Помоги проекту - поделись книгой:
— Почему ты задержала его? — наконец спросил синьор Альмерико. — Едва ли тобой двигало чувство жалости к подобному человеку.
— Представьте только, что он сделает, когда уйдет. Он велит своим людям обыскивать все уголки крепости до тех пор, пока и в самом деле не обнаружит Маттео.
— Но как мы можем помешать этому?
Она наклонилась к нему.
— К чему так дотошно изучать законы человеческой природы, если на практике вы не способны рассмотреть то, что творится в мрачной глубине этой собачьей натуры?
Он изумленно посмотрел. Действительно, вся философия ничему не научила его, если в критической ситуации ребенок мог подсказать ему, что делать.
— Неужели ни в одной из этих книг не сказано, что единожды предавший будет предавать снова и снова? Разве вы не видите, что человек, оказавшийся столь подлым, чтобы согласиться на эту грязную роль, не колеблясь предаст и своего господина, заботясь лишь о собственной выгоде?
— Ты полагаешь, мы должны подкупить его?
Она выпрямилась.
— Я полагаю, нам следует сделать вид, что мы хотим подкупить его. О! — она прижала ладони к своему пылающему лбу. — Я предвижу, что ожидает нас. Как будто мне дали в руки оружие, которым я смогу нанести удар и отомстить им за все беды Орсини.
— О, дитя, успокойся! Это дело не для слабой девушки.
— Не для слабой, нет, но для сильной! — порывисто прервала его она. — Это дело для женщины из рода Орсини. Послушайте, что я скажу. — Она наклонилась к нему и, инстинктивно понизив голос, торопливо изложила осенивший ее замысел.
Он слушал, сгорбившись в кресле, и чем дальше она говорила, тем больше он горбился, словно человек, на которого свалился непомерный груз.
— Боже мой! — воскликнул он, когда она закончила, и в его старческих глазах отразились удивление и страх. — Боже мой! Как твой чистый девственный ум мог придумать такое! Фульвия, все эти годы я не знал тебя, считая ребенком, а ты… — Ему не хватило слов, и он безвольно развел руками.
Тщетно пробовал он разубедить свою единственную дочь — она продолжала спорить и обретала все большую уверенность, описывая, как одним-единственным ударом будут уничтожены и этот грязный предатель, и его хозяин, герцог Валентино. Девушка настаивала, что если не сделать этого, то ни он, ни она сама, ни кто-либо другой из рода Орсини не уцелеет. Она напомнила ему, что, пока жив Чезаре Борджа, ни один Орсини не будет чувствовать себя в безопасности, и заявила в заключение, что верит в божественное покровительство своей миссии, что она, девушка, слабейшая из всех Орсини, должна отомстить за несчастья их семьи и предотвратить ее дальнейшее уничтожение.
Наконец, когда его смятенный ум оказался в состоянии хотя бы отчасти воспринять ее замысел, он пробормотал свое робкое согласие, предоставив ей поступать, как она сочтет нужным.
— Позвольте мне, — сказала она, — иметь дело с Чезаре Борджа и его лакеем и молитесь за души обоих.
С этими словами она поцеловала его и величественно вышла к Панталеоне, нетерпеливо ожидавшему ее в скромно обставленной приемной.
Он сидел в кресле с высокой спинкой около резного стола, на котором стоял серебряный подсвечник со свечами, и, когда она вошла, поднялся, отметив, что она по-прежнему взволнованна. К ее полной достоинства красоте, невысокой, стройной фигуре и изящной манере держать миловидную головку он оставался безразличен.
Она подошла к столу и, опершись на него, в упор посмотрела на Панталеоне. Взгляд девушки был тверд, несмотря на охватившую ее дрожь.
Хитрость и проницательность Панталеоне не шли ни в какое сравнение с изобретательностью монны Фульвии.
— Синьор Панталеоне, посмотрите-ка на меня хорошенько, — интригующим тоном обратилась она к нему.
Он повиновался, не понимая, к чему она клонит.
— Скажите мне, красива ли я и хорошо ли сложена?
С ироническим выражением лица он поклонился.
— Несомненно, вы красивы, как ангел, мадонна. В сравнении с вами меркнет даже монна Лукреция, сестра самого герцога, но какая здесь связь…
— Одним словом, синьор, находите ли вы меня желанной?
Вопрос настолько изумил его, что он чуть не задохнулся. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог найти ответ, и к этому времени сардоническая улыбка полностью исчезла с его лица. Ее настойчивый взгляд и приглашение оценить ее как женщину заставили его сердце забиться быстрее. Он обнаружил в ней теперь множество привлекательных черт, которых ранее не замечал. Он даже стал понимать, что ее хрупкая, целомудренная красота более желанна, чем вульгарная, тучная женственность, на которую обычно реагировали его чувства.
— Вы желанны, как Небеса, — наконец произнес он упавшим голосом.
— Воздайте мне должное. Но я обладаю не только этой тленной красотой. У меня хорошее приданое.
— Такому драгоценному камню подобает иметь соответствующую оправу.
— Сумма в десять тысяч дукатов будет принадлежать человеку, ставшему моим мужем, — сообщила она ему, и у него закружилась голова.
— Десять тысяч дукатов?
— Тому, кто станет моим мужем, — подтвердила она и тихо добавила: — Будете ли вы им?
— Я?.. — Он запнулся. — Нет-нет, это невероятно. Панталеоне был ошеломлен.
— С условием, конечно, — продолжала она, — что вы прекращаете поиски Маттео и сообщите вашему господину об их безуспешности.
— Конечно, конечно, — бессмысленно бормотал он, пытаясь привести в порядок свои пришедшие в смятение мысли. Она любила Маттео. И все же… Не могло ли оказаться так, что ее предложение было актом самопожертвования женщины, о которых ему доводилось слышать, но в которые он никогда не верил? Нет, он не был простаком и почуял, что его заманивают в ловушку. Презрительно рассмеявшись, он напрямую сказал ей об этом. Но ее ответ рассеял последние подозрения:
— Я понимаю ваши опасения. Но мы благородного рода, и я могу поклясться, что Маттео Орсини не пошевелится до тех пор, пока все пути отступления не окажутся отрезанными для меня. А вы можете принять свои меры предосторожности. Пусть ваши люди остаются на своих постах вокруг сада. Если вы согласны, то завтра я поеду с вами в Кастель-делла-Пьеве и стану вашей женой.
Он облизал губы и, прищурив дерзкие глаза, алчно оглядел ее. Однако он сомневался. Он все еще не мог поверить в удачу.
— Почему в Кастель-делла-Пьеве? — спросил он. — Почему не здесь?
— Потому что я должна быть уверена в вашем обещании. Кастель-делла-Пьеве — ближайший к нам город, однако он достаточно далеко, чтобы дать время Маттео беспрепятственно уйти, не опасаясь погони.
— Я понял, — медленно проговорил он.
— И вы согласны?
Это было невероятно. Богатство само шло ему в руки, богатство и жена — и какая жена! Он глядел на нее, и с каждой секундой она становилась все более и более привлекательной. Не зря предупреждал брат Серафино герцога о том, что в руках женщины этот человек будет мягок как воск.
Какой смысл, размышлял он, ловить Маттео и оставаться верным герцогу, когда ему предлагают в десять раз больше? Он и не пытался бороться с соблазном. И даже не вспомнил о молодой женщине по имени Леокадия, хозяйке винного магазина в Болонье, которая родила ему сына и на которой он обещал жениться. Правда, все это случилось прежде, чем он поднялся до ранга кондотьера и заслужил уважение и доверие Чезаре Борджа. Но прошлое не беспокоило его сейчас. Если он и сомневался, то лишь потому, что ее предложение выходило за пределы его понимания. Он был озадачен, туман застилал его ум. «Боже милостивый, — думал он, — как она могла полюбить этого Маттео! Возможно, спасая Маттео, она считала, что лишь выполняет свой долг по отношению к нему? Такое самопожертвование воздвигло непреодолимый барьер между ними».
Наконец тщеславие одержало в нем верх над проницательностью.
— Согласен? — после долгой паузы воскликнул он. — Клянусь Всевышним! Что же я, деревянная кукла или круглый дурак, чтобы отказаться? Собственноручно скрепляю эту сделку. — Как ястреб на голубку, он бросился к ней, широко раскрыв объятья, и прижал ее к себе.
Едва подавляя отвращение, она вытерпела это. Он прижал ее к себе и бормотал идиотские любезности. Затем проснувшееся в нем чувство усилилось, и он принялся с нежностью говорить ей об их будущем, когда он станет рабом ее малейшего каприза, вечно боготворящим ее возлюбленным.
Она с трудом высвободилась из его цепких рук. Щеки ее горели лихорадочным румянцем, в душе она испытывала жгучий стыд, а все ее существо жаждало очищения от скверны. Он смотрел на нее, слегка сконфузившись.
Она подошла к двери и остановилась.
— До завтра! — с мягким смешком произнесла она и с этими словами исчезла, оставив его в смущении.
VI
Озадаченный, однако верный своему правилу сводить риск к минимуму, Панталеоне предпринял меры против возможного обмана и так расставил своих людей на ночь, чтобы его добыча не ускользнула прежде, чем они с монной Фульвией поедут венчаться. И, лишь убедившись в этом, он отправился в постель, созерцая в мечтах свое розовое будущее, озаренное блеском десяти тысяч дукатов.
Пока Панталеоне спал и видел райские сны, монна Фульвия приступила к осуществлению своего замысла. Она сочинила письмо, загадочное и короткое, составленное таким образом, чтобы пробудить любопытство и тем самым добиться желаемого результата. Используя странную смесь изысканной латыни и разговорного языка, она писала:
«Ваше высочество, Вас предал тот, кого Вы сами наняли быть предателем. Завтра, ровно в полдень, перед собором в Кастель-делла-Пьеве я представлю Вам доказательства этого, если Ваше светлейшее Высочество соизволит там быть.
Фульвия Орсини.
Крепость Пьевано, 20 января 1500 года».
И под своей подписью она добавила: «Собственной рукой», чего, как ей показалось, требовало от нее чувство собственного достоинства.
Затем она запечатала письмо и надписала:
Присыпав угольным порошком чернила, она окликнула Рафаэля, растянувшегося на персидском ковре перед камином. Повинуясь ее зову, он мгновенно вскочил на ноги.
Она положила руки ему на плечи и посмотрела мальчику в глаза.
— Рафаэль, выполнишь ли ты для меня мужскую работу? Здесь необходим мужчина, а у нас нет ни одного, кого я могла бы попросить помочь. Сможешь ли ты сегодня вечером доставить письмо в лагерь Чезаре Борджа в Кастель-делла-Пьеве?
— Если для доказательства того, что я мужчина, требуется только это, считайте вашу просьбу уже выполненной.
— Молодец! Славный мальчуган! Теперь слушай. У ворот могут быть соглядатаи, постарайся проскользнуть незамеченным. Затем отправляйся вниз, в дом Вилланелли. От моего имени прикажи ему одолжить тебе лошадь, но ни слова о том, куда ты едешь. Действуй быстро и осмотрительно.
— Положитесь на меня, мадонна, — ответил мальчик, пряча письмо в нагрудный карман.
— Полагаюсь, иначе я не поручила бы тебе это дело. Да хранит тебя Господь! Когда будешь уходить, пришли ко мне Марио.
Он ушел, и вскоре прибыл Марио.
— Как дела у Джиберти сегодня? — спросила она кастеляна, едва тот вошел.
Марио уныло пожал плечами.
— Сомневаюсь, что бедняга доживет до утра.
— Бедный мальчик! — с болью в голосе произнесла она. — Неужели конец так близок?
— Только чудо может спасти его. Но в наши дни чудес не бывает.
Опустив глаза, она медленно подошла к камину. Там она остановилась и долго стояла молча, в то время как Марио терпеливо ждал.
— Марио, — тихим голосом наконец вымолвила она. — Сегодня ночью мне потребуется от тебя услуга — от тебя и Коломбы.
— Мы в вашем распоряжении, мадонна, — ответил он.
Однако, когда он услышал, что от него требуется, на его обезображенном болезнью лице отразился ужас.
Она горячо и красноречиво описывала несчастья, преследующие ее род, говорила о крови Орсини, пролитой, чтобы удовлетворить амбиции Борджа, в конце концов кастелян уступил.
— Да будет так, мадонна, раз вы того желаете, — сказал он. Но даже произнося эти слова, содрогнулся. — Вы уже написали письмо?
— Еще нет. Зайди ко мне позже, вскоре оно будет готово.
Он молча удалился, а монна Фульвия возвратилась к письменному столу. Однако она не смогла сразу начать писать — настолько сильно дрожали ее руки. Когда самообладание вернулось к ней, какое-то время в комнате не слышно было ничего, кроме скрипа пера и потрескивания поленьев в камине. Не успела она закончить, как вернулся Марио, и ему вновь пришлось ждать; наконец, поднявшись, она отложила перо и протянула ему запечатанный лист бумаги.
— Ты все понял? — спросила она.
— Да, мадонна. Видит Бог, это просто, совсем просто. — Печальные глаза Марио обратились на нее, и в этом взгляде можно было прочесть почтительный ужас оттого, что столь юная и красивая девушка смогла задумать столь дьявольское дело.
— Чтобы не было ошибки, как следует объясни все Коломбе.
— Ошибки не будет, — обещал он, — у меня есть трубка, и я сам все приготовлю. Шип сделать нетрудно.
— Приготовь все до рассвета и принеси в мою комнату. В это время я уже буду готова.
При этих словах ужас вновь обуял его.
— Неужели вы сами повезете его? — воскликнул он.
— Кто же еще? — спросила она. — Разве я могу от кого-нибудь потребовать такой услуги?
— Боже! — завопил он. — А наш синьор знает об этом?
— Кое-что и вполне достаточно. Но довольно, больше ни слова, Марио. Иди и проследи, чтобы все было исполнено.
— О, мадонна, подумайте, чем вы рискуете. Подумайте об этом, умоляю вас.
— Я уже подумала. Я — Орсини. Двое Орсини были задушены в Ассизи, другие брошены в темницу в Риме. Теперь этому ненасытному чудовищу нужна жизнь Маттео. Я иду спасать и мстить одновременно.
— Ох, мадонна, мое… — озабоченно начал он дрожащим голосом, и его глаза наполнились слезами.
— Хватит, Марио. Если любишь меня, исполняй мою волю и не перечь.
Голос ее звучал сурово и непреклонно, никогда раньше не слышал он такого голоса, хотя знал ее с самого рождения. Она была госпожой, а он — слугой, почти что рабом, и ему следовало подчиняться, не задавая вопросов. И Марио с тяжелым сердцем ушел выполнять приказание.
Наутро она встретила своего жениха в зале — бледная больше, чем обычно.
Синьор Альмерико не выходил из своей комнаты. Его стоицизма оказалось недостаточно, чтобы вынести совместную трапезу с таким созданием, как Панталеоне, и быть свидетелем унижения, которому его дочь добровольно подвергла себя. Сколь высоко он ни оценивал бы ее решимость — поскольку прежде всего он все же был Орсини, а затем только философ, — его коробили избранные ею средства достижения цели, поэтому он предпочел избежать их общества. Справедливости ради следует сказать, что, знай отец планы дочери до конца, он вел бы себя иначе.
Панталеоне, несмотря на приподнятое настроение, терзался дурными предчувствиями, сомневаясь в искренности намерений своей невесты. Это сквозило в его напряженном взгляде, во всем его поведении.
С важным видом он подошел к Фульвии, смиренно взял ее руку и поднес к губам, и она перенесла это с выражением той же холодной отстраненности, с которой прошлой ночью терпела его жуткие объятия.
Сели завтракать. Никто, кроме молчаливого, как сфинкс, Марио, не прислуживал им. Даже Рафаэль не показывался, и Панталеоне, скучая без общества этого бойкого мальчика и заодно пытаясь разрядить обстановку, поинтересовался причиной его отсутствия. Монна Фульвия ответила, что он нездоров и остался в постели. Истина же заключалась в том, что Рафаэль отправился спать всего лишь полчаса назад, вернувшись из поездки в Кастель-делла-Пьеве, куда благополучно доставил письмо.
Вскоре после завтрака они выехали в направлении Кастель-делла-Пьеве. Вместе с ними отправились десять солдат Панталеоне и Марио, взятый по настоянию монны Фульвии, чтобы исполнять обязанности конюшего. Панталеоне совершенно не доверял этому молчаливому слуге с лицом цвета глины и был бы рад избавиться от его общества. Однако счел за лучшее не возражать монне Фульвии, хотя бы до тех пор, пока священник не передаст ее полностью в его распоряжение.
Поделиться книгой: