Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Федор Ошевнев

Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Рассказы

Автор выражает сердечную благодарность Безотосному Игорю Александровичу, Константинову Игорю Викторовичу, Павленко Олегу Петровичу, Хрумало Валентину Викторовичу, Цветову Александру Алексеевичу, Коцоренко Александру Петровичу, Афанасьеву Аркадию Савельевичу, благодаря чьей бескорыстной поддержке смогла увидеть свет эта книга.

ОТ АВТОРА

Писать предисловие к собственной, и далеко не первой, книге — занятие, скажем так, довольно неблагодарное.

Самого себя заранее хвалить не принято. Тем паче — ругать… Тексты и без помощи автора все покажут и скажут. Вопрос: с чего тогда начать?

Возможно, все-таки с названия сборника. «Чертова дюжина ножей + 2 в спину российской армии» — полагаю, напоминает о «ножах в спину революции» Аркадия Аверченко. Мало того, в 2008-м ваш покорный слуга уже издал сборник «Чертова дюжина ножей в спину российской милиции», включавший тринадцать рассказов милицейской тематики. (Нынешний, армейской направленности, их насчитывает, соответственно, пятнадцать.) Так не грешит ли автор своего рода «двойным» плагиатом, повторяя не только одного из классиков юмора, но и себя самого?

Наверное, грешит. Тем же «смехом сквозь слезы». Хотя у меня он явно не похож на аверченковский, присутствуя только между строк.

А вот милицейский и армейский сборники во многом, безусловно, схожи: в обоих четко прослеживаются конфликтные мотивы меж начальством и подчиненными в силовых структурах. Причем то Ошевневу неправ в своих поступках бывает исключительно начальник. Корни же данных столкновений стары, глубоки и со временем отнюдь не отмирают, а, скорее, даже все больше обнажаются.

Пожалуй, лучше и точнее других определил суть вооруженных сил государства как одного из его социальных институтов Лев Давидович Троцкий — блестящий организатор и незаурядный публицист, фактический творец Октябрьского переворота, один из создателей и первый руководитель Красной Армии. Его перу принадлежат слова: «Армия вообще представляет собой осколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения».

Не в бровь, а в глаз, блистательно сказано! И разве не о том же самом наедине с самим собой размышляет в камере на гауптвахте герой рассказа «Самоход» — солдат, совершивший под влиянием момента самовольную отлучку, «…в армии командир может тебе приказать исполнить все, на что его фантазия сработает, — хоть в голую задницу себя чмокнуть, а ты… Пожалуйста, жалуйся. Но только после строгого и точного исполнения приказа». И далее неожиданно для себя нехотя признает: «Главное же — в военной системе по-иному нельзя: ведь если каждый солдат вдруг да вместо исполнения конкретно порученного в приказном порядке дела начнет его теоретически „обсасывать“, развалится просто наша армия».

А она и без того ныне близка к развалу. Из-за множества приобретенных еще в советские времена именно отрицательных черт, в третьем тысячелетии доведенных уже «до предельного выражения». Прежде всего она избавляется от самых лучших, под разными предлогами безжалостно выбрасывая их из своих рядов («Заавторство», «Самосуд», «За слабую половину»), либо — в крайнем случае — «жалеет», ссылая в тмутаракань («Адюльтер», «Глоток лимонада „Дюшес“»).

На руководящие посты здесь зачастую выдвигаются люди недалекие, невежественные, грубияны. Для них подчиненный — человек третьего сорта, не ставящийся ни в грош. Под видом «дальнейшего укрепления воинской дисциплины», улучшения службы его не грех обматерить, а то и вовсе поднять на него руку («Почему процесс не пошел?», «Приступ вежливости», «За нечаянно бьют отчаянно»).

Погонная система строго взыскивает за великодушие («Встречай, приезжаем элистинским», «„Трехлитровая“ жена»), зато поощряет послушность, элементарную трусость («Встречный удар»).

Особняком от остальных стоят рассказы, где главные герои — рядовые солдаты, абсолютно не понятые начальством, «не живущим жизнью подразделения»: уже упоминавшийся «Самоход», «Первоисточник». К ним примыкает «Штопор», где действие лермонтовского «Фаталиста» перенесено на территорию российского летного училища времен начала перестройки, в курсантскую среду.

И наконец, много лет пролежавший «в чернильнице», терпеливо ожидавший своего рождения рассказ «Торжество справедливости». Его заголовок закавычен, а сюжет в значительной степени автобиографичен (в меньшей мере на реалиях, заимствованных из собственной жизни, построены «Самосуд», «Заавторство» и «За слабую половину»).

Казалось бы, молодой офицер, главный герой «Торжества справедливости», от имени которого и ведется повествование, в итоге добивается своей цели: несправедливо наложенное на него взыскание изымается из личного дела. Но каким способом! «Минус на минус дает искаженный, незаконный плюс».

Редактор одного толстого журнала усмотрел в этой вещи черты притчи и одновременно в ее герое — «героя нашего времени». Как автор, ничего по этому поводу сказать не смею: вам, читатель, виднее.

Закончить же хочу утверждением: общий итог всей «чертовой дюжины ножей + 2» — то же закавыченное «торжество справедливости». Поскольку в действительности ее в армии отыскать явно труднее, чем черную кошку в темной комнате.

Федор Ошевнев

САМОСУД

После очередной — на этот раз двухмесячной — командировки в «горячую точку» командир мотострелковой роты Игорь Кедров без единой царапины возвращался к семье, домой. Здесь не просыпались ночами от треска автоматных очередей на улицах; не опасались, что из неприметного авто, проезжающего мимо КПП воинской части, вдруг вылетит граната; не ждали пули или ножа в спину во время патрулирования по чужому городу, население которого на дух не переносило миротворцев в погонах. Здесь был мир — привычный, пусть со своими проблемами, не всегда справедливый, но — мир…

Людмила встретила Игоря так, как и должна была встретить офицера, вернувшегося из длительной командировки на войну, любящая жена: кинулась на шею, расцеловала под восклицания: «Ну, наконец-то! Слава Богу!» и срочно погнала нареченного под душ, а затем переодеваться, сама же захлопотала на кухне.

Но, сев за накрытый стол, который венчала запотевшая непорочная бутылка «Таможенной» водки, капитан быстро понял: не все спокойно в королевстве Кедровых. Это проглядывало и в напряженно нахмуренных бровях жены; и в ее ответах на мужнины вопросы о житье-бытье — дважды невпопад; и в неловком движении — за малым не просыпала кофе, а размешивала его быстро, нервно побрякивая ложечкой о стенки керамической кружки.

— Случилось что? — еще не допив забеленного сгущенкой любимого напитка, спросил Игорь.

— Представь, да, — моментально откликнулась Людмила.

— Серьезное?

— Серьезней не бывает.

— Так рассказывай. — И Кедров отставил кружку.

— Дочь твою одноклассник ни за что избил! — с прорвавшейся ноткой злости выпалила жена.

— И… сильно?

Перед глазами Игоря возник образ Иринки, тихони-семиклассницы.

— Да уж… Со всей дури полной папкой с книгами по голове! А бил подло, сзади… На перемене подскочил. Иринка чуть не упала, плачет, а все вокруг смеются, и этот гаденыш громче остальных.

— Учителя знают?

— А толку? Ходила я уже к директрисе…

— Такого слова вроде бы как нет, — опрометчиво заметил Игорь.

— Зато человек есть! — тут же взорвалась Кедрова. — Дама за сто килограммов! Вся из себя: что костюм, что прическа, плюс на каждом пальце по бриллианту! И заявляет: а может, он нечаянно… Какое, говорю, если он Иринке проходу не дает! То лягушку в рюкзачок, то кнопку на стул… То подножку, то в спину кулаком… А бриллиантовая, на пару с классной руководительницей, хором: нет, Леша хороший! Он просто очень моторный… Что, Карлсон, что ли? Ну да я точно знаю, почему они его выгораживают. Папочка у этого хулигана преуспевающий коммерсант, он же главный школьный спонсор. Потому в классе и доска импортная, и мебель… Ремонт текущий — покраска-побелка — опять за счет фирмы… Да все учителя на этого нового русского молятся, словно на чудо-икону!

— Ну а ты сама с этим папой когда-нибудь встречалась?

— Представь, да. В середине зимы «очень моторный» у нашей безответной рюкзачок отобрал, полный снега напихал, а ей — за шиворот… Стала я папе после родительского собрания выговаривать — он на них лично ходит; нравится, видно, что учителя ему задницу лижут… Так он от меня прямо открестился!

— Но хоть что-то по этому поводу сказал?

— Сказал… Он-де по образованию психолог. И глубоко убежден, что дети меж собой все проблемы сами решать должны, без взрослых. Тогда, значит, развитие свободнее… Вот, говорю, пусть впредь его сын с второгодником Мамоновым такие проблемы и решает… Есть там у них: в плечах — метр, рост — под два… А этот чертов новорусский, дуб со златой цепью на шее, только ухмыляется. Говорит, если Алексею очень хочется с вашей дочкой общаться, не препятствуйте… Глядишь, в будущем и породнимся!

— Вот пидор! — помимо воли вырвалось у Игоря.

— Ага! В лицо ему и скажи! — почти прокричала Людмила. — У него, я слышала, полная фирма телохранителей! С пистолетами! Никакой твой рукопашный бой не поможет!

— Как сказать…

— А как хочешь! Да, кстати… — сбавила тон жена, — его после последнего случая все-таки в школу вызывали. Записку-отписку, наглец… Мол, весь в делах и заботах, переговоры с заграницей… Словом, на пустяки не размениваюсь. Классная мне и заявляет: а что тут школа может сделать? Не силком же уважаемого человека тащить!

— На крайний случай можно и так — через милицию…

— Давай, помечтай… Нет, преподобного Лешу, конечно, директриса при мне вежливенько так отчитала… Да только ему на эти нотации давно начхать! Другие-то одноклассники, по примеру дурному, тоже руки распускать начали!

— Что конкретно от меня требуется? — решил уточнить Кедров.

— Как что? Ты — отец, вот и принимай меры. Хоть какие-то — моих дамских сил здесь явно не хватает! — И Людмила в сердцах загремела посудой.

— Слушай, а почему именно на Иринке отъезжают? — вслух задумался Игорь.

Жена прекратила мыть тарелку.

— Не понял? Эх ты… Забыл, когда в очередной раз переехали? Новенькая она, а класс тяжелый, сложный. Кстати, это именно благодаря твоей распрекрасной службе мы всю жизнь по чужим углам маемся, а дочь уже которую школу меняет. Результат…

— Что ж, диспозиция ясна. — И боевой капитан поднялся со стула. — Будем думать…

— Представь, давно пора бы. Пока дочери все кости не переломали…

…Тот день был субботним, и, когда вернулась из школы дочь — хрупкая, большеглазая, — Кедров, что было ему несвойственно, попытался вызвать ее на откровенный разговор.

— Он что, действительно именно тебе проходу не дает? Этот Леша? — спросил Игорь и поразился: глаза Иринки сразу заслезились и в зрачках заплясали огоньки страха.

— Он меня… Каждый день… — всхлипывала девочка. — Сегодня за хвост ка-ак дернет! Будешь, говорит, ябедничать — по стенке размажу! А за ним и эти: Мокрицкий, Перегудов… Дави, кричат, ябеду-беду! Лешка еще и на свитер плюнул…

Игорь стиснул зубы.

Оставшуюся часть дня офицер усиленно размышлял: искал достойный выход из, увы, вполне заурядной для сегодняшней российской школы ситуации. А ближе к вечеру постучался к соседу, бывшему сослуживцу, ныне же подполковнику запаса, который судился с финуправлением округа за так называемые «боевые» деньги, незаконно не выплаченные ему после командировок в «горячие точки».

— Слушай, Григорьич, ты вот своего адвоката так хвалил, так расхваливал… А телефончик-то его можешь дать? — попросил Игорь.

— Что, тоже «боевые» зажали? — поинтересовался сосед, листая старенький блокнот.

— Да нет. Тут кое-что другое… образовалось, — уклонился от прямого ответа Кедров.

Созвонившись с адвокатом, он объяснил, откуда у него телефонный номер защитника, и попросил о консультации — разумеется, не бесплатной.

— А когда вам удобно? — поинтересовался собеседник на другом конце телефона. — Я, в принципе, и сейчас свободен. Если сами сможете в центр подъехать… Нет, для меня — не поздно.

— Для меня — тем более, — уточнил офицер. — Диктуйте адрес. Так… Есть… Смогу быть примерно через час.

Мужчины встретились у входа в небольшой парк, и, прогуливаясь по его центральной аллее, Игорь внятно изложил адвокату суть школьной проблемы и как именно собирается оную решать.

— Ну, общую ситуацию я уяснил… — Адвокат приостановился и слегка потер подбородок. — И что вы предполагаете сделать, понял. М-м-м… По-армейски прямолинейно, однако и нестандартно. Вот будет ли прок? Ладно, пойдемте назад… Так сколько вашей дочери лет? Только точно — это важно.

— Через два месяца четырнадцать исполнится, а что? — не понял Игорь.

— Вот это хорошо. Это даже отлично! — взбодрился консультант. — Понимаете, в Российской Федерации уголовная ответственность наступает только с четырнадцати лет, посему в вашем случае состава преступления не усматривается. Словом, на момент совершения вашей дочерью в течение следующих двух месяцев каких-либо противоправных действий — ну ведь не убивать же вы, в конце концов, ее руками кого-то собрались, — она при любом раскладе не будет являться субъектом преступления. По максимуму — разве поставят на учет в милиции. М-м-м… Ну а на вас, полагаю, составят административный протокол по статье 5.35 КоАП РФ.

— А если попроще? Что еще за КоАП такой? И о чем статья?

— Кодекс об административных правонарушениях. Статья же эта называется «Ненадлежащее исполнение родительских прав». Максимум триста рублей штрафа. И то — возможно, конечно, я ошибаюсь, все-таки у меня не тот профиль, — но, кажется, военных и вовсе не штрафуют. Сообщают о «ненадлежащем» на службу, руководству, оно и разбирается — по своей линии.

— Лучше бы три сотни штрафа… — задумчиво произнес Кедров. — Это мелочевка. А вот замполиту компру слить — тот может такое кадило раздуть!

— Сожалею, — развел руками адвокат. — Протоколы по пять-тридцать пять рассматривает специальная комиссия при администрации района. Поставить ваше начальство в известность о… м-м-м… пока еще не случившемся противоправном действии она стопроцентно обязана. В самом худшем случае материал передадут прямиком в военную прокуратуру, ну а там… разберутся. Взыскание в итоге все равно какое-либо получите, протокол же потом в архив спишут — и финита ля комедия.

— Ч-черт! — выругался Игорь. — Взыскания не хотелось бы. Только… в данной ситуации другого выхода не вижу.

— То есть путь законный вас совсем не интересует? — уточнил адвокат.

— Это не путь, а тупик, — возразил Кедров. — Жалобы учителям и районным чинушам? Заявления в ментуру и прокуратуру? Абсолютно не вижу перспективы.

— Да, это тягомотно, соглашусь… — Адвокат несколько шагов поразмышлял. — М-м-м… А если, скажем, детальную бумагу напрямую в комитет по образованию подготовить? Есть там один чиновник… Сергей Петрович. Можно подсуетиться, чтобы она на разбор именно к нему и попала. А уж после его представлений — он по натуре обожает все дерьмо до упора разгребать — не одна директорская задница из насиженного кресла как от катапульты вылетала. С вечным клеймом «знак педагогического некачества».

— Нет, я уж как-нибудь сам, — открестился Игорь. — Ладно. За консультацию благодарствую. Так сколько там я должен?..

А вернувшись домой, боевой капитан окончательно уже утвердился в мысли: в случае с преподобным Лешей, который тоже пока по возрасту не подпадает ни под одну уголовную статью, требуется активное контрнаступление. То бишь надо суметь поставить неуправляемого подростка — по-видимому, еще и активно поощряемого отцом — на место Иринки, на своей шкуре дать ему почувствовать унижение и боль.

Вот и оставался лишь тот самый прямолинейный армейский вариант. Хотя Игорь и прекрасно осознавал его последствия: такой своего рода артиллерийский огонь, под которым немудрено серьезное ранение получить…

— Ну и как, решил что-нибудь? — поинтересовалась к вечеру воскресенья жена у Кедрова.

— Так точно, — кивнул тот. — Сейчас вот Иринке буду подробный инструктаж давать.

— Что еще за инструктаж? — насторожилась Людмила.

— Ох, смотри…

— Да уж как-нибудь без тебя погляжу, — невежливо отозвался офицер и с нажимом в голосе произнес: — Сама требовала — теперь не вмешивайся. Теперь это уже мое, мужское дело…

* * *

После командировки Кедрову предоставили десятидневный отпуск. И в понедельник офицер, надев камуфляжную форму и берцы, ближе к обеду зашагал в школу, к дочери. У Иринки как раз подходил к концу последний, пятый урок, когда капитан осторожно постучался в класс. Через несколько секунд дверь приоткрылась, и в проеме обрисовалась худосочная фигура пожилой женщины. Игорь уже знал, что это учительница математики, она же — классный руководитель дочери, прозванная учениками Ожившей Мумией.

— В чем дело? — буравила она жестким взглядом маленьких поросячьих глаз высокого рыжебородого (в «горячих точках» многие военные не бреются) мужчину.

— Я отец Ирины Кедровой. Можно дочь на два слова?

— Что за срочность? — Математичка чуть повернула голову с гладко зачесанными назад седыми волосами, собранными на затылке в жидкий узел. — До конца урока пятнадцать минут…

— Очень нужно.

— Ну, хорошо. Кедрова, на выход…

Уточнив у дочери, на занятиях ли ее обидчик и за каким столом сидит, офицер дождался звонка и вошел в класс.

Иринка, из-за спины упитанного подростка-здоровячка с тщательно расчесанными длинными волосами, указала на него пальцем. Длинноволосый собирал учебники в кожаную, размером с небольшой кейс, папку с золотым тиснением «Petek». Капитану сразу бросились в глаза кофта от спортивного костюма «Nike», в которую был одет подросток, и часы «Ориент» на его запястье.

— Тебя, что ли, Алексеем зовут? — обратился к здоровячку Игорь.

— Ну, допустим, — отцедил тот, настороженно глядя на незнакомого бородача в камуфляже.

— Тогда давай знакомиться, — офицер сел верхом на стул у стола, рядом с длинноволосым. — Заодно и, о делах наших грешных покалякаем… Я — отец Ирины, твоей одноклассницы.

Тем временем все ученики, кроме Кедровой и здоровячка, покинули класс. Ожившая Мумия, тоже было собиравшаяся уйти, выжидательно застыла на учительском месте.

— Нету у меня с вами никаких дел, — уткнувшись взглядом в пол, угрюмо пробурчал подросток. — И вообще: некогда мне, спешу.