Петр I

Владимир Духопельников

Петр I

Петр I, или Петр Великий. Кто не знает этого имени? С детских лет мы узнаем о флоте и Полтаве; ежегодно 31 декабря встречаем с удовольствием Новый год; надеваем новый костюм или новое платье; утром читаем свежие газеты… Между тем, все это, да и многое другое связано с именем Петра I. Великий преобразователь России, победитель шведов, создатель Российской империи, бурная и впечатлительная натура – таким он остался в памяти современников и потомков. М. В. Ломоносов и Г. Ф. Державин называли его Богом; А. И. Герцен – «революционером на троне»; историк С. М. Соловьев – «вождем-преобразователем»; декабрист Корнилович – «алмазом под грубой короною». Представители же церкви считали и продолжают считать Петра «антихристом». Славянофил Аксаков писал, что «в Петербургском периоде государство совершает переворот, разрывает союз с Землею и подчиняет ее себе, начиная новый порядок вещей. Оно спешит построить новую столицу, свою, не имеющую ничего общего с Россиею, никаких русских воспоминаний. Изменяя Земле русской, народу, государство изменяет и народности». А. Н. Радищев заметил, что Петр был «властным самодержцем, который истребил последние признаки дикой вольности своего отечества». Правда, Петр «мог славнее быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную».

Резко отрицательно относятся к Петру I современные украинские историки, называя его «деспотом», который хотел уничтожить украинский народ. Но существуют и мнения, авторы которых стараются показать личность Петра шире и всестороннее. Так, прусская королева София-Шарлотта писала: «Этот государь очень хороший и вместе с тем очень дурной; в нравственном отношении он полный представитель своей страны. Если б он получил лучшее воспитание, то из него вышел бы человек совершенный, потому что у него много достоинств и необыкновенный ум». Еще точнее, на наш взгляд, о Петре высказался В. О. Ключевский. «Он (Петр) надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и, через рабовладельческое дворянство, возводить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно… Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная». Эти слова великого русского историка актуальны и в наши дни. Большинство советских историков давали Петру высокую оценку, однако были и критические замечания. Так, авторы альтернативной истории И. В. Карацуба и др. в книге «Выбирая свою историю» (М., 2006 г.) пишут: «Приведший Петра к власти переворот 1689 г., вопреки обычным представлениям, был не победой молодого реформатора над косным боярством, а консервативной реакцией на умеренно «западническую» политику царя Федора Алексеевича (1676–1682) и царевны Софьи».

Детские годы Петра

Петр – так назвали мальчика, который родился в царской семье в Москве 30 мая (12 июня) 1672 г. Почему было выбрано это имя, остается загадкой. Мальчик родился в день святого Исаакия Долматского, но имя ему дали в день крещения, 29 июня, в честь св. Петра. Рождение сына принесло огромную радость государю: три дня подряд служили благодарственные молебны и стреляли из пушек. В честь этого радостного события царь наградил многих своих подданных, амнистировал заключенных. Дело в том, что все мальчики, рожденные в первом браке царя, умирали или, как царевичи Федор и Иван, имели хилое здоровье. Петр же с первых месяцев после рождения выглядел крепышом, и царь, возможно, уже тогда увидел в нем своего наследника. Петр стал 14-м ребенком и пятым сыном в многодетной семье царя Алексея Михайловича и первым – от его второй жены Натальи Кирилловны Нарышкиной. Царице в то время исполнился 21 год, царь был вдвое старше.

Первые годы своей жизни Петр, как тогда было принято, провел под непосредственным наблюдением матери, среди целого штата женщин, приставленных к нему в качестве нянюшек, мамок и ближайших родственниц. По дворцовому этикету того времени, «царевича, кроме тех людей, которые к нему уставлены, и кроме бояр и ближних людей, видети никто не может – таков бо есть обычай». И действительно – царевич Петр, кроме своих отца и матери, тетки, старших сестер и братьев от первого брака царя Алексея Михайловича и назначенных царем пяти «мамок», никого не видел. В таком окружении Петр жил почти до пяти лет. Детские годы царевича протекали беззаботно и весело. Когда ему исполнилось два года, в его спальне появились музыкальные инструменты – «цимбалы», которыми малыш забавлялся, но постепенно детская Петра наполняется игрушечным оружием. Здесь собрался целый арсенал – металлические орудия, деревянные пищали и пушки с лошадками и многое другое. Мальчик поражал всех живостью, любознательностью и непоседливостью.

В январе 1676 г., когда Петру исполнилось три года, умер его отец, царь Алексей Михайлович. Эта смерть разделила придворные круги на две группировки. Алексей оставил после себя две семьи: двух сыновей и шесть дочерей от первой жены, Милославской, и царицу Наталью Кирилловну Нарышкину с сыном и двумя дочерьми. Каждая семья имела свою родню и приближенных. Все эти люди так или иначе влияли на государя и на внутреннюю и внешнюю политику государства. В XVII в. все цари из дома Романовых вступали на престол в юном возрасте, и такого подчинения подростки просто не могли избежать. Родственники настолько проникались чувством своего влияния на молодого государя, что ему трудно было отделаться от них в более зрелом возрасте, да еще когда к приближенным добавлялись родственники жены, тянувшие за собой своих друзей. Словом, образовывалась камарилья, тесно обступавшая престол и распоряжавшаяся государством как своей законной добычей; деспотизм и фаворитизм в самой откровенной форме пагубно отражались на ходе государственных дел. Вместе со второй царицей в царский дворец явилась ее родня, которая заявила свои претензии на влияние и места, принадлежавшие до тех пор группе родственников покойной Милославской. Между обеими группами началась борьба, повлекшая за собой разделение двора на два лагеря. Один группировался вокруг Милославских, другой – вокруг Нарышкиных. Эта борьба осложняла решение как внутри-, так и внешнеполитических вопросов.

30 января 1676 г. царский престол, согласно завещанию царя Алексея Михайловича, занял его третий сын – 14-летний царевич Федор (1676–1682 гг.)

Был он человеком болезненным, плохо развитым физически, но имел для своего времени блестящее образование. Федор говорил по-польски и по-латыни, был знаком с современной литературой, преимущественно церковной, южнорусской и польской, любил математику и прикладные знания, собирал в свои мастерские разного рода техников и следил за их работами.

Современники изображают Федора решительным сторонником украинского и польского культурного влияния на развитие России. Он, по свидетельству украинского летописца, очень любил Украину, приказал ввести киевские церковные напевы в московских церквах и монастырях, отменил московскую одежду и позволил своим подданным одеваться, как украинцы. Федор покровительствовал ученым из Киева и сочувствовал направлению, утвердившемуся в киевской богословской школе. В 1680 г. он женился на дочери смоленского шляхтича польского происхождения, допустил в Москве закладку польских и латинских школ.

Не успел Федор вступить на царский престол, как между Милославскими и Нарышкиными разгорелась борьба за влияние на царя. Боярин А. С. Матвеев, сторонник Нарышкиных, занимавший высшие должности при Алексее Михайловиче, был оклеветан Милославскими, снят со всех постов и отправлен в далекую северную ссылку. Нарышкины и их сторонники были удалены из Москвы. Милославским казалось, что победа достигнута. Но молодой государь уже пребывал под сильным влиянием своих любимцев и друзей, находившихся в его свите. Милославским пришлось с этим смириться, но они не сдались. Дело в том, что царь Федор, в отличие от своих сестер, неплохо относился к Наталье Кирилловне и к своему крестнику Петру и не позволял родственникам их обижать.

Когда Петр достиг пятилетнего возраста, по старорусскому обычаю мать и старший брат решили, что настало время обучать малыша грамоте. Один из современников Петра говорит: «Старший брат и крестный отец Петра царь Федор не раз говаривал куме-мачехе, царице Наталье: «Пора, государыня, учить крестника”». Мать не возражала, но просила царя найти учителя кроткого, смиренного, Божественное писание знающего. Одним словом, учителя, «не испорченного» западноевропейским влиянием. Таким учителем оказался Никита Моисеев сын Зотов (Никита Зотов), подьячий из приказа Большого прихода (ведомства неокладных сборов). Перед тем, как представить учителя матери Петра, его проэкзаменовал Симеон Полоцкий, ученый муж из Полоцка. Чтение и письмо Зотова были признаны достаточными для обучения царевича. Наталья Кирилловна, держа сына за руку, сказала Зотову: «Знаю, что ты доброй жизни и в Божественном писании искусен; вручаю тебе моего единственного сына» и велела на следующее утро начать учение. На начало занятий пришли царь Федор и патриарх, отслужили молебен с водосвятием, окропили святой водой ученика и, благословив, посадили за азбуку. Учитель приступил к занятиям. Интересно, что Зотов тут же получил от патриарха гонорар в сто рублей (если сравнивать с сегодняшними деньгами, то это несколько десятков тысяч гривен!); кроме того, государь пожаловал ему двор, произвел в дворяне, а царица-мать прислала две пары богатого верхнего и исподнего платья и «весь убор», в который, по уходе государя и патриарха, учитель тут же и переоделся.

За время обучения Петр изучил азбуку, научился читать. Он не только прочитал, но и, по древнерусскому педагогическому правилу, выучил наизусть часослов (православная богослужебная книга, включающая молитвы ежедневных служб), псалтирь (сборник 150 так называемых «Давидовых псалмов»), Евангелие и «Деяния апостолов». Впоследствии Петр свободно держался на клиросе, читал и пел своим не густым баритоном не хуже любого дьячка; он даже мог прочесть наизусть Евангелие и «Деяния апостолов». Говорят, что Петр, будучи в Кенигсберге (нынешний Калининград) в годы Северной войны, в библиотеке, рассматривая книги, обратил внимание на одну из рукописей. Работники библиотеки сказали, что они не знают, что это за книга, поскольку не могут ее прочитать. Царь начал читать эту рукопись. Оказалось, что это – список с древнерусской летописи, историки называют его Радзивилловской, или Кенигсбергской, летописью.

Итак, Зотов начал старательно обучать царевича. Мальчик любил слушать различные рассказы, рассматривать картинки. Об этом увлечении учитель сообщил матери. Тогда Наталья Кирилловна велела выдать Зотову из дворцовой библиотеки исторические книги и летописи с иллюстрациями. Одновременно она заказала мастерам Оружейной палаты сделать новые рисунки. Так у Петра сложилась целая коллекция иллюстраций, на которых были изображены здания, корабли, солдаты, оружие, сражения и «истории лицевые с прописями» – иллюстрированные повести и сказки с текстами. Зотов увлекал своего ученика и рассказами о прошлой истории России. Петр узнавал о деяниях своего отца, Ивана Грозного, Дмитрия Донского, Александра Невского, далекого Владимира. Однако начальное обучение длилось недолго.

Смерть царя Федора. Борьба за власть

27 апреля 1682 года умирает царь Федор. Он умер, не назначив себе преемника. Как это уже неоднократно бывало в России, вновь возникла проблема престолонаследия.

Кандидатами на престол оставались два царевича – Иван (сын Алексея Михайловича и царицы Марии Милославской) и Петр. Права обоих на престол, согласно российским традициям, оставались одинаково спорными. Ведь к Федору власть перешла если и не в строгом смысле легально, то, по крайней мере, в силу завещания его отца, обнародованного при жизни последнего и никем не оспоренного. Иван же и Петр Алексеевичи не могли опереться даже на такой шаткий юридический элемент. Кроме того, Иван – 15-летний болезненный слабоумный мальчик, конечно же не мог принять государственную власть. Петр же был малолетним (всего 10 лет) и к тому же младшим братом Ивана. Таким образом, создалось положение, которое вполне можно назвать династическим кризисом. Выход из него оказывался возможным только с победой одной из группировок в жестокой схватке друг с другом. На сцену вновь выступили старые соперники – Милославские и Нарышкины. Во главе первых стояла умная и энергичная царевна Софья, по меткому определению историка С. М. Соловьева, «богатырь-царевна». Во главе вторых – Наталья Кирилловна Нарышкина.

Сторонники Нарышкиных вызвали из ссылки А. С. Матвеева и развернули активную деятельность в поддержку кандидатуры Петра. Патриарх Иоаким, при поддержке части московских бояр, провозгласили царем Петра, минуя старшего Ивана. Он обратился с дворцового крыльца к толпе, собравшейся по его приглашению, с вопросом: кому из царевичей быть на царстве? В ответ поднялся шум, и имя Петра выкрикнули громче, чем имя Ивана. Милославским оставалось только подчиниться голосу «народа», но они не считали свое дело окончательно проигранным. Дело в том, что с избранием Петра права старшего Ивана явно нарушались. Кроме того, царское избрание произошло безо «всей земли», без Земского собора, который в старину, в минуты междуцарствия, один имел право избирать государя на «вдовевший» московский престол. Понятно, что родные царевича Ивана, его сестры и бояре Милославские не могли примириться с происшедшим. Царевна Софья, старшая сестра Ивана и Петра, при активной поддержке Ивана Михайловича Милославского обратилась за помощью к стрельцам. В 19 стрелецких полках, расквартированных в Москве в то время, числилось 14 198 человек. К этому времени многие их привилегии были отмененными. Кроме того, правительство часто, в течение несколько месяцев, не выплачивало стрельцам положенного жалованья. При этом и местные начальники вводили различные поборы, вымогали взятки. Стрельцы еще при жизни Федора подавали жалобы на своих начальников, но они не находили удовлетворения. Разъяренные отказами властей удовлетворять челобитные, стрельцы собирались на тайные сходки и открытые совещания, обсуждали свои требования, составляли списки лиц, допускавших злоупотребления, выступали против своих начальников, которые допускали частые злоупотребления: заставляли работать на себя; задерживали выдачу жалованья, утаивая часть его в свою пользу. Среди стрельцов активно действовали сторонники Милославских, распуская слухи о том, что Иван Нарышкин примеряет царское облачение. Стрельцам дали знать, что во дворце бояре «завели измену» и что царевича Ивана уже задушили; в руки стрельцам дали и список «изменников-бояр». Стрельцы поверили и начали открытый мятеж.

30 мая они ворвались в Кремль. Царица Наталья Кирилловна вывела на крыльцо дворца царя Петра и царевича Ивана и показала их стрельцам живых и невредимых. Сам Иван успокаивал мятежников, говоря, что его никто не изводит и что ему не на кого жаловаться. Однако стрельцы не успокоились. «Кремлевский дворец, – по определению историка В. О. Ключевского, – превратился в большой сарай, по которому бегали и шарили одурелые стрельцы, отыскивая Нарышкиных, а потом буйствовали по всей Москве, пропивая добычу, взятую из богатых боярских и купеческих домов». Стрельцы предъявили правительству ультиматум: выдать на расправу Матвеева, восемь Нарышкиных и неугодных военных командиров. Царица-регентша Наталья Кирилловна и ее помощники растерялись, а восставшие стрельцы учинили погромы и расправу над начальниками. Погибли Матвеев, князья Михаил и Юрий Долгорукие, Афанасий и Иван Нарышкины, Ромодановский, фаворит царя Федора Иван Языков, начальник Посольского приказа Ларион Иванов и еще несколько начальников стрелецких полков. В Судном и Холопьем приказах бушевавшая толпа уничтожила все кабальные акты. Стрельцы призывали холопов поддержать их, обещая дать волю и «уставить правду». Но холопы не поддержали стрельцов, а говорили: «Лежать вашим головам на площади; до чего вы добунтуетесь? Русская земля велика, вам с ней не совладать». Современники отмечают, что 10-летний Петр достаточно спокойно наблюдал за происходящим в Кремле. Он не плакал, не прятался, а просто крепко держался за руку матери, возможно, думая о будущей мести стрельцам. (Но вот что удивительно: холопов в столице было больше, однако бояре не решились призвать их на борьбу со стрельцами.)

По желанию стрельцов первым царем объявили Ивана Алексеевича, Петра – вторым царем, а Софья, их сестра, вскоре стала регентшей при них. Таким образом, движение стрельцов, начавшись как солдатский протест против условий службы, превратилось в организованное выступление в пользу одной из боровшихся за власть дворцовых группировок. Наступило двоецарствие и началось правление Милославских во главе с Софьей. Все недруги и противники Милославских были убиты или сосланы далеко от столицы. Во главе стрелецкого войска встал сторонник Милославских Иван Андреевич Хованский.

В литературе образ Софьи выведен неоднозначным, противоречивым. По одной версии, она была обязана своим возвышением ходу событий, сумев разумными уступками успокоить мятежных стрельцов, и власть как бы сама далась ей в руки в награду за это. По другой версии, которая исходит из лагеря противников, Софья является коварной интриганкой, одаренной необузданным властолюбием и не останавливающейся перед злодейством. При помощи своих агентов она разжигала стрелецкое движение и руководила им с целью погубить группу Нарышкиных и проложить себе дорогу к власти. Конечно, обе версии страдают односторонностью и требуют своего дальнейшего подробного изучения.

Софья отличалась властолюбием; ее влекло к крупной политической роли, к господству. Все семь лет правления она чувствовала себя полновластной хозяйкой и хотела даже венчаться на царство. Софья – «принцесса великого ума и великой политики». Она получила блестящее для своего времени образование. Софья хорошо знала современную церковную литературу на русском и польском языках и считалась ценительницей и покровительницей киевской богословской школы. Француз Невилль говорил: «Насколько ее стан широк, короток и груб, настолько ее ум тонок, остер и политичен, и хотя она никогда не читала Макиавелли, она самостоятельно усвоила все его правила».

Софья возглавила придворную партию Милославских и их сторонников, пришедших к власти. Она направляла действия правительства, которое возглавил князь В. В. Голицын. По мнению авторов «Выбирая свою историю…», «Первый министр царевны князь Василий Голицын много потрудился для создания коалиции европейских стран для борьбы с Османской империей. По сообщениям дипломатов, князь готовился создать регулярную армию, ликвидировать государственные монополии и даже отменить крепостное право. Голицын стал и первым из плеяды официальных фаворитов при “дамских персонах”».

Благодаря В. Голицыну Софья умело и последовательно овладела положением в столице; с помощью дворянского войска, собранного вокруг Москвы, заставила капитулировать восставших. Стрельцам выплатили долги. От них принимали челобитья на своих командиров и наказывали последних. В 1683 г. последовал указ возвращать бывшим владельцам беглых холопов и бить их кнутом.

Немного успокоив низы, правительство не смогло разрешить противоречий в социальных верхах. Нарышкиных хотя и отстранили от дел, но не уничтожили. Уцелели и боярские круги, враждебно относящиеся к Милославским. Назначение начальником Посольского приказа, а фактически – руководителем правительства Василия Васильевича Голицына вызывало в кругах аристократии нескрываемое недовольство. Не мог симпатизировать правительству и патриарх Иоаким: Софья и Голицын не поддержали его в спорах с Сильвестром Медведевым, который активно выступал в защиту киевской богословской школы. (Киевские богословы, в отличие от Москвы, лояльно относились к католикам). У знати вызывало недовольство и поведение царевен. По Москве распространялись слухи, что «царевна Софья – блудница и живет блудно с боярами, да и другая царевна, сестра ее, и бояре ходят к ним, и ребят те царевны носят и душат, а иных на дому кормят». Масла в огонь подливали слухи о желании Софьи венчаться на царство. Все это, как снежный ком, летящий с горы, обрастало новыми и новыми слухами и в конечном счете должно было привести к падению правительства Софьи. И это произойдет через некоторое время. А сейчас пора возвратиться к Петру.

«Потешные» забавы Петра

После подавления выступления стрельцов царевна Софья с братом Иваном возвратились в Кремль. Наталья Кирилловна с детьми поселяются во дворце в царском селе Преображенском. Живут они на средства, выделяемые царевной Софьей. Тайком Наталья Кирилловна получала помощь от патриарха, Ростовского митрополита и Троицкого монастыря. Конечно, этих средств не хватало для царской жизни. Во дворце царила тягостная тишина. Придворные, отстраненные от трона, ходили с печальными лицами, высказывали горькие, злобные речи в адрес правительницы и ее сторонников. В такой обстановке, конечно же, мало кто мог думать о продолжении обучения мальчика. Между тем, начальные знания Петра необходимо было закрепить и развить. Мы уже говорили, что он хорошо усвоил азы грамотности: чтение и письмо. Предстояло продолжать, как это делали его старшие сестры и братья, изучать новые предметы: грамматику, пиитику, риторику, диалектику и философию, латинскую и греческую грамоту и, вероятно, польский язык. Но события 1682 года все перевернули в жизни Петра. Киевские ученые-монахи, которые жили в Москве и могли дать ему знания по этим предметам, состояли в дружбе с царевной Софьей, поэтому царица Наталья не допускала их к Петру и не учила его. Сестра Софья, в свою очередь, не имела желания заботиться об образовании нелюбимого брата. Десятилетний Петр практически был предоставлен сам себе. Скука, которую испытывал любознательный мальчик в Преображенском дворце, вывела его на просторы села Преображенского. По определению историка В. О. Ключевского, «никем не руководимый, он начал здесь продолжительную игру; какую сам себе устроил и которая стала для него школой самообразования, а играл он в то, во что играют все наблюдательные дети в мире, в то, о чем думают и говорят взрослые. (О военном деле.)»

Жизнь в подмосковных селах (а жил Петр то в Преображенском, то в Воробьево, то в Коломенском, то в Троице-Сергиевом монастыре) существенно отличалась от столичной жизни. Сельские дворцы бывали обыкновенно невелики; вместо большого придворного штата там находилась немногочисленная дворня. Царские двор и сад граничили с крестьянским селом. Фактически царский дворец напоминал обычную боярскую усадьбу. Царевич свободно выбегал из хором на двор, общался с местной детворой. Они убегали в поля, луга, играли в лесу, купались в реке. Мальчик рос как обычный дворянин. Постепенно вокруг Петра объединяются жившие в Преображенском, Семеновском и других селах Подмосковья дети бояр, дворян, дворовых и крестьян. Как и все дети того времени, они играли в бабки, лапту и другие игры. Возможно, тогда Петр увлек своих сверстников игрой в войну, перенеся эту игру из дворцовых хором в поле. Игра постепенно разрастается и осложняется, принимая все новые формы и вбирая в себя разнообразные отрасли военного дела. На берегу Яузы, притока реки Москвы, у села Преображенского по приказу Петра построили «потешную» крепость Пресбург, где и проходили «потешные» игры. Для своих игр царевич постоянно требует из Оружейной палаты Кремля разные вещи, преимущественно оружие. Вместе с образом Спасителя он берет из Кремля и столовые часы с арабом, и «карабинец винтовой немецкий», то и дело требует свинца, пороха, полковых знамен, бердышей, пистолей; дворцовый кремлевский арсенал постепенно переносился в комнаты Преображенского дворца.

Усложнялась игра, совершенствовались знания и умения игравших, менялся их статус. Петр начал формировать свою службу. Так образовались два батальона (позже они переросли в гвардейские полки Российской армии) по 300 человек каждый – Преображенский, в селе Преображенском, и Семеновский, в селе Семеновском. Эти батальоны и получили название «потешных». В. О. Ключевский в свое время писал: «Не думайте, что это были игрушечные, шуточные солдаты. Играл в солдаты царь, а товарищи его игр служили и за свою «потешную» службу получали жалованье, как настоящие служилые люди. Звание «потешного» стало особым чином: “Пожалован я, – приводит одну челобитную В. О. Ключевский, – в ваш великих государей чин, в потешные конюхи'». Петр, играя в солдаты, хотел сам быть настоящим солдатом и такими же сделать участников своих игр. Он одел «потешных» в темно-зеленые мундиры, дал полное солдатское вооружение, назначил штаб-офицеров, обер-офицеров и унтер-офицеров из своих людей. В эти годы среди «потешных» солдат оказались: Александр Данилович Меншиков, сын придворного конюха, – по замечанию князя Бориса Куракина, – «породы самой низкой, ниже шляхетства»; князь Михаил Михайлович Голицын, будущий фельдмаршал, который по малолетству был записан в барабанную роту, и многие другие. Почти каждый день Петр вместе с солдатами обучался суровому солдатскому искусству. «Потешные», применяя приемы осадного искусства, учились брать и крепость Пресбург.

А что же Софья? Первоначально «потешных» Петра она называла Преображенскими конюхами и снисходительно смотрела на потехи брата. Как и Наталья Кирилловна, в потехах брата видела пустую забаву, но, в отличие от матери, старалась поощрять его игры. Добровольное устранение брата от государственных дел (хоть он и участвовал порой в кремлевских церемониях – принимал послов, выезжал с двором в монастырь на богомолье) устраивало Софью, позволяло ей укрепиться на троне. Но то, чего старалась не замечать в брате сестра, не могло ускользнуть от острого глаза послов. Секретарь шведского посольства, посетившего летом 1688 г. Москву (в это время Петру исполнилось 16 лет), оставил следующую запись: «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах (тронах) под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат (Иван Алексеевич), надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно. Младший (Петр Алексеевич) смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое, молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех присутствующих, а живость его приводила в замешательство степенных сановников московских. Когда посланник подал верующую (верительную) грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дав времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и зачастил скороговоркой: “Его королевское величество, брат наш Каролу с свейский, здоров ли?”». Но, увлекаясь «потешными» играми, Петр забывал о том, что он царь, хотя до совершеннолетия основное внимание уделял своей цели – совершенствованию армии и созданию флота. Тренировки по штурму и взятию крепости Пресбург показывали слабость технической подготовки государя и его молодого окружения. Тогда царь стал учиться инженерному и артиллерийскому искусству. Разумеется, ему пришлось начать эти науки с нуля и засесть за арифметику и геометрию. Но где было взять учителей? Петр обратился к немцам (немцами в тот период в России называли всех, кто не говорил по-русски), проживавшим в Немецкой слободе, в селе Измайлово (ныне это район Москвы), недалеко от Преображенского. Эту территорию иностранцы начали заселять еще во второй половине XVI столетия. При царях Михаиле Федоровиче (деде Петра) и Алексее Михайловиче количество иностранцев в слободе значительно увеличилось. При царе Алексее в Москву для командования войсками из-за границы вызвали двух генералов, около сотни полковников и несколько сотен офицеров. Здесь Петр познакомился с иноземным мастером Зоммером, который показал государю гранатную стрельбу. Такая стрельба впоследствии стала любимым занятием Петра. Голландец Брант учил царевича плаванию под парусами. Особая дружба завязалась у Петра с шотландцем генералом Патриком Гордоном и со швейцарцем Францем Лефортом. Патрик Гордон – знаток военного дела, исполнительный и немногословный, верный и надежный человек – находился на русской службе несколько десятков лет; Франц Лефорт был очень способным и веселым, в любую минуту готовым организовать развлечение. Именно под его влиянием, как считают современники, Петр начал рвать с русскими бытовыми традициями и привыкать к шумным пирам и европейскому разгулу.

Любознательный мальчик с его склонностью к мастерству, военному делу постоянно ищет и находит себе нужных людей, занятия, приспособления. Как позже вспоминал сам Петр, в 1687 г. князь Я. Ф. Долгорукий, отправляясь послом во Францию, в беседе с царевичем упомянул, что у него был инструмент, которым «можно брать дистанции или расстояния, не доходя до того места», да жаль – украли. Петр просил князя купить этот инструмент во Франции. Долгорукий привез ему этот инструмент (астролябию). Но ни Петр, ни его окружение не знали, как им пользоваться. Специалиста нашли в Немецкой слободе, им оказался голландец Тиммерман. С этим учителем Петр хоть и не достиг успехов в грамматике (он писал коряво и с ошибками), зато быстро прошел арифметику, геометрию, артиллерию и фортификацию, овладел астролябией, изучил строение крепостей, научился вычислять полет пушечного ядра. Осматривая в селе Измайлове амбары деда Никиты Ивановича Романова, Петр нашел завалявшийся бот (дедушку русского флота), который, по рассказам самого царевича, послужил родоначальником русского флота. Государь научился на нем плавать, да так, что у него, человека сухопутного, пробудилась неистовая любовь к мореплаванию. В это время он уже мечтал о флоте, которого Россия, огромная страна, омываемая на севере морями, не имела. Петр полностью ушел в это дело. На Переяславском озере под руководством иностранца Брандта строятся малые фрегаты, яхты. Сам Петр на Москве-реке строит небольшие гребные суда. Не прекращается и обучение «потешных». Царь часто сам, в иноземном мундире, участвует в экзерцициях. Он, как и его солдаты, быстро научился стрелять из ружей и пушек, копать шанцы, наводить понтоны, закладывать мины и многому другому. Более того, Петр решил сам пройти все ступени военной службы, начиная с барабанщика. Во время одного из «потешных» сражений лопнувшей гранатой ему сильно обожгло лицо. Все это пригодилось царю впоследствии. Подобные знания и навыки он накапливал всю свою жизнь, недолгую, но на редкость насыщенную учебой и делами, делами и учебой. Прав был А. С. Пушкин, написав:

То академик, то герой,То мореплаватель, то плотник,Он всеобъемлющей душойНа троне вечный был работник.

Так в «Марсовых и Нептуновых» «потехах» проходило время. Приближалось совершеннолетие, а вместе с ним и окончание регентского правления старшей сестры. Чтобы отвлечь сына от «пустых забав» и сделать более солидным, Наталья Кирилловна задумала его женить и нашла ему невесту по своему вкусу – дочь окольничего боярина Евдокию Федоровну Лопухину. По рассказам современников, Евдокия Лопухина, не глупая, но бездарная, кроткая, но ревнивая, дородная и цветущая, но не особенно красивая, была скучна, невежественна и не терпела иностранцев. Ее воспитали в страхе Божием и отеческих обычаях. Царица-мать считала, что именно такая жена (кстати, старше Петра на три года) была необходима ее сыну, привыкшему к слишком вольной компании с плясками, попойками, пением и музыкой, и что именно такая «подруга жизни» скорее всего отучит царевича от опасных забав. Венчание состоялось 28 января (10 февраля) 1689 г. в небольшой придворной церкви Св. апостолов Петра и Павла в Москве.

Но надежды царицы-матери на то, что сын после женитьбы изменит образ своей жизни, не оправдались. Едва прошел медовый месяц, как Петр оставил молодую жену и с иностранными корабельными мастерами поскакал в Переяславль строить суда. В целом семейные отношения Петра и Евдокии, несмотря на рождение двух сыновей Алексея (1690 г.) и Александра (1691 г.; мальчик умер в семь месяцев), не сложились. Причин такого положения можно найти много. Но главной из них нам представляется то, что царица Евдокия, воспитанная в старых традициях, не понимала и не поддерживала мужа в его преобразованиях. Их семейная жизнь закончилась в 1696 году, когда Петр, перед отъездом за границу, отправил Евдокию в монастырь.

Вступление на престол

Обострение отношений между Софьей и Петром назревало давно. Подрастающий царь, занятый «потешными» играми и учением, с явным неудовольствием и плохо скрываемым раздражением смотрел на действия старшей сестры-правительницы. Его негативное отношение к сестре поддерживали мать и сторонники Нарышкиных. Удивительно, но одним из ярых противников Софьи являлся двоюродный брат ее фаворита Борис Алексеевич Голицын. Софья, со своей стороны, стараясь не допустить Петра к власти, стремилась сама заполучить царскую корону. В этом ее поддерживали начальник Посольского приказа В. В. Голицын и начальник Стрелецкого приказа Ф. Л. Шакловитый, человек крутой, решительный и ловкий, державший стрельцов в полном повиновении. Именно на него и надеялась Софья в получении долгожданной короны. Согласно плану Шакловитого, стрельцы подают челобитные, в которых просят Софью не оставлять правление и венчаться царским венцом на царство. В загородную резиденцию Шакловитый вызывает стрелецких начальников и предлагает им подписать уже заготовленную челобитную. Однако стрелецкие командиры, ссылаясь на свою безграмотность, отказываются это сделать и расходятся по домам. Но некоторые из рядовых стрельцов были не прочь подписать челобитную и даже применить более решительные меры. Так, один из стрельцов предложил бросить в Петра гранату или подложить ее в сани государя, другой – напасть на него с ножом во время тушения пожара (царь любил участвовать в тушении пожаров, которые часто вспыхивали в столице). Сторонники Софьи, чтобы восстановить стрельцов против Петра, прибегали к различным инсинуациям. Рассказывали, что по ночам подьячий Матвей Шошин, сторонник Софьи, наряженный под Л. К. Нарышкина в белый атласный кафтан, подъезжал к стрельцам, стоявшим на карауле, бил их без пощады и приговаривал, «вспоминая» погибших в 1682 году «родичей»: «Убили вы братей моих, и я вам кровь братей своих отомщу!» В это время один из заговорщиков унимал Шошина, говоря: «Лев Кириллович! За что бить до смерти! Душа христианская!» Эти действия сторонников Софьи стали известны их противникам, которые повели более решительное наступление на трон. В марте 1689 года Петр имел серьезный разговор с фаворитом Софьи В. В. Голицыным и потребовал нового оружия для «потешных». 8 июня, во время традиционного крестного хода со святой иконой, Софья пошла вместе с царями – Иваном и Петром. Петр потребовал, чтобы она оставила их (по обычаю тех времен женщина не должна была принимать участия в этом действе). Софья отказалась, и разгневанный Петр ускакал в Коломенское.

Вскоре вернулся из второго крымского похода В. В. Голицын. Манифест о наградах его участникам должны были утвердить цари, но Петр это сделал только после длительных уговоров. Когда же Василий Голицын пришел к царю, чтобы поблагодарить его за награды, то Петр не принял боярина. «Самодержица всея Руси» (или «благоверная царевна и великая княжна») – так приказала именовать себя Софья – пришла в ярость. Приближалась решающая схватка.

7 августа 1689 года в Москве пронесся слух, что «потешное» войско ночью придет из Преображенского, чтобы убить царя Ивана и царевен. По приказу Софьи закрыли все кремлевские ворота. В Кремле и на Лубянке расположилось более тысячи стрельцов. Активно агитировал стрельцов в поддержку Софьи начальник Стрелецкого приказа Федор Леонтьевич Шакловитый.

Переполохом в столице воспользовались сторонники Петра. Двое стрельцов поскакали в Преображенское. Они сообщили царю о якобы готовящемся против него походе. Поднятый с постели, плохо соображая со сна, что же происходит, испуганный до крайности, царь в одном белье бежал к ближайшему лесу, затем ускакал в Троицкий монастырь. Там Петр упал на постель и, весь в слезах, поведал архимандриту о страшной опасности, нависшей над ним. Царь просил укрыть его и защитить. (Позже кое-кто из современников, а затем и исследователей высказали мысль о том, что этот спектакль разыгран был по сценарию самого Петра. Возможно, это и правда, но испуг, дрожание и слезы юноши выглядели очень естественно.)

8 августа в монастырь явились молодая жена Петра, мать и сестра Наталья, потешные полки, стрельцы Сухарева полка и несколько преданных ему бояр.

Правительство Софьи на первых порах не придало значения этому происшествию. Шакловитый, узнав о побеге Петра, сказал только: «Вольно ему взбесяся, бегать!» Не подозревающая ни о чем Софья ходила на богомолье и нападать на брата не собиралась.

Между тем Петр развил кипучую деятельность. По его требованию к Троице потянулись солдатские и стрелецкие полки. Сюда прибыли патриарх, многие бояре и дворяне. Софья жаловалась своим сторонникам: «Послала я патриарха для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет». Поездка Софьи в монастырь ни к чему не привела: Петр ее не принял, а потребовал выдачи Шакловитого и его сторонников. Следствие и суд над заговорщиками оказались скорыми, хотя и под пытками они не подтвердили желание лишить жизни Петра. Четверых, в том числе Шакловитого и Сильвестра Медведева, осудили на смерть. Пятнадцать человек били кнутом (у троих из них отрезали язык) и сослали в Сибирь. Фаворита Софьи В. В. Голицына лишили боярства и сослали в далекий, глухой Пустозерск. 7 сентября был объявлен указ об исключении имени Софьи из царского титула: «Теперь, государь братец, – писал Петр брату Ивану, – настоит время нашим обеим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришла есми в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужескими особами в титлах и расправе дел быти не изволяем». Софью постригли в монахини и удалили в Новодевичий монастырь. Здесь она и умерла в 1704 году. Двоевластие формально сохранялось (Иван умер в 1696 г.), хотя фактическим правителем государства стал Петр Алексеевич – Петр I (1689–1725 гг.).

«Настоит время нашим обеим особам Богом врученное нам царствие править самим»

Итак, Петр получил полную власть. (Как мы говорили выше, Иван не мог управлять государством, хотя номинально и оставался царем. Софья его женила на боярине Салтыковой. От этого брака у Ивана родилось пять дочерей. Две первых умерли в младенчестве, остальные выжили. В 1730 году четвертая дочь Ивана Анна станет российской императрицей. Иван умер 21 января 1696 года). Однако властью этой Петр… не интересовался! Реальные дела по управлению страной перешли теперь от свергнутой сестры к матушке – царице Наталье и ее приближенным. Но сама Наталья, по отзыву князя Куракина, «была править некапабель (неспособна), ума малого». Правительство и Посольский приказ возглавил ее брат, двадцатипятилетний Лев Кириллович Нарышкин – человек посредственного ума, но огромной энергии. Лев Кириллович государственными делами занимался без особого рвения. Все делопроизводство приказа сосредоточилось в руках опытного дипломата старого закала, думного дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева. Ответственные посты в других приказах расхватали родственники Нарышкиных и Лопухиных, из рода которых происходила первая жена Петра – Евдокия. Словом, правительство формировалось по старинным обычаям, когда должности получали не по заслугам, способностям, не по пригодности к должности, а по родственным связям. Вся эта компания пустилась обкрадывать казну и людей; за ними тянулись другие бояре, дворяне, приказные, столичные и местные; началось, как отмечали современники, «правление весьма непорядочное», «мздоимство великое и кража государственная».

А как же Петр? Почему он в первое время не проявлял серьезного интереса к власти? Прежде всего, он был еще слишком молод. С. М. Соловьев пишет: «Семнадцатилетний Петр был еще неспособен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи, великий человек объявился после., и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел». Именно в «потехах» мужал не только царь, но и будущий его аппарат. В Преображенском и Немецкой слободе проводились не только игры, но и решались многие важнейшие вопросы жизни государства конца столетия.

Рядом с Петром находились: генерал Патрик Гордон, знаток военного дела, устройства европейских армий, исполнительный и немногословный, верный и надежный; весельчак Франс Лефорт, всегда готовый организовать веселый бал и пир; Алексашка – Александр Данилович Меншиков, ловкий и услужливый, невежественный, безграмотный, но преданный, как пес, патрону. Он начал с мелких услуг, затем стал денщиком, получил титул князя, дошел до генералиссимуса, «полудержавного властелина». Среди приближенных были Федор Апраксин – будущий адмирал; Федор Головин – командир «потешных»; Гавриил Головкин – будущий канцлер; Федор Ромодановский – «князь-кесарь». Позже значительную роль играл Феофан Прокопович.

Особое место среди приближенных занимал Федор Юрьевич Ромодановский – «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по все дни», но по-собачьи преданный Петру. Он был главнокомандующим новой солдатской армии, король Пресбургский, Фридрих, начальник розыскного Преображенского приказа, облеченный обширными полицейскими полномочиями. В узком кругу его именовали «министром кнута и пыточного застенка».

Рядом с Петром находился и Иван Иванович Бутурлин, «человек злорадный и пьяный, и мздоимливый», которого в своем кругу именовали королем Польским, или царем Семеновским (его резиденция располагалась в селе Семеновское). Бутурлин командовал старой, преимущественно стрелецкой армией. Обе армии ненавидели одна другую настоящей, не потешной ненавистью, разрешавшейся настоящими, не символическими драками. Обычно такие сражения (драки) начинались командующими, которые стояли на разных берегах Яузы и в адрес противника произносили слова, от которых, говоря современным языком, «уши вяли». Когда температура достигала кипения, в ход шло все имеющееся оружие. Сохранились дневники современников, которые описали трехнедельные сражения под Кожуховым, на берегу реки Москвы в 1694 году. В сражении с обеих сторон приняло участие до 30 тысяч человек. Боевые действия велись по плану, разработанному Гордоном и Петром. Как всегда, победу одержали «потешные» полки. Правда, в ходе сражения, отметил их участник, князь Куракин, «убито с 24 персоны пыжами и иными случаи и ранено с 50». По традиции такие сражения заканчивались общим пиром – победителей и побежденных. Такие учения показывали, что старое московское войско не только не способно вести наступательные действия, но и защищать страну. Современник Петра, сторонник его преобразований Иван Посошков, так описывал русское воинство: «У пехоты ружье было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят большим успехом, а своих хотя сотню положили – ничего». Так сама действительность требовала реформирования армии.

Как видим, первое время, «официально вступив в должность», Петр проводит в суете и постоянных заботах, продолжает учиться; все пробует, наблюдает, расспрашивает иноземцев о европейских делах и состоянии их армий. Петра мы видим то в Москве, то в Преображенском и на Переяславском озере. На Москве-реке он продолжает сооружать небольшие суда и наконец заказывает корабль в Голландии. В это же время Петр успевает проводить военные учения, которые показывали преимущество организации и подготовки «потешных»; им в скором времени предстояло стать гвардейскими полками.

Обедает и ночует царь где придется – у кого-нибудь в Немецкой слободе, чаще на полковом дворе в Преображенском у сержанта Буженинова, реже всего дома, только иногда приезжает пообедать к матери. Однажды в 1691 году Петр напросился на обед к Гордону. Гостей собралось более 80 человек. Обед потихоньку перерос в обильный ужин, после которого все улеглись спать по-бивачному, вповалку. На обед следующего дня, когда гости проснулись, все двинулись к Францу Лефорту, который значился «министром пиров и увеселений». В построенном для него на берегу Яузы дворце гости собирались частенько. По описанию князя Куракина, компания оставалась во дворце дня три «для пьянства, столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Для многих период протрезвления продолжался несколько дней. Только Петр в первое утро просыпался и как ни в чем не бывало шел заниматься своими делами. (Это вполне объяснимо: уже тогда Петр имел рост более «трех аршинов» – 215–220 см. Правда, обувь он носил 38 размера.)

Такие гулянки привели к созданию Всешутейшего собора, члены которого проводили время в беспробудном пьянстве в своей резиденции в Пресбурге, но иногда пьяная компания выползала из своих келий и носилась по улицам Москвы. Генерал Гордон 1 января 1692 года записал в своем дневнике, что был в Преображенском, где «поставлен был патриарх». По одной версии, патриархом назначили Никиту Зотова, человека, который мог прилично выпить; по другой – М. Ф. Нарышкина, двоюродного деда Петра, по характеристике князя Б. И. Куракина, «мужа глупого, старого, пьяного». Церемония поставления в патриарха, главу Всешутейшего собора, зародилась в Немецкой слободе. Эта церемония имела вид празднества в честь Бахуса. На жестяной митре, украшавшей голову «потешного» патриарха, изображался Бахус на бочке. На его плаще красовались нашитые игральные карты. На груди вместо панагии была повешена глиняная фляга с вином. Патриарх держал в руках вместо Евангелия книгу, в переплет которой были вложены 83 маленькие бутылочки с водкой. На «заседания собора» приходили не только его члены – часто на них приглашали и ревнителей старины. Боярин, князь И. И. Хованский рассказывает: «Брали меня в Преображенское, и на Генеральном дворе Никита Зотов ставил меня в митрополиты, и дали мне для отречения столбец, и по тому письму я отрицался, и в отречении спрашивали вместо: ”веруешь ли?” – ”пьешь ли?”» Забавы «потешной» компании были многообразны. Игры в честь Бахуса чередовались со святочными гуляниями, которые начались до поездки в Европу Великого посольства. По возвращении из Европы Петр I в начале 1699 года с соборянами гонял на 80 санях по улицам Москвы. Ряженые с воплями, визгом и шумом вламывались в дома знати, славили и требовали угощения. Шутовскую процессию возглавлял Никита Зотов. Здесь, в Немецкой слободе, в 1692 году Петр встретил красавицу Анну Моне, которой на десять лет увлекся так, что позабыл семью – жену и своего сына. Один из современников писал об Анне: «Особа эта служила образцом женских совершенств; с необыкновенною красотою, она соединяла самый пленительный характер, была чувствительна, но не прикидывалась страдалицей; имела самый обворожительный нрав, не возмущаемый капризами; не знала кокетства; пленяла мужчин, сама того не желая; была умна, в высшей степени добросердечна». Н. И. Костомаров утверждал, что «умная, кокетливая немка умела привязать к себе Петра тем наружным лоском обращения, которого не доставало русским женщинам». В оценках образа Анны российские историки разделились на два лагеря. С Костомаровым согласен Мордовцев. Но иной точки зрения придерживались Трачевский, Семевский и другие. Трачевский, в частности, говорил, что Анна была алчна и отличалась легкостью нрава. Семевский называл ее «страшною эгоисткою, немкою сластолюбивой, чуть не развратной, с сердцем холодным, немкой расчетливою до глупости, алчною до корысти, при всем этом суеверной, лишенной всякого образования». Историк продолжает: «Поднятая из грязи разврата, она не сумела оценить любовь Петра, не сумела оценить поступка, который тот сделал ради нее, предав жестокой участи свою законную супругу». Оставим в стороне причины, которые дали основания историкам так характеризовать Анну. Они рассматривают более длительный отрезок времени и видят конечный результат. В первое время действительно, где бы ни был царь, он помнил об Анне, писал ей письма. Возвратившись в Москву, спешил к ней. Австрийский посол Гварнент писал: «Крайне удивительно, что царь, против всякого ожидания, после столь долговременного отсутствия еще одержим прежнею страстью: он тотчас по приезде в Москву посетил немку Моне». Петр не скрывал своего отношения к Анне, приглашал ее на приемы иностранных послов. Ее родственники получали от царя в подарок дома и вотчины. Петр пожаловал Анне и ее матери ежегодный пансион в 708 рублей, что представляло тогда солидную сумму, подарил свой портрет, осыпанный бриллиантами.

А любила ли Петра Анна? Это так и осталось загадкой, но скорее всего, нет. По словам современников, она «оттолкнула его [Петра] от себя предпочтением ему другой личности, которую она действительно любила; царя же она не любила, а только умела ценить его любовь к ней, отвечала ему теплой дружбой и умела пользоваться добрым чувством всесильного властелина русской земли». Действительно, прошло 10 лет и тайная связь Анны Моне с польским посланником, саксонцем Кенигсеком, вступившим в русскую службу, ставшим любимцем Петра, оказалась раскрытой. Царь потребовал от Анны объяснений, укоряя ее в неблагодарности. Во время разговора у него полились слезы, и он сказал: «Забываю все, я также имею слабости: я вас не буду ненавидеть и обвиняю только собственную мою доверчивость. Продолжать мою любовь с вами значит унизить себя; прочь, я умею примирить страсти с рассудком. Вы ни в чем не будете нуждаться, но я с сих пор вас уже не увижу». Против Анны завели уголовное дело, и она три года провела в тюрьме.

Но вернемся в девяностые годы. В это же время в самом Петре, в его психологии происходит как бы внутренняя борьба. Детство, «потешные» игры, встречи с иностранцами развивали его любознательность, прививали ему новые, отличные от традиционных русских, вкусы. Однако Петр воспитывался в русских традициях, традициях «Домостроя», и это не могло не вызывать в нем некоторого раздвоения.

Так, по настоянию матери он женился на Евдокии Лопухиной, неоднократно уступал требованиям патриарха Иоакима, который ревностно защищал старинные устои Московского государства и не терпел никаких нововведений. В своем завещании патриарх Иоаким (1690 г.), обращаясь к обоим царям, во имя Бога единосущного умолял их не общаться с иноверцами-еретиками, не доверять им командные должности в русской армии, «иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить»; патриарха приводило в ужас то, что эти проклятые еретики,«подобно скотам», едят траву – «салат» и говорят на языках, которые православные люди не понимают. Вскоре Петр уступил требованиям матери и во время избрания нового патриарха. Кандидатуру псковского митрополита Маркела, человека образованного, которого царь поддерживал, мать и ревнители старины отвергли. Маркела признали непригодным из-за пользования «варварскими» языками: латинским и французским, из-за излишней учености и слишком короткой бороды. Патриархом избрали митрополита Казанского Андриана. Петр получил возможность еще раз убедиться в силе тех, кто превыше всего почитал отсталость Руси, ее старомосковские порядки, сохранение которых, как все яснее становилось царю, было гибельным для страны. Правда, иногда все же Петр, хотя и тайно, но делал то, что хотел. Так, через месяц после кончины Иоакима Петр заказал себе удобное в быту иноземное платье – немецкий камзол, чулки, башмаки, а также парик и шпагу на перевязи, шитой золотом. Но надевал он это только на время посещения Немецкой слободы. Все это, вместе взятое, заставляло Петра искать новые пути развития страны. И эти пути он видел в необходимости перенимания опыта иностранных государств. Мысль о том, чтобы учиться у европейцев, чтобы догнать их и тем обрести независимость, что в этом вопрос будущего России, – такая мысль овладевает всем существом Петра. Она становится не просто сознанием целесообразности, но страстью необычайной силы, охватывающей его бурно развивающуюся натуру.

В эти же годы у Петра укрепляется мысль, что для утверждения России на международной арене, укрепления ее независимости необходимы армия, флот и море. О выходе к морю Петр постоянно вел разговоры с друзьями – Гордоном и Лефортом. В 1693 году царь с большой свитой отправляется в далекий, единственный на то время северный российский порт Архангельск.

Просторы Северной Двины около Архангельска поразили воображение царя. Здесь он впервые увидел море и настоящие, большие корабли – английские, голландские, немецкие торговые суда стояли на рейде Архангельска. Отдельные суда выгружали в порту свои товары: краски, сукна, изделия из кожи и многое другое. На них грузили русские товары – лес, меха, икру, пеньку, кожи. Петр все с интересом осматривает, обо всем расспрашивает, размышляет о строительстве русского флота, о расширении русской торговли. Подчиненным он приказывает заказать за границей постройку военного корабля. В Архангельске начали по его распоряжению строительство двух кораблей. В этот раз царь впервые в жизни совершил плавание по морю – это было Белое море, северное, холодное и угрюмое. Осенью Петр уже был в Москве. Он тяжело переживает в январе 1694 года смерть матери. Но жизнь берет свое, и в апреле царь в сопровождении 400 человек вновь отправляется в Архангельск. Здесь его уже ожидал спущенный на воду первый корабль. Через месяц на воду спустили второй, а из Голландии пришел третий. Петр был восхищен. Он назначил адмиралом флота Лефорта, представителя сухопутной Швейцарии. Дважды со своими спутниками царь выходил в море, и оба раза корабли попали в шторм. Петр и его окружение пережили немало страшных мгновений, поскольку не умели еще управлять судами. Но все окончилось благополучно.

Манит море Черное

Царь снова в Москве, и снова речь заходит о море – Северном и Каспийском. Но в первом случае путь оказывался долгим и опасным, а во втором Петр понимал, что Каспийское море – это, в сущности, большое озеро, не связанное с мировыми океанами. Другое дело – Черное море, которое, кстати, в древности называлось Русским. Море, по которому в Константинополь ходили великие князья Киевские – Олег, Игорь, Ольга и многие другие. Море, через которое на Русь пришла мировая религия, были доставлены в Москву царские регалии и белый клобук патриарха.

У Петра постепенно, как впоследствии вспоминал он сам, возникла мечта повторить подвиг князя Олега, «отомстить туркам и татарам за все обиды, которые они нанесли Руси». Петра подталкивали к походу против татар его союзники по Священной лиге – Австрия и Польша, а также гетман И. Мазепа. Войны требовало и греческое православное духовенство, крайне задетое тем, что турки передали святые места в Иерусалиме (Голгофу, Вифлеемскую церковь, Святую пещеру) французам-католикам. Иерусалимский патриарх Досифей писал в Москву: «Татары – горсть людей и хвалятся, что берут у вас дань, а так как татары – подданные турецкие, то выходит, что и вы турецкие подданные». Сохранялись в памяти и бесславные походы на Крым В. В. Голицына.

К концу 1694 года у ближайшего окружения Петра уже твердо вызревает мысль о необходимости похода против крымского хана.

20 января 1695 года служилым людям официально приказали собираться под началом боярина Б. П. Шереметева в поход на Крым. Как только сошел лед, его войско двинулось по Днепру к низовьям. Русские захватили четыре турецких крепости на Днепре, две из них разрушили, в двух других остались русские гарнизоны. Однако, как показали дальнейшие события, основной задачей армии Б. П. Шереметева являлось отвлечь противника от основного направления удара. В отличие от походов В. В. Голицына, Петр решил нанести основной удар не здесь, а по крепости Азов. Эта турецкая крепость находилась в устье Дона и закрывала выход в Азовское море. (Донские и запорожские казаки в 1630-е годы уже занимали Азов, но правительство тогда не поддержало их, и казаки вынуждены были крепость оставить.) Из Москвы по рекам Оке, Волге, Дону под командованием Головина и Лефорта направлялась сюда половина из 31 тысячи хорошо обученного войска. Вторая половина, под командованием Гордона, двигалась сухим путем. В Паншином городке на Дону к отрядам Головина и Лефорта присоединился в качестве бомбардира царь. В конце июня обе армии подошли к Азову. Началась трехмесячная осада крепости. Осада и штурмы крепости проводились без разработанного плана. Три командира враждовали между собой, поэтому войска действовали разрозненно. Под Азовом у русских отсутствовал флот. Это позволяло туркам морем беспрепятственно подвозить подкрепление и продовольствие. Русские несли значительные потери. Это вынудило Петра принять решение о прекращении осады Азова. Так, понеся огромные потери и не добившись положительного результата, закончилась для русских эта первая баталия за Азов.

Но неудача не сломила Петра I. Он энергично взялся за подготовку нового похода. В письме к главе дипломатического ведомства Л. К. Нарышкину от 8 октября из Черкасска царь дает указание о вызове из Австрии специалистов по взятию крепостей. Такая же просьба направляется и в Пруссию. В Вену был отправлен посланник для заключения договора о совместных действиях против Турции и направлении в Россию специалистов по организации взрывных осадных работ. На верфях в Воронеже и подмосковном селе Преображенском в невероятно трудных условиях зимних холодов более 26 тысяч плотников строили корабли. К началу апреля суда начали спускать на воду. Новый флот включал в себя два больших корабля, 23 галеры и четыре брандера. Одновременно шла подготовка сухопутных войск. В армию зачислялись даже крепостные, получавшие таким образом, без ведома хозяев, свободу. Сухопутными войсками командовал А. С. Шейн. Весной 1696 года флот и более 70 тысяч человек армии были готовы к выступлению.

23 апреля, погрузившись на струги, войска пустились в путь. 3 мая пошел новорожденный флот. Впереди плыла галера «Принсипиум» под командованием капитана Петра Алексеева, т. е. царя, который строил эту галеру своими руками. Флот спешил по полной воде преодолеть цепную преграду, которая закрывала выход из Дона в Азовское море. Появление русского флота в Азовском море стало полной неожиданностью для турок, обеспечивало осаду крепости и со стороны моря. Другая армия – боярина Б. П. Шереметева – вместе с украинскими казаками, как и в прошлом году, отправилась в низовья Днепра.

В конце мая русская армия подошла к своим прошлогодним позициям и занялась подготовкой плацдарма для штурма крепости. В море на легких стругах вышли казаки и нанесли урон туркам. В море оказались и большие русские корабли, закрыв проход туркам к крепости. Более слаженно работала артиллерия. Совместными действиями армия и флот 19 июля 1696 года заставили защитников Азова сдаться. Победителям досталось 136 пушек. Взятие Азова обеспечило России выход в Азовское море. Однако сам Азов не был приспособленным для стоянки флота, поэтому победители нашли неподалеку удобную гавань, где и основали город Таганрог. Вместе с тем, выход в Азовское море не разрешал всех проблем и не давал России выхода в Европу. Керченский пролив оставался в руках Турции.

О взятии Азова сразу же сообщили многим иностранным государствам. Некоторые из них эту весть восприняли без особого удовольствия. Так, российский резидент в Варшаве А. В. Никитин 11 сентября сообщал в Москву: «Слышал я от многих людей, что они хотят непременно с Крымом соединиться и берегут себе татар на оборону; из Крыму к ним есть присылки, чтобы они Москве не верили; когда Москва завоюет Крым, то и Польшу не оставит». В целом же, как пишет американский историк Роберт Мэсси, «новость о победе Петра под Азовом вызвала удивление и уважение».

Однако Петр понимал, что первый успех необходимо закрепить. По его предложению Боярская дума 20 октября и 4 ноября 1696 года принимает решение о содержании в Азове сильного гарнизона, направлении для строительства Таганрога 20 тысяч человек и о строительстве 52 военных кораблей. Решение гласило: «Морским судам быть». Русский историк М. М. Богословский писал:«Приговорами думы 20 октября и 4 ноября предпринималась необычайно важная и смелая реформа, и Петр, едва ли даже сознавая весь объем производимой этим решением реформы, становился крупным преобразователем… Заводя значительный флот на завоеванном море, Россия из сухопутной державы превращалась в морскую». Правда, для превращения России в морскую державу предстояла еще огромная работа. Первым делом необходимо было подготовить кадры морских офицеров, и первый шаг в этом направлении царь сделал. Он приказал отправить за границу для обучения морскому делу 70 молодых дворян. Петр четко придерживался поставленной цели.

Русский царь в Европе

Русские цари знали, что есть Европа, есть европейские страны. Они вели переписку с отдельными монархами. Иван Грозный бывал в Ливонии, бывал в тогдашних литовских землях (нынешняя Белоруссия). На территории современной Белоруссии побывал и Алексей Михайлович. Но дальше этих территорий они никуда не ездили. Не посещали Россию и иностранные государи. Однако времена менялись. Петр в беседах со своими друзьями иностранцами много узнавал о жизни в европейских странах, о достижениях людей в экономике, производстве, науке, культуре и видел отставание России от европейских стран. Все это подогревало желание государя посетить Европу. И повод представился. Взятие Азова еще не означало поражения Крыма и Турции. Для продолжения борьбы с ними нужны были союзники, для «подтверждения древней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов Креста Господня, салтана Турского, хана Крымского и всех бусурманских орд». До отъезда Великого посольства Россия уже заключила с Австрией и Венецией оборонительный и наступательный союз против Турции на три года. Но против турок не желали выступать Франция, Англия и Голландия. Поэтому дипломатия в ее непосредственном виде – это внешняя, официальная, но не главная задача посольства. Главное же состояло в том, что Петр ехал изучать Европу и учиться у европейцев. На специальной сургучной печати, которую Петр ставил на своих письмах во время путешествия, была надпись: «Я ученик и ищу себе учителей». Петр хотел лично увидеть работу иностранных мастеров, поучиться у них и пригласить их работать в Росию. Сподвижник Петра П. П. Шафиров указывал на три цели, которые стояли перед посольством: видеть политическую жизнь Европы, ибо ни сам царь, ни его предки ее не видели; по примеру европейских стран устроить свое государство в политическом, особенно воинском порядке; своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края, чтобы воспринять там добрые нравы и знание языков.

6 декабря 1696 года последовал указ о назначении трех великих послов: генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта, генерала и комиссара Федора Алексеевича Головина и думного дьяка Прокофия Богдановича Возницына. Если Лефорт выполнял скорее декоративную роль в посольстве, то Головин и Возницын, опытные дипломаты, вели всю подготовительную работу и переговоры с иностранными дипломатами. Каждого из послов сопровождала целая свита, состоявшая из различных специалистов: врачи, священники, три десятка волонтеров, многочисленная охрана – всего около 250 человек. Необычным для данного посольства стало то, что в нем впервые в Европу отправлялся русский царь собственной персоной, правда, под видом урядника Преображенского полка Петра Михайлова. С собой они везли много денег, запасы продовольствия и напитков, большое количество старого, испытанного орудия московской дипломатии – соболиных шкурок для подарков. Указом Петра посольству предписывалось нанять на русскую службу иностранных морских офицеров и матросов, закупить все необходимое для производства оружия в России.

Из Москвы посольство выехало 9—10 марта 1697 года и только в конце марта пересекло русскую границу, вступив в пределы шведских владений. Рига холодно встретила русских, и царь отправился далее в Митаву – столицу герцогства Курляндского, вассала Речи Посполитой. Но и здесь он долго не задержался. 2 мая Петр на корабле «Святой Георгий» отплывает к Кенигсберг. Там государю устраивают достойную встречу: один за другим следуют торжественные приемы, балы, пиры. Однако царь не забывает и об учебе. С помощью главного бранденбургского специалиста по артиллерии он совершенствует свои знания и навыки в артиллерии и получает аттестат о пройденном курсе, в котором говорится, что царский урядник – искусный артиллерист. В ходе переговоров обе стороны подтвердили «давнюю дружбу» и желание борьбы с Турцией.

Через Германию царь едет в Голландию, самую богатую на то время страну Европы, имевшую 16 тысяч судов, составлявших четыре пятых мирового торгового флота, и хорошо развитые мануфактурные промышленные предприятия. Здесь уже тогда работали банки, торговые биржи, страховые компании. (Правда, торговый оборот с Россией в то время не превышал 1 %.) На корабельных верфях Голландии строились торговые и военные корабли.

В Амстердам царь с 18 волонтерами прибывает 7 августа. А на следующий день он уже в Саардаме, где находилась корабельная верфь. Петр нанимается туда работать, ловко управляется с топором. Но вскоре его потянуло в Амстердам, где на верфях строили не простые купеческие, а большие военные корабли. Необходимость возвращения в Амстердам диктовалась и прибытием в Голландию Великого посольства. 16 августа посольство, в составе которого уже находился и царь, обряженный в кафтан, красную рубаху и войлочную шляпу, встречалось с бургомистром Амстердама, Николаем Витзеном, одним из руководителей Ост-Индской компании.

Витзен устраивает Петра и русских волонтеров на верфь Ост-Индской компании, руководство которой решило начать постройку нового корабля, чтобы «знатная особа, пребывающая здесь incognito», могла изучить все этапы его постройки. Работой при постройке фрегата руководил мастер Поль, который не давал никаких поблажек царю. Нетребовательный в еде и одежде, равнодушный к комфорту, царь стойко переносил все тяготы работы плотника. Под стать ему были и его волонтеры. Работа спорилась и быстро продвигалась.

Работая на верфи, Петр не забывал и о задачах посольства. Он встречается с Вильгельмом Оранским – штатгальтером[1] Нидерландов (он же король Англии – Вильгельм III), человеком умным, волевым, дальновидным политиком. Правда, о чем говорили монархи, осталось тайной. Члены посольства, пребывая в Голландии, посещали музеи, театры, парки, бывали на мануфактурных предприятиях. Они наняли более 1000 мастеров различных специальностей, голландских, английских, немецких, венецианских, греческих офицеров, матросов, инженеров, врачей и отправили их в Россию. Кроме того, в Россию отправили несколько десятков тысяч ружей новых марок, различные военные материалы, морские приспособления. Состоялись и официальные переговоры русских послов с представителями Генеральных штатов Нидерландов. Русские послы обращались за помощью к Голландии в борьбе с Турцией, предлагая определенные торговые привилегии в России. Но Нидерланды не собирались ссориться с Францией, которая поддерживала Турцию. Кроме того, сами Нидерланды были не прочь усилить свое присутствие в Средиземном море, где находились перспективные рынки.

Время шло, продолжалось строительство корабля, заложенного Ост-Индской компанией. Между тем, эта работа перестала удовлетворять Петра. Освоив практические навыки кораблестроения, он хочет узнать теорию корабельного дела. В Голландии государю сказали, что этой науке можно обучиться только в Англии. Петр обращается к Вильгельму Оранскому, и тот приглашает русского царя к себе.

11 января 1698 года царь с небольшой свитой прибыл в Лондон – в то время значительный портовый центр, город, где бурно развивались промышленность и торговля. Здесь находились научные, учебные, культурные центры страны, в которых работали известные в мире ученые. Петр со своими людьми бывал в театре, заходил в соборы, однажды принимал английских епископов, ездил в обсерваторию, посещал монетный двор и политическую тюрьму, «где английских честных людей сажают за караул». Гости побывали на фабриках, посетили Английское королевское общество, Оксфордский университет, Гринвичскую обсерваторию. Петр зашел и в часовую мастерскую Карте. Работой мастера царь увлекся настолько, что стал тут же заниматься сборкой и разборкой часов. Петр побывал и на заседании английского парламента. Правда, сидеть в зале парламента царь отказался. Он следил за заседанием из небольшой комнаты под крышей парламента. Царь видел короля на троне и английских вельмож на скамьях. В комнату через слуховое окно доходили речи выступающих. Выслушав, с помощью переводчика, речи выступавших, царь сказал своим спутникам: «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан». Присутствие Петра на заседании парламента не осталось незамеченным. Один из членов парламента заявлял, что он видел «редчайшую вещь на свете, именно – короля на троне [в парламенте] и царя [российского] под крышей». Между тем, большую часть времени из четырех месяцев русские проводили на корабельных верфях. Царь изучал теорию кораблестроения, а его подручные приобретали практические навыки. По приглашению короля Петр прибыл в Портсмут – на главную базу английского флота. Здесь специально для царя устроили показательные учения военного флота, самого мощного в то время в мире. Петр, восхищаясь мастерством моряков, сказал: «У адмирала в Англии значительно более веселая жизнь, чему царя в России!» 18 апреля царь и Головин посетили с прощальным визитом короля, и через неделю русские покинули страну. Путь вновь лежал в Голландию, а оттуда в Австрию, в Вену. Петр планировал посетить и Италию. Венецианская республика, так же как и Австрия, была ненадежным союзником. Однако поступившее царю известие из России о выступлении стрельцов заставило его изменить планы и поспешить в Москву.

Пребывание Великого посольства в Европе оставило двоякий след в жизни Российского государства. С одной стороны, россияне увидели жизнь в европейских государствах, степень их экономического и культурного развития. Здесь они приобрели навыки кораблестроения и ряда ремесленных специальностей. В Россию поехали специалисты и офицеры, нанятые Петром.

Дипломатические же шаги Петра в целом закончились неудачно, но он многое постиг: контакты с европейскими дворами, их опытными властителями и изощренными дипломатами внесли в обучение Петра и его сподвижников немаловажный вклад. В ходе проводимых переговоров стало понятно, что в европейской политике основную роль играют собственные интересы той или иной страны. И это становилось ясно русским послам, когда они заводили разговоры, что для борьбы с мусульманской Портой необходимо объединить усилия христианских государств. Такие разговоры в глазах искушенных и расчетливых политиков Западной Европы выглядели наивными. Различия вероисповеданий отнюдь не мешали складыванию коалиций, внешнеполитических комбинаций, союзов. Против католической Франции объединились не только протестантские государства (Англия, Голландия, Швеция), но и католические (Австрия, Испания, Бавария). Существовал союз христианской Франции и мусульманской Турции. За спиной России переговоры о мире с Портой вела Австрия, на это время союзница России. В итоге Петру стало ясно, что в Европе он не сможет найти союзников для продолжения войны с Турцией. В то же время выяснилось, что Дания, Польша и Саксония, боясь усиления Швеции, поддержат Россию в борьбе против нее за выход в Балтийское море. Первой инициативу об организации союза с Россией проявила Дания, давно враждовавшая со Швецией за пролив Зунд и герцогство Шлезвиг-Голштинское. Затем за союз высказался саксонский курфюрст, избранный польским королем (он взял имя Август II), на земли которых заглядывалась Швеция.

Результаты Великого посольства, как нам представляется, довольно четко сформулировал американский историк Роберт Мэсси. «Последствия этого 18-месячного путешествия, – пишет он, – оказались чрезвычайно важными, даже если вначале цели Петра казались узкими. Он поехал в Европу с решимостью направить свою страну по западному пути. На протяжении веков изолированное и замкнутое старое Московское государство теперь должно было догнать Европу и открыть себя Европе. В определенном смысле эффект оказался взаимным: Запад влиял на Петра, царь оказал огромное влияние на Россию, а модернизированная и возрожденная Россия оказала, в свою очередь, новое, огромное влияние на Европу. Следовательно, для всех трех – Петра, России и Европы – Великое посольство было поворотным пунктом».

Первые реформы Петра

Современники и исследователи петровского времени единодушно отмечают, что у Петра никогда не было документа, который бы назывался Проектом реформ. Не было у него ни четкого плана, ни установленных сроков завершения тех или иных преобразований. Он был прагматиком, действовал, исходя из обстоятельств. Но решив Россию «сделать Европой», царь во многом использовал и приспособил к русским условиям идеи, которыми жила Европа. Философы – духовные отцы XVI–XVII вв. Спиноза, Локк, Гассенди, Гоббс, Лейбниц – утверждали, что христианские идеи блага на небе за страдания на земле, господствовавшие в Средние века, уже не удовлетворяют людей. Они говорили, что благо на земле, благо для всех вполне возможно, и оформили концепцию «общего блага» как великой цели человечества. Философы и юристы указывали и пути достижения «общего блага» с помощью государства. Именно государство казалось самым замечательным, совершенным инструментом достижения счастья человечества. Другим непременным условием существования счастливого человечества было признано наличие абсолютной власти, являющейся как бы душой государства, высшей силой, не подлежащей ничьему, кроме Божьего, контролю. Эта власть и должна была вести подданных к «общему благу» по пути, указанному философами. Государство при этом выступает во многих обличиях: строго и подробно регламентирует все сферы жизни человека и общества, воспитывает подданных в нужном для достижения великой цели духе. Если подданный не стал сознательным, образованным, ответственным и преданным престолу и отечеству гражданином – применяет насилие, принуждение. Именно тогда идея прогресса через насилие, достижения счастья через принуждение прочно вошла в сознание людей. Петр же видел в насилии чуть ли не единственный способ преображения страны и не раз высказывался по этому поводу. Например, в указе о принудительном обучении крестьян работе с неведомой в России косой при уборке хлеба (1721 г.) он писал президенту Камер-коллегии Д. М. Голицыну: «Сами знаете, хотя часто добро и надобно, а новое дело, то наши люди без принуждения не сделают».

Возвратившись в Москву, Петр весь свой гнев обрушил на стрельцов и Милославских, считая их главными подстрекателями стрельцов. Царь принялся за розыск подстрекателей, на несколько дней погрузился в суд и расправу над ними. Возможно, в это время царь вспомнил 1682 год, расправу стрельцов с его любимыми людьми. Недаром Петр был совершенно вне себя во время этого розыска и в пыточном застенке, как тогда рассказывали, не утерпев, сам рубил головы стрельцам. В целом, более 1000 человек закончили жизнь на плахе и виселицах, многих сослали. 16 московских стрелецких полков Петр приказал раскассировать (расформировать). Стрельцов вместе с семьями выслали в различные города и там записали в посадские люди.

Время «стрелецкого розыска» наполнено и другими делами Петра. Вернувшись из-за границы, он поселился в Преображенском. По давней традиции к царю на поклон поехали бояре. И он решил на них, не откладывая в долгий ящик, начать искоренять старые русские традиции быта, вводя новые западноевропейские образцы. Все русские люди носили длинные бороды, спускавшиеся на грудь. Они ими гордились, расчесывали их, приглаживали, заботились о красоте их и старались сохранить в целости каждый волосок. Отпускали русские люди и длинные усы; порой такие, что мешали пить из чаши напитки. В то же время волосы на голове стригли коротко.

Царь во время приема бояр взял ножницы и стал ими обрезать у них бороды. Волосы посыпались на пол. На лицах знатных бояр появился испуг. Но царь продолжал свое дело. Этот обряд продолжался и в последующие дни. Англичанин Джон Перри, руководивший работами по постройке кораблей в Воронеже, пишет: «Около этого времени царь приехал в Воронеж, где я тогда находился на службе, и многие из моих работников, носившие всю свою жизнь бороды, были обязаны расстаться с ними; в том числе один из первых, которого я встретил возвращающимся от цирюльника, был старый русский плотник, бывший со мною в Камышинке, отлично работающий топором и которого я всегда особенно любил. Я слегка пошутил над ним по этому случаю, уверяя его, что он стал молодым человеком, и спрашивал его, что он сделал со своей бородой? На это он сунул руку за пазуху и, вытащив бороду, показал мне ее и сказал, что когда придет домой, то спрячет ее, чтобы впоследствии положили ее с ним в гроб и похоронили вместе с ним, для того, чтобы, явившись на тот свет, он мог дать отчет о ней св. Николаю. Он прибавил, что все его братья (товарищи по работе), которых в этот день тоже выбрили, как его, также об этом позаботились». Но лично всех побрить царь не мог. А так как среди русских знатных людей находилось много таких, кто не желал расставаться с бородой, то Петр приказал взимать с таких подать в размере 100 рублей в год (порядка нескольких десятков, а то и сотен тысяч современных гривен). Не забыл государь и о крестьянах. Они обязаны были платить по копейке каждый раз, когда проходили через ворота каждого города, где находился сборщик пошлины. Народ такие действия царя считал большим грехом, но противостоять ему не мог. Тогда же Петр издал указ, которым предписал изменить покрой одежды. Русские мужчины привыкли носить длинные одежды, похожие на женские платья. Теперь же предписывалось, чтобы все бояре и все приближенные ко двору и получавшие от царя жалованье под страхом попасть в немилость оделись по английской моде в кафтаны из тонкого сукна, обшитые серебром или золотом, «смотря по средствам каждого». Затем последовало распоряжение, чтобы все, кроме крестьян, шили себе иностранные одежды. Образцы такой одежды были вывешены на всех воротах Москвы.

20 декабря 1699 года следует очередной указ царя, в котором говорилось, что все христианские народы отмечают Новый год восемь дней спустя от Рождества Христова, а не от сотворения мира. (В России Новый год отмечали от сотворения мира. Причем, на огромной территории его отмечали 1 марта или 1 сентября). Чтобы установить единообразие, царь указал: «Впредь лета счислять в приказах и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего генваря с 1 числа от Рождества Христова 1700 года». В указе говорилось, что необходимо «в царствующем граде Москве» в церквах и домах провести молебен, а перед воротами знатных дворов установить украшенные сосновые, еловые или можжевеловые деревья (ветки), по образцам, которые находились на гостином дворе и у нижней аптеки. Указ разрешал и самостоятельно украшать свое жилище «кому как угоднее и пристойнее, смотря по месту и воротам, учинить возможно». Не забыл законодатель и о бедных людях. Им предписывалось «хотя по деревцу, или ветви на вороты, или над храминою своею поставить». Украшения сохранялись с 1-го по 7-е января 1700 года. Встречать Новый год предписывалось весело и с фейерверками: «Да генваря же 1 день, в знак веселия, друг друга поздравляя Новым годом и столетним веком учинить сие: когда на большой Красной площади огненные потехи зажгут и стрельба будет, потом по знатным дворам боярам и окольничим и думным и ближним и знатным людям палатного воинского и купецкого чина знаменитым людям, каждому на своем дворе из небольших пушечек, буде у кого есть, и из несколько мушкетов или иного мелкого ружья учинить трожды [трижды] стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится [имеется]».

В 1699 году Петр издал еще несколько важных указов. Согласно одному, он позволил дворянам выезжать за границу. Правда, каждый, кто хотел это сделать, обязан был явиться к государю и получить указание: что осматривать и чему учиться. Поскольку желающих ехать за границу не находилось, многие родители, чтобы не расставаться со своими детьми, старались их быстро женить: по русским традициям женатый человек должен был обеспечивать семью, а не учиться. Возможно тогда появилась известная поговорка: «Не хочу учиться, а хочу жениться!» Но Петр никогда не забывал о своих указах, и их нарушителей, несмотря на происхождение родителей и занимаемую ими должность, строго карал. Всем известен факт, когда в 1709 году адмирал Ф. И. Апраксин подписал указ о посылке за море для учения дворянских детей. В их числе значилась фамилия племянника фельдмаршала Б. П. Шереметева. Родители отказались отпускать сына за границу под предлогом его свадьбы с дочерью «князя-кесаря» Ф. Ю. Ромодановского. Петр, находясь в то время под Полтавой, объявил главнокомандующему, что он запрещает племяннику жениться до получения образования. Однако семья Шереметевых нарушила этот устный приказ, что вызвало страшный гнев царя. Отца жениха В. П. Шереметева отправили на строительные работы (забивать сваи) в Петербург. Мать жениха попала на прядильный двор, где ей было «велено работать с протчими по указу». Молодого мужа в течение недели отправили за границу. Старые Шереметевы пробыли более двух месяцев на принудительных работах, и лишь настойчивые хлопоты влиятельной родни спасли их от царской опалы.

Петр I не только посылал дворян для обучения за границу. Он и в России открывал учебные заведения, которые готовили кадры, так необходимые для армии и флота. В 1701 году в Москве открылись артиллерийская (пушкарская) школа и школа математических и навигацких наук, затем – медицинское училище и инженерная школа. При корабельных верфях под Воронежем, в Петербурге, Ревеле, Кронштадте открывались школы, где готовили мастеровых – корабельщиков. Газета «Ведомости» в первом номере, вышедшем 2 января 1703 года, сообщала: «Повелением его величества московские школы умножаются, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили. В математической щтюрманской школе более 300 человек учатся и добре науку приемлют». В 1715 году в Петербурге открывается Морская академия, которая готовила кадры морских офицеров. Наверное, студенты того времени мало чем отличались от современных студентов. По крайней мере, в инструкции Морской академии предписывалось: «Для унятия крику и бесчинства выбрать из гвардии добрых солдат и быть им по человеку во всякой коморе [классе] во время учения и иметь хлыст в руках, буде кто из учеников станет бесчинствовать, оных бить». Другим указом государь велел своим посланникам, резидентам и агентам, находящимся за границей, объявить, что все иностранцы, желающие приехать в Россию, будут желаемыми гостями государя. В России они получат не только особые привилегии и покровительство, но в случае нужды необходимую помощь. «Особенно его величеству будет приятно, – говорится в одном из документов, – если искусные морские и сухопутные офицеры, инженеры и артиллеристы, искусные художники, фабриканты и ремесленники захотят выехать в его государство».

Назовем и еще один указ, который, как это ни покажется странным, выпадал из общей линии становления абсолютной монархии в России. Он касался реформирования местной системы управления.

Так, 30 января 1699 года последовало два указа, которыми правительство разрешало посадскому населению столицы и других городов избирать из своей среды бурмистров в Бурмистерские палаты, вскоре переименованные в ратуши. Однако эта «милость и призрение великого государя» оказались не безвозмездными: городское общество, пожелавшее воспользоваться благами самоуправления, обязывалось уплачивать в казну прямые подати в двойном размере. Налоги оказывались настолько большими, что от такой «милости» государя отказались практически все города, в том числе и богатейший купеческий Новгород Великий. Тогда реформу объявили обязательной. Правда, на этот раз правительство отказалось от взимания двойной платы налога. Этой реформой государь стремился повысить авторитет посадского населения и прежде всего купечества, освободить его от судебного произвола приказного аппарата и воевод. Например, торгово-промышленное население Москвы, находившееся в управлении восьми приказов, передавалось теперь в ведомство одного выборного центрального учреждения. Ратуше поручались сборы прямых и косвенных налогов, отправление суда над посадскими людьми. Но постепенно выборные бурмистры стали превращаться в финансовых агентов государства, обязанных не только «без доимки», но «с пополнением и на указанные сроки» взимать прямые и косвенные налоги. Превращение ратуши в финансовое учреждение привело к ломке приказной системы. Теряли свое значение приказ Большой казны и ряд других приказов, ликвидировались областные финансовые органы – «четверти». Однако вскоре недостатки частично обновленного государственного механизма стали давать сбои. Увеличивались недоимки, срывалась мобилизация в армию. Усиление налогового гнета привело к выступлению населения в Астрахани, в Башкирии и к новой гражданской войне на Дону. Это требовало усиления местной администрации. Последовали новые реформы. Но об этом позже.

Начало Северной войны. Продолжение реформ

Как мы уже говорили выше, Петр I и Великое посольство в Европу не решили основной задачи – не нашли союзников для борьбы с Турцией. Члены Священной лиги Польша, Австрия, Венеция стали по очереди, без согласования с Россией, заключать с Турцией мирные договора. Крупнейшие государства Франция, Англия, Голландия, несмотря на то что готовились к войне за испанское наследство, зорко следили за тем, что происходит в Средиземноморском бассейне, и не желали появления здесь России. Это показали заседания Карловицкого конгресса 1698–1699 гг. В своих донесениях царю представитель России на конгрессе П. Б. Возницын неоднократно сообщал, что представители морских держав на конгрессе действовали в интересах Османской империи. В 1699 году переговоры продолжил Е. И. Украинцев. Он также указывал, что «послы английский и голландский по всем держат крепко турецкую сторону и больше хотят им всякого добра, нежели тебе, великому государю… У тебя, государя, завелось морское корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельского города, и тому они завидуют и того ненавидят, чая себе от того в морской своей торговле великой помешки». Таким образом, морские державы стремились связать России руки на юге. Не желали они и появления России на Балтике.

11 ноября 1699 года в селе Преображенском состоялась встреча представителей России с саксонским курфюрстом и польским королем Августом II. Стороны подписали договор об обоюдном содействии в войне против Швеции. Вслед за этим Россия подписала договор и с Данией. И в первом, и во втором случае Россия четко определила время вступления страны в войну – только после заключения мирного договора с Турцией – и свою цель – получить выход в Балтийское море.

Конкретный план военных действий союзников разрабатывался с учетом союзнических договоров. Дания и Саксония первыми открывали военные действия, а Россия вступала в войну на территории Ингрии и Карелии только после подписания мира с Турцией.

На начало войны против шведской армии, которая насчитывала 36 тысяч хорошо обученных воинов, союзники могли выставить 105 тысяч. Правда, по качеству воины союзников значительно уступали шведам.

Военные действия начались в начале августа 1700 года, когда 7-тысячное саксонское войско Августа II вступило в Лифляндию, овладело городом Динамюнде и осадило Ригу. В это же время 16-тысячное войско датчан развернуло наступление в Голштинии.

Карл XII, 18-летний шведский король, первый ответный удар решил нанести по Дании. На стороне Швеции выступили морские державы Англия и Голландия. Они направили к Копенгагену объединенную эскадру. Шведские войска на суше быстро сломили сопротивление противника и двинулись к столице Дании. По требованию Карла XII Дания 7 (18) августа 1700 года подписала со Швецией мирный договор. Согласно договору, Дания отказывалась от союза с Россией, Саксонией и Польшей, признавала независимость Голштинии и обязалась уплатить Швеции военные издержки.

В России еще не знали о капитуляции Дании. Наконец 8 (19) августа Петр получил известие от Е. И. Украинцева о подписании перемирия с турками на 30 лет, и Петр 9 (20) августа объявляет войну Швеции. 35-тысячное войско из Москвы через Новгород Великий двинулось к Нарве, овладение которой считалось первоочередной задачей. 10 тысяч телег везли оружие, снаряды, продовольствие. В 20-х числах сентября русская армия подошла к Нарве. Началась осада города, которой руководил сам царь. Однако обстрел Нарвы не давал положительных результатов. Запасов пороха и снарядов хватило всего на две недели. Новых боеприпасов не подвозили из-за бездорожья. На предложение русских сдаться двухтысячный гарнизон Нарвы ответил отказом.

В то время, когда российские войска осаждали Нарву, шведы, победив Данию, двинулись в Лифляндию, где находилась саксонско-польская армия. Саксонский курфюрст и польский король Август II немедленно снял осаду Риги и поспешно направился в пределы Польши. Вследствие этого Карл решил не гнаться за польским королем, а нанести удар по русской армии, находящейся под Нарвой.

К началу Северной войны (1700–1721 гг.) в русской армии боеспособными, хорошо обученными являлись только Семеновский и Преображенский полки. Но они составляли лишь ничтожную часть из прибывшего осенью 1700 года под Нарву русского войска. Современник Петра I Иван Посошков о качестве русского войска писал: «Людей на службу нагонят множество, а естли посмотришь на них внимательным оком, то, ей, кроме зазору, ничего не узришь. У пехоты ружье было плохое, и владеть им не умели, только боронились ручным боем – копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов на неприятельскую голову по 3 и 4 и гораздо больше, а хорошо б то, чтоб свою голову, хотя головы на три менять. А естли на конницу посмотреть, то не то, что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно: в начале у них клячи худыя, сабли тупыя, сами нужны и безодежны, и ружьем владеть никак неумелые. Истинно, государь, я видел, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то, что ему стрелить по цели хорошенько. И такие, государь, многочисленные полки к чему применить?»

19 (30) ноября шведская армия (10–12 тысяч человек), по оценкам современников, лучшая на то время армия в Европе, неожиданно напала на русские позиции. Отдельные части русской армии начали отступать. На сторону Карла XII стали переходить многие иностранные офицеры, командиры русских полков. В некоторых местах отступление перерастало в бегство. Единственный мост через реку Нарова не выдержал огромного количества скопившихся на нем солдат и рухнул. В частях началась паника. Стойко стояли только полки – Лефортовский, Семеновский и Преображенский. Но и они вынуждены были отступить.