Бабья доля (сборник)

4

Тихо шепчутся страницы,в лампе горбится фитиль…В дальний путь за Синей Птицейвышел маленький Тиль-Тиль.Окна настежь, двери настежь,словно вдаль из-за углаза большим крылатым счастьемночь мальчишку позвала.Словно был за темной дверьюпуть к заветному гнезду,словно птица в синих перьяхждёт его в своем саду.Тихо шепчутся страницысиней стаей легких птиц…На подушке сон гнездится,не поднять уже ресниц.И пускай ему приснится,что лежит у ног егодальний путь за синей птицей,птицей детства моего.

5

На окне в геранях тонко-тонкосолнце перепутало лучи.За окном больничная трёхтонкаи на ней – знакомые врачи.Были все какие-то другие;стыл обед в кастрюлях на шестке.Синий том «Военной хирургии»спрятался в отцовском рюкзаке.Мама становилась всё бледнее.Грузовик сигналил со двора.Из-за окон крикнули:– Пора!..Стало всё яснее и страшнее.Громкие тяжелые рыданья,всё слилось, ни взгляда, ни лица;кто-то крикнул:– Дочка, до свиданья! —голосом любимого отца.Отмелькала лугом Волчья Яма.Грузовик скрывается за рвом…Никогда не плакавшая мамаслёзы вытирала рукавом.Встала у открытого окна,плача и других не утешая,и сказала медленно:– Война…Хорошо, что ты уже большая…1948

О первой любви

Инне Гофф

1

Тесный мир для девочки просторен.Все шаги и быстры, и легки.Девочке хотелось, чтоб Печоринвдруг в неё влюбился от тоски.Девочка не ведывала горя,Глядя в мир из детского окна.А большие воды на Печорене дают заглядывать до дна,скрадывают отзвуки и краски,сглаживают камни и пески…Девочка придумывала сказкии мечту – влюбиться от тоски.Девочка, открой окно пошире,не кричи, не плачь и не зови!Ты поймешь в невыдуманном миресилу не придуманной любви.

2

Две зимы черёмухами вьюги,две весны черёмухи пургой…Говорят, что мы с тобой подруги,что одна – ни шагу без другой.Мы с тобой играли в разных кукол,и у детства памятных дверейнас с тобой по-разному баюкалтихой песней голос матерей.И твои каштановые парки,может, и не знали ничего —дальнего поселка у Игарки,Пихт и кедров детства моего.Были руки неловки и робки.Я плела задумчивый венок.Вдруг за дальним озером у сопкивыстрелил соседский паренёк.Он не думал, осторожно целясьпрямо в грудь большому крохалю,как тогда на всю тайгу хотелосьгромко крикнуть: «Я тебя люблю!»Вывернулось сердце наизнанку,ночью дым от выстрела – во сне…Но забыт тот паренёк с берданкойв бисерном, цветастом зипуне.…А потом – берёзовые тенина верандах подмосковных дач,и летит на школьной перемененевесомый волейбольный мяч.И – мальчишка в клетчатой рубашке…А потом из рук моих к немулепестки оборванной ромашкиветер уносил по одному…В платье, разрисованном горошком,как в мечте ждала я, как во сне…но не по цветным лесным дорожкамв первый раз любовь пришла ко мне.По Лесной, Полянке или Пресне —я не знала улиц городских…Шумный город замер и затихнад моей, не городскою, песней.Песня слов и выдумок сильней!Если трудно – песню позови!Песня стала спутницей моейпервой, не придуманной, любви.

3

Не дадут литые тротуарывырасти былинке-лебеде…Тонут потухающие фарыв москворецкой медленной воде.А шаги – отчётливей и реже,а слова – нежнее и смелей:ты остановился на Манеже,у кремлёвских, тонких тополей.И, решив, что нам с тобой не нужноглубины волнений и тревог,предложил торжественную дружбудо конца отдельных двух дорог.…Я смотрела в самые глаза,веря с полуслова, с полувзгляда,и решала: если ты сказал,значит, это только так и надо.Значит, только так тому и быть!И пройду, не оглянувшись, мимо.И нетрудно даже разлюбить,если так потребовал любимый!Я решила разлюбить… И вдругвздрогнула от боли и испуга:ты сказал неправду – ты не друг,ты гораздо больше просто друга!

4

И ты ещё, ещё, ещё придёшь!Опять такой же шумный и упрямый.И снова дробь выстукивает дождьпо переплётам пропылённой рамы.И снова гром грохочет горячо,и тучи наливаются свинцом.Ты подойдёшь и тронешь за плечо,и повернёшь меня к себе лицом.Стихнет ливень, обрываясь с крыш,выскользнут страницы из руки,ты, не узнавая, замолчишь,уберёшь ладонь с моей щеки;ты увидишь новые глаза,радостью залитые до края.И тогда, о чём-то вспоминая,ты услышишь, как сильна гроза!Сразу станет комната узка,и в углах, и на окне темно.И рванётся тонкая рукараспахнуть тяжёлое окно,чтоб навстречу хлынула весна,ни тоски, ни счастья не тая!…А девчонка с книгой у окна —это, может, даже и не я!

5

Это, не досматривая сны,забывая отдых и уют,девушки и юноши странысессию весеннюю сдают.Это, наклонившись над столом,не уснув до утренней звезды,пятикурсник вписывал в дипломгоры малахитовой руды.Это вышли эвенки в тайгудобывать для Родины меха;это на высоком берегувспарывают землю лемеха;и моя веселая роднявасильковой волжской сторонырассыпает зёрна ячменяв борозды безудержной весны;это стынут завязи айвыв золотых садах Алма-Аты;это на окраинах Москвыстроятся дороги и мосты;голубыми звёздочками льнакостромские искрятся края…И идёт над Родиной весна,ни любви, ни счастья не тая!1948

Меня посылает райком

Я всё это помню как будто спросонок:таёжный поселок, больница в снегу.А в чуме охотника болен ребёнок.И, значит, отец уезжает в тайгу.Отчаянный ветер бросал на колени,четвёртые сутки ревела пурга,У нарт беспокойно застыли олени,закинув за спины крутые рога.Отца проводник дожидался у входа.Негромко, встревоженно ахнула мать:– Куда тебя носит в такую погоду?Смотри: ни дороги, ни зги не видать!Олени над снегом как будто взлетелии дёрнули нарты упругим рывком,и ветер уже далеко из метели доносит:– Меня посылает райком!…Над Родиной встало военное небо.Тринадцатый месяц народ на постах.Не досыта сна и не досыта хлеба.Идут эшелоны в багровых крестах.И я становилась взрослей и суровей,на донорский пункт приходя и делясьс товарищем раненым струями кровитринадцатый месяц – тринадцатый раз.Усталая мама не скажет ни слова,сухие глаза вытирает платкоми знает, что надо, и знает, что сноваскажу ей: – Меня посылает райком.Я детям своим передам как наследствосчастливое, мирное небо мое.Пусть будет у сына хорошее детство!Но если когда-нибудь крикнут: «В ружьё!» —я выведу к поезду сына-солдата.И если заплачу – при всех, не тайком, —он сдержит меня и спокойно и святоответит: – Меня посылает райком.1948

* * *

Снова снег за моим окном.Помоги же мне, первый снег,научиться забыть о нёми не видеть его во сне!Но и мне, и другим, смеясь,Снег ласкает воротники.И растает он через часОт тепла чьей-нибудь руки.Ну, не тай! Ну, побудь со мной.Спой мне вьюгами – о весне!Очень холодно мне одной.Помоги же мне, первый снег.1948

* * *

Зима спокойна, а потомзавьюжит к февралю.…А ты опять забыл о том,что я тебя люблю.А где-нибудь за синью рек,в далёкой сторонехороший, сильный человекмечтает обо мне.Но я, по жребию судьбы,опять ночей не сплюиз-за того, кто позабыл,что я его люблю.1948

* * *

Выйду к речке, тонкой веткой хрустну,оборву тенёт тугую нить.Осенью всегда бывает грустно,даже если не о чем грустить.Подойду к красавице рябине,руку ей на шею положу,по какой, единственной, причинея грущу сегодня, расскажу…Мой упрямый, я тебя прошу:ты прости мне эти разговоры.Я всегда молчу про наши ссоры —сору из избы не выношу.А сейчас никто ведь не узнает.Зиму всю рябина смотрит сны,и она, красавица лесная,мой рассказ забудет до весны.Только пусть его подхватит ветер,или даже сразу все ветра:много ведь людей на белом светессорятся, как мы с тобой вчера.Пусть же ветры возле них повьются,им расскажут наш вчерашний спор.А они – над нами посмеютсяи всю жизнь не ссорятся с тех пор!1948

* * *

Захлопнуть окно —и не ждать, и не звать,и всё – всё равно,и на всё наплевать!Но только упрямостучится в виски:за тонкие рамыне спрячешь тоски,за чистые стёклане спрячешь беды.Ударились в окнасоцветья воды.Я с детства умелауйти босикомотчаянно смелопод ливень и гром,чтоб в небе темно,и земли не видать,и всё – всё равно,и на всё наплевать!И всё – всё равно,если знаешь одно:что только навстречуидти решенои ливням, и граду!И, словно в награду,засветится счастьеподковами радуг.И встанешь опятьна большие пути —не ждать и не звать,а идти и идти!Назло километрамшагнуть за порогк разливам и ветрамшироких дорог!1948

Бабье лето

В сентябре на тропки густолистья пёстрые легли.Сентябри в народе грустнобабьим летом нарекли.Только что это такое —лишь машины замолчат,до рассвета над рекоюне смолкает смех девчат!Видно, весело живут:платья гладят, кудри вьют,по уплясанной полянетуфли-лодочки плывут.А уж песню запоют —ива склонится к ручью,дрогнет старая берёза,вспомнит молодость свою.Выйдет на небо луна,но не знает и она,то ли это бабье лето,то ли девичья весна!1948

«У скрипучего причала…»

У скрипучего причалак речке клонится ветла…Словно век не уезжалая из этого села!Только вот дождусь парома,а потом – перевезут,и останется до доматолько несколько минут.Я пойду, шаги считая,а навстречу мне – кустыи поляна, золотаяот куриной слепоты.Косит сено «Новый Север» —чуть не к небу ставят стог.Кормовой лиловый клевербрызнул мёдом из-под ног.А за клевером – канава,и над нею, в полутьме,тётка Марья из райздрававяжет веники к зиме.Улыбнулась, как бывало,вся седая, как была…Словно век не уезжалая из этого села!1949

Моё слово

Поэма

В апреле 1950 года над советским городом Либавой пролетел американский самолёт.

Из газетТемнеет снег на колеях дороги,плывут по рекам тающие льды,и мокрые калоши на порогеоставили апрельские следы.На Волге, на Оби ли, на Днепре лилетящих птиц растянутая нить…Всегда сильнее чувствуешь в апреле,как всё на свете жадно хочет жить!Как всходит в землю брошенное семя,и оживают талые поля,и мокрая, любимая землявсегда ещё любимей в это время!Но в это время…Под крылом ложитсянорвежский снег,балтийский синий лёд,чужие горы, земли и границы…Чего он хочет, этот самолёт?А лётчик вниз на землю смотрит зорко,он видит: реки – будто бы ручьи,в которых сын, мальчишка из Нью-Йорка,пускал вчера кораблики свои.Не видит лётчик, как из-под ручонки,прищурясь на весенний яркий свет,с земли на самолёт глядит мальчонкас таким же пароходом из газет.Он рад весне! Он весело хохочет!А мне на сердце давит страшный гнёт:чего он хочет, этот самолёт?Чего американский лётчик хочет?Быть может, он слова услышит эти.Быть может, он, не подымая глази вспомнив сына своего, ответит:– Солдат не мог не выполнить приказ.И отвернётся в сторону куда-то,и голову наклонит, может быть…Но если трудно говорить с солдатом,с женой солдата буду говорить.Ты, мать американского ребёнка,смотри: и у меня растёт сынок.Он, как и твой, смеётся звонко-звонко,как маленький серебряный звонок.Как твой, мой мальчик тоже любит книжки,как твой, не плачет, падая с крыльца.Но – слышишь, мать нью-йоркского мальчишки? —у моего мальчишки нет отца.Твой муж летит над городом Либава,внизу – чужая мирная страна.…Я говорить с тобой имею правозатем, что я – такая – не одна.Затем, что встали воины Вьетнама,Корея бьётся, чтоб детей спасти.Затем, что в мире вместо слова «мама»всё чаще слышно: «Мама, защити!»Затем, что бомбовоз тяжёлокрылыйрокочет над детьми моей страны…А под крылом его лежат могилысолдат недавно стихнувшей войны.Лежат могилы, холмики, пригорки…В одном (я так и не нашла его),в одном – ты слышишь, женщина Нью-Йорка? —лежит отец сынишки моего.…Моторы небо голубое точат,и всё не прекращается полёт.Я очень помню всё, чего он хочет,твоей страны военный самолёт.Я помню: самолёты ясным летомк советскому летели рубежу.Мне очень трудно говорить об этом,но я тебе об этом расскажу.

1

И не видел никто, и не знает никто,и в какой это день, и в котором году —бросить книги и в сад убежать без пальто.– Хорошо?– Хорошо!– Не уйдёшь?– Не уйду!В эту первую ночь и не думала я,сколько будет ночей и воды утечёт.А напротив в окне наклонились друзья,до утра, до рассвета готовя зачёт.Этой ночью такая была тишина,что, казалось, ко мне наклонилась едваи стоит за спиной вся большая страна,чтоб услышать, какие ты скажешь слова.…Я не помню, что я говорила тогда,и как первый трамвай прозвенел в тишине,и как в небе последняя гасла звезда,и как свет погасили ребята в окне.Я немало увижу, узнаю, пройду,но – о чём мне ни думать и где мне ни быть, —эту ночь и рассвет в институтском садумне, как клятву на верность, всю жизнь не забыть!И какого, и где ни найдёшь ты коня,и в какой ты ни прыгнешь вагон на ходу,ты уснёшь, ты проснёшься – увидишь меня.– Это ты?– Это я.– Не уйдёшь?– Не уйду.

2

Стопкой сложены книги, цветы на столе —я хозяйством своим занялась.Мне казалось: вся радость, что есть на земле,с этих пор поселилась у нас.Мне казалось: тебе только я и нужна,без меня ты не выживешь дня.И вставало огромное слово «жена»и краснеть заставляло меня.Мама!Ты меня учила многому:выдержанной медленной мечте,ласковому, бережному, строгому,полевой горячей широте.Ты учила первые, кривыевыводить каракули-словаи иглой неопытной впервыевить узор стебельчатого шва.Мокрый невод высушить у речки,печь картошку в россыпях золыи белить бока широкой печки,дожелта выскабливать полы.И не унывать, когда устанешь,и встречать без слёз, без суетыэшелоны с красными крестами,и стирать кровавые бинты.Мама, мама! Радость и кручина!Детские далёкие мечты!Почему, зачем чужой мужчинастал дороже и родней, чем ты?Мама, что же ты не научилав свой нелёгкий материнский век,что придёт совсем чужой мужчина,дорогой, любимый человек?!Я к нему в любой ненастный вечервыбегу, и рада, и горда,как к тебе, единственной, навстречуя не выбегала никогда.Выбегу – то тихой, молчаливой,то весёлой песнею звеня.И такой богатой и счастливойдаже ты не видела меня!

3

Подошло студенческое лето,полное зачётной суетни.Мы тогда вставали до рассвета,с книгами просиживали дни.Мама в письмах нас к себе звала:«Мы одни-то стосковались за год.Приезжайте! Будет много ягод:от цветов вся вырубка бела.А ромашек сколько! К свадьбе, кстати!Я уж вас дождаться не могу.Рыжики солёные для зятяв погребе соседском берегу.Всё считаю по календарю,скоро ли там кончатся зачёты.Приезжайте, браги наварю;скоро будут мёда полны соты…»И смеялся кто-то из подруг:– Только эту сессию нам сдать бы —целым общежитием на свадьбук вам тогда закатимся!И вдруг…

4

Не рвали цветов по оврагу,не брали на пасеке мёд,ржаную тяжёлую брагуне ставили стынуть на лёд.Ни дома в узорной ограде,захлёстнутой зеленью лоз,ни свадебных песен, ни свадеби не было, и не ждалось.Машины с грохочущим рёвом,с фашистским крестом на крыле,и первые бомбы над Львовом,и первая кровь на земле.

5

Шли грузовики и эшелонына передовые рубежи.В это утро ты свернул в рулонынеоконченные чертежи.Начал готовальню убиратьи, как бы запоминая что-то,медленно закрыл свою тетрадьс надписью «Дипломная работа».Взял какой-то свёрток, подошёл,отдал мне его, заулыбался.Ярко-красный пионерский галстукиз бумаги выскользнул на стол.Я, не понимая ничего,– Для чего это? – тебя спросила.– Нет, не для чего, а для кого!И добавил радостно: – Для сына…И сразу – вечер, тёмная Москва,платформы Белорусского вокзала.Как я искала нужные слова,которые я так и не сказала!Как я хотела, чтобы ты узнал,что самое желанное на свете —опять скорей придти на тот вокзал,чтобы тебя, вернувшегося, встретить!Состав ушёл. Вокруг меня стоялиподруги, институтские друзья…А мне казалось, что на всём вокзале,на всей земле одна осталась я.

6

Война. Москва. Бомбёжки и тревоги.Мужья на фронте. Враг ещё силён.И жёны замирают на пороге,когда во двор приходит почтальон.В домах уже не подымают штор.Аэростаты тянутся под небом.Стоит часами очередь за хлебом,а в институте – курсы медсестёр.Потом в аудиториях – халаты,в чертёжном зале – коек белизна.И привозили раненых в палатыоттуда, где война.Снимая с искалеченного телазасохшие и чёрные бинты,я каждого бойца спросить хотела:а, может, он оттуда, где и ты?Устанешь так, что ходишь еле-еле.А я всегда бегом неслась домой.Но писем нет… И тянутся неделивоенною московской полутьмой.Пришла зима. Подкрадывались вьюги.Москву колючим снегом замело.А писем нет… На сердце тяжело.И, помню, я тогда пошла к подруге.Неслышно коридором общежитьяя к комнате знакомой подошлаи слышу: – Только ей не говорите!..Рванула дверь – и сразу поняла.

7

Снег летит и летит.Окаянный! Когда он уймётся?Пусть летит… Пусть метёт,заметёт до краёв, до концадальний маленький дом,ледяное ведро на колодцеи тропу от колодцак певучим ступеням крыльца.Чтобы мама опять поняла,объяснила тревогу,не вздыхала ночами,не мучила бы головыи ворчала бы тихона почту, на снег, на дорогу,что нет дочкиных писемиз дальней военной Москвы.Снег летит и летит!Вот – и в жизни случаются вьюги!Чтоб не видели слёз,ото всех отвернулась к окну.И напрасно подходяти голову гладят подруги,утешать не решаясь,опасаясь оставить одну.Очень трудно одной!Я девчонкой умеланочью в лес убежать,переплыть через Волгу весной,делать всё, что считаетсястрашно, опасно и смело.Только я не умелаоставаться одной.Но кому рассказать?К чьей руке прикоснуться рукою?Перед кем же мне встать,не скрывая заплаканных глаз?Где мне силы найтидля того, чтоб увидеть такое,от чего и одноймне не быть одинокой сейчас?Это ты, моя Родина,Вера, и Правда, и Сила!Я тебе расскажу,ничего от тебя не тая.Посмотри на меня:я пришла к тебе,я попросила.Посмотри на меня:это девочка, дочка твоя.Разве я не такая,какой ты меня воспитала?Разве ты не училабыть честной и сильной всегда?Посмотри на меня,помоги мне: я очень устала.Помоги: у меня непривычная,злая беда.Мне сейчас не помочьни советом, ни дружбой, ни лаской,и никто из людеймне сейчас не заменит его!Всё, что было у нас,мне не кажется сном или сказкой.Всё, что было у нас, —мне всю жизнь не забыть ничего!Всё, что было у нас, —оборвалось осколком металла.Как хотел он вернуться!Но вот он упал и не встал.Значит, некого мнев День Победы встречать у вокзала.…Но придёт человек,о котором убитый мечтал.Он придёт. Ведь егоне удержат ни войны, ни грозы.Он поддержит меня,он без слов мне прикажет: – Иди!Пусть же слёзы мои,несдержимые, горькие слёзыпронесутся над ним,словно щедрые жизнью дожди!Пусть от них забелеетцветами оконная рама,разольются ручьилепестков и былинок в саду.Он к окну подбежит,бросит мячики крикнет мне: – Мама!И куда я тогдаот него, золотого, уйду?И кому я отдам?И на что я его променяю,если он – это я,если он – это больше, чем я,если он – это то,для чего не сдаваться должна я,чего ждёшь от меня ты,родная Отчизна моя?!Я такая, какой ты меня воспитала,и какой ты хотела увидеть меня.Я стою. Я живу.Я не плачу и я не устала!Я готова для самого —самого трудного дня.Я готова всё вынести,я уже вынесла много.Я впервые в бедеи её победила, беду.И лежит предо мноюодна – и прямая – дорога.И по этой дорогея сына вперёд поведу.Сын мой! День мой!Большой, дорогой, неустанный!Вечера допоздна,ночь бессонниц, тревог и труда.Здравствуй, первая трудность,которой гордиться я стану!Настежь двери: пусть видно,как в комнату входят года!

8

Вот и всё.Идёт пятидесятый.Летний луч запутался в окне.Бегают весёлые ребятапо большой и ласковой стране.Есть в стране для них дома и книжки,есть земля, чтоб хлеб для них растить,фабрики, чтоб сделать им пальтишки,армия, чтоб их оборонить.Их везде улыбками встречают,маленьких весёлых сорванцов.Кажется, они не замечают,что они не видели отцов.В самом деле, что им нужно, детям?Сыт, обут – и, вроде, все дела!…Но сынишка с первых дней заметил,что война над Родиной прошла.До сих пор я часто вспоминаю:ласковые волны ветерка,праздничное утро Первомая,движутся по улицам войска.Конники стоят на перекрёстке,маленьким не видно за людьми.Чей-то мальчик в новенькой матроскезвонко крикнул: – Папа, подними!И уже вверху, над всеми нами,рассмеялся громко, горячои вцепился смелыми рукамив крепкое отцовское плечо.Мой взглянул на мальчика и замер,словно к месту своему прирос.И смотрел он детскими глазами,полными таких недетских слёз,что хотелось броситься и – мимо,растолкав весёлые ряды,спрятать сына от непоправимой,в первый раз им понятой, беды.Но стоявший возле мостовой —загорелый, сильный, высоченный —взял сынишку на руки военный!И подбросил вверх над головой.Вверх, туда, где тёплый майский ветервстретил сына трепетом знамён.И нигде, на целом белом свете,не было счастливее, чем он,этот сын моей большой земли,этот мальчик с круглыми щеками,на которых, словно ручейками,высохшие слёзы пролегли…Вот и всё.Прохладно. Вечереет.Сумерки качнулись у окна.…Вот в такие сумерки в Корееожила проклятая война.Но опять – от края и до края —Встал народ за Родину стеной,Не в стихах, а в битвах повторяя быль,сейчас рассказанную мной.Он, как мы, снесёт бои и бедыи поднимет на руки сирот.И корейский мальчик в День Победык гимнастёрке воина прильнёт.

9

Я сына уложу сегодня рано,не зажигая в комнате огня.И далеко, за краем океана,ты будешь слушать в этот час меня.Поправит распустившиеся прядкитвоя простая тёплая рука.Ты, может быть, наклонишься к кроватке,посмотришь на уснувшего сынка.Закрутишь нервно пуговку на блузке,начнёшь платок к ресницам прижимать.И ничего, что я пишу по-русски:ты всё равно должна меня понять.Твой муж летит над городом Либава,под ним – чужая мирная страна.На это слово я имею правозатем, что я – такая – не одна.Пускай оно несётся, слово это,за сотни гор, за тысячи морей.Его во всех частях и странах светауслышат миллионы матерей.Пойми его, моё простое слово:мы не боимся, мы закалены.Мы защищать своих детей готовы.Но ты пойми: мы не хотим войны!Мы не хотим, чтобы на поле бояопять шагали тысячи бойцов,чтоб стало чёрным небо голубое,а дети оставались без отцов.Ты тоже мать. Так встань же вместе с нами,прижми ребенка своего к груди.Ты не одна! Нас много – погляди:в Москве, в Корее, в Лондоне, Вьетнаме.Ты не одна – нас много в этой схваткеза то, чтоб мир – народам всей земли,чтоб сын твой тихо спал в своей кроваткеи делал из бумаги корабли.Чтоб солнце, подымаясь на рассвете,росою засверкало по траве.Чтобы смеялись, пели, жили детиВ Америке, в Корее и в Москве.1950

Метелица

Над станцией откосамиразвеялась пурга,сугробом – над колёсамиупрямые снега.А ветру непутёвомулегко завеять путькурьерскому, почтовому,ещё кому-нибудь.Над городом дорогамиметелица кружит,завоет над порогами,на окна набежит.Девчонкам за окошкамии горе – не беда —заснеженными стёжкамине ходят поезда,но ветрами крылатымилюбовь не замести!И девушки с лопатамивыходят на пути,те девушки, которыеот милых писем ждут…Курьерские и скорыеидут, идут, идут!И сердцу крепко верится:не сможет занестиупрямая метелицасчастливые пути!Мети, мети, метелица!Летите, поезда!Развеется, расстелетсяи горе, и беда!1950

Девушкам Береславки

Возле полок пыльной автолавкив эти дни толпа наверняка:в эти дни девчата Береславкираскупают яркие шелка,примеряют туфельки резные,выбирают цвет, каблук, фасон…И на Волго-Доне все портныепозабыли, что такое сон.Стачивают, меряют и снованожницами звякают они,потому что до двадцать седьмогоостаются считанные дни.Над широким морем долгожданнымвьются чайки, песни, паруса…Спрятаны спецовки в чемоданыи со шлюзов убраны леса.И уже не качеством бетона,не отделкой арок и мостов —все живут здесь зеленью газонов,запахом деревьев и цветов.Будет праздник – музыка, знамёна,будет сердце радостно стучать.И пойдут хозяйки Волго-Донакорабли заморские встречать.Тронет ветер девичьи наряды,гордо выйдут девушки на склон,скажут: «Чем богаты, тем и рады,принимай, Отчизна, Волго-Дон!»Потому сегодня на прилавкешёлка уменьшается гора,потому портные Береславкине уснут сегодня до утра.И портной, склоняясь у машины,всё гадал: а что же под рукой —праздничные волны крепдешина,или шёлк воды волго-донской?1952

Письмо Гале Поповой

Галя, как теперь к тебе пробраться —все дороги снегом замело,и твоё зелёное прорабствоот метели мартовской бело.Мы с тобой сдружились прошлым летом:мало мест в гостинице степной,и пришлось нам спать с тобой «валетом»под одной казённой простынёй.Нам с тобой ночами снились шлюзы,будущая светлая вода.Только что окончившие вузы,обе мы приехали сюда.Ты тогда вела свои посадки,я писала очерк про завод —спецкорреспондент из «Сталинградки»и районный техник-лесовод.Было трудно, было хорошо нам,мы в работе не жалели сил.Наш канал не только Волгу с Доном —Он и нас с тобою породнил!Хорошо, что мы с тобой подруги,что работа общая у нас…Галя, в эти мартовские вьюгивспоминаю о тебе не раз!Вижу – чёрные твои ресницына морозе склеились слезой,на тебе большие рукавицы,валенки, подшитые кирзой.Ветер, снег. Но ты и нынче выйдешьлес сажать у пристаничных свай…Если наших девушек увидишь,от меня привет передавай!1952

«Областной редакции “Победу”…»

Областной редакции «Победу»издали узнаю, подбегу —говорят, что ты вернёшься в среду.Жаль, что я уеду к четвергу.Так они и вертятся, недели, —некогда озябнуть и устать.На каком-нибудь водоразделемы с тобой увидимся опять.А в пути то холодно, то сыро,то туман, то звёзды, то луна…Наша двухбалконная квартиранам с тобой, пожалуй, не нужна.Мы в неделю раз туда приедем,будем вместе день и ночь одну.Нашим тихим правильным соседямв эту ночь испортим тишину:наши гости песню грянут звонко,кто-то что-то в рюмки разольёт.Ко всему привыкшая Алёнкапод шумок, одетая, уснет.Я перенесу её в кроватку,песню колыбельную споюпро неё, Алёнку-сталинградку,дочку говорливую мою.Песню колыбельную простуюя спою о том, как через годей, Алёнке, рыбку золотуюпапа с Волго-Дона привезёт.Утром, дочка, «лапкой» помаши нам,посмотри в окошко и не плачь…До Чапурников идёт машина,и уходит поезд на Калач.Значит, снова встречи и вопросы,люди, цифры, верная тетрадь,шлюзы, экскаваторы, откосы…Некогда озябнуть и устать!1952

На аллее Героев

От морозов и вьюгледенела земля,ветер к самой землепригибал тополя.Буксовали трамваив тяжёлом снегу,люди шли, проклинаяфевраль и пургу.В этот зимний февральскийзаснеженный деньна аллее Героевсажали сирень.На застывшие корнипослушно легликомья плотного снегаи мёрзлой земли.Но не верилось мне, —да и только ли мне? —чтобы эта сиреньожила по весне.А сегодня – весна!Оживают сады,проплывают по Волгепоследние льды;на базаре старикпродаёт семена,и мальчишки играютв футбол дотемна.У сирени,посаженной в феврале,отогрелась душана апрельском тепле.Сколько за день людейпо аллее пройдут!…Может, кто-то из нихостановится тути подумает то же,что думаю я:вот на этой землеумирали друзья,молодые, простые,как я и как ты…Они так же любилижизнь и цветы.1952

«Зима на Волгу льдами двинулась…»

Зима на Волгу льдами двинулась,пошла от Красной Слободы.А возле города раскинуласьсвинцовой полосой воды.Кипят-летят барашки белые —не унимаются ветра.И день, и ночь, обледенелыеснуют по Волге катера.Зима всё ближе, всё заметнее.Играют школьники в снежки.А здесь, над Волгой, словно летние,басят буксирные гудки.1953

Декабрь в Сталинграде

Стеклянные бусы на ветках сосновых,хлопушки, шары, пестрота конфетти.Мальчонка в оранжевых валенках новыхне может никак от окна отойти.И мама, пожалуй, забыла о сыне:почти что не дышит и смотрит она,как в ватных сугробах на светлой витринестоит сталинградская ёлка – сосна.1953

Новогоднее

Встать у ёлки, подумать о многом,на сто лет загадать наперёд…Этой ночью по нашим дорогамстарый год торопливо пройдёт.Он пройдёт по аллее Героев,выйдет к Волге, посмотрит во тьму.Золотые огни Гидрострояподмигнут на прощанье ему.И пойдёт он по чистым порошам,по сверкающим глыбинам льда…Я о чем-нибудь очень хорошемв эту ночь вспоминаю всегда.И становятся рядом со мноюлюди, книги, дороги, дела —всё мое, всё такое родное,без чего мне и жизнь не мила.Мне сегодня припомнились сновадым из труб, и сугробы стеной,и берёза у дома родногов костромской деревушке лесной.За столом необъятным сосновымтам сейчас соберётся родняи хорошим, и ласковым словомобязательно вспомнит меня…Всколыхнутся ночные метели,полетят, загудят на бегу.Голубые кремлёвские елиутонули в пушистом снегу.Повернётся метелица круто,где-нибудь в Подмосковье замрёт.Всех ребят моего институтановогодняя ночь соберёт!Дом московский становится тесен,как всегда, в нём не хватит столов,в нём тепло от студенческих песен,от торжественных, праздничных слов.И от них вся Москва засверкалав новогодней ночной синеве.Сколько пенистых звонких бокаловв эту ночь поднимают в Москве!Путь мой, может быть, долог и труден —жить мне радостней день ото дня,потому что хорошие людипомнят, любят и верят в меня.С Новым годом!По верным дорогамнаше новое счастье идёт.Встать у ёлки.Подумать о многом.На сто лет загадать наперёд.1953

Сорок трав

Отпылал вчерашний зной.Тучи чёрные – стеной.И с рассвета по деревнеходит дождик проливной.Мокнет сено на возу,ветер гнёт к земле лозу,две девчонки загоняютголенастую козу.Вымыт начисто плетень,за окном, как ночью, темь.Спокон веку не бываетбез грозы Иванов день.Даже бабка перестала«Огонек» впотьмах читать.Посмотрела, полистала,положила и сказала:– Нынче в ночь мы шли, бывало,сорок трав в лугах искать.Как, бывало, я нарву —под подушку ту траву.Как, бывало, загадаю,так и будет наяву!..Если б верить я могла,я б сто сорок трав нашла.Я б не только луг колхозный —я б всю землю обошла.Но не верю ничему.Только сердцу своему.Что творится в этом сердце!А тебе и ни к чему.У тебя тяжёлый нрав —не помогут сорок трав:всё по-твоему выходит,ты всегда бываешь прав.…Вот и дождь перестаёт,и на улице народ,и почтовая машиначерез грязь к селу идёт.Замолкают тормоза.Вдалеке шумит гроза.На колодце сушит крыльязолотая стрекоза.1953

На берегу

Я люблю ходить к реке!Пароходы вдалеке,и песчаная коса,и большие паруса…Я могу смотреть на Волгудва часа и три часа!Я гляжу из-под руки:проплывают речники,все в фуражках,все в тельняшках —всё равно как моряки.Проплывают – говорят:– Ты расти скорее, брат!Ты кончай десятый класс,вспоминай тогда про нас.Мы таких, как ты, берём —тоже будешь волгарём.…Я теперь на берегуцелый день сидеть могу.Я теперь могу всё летоговорить про паруса.…Хорошо, что я не где-то,а на Волге родился!1953

Дочке

Тебе пока еще немного надо,ты вся, как полдень мартовский, ясна.По солнечным дорогам Сталинградаидёт твоя четвёртая весна.Она идёт, на Волге лёд ломая,скользит лучистым зайцем по стене…Ты ничего ещё не понимаешьи просто улыбаешься весне.Разбрызгиваешь ботиками грязь ты,сырым песком измажешь пальтецо.Ещё не знаешь ты, какое счастье,когда весенний ветер бьёт в лицо!И как плывет весенний тёплый вечер,как непокорна вешняя вода,какой огромной радости навстречууносятся степные поезда!Весна идёт по всем дорогам мира,она зовёт и отправляет в путь,врывается в подъезды и квартирыи тем, кто молод, не даёт уснуть.И сколько их, бессонных и счастливых,сегодня сердцем чувствуют весну,и смотрят вдаль, и пишут торопливо:«Прошу послать меня на целину!»…Ещё не понимаешь ничего ты.Ты вырастешь. Поймёшь, как я хочу,чтоб и тебе такие же заботыпришлись и по душе, и по плечу.И тех ребят счастливая тревогатвоей тревогой сделаться должна,чтоб ты вот так же собралась в дорогу,когда зовут Отчизна и весна.Все двери дома распахнутся настежь.Я, провожая, выйду на крыльцо…И ты поймёшь, какое это счастье —весенний ветер, рвущийся в лицо!1953

Алёнушка

За окошком лес, мохнатый, древний,луговой речушки поворот…В дальней-дальней костромской деревнедевочка Алёнушка живет.Ходит по деревне – голос звонкий,и глаза синей, чем небеса,и, как и положено Алёнке,тонкая, но всё-таки коса.Зиму всю с салазками на горках,а весной гуляет у реки,топит с дедом баню на задворках,с бабушкой сажает кабачки.А когда лесной душистый ветердонесёт гудок грузовика,девочка, забыв про всё на свете,побежит встречать издалека.Не догнать ни бабушке, ни деду, —издали за внучкой поглядят.Подбежит, посмотрит, скажет: – Нету…И тихонько повернёт назад.Гасят электричество соседи,девушки запели за селом…– Бабушка, а завтра-то приедет? —спросит вдруг Алёнка перед сном.Бабушка положит внучку к стенке,ляжет с краю. – Завтра-то? Должна!…Мама у Алёнушки студентка,учится на доктора она.1954

Веснушки

Закипели капели над краем окна,потемнели дорожки в лесу:на деревьях весна и на крышах весна.А у Кати – весна на носу!Мне веснушкиу Катюшкиневозможно сосчитать!Раз веснушка,два веснушка,три веснушка,четыре… пять!Перед зеркалом Катя сидит полчаса,трёт и моет веснушчатый носи завидует носу лохматого пса,на весну обижаясь до слез.А отец у Катюши полярником был.Он к далёкой зимовке своейна большом ледоколе два месяца плыл,он по льдинам за белым медведем ходили не раз нападал на моржей.Звал он Катю в далёкие эти места,где метёт месяцами пурга,где полгода над домом стоит темнота,и весною не тают снега.И однажды сказала Катюша моя,что веснушки исчезнуть должны,и поехала с мамой в такие края,где совсем не бывает весны!Письма с Севера ходят по много недель,я читаю лохматому псу:там полярная ночь, там и в мае метель,а у Кати – весна на носу!Мне веснушкиу Катюшкиневозможно сосчитать!Раз веснушка,два веснушка,три веснушка, четыре… пять!1954

Подскажи словечко

Работницам Сталинградского тракторного завода Тамаре Бородиной и Алле Смирновой

Много песен есть хорошихо моей родной стране —о дождях и о порошах,о зиме и о весне.То душевнее, то строже,льются разные, звеня…А какая мне дороже,вы спросите у меня!«Ах, Волга-речка,не боли, сердечко,не боли, сердечко,подскажи словечко!»Мне словечко подсказали,намекнули, помоглии от камерной печалиэтой песней увели.Увели к песчаным косам,к людям силы и добра,к тем гудкам звонкоголосым,запевающим с утра.Исчезает тишь да гладь…Ах, Волга-речка,как спасибо не сказатьза твоё словечко!И, быть может, песня этапотому и хороша,что особо в ней воспетанаша волжская душа…Вот и март приходит снова,и на Тракторном – весна!И опять поёт Смирнова,вторит ей Бородина…Встречу вешнюю зарю.Ах, Волга-речка,я тебя благодарюза твоё словечко.1954

Дети Сталинграда

Это здесь была война когда-то.Бой гремел у каждого двора.…Улицами города-солдатас шумом пробегает детвора.Новые дома, а с ними рядом —кирпичи обугленной стены.Родились ребята в сорок пятоми уже не видели войны.Им о ней рассказывают дедыи отцы – строители Рынка́,и большой экран кино «Победа»старым кинофильмом «Сын полка».Гаснет свет, и жадными глазамиребятишки в прошлое глядят.А оно проходит в темном залешагом наступающих солдат,грохотом далёкого снаряда,немудрёной песенкой бойца,силой правды, славой Сталинграда,орденом и ранами отца.…Все мальчишки нашего кварталав этот вечер спорят о кино.Им, как говорится, дела мало,что давно на улице темно.Их сзывают матери с балконоввековечным криком:«Спать пора!..»Где-то у истоков Волго-Донапритаилось солнце до утра.Белые акации из садаподошли к открытому окну…Крепко спится детям Сталинграда,лишь в «Победе» видевшим войну.1955

Перекрёсток

На самом шумном перекрёстке,у входа в город Сталинград,стоят каштаны и берёзкии ели стройные стоят.Как ни ищи – ты их не встретишьв лесах заволжской стороны,и, говорят, деревья этииздалека принесены.А было так: война когда-тобыла на волжском берегу.На перекрёстке три солдатасидели рядом на снегу.Стоял январь. И ветер хлёсткийпозёмку в кольца завивал.Горел костер на перекрёстке —солдатам руки согревал.Что будет бой – солдаты знали.И перед боем с полчасаони, наверно, вспоминалисвои далекие леса.Потом был бой… И три солдатанавек остались на снегу.Но перекрёсток Сталинградаони не отдали врагу.И вот теперь на перекрёстке,на месте гибели солдат,стоят каштаны и берёзки,и ели стройные стоят.Шумят нездешними листами,дождём умытые с утра,и обжигают нашу памятьогнём солдатского костра.1955

Варя

Шуршали сухо листья на бульваре,хрустел ледок октябрьских стылых луж.К моей соседке, молчаливой Варе,осенним утром возвратился муж.Не так, как возвращались в сорок пятоммужья-солдаты с той, большой войны.Он постучался тихо, виновато,оставив дом своей второй жены.А Варя руки фартуком обтёрла,входную дверь спокойно отперла.Увидела. Ладонью сжала горлои в комнату не сразу провела.Потом она поплакала немножко,сказала:– Что ж, что было, то прошло…И вот сейчас у них звенит гармошкаи звякает гранёное стекло.И Варя, вся одетая в обновки,покинувшие днище сундука,гремит листами газовой духовкии торопливо жарит судака.…А я считала, что у Вари – сила,за то, что, боль и горечь затая,она однажды в жизни не простилатого, что столько раз прощала я!И мне казалось: всё не так, как надо,и гости торжествуют ни к чему,и Варя не забыла и не рада,и этот пир горой не потому,что вот вернулся он, отец ребятами ей самой родной и дорогой.А потому, что он давно когда-тоушёл от Вари к женщине другой.Я всё ждала, что Варя гордо встанет,по-царски сложит руки на груди,сверкнёт глазами, прямо в душу глянети, как чужому, скажет: – Уходи!Но Варя всё сидела с мужем рядом,на всех смотрела просто и светло,таким спокойным, всё простившим взглядом,как будто впрямь: что было – то прошло.И танцевала, стулья раздвигая,как будто и не плакала она,как в этот вечер плачет та, другая,вторая надоевшая жена.Как будто за окном не воет ветер,ломая молодые деревца…А у неё, у той, остались дети,как Варины когда-то, без отца.А он – отец – сидит спиной к комоду,с гостями шутит, чокается, ест.И Варя, может, год или полгодаему на этот раз не надоест.Она по старой, памятной привычке,худой носок натянет на грибок,а под подушку мужа сунет спичкии папирос дешёвых коробок.Припомнит всё, что было дорогогов те давние счастливые года.И всем вокруг покажется, что сновав семье у Вари – счастье, как тогда.И муж решит: «Забыла про обиду!Привычка! Что ж, она у всех в крови…»А Варя просто не покажет виду,что в этом доме больше нет любви.Не знаю, может быть, она вернётся,любовь, которой Варя так ждала.Не потому ли радостно поётсяу праздничного шумного стола?И кто-то, криком песню заглушая,какой-то тост провозглашает вновь…И Варя долго пляшет, провожаясвою большую первую любовь.1955

Юрка

А. Н. Котляровой

Дверь подъезда распахнулась строго,Не спеша захлопнулась опять…И стоит у школьного порогаЮркина заплаканная мать.До дому дойдёт, платок развяжет,оглядится медленно вокруг.И куда пойдёт? Кому расскажет?Юрка отбивается от рук.…Телогрейка, стеганые бурки,хлеб не вволю, сахар не всегда —это всё, что было детством Юркив трудные военные года.Мать приходит за полночь с завода.Спрятан ключ в углу дровяника.Юрка лез на камень возле входа,чтобы дотянуться до замка.И один в нетопленой квартиредолго молча делал самопал,на ночь ел картошину в мундире,не дождавшись мамы, засыпал…Человека в кожаной тужуркепривела к ним мама как-то рази спросила, глядя мимо Юрки:– Хочешь, дядя будет жить у нас?По щеке тихонько потрепала,провела ладонью по плечу…Юрка хлопнул пробкой самопалаи сказал, заплакав: – Не хочу.В тот же вечер, возвратясь из загса,отчим снял калоши не спеша,посмотрел на Юрку, бросил: – Плакса! —больно щелкнув по лбу малыша.То ли сын запомнил эту фразу,то ли просто так, наперекор,только слез у мальчика ни разудаже мать не видела с тех пор.Но с тех пор всё чаще и суровей,только отчим спустится с крыльца,Юрка, сдвинув тоненькие брови,спрашивал у мамы про отца.Был убит в боях под СталинградомЮркин папа, гвардии солдат.Юрка слушал маму, стоя рядом,и просил: – Поедем в Сталинград!..Так и жили. Мать ушла с работы.Юрка вдруг заметил у неёновые сверкающие боты,розовое тонкое бельё.Вот она у зеркала большогопримеряет байковый халат.Юрка глянул. Не сказал ни слова.Перестал проситься в Сталинград.Только стал и скрытней, и неслышней.Отчим злился и кричал на мать.Так оно и вышло: третий – лишний.Кто был лишним? Трудно разобрать!…Годы шли. От корки и до коркиЮрка книги толстые читал,приносил и тройки, и пятерки,и о дальних плаваньях мечтал.Годы шли… И в курточке ребячьейстало тесно Юркиным плечам.Вырос и заметил: мама плачет,уходя на кухню по ночам.Мама плачет! Ей жилось несладко!Может, мама помощи ждала!..Первая решительная складкаЮркин лоб в ту ночь пересекла.Он всю ночь не спал, вертясь на койке.Утром в классе не пошёл к доске.И, чтоб не узнала мать о двойке,вырвал две страницы в дневнике.…Дверь подъезда распахнулась строго,не спеша захлопнулась опять…И стоит у школьного порогаЮркина заплаканная мать.До дому дойдёт, платок развяжет,оглядится медленно вокруг.И куда пойдёт? Кому расскажет?Юрка отбивается от рук…1955

Баба Тоня

А. М. Синельниковой

И зимой, и осенью, и летом,и сегодня так же, как вчера,к бабе Тоне ходят за советомженщины огромного двора.Я у ней бываю зачастую.Сяду тихо, прислонюсь к стене.И она хорошую, простуюжизнь свою рассказывает мне.…Далека деревня Песковатка,вся как есть засыпана песком.Дом родной – забота да нехватка,замуж выходила босиком.Всю-то жизнь трудилась, хлопотала,каждый день – с рассвета дотемна.И на всех любви её хватало,обо всём заботилась она.Баба Тоня… Это не она липо ночам, когда ребята спят,раскроив куски диагонали,шила гимнастёрки для солдат?Не её ли тёплые ладонивозрождали город Сталинград?«Антонин Михална!», «Баба Тоня…» —это не о ней ли говорят?На экранах, в книгах и на сцене —знаменитых женщин имена.Только кто заметит и оценитто, что в жизни сделала она?Шьёт внучатам кофточки из байки,моет пол да стряпает обед…Тихая судьба домохозяйки,ничего особенного нет.1955

«А боль пришла негаданно, нежданно…»

А боль пришла негаданно, нежданно,словно ударил трус из-за угла:на самом дне большого чемоданая спрятанную карточку нашла.Засунул под газету осторожно,под смятый ворох грязного белья, —ты постарался сделать всё, что можно,лишь только с ней не встретилась бы я!В глаза ей, что ли, посмотреть подольше?..Да что она? Да разве дело в ней?..Я порвала сейчас гораздо больше,чем карточку любовницы твоей.Что ж! Вынесу еще одну потерю,обиду, горечь – как ни назови.Но никогда, ни разу не поверютвоим словам и книгам о любви!1956

«Справилась и с этой трудной ношей…»

Справилась и с этой трудной ношейволя непонятная моя.Вот опять о том, что ты —хороший, дочери рассказываю я.Дочка рада! Дочка смотрит в оба.Ловит слово каждое моё.Видно, ей давно хотелось, чтобыбыл отец хороший у неё.Только вдруг, как могут только дети,говорит без страха и стыда:– Если папа лучше всех на свете,почему ты грустная всегда?..То ли больно, то ли горько стало.Что я дальше ей сказать должна?Я сказала: – Просто я устала,потому что я всегда одна.Дочка брови сдвинула упрямо,на косичках дрогнули банты.Подошла ко мне. Прижалась.– Мама!Лучше всех на свете только ты.1956

Сын

Сияет ли солнце у входа,стучится ли дождик в окно, —когда человеку три года,то это ему всё равно.По странной какой-то причине,которой ему не понять,за лето его приучилик короткому: – Не с кем гулять!И вот он, в чулках наизнанку,качает себе без концапластмассовую обезьянку —давнишний подарок отца.А всё получилось нежданно —он тихо сидел, рисовал,а папа собрал чемоданыи долго его целовал.А мама уткнулась в подушки.С ним тоже бывало не раз:когда разбивались игрушки,он плакал, как мама сейчас…Зимою снежок осыпался,весной шелестели дожди.А он засыпал, просыпался,прижав обезьянку к груди.Вот так он однажды проснулся,прижался затылком к стене,разжал кулачки, потянулсяи – папу увидел в окне!Обрадовался, засмеялся,к окну побежал и упал…А папа всё шел, улыбался,мороженое покупал!Сейчас он поднимется к дверии ключиком щёлкнет в замке.А папа прошёл через скверики – сразу пропал вдалеке.Сын даже не понял сначала,как стало ему тяжело,как что-то внутри застучало,и что-то из глаз потекло.Но, хлюпая носом по-детски,он вдруг поступил по-мужски:задернул в окне занавески,упруго привстав на носки,поправил чулки наизнанкуи, вытерев слёзы с лица,швырнул за диван обезьянку —давнишний подарок отца.1957

Журавли

А. и Н. Мизиным