Помоги проекту - поделись книгой:
А теперь обратимся к лирике последнего периода жизни и творчества поэта — конца 50-х — начала 60-х годов.
Как и у М. Рыльского, «третье цветение» Сосюры, его «осенние мелодии» — это песнь чуткого и верного сердца, звучащего на самой тонкой, заветной, волнующей струне.
Много превосходных поэтических созданий Сосюры этих лет еще и еще раз свидетельствуют о том, что его песня осталась такой же юной, как и тридцать — сорок лет назад. Ее эмоциональное богатство не поблекло под тяжестью лет, поэтический взгляд остался таким же пытливым, острым, проникающим в самую душу. И, безусловно, поэт имел полное право в одном из последних своих сборников «Зеленый мир» сказать о себе: «И я навсегда остался молодым».
Героика Великой Отечественной войны снова отзывается в его поэзии. Поэт и сейчас как живого видит того солдата, который, настигая врага, призывал соратников — наших воинов: «Вперед!» И своим горячим телом закрывал амбразуру дота, чтобы «к жизни нам путь открыть». Он еще и сейчас чувствует на своих губах вкус мягкой днепровской воды, которую освободители Киева пили из своих стальных шлемов. Далекие огненные дороги ратных трудов и побед снова и снова возникают перед его духовным взором.
А рядом с этим — послевоенные образы и мотивы: новый день в лесах новостроек, новые люди, герои труда все больше и глубже входят в его поэзию. Поэт стремится заглянуть в их сердце, он не скрывает своей кровной заинтересованности подвижниками послевоенных пятилеток. На страницы его книг приходит каменщик («Из пепла дом воскрес»), недавний воин, а теперь самоотверженный труженик. Мы видим его на новостройках Крещатика, Донбасса, он, как и тысячи, как миллионы подобных ему, подымает из руин родину к новой мирной жизни.
Характерным признаком большинства послевоенных книг является то, что в них помещено много автобиографических стихов, связанных именно с Донбассом, трудом, бытом и жизнью шахтеров. Нельзя не отметить постоянную привязанность Сосюры к этой важной и очень дорогой для него теме.
Но это не ограниченный автобиографизм наглухо замкнутой исповедальной лирики. Автобиографизм Сосюры — это способ художественного изображения эпохи.
Среди наиболее показательных стихотворений этого плана следует назвать: «Как передать, Донбасс, твою красу и силу…», «Какой мне ветер в сердце повеял…», «Осенний ветра свист…», «Возле клети» и другие.
Именно стихи Сосюры о Донбассе еще раз показывают, с какой магией искусства автор умеет поднять и раскрыть, казалось бы, совершенно «непоэтическую» тему. В свое время обратил на это внимание белорусский поэт П. Бровка: «Многие утверждают, что жизнь заводов с их неумолчным гулом машин, лязгом цепей трудно воспевать лирику, а у Сосюры, в его стихах, это находит совершенное и органическое отражение… Да это и понятно, ибо все это с детства вошло в его сердце, как самое любимое и дорогое».[20]
Автобиографический герой таких стихотворений — активный борец за новый, рожденный революцией мир, личность, которая если и обращается к прошлому, то только для того, чтобы вспомнить славные дни освободительной борьбы.
В этих стихах Сосюра явно избегает усложненных приемов — того, что, как дальний отголосок символистской, имажинистской поэтики, иногда проявлялось в образной системе некоторых его произведений 20-х годов. Теперь мы видим сдержанно, но выразительно поданную поэтическую деталь, меткие, эмоционально насыщенные тропы. И при этом — размышление над виденным, пережитым, незабываемым прошлым, пытливый взгляд, обращенный к современности и к будущему.
К стихам этого рода довольно тесно примыкают стихотворения, которые можно причислить к философской лирике. Если говорить об украинской традиции этой лирики, то сразу вспоминаются имена таких ее представителей, как П. Тычина, М. Бажан и М. Рыльский. Среди лирических произведений Сосюры последнего периода привлекает наше внимание стихотворение «Шумит деревьев зеленый мир…». Мысль о вечности жизни, о ее немеркнущей красоте, о материальности мира, изменяющегося в процессе постоянного движения, — вот какие кардинальные проблемы жизни и смерти волнуют поэта. Если же рассматривать стихотворение в широкой исторической перспективе, то оно, безусловно, имеет свою давнюю традицию в украинской литературе. И снова мы обращаемся к Шевченко, к его памятным строкам «Всё идет, всё проходит…» (вступление к «Гайдамакам»). Безусловно, шевченковские веяния улавливаются и в других элементах произведения. Сосюра, как и Шевченко, в красочно воспроизведенный пейзажный рисунок вкладывает важную философскую мысль. Как и Шевченко, он стремится к торжественному звучанию произведения и с этой целью пользуется славянизмами (последняя строка стихотворения — своеобразное перефразирование строк библейского гимна).
К произведениям подобного типа следует отнести и миниатюру «Маленьким мальчиком». Лирические миниатюры Сосюры имеют значительный поэтический подтекст, ясно улавливаемый во всем добром, гуманном и прекрасном, чем проникнуто произведение. Об этих миниатюрах — казалось бы, скромных «случайных» экспромтах — надо говорить как о значительных художественных достижениях автора.
Неоднократно обращали мы внимание на интернационализм Сосюры. Однако рассмотрение этой важнейшей черты его творчества было бы далеко не полным, если бы мы не сказали: возведение мостов дружбы между народами проявилось также в том, что поэт постоянно переводил на украинский язык произведения братских литератур. С русского — А. Пушкина, М. Лермонтова, Н. Некрасова, К. Рылеева, А. Одоевского, А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина, М. Исаковского, А. Прокофьева, С. Щипачева, Н. Ушакова, Г. Петникова, А. Безыменского; с белорусского — Я. Купалу, Я. Коласа, П. Бровку, П. Глебку, П. Панченко и других; с башкирского — С. Кудаша; с армянского X. Абовяна, с калмыцкого — народный эпос «Джангар», с болгарского — X. Ботева, с венгерского — Ш. Петефи.
Развивая и утверждая традиций советской школы перевода, Сопора неутомимо работал, способствуя делу сближения народов и культур, укрепления в украинском искусстве интернациональной основы. Своими переводами он плодотворно обогатил идейно-тематические и изобразительные горизонты как своей, так и всей украинской поэзии.
Творчество Сопоры хорошо известно за пределами нашей республики. Его переводили многие поэты — Э. Багрицкий, М. Светлов, А. Прокофьев, Н. Браун, И. Садофьев, М. Комиссарова, С. Обрадович, Н. Ушаков, Б. Турганов, В. Цвелев, В. Звягинцева, Н. Старшинов. Несомненно, к этому обоюдному обмену духовными ценностями братских литератур с полным правом можно поставить как эпиграф прекрасные слова поэта, сказанные им в 1960 году, во время декады украинской литературы и искусства в Москве: «Встречаются братья. Братья по духу, братья по культуре, братья по языку».[21]
Поэт вдохновенно, с полной отдачей сил служил партии, народу, и его подвижнический труд заслуженно оценен. Сосюра награжден двумя орденами Ленина, орденами Красного Знамени и Трудового Красного Знамени, орденом «Знак почета», многими медалями. Книга «Чтоб сады шумели» отмечена Государственной премией СССР (1948), а сборники «Ласточки на солнце» и «Счастье семьи трудовой» — Государственной премией УССР имени Т. Г. Шевченко (1963).
Умер Сосюра 8 января 1965 года. Его похоронили 11 января на Байковом кладбище в Киеве.
А. Малышко, выражая думы и чувства миллионных почитателей поэзии Сопоры, проникновенно говорил на похоронах поэта о бессмертии его песни, о красоте и величии его слова. «Люди сегодняшнего дня и будущие поколения, — сказал он, — будут приходить к твоим песенным истокам и будут черпать из них вдохновение и радость. И к тому великому будущему, которое ты называл Эдемом Коммуны, за которое мы боремся много лет, мы придем с твоей песней на устах».[22]
Более пятидесяти книг создал поэт. Как пятьдесят ступеней ввысь — к чуткому и отзывчивому на все доброе и прекрасное советскому читателю. К нашему современнику, к его помыслам, думам, стремлениям, свершениям. И хотя не все книги поэта стоят в одном ряду как полноценные и художественно совершенные, главное заключается в том, что выдающийся мастер поэтического слова в продолжение всей своей сознательной жизни, до последнего вздоха самоотверженно лепил величественный образ — образ нашего современника, своего чудесного лирического героя. Ведь вся его поэзия является задушевной исповедью, хвалой нашим свершениям, пеаном коммунистическому будущему.
Глубоко в сердце несет поэт, мастер искусства социалистического реализма, свой идеал — идеал коммунизма. Певец новой жизни, озаренный светом новой красоты, — таким выступает Сосюра в своих произведениях. И как теперь не вспомнить знаменательные слова академика А. И. Белецкого, который еще на заре творчества поэта пророчил: «Именно Сосюра и никто иной является подлинным лириком… революции. — И, можно думать, через много лет, когда нынешняя украинская литература станет пройденным художественным этапом, историки не найдут более типического образца революционной украинской поэзии 1917–1927 годов, чем лирика Сосюры».[23] К сказанному, уместно замечает Е. П. Кирилюк, история добавила только одно: наследие Сосюры, как убедительно доказывает весь его творческий путь, «является типическим образцом
Лучшие произведения Сосюры — наша советская классика. Его любовная и пейзажная лирика пробуждает чувства добрые, гуманные, она глубоко проникает в духовный мир борцов, которые с оружием в руках устанавливали власть Советов, героическими усилиями выводили страну из темноты и отсталости на широкую дорогу социалистического строительства. В произведениях поэта запечатлен призывный образ лирического героя — борца и творца — из народной среды, рабочей массы. Он раскрывается перед нами как украинский народный национальный характер.
Первым заветом, оставленным Сосюрой нам, современникам, является его выношенная в творческом горении, потерях и достижениях незыблемая установка на верность нерушимым принципам советской литературы — принципам коммунистической партийности, глубокой идейности и народности, без которых нет нового искусства.
«Украинская советская поэзия проявляла свою способность не только к „человековедению“, но и к человекодействию с первых дней своего существования. Мертвечиной веяло от расслабленной, плаксивой, окутанной в сумеречные тона поэзии украинских декадентов и эстетов, поэзии, которая встретила Октябрь похоронным плачем, а поэзия, рожденная революцией, жила молодо и бодро, сразу же начав завоевывать умы тысяч и миллионов читателей!.. Как много неоценимо необходимых слов о революции, о счастье борьбы, о красоте идеала, о величии нового мира выразили им, рядом с произведениями русских поэтов, прекрасные революционные стихи Чумака, Тычины, Блакитного, Сосюры, многих младших поэтов Советской Украины. Именно потому эти стихи, стихи-первооткрыватели той красоты, которую несет миру коммунизм, остались в памяти уже не одного поколения, продолжая эстетически формировать новое сознание людей».[25]
Всю нашу советскую литературу, которая развивалась и развивается путем социалистического реализма, характеризует богатство творческих индивидуальностей, разнообразие художественного дарования. В украинской современной литературе — и в прозе, и в поэзии — имеются свои школы, свои течения. Выдающемуся мастеру искусства социалистического реализма Сосюре никогда не был чужд романтический взлет: его поэтическое слово, сохраняя и развивая «романтическую искристость своих образов, песенный лиризм своих мелодий», как признаки, издавна свойственные украинскому слову, «вобрало в себя столько живительных соков с живописных и душистых лугов народного творчества».[26]
И еще один завет Сосюры: быть до конца верным отечественным классическим традициям, быть верным народной песне. Издавна традиционные черты украинской поэзии Сосюра сумел, в соответствии с «духом времени», наполнить новым содержанием, своеобразно видоизменить. Преданность этой художественной позиции объясняет заботливо-отеческое наставление поэта литературной смене, предостережение тем, кто увлекается химерами искусственности, позерством, низкопоклонством перед модернистскими веяниями уже независимо от того, с какой стороны — справа или слева — слышится их отравленно-затхлый разлагающий запах…
Близкий и понятный самым широким народным массам, Владимир Сосюра был преисполнен жизнеутверждающей веры в силу и могущество правдивого слова:
Как о живом, говорим сейчас о нем, незабвенном… Ибо песни истинных певцов никогда не умирают. «Красная зима», «Днепрэльстан», «Отповедь»… Пленительное богатство многих и многих жемчужин его лирики красноречиво говорит о том, что их автор вошел в советскую поэзию как поэт-новатор, поэт-боец, вдохновенный певец нашей новой прекрасной жизни.
АВТОБИОГРАФИЯ
Родился я на Донбассе, в городе Дебальцево, Луганской области, в 1898 году, 6 января.
Детство и юность в основном прошли в селе Верхнее, или Третьей Роте, той же области.
Отец мой, Николай Владимирович, вышел из крестьян, имел незаконченное штейгерское образование. Основная его специальность — чертежник. Мать, Антонина Дмитриевна, — из работниц г. Луганска. В юности она работала на Луганском патронном заводе.
Мы часто переезжали из рудника на рудник, так как отец, из-за своего непостоянного характера, не мог долго работать на одном месте. Он говорил: «Не люблю покоряться» или: «Попы обманывают народ» — и не ходил в церковь. И, кроме многих донецких рудников, мы исколесили много сел, где отец учительствовал, получая с каждого ученика по полтиннику и буханке хлеба (палянице).
Вообще отец переменил не одну специальность — от чертежника, учителя, сельского адвоката до шахтера, потому что он пил «горькую» и я редко видел его трезвым. Но характер у него был мягкий, и в трезвом состоянии он был прекрасным человеком. Я очень любил его.
Все же в основном до 20 лет моя жизнь прошла в селе Верхнем.
С 11 лет я начал работать учеником бондарного цеха на Донецком содовом заводе около нашего села.
Зимой я учился в двухклассном министерском училище, а летом трудился то у подрядчика содового завода, то у родственников на сельскохозяйственных работах, косил и обмолачивал хлеб.
Начал я учиться с третьего отделения, куда отец меня подготовил.
За право учения надо было платить 75 копеек, я летом работал у родственников на току — обмолачивал снопы катком на лошади. Получил за это пуд муки, продал на базаре за 75 копеек и купил билет на право учения.
Учился я на пятерки. Но сначала мне тяжело давалась арифметика. Как-то я решал задачи и ничего у меня не выходило. Отец как раз был трезвый, и я попросил его:
— Тятя! Помоги мне решить эту задачу!
А он так ласково склонился ко мне, посмотрел в задачник и сказал:
— А мы этих задач и не решали.
И я подумал: «Мой отец, идеал мой, и не решал этих задач?! И я буду добиваться и все-таки решу задачу сам».
Потом мама как-то сказала мне:
— Ты думаешь, он не умеет решать этих задач? Он и алгебру знает. Он хотел, чтобы ты сам решал задачи.
В семье нас было десять человек: отец, мать, три мальчика и пять девочек.
Община позволила нам жить в одной хворостянке, которую построили одинокой старухе, бабушке Цыбульчихе, за ее землю. Старуха умерла, и мы стали жить в хворостянке, построенной для нее одной, все десять душ. Когда мне было 13 лет, я доставал рукой до потолка. Спал я на печи, а ноги свисали на лежанку.
Нам было тесно, и отец разломал печку и выбросил перегородки в сени, так что зимой во время морозов двери открывались прямо в хату. В хворостянке было два маленьких окошка. Дети повыбивали стекла, а до половины окна были закрыты кирпичом и подушками, так что в комнате была вечерняя полутьма.
Я очень любил читать книжки. Они уносили меня в мир забвения от тяжелой и темной жизни, — в сияющий, сказочный мир, в котором смелые и сильные люди побеждали жизнь, идя сквозь море испытаний и лишений.
Особенно я любил читать о «сыщиках».
Конечно, у нас никакой библиотеки не было, и я, в маминой кофте и отцовских сапогах, от горшка три вершка, встречая более-менее хорошо одетого человека, спрашивал его: «Дядя! Нет ли у вас чего-нибудь о сыщиках?»
Одни ничего не отвечали, другие смеялись, а то и ругались и прогоняли меня.
Но были и такие, что давали мне читать книжки о «сыщиках» и другие интересные книги. Как-то я обратился с моим вечным вопросом «Дядя! Нет ли у вас о сыщиках?» к заведующему заводской библиотекой, учителю Сергею Лукичу Зубову, и он позволил мне брать бесплатно (плата там была 5 коп. в месяц) книги для чтения в заводской библиотеке для рабочих и служащих. Так я вошел в сияющий свет человеческой мысли и фантазии.
В столовой для рабочих открылся «иллюзион», где за 20 копеек показывали «живые картины». А где мне, маленькому, взять такие деньги? И нас, мальчиков, сторож всегда прогонял, когда начинался сеанс.
«Иллюзион», вернее помещение для него, арендовала жена начальника нашей станции Переездная, маленькая, худенькая, с бледным интеллигентным лицом.
Часто она проходила мимо нас, мальчиков, которые, как стайка воробьев, сбивались возле заветных дверей, и, наверно, прочитала в моих глазах такую отчаянную мольбу, такое безграничное желание, что спросила меня:
— Мальчик! Хочешь смотреть картины?
— Хочу, тетя! — радостно ответил я.
И она позволила мне бесплатно посещать «иллюзион», где душа моя то обретала золотые крылья осуществленных надежд, то плакала над разбитыми надеждами любимых героев.
Когда кончался сеанс, мне было грустно и тяжело возвращаться в свою убогую и беспросветную жизнь, идти в темную дождливую ночь, где одиноким глазом в чужой и равнодушный мир мерцал ночник в окне нашей хворостянки…
Так прошло мое детство.
После окончания двухклассного министерского училища (5 отделений) я поступил в ремесленное училище на слесарное отделение, но потому, что больше железной пыли я любил природу, я сдал конкурсный экзамен в низшее трехлетнее сельскохозяйственное училище, которое открылось у нас возле станции Яма.
Во время моего перехода во 2-й класс мой отец умер (ему было 37 лет) от истощения. Я вынужден был оставить учебу и стал работать в шахте, чтобы помочь матери.
Проработав год в шахте, я увидел, что ничем не могу помочь матери. Шла война, все дорожало с каждым днем, и моей зарплаты не хватало даже на хлеб.
И я опять начал учиться в сельскохозяйственном училище. Тут я по-настоящему познакомился с классиками русской литературы, которые стали для меня учителями жизни.
Стихи я начал писать с 14 лет. Писал потому, что стихи писали мой дед и отец, по-русски и по-украински.
Как-то, уставившись в стенку, я замечтался, слагая первое в своей жизни стихотворение — что-то про змею, которую рифмовал «я ее убью»… Проходила мимо меня бабушка. Видно, ее поразило мое лицо, и она сказала мне:
— Брось писать стихи, а то сойдешь с ума.
Я испугался и долго не делал новых попыток. Но когда началась первая империалистическая война, волна патриотизма охватила мою душу, и я снова начал писать стихи, начал и уже никогда не бросал.
«Пусть я лишусь ума, но все же буду поэтом», — подумал я.
И я стал поэтом.
Но для этого пришлось мне еще много испытать в жизни, пройти сквозь огонь гражданской войны и вынести оттуда сердце, наполненное отзвуками отгремевших битв за царство свободы…
Крылатые багряные кони революции принесли меня, как и тысячи таких, как я, на таинственные вершины, к которым сквозь огонь и дым невиданных битв на земле жадно стремились наши души.
В Одессе, где стояла наша дивизия, с мая 1920 года я стал коммунистом. Будучи курсантом военно-политических курсов при 41-й стрелковой дивизии, я познакомился с Юрием Олешей, с поэтами Шенгели и Багрицким, которые в светлые и добрые руки взяли мое сердце и показали ему дорогу в голубое небо поэзии. Когда в кружке поэтов я в первый раз читал свои стихи, в которых были такие слова, как «хлопці», «дівчата», «половники», я спросил:
— Я поэт?
Юноша с орлиными глазами и соколиным профилем отозвался с подоконника:
— Да, поэт, украинский поэт.
Это был Эдуард Багрицкий.
Я стал украинским поэтом. Потом, после гражданской войны, в Харькове я познакомился с поэтами Куликом, Блакитным и другими, но встречи с Шенгели, Багрицким и Олешей навсегда остались в моем сердце. Багрицкий говорил: «Нужно развивать свой художественный вкус», а лозунгом Юрия Олеши было: «Слово должно светиться».
Багрицкий первый познакомил меня со стихами Василя Чумака. До него я, конечно, уже читал и безгранично любил стихи великих поэтов — Шевченко, Франко, Леси Украинки, Олеся. Я еще маленьким переводил на русский язык «Кавказ» Шевченко.
В Харькове мою судьбу в украинской поэзии определил Иван Юлианович Кулик, который обратил на меня внимание как на молодого поэта и через ЦК КП (б) У отозвал меня из армии.
Руками Кулика партия дала мне путевку в поэтическую жизнь, и ей одной я благодарен своим поэтическим существованием. В тяжелые минуты сомнений и колебаний ее могучая рука поддерживала меня, не давала мне упасть, помогала идти по правильной дороге. Как же не любить ее и не петь о ней! Не петь о людях, которым гений партии дал крылья для полета в озаренное будущее!
Во время Великой Отечественной войны я работал в штабе украинского партизанского движения, был военным корреспондентом фронтовой газеты «За честь Родины».
С 1944 года живу в Киеве и продолжаю литературную работу.
Награжден орденами «Знак Почета» (1939), Красного Знамени (1943, 1958), Ленина (1948).
За сборник стихов «Чтоб сады шумели» я получил Государственную премию первой степени.
Книги мои переведены на русский язык и на много других языков народов Советского Союза, на языки братских народов социалистического лагеря, а также на другие языки мира.
Всего вышло в свет около сорока сборников моих стихов и поэм.
СТИХОТВОРЕНИЯ
1920–1933
1. О, HE НАПРАСНО!
© Перевод Н. Ушаков
Поделиться книгой: