Прерванный полет «Эдельвейса». Люфтваффе в наступлении на Кавказ. 1942 г.

Лишь благодаря тому, что как раз в это время железнодорожные войска и спецформирования Наркомата путей сообщения героическими усилиями достроили 150-километровую ветку Петров Вал – Иловля, протянувшуюся вдоль правого берега Волги, обстановка несколько разрядилась. Это позволило организовать круговое одностороннее движение эшелонов по маршруту Балашов – Поворино – Иловля – Петров Вал – Балашов. Теперь, несмотря на регулярные налеты, по этой линии могли проходить по 30–40 поездов в сутки.

Самолеты-разведчики люфтваффе быстро зафиксировали это изменение. Сразу же изменилась и тактика бомбардировщиков. Немецкие самолеты стали наносить удары не только по узловым станциям, но и по всему участку дороги от Арчеды до Качалино протяженностью 100 километров. Налеты производились с одинаковыми интервалами через каждые 36–48 часов. Восстановление поврежденных сразу во многих местах путей занимало, несмотря на задействование большого количества людей и техники, не менее 10–12 часов. В результате все это время эшелоны простаивали и вновь создавались большие пробки.

Железнодорожники были вынуждены вдоль всего полотна строить укрытия, окопы и землянки для ремонтных бригад, сваливать запасы рельс, шпал, скреплений. На расстоянии 100 метров от дороги в зарослях укрывали строительную технику: трактора, тягачи, автокраны. Кроме постоянных налетов, на работе транспорта сказывались и технические трудности. 273-километровая линия Балашов – Камышин была однопутной и находилась в запущенном состоянии. Старые рельсы, ветхие гнилые шпалы позволяли поездам двигаться со скоростью не более 15–20 км/ч. Постоянно происходили аварии, вагоны то и дело сходили с рельс. Кроме того, местность вокруг дороги была малонаселенной, на редких станциях отсутствовали тупиковые пути и погрузочные платформы. Поэтому сошедшие с путей вагоны и вышедшие из строя паровозы приходилось просто сталкивать в кювет. Зато машинисты, проезжая по этому участку, могли перевести дух, так как немецкие самолеты пока появлялись здесь достаточно редко.

Северо-восточнее по западному берегу Волги спешно строились еще две железнодорожные ветки: Сызрань – Саратов и далее от Саратова до Петрова Вала. Одновременно с этим на юге была спешно введена в строй еще одна, почти 350-километровая, железнодорожная ветка Кизляр – Астрахань. Однопутную линию проложили по берегу Каспийского моря с целью ускорить вывоз грозненской нефти в центральные районы СССР. Поскольку мост через Волгу в Астрахани построить еще не успели, пришлось организовать здесь паромную переправу, а затем и наплавной железнодорожный мост [102] .

Тем временем удары авиации следовали каждый день. 15 августа, около 7.00 по берлинскому времени, «Хейнкели» из II./KG27 совершили налет на железнодорожную линию Поворино – Иловля. При этом 6-я эскадрилья атаковала станцию Фролово, а 5-я эскадрилья – станцию Раковка. «Хейнкели» были атакованы восьмеркой И-16, и в результате два Не-111Н-6 – «1G+FP» и «1G+JN» – получили попадания, два члена их экипажей – оберефрейтор Курт Jlayэр и унтер-офицер Вилли Хей – были ранены. Тем не менее в 10.25 все самолеты благополучно приземлились в Кутейникове. Согласно немецким данным, огнем бортстрелков были сбиты два истребителя. На следующий день группа совершила налет на железнодорожную станцию Михайловка. Бомбардировщики снова встретились с советскими истребителями, и на Не-111Н-6 «1G+KM» из 4-й эскадрильи был ранен бортмеханик оберфельдфебель Ханс Хаас.

20 августа «Хейнкели» из II./KG27, взлетев с аэродрома в Кутейниково и преодолев расстояние в 450 километров, атаковали железнодорожную линию Иловля – Камышин. При этом Не-111Н-6 «1G+HP» из 6-й эскадрильи был сбит огнем зенитной артиллерии и упал в 6 километрах северо-восточнее Иловли. О дальнейшей судьбе пяти членов его экипажа во главе с фельдфебелем Фритцем Гарбенсом ничего не известно, и они считаются пропавшими без вести.

На следующий день налет повторился. На сей раз «Хейнкели» были атакованы группой из 8–10 истребителей МиГ-3, которым удалось обстрелять бомбардировщик лейтенанта Эдуарда Скрципека из V./KG27. В результате пилот и штурман унтер-офицер Эрнст Гольдхаммер получили ранения, однако им все же удалось оторваться от преследователей и вернуться на аэродром.

22 августа бомбардировке подверглась железнодорожная линия Балашов – Камышин. В результате были частично разрушены станции Глань и Самойловка. «Хейнкели» из III./KG27 сбрасывали бомбы с малой высоты, и в результате один самолет был сильно поврежден зенитным огнем, но все же смог дотянуть до аэродрома в Курске и благополучно приземлиться [103] . А 3-я эскадрилья рано утром атаковала стацию Арсеньевка. «Машины были загружены бомбами всех калибров до 1000 кг, и мы летели на большой высоте, потому что ожидали сильную оборону важного объекта , – писал Ханс Райф. – Ничего подобного! Прибыв в пункт назначения, мы поняли, что важная станция состояла из домика железнодорожной охраны и путевых работников, расположенной на прямой линии и без каких-либо поселений вдоль и поперек».

Помимо железных дорог с 8 по 22 августа «Хейнкели» KG27 бомбили советские переправы через Дон, а также совершили 7 налетов на плацдарм в районе Петропавловской.

«Отобьемся, а от торпед уклонимся…»

После взятия Севастополя Авиационное командование «Зюд» лишилось большей части своих подразделений. 15 июля в его состав входили лишь две авиагруппы бомбардировщиков (III./LGl, I/KG100 «Викинг»), одна торпедоносная (II./KG26 «Лёвен»), одна истребительная группа (III./JG77), две разведывательные эскадрильи, два зенитных полка и спасательного отряда гидросамолетов. Также Вилду оставили несколько Ju-87 из учебно-боевой Erg.Gr./StG77.

16 июля 24 Не-111 I./KG100 и II./KG26 совершили налет на Поти. Летчики доложили о попадании в тяжелый крейсер бронебойной бомбой РС1400 и повреждении еще нескольких кораблей. При этом зенитным огнем было сбито два «Хейнкеля».

Между тем советское командование в конце июля стало опасаться форсирования вермахтом Керченского пролива. Того самого, через который еще недавно, наоборот, осуществлялось снабжение войск, сражавшихся в Крыму. Воздушная разведка зафиксировала скопление войск на востоке полуострова, а также постоянные транспортные перевозки к Керчи. В портах скапливались десантные баржи и катера.

Советские бомбардировщики, базировавшиеся на Кубани, совершали регулярные налеты на Крым. Их основной целью было именно сорвать подготовку немцев к форсированию пролива. Налеты проводились в течение всего июля, но наиболее успешным оказался авиаудар днем 30 июля, когда 24 Ил-4 в сопровождении 100 истребителей нанесли авиаудар по Керчи. В результате на железнодорожной станции было уничтожено 22 вагона с боеприпасами, а также один грузовик с пехотой. При этом немецкие зенитчики сбили только один И-16 и один Ил-4.

Командование сформированного 28 июля Северо-Кавказского фронта поручило Черноморскому флоту уничтожать десантные баржи и катера в гаванях Крыма, а также разрушать сами портовые сооружения.

Между тем флот был уже совсем не тот, что в начале войны и даже накануне решающей битвы за Севастополь. К началу августа 1942 года было потеряно уже 12 подводных лодок, 2 минных заградителя, 12 тральщиков, 9 эсминцев, 2 лидера, крейсер, множество вспомогательных судов и транспортов. Еще несколько крупных кораблей были повреждены и находились в ремонте. В связи с этим Отряд легких сил был расформирован, а оставшиеся в нем пять кораблей вошли в состав эскадры под командованием вице-адмирала Л.A. Владимирского. Ее главной силой была бригада из четырех крейсеров: «Ворошилов», «Молотов», «Красный Кавказ» и «Красный Крым», которой командовал контр-адмирал Н.Е. Басистый.

1 августа Владимирский приказал крейсеру «Молотов» и лидеру «Харьков» в ночь на 3-е число выйти из Туапсе, скрытно подойти к Керченскому полуострову и нанести артиллерийские удары по порту Феодосии и причалам в бухте Двуякорная. За полчаса до этого по объектам должна была нанести удар авиация.

У контр-адмирала Басистого и флагманского штурмана бригады крейсеров Бориса Петрова сразу же возникли сомнения в целесообразности подобного рейда. В первую очередь по причине невозможности обеспечить внезапность. В ночь на 31 июля Феодосию уже бомбили и обстреливали с моря тральщики, а на следующую ночь, опять же после предваряющего авиаудара, Двуякорную бухту атаковали торпедные катера. И всякий раз около полуночи. Шаблон был налицо. Вице-адмирал Владимирский даже обращался к командующему флотом с просьбой отменить поход ввиду его чрезмерной рискованности. Однако адмирал Октябрьский оставил приказ в силе. Фронт стремительно подходил к Кавказу, и флот был обязан что-то делать. Ведь при худшем сценарии последующих событий корабли вскоре могли вообще не понадобиться…

В итоге Басистый обреченно сказал Петрову: «Я считаю, что если нам удастся внезапно открыть огонь, то гитлеровцы не успеют организовать противодействие, а атаки их авиации на отходе… Это для нас не диковина – отобьемся, а от торпед уклонимся. Вспомните походы в Севастополь» [104] .

В результате в 17.30 2 августа корабли вышли-таки в море. Естественно, уже через полчаса в небе появился самолет-разведчик. Чтобы скрыть истинное направление движения отряда, корабли повернули к Новороссийску.

