Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948

Во второй половине октября мы снова вышли на минирование железнодорожной линии. На этот раз выбрали место севернее Ново-Свинцяна. Уменьшили вес мины на три килограмма и соорудили еще одну мину, чтобы заложить ее на обратном пути между Свинцяном и Ново-Свинцяном. Закладывали мину под проливным дождем. Во время закладки охраняющий нас боец предупредил о приближении патруля. Из-за дождя и сильного ветра мы не слышали шаги солдат патруля, и обнаружили его довольно близко. Спешно успели засыпать землей заряд между шпалами, но пехотную мину-детонатор не успели заложить. Отползли на метров десять и залегли. Урбановичус шепнул мне: если патруль обнаружит заряд, открываем по нему огонь. Я весь напрягся, не снимая палец со спускового крючка моего ППШ (пистолет-пулемет Шпагина). Я видел трех немецких солдат, приближающихся к месту закладки заряда, и на миг показалось, что они останавливаются около него, но они продолжали двигаться вдоль полотна дальше, ничего не обнаружив. Дождь нам помог, патруль торопился прийти к ближайшему бункеру, чтобы укрыться. После того, как патруль миновал, мы вернулись к месту закладки, завершили минирование и отступили. Спустя некоторое время мы увидели издали вспышку, и услышали грохот взрыва. Еще один германский поезд сошел с рельс.

Вблизи железной дороги располагалось много литовских сел, но среди их жителей не было тех, кто с нами сотрудничал, и потому пришлось целый день скрываться в лесу около небольшого костра. С наступлением вечера мы вышли минировать короткий отрезок узкоколейки, по которой поезда шли только днем и везли, главным образом для немецкой промышленности, сырье, лес и торф. Решили вывести из строя эту колею, чтобы на время вывести ее из действия.

Минирование здесь неопасно, ибо до сих пор не ущерб этой боковой колее не наносили, и тут вообще не было патрулей. На следующий день, когда мы находились в районе Царклишки, до нас дошло сообщение о поезде — локомотиве и четырех загруженных лесом вагонов — сошедшем с рельс от взрыва на этой колее.

Гвига передал нам листовку, распространяемую от имени германского наместника Литвы генерал — комиссара Фон-Рентлена среди местного населения, датированную 15 сентября 1943 года. В листовке было сказано, что за террористическую деятельность на железной дороге, мостах или других объектах, будет нести ответственность население, проживающее вблизи этих мест, фермы будут сожжены, их хозяева депортированы. Для того, чтобы избежать таких коллективных наказаний, местные жители должны тотчас сообщать о любом террористе или незнакомце, находящемся в округе, или же задерживать таких людей. Население, писалось в листовке, должно для собственного благополучия принимать деятельное участие в войне против грабителей и террористов.

Эта листовка была реакцией на нашу усилившуюся деятельность по подрыву поездов и означала ужесточение немцев по отношению к местному населению. Наше свободное передвижение в сельской местности было возможно, главным образом, благодаря молчанию крестьян, которые видели нас, проходящими по ночам через их села, или натыкались на нас в лесу днем. Большинство предпочитало не доносить немцам, чтобы не быть замешанными в партизанской войне. Они знали, что партизаны не простят им, если они донесут на них немцам, расстреляют доносчиков и сожгут их дома. Политика жесткой руки, объявленная немцами, поставила крестьян между германским молотом и партизанской наковальней. И они немало страдали от обеих сторон.

К концу октября закончилась облава в лесах Кузиан. Взрывчатка у нас кончилась, и мы решили вернуться в лес Ходоцишки чтобы найти там наше соединение. Перед выходом в путь, Федула сообщил нам, что к немц пришла группа из "Вильнюса". В группе был Мотка Бошкениц, который и привел их к Федуле. От бойцов группы мы узнали, что соединение сумело вырваться из кольца облавы в лесах Козиан, кроме одного звена из пяти бойцов, которая которое погибло в схватке с немцами. Соединение находилось в лесу Ходоцишки, недалеко от старой базы. Урбановичус договорился с командиром второго звена, взорвать завод по обработке торфа около Свинцяна перед возвращением в лес Ходоцишки. Это было мое предложение, и Урбановичус принял его. В этой операции мы решили задействовать группу украинцев, которые ждали, пока мы вернемся и приведем их на базу.

Атака на торфяной завод удалась. Три литовских охранника в помещении около ворот были захвачены врасплох и сдались. Мы взорвали все оборудование завода взрывчаткой, которая была у второй группы и отошли. По дороге в лес Ходоцишки мы вошли в села и разрушили молочные фермы, поставляющие молоко германской армии. В те села, где немцы вооружили для самообороны крестьян, мы воздерживались входить, когда шли группой в пять бойцов. На это раз нас было 20 бойцов вместе с украинцами, и шли мы на базу после выполнения акции, потому опасались попасть в переделку с вооруженной самообороной в селах.

Возвращение на базу всегда было особым радостным событием. Отчет об успешных боевых операциях, чувство, что накопленный за это время партизанский стаж дает тебе чувство, что ты настоящий партизан. Встреча с товарищами, рассказы о событиях на твоем пути и делах соединения в твое отсутствие, — все это превращало возвращение с боевых операций в истинный праздник, который ощущался во всем соединении. Бутылки, которые специально хранились по такому случаю, усиливали праздничное настроение, и песни отзывались эхом на базе до поздних часов ночи.

17. Партизанскими тропами в Нарочь

Придя на базу «Вильнюса», мы нашли бойцов соединения готовящимися покинуть лес Ходоцишки и перейти в леса Нарочь. Штаб литовских партизан принял решение создать два партизанских центра. Один — северный под командованием Шумаускаса, организовать в лесах Нарочь. Действовать он будет в северо-западной части Литвы. Второй центр будет действовать по всей южной Литве под командованием Зимана, создав базу в лесах Рудники, южнее Вильно. Соединение «Вильнюс» перешло под командование северного центра в лесах Нарочь. Еще одним доводом ухода из леса Ходоцишки была приближающаяся зима. Лес Ходоцишки невелик по сравнению с лесами Нарочь, и в нем хозяйничали немцы. Их группы свободно перемещались по селам округи, не встречая никакого сопротивления. Зимой они могли найти базу Вильнюса" по следам на снегу, и в любой миг захватить партизан врасплох. В огромных лесах Нарочь хозяйничали партизаны, и немцы могли туда сунуться, лишь сосредоточив значительные силы. Большие пространства и концентрация войск мгновенно давали о себе знать партизанам. Зона боевых действий «Вильнюса» с базы Нарочь охватывала и Свинцян, и Ново-Свинцян, где мы проводили наши акции из леса Ходоцишки.

Штаб "Вильнюса" решил, что большинство бойцов соединения и штаб перейдут в леса Нарочь, и там заложат новую базу, но три звена выйдут на боевые задания, после выполнения которых, вернутся в леса Нарочь. Я был включен звено под командованием "Папки", местного русского из восточной Литвы. Из-за своего коммунистического прошлого он вынужден был скрываться с начала германской оккупации, и с середины 1942 действовал в лесах, как партизан. Кличка "Папка" была ему присвоена из-за его относительно пожилого возраста.

С двумя минами для подрыва железнодорожной линии мы вышли на задание в начале ноября. От одного из наших связных мы узнали, что в районе Линтопа, несколько дней назад немцы начали вырубать лес вдоль полотна железной дороги Вильно-Двинск. Цель их была создать рядом с железной дорогой полосу в 100 метров, очищенную от деревьев и кустов, с целью лишить прикрытие для партизан, подбирающихся к полотну, чтобы заложить взрывчатку. Немцы приказали местным властям вырубить эти деревья силами населения в считанные недели. Действие это пришло, как реакция на усиление подрыва поездов партизанами. Ночами мы приближались к цели и осенняя погода нам не мешала. В теплый сезон мы весь день скрывались в лесу из соображений безопасности. Но в ноябрьский холод и дождь сделать это было очень трудно. В тех местах, где были знакомые крестьяне, мы находились днем в их домах. Но вблизи железной дороги население, в большинстве своем литовское, было настроено к нам враждебно. С ними у нас не было сотрудничества. За день до проведения операции мы решили обосноваться в течение дня на отдельно стоящей ферме, хозяев которой не знали. Зашли туда утром, собрали всех членов хозяйской семьи в одной комнате, объявили, что весь день будем находиться у них, и им строго воспрещается покидать дом. Крестьянин и члены его семьи выглядели испуганными. По их словам, они впервые увидели советских партизан, о которых много наслышаны. Хозяин рассказал, что, вместе с тысячью крестьян со всей окрестности, он должен выйти утром рубить деревья вдоль железнодорожной колеи, и будет наказан, если не выйдет на работу. Просьбе его мы, конечно, не вняли. Утром разрешили выйти на конюшню и в коровник, накормить животных. Предупредили его, что если он попытается сбежать и сообщить немцам, он рискует жизнью членов семьи, без всякой связи с тем, что с нами случится. После обеда на ферму наведался сосед-крестьянин. Его мы тоже задержали. Знали, что его задержка вызовет беспокойство в семье, но выхода не было. Мы не могли быть уверенным, что отпущенный домой сосед не сообщит немцам в Ново-Свинцяне или Подбраде о местонахождении партизан. К вечеру прискакал верхом сын соседа, проверить, почему отец не вернулся. Его мы тоже задержали. С наступлением ночи мы оставили ферму, предупредив, что в случае их доноса немцам, партизанская рука их достанет и накажет.

Заложили мину в нескольких километрах северо-западнее Подбраде, и отступили в район Линтопа, где спрятали вторую мину. Спустя несколько дней нам стало известно, что от взрыва локомотив и два передних вагона, сошли с рельс. Результат был разочаровывающим. Немцы замедлили движение поездов в местах действий партизан, разрабатывали различные способы защиты, потому и ущерб при взрывах намного уменьшился, хотя активность партизан увеличилась. Железнодорожная линия Вильно-Двинск в эти дни была главной артерией питающей весь северный фронт, особенно после того, как все другие дороги развезло под осенними ливнями. Немцы не жалели усилий по защите колеи, выработали удачную систему по быстрому восстановлению разрушенных участков полотна. На всех промежуточных станциях были ремонтные группы, в любой миг готовые приступить к работе. В течение считанных часов линия была готова к движению.

Силы немцев начали прочесывать окрестности Линтопа. Мы перешли в район Царклишки, и там решили переждать 3–4 дня до следующей операции по минированию. Сутки мы скрывались в доме нашего друга Федулы, а в следующий вечер перешли на ферму сына его брата, отдаленную на километр от его фермы. Ферма была далека от всех сел. С одной ее стороны была небольшая роща, с другой — лес. К ужину нам поднесли водку, ребята перебрали, и громкие их голоса разносились до поздней ночи. Несмотря на избыток водки, я в рот не взял ни капли, ибо знал, что в таких ситуациях хотя бы кто-то один из группы должен оставаться трезвым.

Я спал несколько часов, и внезапно проснулся от лая собак. Остальные спали, разомлев от водки. За окном стояли утренние сумерки. Я пошел к дверям — посмотреть, на кого лают псы. Осторожно приоткрыл двери, и передо мной возникла картина, бросившая меня в дрожь. По проселочной дороге через рощу, рядом с домом Федулы, двигались телеги с немецкими солдатами. Первая телега была в 50 метрах от дома, в котором мы находились. Я крикнул: "Ребята, немцы!". Все мгновенно вскочили со сна. Я не успел затянуть пояс с обоймами и гранатами, повесил его на шею. Мину схватил одной рукой, автомат — другой, и побежал к задней двери, обращенной к лесу. Выскочил первым, за мной все остальные. Нам надо было пересечь сто метров открытой местности, до опушки леса. Дом скрывал нас от немцев. В нескольких десятках метров от дома они нас обнаружили, и тоже оторопели от неожиданности. Прошло некоторое время, пока они соскочили с телег и открыли по нам неприцельный огонь. Убегая, мы наткнулись на забор из колючей проволоки, отделявший ферму от леса. Я забросил взрывчатку через забор, и прополз под ним. В метрах тридцати от леса увидел двух всадников, который пытались нас обогнуть и закрыть нам дорогу в лес. Я дал по ним длинную очередь из ППШ. "Папка", который был за мной, тоже открыл по ним огонь. Один из коней упал вместе с всадником, второй соскочил с коня и залёг. К стрельбе против нас из винтовок присоединился пулемет. Сзади раздался крик одного из наших ребят, которого ранило, но не было времени оглянуться. Я вздохнул с облегчением, оказавшись среди деревьев, лежал за грудой срубленных стволов. Один за другим, ко мне присоединилось трое из группы, четвертый остался лежать в поле. Огонь по нам продолжался, но лес и груда стволов давали нам защиту. Мы заняли позицию с целью обогнуть немцев. Только тогда я почувствовал боль в правой ладони, с которой текла кровь. Пуля задела ладонь. Я стер кровь и перевязал бинтом рану. "Папка" приказал нам дождаться на месте, прикрывая его, и пополз к опушке леса — увидеть, что там происходит и что с нашим товарищем. Огонь по нам продолжался, пули свистели над нашими головами. "Папка" вернулся через несколько минут и сообщил, что тело нашего товарища лежит у заборы из колючей проволоки, и вокруг него стоит несколько литовских солдат, которых всего, по его расчету, 20–30 рассредоточилось у дома и вело огонь по лесу. Протяженность этого леса вглубь составляла, примерно, полтора километра, а за ним открытое поле около двух километров тянулось до большого леса Царклишки. Мы колебались, остаться до ночи в этом леске или попытаться преодолеть поле при свете дня. Мы боялись быть обнаруженными в открытом поле, никто из нас не останется в живых. Решили остаться между деревьями, ибо здесь мы сможем продержаться больше времени, и нанести врагу значительные потери до того, как он нас уничтожит. Углубились в лес, и заняли позицию, чтобы встретить врага. Время тянулось медленно. Стоял светлый осенний день, без дождя. Редкий огонь по лесу продолжался, слышался и с других сторон, но противник в лес не заходил. Мы полагали, что они ждут подкрепления, чтоб прочесать лес.

Я лежал за стволом дерева с автоматом наизготовку, сумка с гранатами была открыта…

Быть может, это последний день и последний бой в моей жизни.

Много мыслей проносилось в моей голове в эти часы — мое детство, семья, товарищи, мечты о стране Израиля. Я словно смотрел фильм моей жизни, который, возможно, приближается к финалу. Вдруг дрожь прошла по всему телу. Я вспомнил, что сегодня 11 ноября, день моего семнадцатилетия. Сдержался, чтобы не сказать об этом моим товарищам вчера. Несомненно, и я бы присоединился к питию в честь моего дня рождения. Кто бы тогда проснулся от лая собак?

Солнце, время от времени проглядывающее в прорехи облаков над верхушками деревьев, начало клонится к закату, и мы несколько приободрились. Если удастся дождаться до темноты, увеличится шанс уйти от немцев. После долгих часов напряжения и ожидания, спустились сумерки, а затем и темнота. Литовцы не осмеливались сунуться в лес, но, несомненно, расставили плотную цепь засад вокруг.

Я взвалил на спину взрывчатку. Мы двинулись в путь. Засады мы засекали по огонькам сигарет, которые курили литовцы. Дисциплина их была не столь велика. Мы прошли между двумя засадами незамеченными. Начавшийся дождь тоже пришел нам на помощь. После ночного перехода, мы пришли утром в район Линтопа.

Спустя несколько дней мы заминировали железнодорожную колею, и проезд сошел с рельс. Но и на этот раз ущерб был небольшим по сравнению с прежними операциями, в которых я участвовал. И все из-за медленного движения поезда. В районе Линтопа мы встретили второе звено соединения "Вильнюс", которое проникло в Свинцян и взорвало городскую электростанцию. В этом звене был мой товарищ из группы гетто Свинцяна М.Бошкениц. Оба звена, по сути, завершили боевые задания, и вместе вышли в округу Нарочь. Это был наш первый поход туда. Мы должны были по пути миновать городки — Камай, Константинов и Кобыльник, в которых стояли немецкие гарнизоны. Нам предстояло перейти реки, шоссе, узкоколейку, у которых иногда стояли немецкие засады. Путь в Нарочь занял три дня. Время дня пережидали на фермах, двигались ночью. Дороги мы не знали, и потому предпочитали пользоваться помощью проводников вместо ориентирования по карте и компасу. Проводниками были местные крестьяне, которых мы заставляли нас вести, а затем отпускали домой. На третий день перехода пришли к северо-западному краю озера. Поверхность этого озеро протянулось на более, чем сто квадратных километров. Оно было окружено лесами и болотами, между которыми располагались села с малочисленным населением. Вся эта округа была целиком под властью партизан. Приблизившись к озеру, мы встретились партизанскими патрулями полка имени Ворошилова. Они объяснили нам, как попасть в литовский полк. Мы двигались по западному берегу озеру на юг. Странно было пересекать села при свете дня. В этих селах мы встречали множество партизан, и от них узнали, где находится база соединения "Вильнюс". Пройдя расстояние в 25 километров по этой партизанской территории, мы добрались до базы "Вильнюса", которая находилась в нескольких километрах юго-западнее озера.

18. Рассказ моше о судьбе евреев в гетто и в лесу

База «Вильнюса» вплотную примыкала к штабу Шумаускаса. Вместо шалашей, в которых партизаны жили в летние месяцы, была сооружена сеть землянок, наполовину врытых в землю, обшитых бревнами и присыпанных землей. Внутри землянок было тепло, и они придавали лагерю вид постоянного места проживания. Мы доложили штабу о выполненных нами заданиях, после чего были вызваны в землянку Шумаускаса, и провели там с ним вечер за угощениями и выпивкой. Шумаускас не жалел похвалы нашим действиям. Он рассказал нам об увеличении полка «Жальгирис», в котором было уже три батальона.

Позднее я встретился товарищами по группе из Свинцяна. Встреча была взволнованной и грустной. Ребята рассказали мне о гибели двух наших товарищей. Давидка Йохай пал во время атаки отряда имени Чапаева. Когда брат его Борис узнал о его гибели, получил разрешение пойти в Свинцян и привести на базу своего отца Хаима, который прятался у своего друга татарина. Хаим, служивший еще в армии царя Николая в Первую мировую войну, стал партизаном. Он следил за лошадьми и пас скот. Ишика Гермтан погиб недавно, когда он и еще шестеро еврейских партизан были окружены немцами около Линтопа. Ишика сражался до последнего патрона, которым и застрелился, не желая попасть в руки немцев. Это были два самых близких моих друга. Давидка был моего возраста, Ишика немного старше. Это были первые погибшие из первых партизан группы Свинцяна.

В штаб Шамаускаса прибыла группа связных из Рудницких лесов, расположенных южнее Вильно. В этих лесах был создан южный штаб литовских партизан под командованием Зимана, перешедший туда из лесов Нарочь. Среди связных был еврейский парень из Вильно. От него я узнал, что моя сестра Рахиль находится в Рудницких лесах, в отряде еврейских партизан, подчиняющемся Зиману. Рахиль покинула Вильно с группой членов ОПО в день ликвидации гетто, и в течение нескольких дней добралась в лес. Я попросил его передать ей привет по его возвращению в Рудники. Спустя несколько дней я получил день отпуска и вышел вместе с П.Гражолем проведать еврейский лагерь, отдаленный от нашей базы на несколько километров. Мы взяли с собой немного продуктов для лагеря. Спрашивали встречных оттуда, есть ли среди них в лагере евреи из Вильно или Свинцяна. Один из людей указал на небольшой домик, в котором, по его словам, находится парень из Свинцяна. Я был ужасно рад, встретив там моего товарища из группы Свинцяна Моше Шотана.

Он рассказал нам о событиях после того, как мы расстались на базе отряда имени Чапаева в лесах Козиан более полугода назад, когда с ним вышел наш товарищ Ицхак Форос наладить связь с ОПО в Вильно. Они добрались до Вильно поездом из Ново-Свинцяна и вошли в гетто с группой возвращавшихся с работы. Это было в начале июня. С помощью прежних связей встретились с командиром подполья Ицхаком Витенбергом и передали ему письмо командира отряда имени Чапаева Сидякина, и его просьбу послать вооруженных членов ОПО в лес. Несколько дней позже в гетто прибыли из лесов Нарочь наши товарищи Ишика Гертман и Израиль Вольфсон с таким же посланием от Маркова. Штаб ОПО отверг оба предложения, и объяснил, что цель подполья восстать внутри гетто, и только тода прорваться в леса.

Моше решил организовать группу молодых людей, частью прибывших в гетто Вильно из Свинцяна, и вывести их в лес. Во время подготовки к уходу его арестовали еврейские полицаи, и нашли у него список людей, собирающихся уйти в лес. Всех их арестовали. Моше привели к главе гетто Иакову Гансу, который сообщил ему, что его освобождают. Моше сказал Гансу, что его послал Марков с целью — вывести из гетто в лес группу молодежи. Ганс ответил ему, что все гетто, насчитывающее 20 тысяч жителей, существует за счет сотен или тысяч молодых людей, работающих на предприятиях, важных для германской экономики. Если они покинут гетто, немцы ликвидируют его, расстреляют всех оставшихся — мужчин, женщин и детей. Цель же Ганса спасти население гетто. Война приближается к завершению, поражение немцев несомненно, и его, Ганса, главная проблема, чтобы гетто существовало до прихода победы. История будет судить его и его политику. Ганс добавил, что он заинтересован в том, чтобы в гетто была вооруженная молодежь. И если немцы решат его уничтожить, молодежь сможет оказать сопротивление, и тогда он сам встанет во главе восстания. Моше сказал, что сообщит Маркову о решении Ганса не давать разрешение молодежи на уход в лес из гетто. Ганс не хотел выглядеть в глазах партизан как тот, кто запрещает им покинуть гетто и воевать против немцев, потому в конце беседы согласился с уходом в лес жителей Свинцяна и других городков, которые находились в Вильно. Они, по мнению Ганса, считались обузой. Большинство из них не работало, часть была арестована за ношение оружия или в момент его приобретения, и он, очевидно, хотел избавиться от них и той опасности, которую они несут гетто. Ганс приказал освободить всех арестованных, отмеченных в списке Моше, и в середине июня 25 молодых людей из гетто ушли в леса Нарочь.

Придя в лес, Моше и Ишика доложили Маркову, что кроме подполья в гетто Вильно, существует коммунистическое нееврейское подполье, в нем группа литовцев и поляков, и ОПО связано с ним и поддерживает его. Они принесли Маркову газеты, напечатанные в подпольной типографии, которую ОПО создало за пределами гетто. В этой типографии нееврейское подполье тоже может печатать листовки. Марков снова послал обоих в Вильно с новым обращением к ОПО — слать в лес вооруженных мужчин. Он также дал Моше и Ишике задание передать обращение к коммунистическому подполью с просьбой направить в лес представителей, чтобы наладить связь.

Ребята пришли в гетто Вильно спустя несколько дней после того, как глава ОПО Ицхак Витенберг был арестован гестапо и покончил собой в камере. Гестаповцы напали на след Витенберга после того, как в их руки попали члены литовского городского подпольного коммунистического комитета, среди них и мой знакомый Козловский, которого я искал в Свинцяне, по заданию соединения "Жальгирис". Во время следствия всплыло имя Витенберга, который тоже был членом этого комитета вдобавок к командованию ОПО. Во время ареста Витенберга были столкновения между еврейской полицией и людьми ОПО, которые оказали сопротивление аресту своего командира. После ареста Витенбега и его самоубийства, изменилась позиция ОПО по отношению к уходу в лес. Штаб ОПО решил, что, не отказываясь от идеи восстания в гетто, желательно создать также партизанскую базу в лесах и послать туда группу членов ОПО. Группа из 21 человека под командованием Иосифа Глазмана покинула гетто в конце июля. Глазман был одним из основателей ОПО. Некоторое время он исполнял обязанности заместителя начальника полиции в гетто Вильно. Проводником группы был Ишика Гертман. Группа наткнулась на засаду немцев, и девять членов группы погибли. Глазман и остальные сумели добраться до лесов Нарочь. Немцы опознали убитых, вывели из гетто членов их семей и расстреляли в Понарах. Моше покинул гетто чуть позднее с еще одной группой молодежи из бывшего гетто Свинцяна и гетто Вильно. Они благополучно добрались до лесов Нарочь.

Моше и вся группа присоединились к еврейскому партизанскому соединению "Месть", которое было создано в полку Маркова по инициативе Иосифа Глазмана. Он хотел создать большое еврейское соединение, в которое войдут люди ОПО из Вильно и евреи из других отрядов. Командовал соединением литовский еврей, который прибыл из Советского Союза вместе с Юргисом. Начальником штаба был назначен Глазман. При создании соединение "Месть" насчитывало семьдесят бойцов, но до конца сентября увеличилось до 250. Все были евреи. Соединение приняло участие в боевой операции полка имени Ворошилова — атаке на хорошо укрепленный городок Мяджол. Семь недель действовало соединение "Месть", пока не было расформировано Марковым и Климовым.

Секретарь уездного комитета коммунистической партии Климов считался высшим партийным начальством в лесах Нарочь. Он принципиально был против отдельного еврейского соединения. Советское партизанское движение было организовано на территориальной основе советских республик, а не на национальной основе. Вражда, которую испытывали еврейские партизаны со стороны нееврейских партизан, антисемитизм, который не миновал и командиров, несомненно, содействовал этому решению. Климов приказал Маркову расформировать еврейское соединение "Месть".

23 сентября 1943 батальон был вызван на построение, и Марков объявил, что еврейское соединение будет расформировано. Он объяснил это тем, что в соединении находятся бойцы, не прошедшие военную подготовку и не умеющие владеть оружием. В то же время в других отрядах, обладающие военным опытом партизаны, лишены оружия. Он же, как командир, должен заботиться о том, чтобы оружие находилось в руках опытных бойцов, и поэтому отдает приказ изъять часть оружия, главным образом, у женщин. Часть партизан соединения перейдет в его полк, остальные будут сформированы в "вспомогательный отряд" полка. Марков не коснулся в своей речи проблемы существования еврейского соединения, и, само собой понятно, не упомянул, как фактор — антисемитизм.

Моше описал шок и ощущение беспомощности бойцов и его самого после этого сообщения, но нельзя было не выполнять приказ командира. После этого часть вооруженных бойцов была придана батальону "Комсомольский", а у остальных бойцов, составлявших большинство, оружие было отобрано. Все они, и в том числе Моше, были организованы во "вспомогательный отряд" по техническому обслуживанию подразделений полка. В руках они осталось немного оружия для самообороны и добывания продуктов.

Соединение "Месть" было расформировано за считанные дни до большой немецкой облавы в лесах Нарочь. Партизаны начали покидать эту территорию до того, как немцы окружили кольцом леса Нарочь.

Около двухсот бойцов бывшего соединения "Месть", в том числе и Моше, пытались присоединиться к батальону "Комсомольский", частично вооруженному оружием, которое отобрали у евреев. Они просили о присоединении командира батальона Шауловича. Но он не разрешил. Когда же они попытались идти по следам батальона, в их сторону раздались предупреждающие выстрелы. Им было приказаны перевести раненых вместе с партизанским госпиталем в район болот, а затем оставить их. В конце концов, им удалось найти убежище в болотах, что их и спасло от облавы. Более ста человек из "еврейских лагерей" было уничтожено во время облавы, среди них моя двоюродная сестра Хая-Эсфирь Рудницкая, сбежавшая в леса из гетто Вильно.

Глазман с 35 еврейскими бойцами, которые после расформирования "Мести" перешли в литовское соединение под командованием Зимана, недавно пришедшее в Нарочь, погибли в облаве на пути из лесов Нарочь в леса Козиан.

Моше описал нам безотрадную картину положения евреев в лесах Нарочь, их мучение после облавы, злонамеренность части советских партизан по отношению к евреям, спасшимся от облавы. Позднее, с реорганизацией полка имени Ворошилова и усилением дисциплины, положение евреев в лесу улучшилось, но расформирование "Мести", изъятие оружия и отношение партизан к евреям во время облавы и после нее, оставили тяжкое впечатление в душах оставшихся в живых евреев в лесу.

Лес — надежда на спасение тысяч евреев гетто, не обернулся к ним человеческим лицом, и там евреи вынуждены были бороться за свое существование с враждебными силами своих соседей.

19. Партизанская зима

Снег начал падать в начале декабря, и в течение нескольких дней все вокруг покрылось белым, — лес, дороги, поля и села. Наша база обрела новый, белый и блестящий вид, словно была выкрашена заново. К зиме мы готовились заблаговременно. Землянки покрыли новым слоем земли и срубленными деревьями. Внутри было жарко до духоты. Одежда наша подходила к зимней погоде. Ее мы добыли себе в разных «экономических акциях», как дополнение к продуктам. У товарищей, участвовавших во многих акциях по всей территории, в крестьянских домах и фермах, одежды были получше. Партизан обязан сам о себе заботиться. Я носил добротные сапоги, «реквизированные» мной на ферме около Ново-Свинцяна. Легкая длинная шуба добыта была мной в селе, в районе Ходоцишки, и круглую меховую кубанку я достал у партизан полка имени Ворошилова в обмен на десять патронов к автомату ППШ, которых у нас было вдоволь, а в полку не хватало. Был у меня также белый, с как снег, маскхалат, которые мы шили из ткани парашютов, собранных после десантирования грузов.

Штаб "Вильнюса" готовил припасы к зиме. Спустя несколько дней после возвращения на базу, мы вышли, 30 партизан на "экономическую акцию" в большое литовское село на расстоянии 25 километров от партизанского района, недалеко от городка Константинов. В более близких селах уже не было, что брать. Множество партизан в округе Нарочь постепенно опустошило их, забирая запасы продуктов и скот. Трудности с добычей съестного усиливались, и "экономические акции" участились в связи увеличившейся боевой активностью партизан, которая требовала больших сил. Но из-за этих экономических акций уменьшилось число участников в боевых действиях. Немцы, после облавы, укрепили гарнизоны в городках вокруг партизанской территории. В городке Ольшево было расквартировано 250 латвийских бойцов, добровольно пошедших на службу к немцам, присланных на усиление местной полиции и проявивших большую активность в ночных засадах.

Дорогу к "экономической цели" мы проделывали пешком, назад возвращались на санях, взятых в селе. Реки еще не замерзли, и надо было пересечь мост у села Ширмиш. Там мы часто натыкались на засады. Когда передние сани приблизились к мосту, по ним открыли сильный огонь. Двое наших товарищей, хозяин саней и конь были убиты. Если бы засада пропустила первые сани, она уничтожила бы всю партизанскую колонну. Мы быстро организовали сопротивление. Восемь саней с хозяевами, в сопровождении, двух партизан отошли назад и отдалились от места. Мы открыли сильнейший огонь из автоматов по засаде. Отделение латвийцев убралось восвояси, и дальнейший путь на базу был свободным. На следующий день мы похоронили двух наших погибших товарищей на берегу озера.

Мы решили преподать урок латвийцам в Ольшево и охладить их воинственный пыл. Мы уже видели новое германское войсковое подразделение, с большой самоуверенностью и пылом стремящееся к действию. Но после получения нескольких чувствительных ударов, оно укрылось в укреплении городка, довольное, что его оставили в покое. Латвийцы из Ольшево также мешали нашим оперативным действиям в районе Свинцяна, и необходимо было полностью пресечь их действия как можно скорее. Для нападения на укрепленный городок требовалась большая сила, и существовала опасность немалых потерь. Потому необходимо было завлечь латвийцев в нашу засаду. Сделали мы это в оригинальном партизанском стиле. Три партизана из нашего отряда с ярко выраженной еврейской внешностью, зашли в село, отдаленное на 3 километра от Ольшево. Двигаясь от дома к дому, они с большим шумом отбирали у хозяев продукты и зимнюю одежду. Между собой они громко говорили на идиш. Оставшиеся в лесу 20 бойцов устроили засаду в роще между этим село и Ольшево, примерно, в полутора километрах от городка. Доносчики полиции Ольшево были во всех окружающих селах. По нашим расчетам, при виде евреев они, несомненно, тут же побегут в Ольшево — сообщить о партизанах в селе. Мы рассредоточились на участке в семьдесят метров вдоль дороги, в полутора километрах от городка, на небольшом бугре, выставили три пулемета "Дегтярёв", встретить достойно противника, который появится из Ольшево. Через некоторое время появился из села всадник, направлявшийся в Ольшево, проскакал мимо, никого из нас не заметив. За ним возникли еще двое, которым мы тоже дали пройти. Спустя полчаса из городка появилась колонна латвийцев, частью верхом, частью на санях. Я видел их приближающимися к нам, ибо был в передовом звене. Мы дали им проехать мимо. По плану пулеметы должны были открыть огонь, когда большая часть колоны будет в зоне огня из засады. Операция прошла точно по плану. Первым же залпом было поражено много латвийцев, оставшиеся в живых сбежали. Десять из них остались лежать мертвыми на дороге и в поле, раненые сумели скрыться. Наша группа в засаде была относительно мала по сравнению с латвийским подразделением, но мы все были вооружены автоматическим оружием — пулеметами и автоматами — сила нашего огня была огромной. Большинство же латвийцев было вооружено обычными винтовками. После такого разгрома латвийцы закрылись в городке, и их действия вне укреплений почти прекратились.

С началом зимнего наступления советской армии на всех фронтах, верховный штаб советского партизанского движения опубликовал приказ 16 декабря 1943, усилить боевые действия по выведению из строя железных дорог, являющихся главными артериями, питающими восточный фронт немцев. Сеть разбитых дорог на оккупированных территориях, погода, большие расстояния и боевые действия партизан почти совсем вывели из строя другие пути. Операция получила название "Зимний концерт", и целью ее было полностью отключить германские войска от источников постоянной тыловой поддержки. На выполнение этого приказа были брошены все силы литовского партизанского движения и, в том числе, соединения "Вильнюс" — с целью вывести из строя железнодорожную ветку Вильно-Двинск. Советские войска готовились прорвать блокаду Ленинграда, и эта колея была главным источником снабжения германских войск на этом фронте.

К концу декабря мы снова вышли на минирование этой железнодорожной линии, и нам было дано задание взорвать ее во многих местах, насколько это возможно, малыми зарядами взрывчатки, нанести ущерб самой колее и мостам, более, чем самим поездам, чтобы нарушить всё движение. Со мной в группе был Борис Йохай, на счету которого было шесть взорванных поездов. Командиром был Урбановичус, с которым я действовал в прошлом. На этот раз мы приблизились к железной дороге на двух санях, взятых в дальнем селе. Сани оставили в километре от колеи, и пошли к ней пешком. Немцы усилили охрану. Через каждые 600 метров пути сидели в бункере солдаты, кроме охраны, патрулирующей вдоль железнодорожной колеи. И несмотря на все это. Мы решили подорвать поезд вместе с полотном. Нам удалось заложить мину, и не успели мы удалиться на 200 метров, как услышали взрыв. Через несколько дней нам стало известно, что ущерб был, по сути, нулевым. Кроме замедления движения поездов, немцы начали ставить перед локомотивом два вагона, нагруженных песком и камнями. При взрыве с рельс сходили два этих вагона, а локомотив оставался невредимым. Следовало искать выход из создавшегося положения, найти новые способы подрыва поездов.

Урбановичус решил вводить в действие заложенную мину при помощи дистанционного электрического взрывателя. Его не было с нами, и мне вместе с Ванюшкой Курским было дано задание — вернуться в леса Нарочь, и привезти необходимое оборудование. Остальные члены звена ждали нас поблизости от Линтопа.

Мы выехали на легких санях, рассчитывая за одну ночь добраться до района Нарочь. Ночи были длинными, в нашем распоряжении были 13–14 часов темноты. На рассвете мы еще были в десяти километрах от территории, которая была под контролем партизан. Решили продолжать путь при свете дня, несмотря на опасность, но и остановиться в пути тоже было опасно. Мы благополучно добрались до базы.

После двух суток пребывания на базе, мы направились в обратный путь, везя электрические взрыватели, батареи, электрический и бикфордов шнуры, и еще два заряда взрывчатки. Покинули базу после полудня, чтобы проехать территорию, контролируемую партизанами, при свете дня, и добраться к нашим товарищам в Линтопе в течение ночи. Ехали мы быстро и поздно вечером приблизились к главной дороге Константинов-Камай. Поднялись на дорогу, по которой надо было преодолеть два километра и снова съехать на боковую проселочную дорогу, идущую в Линтоп. Из-за густого снега, падающего в последние дни, на дороге была лишь одна проложенная колея для саней. Ночь была темной, видимость была всего на несколько метров. Внезапно наши сани остановились. Я соскочил в снег и увидел, что на той же колее напротив нас стоят сани. Две лошади стояли друг против друга. Я взвел автомат и крикнул по-русски: "Стой! Кто там?!" На фоне белого снега выделялись фигуры, которые соскочили с саней и залегли. Я крикнул: "Поднять руки и двигаться ко мне!" Фигуры встали одна за другой и двинулись ко мне. Передо мной стояло пять литовских полицаев в черных своих мундирах, очевидно, не различивших, что нас только двое, и подумавших, что наткнулись на большой партизанский отряд, Я приказал им лечь рядом друг с другом, лицом в снег, чтобы они не видели, что нас всего двое. Стоял с автоматом наизготовку, а Ванюшка Курский переходил от одного полицая к другому, собрал пять винтовок, гранаты, снял поясные ремни.

Полицаи ехали в двух больших санях, в которых лежали большие запакованные тюки с неизвестным грузом. Мы решили вернуться с пленными на базу, развернулись, уложили всех пятерых на одну из саней, привязали одного к другому поясами, сняли с них обувь, чтобы лишить их возможности сбежать. Дорога назад была более медленной. Но, к утру, мы уже были на партизанской территории, и там вздохнули с облегчением.

На базе удостоились похвал со всех сторон. Полицаев допросили. Четверо были молодыми парнями, которые пошли в полицию, чтобы не быть посланными на работу в Германию. Пятый был старше, и много лет служил в полиции независимой Литвы.

В санях полицаев был обнаружен большой запас сигарет, предназначенных для солдат в Камае, и деньги на их заработную плату. Полицаи признались, что не могли себе представить в это время партизан, едущих по главной дороге.

Через месяц, вернувшись на базу, я обнаружил, что четверо молодых парней-полицаев стали партизанами, — один в соединении "Вильнюс", остальные в других отрядах. Пятый, полицейский в прошлом, был расстрелян, ибо штаб не поверил в его показания, а партизаны пленных не держали.

Перед нашим выездом из базы, пришло сообщение из Москвы о большом наступлении советской армии на Ленинградском фронте, снявшем с Ленинграда блокаду, длившуюся более полутора лет, освобожден Новгород, и советские войска достигли границы Эстонии. Такое положение на ближайшем к нам фронте требует усиления во много раз нашей активности по выведению из строя железнодорожной линии Вильно-Двинск, и это особенно подчеркнул, напутствуя меня в путь, комиссар соединения "Вильнюс". В ближайшие дни готовились выйти в район наших боевых действий и другие группы соединения. Мы согласовали места встречи с ними в районе леса Ходоцишки, двинулись в путь и благополучно добрались до ожидавших нас товарищей. Оборудование и взрывчатка, которые мы привезли с базы, давали нам возможность для длительных боевых действий в округе. Все наши усилия направлены были на выведение из строя железнодорожной линии. Между операциями мы находили убежище для отдыха в районе Ходоцишки — Линтоп — Царклишки, где у нас были десятки знакомых крестьян, у которых могли скрываться до следующей акции.

Победы советской армии на фронте изменили отношение литовского населения к советским партизанам. Литовцам было ясно, что Германия проигрывает войну, и многие из них искали сотрудничества с нами, чтобы получить выгоду, когда вернется советская власть. Часть из них пыталась таким образом расплатиться за грехи сотрудничества с немцами, за участие в расстрелах евреев и грабеж их имущества в течение всего времени, когда Германия побеждала.

Мы действовали в округе до конца февраля. За это время пустили под откос 3 поезда севернее и южнее Ново-Свинцяна. Два из них были взорваны с помощью дистанционного электрического взрывателя с расстояния в сто метров от колеи. Третий мы спустили под откос при помощи пехотной мины, но взрывчатку заложили отдельно, соединив их бикфордовым шнуром. Таким образом, пехотная мина взрывалась под давлением колес вагона, катящегося впереди локомотива, взрывчатка же вступала в действие под локомотивом. Вместе с еще одним присоединившимся к нам звеном мы вышли на операцию: взорвать железнодорожный мост над речкой у Подбраде. Его усиленно охраняли из бункеров по обе стороны речки и оградой из колючей проволоки. На расстоянии ста метров от моста нас обнаружили. Весь участок осветился ракетами, по нам открыли сильнейший огонь. Мы отступили, не выполнив задания.

В конце февраля крестьянин, в доме которого мы находились, рассказал нам, что в соседней ферме находятся четверо пленных русских, двое мужчин и две женщины, желающие присоединиться к партизанам. Хозяин запряг лошадь в сани и повез нас, Урбановичуса и меня, поговорить с пленными. Они были в возрасте 20–24 лет. Выяснилось, что все четверо находились в лагере военнопленных около Шауляя. Лагеря мужчин и женщин граничили друг с другом, и так, связавшись, они совершили побег. Им удалось добраться на поезде до Свинцяна, а оттуда они пешком пришли на ферму. Мы взяли их с собой на базу. Один из них, Юрка, в прошлом был актером. Днем, на разных фермах, где мы останавливались, он развлекал нас и хозяев своими выступлениями. С приходом на базу все четверо были приняты в соединение "Вильнюс"

В середине марта мы снова вышли на операцию. Командиром звена был назначен мой друг Борис Йохай. Среди пяти бойцов звена был и Юрка-актер. После недели боевых действий, включая минирование железнодорожной линии, мы вернулись на базу. Войдя в первое село, в партизанской зоне, я встретил десять партизан из нашего соединения, направлявшихся на боевое задание под командованием комиссара, который отозвал меня в сторону, и сказал, что трое пришедших с Юркой арестованы и обвиняются в том, что подосланы немцами с целью шпионажа и покушения на командование партизан. Юрка тоже подозревается в шпионаже. Я был удивлен, и ответил комиссару, что это, по всей видимости, ошибка. Юрка с нами находится больше двух недель. Во время минирования у него было немало возможностей всех нас уничтожить, уйти к немцам, предотвратить взрыв поезда. Комиссар ответил сердито, что я еще достаточно молод, и не понимаю способов маскировки действия шпионов. Он приказал мне держать весь наш разговор в секрете, и возложил на меня ответственность — следить за тем, чтобы Юрка не сбежал по дороге на базу.

Я рассказал об этом Борису и товарищам, за исключением Юрки. Мы пришли к согласию, что с приходом на базу все вместе обратимся к командиру соединения, свидетельствуя в пользу Юрки, расскажем о его поведении во время операции. Юрке мы рассказали об аресте его товарищей по плену, уже приблизившись к базе. Несмотря на то, что я не верил в его вину, я поставил пистолет наизготовку на случай, если он попытается сбежать. На базе мы доложили в штабе о выполнении задания. После доклада комиссар освободил нас, приказав Юрке остаться. Мы остались в стойке смирно, и я осмелился сказать, что нам известно от комиссара, о чем речь, и мы все уверены, что Юрка не шпион. Я отметил мужественное поведение Юрки по время операции. Афибала выслушал меня, и затем резко приказал: "Немедленно уходите!" Мы вышли, Юрка остался. Спустя час мы, четверо, были вызваны в штабную землянку, и начальник штаба объявил нам, что мы выходим в недельный отпуск в село, находящееся в партизанской зоне, там отдохнем и развлечемся. Так как в партизанской зоне нам запрещено брать продукты у крестьян, мы получили целый парашют, за ткань которого каждый крестьянин согласится содержать всех четырех. Крестьяне нуждались в парашютной ткани для того, чтобы шить из нее одежду, а из веревок сооружали сети для ловли рыбы в озере Нарочь. Неделя в партизанском селе пролетела быстро в развлечениях и питии. Вернулись на базу с большим количеством выпивки, и устроили вечером веселое застолье для всего отряда. Не помню, когда я заснул, но проснулся рано утром от нескольких выстрелов, донесшихся с окраины базы. Выйдя из землянки, я увидел трех партизан, возвращавшихся в землянки с пистолетами в руках. На снежной тропинке, вьющейся между деревьями, в пятидесяти шагах от землянки, валялись трупы Юрки и одной из пришедших с ним женщин. Их тела и кровь хорошо были видны на белом фоне снега. На следующий день нам рассказали, в чем эти двое были обвинены.

Находясь в плену, они согласились сотрудничать с немцами. Их послали на особый курс подготовки вместе с другими пленными, а затем перевели в лагерь военнопленных под Шауляем, смешав с другими пленными. Они инсценировали "побег" оттуда, прихватив для прикрытия еще двух пленных, не знавших о сотрудничестве этих двух с немцами и о том, что побег их инсценирован. Шпионы должны были присоединиться к партизанам, собрать сведения о них, об их базах, командирах, боевых действиях, и передать все это немцам. Им также было приказано отравить высшее командование партизан. Раскрыли их в соединении "Вильнюс" случайно. Из шпионской группы Юрки некоторые пришли в полк имени Ворошилова. Там они были "раскрыты" и описали "портреты" других из группы. Так были обнаружены шпионы и в нашем соединении. Двое пришедших с Юркой ничего не знали о своих спутниках, и продолжали сражаться в рядах соединения "Вильнюс".

В конце марта великое волнение охватило базу. Наше звено из 5 бойцов, одевшись в крестьянские одежды, в середине дня вошло в Свинцян и застрелило германского губернатора округа Фрица Олия и его заместителя Хайдмана в их домах. Звено без всякого сопротивления со стороны немцев покинуло место на двух санях, на которых приехало. Эта операция не имела военного значения, но произвела невероятное по силе пропагандистское впечатление на местное население.

Шмерка Кочергинский, идишский писатель из Вильно, прибыл в соединение "Вильнюс", чтобы написать книгу о мужественных действиях партизан. Афибала приказал мне рассказать ему о некоторых наших операциях, в которых я участвовал. Целый день я рассказывал ему о всех событиях моей жизни с начала войны и до дня нашей встречи с ним. Шмерка был под большим впечатлением от моего рассказа и сказал, что внесет его в свою книгу, которая вышла в свет после победы. Шмерка сдержал свое слово. В книге "Партизанские будни", опубликованной в Москве в 1946 моему рассказу посвящена глава "Мое любимое" (Майн либлинг).

Последней зимней операцией, в которой я участвовал, была акция возмездия против большого литовского села Гирдан, на дороге между Ходоцишки и Свинцяном. Жители села организовали группу самообороны и получили оружие от немцев. По пути на наши акции мы огибали село, чтобы не наткнуться на вооруженных людей. В феврале подразделение "Вильнюса" пыталось войти в село за продуктами. Жители открыли по нему огонь и убили двух партизан. Штаб соединения решил отомстить. Мы вышли, 20 партизан, на операцию возмездия, которая послужит предостережением другим селам. Ворвались в село с двух сторон. После слабого сопротивления, защитники сбежали. Мы вывели жителей из части домов района, где были убиты наши товарищи, дома подожгли. Из этого села больше не открывали огонь по партизанам.

На обратном пути с этой операции возмездия мы наткнулись на первые признаки окончания зимы и прихода весны. На некоторых участках дороги трудно было проехать на санях из-за таяния снегов. Период таяния длился с конца марта до середины апреля и был один из самых трудных для передвижения. На санях уже невозможно было двигаться по глубокой грязи на проселочных дорогах, а на телегах еще невозможно это сделать. Пешком же приходилось идти медленно и с трудом. Большие пространства были затоплены растаявшим снегом, все русла превратились в бурные потоки, которые трудно было пересечь. В эти дни партизанские действия велись с большим трудом. Мы сидели на базе и готовились к большим партизанским действиям весной. Я узнал, что мой двоюродный брат Иоська Рудницкий, семнадцати лет, из группы Свинцяна, который был бойцом одного из отрядов нашего полка, пал в бою с немцами, окружившими их во время операции. Иоська был ранен, но продолжал сражаться несколько часов, прикрывая отступление товарищей, пока не погиб.

20. В борьбе против «белополяков»

С началом 1944 новый военный фактор появился в западных районах Белоруссии и в округе Вильно, и продвигались эти военные силы на север и на запад. Это были подразделения польских партизан «Армии Крайовой», подчиняющиеся польскому правительству в изгнании, находящемуся в Лондоне. «Армия Крайова», польское войско в оккупированной Польше, насчитывало в своих рядах, в начале 1944, более ста тысяч мобилизованных бойцов, организованных в дивизии, полки и батальоны, и еще двести тысяч не мобилизованных бойцов, которых мы называли "белополяками, чтобы отличить их от просоветских польских подразделений. Возникновение войск «Армии Крайовой» на западной территории Белоруссии и округе Вильно было связано с конфликтом Советского Союза с польским правительством в Лондоне в отношении границ между ними после победы над нацистской Германией. Поляки требовали присоединения западной Белоруссии и западной Украины к Польше, как это было до Второй мировой войны. Советы же считали эти территории частью Советского Союза, которые Польша удерживала незаконно, согласно пакту о мире после Первой мировой войны.

С приближением советских войск к довоенным границам Польши, "Армия Крайова", по приказу польского правительства из Лондона, послала свои войска в спорные районы, чтобы, после отступления оттуда немцев, советская армия нашла на местах польскую военную администрацию, установившую свою власть над этой территорией от имени своего правительства. Это было известно Советам, и они усилили партизан на этой территории соединениями, действовавшими раньше в восточной Белоруссии, и так велась в тылу немцев открытая и скрытая война между советскими партизанами и Армией Крайовой, действия которой против немцев были сведены до минимума.

В районе наших действий, севернее Вильно и вокруг Свинцяна, подразделения армии Крайовой впервые появились в феврале-марте 1944.

Сталкиваться с ними было гораздо труднее, чем с немцами, в войне с которыми мы выработали определенные способы. Немцы действовали, в основном, в городах, местечках и вдоль дорог. О появлении больших контигентов германских войск вне этих районов мы обычно получали предупреждение, и могли во время уйти от столкновения с ними. В отличие от этого "белополяки", как и мы, двигались по сельской местности и городкам ночью и втайне. На них мы могли натолкнуться неожиданно, и в лесу, и при входе в село, и при ночных переходах по проселочным дорогам или тропам. Более того, поляки действовали отрядами в сто бойцов, в то время, как у нас были небольшие группы, и их преимущество над нами было при любом столкновении. В двух таких столкновениях партизан соединения "Вильнюс" с поляками погибло целое наше звено, пятеро партизан, в первой стычке, и двое — во второй. Трое партизан сумели спастись.

Первого марта 1944 поляки в составе около ста бойцов окружили литовское партизанское подразделение имени "Кастуся Калиновскаса", из состава нашего полка, насчитывающее 50 бойцов. Это случилось у села Меирони, в районе Подбродж. Бой продолжался несколько часов. Погибла половина партизан, включая командира, остальным с трудом удалось прорвать кольцо и отступить. Поляки застрелили раненых, оставшихся на поле боя. Среди убитых были евреи, процент которых в подразделении был высок.

В армии Крайовой свирепствовал сильнейший антисемитизм, особенно в подразделениях, действовавших на востоке. К обычному застарелому антисемитизму добавлялись политические доводы, согласно которым евреи поддерживают Советы в их борьбе за будущее этих территорий. В сельской местности и городках, где обосновались белополяки, они уничтожили евреев, которые скрывались в "семейных лагерях" или у крестьян. Сотни евреев погибли от их рук в этих местах.

Действуя в феврале и марте, мы слышали о белополяках, находящихся вблизи тех мест, где мы проходили, но натолкнулись на них впервые при выполнении боевого задания нашей группой в конце апреля. Готовясь к минированию железнодорожной линии, мы днем скрывались в роще, юго-восточнее Свинцяна. Под вечер вошли в ближайшую ферму поужинать. Хозяйка была полькой, с ней в доме находились две ее дочери. Женщины выглядели весьма обескураженными нашим появлением, но это нам казалось обычным их поведением. Мы беседовали с дочерьми, мать готовила ужин. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел молодой человек в польском мундире, четырехугольном военной фуражке — конфедератке и погонах лейтенанта на плечах. На его офицерском поясе висел пистолет. Последний раз я видел такую форму в дни падения Варшавы в 1939. Появление его было настолько неожиданным, что все мы, молча, застыли на своих местах. Поляк, пораженный не меньше, чем мы, быстро пришел в себя, пожал каждому из нас руку и пошел к выходу. Я направил на него автомат и приказал остановиться. Мы отобрали у него пистолет, и после короткого допроса выяснилось, что он сын хозяйки. Как поляк и бывший офицер, он присоединился несколько месяцев назад к армии Крайовой. Его часть, насчитывающая 300 бойцов, квартировала в селе, в километре от фермы, и он наведывался каждый день к матери и сестрам. Члены семьи знали о его приходе и потому выглядели обескураженными при нашем появлении. Командир нашего звена лейтенант Семенов решил покинуть дом, ибо существовала опасность появления белополяков. Мы покинули ферму, не поужинав, и прихватив с собой польского офицера.

На следующий день мы учинили ему допрос по поводу армии Крайовой и тех, кто с ней сотрудничает в округе. Вначале поляк молчал, но товарищи из нашего звена не обошлись с ним в шелковых перчатках, он сломался и рассказал о деятельности его части. Выяснилось, что она окружила и нанесла большие потери нашему подразделению имени "Кастуся Калиновскаса". После нескольких часов допроса бойцы звена его расстреляли. Его мольба о пощаде не помогла. Мы не могли взять его с собой и не хотели освободить. Семенов решил, что это достойный ответ на убийство наших товарищей белополяками.

Через неделю мы снова наткнулись на белополяков. При отходе от заминированного нами железнодорожного полотна южнее Свинцяна, встретили у одного из сел большое польское воинское подразделение, включая кавалеристов, около двадцати телег и много пехотинцев, движущееся по проселочной дороге нам навстречу. Мы увидели их первыми и скрытно залегли недалеко от дороги, пока они нас не миновали. Мы поспешили ретироваться в направлении Линтопа, ибо там шансы наткнуться на поляков были невелики из-за малочисленного польского населения. Белополяки пользовались поддержкой этого населения, и действовали в районах его проживания.

Появление значительных сил белополяков в зоне действия соединения "Вильнюс" затрудняло действия наших небольших групп против железнодорожной линии Вильнюс-Двинск, являющейся главной нашей целью. Чтобы продолжить эту деятельность, которой придавалась высшая важность, и не оставить район в руках поляков, было решено, что "Вильнюс" со всеми своими 150 бойцами оставит базу в районе Нарочь. Он сконцентрирует все свои силы в районе Линтоп — Ходоцишки — Свинцян, действуя большими группами против железной дороги, а при встрече с поляками даст им достойный отпор. Параллельно с этим руководство партизанского движения западной Белоруссии вело переговоры с командованием польских войск, чтобы прекратить столкновения и сотрудничать в борьбе против немцев. На верхах по этому поводу достигли соглашения, но на территориях столкновения продолжались все время.

При всех трудностях, которые причинили нам белополяки, общее соотношение сил в западной Белоруссии было в пользу советских партизан. Число их постоянно росло с прибытием подразделений из восточной Белоруссии, которые двигались на запад с продвижением фронта в том же направлении, и с усилившейся мобилизацией местного населения, которых заставляло делать этот шаг приближение советской армии. Увеличился приток оружия, сбрасываемого с самолетов, улучшилось качество оружия и боеприпасов, намного превышая оружие, находящееся в руках белополяков. Вместе с партизанскими соединениями восточной Белоруссии мы предотвратили распространение поляков на север и восток, и они вынуждены были сократить свою деятельность в районе Вильно. Но все время они нам мешали до нашего воссоединения с советской армией.

21. Освобождение Семенова из германского плена

Поражения германской армии на всех фронтах и огромные потери в живой силе привели к усиленному давлению со стороны на националистическое руководство Литвы с требованием мобилизовать десятки тысяч литовцев в силы безопасности Германии. Еще весной 1943 немцы пытались создать литовский легион, но попытки эти провалились из-за нежелания литовцев провести такую мобилизацию без обязательства германской стороны дать независимость Литве или хотя бы дать ощутимые гарантии в будущем такой независимости. С приближением фронта к границам Литвы зимой 1943–1944 возобновились усилия по мобилизации литовцев в германскую армию. Немцы хотели мобилизовать 50–60 тысяч солдат, которые будут резервом и вторым эшелоном северному германскому фронту, и освободят германские дивизии, ведущие в тылу войну против партизан.

Командующим этих войск был назначен литовский генерал Плихавицюс, из фашистского движения в независимой Литве. Солдатам было обещано, что действовать они будут только внутри Литвы. Восемь тысяч литовцев мобилизовалось в войско Плихавицюса в первые месяцы 1944. Они были организованы в батальоны, и в большинстве своем сконцентрированы в восточной Литве — вести войну с партизанами, нести охраны путей сообщения и воинских складов. Мораль в этих частях была низкой, и в свете непрекращающихся поражений немцев, часть подразделений этого войска склонялась к переходу к партизанам. По этому вопросу шли переговоры между командованием советско-литовскими партизанского движения и командирами подразделений Плихавицюса.

Один из батальонов его армии отвечал за охрану железнодорожной линии Вильно-Двинск в секторе действия соединения "Вильнюс". В начале апреля 1944 был контакт между офицерами батальона и штабом "Вильнюса".

Людям Плихавицюса было предложено дезертировать из рядов германской армии и перейти к нам. Связь между сторонами установил наш знакомый лесник Гвига через начальника полиции Свинцяна, брат жены которого был одним из партизан нашего соединения. Встречи сторон проходили недалеко от Свинцяна. В одной из таких встреч участвовал и я. На определенном этапе разговор шел о переходе большей части армии Плихавицюса на нашу сторону. Эти контакты оказались безрезультатными. Офицеры армии Плихавицюса были фанатичными националистами и фашистами. И хотя им было ясно, что Германия терпит поражение, они не видели для себя выхода в переходе на сторону Советов: часть из них участвовала в расстрелах евреев и русских военнопленных, и дрожала за свою шкуру.

Ведя переговоры с людьми Плихавицюса, мы в то же время продолжали боевые действия. При проведении одной из акций, в начале июня, немцы взяли в кольцо одну из наших групп, которая после минирования железнодорожной колеи укрылась на сеновале. Трое из группы были убиты, командир и еще один боец сумели выбраться. Командир лейтенант Семенов был тяжело ранен в правую ногу. Он с трудом добрался до фермы в считанных километрах от места ранения. Хозяин фермы, литовский крестьянин гостеприимно принял его, перебинтовал рану, спрятал в доме, но послал сына в Свинцян — сообщить полиции, что в их доме скрывается раненый партизан. Семенов был схвачен во время сна и увезен в больницу Свинцяна, где к нему была приставлена охрана.

В тот же день нам сообщили, что Семенов схвачен, несколько дней будет находиться на лечении в больнице, а затем его передадут гестапо Вильно. Семенов знал о переговорах с людьми Плихавицюса, участвовал в некоторых встречах с ними. Командование литовских партизан выражало беспокойство тем, что Семенов может сломаться на допросах в гестапо и раскрыть тайну переговоров, ибо все еще надеялось, что некоторые подразделения Плихавицюса перейдут к партизанам вместе со своими командирами и оружием. Если это раскроется гестапо, все эти планы сорвутся, начнутся массовые аресты и расстрел офицеров, замешанных в эти переговоры. Соединение "Вильнюс" получило приказ выкрасть Семенова из больницы живым или мертвым до его перевода в гестапо. Свинцян был укрепленным городком с системой бункеров на въездах и гарнизоном, насчитывающим сотни солдат. На передовой базе соединения "Вильнюс" в районе леса Ходоцишки было сконцентрировано около сотни бойцов, и все это подразделение вышло освободить Семенова. Летние ночи коротки, в нашем распоряжении было 4–5 часов на приближение, атаку, освобождение Семенова и отступление в леса Линтоп. С наступлением темноты мы вышли на операцию. Надо было обогнуть несколько сел, и прошло более двух с половиной часов, пока мы дошли до городка. Осталось около двух часов темноты, что явно недостаточно для проведения операции. Командовал нами Бондарас. Он принял решение вернуть подразделение в лес Царклишки.

На следующий день, до полудня, нас выстроили, и Бондарас попросил выйти из строя пять добровольцев. Вышел я, за мной "Папка" и еще три бойца. Бондарас и начальник штаба отошли с нами в сторону и разъяснили, что необходимо сделать. По их словам, попытка атаковать всем подразделением трудна и опасна из-за недостатка времени и расстояния. Ночных часов мало, расстояние большое. И если даже подразделению удастся вызволить Семенова, оно все еще будет находиться на открытой местности при свете дня вблизи городка и понесет большие потери. Решено освободить Семенова другим путем. Впятером мы выйдем еще сегодня днем в сторону Свинцяна, используя рощи и ложбины по пути, чтобы к сумеркам добраться до городка. С наступлением темноты просочимся в городок и тайком доберемся до больницы. Охранников, приставленных к Семенов, надо бесшумно ликвидировать, и провести операцию без единого выстрела. По сообщениям, полученным вчера, один охранник стоит снаружи, у входа в больницу, второй — около двери в палату, где лежит Семенов. В палате находится еще один больной, советский офицер, раненный при попытке бегства из лагеря военнопленных. Если он способен двигаться, взять его с нами, если же не может самостоятельно передвигаться, оставить в палате, чтобы не затруднить наш уход. Бондарас добавил, что если операция не удастся, всё подразделение постарается освободить Семенова в следующую ночь, не считаясь с потерями.

Мы покинули лес, и при свете дня стали приближаться к Свинцяну. С наступлением темноты, мы проползли между бункерами, слыша голоса сидящих в них литовских солдат. Я полз между знакомыми домами, вспоминая тех, кто в них жил. Странное это было ощущение — ползти ночью, по-воровски, по городку, в котором я родился.

Добрались до больницы. Здание светилось слабым светом изнутри. Мы видели часового, идущего к углу здания. Прижались к стене. Когда часовой дошел до нашего угла, "Папка" нанес ему прикладом оружия удар по голове. Часовой рухнул. Входная дверь оказалась запертой изнутри. "Папка" несколько раз тряхнул ее, и она раскрылась. "Папка" и мы за ним бегом поднялись на второй этаж, не зная, в какой палате лежит Семенов. "Папка" направился влево, я — вправо. Медсестра вышла мне навстречу. Я направил на нее автомат и спросил: "Где раненый партизан?" Она испуганно вскрикнула: "Ой!" и упала. Я ворвался в первую больничную палату и спросил, где лежит партизан. Ответили, что он лежит по другую сторону коридора. Выйдя из палаты, я увидел "Папку" и еще одного из наших, несущих Семенова на руках. Пленный офицер пытался ковылять за ними, но упал в дверях палаты и не мог дальше двигаться. Я слышал его мольбу: "Возьмите меня с собой", но нас было только пятеро, мы не могли взять и его с собой. Я побежал вниз и еще с лестницы увидел литовского полицая у запертой двери. Выяснилось, что полицай всегда находился на первом этаже, в офисе, у телефона, чего мы не знали. Полицай, услышав шум, позвонил в полицию, сообщил, что в больнице творится что-то необычное, и вышел посмотреть, что случилось. Увидев дверь раскрытой, запер ее изнутри снова. Стоя над ним, на ступеньках, я нанес ему удар по голове круглым диском от автомата. Он упал. Я вырвался наружу. Мы разрядили оружие полицая, дежурившего у двери палаты, где лежал Семенов, и увели его также с собой. Выйдя наружу, мы услышали выстрелы со стороны гарнизона, объявившего тревогу. Полицейский участок находился в 300 метрах от гарнизона. Мы ушли в поле, тянувшееся в сторону Линтопа, я — первый, за мной партизан, ведущий пленного полицая, за ними двое партизан, несущих раненого Семенова. "Папка" нас всех прикрывал, идя последним. Я увидел издалека пасущегося коня, сказал "Папке", что мы посадим Семенова на коня, и так сможем передвигаться намного быстрее. Приблизившись, я, к моему разочарованию, увидел, что передние ноги коня спутаны цепью. Мы нашли другого коня, устроили на нем Семенова, и только тут я нашел миг, чтобы сказать ему несколько слов поддержки. Трудно выразить словами, как он был счастлив.

Мы беспокоились, что за нами сразу же начнется погоня. Но никто за нами не погнался. К утру мы благополучно добрались до леса и нашего подразделения. Встретили нас с большим подъемом, радость была неописуемой, слова похвалы неслись со всех сторон, от командиров и бойцов. Все знали, что в случае нашего неуспеха, "Вильнюс" ожидает трудная операция и большие потери. Благодаря нам, беда эта миновала.

Позднее выяснилось, почему немцы и литовцы не погнались за нами. В ту ночь над Свинцяном летели советские самолеты бомбить Кенигсберг в восточной Пруссии. В тот момент, когда полицай звонил из больницы в полицию, бомбардировщики были над городком, и в полиции думали, что дело связно с бомбардировкой и десантом, и потому не вышли в погоню за нами. И вообще не сразу поняли, что случилось, ибо два полицая, которых мы оглушили, еще не пришли в себя. За эту операцию всех пятерых рекомендовали представить к наградам.

22. Завершение партизанской эпопеи — приход советской армии

Лето 1944 принесло нацистской Германии колоссальные поражения и освобождение нашей округи советской армией. Подготовка к широкому и мощному наступлению по освобождению Белоруссии и прибалтийских республик началась еще в весенние месяцы. В рамках этой подготовки введены были в действие силы партизан в тылу германского центрального фронта по перекрытию и подрыву всех путей сообщения врага. Из передовой базы в районе Линтоп-Ходоцишки мы беспрерывно действовали против железнодорожной линии. Не проходило и ночи, чтобы наши группы не минировали колею, несмотря на усиленную во много раз охрану и потери, которые мы терпели в этих акциях. Немцы знали о подготовке большого летнего наступления советской армии на центральном фронте и ввели в действие большие силы против партизан, ведущих войну близко к фронту, чтобы ослабить или вообще пресечь их поддержку готовящемуся наступлению. Из-за этих прочесываний и чисток немцами лесов восточной Белоруссии, партизаны оттуда переместились на запад, в леса Козиан и Нарочь.

Активность партизан в нашем округе усилилась в значительной степени, немецкие гарнизоны в разных городках были атакованы, партизаны установили контроль над дополнительными территориями западной Белоруссии. Враг лишь контролировал пути сообщения.

23 июня 1944 советская армия развернуло широкое наступление. И главное усилие было сосредоточено на освобождении Белоруссии и Литвы, и изоляции северного германского фронта от остальных германских сил. Советы ввели в действие 160 пехотных и танковых дивизий против 50 германских дивизий, находящихся на этом фронте. Советская армия прорвала фронт в районе Витебска и начала быстро продвигаться в сторону Минска, Вильно и Двинска.

Командование партизанского движения Советского Союза возложило на всех партизан задачу: с отступлением немцев установить контроль над всеми узловыми центрами путей сообщения, мостами и другими важными пунктами, чтобы не дать врагу спокойно отступить и разрушать по пути важные предприятия. Штаб литовских партизан принял решение объединить усилия соединений "Вильнюс" и "Кастуся Калиновскаса" Группа партизан "Вильнюса" находилась в районе Линтопа. Ванюшка Курский и я были посланы сообщить этой группе, что ей следует тотчас же прийти к месту сосредоточения всего соединения в лесу Ходоцишки.

Верхом на лошадях, взятых в одном из сел, мы двинулись с наступлением темноты в путь. Летняя ночь была приятной, окрестность мы отлично знали, и утром добрались до наших товарищей. Передали им приказ, и, будучи верхом, решили вернуться вдвоем в тот же вечер. Группа возвращалась пешком.

Через час после наступления сумерек мы доскакали до шоссе Свинцян-Ходоцишки, которое пересекли прошлой ночью. Приблизившись к шоссе, мы увидели поток автотранспорта, телег, пешеходов. Соскочив с коней, мы повели их под уздцы к шоссе, которое было забито германскими солдатами, отступающими в сторону Ходоцишки. Решили подождать некоторое время, пока весь этот поток иссякнет. Но ему не видно было конца. Мы залегли в ста метрах от шоссе и наблюдали за ним. Спустя два часа отпустили коней, ибо они могли привести к тому, что нас обнаружат. Время от времени солдаты сходили с шоссе, совсем близко от нас, по нужде. Голоса солдат с шоссе ясно доносились до нас. К этим голосам присоединялись голоса женщин и детей — семей полицаев и местных чиновников, сотрудничавших с немцами. Этим было чего дрожать за свою судьбу, если они попадут в руки советских властей, и потому они предпочитали бежать.

Несмотря на опасность, которой мы подвергались, сердца наши радовала картина происходящего на шоссе. С начала войны я видел только наступающие германские войска, входящие победителями в Варшаву в конце сентября 1939, их победный марш в Советский Союз в июне 1941. Этой ночью начала июля 1944 я удостоился, в конце концов, увидеть отступающую германскую армию и чувствовать, что внес в это и свою малую толику.

Мы лежали до трех часов утра и вернулись в лес, в котором провели предыдущий день, у дома крестьянина, который был нашим связным. После короткого сна и завтрака, который принес нам крестьянин, мы лежали, наслаждаясь отдыхом и ожидая прихода ночи, чтобы попытаться пересечь шоссе. До полудня явился хозяин и сообщил, что к нему пришли пять "власовцев", сбежавших из своей части, отступающей на запад, и желающих присоединиться к партизанам. Этим именем называли солдат "русской освободительной армии", созданной немцами, по имени командующего этой армией бывшего генерал-лейтенанта Красной армии Андрея Власова, попавшего в германский плен летом 1942. Находясь в плену, Власов убедил немцев создать русскую армию в составе двух дивизий из русских военнопленных, которая будет сражаться на стороне немцев, чтобы сбросить коммунистический режим и создать русское государство, союзника нацистской Германии. Власовское войско также действовало против партизан и принимало участие в акциях против евреев.

Пятеро власовцев в немецких формах, вооруженные винтовками, были приведены к нам. Всем им было, примерно, по двадцать лет. Они проходили действительную службу или были резервистами, когда грянула война. Ванюшка Курский представился им как лейтенант советской армии, а я — как рядовой партизан. На наши вопросы они отвечали охотно, и рассказы их походили на рассказы украинцев, присоединившихся к нам после службы у немцев. По их словам, они попали в плен, оказавшись в окружении, и чтобы не умереть от голода или болезней в лагерях военнопленных, они согласились мобилизоваться в армию Власова, когда в лагере появились вербовщики и предложили пойти добровольно в " русскую освободительную армию". Уже давно они замыслили побег из рядов этой армии, и присоединиться к партизанам, но только сейчас им удалось это сделать. Им известно, что они совершили тяжкое преступление, граничащее с изменой родине, но они хотят вернуться в ряды советской армии и кровью искупить свою вину. В течение дня крестьянин привел к нам еще семь власовцев, сбежавших с той же части, что и первые пять. Они сказали, что целая рота дезертировала из армии Власова, солдаты разбежались и ищут связь с партизанами. Все они боялись за свою судьбу с приходом советской армии. Командиры сказали им, что там расстреливают военнопленных, примкнувших к армии Власова. Мы пытались их успокоить. Сказали, что, вероятнее всего, они будут посланы на фронт, в составе в штрафных рот, действовавших в рамках советской армии, и в боях снимут с себя пятно их измены. Нас было двое против 12 власовцев, и нас беспокоило, что они могу в последний момент раскаяться в своем дезертирстве и даже обратить оружие против нас. Мы успокаивали их, чтобы ободрить и уверить, что им не грозит тяжкое наказание.

Весь день с востока доносилось эхо артиллерийской канонады, сначала издалека, а после полудня — ближе. Фронт приближался к нам. Вечером мы снова двинулись к шоссе. Ночью по нему также продолжалось беспрерывное движение. Параллельно двигались два ряда телег с солдатами и гражданскими лицами. По краям шоссе шли группы солдат. Посоветовавшись между собой, мы решили с Ванюшкой переодеться в германскую форму, которая была в запасе у власовцев. Вместе с ними выйдем из леса, как подразделение немцев, и таким образом пересечем шоссе. Так мы присоединились к потоку отступающей германской армии. В один ряд катились полевые кухни, телеги, нагруженные военным снаряжением, вероятно, интендантской части. Вторым рядом двигались телеги граждан. Суматоха на шоссе была велика. Телеги накатывались одна другую, люди орали друг на друга. Голоса на немецком языке смешивались с русским, белорусским, литовским языками, — двигался вал людей, сброд, мешанина сотрудничавших с немцами, обратившаяся в бегство. То тут, то там слышался в темноте плач ребенка. За нами слышался настойчивый гудок автомобиля, пытавшегося обогнуть ряды телег, перегородивших шоссе. В этой суматохе никто на нас не обращал внимания, и после, примерно, двухсот метров нашего продвижения по шоссе, мы сошли с него по другую сторону.

На востоке, в некоторых местах, небо было багровым: села были охвачены пожарами. Часть их подожгли отступающие немцаы, часть горела от огня артиллерии. Мы двигались быстро, чтобы еще ночью добраться до леса Ходоцишки. Из-за задержек в связи с переходом шоссе, мы были в двух километрах от леса. Необходимо было пересечь дорогу Ходоцишки-Малигян между двумя селами, отстоящими друг от друга на километр. Внезапно из этих сел по нам открыли пулеметный и минометный огонь. Мы бегом бросились в лес. Два власовца упали. Мы продолжали бежать. Огонь усиливался. Послышались взрывы снарядов в селах, из которых по нам вели огонь. На бегу я думал, направлен ли огонь против нас. Выяснилось, что мы оказались на самой линии фронта. Сдерживающие силы немцев расположились именно в этих двух селах, между которыми мы хотели пройти. Советские солдаты атаковали их на заре вдоль дороги, проходящей южнее леса Ходоцишки. Я боялся, что они могут открыть по нам огонь, увидев немецкие формы власовцев. Мы собрались в лесу, не досчитавшись трех власовцев. Я приказал им снять немецкие мундиры, чтобы при столкновении с советскими солдатами, нас не приняли за немцев и не открыли бы по нам огонь.

Мы пошли на восток, и к полудню вышли к небольшому селу. Пригляделись и к большой радости увидели там советских солдат. Власовцы остались на опушке леса, а я с Ванюшкой пошли в село. Мы были взволнованы при виде часового, который остановил нас. Это был первый встреченный нами советский солдат. Сказали, что мы партизаны и попросили встречи с командиром их подразделения. Солдаты в селе принадлежали к подразделению дивизионной разведки, командиром которого был майор. Рассказали ему, к какому партизанскому соединению мы принадлежим, спросили, не встретил ли он случайно партизан "Вильнюса", сообщили о власовцах. Он попросил привести их в село, чтобы заняться ими. Мы привели их в один из домов села, хозяин угостил всех самогоном, Ванюшка поднял тост за жизнь, и в это время вошел майор с солдатами и приказал власовцам следовать за ним. Через несколько минут послышались выстрелы с околицы села, мы схватили оружие и выскочили наружу, узнать, в чем дело. Выстрелы прекратились, и мы увидели отделение солдат, стоящих и рассматривавшись что-то, что нам на расстоянии не было видно. Приблизившись, я увидел тела девяти власовцев. Майор, увидев нас, сказал: "Собакам — собачья смерть".