Графиня Монте-Кристо

В доме разыгралась ужасная сцена. Старик гневно приказывал, а сын, дрожа, молча стоял с опущенной головой. Рассерженный голос графа глухо доносился из-за толстых деревянных дверей, затем, наконец, послышался голос Гильома — сначала тихий, почтительный и дрожащий, а затем мужественный и громкий. Молодой лев пробудился от спячки, в нем взыграла горячая кровь и чувства юноши неудержимым потоком выплеснулись наружу.

Что сказали друг другу отец и сын за тот час, что провели вместе, запершись в комнате? Никто, кроме них, не знает этого и никогда уже не узнает, ведь есть слова, которые нельзя произнести дважды.

Известно лишь, что Гильом вышел после этого разговора смертельно бледный, а граф в тот же вечер велел убрать со стола приборы сына и приемной дочери, заявив, что у него остался лишь один сын.

С того самого дня силы старика стали заметно истощаться и он совсем перестал ездить верхом. Вскоре он уже не выходил за пределы парка, затем за пределы своей комнаты, а через несколько месяцев слег в старинную кровать, украшенную фамильными гербами, откуда ему уже не суждено было подняться.

Папаша Биасон закашлялся, пытаясь справиться с охватившим его волнением, и Жозеф поспешно протянул старику чашку, содержимое которой тот с жадностью выпил.

— Силы мои быстро уходят, — печально заметил он, — но я должен довести свой рассказ до конца. Господь не отказал графу в последнем утешении. За два года до этих событий Франсуа женился на прелестной девушке и теперь у кровати, где медленно угасала жизнь старого графа, играл очаровательный кудрявый ребенок. Но ни заботливость невестки, ни почтительная любовь старшего сына, ни игры внука не могли заменить старику отсутствующего сына, которого он сам проклял, навеки изгнав из своего замка.

Не в силах справиться с охватившим его волнением, Биасон громко зарыдал, но, успокоившись немного и взяв себя в руки огромным усилием воли, он снова заговорил.

— Когда бунтовщики обезглавили короля, Франсуа вместе с женой и маленьким сыном Жоржем нашли убежище в армии принца Конде. Много лет ничего не было слышно ни о нем, ни о его младшем брате Гильоме, но все же где-то на чужбине жило двое Ранконов — старший Жорж-Франсуа и младший Октав, родившийся уже в изгнании.

Тем временем в комнате Розы Октав сидел рядом с девушкой, ведя с ней оживленную беседу.

— Когда я впервые прибыл сюда, — говорил Октав, — ты, Роза, была еще слишком мала и, возможно, успела с тех пор все позабыть. В Нуармоне тогда царили радость и веселье. Мой брат Жорж понял, что время классовых различий безвозвратно ушло в прошлое и в наш век дворянская семья может вновь завоевать высокое положение лишь благодаря уму и усиленной работе. Наше предприятие процветало и чугунолитейный завод Нуармон получил широкую известность, гораздо большую, чем вся прежняя слава замка Нуармон. Промышленный мир, сначала сторонившийся Жоржа де Ранкона, возможно, по причине его графского титула, повернулся лицом к молодому мужу Элен Ромье, дочери простого горожанина. Свадебные торжества были устроены прямо в ярко освещенных цехах. Молодой граф Жорж сиял от счастья, невеста была радостна и весела, лишь я один терзался муками в тот вечер.

Нежные глаза Розы с нежным участием смотрели на молодого человека, который тихо продолжал свой рассказ.

— Я приехал с твердым намерением разбранить брата за его мезальянс, ибо будучи тогда почти ребенком, исповедовал принципы, подвергшиеся впоследствии сильным изменениям.

Элен с первого же взгляда обезоружила меня, второго взгляда оказалось достаточно, чтобы я стал ее верным рабом. Поверишь ли, Роза, шесть месяцев, шесть долгих месяцев я испытывал невыразимые муки, любя женщину, принадлежавшую другому, и этим другим был мой родной брат! Но даже в своем горе я находил какое-то горькое удовольствие и чем больше страдал, тем сильнее стремился к этому страданию. Вместо того, чтобы благоразумно удалиться, я остался в замке, ревниво следя за чужим счастьем, разрывавшим мне сердце.

Помолчав немного, Октав продолжил свою исповедь.

— Однажды — да будет навеки проклят тот день — мне показалось, что Элен отвечает мне взаимностью и страдания мои не остаются безответны. И тогда я — клянусь тебе в этом, Роза, — принял твердое решение. Попрощавшись с ничего не подозревавшим братом, я покинул замок и отправился странствовать по свету в поисках смерти, которая, однако, упорно избегала меня. Три месяца назад, в результате июльской революции, в Ванди вспыхнула гражданская война и я немедленно поспешил туда. Сражаясь за герцогиню Беррийскую, я двадцать раз рисковал жизнью. Мы были разбиты, но я остался жив. Сегодня я снова принял решение, как и в тот день, когда покинул брата, — никогда больше не видеть ее. Я только попрощаюсь с любимой, а затем…

— И что же затем? — взволнованно осведомилась Роза.

— Мы потерпели поражение, — тихо отозвался Октав, — за мою голову назначена награда, а дорога в Лимож находится под наблюдением полиции…

— В наши дни заговорщиков больше не казнят, — с улыбкой заметила Роза.

— Не казнят, но тех, кто оказывает вооруженное сопротивление могут застрелить на месте, — задумчиво произнес Октав.

Лицо Розы покрылось смертельной бледностью.

— А вы намерены сопротивляться? — в ужасе вскричала она.

— Да, ибо я хочу умереть, — просто ответил он.

Услышав это, девушка умоляюще сложила руки, в отчаянии глядя на Октава.

— Выслушайте меня, — воскликнула она в горестном порыве, — а потом можете дать себя убить, если хотите! Вашему брату Жоржу было все известно!

Октав в изумлении уставился на нее.

— Да, он знал, что вы любите госпожу графиню и что она, в свою очередь, отвечает на ваше чувство. Однако он всецело доверял вашему благородству и ее благоразумию и порядочности. До самой смерти он ни единым словом не выдал этой тайны.

Всегда спокойный и доброжелательный на вид, он тем не менее испытывал муки ревности, которые тщательно стремился скрыть из присущего ему благородства. Госпожа моя, чувствуя молчаливое горе мужа и испытывая глубокую благодарность за проявляемое им благородство, удвоила к нему свое внимание, которое граф охотно принял за любовь, ибо в этом деле сам стремился к самообману более чем кто-либо. Госпоже Элен тем временем и самой стало казаться, что ей наконец-то удалось излечиться от тайной страсти, и в доме наконец снова воцарилось счастье.

Предприятие процветало, принося все больший доход. Тут-то графу Жоржу и пришла в голову мысль сделать управляющим дальнего родственника моей госпожи по имени Эркюль Шампион. С появлением этого человека в дом вошло несчастье.

— Эркюль Шампион! — поспешно воскликнул Октав. — Думаю, что здесь ты ошиблась! Именно ему я обязан своей жизнью. Совсем недавно Эркюль спас меня от преследователей, достав этот костюм, который помог мне изменить внешность. Уверен, что в случае необходимости он снова будет готов прийти мне на помощь.

— Я ни в чем не обвиняю господина Шампиона, — ответила Роза. — Возможно, он, как вы и сказали, действительно преданный друг и родственник, но виноват он в этом или нет, а с его появлением в замок пришла беда и это не вызывает никакого сомнения.

— Почему ты так думаешь?

— По какой-то никому не ведомой причине дела вдруг сразу пошли хуже, причем никого, казалось, нельзя было обвинить в нерадивости и лени. С каждым днем граф Жорж становился все мрачнее и задумчивее. Заботы и постоянное плохое настроение плохо отразились на его здоровье. Всегда бледный и печальный, он за несколько месяцев постарел на много лет, и чем слабее становился граф, тем больше сил требовалось ему для приведения в порядок быстро ухудшающихся дел.

— Продолжай же, Роза, прошу тебя! — взволнованно проговорил Октав, когда девушка замолчала.

— Болезнь и неотступная печаль вскоре сделали свое обычное дело. Господин граф слег в постель и с тех пор вся жизнь его превратилась в одну долгую борьбу со смертью. Ему так хотелось жить, чтобы воспитать и вырастить ребенка, которому теперь не суждено ничего узнать о своем отце, кроме надписи на надгробном камне. В день смерти он вызвал к себе жену. Мы с Жозефом находились тогда в прихожей.

— А кто такой этот Жозеф?

Услышав этот вопрос, девушка покраснела до корней волос.

— Это внук бедняжки Жаннисон, женщины жившей здесь по соседству, которая умерла вскоре после того, как пришла в наши края, — смущенно пояснила Роза. — Жозеф — тот человек, который всегда готов пожертвовать жизнью ради семейства де Ранкон. Итак, мы с Жозефом находились в передней, когда граф Жорж позвал нас к себе тем слабым голосом, который и сейчас стоит у меня в ушах: «Подойдите сюда, дети мои, и выслушайте то, что я скажу вашей госпоже. В вашей преданности я совершенно уверен, так же как и в том, что при необходимости вы засвидетельствуете мои слова».

Затем, обернувшись к рыдавшей жене, он продолжал:

— Элен, ты всегда была мне верной женой. Все, чем я владел, теперь принадлежит тебе. Вот мое завещание, но к имеющимся в нем распоряжениям мне хотелось бы устно добавить одно условие, которое я не могу изложить в письменной форме. Ты еще молода, Элен. Мне никогда не суждено будет увидеть нашего ребенка, которого ты вскоре родишь, поэтому я хочу дать вам надежного защитника. Ты — моя единственная наследница, Элен, и ради тебя я намеренно ущемляю интересы своего брата Октава, ибо знаю, что только так я смогу преодолеть твою верность моей памяти. Элен, я хочу, чтобы ты вышла замуж за моего брата Октава. Вы слышали? — спросил он, оборачиваясь к нам. — Я требую выполнения этого условия.

Затем он услал нас из комнаты повелительным жестом.

Октав де Ранкон закрыл лицо руками, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.

Молча подождав несколько секунд, Роза застенчиво продолжала:

— Господин Октав, этот час настал. Сегодня вечером должен родиться ребенок вашего брата, которого он завещал вам. Это будет ваш ребенок…

* * *

Первый огонек еще горел.

В цеху, служившем ему обиталищем, старый Биасон слабеющим голосом продолжал свою исповедь:

— Враг Ранконов живет у них в доме и ест их хлеб, — тихо шептал он. — Сегодняшняя ночь — ночь его торжества и ни ты, ни я не сможем ему помешать, но благородный род не должен исчезнуть и я знаю тайну, которая поможет ему возродиться и снова подняться на недосягаемую высоту. Я сам пытался осуществить это, но не смог, ибо я слишком стар и немощен. Тайну эту, столь ярко запечатлевшуюся в моем мозгу, что даже приближающаяся смерть не в силах заставить меня забыть о ней, я уже пытался сообщить в свое время графу Жоржу, но тогда он лишь посмеялся надо мной, ведь все считают меня дураком. Лишь ты один всегда доверял мне, поэтому тебе будет принадлежать этот секрет, который спасет Ранконов и снова вернет им богатство и величие.

Помолчав, старик продолжал свой рассказ:

— Выслушай меня. История эта известна всем крестьянам в округе и любой из них может рассказать ее не хуже меня. Я часто слышал ее из уст старого графа Жана, который, как и все, лишь смеялся над ней, но мне хорошо известен путь к сокровищам Ранконов, которые скрыты в одной из пещер, расположенных под тем местом, где некогда возвышался замок Ранкон. Эти подземные склепы и сводчатые переходы напоминают городские улицы и переулки, запутанная сеть которых раскинулась на большом пространстве, так что можно сто раз пройти мимо клада, но так и не обнаружить его.

Измученный старик замолчал, но немного передохнув, снова продолжил:

— Однажды, когда наметился явный упадок в делах Ранконов, и я начал подозревать возможность того ужасного события, которое должно произойти сегодня ночью, я попытался сосредоточиться и собраться с мыслями. Через восемь дней я пришел к правильному решению, тайно покинув замок. Целую неделю меня считали погибшим, безуспешно пытаясь разыскать папашу Биасона. Все это время я провел в пещерах Ранкона. Я искал, искал — и нашел!

Приподнявшись на своем убогом ложе, Биасон взволнованно воскликнул:

— Да, я нашел сокровище! Вот эти самые руки перебирали золото, золото Ранконов, упрятанное в огромные сундуки. Вернувшись, я рассказал о своем открытии графу Жоржу, но он высмеял меня, заявив, что я просто спятил. Лишь ты один, Жозеф, поверил мне, и теперь лишь ты один узнаешь всю правду!

Не веря своим ушам, Жозеф внимательно слушал старика. Юноше казалось, что он грезит и видит какой-то странный и причудливый сон.

Нервно ухватив юношу за руку, Биасон пристально вгляделся Жозефу в лицо и слабым голосом проговорил:

— Ведь ты веришь мне и сделаешь все, что я скажу?

Помедлив секунду, Жозеф твердо ответил:

— Да, я вам верю и выполню все, что вы потребуете от меня.

— В таком случае, Ранконы спасены! — радостно воскликнул старик, хлопая в ладоши.

Восторг умирающего был столь велик, что выпрыгнув из кровати, он заплясал по комнате.

Жозеф, действительно было поверивший ему, невольно впал в сомнение при виде этого безумного поступка.

— Старик явно бредит и сокровище, которое должно спасти Ранконов, несомненно существует лишь в его больном воображении, — подумалось ему в этот миг.

Старик тем временем опустился на колени в дальнем углу огромной комнаты и принялся ногтями разрывать мягкую землю.

— Папаша Биасон, вы же можете простудиться, ложитесь скорее в постель! — взволнованно вскричал Жозеф.

Обернувшись к нему с презрительной улыбкой, Биасон сердито воскликнул:

— Похоже ты тоже считаешь меня сумасшедшим и не хочешь выполнить моей просьбы?

— О нет, я сделаю все, что хотите, только ложитесь скорее в постель. Я готов выполнить все.

— Клянешься ли ты в этом?

— Клянусь, и да поможет мне Бог!

— Тогда Ранкон спасен! — радостно вскричал Биасон, торжествующе размахивая в воздухе перепачканным в земле свертком. — Да, даже если граф Октав попадет во вражескую ловушку, даже если графиня Элен и ее еще не родившийся ребенок станут жертвами этих негодяев, Ранкон все равно будет спасен!

На этот раз старик, похоже, действительно бредил. За исключением графа Октава и вдовы его брата Жоржа, в целом свете не существовало более ни одного Ранкона. Подумав об этом, Жозеф невольно пожал плечами.

Заметив это, Биасон тем не менее остался спокоен.

— Теперь совершенно не важно, верит он мне или нет, ведь он поклялся выполнить мою просьбу, — подумалось ему.

Придя к этой мысли, старик молча вытащил из свертка тщательно запечатанный конверт и какую-то грязную бумажку с грубо нарисованным на ней планом.

На конверте стояло имя Жозефа и юноша невольно захотел разорвать его, но Биасон удержал его за руку.

— Поклянись мне, что сломаешь эту печать лишь после того, как найдешь сокровище! — воскликнул старик.

— В таком случае, я никогда не узнаю, что там написано, — промелькнуло в голове у Жозефа.

— Поклянись мне, — продолжал Биасон, — что до тех пор, пока в живых будет оставаться хотя бы один из Ранконов, ты посвятишь ему всю свою жизнь, весь свой ум и все свои силы. Не вскрывай этот конверт до тех пор, пока не увидишь Ранкона снова богатым, почитаемым и вернувшимся в дом предков, несмотря на все грозившие ему опасности!

Торжественность этой сцены невольно подействовала на Жозефа и он почувствовал, что доверие к старику снова вернулось к нему.

— Клянусь! — дрожащим от волнения голосом произнес он.

— Тогда посмотри на эту бумагу и выслушай все, что я тебе скажу.

— Но как же быть с этим конвертом? Что в нем? — спросил Жозеф, которому таинственное письмо буквально жгло пальцы.

— В нем содержатся твоя награда и мое оправдание, — тихо пробормотал Биасон.

* * *

Что же происходило в двух других освещенных комнатах замка Нуармон, пока Жозеф слушал старого бочара, а Октав беседовал с прелестной Розой?

В одной из комнат первого этажа за бутылкой вина сидели трое.

Двоих из этой компании нам уже довелось повстречать и, несмотря на темноту, скрывавшую тогда их лица, мы узнаем в них Эркюля Шампиона и доктора Туанона.

Третьим собеседником был Жан-Батист Матифо, торговый агент по профессии.

— Так что же, — сказал Шампион, вставая со стула и прислоняясь к камину, — вы можете сделать это или отказаться, решение остается за вами.

— Но двадцати тысяч явно недостаточно, дорогой Шампион, — отозвался Матифо своим тоненьким голоском. Туанон собрался было согласиться с ним, но жесткий взгляд Шампиона заставил его промолчать.

— В случае вашего несогласия, — спокойно заметил Шампион, — я смогу отправить на каторгу вас обоих.

Туанон при этих словах невольно вздрогнул, зато Матифо остался совершенно невозмутим.

— Вы же прекрасно знаете, дорогой друг, что в этом случае сами вскоре составите нам компанию, — небрежно проронил он.

Шампион в растерянности покусывал ногти.

— Давайте же сразу уладим это дело! — поспешно сказал он, видимо приняв какое-то решение. — Итак, каковы будут ваши требования?

— Вот такой разговор мне по вкусу, — добродушно ответил Матифо. — Зачем нам ссориться? Ведь мы пришли сюда затем, чтобы обсудить свои интересы. Послушай, Эркюль, ты умный парень и хороший друг, хотя иногда тебе вредит собственная порывистость. Не обижайся на мою откровенность, мы просто хотим дать добрый совет старому другу. В делах необходимо проявлять разумную щедрость, а вот этого-то тебе как раз не хватает.

В знак примирения Шампион и Матифо обменялись рукопожатием. Успокоившийся Туанон, выпив бокал вина, с улыбкой посмотрел на собеседников.

— Дело оказалось не таким выгодным, как мы думали, — пробормотал Шампион, снова опускаясь на стул.

— Прости меня, Эркюль, но мне кажется, что ты просто не замечаешь его положительных сторон, — заметил Матифо. — Я, со своей стороны, считаю это дело прекрасным и весьма прибыльным.

— Но ведь с этим связаны определенные опасности, — отозвался Шампион.