Бабья доля (сборник)

Зима, как говорится, злится!Но где-то там, ещё вдали,летят серебряные птицы,седые птицы – журавли.Они летят дорогой длинной,путём, не знающим конца.Упрямым клином журавлинымони врезаются в сердца.И кличем, полным вешней новью,и каждой жилочкой в крыле,и той безудержной любовью,которой тесно на земле!Они прошли такие дали,они летели столько дней!Они, наверно, так устали,что и не думают о ней.Они встречали снег и слякоть,туманов липнущую сеть.Они поют – чтоб не заплакать.Они летят – чтоб долететь.И вдруг один вздохнул усталои начал падать тяжело.Но где-то рядом трепеталородное серое крыло.И он схватил последним взглядомцепочку вытянутых тел(а то крыло всё билось рядом!)и – не упал.И – долетел.…Они летят по всей России,седые птицы – журавли.Их треугольники косыевесь белый свет пересекли.И перед первым снегопадомв тугую синь взовьются вновь.Они всю жизнь летают рядом,а это —больше, чем любовь.1957

Арбуз

Михаилу Луконину

Морозным ветреным снежкомс утра хрустит базар.Старик накрыл большим мешкомтугой зелёный шар.Обтёр заиндевелый усозябшею рукойи закричал:– А ну, арбуз,арбуз, смотри какой!К нему – народ со всех сторон.Старик твердил:– Бери!Но кто-то громко крикнул:– Он, поди, пустой внутри!И в тот же мигна этот крик,как коршун,кинулся старик.Сказал негромко:– Врёшь!Сказал и вынул нож.Как он успел?И как он смог?В какой зелёный круглый бокударил сгоряча?Но – хлынул на снегалый сок!И всем почудилось:у ногне снег, а золотой песок —далёкая бахча.Арбуз лежал передо мной,и сочен, и багров,как щедрый августовский знойБыковых хуторов.Арбуз лежал,живым огнём —огнем земли горя.И тихо таяли на нёмснежинки декабря.1957

Карнавал

Четвёртый класс голосовал:на ёлке будет карнавал!А чтобы не было у насни скучных, ни угрюмых,голосовал и пятый класс,что все придут в костюмах.Но тут Наташа поднялась:– Ведь мы уже не третий класс,пора сказать мальчишкам:они на празднике у насзастенчивые слишком.Давайте так голосовать:чтоб всем мальчишкамтанцеватьна нашем карнавале!Все «за» голосовали.Летели дни, летели дни.Декабрь – на что уж долог,но он прошёл,и вот – огнизажглись на ветках елок.И все пришли на карнавал,и всяк друг друга узнавал:– Посмотрите, это ктов старом Мишкином пальтои в медвежьей маскезакружился в пляске?Он не Букин Мишка —он косолапый мишка!– Что случилось, что случилось?Что с Маринкой получилось?Была, была Маринкойи сделалась снежинкой!А 5-й «А» был так хитер —он все решал без споров.В нём каждый мальчик —мушкетёр.Смотрите, входят в коридорпятнадцать мушкетёров!Они идут, чеканят шаг.И зал наполнен звоном шпаги песней о сраженьях.У них и шпоры, и усы!Девчонки от такой красызастыли без движенья.А Пете не нужны усы.А Пете что —надел трусы,взял штангу из картонаи ленту чемпиона:он самый толстый ученикиз всех четвертых классов.Вошёл – и все узнали вмиг,что это – Юрий Власов.Приятно видеть силача!Но тут, сапожками стуча,вошла другая маска:из-под фуражки на вискивыглядывают колоски,в руках баранок связка.И всё.И больше ничего!Но на рубашке у него,на самом видном месте,большая цифра – «двести».И все кричат: – Соображай,он – сталинградский урожай!Вот молодец, Сережка!Дай бубличка немножко!Сережа пел и танцевали всем баранки раздавал,и все смеялись, ели,присев у самой ели.И пели песни – все подряд!Такой весёлый маскарадпридумали ребята.А коль у васи в этот разскучал на ёлке целый класс, —так виноват любой из вас,а я не виновата!Какие у тебя мечты?И кем придёшь на праздник ты:ромашкой в белых лепестках,Снегурочкой, метелью?Но только знай:в твоих рукахживёт твое веселье.1957

Из «корейского» цикла[1]

Я люблю тебя, Корея!

Лето начинается в Корее.Солнце поднимается всё выше.И уже уходит торопливонежная восточная весна.Тёплыми июньскими ночамимайский жук ещё стучится в окна,и, из сил последних выбиваясь,белые акации цветут.Белые медовые деревья —словно снега первого охапки,словно пену горного потокаветры разбросали по ветвям.Вечерами прячутся за лесомбелые тяжёлые туманы.Тихо выплывает из-за сопкимедленное зеркало луны.Белые одежды кореянок —от луны они ещё белее!Тихо замирает в отдаленьеласковая песня «Ариран».Смуглые корейские поэтымне опять рассказывают нынчедревние легенды о драконах,сказки о красавицах лесных.Я давно уже не сплю ночами.Но не сладким запахом акацийи не влажной свежестью рассветовсердце переполнено моё.Я живу – смотрю, запоминаюне глазами, не умом, а сердцем.Будущая книга о Корее —я живу и думаю о ней.Думаю о ней, как о ребёнке:пусть он не успел ещё родиться,но уже колотится под сердцем,с каждым днем дороже становясь.И как имя будущему сыну,книге я придумываю имя.Имя – «Я люблю тебя, Корея».Так я эту книгу назову.1957

«Среди пыльных стеблей гаоляна…»

Среди пыльных стеблей гаолянапритаились, почти невидны,глинобитные стены землянок,сохранившихся после войны.Ребятишки играют у входа,над травой голосами звеня…Сталинград сорок третьего годаиз землянок взглянул на меня.А вдоль новых проспектов Пхеньянаэлектричество вечер зажёг.И трепещет над башенным краномот дождей полинялый флажок.От тумана вечернего сыро,отразились в асфальте огни.Сталинградскую улицу Мирамне напомнили нынче они.1957

Памятник советским морякам

Сырой туман ползёт неторопливо,вливаясь в пароходные дымки.На берегу Корейского заливана вечный якорь стали моряки.По-прежнему навеки море близко.Волна, как слёзы, вечно солона.На светло-сером камне обелискастрока к строке —героев имена:Мария Ляма…Сидоров…Осташко…И если только издали взглянуть,то кажется – матросская тельняшканатянута на каменную грудь.И дата боя – памятная дата.Запомню всё. Не плачу. И стою,и понимаю, почему так святов Корее любят Родину мою.1957

«От перегона к перегону…»

От перегона к перегону —войны тяжёлые следы:подходят к самому вагонуворонки, полные воды.А на краю большой воронки,как в чистом поле над рекой,сидит весёлая девчонкаи машет поезду рукой.Оставив туфли на дорожке,горячим днём разморена,свои доверчивые ножкив воронку свесила она.И столько радости во взоре,в глазах её отражено!Ей невдомёк, какое горев воронке той погребено!Она глядит счастливым взглядом.Она проста и весела.И рис – растёт, и мама – рядом,земля – мягка, вода – тепла!И, ветры в стороны бросая,летят по рельсам поезда,чтоб эта девочка босаябыла счастливая всегда,чтобы она в траве росистойрвала цветы родной весныи мыла ножки в речке чистой,навеки смывшей гарь войны.1957

В самолёте

Как аисты в рисовом поле,в траве самолёты стоят.Мне руки сжимают до боли,прощальное что-то кричат.Расходятся клочья тумана,шасси приминает траву.Летит самолёт из Пхеньяна,летит самолёт на Москву.Из облака вынырнул лучик,сверкнул самоцветом в окне.А маленький смуглый попутчикуже улыбается мне.В пути я его обучаю:ладошками «ладушки» бью,и просто тихонько качаю,и «баюшки-баю» пою.Лежит он – такой смуглокожий,рождённый в далёком краю,и всё-таки очень похожийна светлую дочку мою!Чем ближе к Москве, тем быстрееплывёт самолёт в облаках.Горячий комочек Кореиуснул у меня на руках.1957

«Вы мне говорили в Корее…»

Вы мне говорили в Корее,к моим привыкая словам,что русское слово «тропинка»особенно нравится вам.Бывают большие дороги,большие слова и дела.Одна дорогая тропинкау каждого в жизни была…Далёко-далёко в Корееостались не только друзья —одну дорогую тропинкув Корее оставила я.И что бы потом ни случилось,и сколько бы лет ни прошло, —на этой хорошей тропинкепо-прежнему будет светло.1957

Гроза

Гроза пришла светло и смело!Но я в грозу ушла одна.И лишь секунду пожалела,что я горда, что я сильна.Нет, он тогда не ошибался:мы не увидимся вовек.Но у меня в глазах осталсязелёный цвет далёких рек.Зачем она – ему ли, мне ли —такая поздняя гроза?Зачем ещё позеленелимои зелёные глаза?..1962

Листовки Гидростроя

1. Земля

Лежит земля сырая в самосвале.Земля в прожилках скрученных корней.За эту землюжизни отдавали,и вот теперь работаем на ней.Ползут,летят,грохочут самосвалы.Сдается Волга, пенясь и бурля…Нам в эти дни еще дороже сталасвятаясталинградская земля.

2. Котлован

Восемь лет в котлованеи ночи, и днине смолкали моторы,не гасли огни.Котлован!Ты в полдня его не обойдёшь.Если кто-нибудь нужен —и в день не найдёшь!Завтра здесь, в котловане,Заплещет вода.Оглянись и запомниего навсегда.Вот он – наш котлован!Это – руки в пыли,это грохот машини дыханье земли.И пускай говорят:– Не бывает чудес!Но мы видим сегодня отсюда:поднимается ГЭС,Сталинградская ГЭС —трудовое,рабочее чудо.

3. Волга

Из-за нее идет сраженье.Из-за нее ночей не спят.Но гордо, нежно, с уваженьемо ней на стройке говорят:– Пускай и пенится, и рвется,сопротивляется пока.Она недаром не сдается:она ведь русская река!

4. Пирамиды

Непримечательные с виду,тяжеловесны и тверды,стоят над Волгой пирамиды,сомкнув бетонные ряды.И столько в них суровой силы,что людям кажется порой:оставив братские могилы,они пришли на Гидрострой.Как будто тот, кто спит под ними,кто пал за Родину свою,сейчас не мог не быть с живымив одном ряду, в одном строю.Он вместе с нами! Он не выдаст!Он сдержит волжскую струю!Стоят над Волгой пирамиды,как будто воины в строю.

5. Листовка

А ветры нынешние круты,над Волгой мечутся они…Постой, товарищ, на минуту,листовку эту разверни.От ветра заслони рукою,темно – придвинь поближе свет.Ты знаешь, будет и такое:пройдет и год, и десять лет.Ни котлована, ни прорана,и только – ток, горячий ток!А ты достанешь из карманавот этот меленький листок.– А это что? – вдруг спросит кто-то.А ты ответишь:– Это я.Мои друзья. Моя работа.И просто – молодость моя!..Пускай и дождь, и ветры круты —мы не забудем эти дни!Постой, товарищ, на минуту,листовку эту сохрани.1958

Награда

Еще нам было радоваться рано:конца и края не было делам.И Волга бесновалась у проранаи рельсы разрывала пополам.Ревя, крутила черные воронкии на дыбы вздымала катера…А мы стоим не где-нибудь в сторонке,а тоже там, где страдная пора,где вьется снег, где трудятся до пота,где нервы проводов напряжены,где ценится и царствует работа,и где стихи, пожалуй, не нужны.Я это все припоминаю сноваи позабыть вовеки не смогу.Седой старик, монтажник с наплавного,развел костер на левом берегу.И крикнул нам немного грубовато,глаза рукой от дыма заслоня:– А ну-ка вы, поэты Сталинграда,погрейтесь-ка у нашего огня!..Опять гудят машины на откосах,и рядом Волга рвется на простор.Трещат куски опалубковых досок,пылает гидростроевский костер.Его теплом по праву отогреты,как равные, сыны одной семьи, —бетонщики, прорабы и поэты,хорошие товарищи мои.И было все – уверенность и сила,и счастлив труд, и молодость остра!И если я кого-нибудь любила —так только их у этого костра.Я это все припоминаю сноваи позабыть вовеки не смогу…Спасибо вам, монтажник с наплавного,за тот костер на левом берегу!Как самая высокая наградатеперь хранится в сердце у меня:– А ну-ка вы, поэты Сталинграда,погрейтесь-ка у нашего огня!..1958

Твоя волна

Памяти Наташи Лаврентьевой

Проходит все. Пройдет и горе.Отплачет мать. Уйдут друзья.Но есть под Сталинградом море —живая молодость твоя.Оно отныне – и навеки!Оно несет за валом вал!Оно поет о человеке,который море создавал.О том, который жил в палатке,терпел и стужу, и жару,ходил в бураны по канатке,как по персидскому ковру;он останавливает рекии просто водит самосвал…Писала ты о человеке,который море создавал.Я это море тоже знаю.И в этом море есть одна —зеленоглазая, степная,твоя – Наташина волна.Над ней, крича, летают чайки,в нее с прибрежной высотывесной глядят неумирайки —степные чистые цветы.1958

Зависть

Оно горит упрямым светом —твое окно в моей судьбе.И я могу признаться в этом:да, я завидую тебе.Тому, что ты вот так загружен,что день не кончен трудовой,что ты и ночью людям нужен,как нужен врач и часовой.И все сильнее эта зависть,и глубоки ее следы.Она – как маленькая завязь,и, значит, в будущем – плоды.1958

«Вот и поезд. Вспыхнул ярким светом…»

Вот и поезд. Вспыхнул ярким светом,обогнул знакомый поворот.Заслоню спасительным букетомгорько улыбающийся рот.Ты ведь тоже спрячешься в букете.Ведь, глаза цветами заслоня,легче сделать вид, что не заметилничего, что мучает меня.Это счастье – встретить на вокзале.Только счастья нет у нас опять:раз тебя другие провожали,что за счастье мне тебя встречать?1958

«Всегда – встречая, провожая…»

Всегда – встречая, провожая —и ты был прав, и я права.А возле нас жила чужая,на все способная молва.Бывало так: беда случалась.Работа вдруг не получалась.Молва всегда бывала там —самозабвенно возмущаласьи шла за нами по пятам.Бывало горько. Я молчала.Молва вздыхала и ворчалавокруг молчанья моего:«Она глупа – она прощает…»«Она умна – не замечает…»Я все на свете замечалаи не прощала ничего.А мы все вместе! Век ли, миг ли,или пятнадцать лет подряд!– Что ж, им легко – они привыкли! —о нас с тобою говорят.А мы молчим и знаем оба —какого стоило труда,чтобы вот так:любовь до гроба,а не привычка навсегда.1958

Мое вино

Виктору Урину

Не вспомню бед, обид и вин.Упрек не повторю.Сухих и, значит, легких винтебе не подарю.Пусть ночь пройдет. И сто пройдет.И где ты – все равно.Тебя все ждет, тебя все ждетона – мое вино.Она – не для того, кто слаб,она – крепка, чиста.Горька, как слезы русских баб,как их любовь, проста.Проста, горька и тяжела,и от нее – больней!Но – уж какая б ни была,а ты вернешься к ней.Тебя прошу не о любви,а только об одном:ее ты водкой не зови,зови моим вином.А мне – не нужно ничего.И даже все равно —чиста ли совесть у того,кто пьет мое вино.1959

Травиночка

Не какая роза алаяи не возле синих вод —так себе, травинка малая,в большом лугу живет.Всех нарядов у травиночки —сама как бирюзада сверкучая росиночка —горючая слеза.А соседи у травиночки —полынь да молочай.Все бывало у травиночки:и радость, и печаль.Шелестели травы разныевокруг своей сестры:– Есть на свете звезды ясные,зарницы да костры!..Но упрямая травиночкадумала свое:пусть никто, а только солнышкопосмотрит на нее.Проходило мимо солнышко —на север и на юг.Но не плакала травиночка,а пела на весь луг!…Я была бы той травиночкойна шелковом лугу.Только я сегодня вечеромне плакать не могу.Далеки дороги Родины!Широк зеленый луг!И уходит мое солнышкона север и на юг.1960

«Но мне бывает в тягость дружба…»

Но мне бывает в тягость дружба,когда порой услышу я,что я жила не так, как нужно, —мне говорят мои друзья.Что мало песен написала,что не боролась, а ждала,что не жила, а угасала,что не горела, а жила.Что я сама себя сгубила,сама себя не сберегла…А я жила – тебя любила!А я – счастливая жила!Я не хочу начать сначала,ни изменить, ни повторить!И разве это так уж мало:все время ждать,всю жизнь любить?1960

Моя живая книжка

Она всех книг моих сильнейи людям, стало быть, нужнеймоих стихов, моих поэм,ещё не читана никем.Пусть знаю только я одна,как трудно пишется она,и сколько вложено в неё.Но в ней – бессмертие моё.У этой книжки сто дорог,и километры светлых строк,и человечные слова,и бесконечные права!Я эту книжку не пишу —я на руках ее ношу,над ней пою, над ней молчу,её молчать и петь учу.Но не молчит она – поёт!И мне работать не даёт.Она болит – опять терпи.Она зовёт – опять не спи!Опять не спать до петухов!Опять – увы! – не до стихов:всю ночь кричит сынишка —моя живая книжка.1961

Колыбельная

Баю-баюшки-баю…Песню старую пою.Песню долгую пою —баю-баюшки-баю…Баю-баюшки-баю…Час пою, два пою.Дочку милую моюбаю-баюшки-баю…Баю-баюшки-баю…День пою, ночь пою!Дочку милую моюбаю-баюшки-баю…Час пою, два пою.День пою, ночь пою!Дочка – баюшки-баю…А мама выспится в раю.1962

«Середина двадцатого века…»

Середина двадцатого века…Над землею – весенний наряд…Я люблю тебя, как человека,праздник мой —город мой, Волгоград!Я люблютвоих улиц кипенье людское.По которой из них ни пройди,на любую взгляни —и увидишь такое,от чего замирает в груди!Как ты вырос, дома и сады поднимая,как ты строил этаж к этажу,как светлели твои Первомаи,хочешь, нынче тебе расскажу?А они у тебя и такие бывали —в затемнённые трудные дни:ни садов, ни домов,и над тенью развалинтолько майских салютов огни.Пролетают года,и рубцуются раны.Новый май, новый свет над тобой:всё подъёмные краны,подъёмные краныв первомайской ночи голубой.Там, где кранысверкали огнями высоко,где строители шли на леса, —мирный свет волгоградскихраспахнутых окондалеко над землей разлился.Город наш,ты – живое дитя человека.Ты – наш сын,наш товарищ,наш брат.Здравствуй,май середины двадцатого века!С Первомаем тебя,Волгоград!1962

В обеденный перерыв

Я здесь бывала. Всё мне здесь знакомо.И всё же через грохот заводскойменя ведёт товарищ из завкомаи откровенно сетует с тоской:– Вот, вроде бы, и вы не виноваты,и мы, опять же, тоже ни при чем.Людей, конечно, будет маловато:стихи! Не понимают нипочём!..Завод гудел. Дышал единым духом.Вздымались трубы в огненной пыли.А он всё шёл и всё бубнил над ухом,что «люди до стихов не доросли»,что «молодёжь и в клубе-то нечасто»,что «ей бы лишь плевать бы в потолок»…Мы наконец приходим на участоки смотрим: полон красный уголок!Сидят ребята – парни и девчонки —от сцены до последнего ряда!Попутчик мой в восторге снял кепчонкуи, подмигнув, сказал:– Вот это да!…Ах, это состоянье боевое,когда стихи свои – на суд людской!Зал был со мной. Но в зале было двое,колдующих над шахматной доской.Я понимала: время перерыва,у них обед и им не до меня.И вот один из них неторопливоберёт за гриву белого коня.Что ж, обижаться тут не полагалось,но и сдаваться мне не по нутру.Как я старалась, как я добивалась,чтобы ребята бросили игру!Уже в блокноте зримо и весомо,моим успехом удовлетворён,поставил птичку деятель завкома,такую же бескрылую, как он.Уже девчонка на скамейке левойплаток искала, мелочью звеня.А те, как пешкой, крутят королевойи всё равно не смотрят на меня.По клеткам кони скачут угловатои царственно шагают короли.И я одна на свете виновата,что двое до стихов не доросли!Меня упрямой называли с детства,но не упрямство вспыхнуло в крови,напомнив мне испытанное средство…И я читаю только о любви.Не знаю, может, правда столько былов стихах любви, и счастья, и тоски,а может, просто – я тебя любила…Но парни оторвались от доски!…Я уходила от ребят в восторге,читателя почувствовав плечом.Неужто скажут завтрав книготорге: – Стихи!Не покупают нипочем!1962

«У смерти тоже есть свои порядки…»

Юрию Окуневу

У смерти тоже есть свои порядки.Ну что ж, умру когда-нибудь и я.Меня положат в зале «Волгоградки» —тогда уж воля будет не моя.И кто-нибудь, всегда на всё готовый,создаст двухцветный траурный уюти с чувством скажет горестное словопо принципу – «лежачего не бьют».И все узнают, как жила я мало,как я ещё бы – жить да жить могла,какие я «шедевры» написала,какая я «хорошая» была!..Ах, щедрый автор смертных приговоров,он так доволен – речи вопреки, —что я ушла в дорогу, о которойне пишут путевые дневники.Что от плохих стихов не затоскую,что на собраньях слова не прошуи никого-то я не критикую,убийственных рецензий не пишу!Не верьте тем, кто скажет надо мноювысокие надгробные слова!Какой была – а я была иною, —сама скажу, покуда я жива.А я – как все: и плакала, и пела,стыдилась плакать и любила петь.А я гораздо больше не успела,чем было мне доверено успеть.Я жизнь люблю. Я, и прощаясь с нею,ищу дорог и радуюсь весне!А жить стараюсь проще и честнее,чем после смерти скажут обо мне.1962

Стихи о моём солдате

Когда, чеканный шаг ровняя,идут солдаты на парад —я замираю, вспоминая,что был на свете мой солдат.…Война. И враг под Сталинградом.И нету писем от отца.А я – стою себе с солдатому заснежённого крыльца.Ни о любви, ни о разлукене говорю я ничего.И только молча грею рукив трёхпалых варежках его.Потом – прощаюсь целый вечери возвращаюсь к дому вновь.И первый снег летит навстречу,совсем как первая любовь.Какой он был? Он был весёлый.В последний год перед войнойон только-только кончил школуи только встретился со мной.Он был весёлый, тёмно-русый,над чубом – красная звезда.Он в бой пошёл под Старой Руссойи не вернется никогда.Но всё равно – по переулками возле дома моегоидут солдаты шагом гулким,и все – похожи на него.Идут, поют, ровняют плечи.Ушанки сдвинуты на бровь.И первый снег летит навстречу —и чья-то первая любовь.1963

Февраль

Над площадями Волгоградаопять метелицы кружат.Двадцатилетние солдатыдвадцатый год в земле лежат.А на земле, воспетой в песнях,над волжской медленной водойподнялся город – их ровесник —великий, светлый, молодой.Он потому велик и светел,что в час бессмертья своегоони – в огне, сквозь дым и пепел —таким увидели его.1963

На Мамаевом кургане

Уже он в травах, по-степному колких,уже над ними трудятся шмели,уже его остывшие осколкипо всей земле туристы развезли.И всё идет по всем законам мира.Но каждый год, едва сойдут снега,из-под его земли выходит мина —последний, дальний замысел врага.Она лежит на высохшей тропинке,молчит, и ждёт, и думает своё.И тонкие отважные травинкина белый свет глядят из-под неё.По ней снуют кузнечики и мушки,на ней лежат сережки тополей,и ржавчины железные веснушкиеё пытались сделать веселей.Она жадна, тупа и узколоба.И ей не стать добрее и земней.Её нечеловеческая злобатак много лет накапливалась в ней.Добро и зло кипят, не остывая.Со смертью жизнь сражается века.И к мине прикасается живая,от ненависти нежная рука.Потом ударит гром над степью чистой —и отзовётся эхо с высоты.И на кургане шумные туристы,взглянув на небо, вытащат зонты.Они пойдут по этой же тропинкеи даже не заметят возле ногусталые дрожащие травинкии след тяжелых кованых сапог.Пускай себе идут спокойно мимо!Пускай сияет солнце в синеве!Ведь жизнь – есть жизнь.И все солдаты мираи молоды, и бродят по траве.1963

Побратимы

В марте 1960 года Н. С. Хрущев подарил мэру города Дижона канонику Ф. Киру картину художника Ф. Суханова «Эстакада Сталинградской ГЭС»

Я о Франции думала —с детства, наверно:там, в какой городок ни придёшь,все мужчины добры,как герои Жюль Верна,все мальчишки смелы, как Гаврош!…Над Дижоном весеннее солнцеи весенних небес чистота,и, от солнца сощурившись,смотрят дижонцына кусок костромского холста.А на нём – не тревога, не горе,не развалины прошлой войны —волгоградское небо,волгоградское море,волгоградские души видны.Я сегодня особенно рада:не бомбежку, не смерть, не бои —посмотрели дижонцыв глаза Волгоградаи увидели думы свои.А на свете весна.Распускаются липы.А на свете, куда ни пойдёшь,все мальчишки отважны,как Саша Филиппов —мой земляк,волгоградский Гаврош.1963

«С давних пор, застенчивых и милых…»

Валентине Терешковой

С давних пор, застенчивых и милых,у кого в России ни спроси,именами пташек сизокрылыхвеличали женщин на Руси.За терпенье, верность и осанкуи за то, что до ночи в труде,звали их «лебёдушки», «касатки»,звали их «голубками» везде.Я сегодня думаю о многом.…В сапогах солдатских, все в пыли,по земным недевичьим дорогамнаши «чайки» к космосу пришли.Был их путь не лёгок и не краток:в Польше, на Дунае, у Карпатна подбитых крыльях плащ-палатокрусские касаточки лежат.Но вдали от грозного металла,нам на счастье и назло врагу,маленькая Чайка вырасталана высоком волжском берегу.Выросла! За Родину готовав бой, и в труд, и в дальние края…Здравствуй, Чайка – Валя Терешкова!Здравствуй, гордость женская моя!1963

«Когда бы всё, что нам хотелось…»

Надежде Павловской

Когда бы всё, что нам хотелось,вершилось в жизни без труда,с лица земли исчезла б смелость,которой брали города.И если б горькие ошибкине жгли нам руки и умы,считали б чистые улыбкивсего лишь вежливостью мы.А я за то, чтоб в жизни встретитьи неудачу, и грозу,улыбку вовремя заметить,припрятать вовремя слезу.Чтобы на каждом поворотетревожныйкрасныйсвет не гас.Чтобы и в жизни, и в работесудьба не баловала нас.1963

Жена поэта

Стихи! Взволнованные лица.Стихи! Тревога. Правда. Страсть.И невозможно потесниться,и негде яблоку упасть.И сединою убелённыхсобрал солидный первый ряд.И лица девочек влюблённых —горячих, чистых и зелёных —огнем поэзии горят.Девчонки смотрят вдохновеннои замирают откровенно,когда гремит над залом стих!Потом поэт, сойдя со сцены,уводит в ночь одну из них.Они проходят, ночи эти.За них кому-то быть в ответе.Но как ты их ни назови —от них рождаются на светестихи и песни о любви!А на рассвете, в час рассвета,бледным-бледна, белым-бела,ко мне пришла жена поэта,жена товарища пришла.Бездонной горечью сандаладохнул китайский веерок —она вошла и зарыдала,легко споткнувшись о порог.И, может быть, немного значитпростая женская беда,и слёзы женские – вода.Но человек хороший плачет.И этот плач не нынче начат —неслышный, тянется года.И как назвать мне годы эти,и возвращенья на рассвете,и ночи горькие твои?Но как ты их ни назови —от них рождаются на светестихи и песни о любви!Ах, горький мёд – любовь поэта!Роса – краса в лучах рассвета!Костёр, пылающий для всех!И это всё —твоё мученье,твоё железное терпенье,твоё великое сраженье,твоя победа, твой успех.Я говорила, говорила,я всё сначала повторила,волнуясь, голосом звеня.Я тоже знаю слов немало!Она меня не понимала.Она не слушала меня.Она сидела, всё бледнея,откинув волосы со лба,в сто раз печальней, и сильнее,и неотступней, чем судьба.И улыбалась – не глазами,а побежденными слезами,и, изогнув упрямо бровь,легко косынку завязалаи чистым голосом сказала:– Ну, что поделаешь, – любовь…Она её зовёт любовью,несёт в душе, не на горбу,свою – ни девичью, ни вдовью —неисправимую судьбу!…Она ушла перед рассветомвстречать, и ждать, и всё – любить.Ах, если б я была поэтом!Уж я бы знала, как мне быть.1963

Витька-Фидель

Потом, если будут, вопросы!…Идёт по планете апрель.Живёт в Волгоградемальчишка курносыйпо имени Витька-Фидель.Когда он родился, в апреле,над Волгой цвели деревца,и с дальней дороги,как птицы, летелик нему телеграммы отца.Навстречу последнимтаёжным метелямнеслась за строкою строка:«Да здравствует Куба!И – только Фиделемназвать разрешаю сынка!»Знал Витькин отец и военные трубы,романтик и выдумщик был,и гордую землюпылающей Кубы,как нашу свободу, любил.Но Витькина мама, как все однолюбы,верна и упряма была,устало разжала счастливые губы,вздохнула, сказала:– Да здравствует Куба!И – Витькой сынка назвала!Чтоб всё, что в дорогахотцу примечталось,на свете не знало конца,чтоб билось, тревожилосьи не сдавалосьхорошее имя отца.Великие годы. Суровые годы.Рассвет за рассветом встает.Как маленький островЛюбви и Свободыпо городу мальчик идет.Он к Волге выходит,снимает сандалии.Волну прижимает к груди.И море, и бури,и дальние дали,и всё у него – впереди.…Июньское солнце.Июльские росы.А всё не проходит апрель…Живет в Волгоградемальчишка курносыйпо имени Витька-Фидель.1963

Гордость

Я по утрам, как все, встаю.Но как же мне вставать не хочется!Не от забот я устаю —я устаю от одиночества.Я полюбила вечераза то, что к вечеру, доверчиво,спадает с плеч моих жара —мои дела сдаются к вечеру.Я дни тяжёлые люблюза то, что ждать на помощь некого,и о себе подумать некогда.От трудных дней я крепче сплю.Но снова утро настаёт!И мне опять – вставать не хочетсяи врать, что всё – наоборот:что я устала – от забот,что мне плевать на одиночество.1963

«Мне приходилось слышать часто…»

Мне приходилось слышать частонепостижимые слова,что баба любит быть несчастной,что баба – муками жива.И не скупилась на ухабыдорога долгая моя,чтобы не раз обычной бабой —простой,обманутойи слабой —себя почувствовала я.Но всё упрямей с каждой мукой,не отрекаясь от тоски,овладевала я наукойлюбить свободу по-мужски!И вот не бабьей, новой властью,на волю вырвалась в пути!И уж ни счастья,ни несчастьяты мне не можешь принести.1963

Стихи о недовольстве

Тёмный пасмурный день,ясный день голубой —каждый день человекнедоволен собой.Сеет хлеб.Изменяет течение рек.И опять – недоволенсобой человек.У него за плечамиогни, города.Всё равно нет покоячеловеку труда!Он работал. Устал.Он отходит ко снуи решает: – С утрапо-другому начну.Я у жизни ещёв неоплатном долгу,я ещё не такоена свете могу!…Жизнь меня наградиласчастливой судьбой:я живу, каждый деньнедовольна собой.Если счастлива я,если чем-то горда, —тем, что нет мне покоянигде, никогда,что я тоже в долгуу снегов, у дождей,у хороших, собойнедовольных людей.1964

«Не потому, что я за всё в ответе…»

Фёдору Сухову

Не потому, что я за всё в ответе,не оттого, что я во всём права,но всё, что ни случается на свете,на свой аршин я меряю сперва.И я – не испугаюсь и не спрячусь.И я – не из героев, а не трус.И я – с неправды досыта наплачусь,но всё равно до правды доберусь.И я, как ты, крута и своевольна:умру – не отступлюсь от своего.Но кто бы ведал, как бывает больно,когда ты прав, а рядом – никого!Когда тебе больней и тяжелее,и подступает «быть или не быть»,я каждый раз тоскую и жалею,что не тебя мне выпало любить.Что, о тебе печалясь и страдая,и наряжая в белое сады,не женщина, а песня молодаяопять тебя уводит от беды.Ах, как тебе светло бывает с нею!И как она печальна и нежна!Но знаешь ты: она другим нужнее.И выпускаешь песню из окна.И нам ли плакать, что идёт по светуединственная милая твоя!Пусть кто-то злой сказал,что у поэтов из глаз не слёзы —строчки в два ручья.Уж коли так, то пусть – горьки и долги,берут исток у этих грустных глазне два ручья – две будущие Волги,вдоль щёк твоих бегущие сейчас.Я выдумала, знаю, Волги эти.И ты – не плакал. Знаю. Не права.Не обижайся.Просто всё на светена свой аршин я меряю сперва.1965

«Зачем кольцуют белых чаек?..»

Зачем кольцуют белых чаек?Зачем их мучают, когдане приручая – изучая,им дарят кольца навсегда?А чайки бьются, в небо рвутсяи всё по-своему кружат.Они и плачут, и смеются,но только Волгой дорожат!…Когда бывало, чтоб смеялась,чтоб я не плакала в лицо?Не распаялось, не сломалосьдавно дарёное кольцо.Оно, как прежде, золотится,оно молчит – и говорит!Но и кольцованная птица,куда ей вздумалось, летит.1965

«Я всё ещё не веря, не мигая…»

Я всё ещё не веря, не мигая,на тот перрон негаданный смотрю.Ещё есть время. Крикни: – Дорогая…Не говори: – За всё благодарю!Неужто это называют силой,чтоб, как на свечку, дунуть на зарю,сломать крыло родному слову «милый»,живой любви сказать: – Благодарю!Прости. Не упрекаю. Не корю.…Я всё ещё на тот перрон смотрю.Я всё ещё тебе не верю, милый.1965

«Нет, я не виновата. Не слаба…»

Нет, я не виновата. Не слаба.И не сужу, как в молодости, строго.Но это – не любовь. И не судьба.А просто – снова трудная дорога.Ну, что, давай присядем перед нейи скажем то, о чём пока молчали:что оба мы красивей и сильней,чем друг о друге думали вначале.Вот почему ещё больнее боль,и нету сил идти и верить строго,что это – не судьба. И не любовь.А просто – снова трудная дорога.1965

Ручей

Заблудишься, к ручью лесному выйдешь,присядешь на лесине иль на пне,и сразу тропку из лесу увидишь,и всю себя увидишь в глубине.Исхлёстанные папоротником ноги.И руки от усталости дрожат.А годы, и обиды, и тревогина самом дне, как камушки, лежат.И кто в ту глубину не заглядится —себя не передумает над ней?Да только поздно – солнышко садится,да и ручьи к закату холодней.…Спасибо, жизнь: учила – научила!Такой ручей ты мне приберегла,что я прошла и ног не замочила,а всё, что надо, сразу поняла…Самой-то мне бы век не догадаться,не подойди я к этому ручью,что нету сил ни биться, ни сдаваться,что время соглашаться на ничью.Как тихо!.. Ни тревог. Ни затемнений.Не плачут, не тоскуют и не ждут….Но раны от проигранных сраженийбольней болят и медленнее жгут.1965

«От берёзового колышка…»

От берёзового колышка,от далёкого плетняотвязалась речка воложка,докатилась до меня.Вот и гуси сизокрылые,вот и старая ветла…Что ж так поздно, речка милая?Где ж ты раньше-то была?Вот и горькая припевочкавниз по реченьке плывет:«Не тому досталась девочка,потому и слёзы льёт!»Замерла ветла корявая:всё, как надо, поняла.Что ж ты поздно, песня правая?Где ж ты раньше-то была?1965

«Тише, годы! Всё-то в сердце свято…»