Помоги проекту - поделись книгой:
— Да! Честный бой! Только кулаки! Мне не надо ничего, кроме кулаков, чтобы размазать тебя по стенке, хиляк придурочный!
— Неохота руки об тебя марать, но я это сделаю, ты, куча дерьма, — пообещал ему Джим и не спеша покинул туалет. Сэм старался не отставать.
— Черт возьми, приятель! — проговорил он, когда они оказались в коридоре. — Что это на тебя нашло?
— Просто надоело терпеть этого засранца!
— С чего ты так взбесился? Опять-таки — где твои мозги, не станет он драться по-честному, и Долкин со Скаргой наверняка будут там и тоже на тебя налетят.
— Ну, а ты что сделал бы на моем месте? — прорычал Джим.
— Я? Не стал бы связываться.
— Ты пойдешь со мной или предоставишь одному с ними разбираться?
— Пойду, пойду, — заверил его Сэм. — Но советую позвать Боба и остальных. Чем больше нас будет, тем лучше, тебе наверняка понадобится поддержка. И кирпич прихвачу.
К концу занятий о предстоящей драке знала уже вся школа. Джим по-прежнему кипел злобой, но к этому чувству добавился еще и страх. Совет друга не связываться с Брюханом казался ему все более здравым. Однако отказываться от драки нельзя, тогда все сочтут его трусом.
Кондитерская-аптека Прейвита находилась в одном квартале от школы. Сопровождаемый толпой одноклассников, Джим направился туда, в глубине души надеясь, что Фрихоффер не явится. Но нет — Брюхан стоял, подпирая жирным плечом стенку у задней двери, с зубочисткой в губах, словно все ему нипочем. А рядом с ним замерли в боевой стойке Долкин и Скарга.
— А вот и сортирный грабитель, гроза нужника! — выкрикнул Джим.
Начал он достаточно громко, но под конец фразы голос предательски сорвался. Джим остановился в десятке футов от Фрихоффера, а толпа образовала позади него полукруг. Боб, Стив и Сэм выступили вперед.
Брюхан презрительно ухмыльнулся, не двигаясь с места.
— Выродок, трепач.
Джим, отшвырнув в сторону портфель с книгами, завопил и ринулся вперед. Добежав до противника, он взвился в воздух, словно каратист из боевика. Надо сказать, это была его первая попытка использовать прием карате — теперь или никогда, победа или смерть. Тело его приняло почти горизонтальное положение, когда он врезал ботинком Брюхану по носу (на самом деле Джим метил в подбородок, но плохо прицелился). Однако и так получилось неплохо. Голова Брюхана мотнулась назад, из ноздрей хлынула кровь.
Джим упал — он старался сгруппироваться и все-таки тяжело рухнул на бок. Плечо пронзила боль. Несмотря на это, он все-таки встал и, нагнув голову, атаковал Фрихоффера, стремясь врезаться в живот. Его снова пронзила боль — на этот раз заломило шею. Фрихоффер охнул и согнулся. Атака оказалась неожиданной для него и обоих его дружков. Однако Долкин и Скарга быстро пришли в себя и кинулись к Джиму, еще не успевшему как следует отдышаться. Сэм Выжак драться не любил, тем не менее вступил в бой, не колеблясь ни секунды. Вынув из-под куртки кирпич, он двинул им Долкина по голове, и тот упал на колени. Скарга вытащил кулак из кармана куртки. Сверкнул латунный кастет; нападающий отвел руку назад, чтобы врезать Джиму по ребрам. Но тут подоспел Боб Пеллегрино и едва не снес Скарге челюсть. Пеллегрино с размаху пнул его в зад, а Стив Ларсен прыгнул на Скаргу и придавил к земле.
Брюхан, как выяснилось секунду спустя, отнюдь не вышел из строя. С ревом бросившись вперед, он налетел на Джима, обхватил его руками и повалил на землю. Затем Фрихоффер встал и отвел ногу назад, собираясь пнуть своего противника. Джим успел очухаться, поэтому лягнул первый, попав Брюхану в пах. Тот с воплем согнулся и исторг из себя желтую рвотную струю. Джим едва успел откатиться в сторону, но зловонная жидкость попала ему на волосы и левую сторону лица.
Неожиданно раздавшийся вой сирен объявил о прибытии полицейских, и большинство собравшихся поспешили покинуть поле битвы.
ГЛАВА 9
Когда патрульная машина въехала в переулок, Брюхан хрипло грозился, рыдая и втягивая в себя воздух:
— Я тебя еще достану! Возьму у своего старика дробовик и вышибу твои свихнутые мозги, а полячишке засуну его кирпич в задницу!
Долкин и Скарга поспешили скрыться. Боб Пеллегрино и Стив Ларсен неохотно ушли, когда Джим сказал, что им не стоит выяснять отношения с полицейскими. Сэм отказался бросить Джима.
— Чушь собачья! — огрызнулся Джим. Он тоже задыхался, хотя и далеко не так сильно, как Фрихоффер. — Ты получил свое, морда рвотная! Увижу еще, как ты вытрясаешь деньги из какого-нибудь запуганного малолетки, сразу двину по мозгам!
Сэм чувствовал себя, так, словно несся на гигантской волне прибоя. Эта волна вздымала его все выше и выше, еще немного — и он воспарит в фантастическую синеву неба, сливавшуюся с океаном. В драке ему удалось выплеснуть почти всю ярость, которая терзала его целый день.
Полицейские особенно к ним не придирались, спасибо Сэму. Один из них знал, что Сэм — племянник Станислава Выжака, судьи, и Джона Красинского, олдермена. Оба патрульных отнеслись к инциденту просто как к жаркому спору между старшеклассниками. Им явно не хотелось разбираться в этой вонючей путанице, да и вообще близко подходить к Гримсону и Фрихофферу. Не добились они и правдивых показаний о причине стычки. Джим не стал ничего говорить о вымогательствах Фрихоффера и о его угрозах. Брюхан тоже подчинился неписаному закону: никого не закладывай копам. Итак, все закончилось устным предупреждением :
— Идите, ребятки, и больше не грешите. И Бога ради, постирайте свои вещи и помойтесь. Брысь! Брысь!
Один из полицейских добавил к напутственному слову следующее замечание:
— Гримсон? Где это я слышал... а, да... Я как-то забрал твоего старика за пьянство и нарушение порядка. Но было что-то еще. А, точно! Это не о тебе писали несколько лет назад? Будто бы у тебя были какие-то странные видения и кровь шла из ладоней и лба. Большую шумиху тогда устроили, правда? Одни думали, что ты святой, а другие — что у тебя не все дома.
— Я тогда был совсем мальчишкой, — мрачно отозвался Джим. — С тех пор все прошло. Да и в газете все сильно преувеличили. Им лишь бы сенсации...
Он сразу вспомнил доктора, который осматривал его после появления стигматов.
— Это просто чересчур активное воображение вместе с наклонностью к истерии, — объяснял Еве Гримсон старый Гудбоун. — Странные вещи, которые он видит, стигматы — все это можно объяснить и без привлечения сверхъестественного. Рядовыми подобные случаи не назовешь, но в медицинских журналах таких описано немало. Даже кровотечение — казалось бы, чисто физическое явление — может быть вызвано отклонениями в психике. Особенно когда речь идет о детях, подростках и истеричках. Вероятно, ваш мальчик станет вполне нормальным человеком. Надо будет только понаблюдать за ним. Не волнуйтесь.
Это должно было успокоить мать — и, вероятно, так и произошло, хотя она не скрывала своего разочарования. Ей-то казалось, что видения и стигматы — знак Божий, и Джиму суждено стать святым.
По рации поступил новый вызов, и патрульные поспешно уехали. Фрихоффер, что-то ворча себе под нос, поплелся прочь по переулку. Джим осмотрелся в поисках своего портфеля.
— О Господи, этого недоставало! Кто-то спер портфель!
Отец и так еле-еле раскошелился на учебники в начале семестра. Придется просить у матери. Нет, Эрик Гримсон потребует, чтобы Джим сам заплатил. А где ему достать денег?
* * *
Ева Гримсон еще не вернулась с Золотого Холма, когда Джим добрался до дома. Отец уже знал о случившемся. Джим попытался объяснить, почему он дрался, но Эрик Гримсон не обращал внимания на его слова. Сложив руки на груди, он стоял у входа в подвал, наблюдая за тем, как Джим снимал с себя одежду и засовывал ее в старую стиральную машину.
— Это лишний расход мыла, воды и газа, а счета и так достаточно высокие, хотя не могу утверждать, чтобы благодаря тебе особо увеличивался счет за воду. Можешь рассматривать это как ниспосланный свыше повод принять душ!
Джим решил сначала привести себя в порядок и только потом сказать отцу о пропаже книг. Но когда он без особого желания покинул свою комнату, выяснилось, что Эрика Гримсона уже нет дома. Наверняка папаша отправился в «Таверну Текса», где пропьет деньги, на которые можно было бы купить учебники. Кстати, Джим вспомнил, что собирался позвонить в забегаловку, где работал. Если он скажет управляющему, что в очередной раз заболел, то его, наверное, уволят.
Ну и что? А то, что другую работу найти будет непросто.
Но Джим обещал Сэму, что пойдет вечером праздновать Хэллоуин — кому захочется пропускать такое развлечение! Возможно, мать даст ему денег на карманные расходы. Хотя она и не станет жаловаться, под взглядом больших печальных глаз Джим почувствует себя попрошайкой, паразитом, кровососом, никчемным типом и действительно паршивым сыном. Ее молчание, жалкий вид, покорность и безразличие к собственной участи выводили Джима из равновесия гораздо чаще, чем вопли и проповеди отца. В сварах с отцом, по крайней мере, можно выпустить пар.
В доме стояла тишина, лишь порой слышались слабые стоны или негромкие шепотки. Эти голоса хотят предупредить людей наверху о грядущих крупных разрушениях в Бельмонт-Сити? Или, как в поэме Колриджа «Кубла Хан», он слышит «голоса предков, предвещающие войну»? Может, это тролли работают в заброшенных угольных шахтах?
Да, с головой у него точно не в порядке. Мысли, точно пули, не попавшие в цель, — отскакивают рикошетом, носясь повсюду, предлагая сотню сценариев, хотя реальным может быть только один.
Джим сидел на стуле в гостиной, лицом к фальшивому камину, над которым на полке стояли статуэтки Девы Марии и святого Стефана, две ароматические свечи, пепельница, полная сигаретных окурков, и музыкальная шкатулка с пожелтевшими фигурками балерин на крышке. А еще выше висела большая фотография Рагнара Фьялара Гримсона, любимого дедушки Джима, умершего восемь лет назад. Рагнар, хотя и улыбался, выглядел таким же свирепым, как его тезка — легендарный предводитель викингов. Белая косматая борода спадала деду на грудь, из-под густых белых бровей, какие должны быть у Бога (если на свете есть Бог), на Джима смотрели пронзительные голубые глаза. Когда старик умер, его сын, Эрик, снял со стены большую картину, изображавшую Иисуса, и, несмотря на слабые протесты жены, повесил на ее место портрет своего отца. Надо же, какая замена, подумал тогда Джим.
Старый норвежец был настоящим мужчиной. Он путешествовал по морю и по суше, никогда не унывал, прочел много книг, цитировал Шекспира, Мильтона и древние скандинавские саги. Комиксы дед тоже любил и читал их Джиму, когда тот еще не научился грамоте.
Хорошо, что старик умер. Какое глубокое отвращение внушал бы ему теперь родной сын, а тем более — внук. Что же касалось невестки, Евы, то Рагнар никогда ее не любил, хотя всегда был с ней вежлив. Мать его боялась, а дед презирал людей, которым внушал страх.
Надо сказать, поначалу старого Гримсона беспокоили видения и стигматы Джима. Но вскоре он решил, что это совсем не обязательно признаки психического расстройства. Просто Джима коснулись Норны — это они дали ему второе зрение, и теперь Джим видит сокрытое от взоров других. Хотя Рагнар и был атеистом, он все же верил, или утверждал, что верит, в Норн, трех языческих скандинавских богинь. Дед брал ручонки Джима в свои огромные ладони и поворачивал так, чтобы белые пятнышки на ногтях мальчика блестели на свету: «Эти знаки викинги называли норнаспорами. Это дар Норн, в знак своей особой милости. Ты счастливец, и тебе будет сопутствовать удача».
Мало ли чего там говорил старый Рагнар о норнаспорах. Джим Гримсон — безнадежен, он — прямая противоположность герою. По утверждению школьного психолога, у него заниженная самооценка, поэтому он способен наладить отношения лишь с немногими из своих сверстников, такими же неблагополучными подростками, как и он. Джим также не умеет установить отношения с вышестоящими лицами, ненавидит власть в любой форме, не стремится к успеху. Сказав это, психолог добавил, что у Джима все-таки большой потенциал, и он вполне способен поднять себя за волосы. Это мало походило на правду, скорее на утешение.
Джим вздохнул и только теперь заметил, что вокруг что-то не так, — но лишь через минуту понял, что в доме стоит полная тишина. Он пошел на кухню и включил радио.
ГЛАВА 10
В 6.19, через час после захода солнца, Джим открыл окно и вылез наружу. Полчаса назад он поужинал тем, что украдкой принесла ему мать.
Ева Гримсон пришла домой на несколько минут раньше мужа и занялась ужином. Она попросила Джима убавить звук в радио, и он выполнил ее просьбу. У него так и не хватило мужества рассказать о своих дневных неприятностях. Эрик явился в полшестого, изрядно перебрав, о чем свидетельствовал багровый цвет лица и сильный запах спиртного. Первым делом он выключил радио, заявив, что не потерпит этого дерьма, когда он дома. А потом стал донимать Джима многочисленными придирками. Разумеется, он рассказал жене о телефонном звонке из полиции по поводу драки их сына с Фрихоффером-младшим.
Слово за слово — и вскоре отец с сыном уже осыпали друг друга оскорблениями. Мать молча стояла у плиты, повернувшись к ним спиной, опустив плечи, и только изредка вздрагивала. Наконец Эрик велел сыну отправляться в свою комнату, присовокупив, что ужина тот сегодня не дождется.
Вскоре в доме наступила тишина. Джим взял с полки потрепанную пожелтевшую книжку в мягкой обложке — «Франкенштейн» Мэри Шелли. Ему захотелось еще раз перечитать историю о монстре, созданном из частей тел покойников. Этот отверженный ненавидел людей и убивал всех на своем пути, включая собственного создателя — почти родного отца. Однако старомодные обороты речи сбивали его с толку, и в конце концов Джим бросил книгу на пол и принялся расхаживать туда-сюда по тесной комнате. В гостиной заорал телевизор — наверняка там обосновался папаша, и через несколько минут в дверь его комнаты постучали. На пороге стояла мать, держа поднос с ужином.
— Не могу я позволить тебе остаться голодным, — прошептала она. — Вот. Когда доешь, поставь под кровать, я приберу — ну, ты знаешь...
— Знаю. Спасибо. — Джим принял у матери поднос и поцеловал ее в потный лоб.
— Хотелось бы, — проворила мать. — Хотелось бы мне...
— Знаю, мама, — сказал он. — Мне бы тоже. Но...
— Все могло бы быть...
— Может, когда-нибудь...
Вот так они общались друг с другом — не договаривая фраз. Наверное, потому, что давление, оказываемое на них главой семейства, мешало высказать мысли до конца.
Джим закрыл дверь и с удовольствием принялся поглощать картофельное пюре с подливкой и поджаренную ветчину. Поужинав, он задвинул поднос под кровать и затем осторожно прокрался по коридору к ванной, чтобы привести себя в порядок. Что ж, теперь можно и отпраздновать Хэллоуин.
Проходя мимо окна гостиной, откуда доносились вопли участников очередного шоу, он пригнулся, не желая привлекать к себе внимания. Выйдя на тротуар, хорошо освещенный уличным фонарем, Джим увидел, что трещины на асфальте стали еще шире по сравнению с тем, что было утром. Хотя, возможно, ему это кажется...
Навстречу ему попалась компания ребятишек, нарядившихся ведьмами, демонами, скелетами, привидениями, дракулами, роботами; один из них раскрасил лицо и соорудил гребень из собственных волос — вероятно, он считал панков настоящими монстрами. Но больше всего Джиму понравился парень, изображавший гигантский мозг. Хороший образ — действительно, где, как не в голове человека, зарождаются истинные ужасы.
Ребята направлялись в их сторону, и поэтому Джим прибавил шагу. Хотя отец на звонок не выйдет, но мать может заметить его, когда с крыльца бросит по конфетке «Поцелуй Херши» в протянутые мешки. Разумеется, она ничего не скажет своему мужу, если тот не поинтересуется, где их сын. Тогда Ева Гримсон не станет скрывать, иначе святые, не говоря уж о нечистой силе, могут ее наказать.
Сэм Выжак ждал приятеля на крыльце своего дома, покуривая сигарету, — значит, его мать занята и не видит, чем занимается ее отпрыск.
* * *
Несколько дней спустя Джим сумел вспомнить лишь отдельные куски того, что происходило в последующие шесть часов — благодаря «черным красоткам», косякам с марихуаной, пиву, виски и «ангельской пыли», которую, кстати сказать, попробовал первый раз. До сих пор он, как бы велико ни было искушение, всякий раз отказывался от фенциклидина[8]. У троих его друзей от этой дряни начались конвульсии, а потом наступила смерть. Но потоп более легких наркотиков и алкоголя смыл весь страх.
Джим и Сэм зашли сначала к Бобу Пеллегрино и дождались Стива Ларсена и Дилларда, а потом все вместе набились в «плимут» Боба 1962 года. На пути в кинотеатр для автомобилистов «Родфеттер» Боб открыл «Белого мула», а Стив расщедрился и предложил всем шестибаночную упаковку «Будвайзера», которую ему подарил старший брат. К тому времени, когда компания с воплями и улюлюканьем подкатила к кинотеатру, они уже истребили полбутылки спиртного и все пиво. По кругу также прошел косяк марихуаны.
Джим опять-таки не помнил, сколько именно они там пробыли. В кинотеатре к ним присоединились Вероника Паппас, Сандра Мелтон и Мария Тамбрилл. Вероника была солисткой «Эскимосов», Мария — ее дублершей, а Сандра — менеджером группы. Между собой близкие друзья называли ее «чокнутая». Она довольно часто впадала в депрессию — и оказывалась глубже, чем на илистом дне Тихого океана, дальше, чем на мертвой холодной планете Плутон. Что касается сегодняшнего вечера, то Сандра пребывала в потрясающе разговорчивом настроении.
Примерно в середине вечера, когда одни сидели на капоте «плимута», а другие опирались на него, Стив Ларсен достал откуда-то несколько кусочков сахара с ЛСД.
— Вот, — гордо сообщил он, — берег для подходящего случая. Сегодня как раз то, что надо — Хэллоуин. Полетаем на метлах вместе с ведьмами.
Джим позже вспомнил, как решил высказаться насчет галлюциногенного характера данного наркотика, хотя ему стоило труда выговорить это слово:
— ...короче, он вызывает видения, и ты оказываешься в четырехмерных мирах, где время сливается с пространством. Это такая жуть! Мне это ни к чему. Видения у меня и без того бывают, и не могу сказать, что они мне нравятся. Нет уж, спасибо.
— Это ведь не то, что героин или кокаин, — заметил Стив. — На него не подсядешь, никакого привыкания. Да и в любом случае, уже сколько лет у тебя не было видений!
— А, ладно, почему бы и нет? — махнул рукой Джим. — Что мне терять-то, кроме ума, — а его у меня все равно не наблюдается.
— Говорят, облетаешь всю Вселенную со сверхсветовой скоростью, — сказал Пеллегрино. — И на обратном пути встречаешь себя самого.
Джим подержал на языке сладкий кубик, а затем затянулся косяком с марихуаной. Они передавали его по кругу, а окурок Стив затем сунул в карман куртки.
Должно быть, как раз после этого кто-то предложил поехать к старику Думскому и опрокинуть его ветхий деревянный нужник. Это была старая хэллоуинская традиция, но успеха добились немногие.
Раньше ферма Думского относилась к округу, но с ростом Бельмонт-Сити вошла в черту города. Располагалась она в полумиле от главного шоссе, и ее окружала изгородь из колючей проволоки. Дом давно уже сгорел, и Думский жил в сарае. Городские власти какое-то время пытались заставить его построить новый дом с водопроводом. Но старый отшельник решительно отказывался и даже подал на них в суд.
У него имелась огромная собака — ротвейлер, которая разгуливала по ферме днем и ночью. С тех пор как Думский завел это страшилище, никто не пытался нарушить границу его владений.
— Есть у кого-нибудь тормозные капсулы? — спросил Джим. — Напихать горсть в гамбургер да скормить псу.
Это были последние здравые слова, сказанные им в ту ночь. Боб Пеллегрино купил большой гамбургер с луком, начинил булку дюжиной таблеток, и они помчались со смехом и визгом, набившись ввосьмером в «плимут», а приемник гремел во всю мочь. «День из жизни» — звуки этой песни, словно ртутная шрапнель, взрывались в их юных душах. «Битлы» спели ее двенадцать лет назад, когда Джиму было всего пять лет. Затем Боб Хинмен — диск-жокей, любитель старины — поставил «Мэйбиллен» Чака Берри, с которой, по его словам, начался рок-н-ролл.
Поделиться книгой: