Помоги проекту - поделись книгой:
Офицеры “Севастополя” рассказывали, будто командиру мешали выходить, ие давая средств для этого, что заставило его чуть ли не силой захватить буксирные пароходы и вывести свой броненосец на рейд. Вот вопрос, который до сих пор пе поднимался, но несомненно, требует самого тщательного расследования” (с. 46). Никакого расследования, как известно, проведено не было, и тайные мотивы помыслов “пещерных адмиралов” и сегодня, спустя 100 лет, остаются столь же нераскрытыми, как и тогда.
Но Порт-Артур еще жил. Траление на его рейде продолжалось. В нем своими паровыми катерами участвовал и “Баян”. Исключительные подвиги изобретательности и личной храбрости в обороне крепости проявлял минный офицер крейсера лейтенант Н.Л. Подгурский. По его инициативе против осаждавших войск были применены метательные мины из аппаратов катеров и спускавшиеся с сопок шаровые мины и подрывные патроны в качестве ручных гранат.
В последний день второго японского штурма 9/22 сентября лейтенант Подгурский с двумя минерами подобрался вплотную к блиндажу с японцами, на горе Высокой, со второй попытки уничтожил его взрывами подрывных патронов. Пользуясь охватившей противника паникой (“раздался дикий рев и перед нашими глазами выросла громадная толпа японцев, бросившихся из блиндажа по всем направлениям” — вспоминал Н.Л. Подгурский), русские сбросили с горы почти уже захватившие ее японские войска и на целых два месяца заставили их отказаться от попыток нового штурма.
К несчастью, этот успех не был использован для подготовки прорыва из Порт-Артура “Баяна” и других скоростных кораблей. Как явствовало из представленной Главнокомандующему программной декларации Р.Н. Вирена от 2/15 сентября, на “Баяне” к тому времени не доставало уже одного 8дм, всех 6-дм, 8 75-мм, 8 47-мм и 2 37-мм орудий. Это означало, что на возвращение их с позиций, где они вросли в систему обороны, рассчитывать не приходилось.
Лейтенант Н.Л. Подгурский оставил обстоятельные воспоминания о своей боевой и изобретательской деятельности на берегу, но сведения о самом корабле, в отличие от его боевого сверстника “Новика”, остаются пока весьма отрывистыми. Офицеры на “Баяне” вместе с лейтенантом Подгурским обсуждали планы ликвидации злосчастного блиндажа с японцами на горе Высокой, но нет никаких подробностей о том, чтобы офицеры готовили корабль к решительному прорыву.
Лишь иа совещании адмиралов 7/20 ноября у И.К. Григоровича было решение, но из оставшихся на кораблях 1600 снарядов 6-дм калибра передать на оборону крепости только 600, а остальные сохранить в виде неприкосновенного запаса. Имелось в виду пытаться “понемногу комплектовать все суда, а в особенности “Баян” (на случай возможного его выхода для прорыва во Владивосток), если он не получит новых повреждений”. Вопрос же о безотлагательной действительной организации этого прорыва в дальнейшем уже не появлялся. В “историческом повествовании” советского писателя А.Н. Степанова (18921965) 'Порт-Артур”, (кн. 2, М., 1950, с. 469) выход “Баяна” связывался с особым разрешением генерала А.Н. Куропаткина или командующего флотом Н.И. Скрыдлова. Документы этой версии пока что не подтверждают. Во всех источниках, как и в повествовании А.Н. Степанова все внимание к судьбе “Баяна” сводится к сухопутной обороне.
В историю “Баяна” вошли имена командовавших батареями на суше мичманов Юрия Лонткевича, Александра Бошняка, Анатолия Романова; героев последней обороны горы Высокая, где 17–22 ноября были израсходованы все резервы десантов флота — лейтенантов В.И. Руднева, инженер-механика М.И Глинки, младшего врача А.П. Стеблова (1878-?), священника отца Анатолия Куньева. Но сведений о действии самого корабля, а главное, о составе и намерениях его офицеров относительно немедленного прорыва по окончании ремонта в литературе отсутствуют.
Неопубликованным остается даже упоминавшийся в официальном описании войны ”Исторический журнал контр-адмирала Вирена” (“Действие флота”, кн. 4, с. 128). Не был выпущен и посвященный его порт-артурскому командованию эскадрой сборник документов. Власть оберегала послевоенную, опекаемую лично императором карьеру главного на конец осады “пещерного адмирала”. Не поощрялись, видимо, и подобного же рода воспоминания.
Захлебнувшие страну после 1917 г. кровавые события не позволили появиться воспоминаниям многих погибших тогда офицеров, вспоминать о подвигах той войны не было принято и в советское время. Бывшие офицеры старались забыть свое ставшее смертельно опасным “царское прошлое”. Всякое упоминание о нем могло обернуться новыми обвинениями в контрреволюции. Новая власть отняла у офицеров и прошлое, и боевые награды. Остается надеяться на восполнение истории со страниц вернувшегося в Россию, хотя, конечно, в далеко искаженном виде “Белого архива”.
Безвозвратно потерянными остаются для нашей истории рассеянные по всему земному шару судьбы бывших офицеров и их свидетельства о пережитом, и “Баяну” здесь кажется, особенно не повело.
Фактическая же сторона событий выглядит следующим образом. В донесении Р.Н. Вирена Главнокомандующему от 10 сентября говорилось, что, “кроме “Севастополя”, исправления всех кораблей были закончены. На “Баян” устанавливали 6-дм пушки “Паллады”, так как с фортов снять невозможно, много подбитых во время бомбардировок с берега. На кораблях эскадры не доставало: одно 12-дм, одно 10-дм, 16 6-дм, 25 75-мм, 26 47-мм орудий. Почти с удовлетворением адмирал сообщал, что “забрав все из порта, имеем снарядов немного менее половины боевого запаса”. Это значило, что явочным порядком Р.Н. Вирен успел уже почти полностью лишить корабли возможности к прорыву в море.
В донесении от 25 сентября уточнялось, что с “Паллады” на “Баян” ставят шесть орудий, но работы ведутся только ночью. С 26 сентября по 18 октября “Баян” принимал участие в тралении внешнего рейда. 30 сентября и 17 октября сделал 17 и 10 выстрелов по японским позициям. Судьба продолжала оберегать корабль от значительных повреждений, словно подталкивая его к еще возможному прорыву в море.
Японцы же, установив 11-дм осадные мортиры за Сахарной головой занимались неторопливой их установкой, и обстрел кораблей вели пока из 120-мм и 6-дм орудий. “Баяну” в названный период досталось 10 таких снарядов из 26 попаданий в корабли эскадры и 6 из 41 попадания 11-дм бомбами.
27 сентября, пристрелявшись к постоянной стоянке “Баяна” в Восточном бассейне под Золотой горой, японцы добились четырех попаданий из 11-дм мортир. Один их снаряд причинил кораблю до 50 разного рода повреждений в машинном отделении, где, в частности, оказалась помята колонна золотниковой коробки цилиндра среднего давления и разбита сама коробка, перебиты кронштейны тяг приводов управления, и до половины — машинный фундамент.
Подозревая, что “Баян” более других кораблей в Порт-Артуре способен на прорыв (он один обладал 21-уз скоростью), японцы неотступно преследовали его огнем 11-дм мортир. Попытки искать спасение на внешнем рейде, куда корабль перешел утром 3 октября, оказались безуспешными, японские агенты очень скоро, как это было и с попытками менять стоянки других кораблей, сообщали о вставшем на бочке под Золотой горой “Баяне”, и в продолжение пяти часов дневного времени в корабль попало семь из выпущенных по нему 46 11-дм снарядов. Но эти повреждения все еще не затронули жизненные части крейсера, и командир считал, что они еще не вывели его из строя. На случай прорыва японцы выдвинули к Порт-Артуру крейсера “Асама” и “Ивате”, а броненосцы бы попытались перехватить корабль у о. Кэп. В уже замиравшем тралении рейда участвовал и катер “Баяна”. 5 и 11 ноября “Баян” выпустил по японским позициям 6 и 4 8-дм снаряда.
Отдавая все больше людей на оборону крепости и защиту последнего, критического для флота рубежа на горе Высокой (ее оставили 22 ноября), “Баян”, насколько это удавалось, продолжал по ночам ставить пушки со всем уже, видимо, списанной “Паллады”, этой, по выражению В.И. Семенова, незадачливой “богини отечественного производства”, продолжал заниматься тралением и даже успел 17 ноября сделать из 8-дм пушки (или пушек) четыре мортирных выстрела (чтобы накрыть японцев в ложбине) с полузарядами от орудия в 35 калибров.
За это время японцы успели планомерным последовательным расстрелом, начав его 22 ноября, покончить к 24 ноября с четырьмя броненосцами и крейсером “Паллада”. Леденящая кровь картина этого неслыханно дешево обошедшегося японцам истребления русского флота (В “Ретвизан” попало 22 11-дм бомбы, в “Полтаву” 1 11-дм, в “Пересвет” 25 11-дм, в “Победу” 28 11-дм, в “Палладу” 4 11-дм) остается и сегодня неподдающейся пониманию.
Освободив свои орудия “убийства” флота в Западном бассейне, японцы с утра 25 ноября принялись за продолжавший смиренно, как жертвенная овечка на привязи, стоять на швартовых “Баян”. Как говорилось в труде МГШ (с. 254), согласно решению совещания адмиралов от 7 ноября, корабль “все время поддерживался в готовности для выхода в море”. В ночь на 23 ноября на левом борту установили полученные с “Паллады” два 6-дм орудия. Два других недостающих 6-дм орудия (по правому борту) поставить помешала усиливавшаяся бомбардировка.
В этот день, как признавала официальная история, выйти в море еще были способны “Пересвет” и “Победа”. Была возможность использовать последний шанс — сформировать из них вместе с “Баяном” ударный отряд прорыва. Пополнить людей можно было с “Севастополя”, еще способного прикрыть этот прорыв, и с уже погибших “Ретвизана” и “Полтавы”. Но и сегодня отсутствие прямых свидетельств о событиях тех двух дней заставляет лишь теряться в догадках о действиях и намерениях командиров и офицеров этих кораблей. Неизвестно, какие и каким составом офицеров были приняты решения о выгрузке с корабля ночами с 23 на 24 и с 24 на 25 ноября боеприпасов и провизии. На берег перевели и почти весь экипаж, оставив лишь специально отобранные аварийные команды.
Но не веря, что его окончательно предали и в море выводить не собираются, корабль сопротивлялся с удивительной стойкостью и героизмом. 25 ноября с 9 ч утра до 17 ч японцы выпустили по крейсеру до 320 11-дм и 6-дм снарядов. По крайней мере, четыре из 10 попавших снарядов были 11-дм калибра. Не имея подводных пробоин (выручал устроенный на борту бон), корабль, однако, все более садился из-за приема воды в последовательно затапливавшиеся (из-за пожаров) отсеки. В борьбе за живучесть корабля были ранены подшкипер Красильников и трюмный механик Кошелев, но о восстановлении корабля уже не могло быть и речи.
Уже до полудня 26 ноября все было кончено. Весь заполнившись водой, с 15° на левый борт. “Баян” уже всем своим корпусом лег на грунт.
В этот день только “Баян” и “Севастополь” из крупных кораблей оставались еще под андреевскими флагами — все остальные по приказу Р.Н. Вирена от 25 ноября, официально уже будучи затопленными в гавани, окончили кампанию.
Команда “Баяна” частью образовала одну из рот последнего десанта флота с мичманом Ю.Л. Лонтковичем и инженер-механиком Е.П. Кошелевым. Комендоры, минеры и машинисты продолжали работы в Минном городке и в порту по изготовлению снарядов и гранат. Командир Ф. Иванов был назначен в помощь Э.Н. Шексновичу при заведовании флотскими командами, размещенными на дачных местах в оборудованных ими фанзах. И матросы, и офицеры в большинстве продолжали переводиться на пополнение убыли в десантных ротах и на батареях.
В приказе от 26 ноября 1904 г. Р.Н. Вирен в обращении к “дорогим товарищам по отряду” оповещал их о постигшем всех “большом горе и несчастье” — потоплении почти всех судов японскими 11-дм снарядами. Своей вины в этом он, понятно, никакой ие видел и нимало о ней не упоминал. Адмирал не постеснялся своим, как он высокопарно выразился, “дорогим товарищам по отряду” внушить подленькую мыслишку о том, что вся цель их патриотического долга перед отечеством состояла именно в этих перечислявшихся в приказе, погрузо-разгрузочных и окопных (сугубо мускульных — без проблеска интеллекта), словно речь шла о каменном веке, подвигах.
Впрочем, совсем другую правду Р.Н. Вирен припас для начальника укрепленного района генерал-адъютанта A.M. Стесселя. Письмом от 25 ноября адмиралу напоминалось о настояниях генералов о непременном, несмотря ни на что, прорыве флота во Владивосток и о неизбежной его гибели, если он свяжет свою судьбу с обороной Порт-Артура. Сухопутные генералы оказались мудрее, чем блистательный недавний командир “Баяна”.
В ответ Р.Н. Вирен, словно готовя оправдательную речь на грядущем, но, увы, не состоявшемся судебном процессе, обстоятельно повторял все свои не раз уже сообщавшиеся еще Е.И. Алексееву доводы и о полной безнадежности попыток такого прорыва и, наоборот, о крайней полезности реализации всех ресурсов флота и его людей для обороны крепости. ”Всякий флот строится, чтобы сражаться с неприятельским флотом, но чтобы он мог это исполнить, ему необходимы порта-убежища, без которых ни один флот существовать и оперировать не может.
”Суда — не киты, — писал адмирал генералу, — Роль такой базы Порт-Артур выполнить не мог. Это убежище оказалось такой ловушкой для флота, какую мы могли бы пожелать только самому злейшему врагу”. Так яростно (подобное же искусство изворотливости спустя год проявил перед следственной комиссией и З.П. Рожественский) отрекаясь даже от собственной, шесть лет как обживавшейся русскими порт-артурской базы, пытался Р.Н. Вирен отмыться от неотвратимо ложившейся на него каиновой печати. Замечательно, что эти нежданно явившиеся смелые признания о негодности базы (неудобства ее еще в 1898 г. отмечал Ф.В. Дубасов) никак не приводили адмирала к напрашивавшемуся выводу о том, чтобы ради спасения флота от грозящей гибели в осажденной базе и во имя победы в войне на море надо было во что бы то ни стало уходить из Порт-Артура, а не цепляться за его окопы и адмиральские дачи.
Запоздалое и совсем безадресное вольнодумство, проявленное адмиралом под занавес трагедии эскадры и крепости, никак не повредило карьере несостоявшегося флотоводца и ничем уже не могло помочь судьбе последнего крейсера порт-артурской эскадры. Вместе со всем флотом “Баян” достался японцам при сдаче Порт-Артура генералом Стесселем 20 декабря 1904 г. В ночь на этот день “Баян” был взорван одновременно с другими затопленными кораблями эскадры. Утром на глубине 25 сажен был потоплен героически отражавший все это время атаки японских миноносцев броненосец “Севастополь”. Днем раньше, еще раз подтвердив возможности прорыва из Порт-Артура в Чифу, с легкостью преодолев блокаду, ушли боеспособные миноносцы и группа катеров.
14. Жизнь после смерти
Японцы вошли в крепость и начали осваивать все доставшееся им несметное имущество флота, а затем и подъем неспешно, без значительных повреждений взорванных кораблей. Уже в мае 1905 г. ушли в Японию восстановленные пароходы “Ангара” и “Казань”. 22 июня “Пересвет”, откачав воду, ввели в порт, а 4 августа отправили в Японию. 7 августа всплывший на своем месте “Баян” вывели из порта. На носу его был японский флаг, на корме — коммерческий. Один за другим в страну Восходящего Солнца уходили сменившие свой флаг, не за понюх табака отданные японцам, бывшие русские корабли. Началась и для “Баяна” возобновившаяся в нем жизнь после смерти.
Судьба его определилась не сразу. По сведениям агента в Китае генерал-майора Десино (декабрь 1905 г.), Япония предполагала все попавшие ей в Порт-Артуре корабли продать Китаю. Но сделка не состоялась, и “Баян”, переименованный в “Азо” (название действующего вулкана в Японии), вошел в состав японского флота.
В 1913 г. башенные 8-дм пушки на корабле заменили палубными 6-дм установками длиной орудий в 50 калибров. Представляя собой, видимо еще значительную боевую ценность, корабль не был продан России в 1916 г., как произошло с бывшими крейсером “Варяг” и броненосцами “Полтава” и “Пересвет”.
В 1921–1922 г. он был переоборудован в минный заградитель, в 1930 г. обращен в блокшив и в 1932 г. в качестве мишени потоплен во время боевых стрельб.
Эпилог
Вынужденные писать историю с позиций свыше заданной условной объективности (дабы не задеть продолжавших тогда здравствовать “героев” войны вместе с императором), авторы семитомного труда ГМШ не позволяли себе отклониться в тщательно оберегаемую от света гласности духовно-нравственную обстановку войны и мотивов действующих лиц. “Баяну” и здесь особых откровений не досталось. Нельзя было позволить себе хотя бы какие-то слова правды об адмирале, который, погубив флот, продолжал пользоваться благоволением императора, ие перестававшего осыпать своего любимца чинами, должностями и орденами.
А дальнейшая карьера Р.Н. Вирена протекала более чем успешно — вице-адмирал с 1909 г., адмирал в 1915 г. Он в 1907–1908 г. был и.д. Главного командира Черноморского флота, с 1909 г. Главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором г. Кронштадта, а затем еще и начальником тыла Балтийского флота. ”В придачу к уже полученным в войне отличиям он носил ордена Станислава 1 степ. с мечами (1907 г.), Анны 1 степ. (1911 г.), Владимира 2 степени (1913 г.), нагрудный знак для защитников крепости Порт-Артур (1914 г.). Не забыл заслуг адмирала и японский министр, наградивший его в 1911 г. орденом священного сокровища 1-го класса.
Было бы несправедливо, если бы героическая биография “Баяна” не была бы продолжена за пределами его физического существования, особого знака исторической памяти — подобно песням о “Варяге” или какой-либо легенды. Такой легендой мог бы стать рассказ Евгения Величко “Тень ”Варяга“, опубликованный в журнале “Огонек” № 28 за июль 1946 г. Краеведам Приморья еще предстоит выловить в нем зерно истины и в особенности в истории появившегося во Владивостоке в 1945 г. трофейного японского крейсера. И пусть этот крейсер, встреченный в 1944 г. пароходом “Анадырь“ в Лаперузском проливе, не мог быть ”Баяном“, но его вполне можно считать вестником памяти о “Баяне”, с которым японский крейсер служил вместе под флагом Страны Восходящего солнца.
Этот крейсер (если рассказ в “Огоньке” — не сплошной вымысел) не мог не принести советскому пароходу и во Владивосток какое-то движение души “Баяна”. И, видимо, справедливо заключение автора рассказа в “Огоньке”: ”Вот корабль, который сорок один год следовал к месту назначения. Памятью о “Баяне” и всей эскадре дышали и причалы, сопки и батареи Порт-Артура, в котором в ночь с 22 на 23 августа 1945 г. японские начальники морского гарнизона (вице-адмирал Кабаяси) и сухопутного гарнизонов подписали капитуляцию перед силами высаженного на местный аэродром советского десанта”.
Осмысливая сегодня великие события 100летний и 60-летней давности, нельзя не удивляться тому, сколь мало уроки прошлого запечатлеваются в сознании последующих поколений. Бездумно канонизирован “помазанник”, обрушивший в пропасть многовековую российскую историю, пришла очередь реабилитации и порт-артурских “пещерных адмиралов”.
Со смешанным чувством приходится наблюдать за возвращением в отечество праха последнего российского морского министра. Корабли черноморского флота в июле 2005 г. прибыли к месту его упокоения — неподалеку от верфи, где когда-то И.К. Григорович наблюдал за постройкой “Баяна” и в погибели которого (как и всей эскадры) в Порт- Артуре деятельно участвовал. И вот уже “новая Россия” устами своих темных в истории адмиралов записывает И.К. Григоровича в спасители отечества и ставит его в ряд с великими флотоводцами прошлого. Недолго, видимо, осталось и до реабилитации предавшего в Порт-Артуре свой корабль и весь флот Р.Н. Вирена. Нимало не ответив за свое предательское командование, он вместе с И.К. Григоровичем благополучно дослужился до чина полного адмирала и был бы, наверное, также прославлен в истории, если бы не отличился патологическим садизмом.
Снискав этим дружную ненависть и матросов, и офицеров, адмирал в марте 1917 г. был растерзан в Кронштадте революционной толпой у подножья памятника адмиралу С.О. Макарову. Этот акт народного самосуда, видимо, и затрудняет современную реабилитацию адмирала, но не пора ли вспомнить, что Россия, не в пример другим цивилизованным странам мира, по-прежнему оставляет в безвестности судьбы тысяч и тысяч героев, кому не выпало счастья принадлежать к клану высокопоставленных и августейших особ. Пока же судьбы даже относительно небольшой группы офицеров флота, состоявших в его списках к 1917 году, остаются и сегодня в большой части безвестными.
Единственный за все минувшее столетие сводный список офицеров флота, оказавшихся в эмиграции, из общего состава около 8000 человек содержит сведения о судьбах менее чем 2000 человек. (“Мартиролог” русской военно-морской эмиграции по изданиям 1920–2000 гг.”. М., Феодосия, 2001).
Судьбы офицеров “Баяна” сегодня практически неизвестны. Едва ли не в одиночестве среди более чем сорока офицеров, ставших известными участием в обороне Порт-Артура, остаются капитан 1 ранга В.И. Руднев, которому изгнавшее его отечество определило удел шофера такси и служащего в охране банка в Париже, и погибший на “Енисее”, ранее служивший на “Баяне” мичман Б.А. Дриженко. Никого с “Баяна” не удалось встретить автору и в его более чем 40-летних поисках свидетелей прошлого.
Сегодня становится понятным, насколько бывшие офицеры были замкнуты и неразговорчивы, когда дело доходило до их царской службы, и везде и во всем, помалкивали. За свои попытки вступить в переписку с находящимся во Франции сыном командира крейсера “Варяг” Пантелеймоном Всеволодовичем Рудневым автор в свое время вызывался для объяснений в представительство, “органов” по месту работы в ЦНИИ им. Крылова. Позднее, также по делам истории флота, пришлось в Большом Доме пообщаться со следователем по особо важным делам.
Только после выхода в свет книги о “Рюрике” в 1989 г. дал о себе знать сын другого героя русско- японской войны профессор ЛКИ Вадим Дмитриевич Мацкевич, которому автор когда-то сдавал экзамен и который, будучи заместителем директора института в 1955 г., провожал команду его студентов (среди них был и автор) в шлюпочный поход из Ленинграда в Нарву. Так открылась судьба еще одного офицера Владивостокского отряда крейсеров. Дмитрий Александрович Мацкевич (очевидно, в силу своей подозрительной фамилии — было такое постоянное поветрие в органах), был расстрелян по обвинению в шпионско-диверсионном заговоре в 1938 г.
Сведения же об офицерах “Баяна” ждут своих исследователей. Путь этот долог и не прост, но каждый его шаг будет служить восстановлению нашей истории.
Не переставайте собирать, сберегать и восстанавливать осколки нашей великой, несмотря ни на что истории. Иначе все разговоры о возрождении России так и останутся пустым звуком.
Р. Мельников. 1955–2005.
Ленинград — С.-Петербург
Перечень использованных фондов РГА ВМФ
Ф. 417 (Главный Морской штаб).
Ф. 421 (Морской Технический комитет).
Ф. 427 (Главное управление кораблестроения и снабжений).
Ф. 315 (Сборный фонд материалов по истории Русского флота).
Ф. 509 (Штаб младшего флагмана эскадры в Тихом океане).
Ф. 650 (Штаб начальника эскадры Тихого океана).
Фонд 870. Вахтенные и шканечные журналы (коллекция).
Ф. 930 (Кронштадтский порт).
Русско-японская война 1904–1905 гг. Работа исторической комиссии по описании действий флота при МГШ. Книга III. С-Петербург. 1907 г.
Поделиться книгой: