Лавка старинных диковин (сборник)

Я проспал сколько мог, а потом лежал с открытыми глазами, обхватив себя руками, и трясясь, и гадая, не придет ли ко мне снова смерть, а если придет, неужели я воскресну снова, в очередной пещере?

От подобных размышлений не было никакого проку, но покончить с ними все не удавалось. В полусне я восстановил события последнего дня, проведенного мною в привычной окружающей среде.

Сначала позвонила Долорес, рассказала о проблемах с невесткой, только что приехавшей из мексиканского города Гвадалахара. Долорес пытается перевезти к себе семью из провинции Чиуауа. Потом ко мне в кабинку пришел мистер Тэтчер, мой непосредственный начальник. Он был в плохом настроении: тиражи не распродаются, бизнес переживает тяжелые времена. Я понял, что мне светит увольнение, хотя мистер Тэтчер об этом даже словом не обмолвился. Конечно, я ничем не провинился – просто обстоятельства так складываются. Того и гляди сама газета прикажет долго жить. Когда в стране кризис, издательства тоже страдают.

Я, если честно, не понимал, что творится с бизнесом и почему. Несколько лет кряду экономика чувствовала себя прекрасно, и вдруг взлетели цены, рухнули доткомы, повсюду начались массовые увольнения – в то время как фирмы дружно оптимизировались, сокращали штаты, повышали производительность труда. Правительство затеяло строить сомнительной эффективности систему противоракетной обороны, а это огромные расходы, и все меньше средств остается на образование и сельское хозяйство, на помощь бедным, старым и больным…

Вспоминая обо всем этом, я забыл про лютую стужу. Но мною овладели тревога и страх – психические эквиваленты холода и жары.

По крайней мере, это прогнало сон. Даже лежать теперь я не мог, хотя тело все еще нуждалось в отдыхе. Я решил пройтись к выходу из пещеры и примерно определить время суток.

Был день. А долго я проспал, похоже. От вида каменной пустыни, лежащей перед моим укрытием, настроение нисколько не поднялось. Было тепло, но не жарко – солнца еще не успели забраться достаточно высоко.

Я вернулся в пещеру, опять хорошенько напился воды и позавтракал белыми баклажанообразными плодами. Попробовал на вкус еще несколько видов растений и счел их съедобными.

Потом я просто сидел на корточках в проеме и смотрел. И думал, чем бы заняться. Может, исследованием территории? Но с какой целью? Ведь совершенно же ясно: тут нет ничего, кроме камней, гор и пещер. Пойду на разведку – запросто снова окажусь под камнепадом. Да и воздух с каждой секундой разогревается, а вместе с ним и скалы. Уже и здесь печет, где я сижу. Нет, без необходимости я свое убежище не оставлю.

Я помнил увиденный в небе инверсионный след, но не был уверен, что он не примерещился. Очень уж круто мне досталось вчера.

А потом вдали, по ту сторону котловины, я заметил движение. Моментально вскочил на ноги и напряг зрение до предела.

Вроде пять или шесть силуэтов. Похожи на людей, идут гуськом и часто останавливаются, чтобы переговорить друг с другом.

Больше я не ждал. Выскочил из пещеры и полез вниз, на равнину.

Я очень сильно волновался. Вспоминал вчерашний полет корабля и строил самые дикие версии. Может, меня занесло на астероид, а эти люди – добытчики полезных ископаемых. Или геологи. Или картографы. Или первопроходцы, которые хотят поставить флаг своей страны на вновь открытой территории. Должна же быть у них какая-то задача. А раз есть задача, то есть и запасы еды, одежды и прочего. Рассчитывать на их помощь – что может быть логичнее?

Я махал руками и кричал, но они были слишком далеко. Тогда я выбрал маршрут, чтобы перехватить их. Спешил, как только позволяли кровоточащие ноги, безжалостно тащил себя вперед на убийственной жаре.

Запоздало я спохватился, что надо было взять с собой несколько «баклажанов». Почему я не догадался вынуть из одного сердцевину и заполнить его водой? А из прочных листьев я бы мог соорудить какую-никакую обувку.

Но что толку теперь пенять себе за непредусмотрительность? Если на то пошло, я вряд ли найду дорогу к пещере, которую уже привык считать своим новым домом. Надо было отметить ее местонахождение, но и это не пришло мне в голову вовремя. Тут кругом десятки, если не сотни пещер. И камни все похожи как две капли воды. Конечно, я легко найду укрытие от солнц, но едва ли во многих пещерах есть источник воды и растительность с питательными плодами.

Я уже сожалел о скоропалительном решении встретиться с незнакомцами. А вдруг мне окажут вовсе не дружеский прием? И вообще, куда они подевались? Вот уже полчаса, а то и больше, их не видно. Расстояния в этом краю обманчивы, а любой выбранный путь может оказаться кружным. Уже близится полдень, и печет не слабее, чем вчера. Я вымотался, ноги болят, жажда мучит, и есть хочется. Сдуру из огня попал в полымя…

Огибая очередной валун, я чуть нос к носу не столкнулся с незнакомцем.

Мы оба аж присели от неожиданности. Он был высок, бородат и одет в нечто серое и бесформенное, прихваченное пояском. Попятившись от меня, он наткнулся на шедшего следом.

Их было шестеро. Они остановились и переговорили между собой на совершенно незнакомом мне языке. При этом с любопытством посматривали на меня, – похоже, в импровизированной одежде из листьев я выглядел сущим пугалом.

Наконец один из них, стоявший в тылу, выдвинулся вперед. Это была девушка, облаченная в такую же грубую серую ткань, что и остальные. Она произнесла несколько слов – это, несомненно, был вопрос. Знать бы еще, на каком языке говорят эти люди.

Не сомневаясь, что меня не поймут, я все же счел за лучшее ответить:

– Я человек с Земли. Как здесь оказался, не знаю. Это в высшей степени странная история. А вы кто? Полагаю, тоже нездешние. Откуда путь держите? Понимаете ли, о чем я говорю?

Слушали они очень чутко, но понимания на лицах не отражалось. Девушка нахмурилась и задала новый вопрос – уже на другом языке, судя по звучанию.

Я отрицательно покачал головой:

– Извините, не понимаю.

Она испробовала еще несколько языков, с тем же нулевым успехом. Всякий раз я отвечал как заведенный:

– Извините, не понимаю.

Один из мужчин что-то сказал девушке и протянул руку к солнцу, которое уже почти достигло зенита. Девушка кивнула и адресовала спутникам несколько слов. Незнакомцы тронулись в путь. Я стоял столбом и не знал, что мне делать. Подошла девушка, взяла меня за руку и потянула за собой. И я покорно поплелся в цепочке последним. Убедившись, что я иду, девушка отпустила мою руку и ушла в голову отряда.

Куда и зачем идут эти люди, я мог только догадываться. Но ничего не имел против того, чтобы следовать за ними. Облегчение, испытанное мною в тот момент, невозможно описать словами. Пусть это незнакомцы, пусть они говорят на непонятном языке, но с ними я не одинок! Меня не убили на месте, и это тоже можно считать добрым знаком.

Мы пересекали равнину, направляясь к одной из гор на ее противоположном краю. Незнакомцы оказались не больно-то разговорчивыми – лишь изредка кто-нибудь пробормочет словечко-другое на особенно коварном участке пути.

Мужчины все как один были лохматые и бородатые. Трое отличались высоким ростом и мощной мускулатурой. Двое были пониже и потоньше, но жилистые и сильные. А девушка – стройная, привлекательная, с овальным лицом, обрамленным черными кудрями.

Шли мы, наверное, с час. Большее солнце пребывало в зените; пекло невыносимо. У меня кровоточили ссадины на ногах, но я ковылял изо всех сил и ухитрялся не отставать.

И вот долгожданный привал под естественной каменной аркой, дававшей немного тени. Мои спутники остановились утолить жажду. За спиной у каждого на кожаных лямках висела металлическая емкость вроде фляги. Тихое слово девушки – и один из них протягивает флягу мне. Испытывая огромную благодарность к этим людям, я напился.

Была у них при себе и еда, полоски из каких-то сушеных растений. Послушав девушку, они поделились со мной и пищей. Я жевал с наслаждением и все бормотал: «Спасибо, спасибо…»

Потом мы снова тронулись в путь. Я очень ослаб, а потому плелся в хвосте и все больше отставал. И снова на помощь пришла девушка. Она переговорила с мужчинами, двое вернулись ко мне и подставили плечо. Мне все больше нравились эти люди, хотя они явно не принадлежали ни к одной земной расе. И у них хватало нечеловеческих черт. Не думаю, что это вообще люди. Да и не смущало меня это нисколько в тот момент. Ведь я получал от них помощь и даже толику сочувствия. Само собой, я тогда даже не догадывался, что у них на уме.

И вот мы достигли подножия горы. По знаку девушки снова остановились, и мне надели какую-то обувь, закрепив ее на ногах ремешками из кожи или чего-то похожего на кожу. А затем началось восхождение.

Мои спутники точно знали, куда держат путь. Вдоль убогой тропки попадались сложенные из камней пирамидки – ориентиры, чтобы не блуждать.

Тропа закончилась у входа в большую пещеру. Мужчины остались снаружи, девушка вернулась за мной, взяла за руку и провела внутрь. Там находилось тридцать-сорок человек обоих полов.

В глубине, где тень была наиболее густа, на ложе, выстланном той же грубой тканью, что другим служила одеждой, лежал человек. Он был заметно старше остальных, седой, с бородкой черной, но пестрящей белыми прядями.

К нему подошла девушка, помогла сесть; завязался раз говор. Судя по жестам, речь шла о моей особе. Старик с интересом уставился на меня и произнес несколько фраз. Конечно же, я не понял ни слова, но сказал, что счастлив с ним познакомиться. Он еще что-то говорил, возможно на разных языках; я всякий раз отвечал на английском, не испытывая ни малейшей надежды найти понятный для всех нас язык общения.

Он вздохнул и кивнул. Потом выпрямил спину, и я увидел, что грудь у него сплошь забинтована. Движения, по всей видимости, причиняли ему боль. По его просьбе девушка отошла и вернулась с палочкой и опустилась на колени, чтобы разровнять грязный пол возле ложа. Старик жестом велел мне смотреть. Он начертил на земле два кружка и ткнул палкой вверх, давая понять, что подразумевает светила. Этот жест он повторил несколько раз, одновременно свободной рукой стирая с лица воображаемый пот – хотел, чтобы я накрепко связал кружок с солнцем. Затем воздел палец, требуя внимания, и произнес звук. Я повторял за стариком, пока тот не дал понять, что удовлетворен.

Так я узнал первое слово языка траншей. «Рош» означало солнце.

Изучение траншийского для меня началось с космологии.

Рисуя на земляном полу, старик показал, как планета обращается вокруг солнц, назвал ее имя. Я перебил, чтобы спросить, как зовут его самого. Оказалось, Рутан. Девушку звали Айиша, и по жестам я понял, что это его дочь. С выяснением имен остальных я решил не спешить.

Продолжая урок, Рутан нарисовал покидающий планету космический корабль, – во всяком случае, я это принял за корабль. Он начертал еще несколько не то слов, не то символов – они имели какое-то отношение к летательному аппарату, но их точный смысл остался тогда для меня загадкой.

Я всего лишь пытаюсь уточнить, как проходило мое обучение под руководством Рутана. Дело это было медленное и довольно скучное, и заняло оно немало недель. Уроки бывали долгими, и порой мне казалось, я больше знаний получаю в бытовом общении с остальными жителями пещеры, подхватывая тут слово, там выражение, пусть и не всегда точно понимая смысл. Наставляла меня и Айиша. Ей, как и другим, хотелось, чтобы я выучил побольше слов и обрел способность свободно беседовать на траншийском.

В пещере хранился внушительный запас сушеных съедобных растений, был тут и приличный источник воды. Люди знали все места в округе, где можно добыть воду и пищу, и я нередко вместе с ними ходил на промысел. Однажды мы прошли несколько миль и добрались до разрушенного корабля. По словам и жестам спутников я понял, что это их аппарат – не повезло с посадкой, и они чудом остались в живых. Тогда-то и покалечило Рутана – не выдержали противоперегрузочные крепления, и его швырнуло на металлическую стойку.

Бо́льшую часть этой истории я узнал от Дара, самого рослого мужчины в племени и, похоже, самого умного после Рутана. Еще этот дылда отличался добродушием и неисчерпаемым спокойствием, и ему даже лучше, чем старику, удавалось превращать слова и жесты в понятия, которые закреплялись в моем мозгу.

Иногда за мое обучение бралась Айиша, и такими часами я очень дорожил, поскольку мне нравилась эта девушка. Хотя порой она вела себя со мной резковато, и казалось, ей не до меня. Тогда я решил, что она нервничает из-за плохого состояния отцовского здоровья.

Шло время, но мне никак не удавалось притерпеться к ночной стуже и дневной жаре. Зато я не боялся близкой смерти, как в тот день, когда появился в этом мире.

Я узнал, что племя называет его Эон-Миштрил. Вторая часть слова, несомненно, что-то означала, но понять это значение не позволяли мои зачаточные представления о языке. Похоже, племя не считало Эон астероидом. Когда я пытался выяснить, как он расположен по отношению к планете моих спасителей, Рутан принялся увлеченно чертить на земле. Получилось несколько мудреных рисунков, совершенно непостижимых для меня – возможно, по причине незнакомых условных обозначений, а не из-за сложности концепции как таковой.

Также мне не удалось понять, что привело сюда этих людей.

Гораздо позднее я узнал, что у них на родине возникли очень серьезные политические и религиозные проблемы, и Рутан с дочерью, следуя древнему пророчеству, украли космический корабль и прилетели на Эон.

Одно мне удалось понять точно, и то скорее по намекам, чем по прямому утверждению: близится некое великое событие, и в нем отведена роль мне. Но никто, похоже, не желал говорить на эту тему. Возможно, было еще не время.

Естественно, мне о грядущем событии захотелось узнать побольше. С каждым днем я все лучше понимал траншийский, поскольку отдавал его изучению почти все время бодрствования. Да и чем еще заниматься, когда ты ни книжку почитать не можешь, ни кино посмотреть? Я прошел что-то вроде базового курса Берлица: постоянно слушал и говорил и вскоре научился интуитивно улавливать смысл слов, которые еще не успел выучить.

Мои успехи в изучении траншийского сказались на беседах с Рутаном, которые удлинялись день ото дня. Его очень интересовали события, предшествовавшие моему появлению на Эоне.

Как ни странно, мне было довольно нелегко восстановить в памяти случившееся в тот последний день. Такое ощущение, будто мое сознание, по крайней мере какая-то его часть, упорно не желало вспоминать. Эта часть была убеждена, что настоящая моя жизнь началась в то утро, когда я проснулся на Эоне. Если бабочка обладает памятью, то у нее, наверное, такие же представления о личиночной стадии ее жизни. Эон изменил меня – но в чем проявлялась метаморфоза, я бы сказать не взялся. По всем внешним признакам я такой же, каким был на Земле: не лучше и не хуже и уж точно не умней.

По настойчивым просьбам Рутана я сделал грубую реконструкцию предшествовавшего переносу дня. Утром я приехал в офис. Была пятница – обычно этот день недели событиями не богат. В перерыве на ланч я перекусил в мексиканском кафе на Шестой авеню – помнится, взял тако и банку кока-колы.

Потом тянулись рутинные часы в редакции. Я даже не позвонил Долорес – она у себя в Агентстве социального обеспечения взяла отпуск и улетела в Мексику, чтобы выхлопотать какие-то документы для своего дяди, Хуана Хосе.

Забота Долорес о семье достойна всяческих похвал, но меня она как-то мало трогает. Я и слов-то испанских знаю всего ничего. Похоже, со мной Долорес сошлась только в порядке протеста против своего мощного чувства долга к семье и la raza [10]. Ей внушали, что если выходить замуж за anglo, то это должен быть адвокат, который поможет ее родственникам переселиться в Соединенные Штаты. Не исключено, что теперь Долорес и сама так считает, поскольку по роду профессии она встречала немало юристов, как англо, так и эспаньол. В последнее время она как будто охладела ко мне, и я даже подумывал, не прекратить ли наши отношения.

В тот вечер после работы я пошел в «Джейк» и заказал гамбургер, салатик, картошку фри и бутылку пива. Домой вернулся ровно в десять вечера. Посмотрел телевизор, а в полдвенадцатого уже лежал в постели. Заснул почти сразу. А проснулся на Эоне.

Рутана мой рассказ разочаровал. Он явно ожидал услышать драматическую историю, проливающую свет на мое прибытие сюда. Старик засыпал меня вопросами, имеющими целью пробудить, как он выразился, погребенную память, но без малейшего успеха. Мне просто нечего было вспоминать. Даже снов я в ту последнюю ночь не видел.

Но отчего-то мне казалось, что сама банальность того дня и той ночи является ключом к разгадке. Великие события вовсе не обязаны предупреждать о себе. Шекспир не прав, кометы не предвещают гибель королей.

Однажды вечером Рутан посоветовал мне лечь пораньше. Завтрашний день будет важным. По расчетам старика, это предсказанная дата; завтра мы заявим о своем праве на Эон и попросим у наших богов поддержки.

Я кивнул и устроился на своем ложе у стены пещеры. Однако сон долго не шел. Рутан сказал «мы» – он что, и меня подразумевает? Если да, то как это может сказаться на моих отношениях с Айишей? И не означает ли это именно то, чего мне так хочется? Не на птичьих правах жить в пещере, а стать частичкой народа, обрести страну?

Не один час пролежал я без сна на постели из тряпья и листьев, внемля храпу соседей и гадая о том, какие сюрпризы принесет новый день. Я спустил фантазию с цепи, и она носилась как угорелая, забегая в дальние дали. Но ни в одном из своих умопостроений я не допускал того ужаса, что на самом деле поджидал меня в ближайшем будущем.

И вот наступило это завтра – такой же яркий, жаркий день, как и все предыдущие. Сразу после завтрака племя дружно приступило к уборке помещения и чистке личных вещей. Наравне со всеми трудился и я. А потом мужчины под руководством Рутана взялись что-то строить у входа. Они спускались на дно котловины и возвращались с кусками белоснежного кварца и других горных пород – и красных, и синих, и зеленых.

Я предложил свою помощь, но Рутан сказал, что эта работа не для меня. Племя умеет делать священные сооружения, а я не знаю.

С этим пришлось смириться. Хорошо хоть, никто не запрещал мне наблюдать. А когда я сказал, что получается великолепно, это явно понравилось всем.

И ведь я нисколько им не льстил. Камешек к камешку они прилаживали с величайшим тщанием и аккуратностью. Алтарь – или нечто близкое по назначению – рос как статуя, ваяемая искусным мастером. И вот уже готово широкое каменное ложе, а позади него сложная скульптура, в которой сочетаются круги и кресты.

Под конец строители нашли несколько красивых, ослепительно блестящих камней и разложили их по местам, имевшим некое важное значение. Работа была завершена – и в эстетическом плане, и в практическом.

Между тем оба солнца уже клонились к западу. Все племя тщательно умылось и переоблачилось в свежую, ни разу не надеванную одежду из ткани и листьев.

Наконец старик решил, что все готово. Семеро из нас сели в ряд у алтаря. Рутан встал перед ними и заговорил.

Это меня не удивило. Я уже давно понял, что Рутан в племени вроде жреца.

Видимо, он провозглашал формальное право на эту землю от имени какого-то божества. Но я напрасно рассчитывал научиться в этот раз чему-нибудь важному. Меня ждало разочарование: из его торжественных заклинаний или проповедей я не понял ни словечка. Возможно, это была древняя форма языка племени. Некоторые слоги показались мне смутно знакомыми, но он, наверное, имел не больше общего с сегодняшним траншийским, чем латынь с английским. Я решил, что попрошу старика перевести эту речь для меня – но, естественно, сделаю это не сегодня.

По его сигналу люди встали, и я тоже поднялся. Дочь Рутана стояла теперь рядом с ним. Старик обратился к ней все на том же древнем языке, повернулся ко мне, потом снова к Айише, и она ответила, очевидно выразив согласие.

Опять он взглянул на меня. По пещере раскатывалось торжественное эхо таинственных слов. Закончив речь, Рутан произнес на современном траншийском:

– Амес, эта женщина готова стать твоей подругой и наложницей, она будет с тобою всегда, дабы любить тебя и помогать тебе. Берешь ли ты ее в жены?

Охваченный донельзя странными и столь же приятными чувствами, я проговорил:

– Да, Рутан, я беру эту женщину, Айишу, в жены, подруги и наложницы. Клянусь нежно любить ее и беречь как зеницу ока.

Он кивнул:

– Сказанные тобою, Амес, слова хороши. Древний ритуал отправлен. Осталось еще только одно.

И он дал знак соплеменникам. Вперед вышел Дар, его лицо было мрачным.

– Сделай то, что должно быть сделано, – велел ему Рутан и обратился ко мне: – Прости, но мы должны быть уверены. Не держи обиды и возвращайся к нам, туда, где тебя будут ждать жена и место высокой чести.

Тут ко мне подошел Дар.

– Да, Амес, ты уж на нас не серчай. Когда-нибудь вместе над этим посмеемся.

И он поднял руку. Я увидел, что он держит длинный остроконечный осколок кварца.

Глядя мне прямо в глаза, Дар вонзил каменный кинжал в мою грудь.

Я понял, что падаю. А последняя мысль была такая: «Надо же, а я-то думал, мне дадут обручальное кольцо».

На следующий день я проснулся в пещере. Снова.

Был день, судя по льющемуся в отверстие свету. Я очень долго лежал без движения, потом осторожно ощупал грудь.

Раны нет.

Может, я в том же самом теле, только за ночь меня ухитрились вылечить?

Такой была моя вторая мысль.

Ни к какому обоснованному выводу я прийти не смог. Тело бесспорно было похоже на прежнее – примерно так же развиты мускулы, такой же волосяной покров. Но уверенности, что я не переселился в другую оболочку, не было.