Они были друзьями с детства, но теперь он стал выше ее, а она… Весь ее облик излучал такую нежность, что Дор испытывал прилив слабости, когда Алли поднимала глаза и их взгляды встречались. У него прямо ноги подкашивались.

Вдруг его грезы прервало жужжание.

— Ах, — вздохнул он, отмахнувшись от назойливой мухи.

Когда Дор снова взглянул на палку, тень уже не доходила до камня. Мальчик подождал немного, но она стала еще короче, поскольку солнце поднялось выше. Тогда Дор решил оставить все как есть и вернуться сюда на следующий день. Завтра мгновение, когда тень коснется камня, будет… точно таким, как сегодня.

В сущности, подумал Дор, совпадение кончика тени от палки и камня должно повторяться ежедневно. Он решил назвать это мигом Алли, который каждый день будет служить напоминанием о ней.

Дор хлопнул себя по лбу, гордясь своим открытием.

Вот так человек начал вести счет времени.

Муха снова зажужжала над головой Дора. Подросток хотел было ее прогнать, но на сей раз случилось нечто невероятное — она вытянулась в длинную черную полосу, упирающуюся в темное пространство.

Из мрака шагнул старик, закутанный в белое одеяние.

Глаза Дора расширились от ужаса. Он попытался убежать, закричать, но ноги его не слушались, а язык словно присох к гортани.

В руке у старца был золоченый деревянный посох. Он ткнул им в палку, вкопанную Дором, и она поднялась из грязи, превратившись в осиный рой. Осы образовали новую границу темноты, которая раздвигалась, подобно занавесу.

Старик шагнул за этот занавес и исчез.

Дор бросился бежать.

Он никогда никому не рассказывал об этой встрече. Даже Алли.

До тех пор, пока всему не пришел конец.

5

Время можно найти в самом неподобающем месте, например в комоде. Сара полезла туда за черными джинсами, а вместо этого в груде вещей у задней стенки выдвинутого ящика обнаружила свои первые часы — фиолетовые «Свотч» с пластиковым ремешком. Родители подарили их Саре на двенадцать лет.

А два месяца спустя они развелись.

— Сара! — зовет ее снизу мать.

— Что? — кричит в ответ дочь.

Когда отец с матерью разъехались, Сара осталась с Лоррейн. У той вошло в привычку обвинять во всех жизненных неурядицах Тома, своего бывшего. Девочка сочувственно кивала. Но каждая из них в глубине души надеялась, что Том когда-нибудь вернется: Лоррейн хотела, чтобы он признал свою вину, а Сара — чтобы он ее спас. Ни того ни другого не произошло.

— Что, мама? — снова кричит Сара.

— Тебе машина нужна?

— Не нужна.

— Что?

— Мне машина не нужна!

— Куда ты идешь?

— Никуда!

Сара смотрит на фиолетовые часы. Они еще идут: сейчас шесть часов пятьдесят девять минут.

«Восемь тридцать, восемь тридцать!» — словно тикает в голове.

Она закрывает ящик и приказывает себе: «Соберись!»

Ну где же, где ее черные джинсы?

Виктор находит время в ящике стола. Он достает свой ежедневник и изучает расписание на завтра. На десять утра намечено заседание правления, в два часа будет селекторное совещание с аналитиками, в восемь вечера предстоит обед с директором бразильской компании, которую Деламот покупает. Хорошо, если хватит сил хотя бы на одну встречу, судя по его нынешнему самочувствию.

Виктор глотает таблетку. Раздается звонок в дверь. Кого это принесло в такой час? Он слышит, как Грейс идет открывать, и бросает взгляд на письменный стол, где стоит их свадебная фотография: оба молодые, здоровые, ни опухоли, ни почечной недостаточности.

— Виктор?

Грейс входит в кабинет, следом появляется большое электрическое инвалидное кресло — его толкает перед собой человек из сервисной компании.

— Что это? — спрашивает Деламот.

Жена вымученно улыбается.

— Мы ведь договорились, помнишь?

— Мне это пока не нужно.

— Виктор…

— Я сказал, не нужно!

Грейс поднимает глаза к потолку.

— Просто оставьте кресло здесь, — говорит она сотруднику фирмы.

— В прихожей, — приказывает Виктор.

— В прихожей, — повторяет Грейс.

Она выходит вслед за посетителем.

Виктор закрывает ежедневник и трет свой живот. Он думает о том, что сказал доктор: «Мы мало что можем сделать».

Он должен сделать хоть что-то.

6

Пришел день, когда Дор и Алли связали себя брачным обетом. Теплым осенним вечером они обменялись свадебными подарками у алтаря. Волосы Алли покрывала легкая накидка. Окропив голову невесты благовониями, Дор провозгласил: «Она моя жена. Я наполню ее фартук серебром и золотом». Таков был ритуал в те времена.

Волна счастья затопила сердце Дора, когда он назвал Алли женой. Его охватил глубокий покой. С детских лет она была для него как небо — всегда рядом. Только Алли могла отвлечь его от счета. Она приносила ему воды из великой реки, садилась рядом и мурлыкала нежную мелодию, а он прихлебывал из чашки, уставившись вдаль, и время для него текло незаметно.

Теперь они навсегда вместе. Несказанная радость наполняла молодого супруга. Он посмотрел на серп луны, мерцающий сквозь облака, и это мгновение брачной ночи, осиянной волшебным светом, навсегда запечатлелось в его памяти.

У четы родилось трое детей — сын-первенец и две дочери. Семья жила в доме отца Дора, а рядом стояли еще три жилища, выстроенные из лозы и обмазанные глиной. В древности все поколения рода обретались под одной крышей. Сын мог отделиться от родителей лишь тогда, когда ему выпадало счастье разбогатеть.

Однако Дор большого добра не нажил. Он так и не наполнил фартук Алли серебром и золотом. Козы, овцы и быки принадлежали его братьям или отцу, который не упускал случая задать Дору трепку, ведь тот тратил время на свои дурацкие замеры. А мать часто плакала, видя, как сын сгорбился над работой. Ей казалось, что боги создали его хилым.

— И почему ты не похож на Нима? — вопрошала она.

Ним стал могущественным властителем. У него были несметные богатства и множество рабов. Он начал сооружать грандиозную башню, и иногда по утрам Дор и Алли проходили мимо нее вместе с детьми.

— Ты вправду играл с ним, когда был мальчиком? — спросил как-то раз сын у Дора.

Тот кивнул. Алли взяла мужа за руку:

— Ваш отец куда быстрее бегал и ловчее взбирался на холм.

— Мама всегда была впереди всех, — улыбнулся Дор.

Дети засмеялись и стали хватать ее за ноги.

— Если он так говорит, значит это правда, — сказала Алли.

Дор начал считать рабов, работающих на строительстве Нимовой башни, но пришлось остановиться, ибо кончились числа. Он подумал о том, как по-разному сложились их жизни — его и друга детских игр.

В тот же день, чуть позже, Дор сделал зарубки на глиняной дощечке, чтобы отметить путь солнца по небу. Когда дети захотели поиграть с инструментами отца, Алли нежно отстранила их пальчики и поцеловала их.

История об этом умалчивает, но за свою жизнь Дор, пусть иногда поверхностно, занимался всеми способами измерения времени, которые впоследствии наука приписала другим.

Задолго до появления египетских обелисков он научился ловить тени. Греческих клепсидр не было и в помине, когда Дор стал определять время с помощью воды. Именно он изобрел солнечные часы и создал первый календарь.

«Он опередил свое время», — говорят в этом случае.

Это по праву относится к Дору. Он был первым.

Рассмотрим само слово «время».

Мы используем великое множество фраз, в которых оно встречается. Проводить время. Тратить время. Убивать время. Терять время.

В должное время. Самое время. У вас есть на это время. Беречь время.

Долгое время. Как раз вовремя. Время вышло. Помните о времени. Приходите вовремя. Уделите время. Засеките время. Тяните время.

Выражений со словом «время» столько же, сколько минут в сутках.

Однако в далеком прошлом для всего этого не было обозначения. Потому что никто не вел счет времени.

Но тут явился Дор.

И все изменилось.

7

Однажды, когда дети Дора и Алли подросли и могли уже самостоятельно бегать по холмам, супругов навестил царь Ним, друг детства.

Он взял в руки чашу. Возле донышка была маленькая дырка.

— Что это? — спросил Ним.

— Это мерка, — ответил Дор.

— Нет, Дор, — расхохотался царь. — Это просто дырявая посуда. Если ты наберешь в нее воды, она прольется.

Хозяин не стал спорить с гостем. Да и мог ли он? Пока Дор возился с костями и палками, Ним возглавлял набеги на соседние деревни, отбирал у людей имущество, приказывал им следовать за собой.

Этот визит, первый за долгие месяцы, очень удивил Дора — еще бы, его скромное жилище удостоил посещением сам царь. Властитель был облачен в пышную шерстяную мантию, выкрашенную в пурпур, цвет богатства.

— Ты знаешь о башне, которую мы строим? — поинтересовался Ним.

— Ничего подобного я еще не видел, — склонил голову Дор.

— Дружище, это еще только начало. Она вознесет нас к небесам.

— Зачем?

— Чтобы победить богов.

— Свергнуть их?

— Да.

— А потом?

Ним гордо выпятил грудь:

— Потом я буду править землей с неба.

Дор отвел взгляд.

— Присоединяйся к нам, — предложил царь.

— Я?

— Ты умный — я помню это еще с детства. Ты не безумец, как некоторые считают. Твое знание и эти… штуки, — указал он на инструменты, — помогут мне сделать башню более мощной.

Дор пожал плечами.

— Покажи мне, как они работают.

До самого вечера Дор объяснял гостю свои идеи. Он показал Ниму, как тень от палки совпадает с его отметками и как с помощью зарубок на ней разделить день на части. Затем выложил свою коллекцию камней, которыми отмечал фазы Луны.

Царь мало что понял из рассказанного Дором. Он качал головой и настаивал на том, что боги солнца и луны находятся в вечном противоборстве, чем и объясняется их восхождение и падение. Власть — вот что имеет значение. И он, Ним, захватит ее, когда башня будет построена.

Дор слушал, но не мог себе представить, как Ним штурмует облака.

Когда их беседа закончилась, гость схватил одну из палок.

— Это я беру с собой, — сказал он.

— Погоди…

Ним прижал ее к сердцу:

— Сделай другую. Принесешь ее, когда придешь помогать на строительстве башни.

— Я не могу тебе помочь, — прошептал Дор, опустив глаза.

Ним заскрежетал зубами:

— Почему?

— У меня своя работа.

— Делать дырки в чашах? — рассмеялся царь.

— Это далеко не все.

— Второй раз просить не буду.

Дор ничего не ответил.

— Дело твое, — выдохнул Ним и шагнул к порогу. — Но тогда ты должен уехать отсюда.

— Уехать?

— Да.

— Куда?

— Меня это не касается. — Ним разглядывал зарубки на палке. — Советую куда-нибудь подальше. Если останешься, мои люди загонят тебя на башню так же, как остальных.

Царь мимоходом поднял одну из чаш, с маленькой дыркой внутри, перевернул ее и покачал головой.

— Я никогда не забуду наше детство, — сказал он. — Но больше мы не увидимся.

8

У Сары Лемон почти не осталось времени.

Уже двадцать пять минут восьмого. Черные джинсы, которые наконец-то нашлись в стиральной машине, сейчас крутятся в сушильном барабане при самой высокой температуре. С волосами нет никакого сладу, и отчаявшаяся Сара готова их отхватить ножницами. Лоррейн уже дважды заглядывала к ней в комнату, в последний раз она явилась с бокалом вина и принялась давать советы по поводу макияжа.

— Ладно, мам, я поняла, — буркнула Сара, выпроваживая мать.

После мучительных раздумий выбор был сделан в пользу малиновой футболки и черных джинсов (если они когда-нибудь высохнут!). Надо непременно надеть черные сапоги на каблуках, благодаря которым она будет выглядеть выше и стройнее.

В половине девятого они должны встретиться возле магазина на углу.

«Восемь тридцать, восемь тридцать!» — стучит в висках у Сары.

Может, они посидят в кафе или еще куда-нибудь сходят. Это уж как он захочет. До сих пор они виделись только по субботам с утра, да и то мельком — в приюте, где оба работают. Несколько раз Сара намекала, что хорошо бы провести вместе вечерок, и наконец на прошлой неделе он согласился: «Ну ладно, давай в пятницу».

И вот долгожданный день настал. У Сары от волнения мурашки бегут по коже, ведь такие симпатичные парни — недаром девчонки едят его глазами и готовы бегать за ним по пятам! — никогда раньше не обращали на нее внимания. Когда он рядом, Сара мечтает остановить стрелки часов, а вдали от него ей хочется, чтобы мгновения неслись во всю прыть.

Сара смотрит в зеркало:

— Ну что это за патлы!

Время Виктора Деламота истекает.

Часы показывают семь часов двадцать пять минут. На Восточном побережье офисы закрываются, но на Западном — еще работают.

Виктор снимает трубку. Набирает номер учреждения в другом часовом поясе. Просит соединить с исследовательским отделом. В ожидании ответа пробегает глазами по книжным полкам и мысленно подводит итог. Эту книгу читал. А эту нет. И ту не читал…

Даже если Виктор каждую минуту из того срока, что, по словам доктора, ему отпущен, посвятит чтению, он все равно не сможет одолеть все эти тома. А ведь это только один кабинет, в одном доме. Совершенно неприемлемая ситуация. Деламот богат. Он должен что-то предпринять.

— Исследовательский отдел, — возникает на линии женский голос.

— Да, это Виктор.

— Мистер Деламот? — Женщина явно нервничает. — Чем могу помочь?

Виктор думает о кресле, которое заказала Грейс. Так легко он сдаваться не намерен.

— Я хочу, чтобы вы занялись одной темой прямо сейчас. Пришлите мне все, что найдете.

— Конечно. — Сотрудница стучит по клавиатуре. — А какая тема?

— Бессмертие.

9

Вечером после визита Нима Дор и Алли поднялись на холм, чтобы полюбоваться закатом. Они приходили туда каждый вечер. Было приятно напоминать друг другу о днях детства, когда они беззаботно носились по этим склонам. Но на сей раз по пути Дор хранил молчание. Когда они с женой уселись на своем любимом месте, он положил на траву несколько чаш и кувшин воды, которые захватил с собой, и рассказал о разговоре с Нимом. Алли расплакалась.

— Куда нам идти? — сквозь слезы спрашивала она. — Это наш дом, наша семья. Как же нам выжить?

Дор опустил глаза:

— Ты хочешь, чтобы я стал рабом на этой башне?

— Нет.

— Тогда у нас нет выбора.

Он протянул ладонь и вытер слезы на щеках жены.

— Я боюсь, — прошептала Алли.

Она обвила его руками и склонила голову ему на плечо. Этот жест любви повторялся каждый вечер и всякий раз бесконечно трогал сердце Дора. Он чувствовал прилив умиротворения, когда жена обнимала его, ему казалось, будто его закутывают в теплое одеяло. Дор знал, что никто другой не будет любить и понимать его так, как Алли. Уткнувшись лицом в ее длинные темные волосы, он вдыхал их родной запах. Столь вольно дышалось ему только рядом с ней.

— Я буду тебя защищать, — прошептал Дор.

Они сидели долго, глядя на горизонт.

— Смотри, — тихо проговорила Алли.

Она не отрывала восхищенных глаз от закатного неба, которое было расцвечено оранжевым, нежно-розовым, клюквенно-красным оттенками.

Дор поднялся.

— Куда ты идешь? — спросила жена.

— Я должен кое-что попробовать.

— Останься со мной.

Но Дор направился к скалам. Он налил воды в маленькую чашу, потом поставил ее на большую. Затем вынул кусочек глины, которым была заткнута дырка в верхней чаше — та самая, что вызвала насмешку Нима, — и вода начала просачиваться через нее с негромкими ритмичными всплесками.

— Дор, — тихо окликнула мужа Алли.

Он не обернулся.

— Дор?

Алли обхватила колени руками. Что будет с ними? Куда они пойдут? Она опустила голову и зажмурила глаза.

Летописец, вероятно, написал бы об этих событиях так: в то мгновение, когда человек изобрел первые в мире часы, его жена сидела в одиночестве и тихо плакала, пока он вел счет времени.

Ту ночь Дор и Алли провели на холме.

Она спала. Он же поборол усталость, чтобы дождаться восхода солнца. Дор наблюдал, как меняется небо — черный цвет ночи сменился фиолетовым, который плавно перетек в нежно-голубой. Потом все озарилось вспыхнувшими лучами, и купол солнца выглянул над горизонтом, точно золотой зрачок открывающегося глаза.

Будь Дор мудрее, он восхитился бы красотой раннего утра и преисполнился благодарности за то, что может созерцать эту дивную картину. Но он полностью сосредоточился не на чуде наступления дня, а на измерении его долготы. Когда солнце взошло, Дор убрал нижнюю чашу из-под верхней, откуда сочилась влага, взял острый камень и сделал насечку, отмечая уровень воды.

Дор пришел к выводу, что это количество жидкости соответствует времени, отделяющему темноту от света. Теперь не нужно будет молить бога солнца о возвращении. С помощью этих водяных часов можно смотреть на то, как поднимается вода, и узнавать о приближении рассвета. Ним заблуждался. Не было никакого противоборства между ночью и днем. Дор заключил то и другое в чашу.

Он выплеснул воду.

Бог видел и это.

10

Сара взволнована. Она спешит вниз по лестнице, поддергивая все еще теплые после сушки джинсы. Ее захлестывает паника. Девочке вспоминается вечер двухлетней давности — одно из немногих в ее жизни свиданий. Она танцевала на зимнем балу с мальчиком, они познакомились на уроке математики. Ладони у него были влажные, а дыхание отдавало солеными крендельками. И что же? Он бросил ее и ушел со своими друзьями. Саре пришлось позвонить матери, чтобы та ее забрала.

Это совсем другое, убеждает она себя. Тот был совсем еще мальчишка, к тому же не без странностей, а этот парень — почти взрослый. Ему восемнадцать. У девчонок в школе он пользуется успехом. Любая из них захотела бы с ним пойти. Ну еще бы, вон он какой симпатичный на фотографии! И этот мальчик встречается с ней, Сарой!

— Когда ты вернешься? — спрашивает Лоррейн.

Она сидит на диване, ее бокал почти пуст.

— Сегодня пятница, мам.

— Я всего лишь спросила.

— Пока не знаю, понятно?

Лоррейн потирает виски:

— Я не враг тебе, дорогая.

— Этого я и не говорила.

Сара кидает взгляд на мобильник. Ей нельзя опаздывать.

«Восемь тридцать! Восемь тридцать!»

Она рывком хватает пальто из шкафа.

Виктора переполняют эмоции. Он барабанит пальцами по столу, дожидаясь ответа от исследовательского отдела. По внутренней связи пробивается Грейс:

— Милый! Ты голоден?

— Разве что слегка.

— Может, съешь тарелочку супа?

Деламот выглядывает из окна. Нью-йоркский пентхаус — один из пяти объектов недвижимости, принадлежащих супругам. Остальные четыре — в Калифорнии, на Гавайях, в Хэмптоне и центре Лондона. Виктор туда не ездил с тех пор, как у него диагностировали рак.

— Да, было бы неплохо.

— Сейчас принесу.

— Спасибо.

За время болезни мужа Грейс стала добрее, нежнее и терпеливее. Но сблизило ли их несчастье? Они женаты сорок четыре года, однако последние десять лет живут словно соседи по квартире.

Виктор снимает трубку, чтобы узнать, как продвигается исследование, и быстро кладет ее на рычаг, когда Грейс приносит суп.

11

Дор и Алли погрузили свои скудные пожитки на осла и отправились на плоскогорье.

Они решили, что детям будет спокойнее у родителей Дора. Алли была безутешна. Она дважды заставляла Дора возвращаться, чтобы еще раз обнять своих ненаглядных. Когда старшая дочь спросила: «Теперь я вместо мамы?» — Алли не выдержала и разрыдалась.

Их новое жилище из тростниковых вязанок было тесным и непрочным, оно не могло устоять под напором ветра, а в дождь крыша неизменно давала течь. Оставшись одни, без родных, супруги могли рассчитывать только на свои силы. Они по большей части кормились тем, что удавалось вырастить, пасли овец и единственную козу, бережно расходовали воду — ее приходилось носить из великой реки, а это был неблизкий путь.

Дор продолжал заниматься измерениями с помощью костей, палок, солнца, луны и звезд. Остальные дела казались ему пустой тратой времени. Алли все больше отдалялась от него. Однажды ночью Дор увидел, как жена, уставившись в пол, нянчит одеяльце, в которое они когда-то пеленали сына.

Иногда их навещал отец Дора, по настоянию своей жены привозивший изгнанникам еду. Рассказывая им новости о доме, он каждый раз упоминал о башне Нима, о том, какой высокой она стала. По его словам, ее сооружали из кирпичей, сделанных с помощью хвои и скрепленных глиняным раствором, добытым из источников в земле Сеннаар [1] .

Скоро строительство будет завершено. Ним поднялся на самый верх башни, пустил стрелу в небо и поклялся, что она упала обратно с окровавленным наконечником. Люди склонялись перед царем, веря, что он ранил одного из богов. Вскоре Ним и его лучшие воины достигнут облаков, победят всех, кто попадется им на пути, и он воссядет на небесный трон.

— Ним великий и могущественный правитель, — заявил отец Дора.

Тот опустил глаза. Из-за Нима они ютятся здесь, по его воле не могут каждое утро обнимать детей. А ведь в далекие годы юности он вместе с Дором и Алли взбегал по холмам, был товарищем их веселых игр… Для Дора Ним по-прежнему оставался мальчишкой, который просто хотел быть сильнее всех.

— Благодарю тебя за пищу, отец, — промолвил Дор.

12

Однажды к супругам пожаловали гости.

Увидев, что к их дому подходит пожилая пара, Алли поднялась с места. С момента изгнания Дора прошло много месяцев, по нашему календарю больше трех лет, и женщина была рада любому обществу. Она радушно приняла стариков и предложила им перекусить и напиться, хотя воды было так мало, что каждая ее капля казалась драгоценной.

Доброта жены вызывала у Дора гордость. Но его обеспокоил жалкий вид пришельцев. Глаза у них были красные и слезились, а кожу покрывали темные пятна. Дор, улучив минуту, когда они с Алли остались наедине, шепнул:

— Не прикасайся к ним. Боюсь, что они больны.

— Они одиноки и бедны, — возразила Алли. — У них больше никого нет. Прояви к ним милосердие, какого мы были лишены, хотя нуждались в нем.

Алли подала гостям ячменные лепешки и лапшу, немного козьего молока — все, что нашлось в доме. Она выслушала их историю. Как выяснилось, стариков тоже прогнали из родной деревни. Соседи боялись, что темные пятна могут означать проклятие. Отверженные вели кочевую жизнь, ночуя в шатре из козьих шкур. Они брели невесть куда в поисках пропитания и ждали, когда наступит их смертный час.

Старая женщина плакала, рассказывая об этом. Хозяйка лила слезы вместе с ней. Она знала, каково это — потерять свое место в мире. Утерев глаза, Алли поднесла старухе маленькую чашку с водой и держала ее, чтобы та могла прихлебывать.

— Спасибо, — прошептала скиталица.

— Пейте, — сказала Алли.

— Твоя доброта безгранична…

Она потянулась к Алли, чтобы обнять ее. Морщинистые руки старухи дрожали. Алли наклонилась и уткнулась ей в щеку. Она почувствовала, как их слезы смешались.

— Ступайте с миром, — проговорила Алли.

Когда странники уходили, женщина сунула старухе мешок из шкуры с последними ячменными лепешками. Тем временем Дор посмотрел на чашу своих водяных часов и увидел, что белый день от заката отделяет полоска воды шириной с ноготь.

13

Прежде чем измерять годы, надо измерить дни. Ну а первым делом нужно проследить за луной.

Дор занимался этим в изгнании, составляя календарь лунных фаз — полнолуние, первая четверть луны, последняя четверть, новолуние. В отличие от солнца, которое каждый день выглядело одинаково, убывающий и растущий серп давал Дору возможность отмечать эти превращения. Он выдалбливал дырки в глиняных дощечках до тех пор, пока не удостоверился, что сценарий изменений повторяется. Именно эти циклы греки впоследствии назвали месяцами.

Дор обозначил камнем каждое полнолуние. Фазы между ними отметил зарубками на дощечках. Таким образом, он создал первый календарь.

И теперь его дни были сочтены.

Когда фаза луны соответствовала пятой зарубке после третьего камня, Дор услышал, как жена кашляет. Вскоре кашель усилился, и при каждом приступе голова ее резко дергалась вперед.

Сначала Алли делала вид, будто ничего не произошло, и пыталась заниматься повседневными делами в тростниковом доме. Но она настолько ослабела, что однажды упала, пока готовила еду, и по настоянию мужа ей пришлось лечь на одеяло. Ее виски покрылись испариной. Глаза покраснели и заслезились. Дор заметил пятно у нее на шее.

Внутри у него все клокотало от гнева. Он предупреждал ее, чтобы она не прикасалась к гостям, и вот теперь их проклятие передалось ей. Лучше бы эти старики вообще не приходили.

— Что же нам теперь делать? — спросила жена.

Дор промокнул ей лоб одеялом. Он знал, что нужно искать Асу, шамана, который мог бы дать Алли коренья или мазь, чтобы ее болезнь ушла. Но город был слишком далеко. Как он может оставить жену? Они были одни на этом плоскогорье, отрезанные от всего мира.

— Спи, — прошептал Дор. — Скоро ты пойдешь на поправку.

Алли кивнула и закрыла глаза. Она не видела, как муж смахивает слезы.

14

«Время, замедли свой ход», — умоляет Сара.

Она выскальзывает из дома и спешит на улицу. Представляет себе мальчика с волосами кофейного цвета. Воображает, как он приветствует ее внезапным, сбивающим с ног поцелуем.

Сара оглядывается и видит свет в спальне Лоррейн. С нее, пожалуй, станется открыть окно и крикнуть что-нибудь вслед на весь квартал. Девочка ускоряет шаг. Подобно многим сверстницам, она ужасно стесняется матери. Та слишком много говорит. Перебарщивает с макияжем. Постоянно делает замечания: «Не горбись! Приведи волосы в порядок!» — или жалуется друзьям на отца Сары, который давно уже не живет в этом штате. «Том сделал это. Том забыл то. Том снова тянет с отправкой чека». Раньше мать и дочь были почти подругами, но в последнее время между ними воцарилось взаимное непонимание; похоже, они стали друг другу мешать. Вот поэтому Сара больше не рассказывает Лоррейн о своих отношениях с мальчиками. Впрочем, до сегодняшнего дня и обсуждать было особенно нечего.

«Восемь тридцать, восемь тридцать!» — повторяет девочка.

Вдруг она слышит сигнал. Это ожил ее сотовый. Она выхватывает его из кармана пальто.

«Время, поторопись», — мысленно стенает Виктор.

Прошел уже час, а он привык к быстрым ответам. И ему ничуть не легче из-за того, что вокруг все в прямом смысле тикает. Идут каминные часы, стоящие на столе. Мелькают секунды на мониторе компьютера. Мобильник, рабочий телефон, принтер и DVD-плеер — все эти устройства снабжены электронными часами. На стене висит деревянное панно с тремя циферблатами, показывающими время в трех часовых поясах, — Нью-Йорке, Лондоне, Пекине, где находятся главные офисы одной из компаний, принадлежащих Виктору.

В общей сложности в кабинете девять разных механизмов, отсчитывающих время.

Звонит телефон. Наконец-то.

— Да? — бросает в трубку Виктор.

— Я отправляю вам факс.

— Хорошо.

Виктор дает отбой. Входит Грейс:

— Кто звонил?

— Кое-что нужно для завтрашних встреч, — лукавит он.

— Ты должен пойти?

— А почему нет?

— Просто я подумала…

Она замолкает. Кивает. Уносит тарелки на кухню.

Раздается звонок факсимильного аппарата, и Виктор подвигается ближе, глядя, как идет факс.

15

Дор лежал на земле рядом с женой и смотрел на звезды, заполонившие небо.

Прошло уже много дней с тех пор, как Алли ела в последний раз. Ее кожа то и дело покрывалась испариной, а затрудненное дыхание приводило мужа в отчаяние.

«Пожалуйста, не покидай меня», — думал Дор.

Без Алли мир становился невыносимым. Днем и ночью она была верной опорой своему мужу, его единственным собеседником. Только Алли могла вызвать улыбку на его устах. Приготовив скудное угощение, она всегда предлагала Дору попробовать первым, даже если он настаивал, чтобы сначала поела она. Супруги прижимались друг к другу на закате. Когда Дор обнимал жену в постели, ему казалось, что это последняя ниточка, связывающая его с человеческим родом.

У Дора всего и было, что инструменты измерения времени да Алли. В этом вся его жизнь. Сколько он себя помнил, Алли всегда была рядом, с самого детства.

— Я не хочу умирать, — прошептала жена.

— Ты не умрешь.

— Я хочу быть с тобой.

— Ты со мной.

Она кашлянула кровью. Он ее вытер.

— Дор…

— Да, любовь моя.

— Попроси богов о помощи.

Дор сделал, как просила Алли. Он всю ночь не сомкнул глаз и молился так, как никогда прежде. В прошлом он верил в меры и числа. Теперь же он обращался к высшим богам, тем, что господствовали над солнцем и луной. Пусть они остановят бег светил, чтобы мир оставался во тьме и вода в часах перелилась через край. Тогда у Дора появится время, и он найдет Асу, который может вылечить его любимую.

Он раскачивался взад и вперед. Шепотом повторял: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», плотно зажмурив глаза, — ему казалось, что так его мольбы становятся чище. Но, позволив векам чуть-чуть разомкнуться, он увидел то, чего опасался: едва заметную смену оттенков на горизонте. Увы, вода в чаше почти достигла отметки, означавшей начало дня. Дор убедился, что его замеры точны, и возненавидел эту точность, проклиная свои знания и богов, оставивших его.

Дор склонился над женой — ее лицо и волосы намокли от пота, и он прижался к ней, своей кожей к ее коже, своей щекой к ее щеке, и его слезы смешались с ее слезами, когда он прошептал:

— Я остановлю твои страдания. Я все остановлю.

Но когда поднялось солнце, Дор не смог разбудить Алли.

Он тряс ее за плечи, теребил за подбородок.

— Алли, — бормотал он. — Алли… жена моя… открой глаза.

Она лежала неподвижно, вяло откинув голову, дыхание было совсем слабым. Дора захлестнул мощный прилив ярости. Первобытный вой, поднимавшийся откуда-то из глубин его тела, разом прорвался через легкие:

— А-а-ахх…

Его вопль несся в пустом воздухе над плоскогорьем.

Он встал — медленно, словно в трансе. И побежал.

Дор бежал под утренним небом и под полуденным солнцем. Мчался так, что у него обожгло легкие, пока наконец не увидел ее.

Нимову башню.

Она была очень высокой; ее вершину скрывали облака. Дор бросился к ней, одержимый последней надеждой. Прежде он наблюдал за временем, измерял и анализировал его, считал дни и составлял календари, а теперь твердо решил достичь того единственного места, где время можно изменить.

Он дотянется до небес. Заберется на башню и сделает то, чего не смогли боги.

Он заставит время остановиться.

Башня возвышалась в виде пирамиды, построенной уступами, ее ступени предназначались для блистательного восхождения Нима. Никто не осмеливался ступить на них. Некоторые мужчины даже опускали глаза, проходя мимо. Когда Дор приблизился к подножию сооружения, несколько стражников мельком взглянули на него, но никто из них и представить не мог, что задумал этот оборванец. Они и опомниться не успели, как Дор уже несся вверх по царской лестнице. Рабы смотрели на него в замешательстве. Кто этот человек? Разве он принадлежит к числу избранных? Один что-то крикнул другому. Несколько человек побросали инструменты и кирпичи.

Вскоре рабы устремились за Дором, уверенные, что гонка к небесам началась. За ними кинулись стражники. К ним присоединились случайные прохожие, оказавшиеся рядом с подножием башни. Жажда власти — вещество огнеопасное, и вскоре уже тысячи людей взбирались по фасаду мощного строения. Слышался нарастающий рев, согласный клич свирепых завоевателей, готовых взять то, что им не принадлежит.

Последующие события стали предметом споров.

Из истории нам известно, что Вавилонская башня была не то разрушена, не то заброшена. Но человек, впоследствии ставший Седым Временем, мог представить иные свидетельства, потому что именно в тот день решилась его судьба.

Когда толпы бросились на приступ башни, раздался грохот. Кирпичи раскалились до ярко-красного цвета. Послышался раскат грома, и тут подножие гигантского сооружения расплавилось. Вершина вспыхнула огнем. Средняя часть башни повисла в воздухе, опровергая все представления, когда-либо существовавшие у человечества. Те, кто хотел достичь небес, полетели вниз, словно снег, который стряхнули с ветки дерева.

Несмотря на все это, Дор продолжал подниматься, пока в конце концов не оказался единственной фигурой, цеплявшейся за ступени. Он рвался вверх, преодолевая головокружение, боль, ломоту в ногах и стеснение в груди. Ему приходилось останавливаться на каждой ступени, чтобы устоять в водовороте тел. Перед ним мелькали руки, локти, ноги, волосы.

Легионы были сброшены с башни в тот день, а их речь раздробилась на множество языков. Эгоистичному плану Нима пришел конец еще до того, как он смог выпустить в небо вторую стрелу.

Только одному человеку было позволено совершить восхождение сквозь туман, лишь он добрался до вершины, словно его поддерживали под руки, и… приземлился на пол в каком-то темном и глубоком месте — месте, которое никогда не существовало и которое никто и никогда не смог бы найти.

16

Это скоро произойдет.

У береговой линии океана появляется мальчик на доске для серфинга. Он нажимает на нее пальцами ног и взлетает на пенистый гребень.

Волна замирает. Мальчик тоже.

Парикмахерша стрижет клиентку. Она откидывает назад пучок волос, примеривается и щелкает ножницами. Слышится слабый хруст.

Отрезанные пряди падают на пол и останавливаются в воздухе.

В музее на Хуттенштрассе, что находится в немецком городе Дюссельдорфе, охранник замечает посетителя странного вида. Худой, длинноволосый, он подходит к выставке старинных часов. Открывает стеклянную витрину.

— Будьте… — начинает музейный служитель, грозя пальцем, но вдруг размякает, становится заторможенным, погружается в грезы.

Ему чудится, что человек поочередно достает из витрины часы, изучает их, разбирает на части, а потом собирает вновь, что, по идее, потребовало бы многих недель.

— …любезны не… — хочет договорить охранник, очнувшись от видений.

Но посетителя уже и след простыл.

Пещера

17

Дор проснулся в пещере.

Было темно, но он каким-то образом различил, где находится. Под ногами вздымались каменистые глыбы, а с потолка в него целились зазубренные острия.

Потирая локти и колени, Дор задумался. Жив ли он? Как он сюда попал? Забираясь на башню, он испытывал жуткую боль во всем теле, но теперь она совсем прошла. И дышать было уже не тяжело. В сущности, когда он дотрагивался до своей груди, дыхание еле ощущалось.

На мгновение ему показалось, что он в чертоге богов, но Дор тут же вспомнил о телах, сброшенных с высоты, о плавящемся подножии башни, об обещании, которое он дал Алли.

«Я остановлю твои страдания», — поклялся он тогда.

Ноги его подкосились. Он потерпел поражение, ему не удалось прервать ход времени. Зачем он покинул жену? Зачем бежал?

Дор зарылся лицом в ладони и заплакал. Слезы просачивались сквозь его пальцы, окрашивая каменные плиты переливами голубого цвета.

Трудно сказать, как долго он предавался горю.

Когда Дор наконец поднял глаза, то увидел фигуру, сидящую перед ним, — это был старик, который являлся к нему в детстве; теперь он опирался подбородком на золоченый деревянный посох. Он наблюдал за Дором с особенным выражением — так отец смотрит на спящего сына.

— Тебе нужна власть? — спросил пришелец.

Дор никогда прежде не слышал такого голоса: он был приглушенным, слабым, как будто его обладатель заговорил впервые.

— Я хочу всего лишь, — прошептал Дор, — остановить солнце и луну.

— А-а-а, — усмехнулся старик. — Но разве это не власть?

Он ткнул посохом в сандалии Дора, те мгновенно развалились, и он остался босым.

— Ты верховный бог? — удивился Дор.

— Я всего лишь Его слуга.

— Он владыка смерти?

— Тебя спасли от нее.

— Для того, чтобы я умер здесь?

— Нет. В этой пещере ты не состаришься ни на миг.

Пристыженный Дор отвел глаза:

— Я не заслуживаю такого подарка.

— Это не подарок, — ответил старик.

Он встал, держа посох перед собой.

— Ты кое-что начал, пока был на Земле. Нечто такое, что изменит всех, кто придет вслед за тобой.

Дор покачал головой:

— Ты ошибаешься. Я маленький человек, изгнанник.

— Мало кому дано постичь собственную власть, — произнес старик.

Он ударил посохом оземь. Дор моргнул. Перед ним появились все его орудия и инструменты — чашки, палки, камни и дощечки.

— Ты кому-то отдал один из этих предметов?

Дор вспомнил о палке, с помощью которой отслеживал движение солнца.

— Его у меня забрали, — сказал он.

— Теперь будет много других. Если желание вести счет возникло у одного из вас, оно уже не утихнет и будет сильнее, чем ты можешь себе представить. Вскоре человек сможет исчислять века, разделить день на мелкие части, а затем на еле уловимые доли — до тех пор, пока счет не поглотит его целиком и чудо мира, подаренного ему, не будет утрачено.

Старец еще раз ударил посохом по камням пещеры, и инструменты Дора превратились в пыль.

— Зачем ты измеряешь долготу дней и ночей? — прищурился кудесник.

— Чтобы знать это, — ответил Дор, отводя взгляд.

— Знать именно это?

— Да.

— И что же ты знаешь… о времени? — допытывался старик.

Дор покачал головой. Никогда раньше он не слышал этого слова. Что же ответить на этот вопрос?

Колдун выставил костлявый палец и сделал вращательное движение. Следы от слез Дора стянулись в голубое озерцо на каменном полу.

— Узнай то, чего не знаешь, — сказал старик. — Научись понимать, что проистекает из твоих подсчетов.

— Как? — спросил Дор.

— Прислушивайся к страданиям, которые от этого возникают.

Он нагнулся и прикоснулся рукой к влажным дорожкам, оставшимся от пролитых слез. Они стали жидкими и заблестели. Маленькие облачка дыма возникли над их поверхностью.

Дор наблюдал, смущенный и ошеломленный. Он мечтал об одном — вернуть Алли, но ее больше не было.

— Пожалуйста, позволь мне умереть, — попросил он сдавленным шепотом. — Я не хочу жить.

Кудесник поднялся:

— Не тебе решать, сколько будут длиться твои дни. Об этом ты тоже узнаешь.

Он сложил вместе руки и вдруг стал ростом с ребенка, потом с грудного младенца, еще больше уменьшился в размерах и взмыл в воздух, как пчела в полете.

— Подожди! — закричал Дор. — Долго ли я буду здесь томиться? Когда ты вернешься?

Съежившаяся фигура старика достигла потолка пещеры и прорезала щель в скале. Оттуда упала одинокая капля воды.

— Когда небо встретится с землей, — сказал колдун и исчез.

18

У Сары Лемон были очень хорошие оценки по естественным наукам.

«И что мне это, в сущности, дает?» — нередко спрашивала она себя.

Основания для такого вопроса у нее были. В старших классах самое главное — популярность, и зависит она главным образом от того, как ты выглядишь. Если для Сары экзамен по биологии был плевым делом, то собственное отражение в зеркале вовсе ее не радовало, да и окружающим она вряд ли казалась привлекательной: у нее были слишком широко посаженные карие глаза, сухие вьющиеся волосы, щербинка между зубами, рыхлая фигура. Увы, ей так и не удалось сбросить вес, набранный после развода родителей. Она морщилась, разглядывая свои полноватые руки и грудь, и не без горечи резюмировала: «А зад еще толще».

Поэтому, когда одна из подруг матери сказала, что «Сара, возможно, станет привлекательной, когда вырастет», девочка только фыркнула. Эти слова прозвучали для нее весьма сомнительным комплиментом.

В выпускном классе Саре Лемон исполнилось семнадцать лет, и была она, по мнению большинства ребят, слишком умной или чересчур странной, а может, и такой и этакой. Учеба не представляла для нее ни сложности, ни интереса; обычно Сара садилась у окна, чтобы бороться со скукой. Нередко она рисовала в записной книжке автопортреты с надутыми губками, закрываясь локтем, чтобы остальные не видели.

Сара в одиночестве ела свой ланч, возвращалась домой без попутчиков и проводила вечера дома с матерью. А когда Лоррейн уходила потрещать с подругами (эти встречи Сара именовала «клуб разведенок»), девочка ужинала одна, сидя за компьютером.

По оценкам она шла третьей в классе и ждала возможности досрочно подать документы в ближайший государственный университет — средств у Лоррейн хватало только на него.

Благодаря подготовке к поступлению Сара и познакомилась с Итаном.

Высокий, худой, с сонными глазами и густыми волосами кофейного цвета, он тоже учился в последнем классе школы. Итан любил и умел быть в центре внимания, друзей и подруг у него было хоть отбавляй. Участие в команде по легкой атлетике и в музыкальной группе прибавляло ему популярности. В астрономической системе старших классов Сара никогда не смогла бы выйти на его орбиту.

Но по субботам Итан разгружал грузовики с едой в приюте для бездомных — там же, где Сара подрабатывала волонтером. Дело в том, что для поступления в университет требовалось написать эссе о «важном опыте общественной работы». Сара не знала, как подступиться к такому заданию, поэтому, чтобы честно выполнить его, предложила свои услуги приюту, и там ее охотно приняли. По правде говоря, большую часть времени она проводила на кухне, наполняя пластиковые миски овсянкой. Рядом с людьми, лишенными крова, Сара чувствовала себя крайне неуютно. Ну что им может сказать какая-то девчонка из пригорода, в пуховике и с айфоном? «Мне очень жаль»?

И тут появился Итан. Сара заметила его в первый же день. Он стоял рядом с грузовиком (фирма, поставлявшая продукты в приют, принадлежала дяде мальчика). Итан тоже обратил на девочку внимание, должно быть, потому, что здесь больше не было их ровесников. Швырнув коробку на кухонный стол, он кивнул Саре: «Привет, как делишки?»

Она ухватилась за эту фразу, как за сувенир. «Привет, как делишки?» Его первые слова, обращенные к ней, звучали для нее музыкой.

Теперь они общались каждую неделю. Как-то раз она взяла с полки и предложила ему пачку крекеров с арахисовым маслом, но мальчик сказал: «Не-а, не хочу отбирать еду у нищих». Это показалось Саре чудесным, даже благородным.

Она вообразила, что Итан послан ей судьбой, — девочкам свойственны подобные иллюзии. Вдали от школы с ее неписаными правилами насчет того, с кем можно говорить на равных, Сара держалась более уверенно. Она меньше сутулилась, вместо футболок с социальными посланиями иногда надевала открытые, женственные блузки и краснела, когда Итан подмигивал: «Хорошо выглядишь сегодня, Лемон-ад».

Шли недели, и Сара осмелела достаточно, чтобы поверить: Итан чувствует к ней то же, что и она к нему. Они не могли случайно оказаться рядом в столь неожиданном месте. Сару в свое время впечатлили «Задиг, или Судьба» Вольтера и «Алхимик» Коэльо, и она была свято убеждена, что встреча с Итаном предначертана свыше. На прошлой неделе, набравшись храбрости, девочка спросила, не хочет ли тот куда-нибудь сходить вместе. И надо же, Итан ответил: «Ну ладно, давай в пятницу».

И вот наступила пятница. Приближался час свидания: восемь тридцать! Сара пыталась взять себя в руки. Она знала, что не следует так переживать из-за мальчика. Но Итан не такой, как все. Он сломал привычные для нее стереотипы.

В малиновой футболке, черных джинсах и на каблуках Сара неслась вперед и была всего в двух кварталах от большого события в ее жизни, как вдруг ее мобильный пропищал «ба-да-бип». Пришла эсэмэска.

У нее екнуло сердце.

Сообщение было от него.

19

В рейтинге ведущего делового издания Виктор Деламот занимал четырнадцатое место среди самых богатых людей мира.

Фотография в журнале была старая: Виктор сидит, опираясь тяжелым подбородком на руку, на румяном лице играет задумчивая улыбка. В статье говорилось, что «этот сдержанный человек с густыми бровями, магнат индустрии хедж-фондов» был единственным ребенком в семье, что родился он во Франции, приехал в Штаты и осуществил американскую мечту, проделав путь в буквальном смысле из грязи в князи.

Но поскольку Деламот отказался давать интервью (он старался избегать публичности), некоторые подробности его детства были опущены. В частности, никто не знал, что, когда Виктору было девять лет, его отец, водопроводчик, был убит в драке в прибрежной таверне. Несколько дней спустя мать Виктора ушла из дому и прыгнула с моста. Когда ее нашли, на ней была только ночная рубашка кремового цвета.

Меньше чем за неделю Виктор стал сиротой.

Его посадили на корабль, который шел в Америку. Там его должен был встретить дядя. Будет лучше, считали многие, если мальчик поселится в стране, где меньше теней прошлого. Впоследствии Виктор полагал, что своей финансовой философией он обязан именно тому путешествию через океан. Не успел он освоиться на судне, как его мешок с едой — тремя буханками хлеба, четырьмя яблоками и шестью картофелинами, уложенными бабушкой, — был сброшен в воду какими-то хулиганами. В ту ночь мальчик оплакивал потерю, зато, как признавался потом, он получил полезный урок: если за что-то цепляешься, это может «только разбить тебе сердце».

Поэтому Виктор избегал привязанностей, что было ему на руку во время финансового восхождения. Старшеклассником в Бруклине на деньги, скопленные благодаря летним заработкам, он приобрел два автомата для игры в пинбол и установил их в местных барах. Он продал их восемь месяцев спустя и на вырученную сумму купил три автомата по продаже конфет. Затем он удачно сбыл их в обмен на пять автоматов по продаже сигарет. Виктор продолжал покупать, продавать, вкладывать средства и к моменту окончания колледжа возглавил компанию по торговле через автоматы. Вскоре он купил бензоколонку и таким образом вышел на нефть. Спустя некоторое время молодой бизнесмен совершил несколько удачных сделок по приобретению нефтеперегонных заводов, благодаря чему стал просто фантастически богат.

Свои первые сто тысяч долларов Виктор отдал американскому дяде, который его вырастил. Все остальное он снова пустил в дело. Деламот приобретал агентства по продаже машин, инвестировал в недвижимость и наконец начал покупать банки — сперва небольшой в штате Висконсин, потом еще несколько. Инвестиционный портфель Виктора стремительно рос, и тогда он основал фонд для тех, кто хотел освоить его бизнес-стратегию. За годы своего существования его детище стало одним из наиболее дорогостоящих фондов мира, что никак не мешало его популярности.

Свою будущую жену Виктор повстречал в лифте.

Это случилось в 1965-м. Виктору было сорок. Грейс тридцать один. Она работала бухгалтером в его фирме; на ней были скромное платье с набивным рисунком, белый свитер и нитка жемчуга. На белокурой головке — укладка с начесом. Мило и в то же время практично. Виктору это понравилось. Он кивнул, когда двери лифта закрылись, а Грейс опустила глаза, смущенная тем, что оказалась так близко к начальнику.

Виктор пригласил ее на свидание, послав ей письмо по внутренней почте. Они пошли обедать в частный клуб и проговорили несколько часов. Грейс рассказала, что сразу по окончании школы она вышла замуж. Корейская война сделала ее вдовой, и она с головой ушла в работу. Виктору это было понятно.

Они сели в лимузин и поехали к реке. Гуляли под мостом. Впервые поцеловались на скамейке, с которой открывался вид на Бруклин.

Через десять месяцев после встречи в лифте их обвенчали в присутствии четырехсот гостей, причем со стороны невесты было двадцать шесть человек, а остальные являлись деловыми партнерами жениха.

Поначалу молодожены много времени проводили вместе: играли в теннис, ходили в музеи, ездили в Палм-Бич, Буэнос-Айрес, Рим. Но по мере того как бизнес Виктора рос, общих занятий у них становилось все меньше. Он стал путешествовать в одиночестве, работая в самолете, и зачастую предпочитал заниматься делами вдали от дома. Супруги забросили теннис и все реже посещали художественные галереи. У них не было детей, о чем Грейс сожалела и долгие годы твердила об этом мужу. Чтобы не касаться болезненной темы, они старались уходить от долгих разговоров. Но это была лишь одна из причин взаимного охлаждения.

Со временем у них появилось ощущение, что в их браке что-то упущено. Грейс досадовала на нетерпеливость Виктора, на его склонность поправлять людей, привычку читать во время еды, готовность прервать любую встречу ради делового звонка. Деламот отмахивался от придирок жены, что она считала большим пренебрежением. В свою очередь, его раздражала нерасторопность Грейс, тратившей слишком много времени на сборы. Он каждый раз нервничал, поглядывая на часы. Супруги вместе пили утренний кофе и иногда ужинали в ресторанах, но, по мере того как их состояние вырастало, подобно столбикам фишек в казино, — множество домов, частные самолеты, — жизнь четы Деламот все больше походила на исполнение долга. Жена играла свою роль, муж — свою.

Ничего не менялось до тех пор, пока для Виктора все вопросы не померкли перед одним: как избежать смерти?

Ему исполнилось восемьдесят шесть. Спустя четыре дня он посетил онколога в нью-йоркской больнице, и тот подтвердил, что рядом с печенью пациента обнаружена опухоль размером с мячик для гольфа.

Виктор изучил все возможности лечения. Он всегда боялся, что проблемы со здоровьем могут поставить под угрозу его успех, и не жалел денег, чтобы найти способ исцеления. Он летал к лучшим специалистам. У него была целая команда медицинских консультантов. Но прошел почти год, а результаты, несмотря на все усилия, были неутешительными. Сегодня с утра Виктор и Грейс побывали у главного врача. Жена попыталась задать ему вопрос, но не смогла произнести ни слова.

— Грейс хочет спросить… — пришел к ней на помощь Виктор, — сколько времени у меня осталось?

— По самым оптимистичным прогнозам, — ответил доктор, — пара месяцев.

Смерть уже стучалась в дверь.

Но ее ждал сюрприз.

20

Чей-то голос произнес: «Дольше».

— Кто там? — крикнул Дор.

Он пытался сбежать с того самого момента, как старик покинул пещеру, — безуспешно искал лазейки, колотил по карстовым стенам. Даже хотел нырнуть в озеро слез, но его отбрасывала шедшая оттуда волна воздуха, как будто из глубины поднималось дыхание миллионов существ.

И вдруг — этот голос.

— Дольше, — умолял он.

Дор видел только облачка белого дыма над поверхностью озера и яркий бирюзовый блеск.

— Покажись!

Ничего.

— Ответь мне!

Внезапно звук повторился. Всего одно слово. Тихая, едва слышная, приглушенная молитва, проникнувшая сквозь толщу камня.

— Дольше.

«Что это значит?» — недоумевал Дор.

Припав к земле, он смотрел на поблескивающую воду — одинокий человек, отчаянно жаждущий услышать голос другой души.

Тут раздался второй голос, явно принадлежащий женщине. Она просила: «Еще». Ей вторил третий, голос мальчика. Тихие мольбы зазвучали вперемешку. Четвертый упоминал о солнце. Пятый говорил о луне. Шестой шепотом повторял «еще, еще», седьмой просил «лишь один день», а восьмой заклинал: «Продолжай, продолжай».

Дор теребил свою бороду, ставшую непослушной, подобно его волосам. Несмотря на то что он жил в заточении, его организм работал нормально. Он насыщался без пищи. Набирался сил без сна. Устав сидеть, Дор прохаживался по пещере и подставлял пальцы под воду, медленно капающую сквозь щель в потолке.

Но он не мог избавиться от голосов, доносящихся из поблескивающего озера. Они просили, умоляли — днями, ночами, при солнце, при луне, часами, месяцами, годами. И даже если Дор зажимал уши руками, голоса звучали так же громко.

Вот так, сам того не сознавая, он начал отбывать свое заключение… Ему приходилось выслушивать мольбу каждой души, которой не хватало того, чему Дор только что нашел определение. Эта неосязаемая мера уводила человека от простого света его существования в темную глубину собственной одержимости.

И называлась она временем.

По-видимому, оно бежало слишком быстро для всех, кроме самого Дора.

21

Сара прочитала в телефоне сообщение Итана: «Слуш давай на след неделе? Сдня у меня дела. До встр в приюте, ОК?»

У нее оборвалось сердце. Колени подогнулись, словно у марионетки, когда кукловод отпускает нити.

«Нет! — крикнула она про себя. — Не на следующей неделе. Сейчас! Мы же договорились! Я так тщательно накрасилась!»

Сара хотела было переубедить его. Но текстовое сообщение требовало ответа. Если она замешкается, Итан, чего доброго, подумает, что рассердил ее.

Поэтому, вместо того чтобы набрать «нет», она написала: «Ладно».

И добавила: «До встр в приюте».

А потом еще: «Развлекайся».

Сара нажала кнопку отправки и проверила время: восемь двадцать две.

Она прислонилась к дорожному знаку и попыталась убедить себя: ее вины тут нет, парень не слинял из-за того, что она зануда, или слишком толстая, или слишком много болтает, или что-нибудь в этом роде. У него были дела. Ну вышло так, и все тут.

«И куда теперь?» — грустно думала Сара.

Вечер превратился в безжизненный кратер. Домой Сара идти не могла. По крайней мере, до тех пор, пока Лоррейн не ляжет спать. Иначе как объяснить матери свою пятиминутную прогулку на высоких каблуках?

Вместо этого Сара побрела в ближайшее кафе, купила там шоколадный макиато и булочку с корицей. Села за столик в глубине зала.

«Восемь двадцать две! — все еще переживала она. — А ну-ка живо, а то опоздаешь!»

Но в глубине души Сара уже считала дни до следующей недели.

22

Виктору всегда удавалось обозначить проблему, найти слабое место, а затем — выход из создавшегося положения.

Финансовый крах компании, уменьшение государственного регулирования, колебания рынка — в любых ситуациях был скрытый ключ к решению задачи; окружающие просто его не видели.

Той же стратегией руководствовался Виктор в отношении смерти.

Сначала он боролся с болезнью традиционными методами — с помощью хирургии, облучения, химиотерапии, после которой его одолевали головокружение и тошнота. Лечение отчасти тормозило развитие опухоли, однако почки Виктора ослабели, и он был вынужден три раза в неделю проходить гемодиализ. Эту процедуру он мог переносить только в присутствии своего главного ассистента Роджера. Виктор диктовал ему письма, давал указания, ни на минуту не выпуская из рук бразды правления своей империей. Он постоянно смотрел на часы.

«Давайте, давайте», — то и дело бормотал Деламот.

Он ненавидел тот факт, что оказался заложником ситуации. Быть прикованным к аппарату, который очищает его кровь от токсинов? Разве это подходящее положение для такого человека, как он?

В конце концов терпение Виктора иссякло. Как любой хороший предприниматель, он старался поскорее подбить баланс и через год пришел к следующим выводам.

Он не сможет одержать победу.

Традиционные способы не для него. Слишком многие пытались и безрезультатно. Это была плохая ставка, оставалось надеяться только на чудо.

А Виктор привык выигрывать.

И тогда он отвлекся от болезни и сосредоточился на времени, которое убегало как вода из дырявого сосуда, — ведь это и было для него главной проблемой.

Подобно многим людям, обладающим огромной властью, Деламот не представлял себе, как мир будет жить без него. Он чувствовал себя почти обязанным остаться в живых. Конечно, смерть была серьезным препятствием. Но основной преградой являлась человеческая смертность.

Можно ли с этим справиться?

И все-таки Виктор нашел за что ухватиться, когда сотрудница из офиса на Западном побережье, отвечая на запрос о бессмертии, отправила ему целую кипу материалов о крионике.

Просмотрев присланные страницы, Деламот впервые за долгие месяцы вздохнул с облегчением. Сохранение человеческих тел для последующего оживления предполагало их замораживание. Ну что ж…

Он не мог победить смерть. Но возможно, в его силах пережить ее.

23

Озеро голосов возникло благодаря слезам Дора, но он был всего лишь первым из плачущих. Человечество становилось все более одержимо временем, и от тоски по потерянным часам в сердцах появлялись незаживающие раны. Люди переживали из-за упущенных возможностей, из-за неудачных дней, постоянно беспокоились о том, сколько им осталось жить на этом свете, потому что измерение времени неизменно оборачивалось обратным отсчетом.

Вскоре в каждой стране время стало самым ценным товаром. И желание владеть им и тратить без ограничения вылилось в бесконечный хор на всех языках, звучавший в пещере Дора.

Дайте хоть немного времени! Дочь держит за руку слабеющую мать. Всадник скачет, чтобы успеть до заката. Фермер боится запоздать с уборкой урожая. Студент корпит над кипами работ.

Время, зачем ты так неуловимо? Мужчина с похмелья бьет по будильнику. Уставший работник зарылся в отчеты. Автомеханик копошится под капотом в окружении нетерпеливых клиентов.

Бесчисленные просьбы подарить лишние минуты, часы и годы легли на Дора тяжким бременем. Голоса роились вокруг него, точно мошкара. Он жил еще в те времена, когда мир говорил на одном языке, но теперь ему была дана способность понимать все земные наречия. Они звучали в таком количестве, что Дор поражался, какой густонаселенной стала Земля. А сколько новых занятий появилось у людей! Теперь они не только охотились и строили дома — одни ходили на службу, другие путешествовали, третьи воевали, и все как один впадали в отчаяние, взывая к небесам о продлении времени. Аппетит человечества был неуемен. Поток жалоб и стенаний не прекращался.

И вот постепенно Дор стал сожалеть о той чистой страсти к познанию, которая когда-то захватывала его целиком. Он не понимал, для чего эта медленная пытка, и проклинал день, когда начал считать свои пальцы, с ненавистью думал о чашах и палках, своих водяных и солнечных часах… На что были истрачены мгновения, проведенные в разлуке с Алли? Вместо этого он мог быть рядом с ней, слушать ее голос, склонять голову к ее плечу.

Главная причина негодования Дора заключалась в том, что, пока все остальные люди неизбежно умирали, подчиняясь своей судьбе, он, по-видимому, был осужден жить вечно.

Середина

24

Увидев Итана на следующее утро, Сара держалась непринужденно. По крайней мере, она приложила к этому все старания. Ее одежда была подчеркнуто небрежной: фуфайка с капюшоном, рваные джинсы, кроссовки «Найк».

Итан бросил на кухонный стол коробки с макаронами и яблочным соком.

— Как делишки, Лемон-ад?

— Да так, нормально, — ответила Сара, зачерпывая овсянку.

Пока он открывал упаковки, она тайком поглядывала на него, надеясь получить хоть какие-то подсказки насчет вчерашнего. Почему он отменил встречу? Сара хотела, чтобы Итан об этом заговорил — сама она, конечно, не стала бы. Однако парень не спеша занимался своим делом, насвистывая рок-мелодию.

— Отличная песня, — сказала Сара.

— Ну да, — буркнул он и снова принялся свистеть.

— Так что случилось прошлой ночью? — «О господи. Неужели я это брякнула? Глупая, глупая!» — спохватилась Сара и попыталась исправить положение: — Вообще-то, это не имеет значения.

— Ну извини, я не мог…

— Да ладно…

— Время не рассчитал…

— Ничего страшного.

— Вот и хорошо.

Итан расплющил опустевшие коробки и сложил их в большие мусорные ведра.

— Готово. Можешь идти, — объявил он.

— Конечно.

— Увидимся на следующей неделе, Лемон-ад.

Итан вышел пружинящей походкой, по своему обыкновению сунув руки в карманы.

«И это все? — подумала Сара. — Что он подразумевал под следующей неделей? Вечер будущей пятницы? Или утро субботы?»

Надо было уточнить. Но почему всегда спрашивает именно она?

Бездомный в голубой кепке подошел к окну за порцией овсянки.

— Можно бананов побольше? — попросил он.

Сара наполнила его миску. Этот бродяга каждый раз говорил ей одно и то же, а потом благодарил.

— Не за что, — пробормотала она в ответ, а потом взяла бумажное полотенце и обтерла последнюю из распакованных Итаном бутылок; крышка на ней разболталась, и яблочный сок расплескался вокруг.

25

— Внутри вот этих? — спросил Виктор, показывая пальцем на огромные цилиндры из стекловолокна.

— Да, — ответил заведующий крионической лабораторией.

Его звали Джед.

Цилиндры были круглые и толстые, примерно двенадцать футов в высоту, цвета вчерашнего снега.

— И сколько людей помещается в каждом?

— Шесть.

— И они сейчас находятся там в замороженном виде?

— Да.

— А в каком… положении?

— Вверх ногами.

— Почему?

— Если что-то произойдет с верхушкой цилиндра, самая важная часть — голова — будет защищена.

Виктор сжал в руке трость, пытаясь скрыть замешательство. Его, привыкшего к элегантным фойе и офисам в пентхаусах, отпугнул сам вид этого места. Лаборатория располагалась в промзоне нью-йоркского рабочего пригорода, в одноэтажном кирпичном здании. Сбоку находилась погрузочная площадка.

Внутри все было столь же невыразительным: несколько помещений для персонала в передней части здания, лаборатория, где начинался процесс криоконсервации. Просторное хранилище, в котором цилиндры стояли бок о бок, напоминало крытое кладбище с линолеумными полами.

Виктор договорился о посещении на следующий же день после того, как получил отчеты. Он не спал всю ночь, отказавшись от снотворного и не обращая внимания на боль в животе и спине. Деламот дважды перечитал присланную информацию. Хотя эта область науки достаточно новая (первый человек был крионирован в 1972 году [2] ), идеи, лежащие в ее основе, не лишены логики. Заморозьте умершего. Ждите, пока наука выйдет на новую ступень. Разморозьте тело. Верните его к жизни и вылечите.

Последнее, конечно же, представлялось самым сложным. С другой стороны, думал Виктор, стоит учесть хотя бы то, как далеко продвинулось человечество за время его жизни. Двое кузенов Деламота умерли в юности от брюшного тифа и коклюша. Сегодня они остались бы в живых. Многое изменилось.

«Но не надо ни к чему привязываться слишком сильно», — напомнил себе Виктор, имея в виду и общепризнанные достижения прогресса.

Рядом с цилиндрами стояла белая деревянная коробка, разделенная пронумерованными перегородками, а в ней — несколько цветочных букетов.

— Что это? — спросил Деламот.

— Клиентов навещают родственники, — объяснил Джед. — У каждого тела в цилиндре есть свой номер. Посетители сидят вот здесь.

Он показал на кушетку горчичного цвета, придвинутую к стене. Виктор представил Грейс, сидящую на этой гадкой штуке, и понял: он никогда не сможет рассказать ей о своей идее.

Деламот не питал ни малейшей надежды на то, что жена согласится на такой эксперимент. Она была усердной прихожанкой и полагала, что нельзя вмешиваться в Божий промысел. Спорить с ней было бы бессмысленно.

Нет. В последнем плане Виктора лишние участники исключены. Когда мы умираем, наше «я» проявляется наиболее отчетливо, а Виктор с тех пор, как ему исполнилось девять лет, привык к самостоятельности.

Он сделал мысленную зарубку: никаких посетителей, никаких цветов. И, сколько бы это ни стоило, — собственный цилиндр. Если уж ему предстоит веками ждать возрождения, то он собирается делать это в одиночестве.

26

Все пещеры начинаются с дождя.

Дождь смешивается с газом. Образовавшаяся кислотная вода прогрызает дорогу в скалах, и крошечные трещины превращаются в широкие проходы. В конце концов, спустя многие тысячелетия, в этом лабиринте может возникнуть пространство, достаточное для того, чтобы там поместился человек.

Так что пещера Дора была, несомненно, продуктом времени. Но внутри тикали новые часы. На потолке, где колдун пробил расщелину, капающая вода постепенно породила сталактит. И по мере того как влага с его острия сочилась вниз, оттуда стал подниматься сталагмит.

В течение веков верхушки сталактита и сталагмита сближались, словно их притягивал магнит, но процесс происходил так медленно, что Дор не обращал на него внимания.

Когда-то он гордился тем, что научился измерять время с помощью воды. Но все изобретения человека ранее созданы Богом.

И теперь Дор жил внутри самых больших на свете водяных часов.

Он никогда об этом не размышлял. В сущности, он вообще перестал думать.

Дор не хотел двигаться и даже не вставал. Он положил подбородок на руки и сидел неподвижно среди оглушающих его голосов.

В отличие от других смертных Дору было позволено существовать не старея, не затрачивая на поддержание жизни ни одного вдоха, отпущенного ему судьбой. Но внутри Дор был сломлен, ведь вечная молодость еще не означает полноты бытия. Лишенный человеческого общества, он испытывал душевное истощение.

Количество голосов с Земли возрастало в геометрической прогрессии, и Дор уже не мог воспринимать различия между ними — ему казалось, что он слышит шум дождевых капель. Его разум оскудел от бездействия. Волосы и борода безобразно отросли, так же как ногти на руках и ногах. Дор потерял всякое представление о том, как он выглядит. С тех пор как они с Алли ходили к великой реке и улыбались своему отражению в воде, он успел позабыть свой облик.

Дор отчаянно цеплялся за каждое воспоминание, подобное этому. Он зажмуривался изо всех сил, чтобы увидеть мысленным взором мельчайшие детали. И вот наконец, неизвестно в какой момент пребывания в этом чистилище, Дор стряхнул с себя угрюмое оцепенение, заострил небольшой камень и начал вырезать изображения на стенах.

Когда он был на Земле, ему доводилось гравировать — для измерения времени Дор делал зарубки, обозначающие восход луны и солнца, а затем подсчитывал их, производя первые в мире математические вычисления.

Теперь Дор занимался совершенно иным. Сначала он вычертил три круга в память о своих детях. Каждому из них он дал имя. Потом нарисовал четверть луны, чтобы она напоминала ему о той ночи, когда он сказал Алли: «Ты моя жена». Большой куб представлял собой их первое жилище — глинобитный дом отца, а куб поменьше — тростниковую хижину на плоскогорье.

Дор изобразил глаз, думая о том, как Алли смотрела на него, — ему казалось, что ее взгляд сбивает его с ног. Волнистые линии, вырезанные на камнях, означали длинные темные волосы его жены. Дор всегда испытывал безмятежность, зарываясь в них лицом.

Создавая очередной рисунок, он тихо говорил о чем-то.

Что обычно делает человек, когда у него больше ничего не осталось?

Он рассказывает самому себе историю своей жизни.

27

Лоррейн знала, что без мальчика тут не обошлось. Иначе зачем прошлым вечером ее дочь напялила сапоги на высоких каблуках? Оставалось только надеяться, что Сара не выберет такого придурка, как ее отец.

От Грейс не укрылось подавленное состояние мужа. Он терпеть не мог проигрывать. Ее особенно удручало то, что этот последний бой — со смертельной болезнью — был обречен на поражение.

Лоррейн услышала, как открылась входная дверь и Сара, не говоря ни слова, прошмыгнула по лестнице в свою комнату.

Вот такие теперь у них отношения. Они живут в одном доме, но порознь.

Еще несколько лет назад все было иначе. Когда Сара училась в восьмом классе, на уроке физкультуры одна девчонка засунула волейбольный мяч себе под футболку, подскочила к группе парней и проворковала: «Эй, ребята, я Сара Лемон, картошки фри не найдется?» Она не подозревала, что та все слышит. Сара прибежала домой в слезах и зарылась в колени матери. Лоррейн погладила ее по волосам и сказала: «Их всех нужно гнать из школы, всех до единого».

Лоррейн тосковала по временам, когда дочь искала у нее утешения. Ей не хватало мгновений близости, позволявшей опереться друг на друга. Она слышала, как Сара расхаживает у себя наверху, и хотела с ней поговорить. Но теперь дверь всегда была закрыта.

Грейс разговаривала по телефону, когда Виктор вернулся из поездки.

— Рут, он дома, — сказала она в трубку, — давай я тебе перезвоню.

Она подошла к двери и взяла у мужа пальто.

— Где ты был?

— В офисе.

— Тебе пришлось поехать туда в субботу?

— Да.

Виктор заковылял по коридору, опираясь на палку. Грейс не стала спрашивать, что за папка из бежевой бумаги торчит у него из-под мышки. Вместо этого она сказала:

— Может быть, хочешь чаю?

— Нет, не надо.

— Что-нибудь съешь?

— Нет.

А когда-то Виктор, войдя в дом, целовал ее, слегка приподнимал над полом и осыпал вопросами вроде «Куда ты хочешь поехать на этот уик-энд? В Лондон? В Париж?». Однажды на балконе виллы, стоящей на берегу моря, Грейс посетовала на то, что не встретила Виктора раньше, и он ответил: «Мы это наверстаем. Будем жить вместе долго-долго».

Грейс припомнила эти счастливые минуты и велела себе быть терпеливее, проявлять больше сострадания к мужу. Конечно, кто знает, что сейчас творится в душе у Виктора; наверняка его мучают мысли об уходящих днях, неминуемой смерти. Каким бы раздражительным или холодным он ни становился, она твердо решила сделать все возможное, чтобы скрасить отпущенный им срок. Пусть эти месяцы будут похожи на начало их совместной жизни, а не на долгую, безрадостную ее середину.

Она не знала, что Виктор, скрывшийся у себя в кабинете, думает о совершенно иных перспективах.

28

Между людьми существуют связи, недоступные пониманию. Порой нечто таинственное происходит во сне.

Если Дор слышал голоса невидимых просителей, то некоторым из них, мужчинам или женщинам, находившийся в ином измерении отшельник являлся в зыбких сновидениях.

Знаете ли вы, что в семнадцатом веке на одном из портретов Елизаветы были изображены скелет и бородатый старик, выглядывающие из-за фигуры королевы справа и слева? Первый традиционно символизировал смерть, а второй, по заверениям художника, представлял образ времени, приснившийся ему накануне.

На гравюре девятнадцатого столетия можно увидеть еще одного бородатого человека — на сей раз он держит на руках младенца, олицетворяющего новый год. Творческая кухня мастера всегда полна секретов, но в данном случае товарищи по цеху подтвердили, что источником его вдохновения послужило сновидение.

В 1898 году скульптор запечатлел в бронзе мускулистого обнаженного мужчину с бородой, стоящего с косой и песочными часами в руках над огромным циферблатом в ротонде. Кто позировал автору, остается тайной.

Это изваяние называли «Седое Время».

И вот Седое Время в одиночестве сидит в пещере.

Он уткнулся подбородком в ладони.

С этого началась наша история. Давным-давно, на заре человечества, трое детей беззаботно взбегали на холм. Спустя века один из них, обросший бородой до колен, обретается в этом пустынном месте, где нет ничего, кроме озера голосов и сталактита со сталагмитом, которые теперь разделяет всего миллиметр.

Сара — у себя в комнате. Виктор — в своем кабинете.

Это происходит сегодня. Прямо сейчас.

В нашу эпоху на Земле.

В тот момент, когда Дору была дарована свобода.

Падение

29

— Что ты знаешь о времени?

Дор поднял глаза.

Старик вернулся.

По нашему календарю прошло шесть тысяч лет. Дор изумленно раскрыл рот. Когда он попытался заговорить, звука не последовало; его разум забыл путь к его голосу.

Старик тихо расхаживал по пещере, с большим интересом разглядывая стены, испещренные многообразными фигурами и символами. Здесь можно было увидеть круг, квадрат, овал, куб, линии, изображения облака, глаза, губ. Они обозначали каждое мгновение жизни, которое помнил Дор. Это было тогда, когда Алли бросила камень… В другой раз они шли к великой реке… А вот рождение сына…

Последний символ, в нижнем углу, имел форму слезы: он должен был вечно напоминать о том, как Алли умирала, лежа на одеяле.

На этом история Дора заканчивалась.

По крайней мере, для него.

Кудесник наклонился и протянул руку.

Он дотронулся до этой вырезанной в стене слезы, и она превратилась в настоящую каплю воды у него на пальце.

Старик направился к сталактиту и сталагмиту. Сейчас между их верхушками едва ли можно было просунуть лезвие. Он поместил каплю в этот зазор и наблюдал, как она превращается в камень, соединяющий оба нароста. И вот они слились в единый столб.

Небо встретилось с землей — в точности, как он обещал.

В то же мгновение Дор почувствовал, как поднимается с пола, будто сверху его потянули за невидимые нити.

Все вычерченные им символы отделились от стены, взметнулись и полетели, словно стая птиц, а потом сжались до крошечного кольца вокруг узкой горловины, соединившей вместе два нароста.

И тут же поверхности сталактита и сталагмита выкристаллизовались, став гладкими и прозрачными, и образовали верхнюю и нижнюю колбы гигантских песочных часов. Внутри был невиданный песок — белоснежный, невероятно мелкий, почти жидкий. Он просачивался из верхней колбы в нижнюю, но при этом его количество в обоих сосудах оставалось неизменным.

— Здесь находится каждое мгновение во вселенной, — сказал старик. — Ты хотел получить власть над временем. За твое покаяние тебе даровано то, что ты просил.

Он стукнул посохом по часам, и у них с обоих концов появились золотые подставки, соединенные витыми столбцами. Потом часы уменьшились и уместились у Дора на сгибе локтя.

Дор держал время в своих руках.

— Теперь ступай, — произнес кудесник. — Возвращайся в мир. Твое путешествие еще не окончено.

Но глаза Дора ничего не выражали. Плечи его опустились. Если бы он услышал такое предложение в прежние времена, то побежал бы со всех ног. Но теперь в душе его царила пустота. Он больше ничего не хотел. Алли нет и никогда не будет. Ее образ хранила лишь слеза на стене пещеры. Зачем ему теперь жизнь? К чему песочные часы?

Сумев наконец исторгнуть звук из своей груди, Дор слабым шепотом выговорил:

— Слишком поздно.

Старик покачал головой.

— Никогда не бывает слишком поздно или слишком рано. Все происходит тогда, когда должно произойти, — сказал кудесник и улыбнулся. — Существует план, Дор.

Тот удивленно моргнул. Никогда прежде старик не обращался к нему по имени.

— Возвращайся в мир. Стань свидетелем того, как человек считает свои мгновения.

— Зачем?

— Потому что ты это начал. Ты отец земного времени. Но есть еще кое-что, чего ты не понимаешь.

Дор дотронулся до бороды, доходившей до колен. Конечно, он жил на свете дольше всех остальных людей. Почему же его век столь долог?

— Ты научился разделять минуты, — продолжал старик, — но разве мудро их использовал? Отдыхал ли ты? Лелеял мечты? Испытывал благодарность? Вселял в кого-нибудь воодушевление и был кем-то вдохновлен?

Дор опустил глаза. На все вопросы он мог дать только отрицательный ответ.

— Что я должен делать? — спросил он.

— Найди на земле двух людей — одному из них нужно очень много времени, а другому, наоборот, совсем мало. Научи их тому, что узнал сам.

— Но как я их найду?

Старик указал на озеро голосов:

— Прислушайся к их страданиям.

Дор посмотрел на воду. Он подумал о миллиардах голосов, доносившихся сквозь ее поверхность.

— Но что могут изменить эти двое?

— Ты был один, — ответил кудесник. — И ты изменил мир.

Старец взял камень, которым Дор делал наскальные изображения. Он сжал его и стер в пыль.

— Только Бог может завершить твою историю.

— Он оставил меня в одиночестве, — сказал Дор.

— Ты никогда не был одинок, — качая головой, возразил старик.

Он прикоснулся к лицу Дора, и тот почувствовал, как новой неизвестной силой наливается его тело, подобно тому как вода заполняет чашку. Фигура кудесника начала таять в воздухе.

— Запомни навсегда: существует причина, по которой Бог ограничивает дни человека.

— И какова же она?

— Заверши свое путешествие — и узнаешь.

30

После того как Итан отменил встречу, Сара, должно быть, тщательно взвесила перспективы второго свидания.

Но отчаянное сердце всегда соблазняет разум. И вот, спустя две недели после разочарования, постигшего Сару в тот вечер, когда она надела черные джинсы и малиновую футболку, через четырнадцать дней, заполненных скучными уроками и одинокими ужинами перед компьютером, она сделала еще одну попытку. В субботу — день работы в приюте — она встала очень рано, в шесть часов тридцать две минуты, и оделась так, словно собиралась на вечеринку. На ней были блузка с глубоким вырезом и облегающая юбка. Сара посвятила макияжу больше времени, чем обычно, и даже заглянула на несколько сайтов, дававших советы по части румян и теней для век. Сколько раз она, не скрывая недовольства, критиковала «боевую раскраску» Лоррейн: «Да ты просто хочешь, чтобы на тебя обратили внимание». И чем занимается сама? Ей было неловко, но девочка находила оправдание в том, что такой парень, как Итан, мог заполучить сколько угодно красоток с вызывающе яркими губами и откровенными декольте. Если желаешь добиться своего, нужно менять некоторые привычки.

Между тем Лоррейн все еще спала.

Сара выскользнула из дому, завела машину матери и поехала в приют, вполне довольная своим решением. Тут ей встретились несколько бездомных. Увидев ее, они присвистнули и восхитились: «Шикарно выглядите, юная мисс», — и тогда Сара, заливаясь краской, сочинила историю о том, что сегодня идет на мероприятие. И тут же ощутила себя в нелепом положении. О чем она вообще думала? Вырядилась, как дешевка. Хорошо еще, что захватила свитер. Сара поспешно натянула его.

А потом вошел Итан, держа по коробке в каждой руке. Застигнутая врасплох, девочка выпрямилась и провела рукой по волосам.

— Здорово, Лемон-ад, — сказал Итан, кивая.

Интересно, понравилось ли ему, как она выглядит?

— Привет, Итан, — ответила Сара, стараясь держаться непринужденно.

Между тем чувства нахлынули на нее с новой силой.

31

Виктор сидел за столом, в который раз просматривая материалы в бежевой папке. Он слово в слово помнил все, что две недели назад говорил ему Джед, парень, занимавшийся крионикой: «Думайте о криоконсервации как о спасательной лодке, которая доставит вас в будущее, — когда-нибудь медицина шагнет так далеко, что вылечить ваше заболевание будет не сложнее, чем записаться на прием. Все, что от вас требуется, — это сесть в лодку, уснуть и ждать избавления».

Виктор потер живот. Избавиться от рака. Освободиться от гемодиализа. Начать жизнь заново. Это не сложнее, чем записаться на прием.

Он снова повторил про себя процесс, который объяснил ему Джед. Как только Виктора признают умершим, его тело погрузят в лед. Специальный насос будет прокачивать кровь, чтобы не появлялись тромбы. Затем его собственные физиологические жидкости заменят на криопротектант — биологический антифриз, препятствующий образованию льда в его венах; этот процесс называется «витрификация». По мере того как температура тела будет постепенно снижаться, оно будет помещено в спальный мешок, потом в охлаждающий бокс, контролируемый с помощью компьютера, а затем в контейнер, куда постепенно вводят жидкий азот.

Через пять дней Виктора перенесут в место последнего приюта — криостат, огромный термос из стекловолокна, наполненный азотом. Там покойный, подвешенный вниз головой, будет пребывать бог весть сколько лет, до тех пор, пока его спасательная лодка не достигнет светлого будущего.

— Значит, мой труп останется здесь? — поинтересовался Виктор у Джеда.

— Мы не используем слово «труп».

— А какой же термин вы употребляете?

— «Пациент».

Что ж, с такой точки зрения все это воспринимается легче, решил Виктор. Он долго и безрезультатно лечился, а теперь ему предстояло стать пациентом другого рода, по-настоящему терпеливым. Подобная выдержка была необходима, скажем, при работе с крупным инвестиционным фондом или на переговорах с китайцами, которые запрашивали нескончаемую вереницу документации. Умение выжидать своего часа вообще штука полезная. Виктор вполне мог быть терпеливым, когда требовалось, хотя Грейс наверняка бы с этим поспорила.

Находиться в замороженном состоянии десятилетиями, вероятно, веками в обмен на то, чтобы выйти из загробного мира и быть готовым к новой жизни? Похоже, сделка не так уж и плоха.

Время Виктора на земле почти подошло к концу.

Но он мог прикупить дополнительный срок.

Виктор набрал номер.

— Джед, это Деламот, — сказал он. — Когда вы можете зайти ко мне в офис?

32

В течение неисчислимых веков, проведенных Дором в пещере, он пытался бежать оттуда всеми мыслимыми способами.

Теперь он стоял на краю озера с песочными часами в руках и ждал. Ему было ясно, что это единственный путь к возвращению.

«Неужели все и вправду закончилось?» — думал Дор. Он покинет это место неизбывных мук? Какой мир ждет его снаружи? Седое Время понятия не имел о том, сколько длилось его отсутствие.

Он размышлял о том, что сказал старик: «Прислушайся к их страданиям». Дор посмотрел на поблескивающую поверхность, закрыл глаза и различил два голоса, поднимающихся над гудением остальных.

— Еще одна жизнь, — произнес пожилой человек.

— Прекратите это, — просила девушка.

Внезапно ветер пронесся по пещере, и стены осветились, словно залитые полдневным солнцем. Дор прижал песочные часы к груди, разбежался и подпрыгнул над озером, шепча единственное слово, когда-либо приносившее ему утешение: «Алли».

И сразу же провалился вниз.

Дор стремительно падал. Сперва он летел вверх ногами, потом его перевернуло в воздухе, и он рухнул в мерцающий туман, наполненный светом и красками. Мелькали фигуры, лица — это были люди, низринутые с Нимовой башни; только теперь они поднимались, а он опускался. Дор крепче вцепился в песочные часы и понесся туда, где сияние было ярче и цвета гуще, а ветер пронзал его плоть, точно лезвия грабель, пока он не уверился в том, что его раздирает сама скорость. Дор падал сквозь бодрящий холод и палящий зной, сквозь секущий дождь и вихрящийся снег, а потом сквозь песок, песок, песок, который обрушивался на него, хлестал, кружил его, смягчал падение. Наконец Дора с силой швырнуло вниз, и он, будто песчинка в песочных часах, полетел вертикально, пока не достиг плоскости.

Песок унесло прочь.

Дор почувствовал, что на чем-то повис.

Издалека доносились музыка и смех.

Он снова был на Земле.

Земля

33

У Лоррейн закончились сигареты.

Она заехала в торговый центр и по пути увидела маникюрный салон. Однажды, когда Саре было одиннадцать, Лоррейн привела ее сюда.

— А можно мне ярко-красный лак? — спросила дочь.

— Конечно, — ответила Лоррейн. — А как насчет ногтей на ногах?

— Их тоже можно покрасить?

— Почему бы и нет?

Лоррейн наблюдала за изумленным выражением лица Сары, когда педикюрша поместила ее стопы в ванночку с водой. Лоррейн поняла, как мало заботы достается ее дочери. Сама она пропадает на работе, Том всегда приходит поздно. Когда девочка, сияя, повернулась к ней со словами: «Мам, хочу такой же лак на ногах, как у тебя», Лоррейн поклялась, что будет брать ее с собой чаще.

Но этого не случилось. Развод изменил все. Лоррейн бросила взгляд в окно салона. Здесь было много свободных мест, однако она знала: теперь Сара скорее сядет в тюрьму, чем согласится делать маникюр в соседнем кресле с матерью.

Грейс заглянула в холодильник и вздохнула.

Конечно, она могла составить список и послать в магазин кого-нибудь из обслуги. «Тебе не обязательно заниматься бытом», — всегда говорил ей Виктор. Но постепенно Грейс поняла: поручения, поглощавшие дни других людей, оставляют прореху в ее жизни. Постепенно она снова взяла на себя хозяйственные заботы.

Сейчас она катила тележку вдоль овощных рядов супермаркета, складывая в нее сельдерей, помидоры и огурцы. В последние несколько месяцев она стала готовить сама. Виктору необходимо здоровое питание — ничего переработанного, все из органических продуктов. Грейс надеялась выгадать для мужа еще немного времени благодаря улучшенному рациону. Она знала, что это лишь капля в море и никакая диета уже не поможет. Но ей только и оставалось, что верить в чудо.

«Приготовлю полезный салат на ужин», — сказала она себе. Но, свернув к холодильной камере, все же прихватила пинту мятного мороженого с кусочками шоколада. Пусть лежит в морозилке на всякий случай. Виктор так любит этот сорт. Вдруг ему захочется себя побаловать.

34

В испанском городке проходил предрождественский фестиваль. На рыночной площади среди столов с закусками — креветками, анчоусами, картошкой — играли уличные музыканты. Местные события всегда разворачивались здесь, вокруг фонтана, в чаше которого поблескивали монетки, брошенные окрыленными парочками. Туристы сидели на парапете и болтали ногами в воде.

Неподалеку для потехи была установлена панель из клееной фанеры, с нее свисал манекен из папье-маше в человеческий рост — бородатый дядька с песочными часами. На табличке значилось «El Tiempo» — «Время». Рядом лежала желтая пластиковая бита.

Каждые несколько минут к забавному чучелу кто-нибудь подходил и ударял его битой. Такова была традиция, согласно которой следовало символически прогнать старый год, поприветствовать новый. Зеваки кричали: «У-эй! У-эй!» — и смеялись, провозглашая тосты.

Мальчуган вырвался из объятий матери и подбежал к манекену. Он поднял биту и ждал одобрения.

— Давай, давай! — закричала мать и махнула рукой.

В этот момент солнце выглянуло из-за облака, и городок залило странным светом. Внезапный ветер пронес через площадь вихрь песка. Мальчик не обратил на это внимания. Он изо всех силенок огрел фигуру из папье-маше.

Бац!

Глаза манекена открылись.

Ребенок завопил.

Дор, висящий на фанерной стене, почувствовал боль в боку и разлепил веки.

Перед ним стоял чей-то малыш и орал как резаный.

От неожиданности Дор резко дернулся назад, и его одеяние сорвалось с двух гвоздей, за которые было зацеплено. Он упал на землю, уронив песочные часы.

Внезапно вопль прекратился. Вернее, он еще некоторое время звучал, угасая, подобно стихающему зову трубы. Дор быстро вскочил. Происходящее вокруг стало замедленным, как во сне. Лицо мальчика застыло, искаженное гримасой прерванного крика. Желтая бита повисла в воздухе. Люди у фонтана показывали пальцами, но не шевелились.

Дор поднял песочные часы.

И побежал.

Сначала он мчался со всех ног, низко наклонив голову, в надежде, что его никто не заметит. Меж тем вокруг все замерло. Он был единственным, кто двигался. Весь мир был словно поставлен на паузу. Ветер не дул, ветви деревьев не качались. Обитатели городка стояли как вкопанные — мужчина, выгуливающий собаку, компания друзей, поднявших бокалы у барной стойки.

Дор сбавил темп и огляделся по сторонам. По нашим меркам, он попал в маленький городишко, мало отличавшийся от деревни. Однако Дор за всю свою жизнь не видел столько людей и строений.

«Здесь находится каждое мгновение во вселенной», — говорил ему старик. Дор посмотрел на часы. Песок почти перестал просачиваться, в нижнюю колбу нехотя упало всего несколько песчинок, словно кто-то закупорил отверстие.

Дор решил идти куда глаза глядят и прошагал несколько миль, держа в руках свой волшебный амулет. Солнце почти не двигалось по небу. Тень путника следовала за ним, остальные же казались нарисованными на земле. Очутившись в пустынной местности, Дор забрался на склон холма и сел. Поднимаясь по косогору, он вспомнил об Алли и затосковал по своему старому миру — по безлюдным равнинам, по домам из сырцового кирпича, даже по тишине. Здесь ему слышалось постоянное гудение, как будто все звуки были сплющены в одну ноту. Дор не знал, что это свойственно замедленному мгновению.

Внизу был виден участок дороги — прямой, угольного цвета, с белой полосой посередине. Дор попытался представить, сколько рабов понадобилось, чтобы создать такую гладкую поверхность.

«Ты хотел получить власть над временем, — сказал ему старик. — За твое покаяние тебе даровано то, что ты просил».

Когда же все так странно изменилось? Дор подумал о своем прибытии на Землю, о том, как он упал и уронил песочные часы. Возможно…

Он резко положил часы на бок, потом вернул их в прежнее положение.

Песок стал сыпаться беспрепятственно. Гудение прекратилось. Дор услышал свистящий звук. Потом еще один. Он посмотрел вниз и ужаснулся: по угольно-черной дороге с невероятной скоростью и ревом мчались диковинные звери, настоящие чудовища. Дор зажмурился и затряс головой, ведь он никогда прежде не видел автомобилей. Он снова поспешно перевернул часы.

Машины замерли на месте.

Гудение возобновилось.

Дор широко раскрыл глаза. Неужели это сделал он? Заставил мир застыть в неподвижности? Его захлестнуло такое упоение властью, что он затрепетал.

35

В начале вечера ощущалась неловкость, но алкоголь помог ее преодолеть. Итан принес бутылку водки. Сара вела себя с напускной беспечностью. Обычно она вообще не пила, а тут лихо сделала глоток. Да, она занимает в классе третье место по учебным показателям. Ну и что с того? Она вполне способна сделать вид, что не прочь расслабиться с помощью крепкого напитка. Дескать, не впервой.

Они сидели на складе, принадлежавшем дяде Итана, и пили из бумажных стаканчиков водку, разбавленную апельсиновым соком, упаковку которого мальчик попросту взял с полки. Прийти сюда было его идеей. С планами на вечер Итан определился довольно поздно, в восемь часов четырнадцать минут, отправив Саре сообщение: «Давай у моего дяди если хочешь».

Усевшись на полу, они потешались над тупым телешоу — как выяснилось, оба его смотрели. Вообще-то, Итан предпочитал боевики, особенно ему нравилась серия «Люди в черном». Там актеры в костюмах, галстуках и очках здорово выполняют всякие трюки. Сара с жаром подтвердила, что без ума от этих фильмов, хотя на самом деле не видела ни одного.

Она надела ту же блузку с глубоким вырезом, которая была на ней утром в приюте, — ей показалось, что Итан ее оценил. Действительно, теперь он смотрел на Сару внимательнее. Вдруг у нее зазвонил телефон (боже, мама!), и когда она скорчила гримасу, мальчик потребовал: «Ну-ка, дай сюда». Он взял мобильник и установил на нем специальный рингтон, пронзительный запил в стиле хеви-метал, призванный извещать Сару о том, что звонит ее мать.

— Слышишь, что это она надрывается, и раз — игнорируешь ее, — снисходительно сказал он Саре.

— О, это так здорово! — засмеялась девочка.

Потом у нее перед глазами все стало расплываться. Итан предложил помассировать Саре спину, и она радостно согласилась; ощутив его руки у себя на плечах, она сперва задрожала, а потом совершенно размякла. Взволнованная, Сара пыталась говорить о том, что в школе у нее нет друзей, поскольку одноклассники кажутся ей глуповатыми, а Итан ответил: да, мол, многие из этих ребят — неудачники. Еще, сбивчиво продолжала Сара, она очень нервничает из-за поступления в университет. Итан с силой надавил ей на лопатки и сказал, что она достаточно умна, чтобы поступить в любой колледж. От этих слов Саре стало очень приятно.

А потом был поцелуй. Она никогда его не забудет. Девочка почувствовала, как дыхание Итана обдало шею сзади, и подалась влево, но он незаметно подвинулся к ней с другой стороны. Когда она выпрямилась и повернулась, их лица почти соприкоснулись. И это произошло. Так внезапно… Сара закрыла глаза и, по правде сказать, почти потеряла сознание (по маминому выражению, «лишилась чувств» — девочке смутно казалось, что это именно тот случай). Итан снова поцеловал ее, на этот раз сильнее, и притянул ближе. В это мгновение Сара могла думать лишь об одном: «Он целует меня, он хочет меня!»

Но нежное поначалу объятие становилось все более жестким, чужие руки блуждали по всему ее телу, и тогда она нервно отстранилась, а потом, смущенная, постаралась свести все к шутке. Итан налил Саре еще водки с апельсиновым соком, и она осушила стакан одним залпом.

На другой день ей вспоминалось, чем закончился вечер. Она смеялась и отталкивала Итана, а он прижимал ее к себе, и они снова целовались. После этого он удваивал напор, а она уклонялась, выпивала еще, и все повторялось вновь.

— Да брось ты, — уговаривал Итан.

— Я понимаю, — бормотала Сара, — я хочу, но…

В конце концов он отступился от нее и стал опрокидывать стакан за стаканом, пока едва не заснул, привалившись к стене. Вскоре оба отправились по домам.

…Наступило утро понедельника — семь часов двадцать три минуты. Жуя корочку цельнозернового тоста, Сара была погружена в раздумья: правильно она поступила или нет. Не был ли ее отказ ошибкой? Она понимала, что Итан считается более привлекательным, чем она, и размышляла, насколько «благодарной» должна быть за это. Они целовались — довольно бурно, — и он ее хотел. Нашелся человек, который испытывал к ней влечение. Это много значило для нее. Лицо Итана постоянно маячило перед ее внутренним взором. Сара представляла себе следующее свидание — ах, они снова будут вместе. Наконец-то появился просвет в ее унылом и заурядном существовании.

Сара поставила тарелку в раковину и открыла ноутбук, рискуя опоздать в школу, чего никогда себе раньше не позволяла. Но ей не давала покоя внезапная мысль: приближается Рождество, почему бы не сделать Итану подарок? Он рассказывал, что в фильме «Люди в черном» актеры носят крутые часы особой формы. Надо найти что-то подобное. Наверняка они ему понравятся. Итан, несомненно, отдаст должное столь блестящей идее, которая лишь ей, Саре, могла прийти в голову.

Она убедила себя, что просто проявляет чуткость. Рождество есть Рождество. Но в глубине души уравнение решалось очень просто.

Она купит подарок мальчику, которого любит.

И он ответит ей взаимностью.

36

Представьте, что вы можете изучать мир неограниченное количество времени. Например, прикажете автомобилю на полной скорости замереть и часами будете исследовать его устройство. Или станете бродить по музею, дотрагиваясь до каждого артефакта, причем охранники даже не узнают, что вы там находитесь.

Именно так поступал Дор. Используя силу песочных часов, он мог замедлять время по желанию, хотя ему ни разу не удавалось остановить его полностью. Так, поезд все-таки продвигался на дюйм за те часы, когда Дор за ним наблюдал. С людьми было проще — он легко приближался вплотную к ним, дотрагиваясь до их пальто или туфель, примеряя их очки, прикасаясь к чисто выбритым щекам мужчин, столь отличным от заросших бородами лиц его современников. Представители новой эпохи совершенно не замечали присутствия пришельца, разве что мгновенный проблеск возникал в их поле зрения.

Дор, путешествуя по испанской провинции, порой надолго застревал в одном мгновении, чтобы подробно рассмотреть окрестности, кафе, магазины. Он нашел одежду, оказавшуюся ему впору (предпочитая вещи, которые можно натягивать сверху, через ворот, поскольку пуговицы и застежки-молнии приводили его в замешательство), и однажды забрел в приземистое кирпичное здание с вывеской «Peluqueria» — «Парикмахерская». Дор посмотрел в длинное зеркало и закричал в голос.

И тут он сообразил, что это страшилище не кто иной, как он сам собственной персоной. Неудивительная реакция — Дор не видел себя в зеркале шесть тысяч лет.

Он приблизился к трюмо, оказавшись рядом с бизнесменом, сидящим на высоком крутящемся стуле, и парикмахершей, которая сунула руку в шкафчик. Дор смотрел на отражение мужчины — синий костюм, бордовый галстук, короткие темные и влажные волосы, — а потом оценил свой всклокоченный вид. Несмотря на огромную бороду и длинные струящиеся волосы, Дор выглядел моложе этого щеголя. Ему моментально вспомнился разговор с кудесником: «В этой пещере ты не состаришься ни на миг». — «Я не заслуживаю такого подарка». — «Это не подарок».

Дор сделал шаг назад, пригнулся, спрятался за столом и наклонил песочные часы.

Жизнь возобновилась. Девушка достала с полки ножницы и сказала что-то, из-за чего клиент рассмеялся. Она приподняла пальцами его шевелюру и начала стричь.

Завороженный, Дор выглядывал из-за своего укрытия. Парикмахерша двигалась уверенно, лезвия щелкали, пряди волос падали на пол. Внезапно кто-то включил магнитофон, и музыка взревела в грохочущем ритме. Дор зажал руками уши. Никогда еще он не слышал такой громкой музыки.

Вдруг Дор почувствовал, что на него смотрят. Он поднял голову. Толстая женщина средних лет, с волосами, накрученными на пластмассовые бигуди, стояла над ним, вытаращив глаза.

— ¿Que quiere? [3] — завопила она.

Дор схватил песочные часы, и движения пышной дамы, как и других присутствующих в заведении, стали замедляться.

Когда картинка застыла, Дор поднялся, обошел женщину (она так и стояла с разинутым ртом) и приблизился к парикмахерше. Он взял ножницы из ее рук, поднес лезвия к кончику своей бороды и начал состригать волосы, отросшие за шесть тысячелетий.

37

«Правила существуют, чтобы их нарушать», — подумал Виктор, предлагая Джеду стакан воды со льдом.

Они сидели напротив друг друга за длинным столом. Деламот, хотя и без особого желания, все-таки пользовался инвалидным креслом (теперь он заметно пошатывался при ходьбе), и офисную мебель переставили, чтобы ему было удобнее маневрировать.

— По закону меня должны признать мертвым юридически, прежде чем начнется процесс заморозки?

— Да, верно, — кивнул Джед.

— Но вы согласны — то есть не вы, а наука, — что, если заморозить тело до того, как сердце и мозг перестанут функционировать, шансы на консервацию возрастут?

— Теоретически… да.

Джед поглаживал стакан с видом человека, который подозревает подвох.

— Я хочу проверить эту теорию, — произнес Виктор.

— Мистер Деламот…

— Выслушайте меня.

Виктор объяснил свой план. Гемодиализ был единственным средством, позволяющим больному оставаться в живых. Огромный аппарат очищал его кровь и выводил токсины. В случае прекращения процедуры Деламот вскоре умер бы. Возможно, через несколько дней. Максимум через неделю или две.

— В момент наступления кончины доктор должен подтвердить отказ жизненно важных органов, коронер констатирует смерть и замораживание можно начинать?

— Да, — начал было Джед, — но…

— Я знаю. Всем нужно присутствовать в лаборатории, когда это случится.

— Верно.

— Или еще раньше.

— Не понимаю.

— Консилиум соберется прежде, чем это произойдет… — Виктор сделал паузу, чтобы посетитель вдумался в его слова. — И удостоверит факт смерти заранее.

— Но тогда придется…

Джед поперхнулся и замолчал. Виктор подвигал челюстью. Он полагал, что заведующий начал его понимать.

— С помощью больших денег можно убедить людей кое-что для тебя сделать, — проговорил Деламот, скрестив руки. — Никто об этом не узнает.

Собеседник не издал ни звука.

— Я видел вашу лабораторию. Там у вас, поймите меня правильно, чересчур аскетично.

Заведующий пожал плечами.

— Вам ведь не помешает пара миллионов? По завещанию благодарного клиента.

Джед сглотнул.

— Слушайте, — сказал Виктор, понизив голос, чтобы он звучал более доверительно. — Я буду на пороге смерти. Какое значение имеют несколько часов? Давайте говорить начистоту. — Он придвинулся ближе. — Разве вам не хотелось бы, чтобы шансы на успех возросли?

Кивок в ответ.

— Вот и мне этого хочется.

Виктор подкатил свое кресло к письменному столу. Открыл ящик.

— Я попросил моих юристов кое-что набросать, — сказал он, вынимая конверт. — Надеюсь, это поможет вам принять решение.

38



Поделиться книгой:

На главную
Назад