«Хейнкель» приходил и уходил, корабли меняли курс, крейсер бил по разведчику из 100-миллиметровых орудий, но обмануть его не удалось, – вспоминал Борис Петров. – Пришлось, несмотря на то что над отрядом летел «Хейнкель», ложиться на курс к Феодосии. Отряд шел со скоростью 28 узлов. Понаблюдав за нами примерно до 21.00, разведчик ушел. Было ясно, что противник раскрыл замысел операции – состав сил, направление движения, ориентировочное время удара. Во всяком случае, время подхода отряда к берегам Крыма установлено. Запланированное взаимодействие с авиацией должно было подтвердить противнику, что все разворачивается так, как в две предыдущие ночи».

Около полуночи в полнейшей темноте «Молотов» и «Харьков» подошли к Феодосии. К тому самому месту, где семь месяцев назад корабли высаживали злополучный десант. С тех пор многое изменилось. Многие суда, участвовавшие в той операции, уже лежали на дне морском, Севастополь теперь стал обычным оккупированным немецким городом, а к самим кавказским портам приближались немецкие танки. То есть, по сути, корабли находились во вражеском тылу.

Операция же с самого начала пошла не по плану. Отряд должна была встретить подводная лодка М-62, которой было предписано показать белый огонь, чтобы крейсер и эсминец перед ударом могли уточнить свои координаты. Однако по какой-то причине субмарины на месте не оказалось. В 23.30 со стороны Феодосии донеслись глухие взрывы и гул орудийной стрельбы. Это советские бомбардировщики атаковали порт. Медлить было нельзя, и Басистый приказал ложиться на боевой курс и вести огонь по береговым ориентирам.

Однако пострелять «Молотову» так и не довелось. Наблюдателям постоянно мерещились в темноте торпедные катера, вследствие чего крейсер несколько раз уворачивался от мнимых «атак» и заново ложился на боевой курс. Когда же лидер «Харьков» в 0.58 открыл-таки огонь по Двуякорной бухте, с берега вскоре прилетели снаряды немецкой береговой батареи. В результате снова маневрирование. Когда Басистый отдал приказ отходить на юг, в 1.19 с бака в сторону моря полетела трассирующая пуля. Это был сигнал наблюдателя о том, что он видит приближающийся самолет.

«Стоя у ночного визира, я видел всю атаку от начала до конца , – продолжал свой рассказ Борис Петров. – Самолет я заметил почти одновременно с наблюдателем, когда, сбросив торпеды, он приподнял нос и начал отваливать влево. Отражая лунный свет, блеснуло желтое пузо фюзеляжа [105] . Я даже успел крикнуть:

– Левый борт – сто десять, самолет!

Мой голос слился с пулеметной очередью. До самолета в тот момент было около двух кабельтовых (370 метров). Там, куда уперлась трасса, в районе правого мотора, что-то вспыхнуло, а в следующий момент в самолет вонзились снаряды 37-миллиметровых автоматов. Он вспыхнул, образуя огненный крест, и стал разворачиваться. Многие подумали, что пилот бросит горящий самолет на корабль. Но или у него это не получилось, или самолет был уже неуправляемым: «Хейнкель», снижаясь, прошел над полубаком и упал в воду с правого борта. Две торпеды, сброшенные торпедоносцем, прошли вдоль левого борта крейсера, их пенные фосфоресцирующие следы были отчетливо видны с мостика – настолько близко они прошли от борта» [106] .

Однако все время везти и без того везучему «Молотову» не могло. В 1.25 слева и справа появились еще два торпедоносца. Наибольшую опасность представлял «Хейнкель», заходивший на цель с правого борта. Он шел перпендикулярным курсом, быстро среагировав на начавшийся поворот крейсера налево. И в конце концов Не-111 сбросил торпеды почти у самого борта. Наблюдателям на корме даже показалось, что они упадут прямо на палубу. А затем воду осветила яркая вспышка и раздался мощный взрыв.

«В 1.27 находившиеся на мостике ощутили сильный удар по корпусу , – пишет Петров. – Корму подбросило, крейсер повалился на правый борт, а затем на левый, стал терять ход. Корма сильно вибрировала, вибрация распространялась на весь корпус». Потом в средней части корабля раздался еще один удар, корабль остановился, и внутри его погас свет. После этого лежащий в дрейфе «Молотов» атаковало еще несколько торпедоносцев и катеров, однако все выпущенные ими торпеды прошли перед носом. По всей вероятности, летчики и итальянские моряки думали, что корабль, отстреливавшийся из всех стволов, имеет ход.

«Поднявшийся на мостик командир БЧ-5 доложил Басистому и Романову, что в корму крейсера попала торпеда , – продолжал Петров. – Корма оторвана на протяжении 10–12 метров. Корабль лишился руля. Сильно поврежден правый винт и гребной вал. Правая машина может дать только самые малые обороты – 30–50 в минуту. При увеличении оборотов возникает опасная вибрация. Левый же винт почти не поврежден и может давать обороты самого полного хода. Обшивка по левому борту в месте взрыва загнулась влево и образовала как бы руль, положенный лево на борт…

Механик был прав. Когда разобрались с состоянием машин и котлов и дали передний ход, корабль резко покатился влево. Без руля удержать корабль на прямом курсе можно только машинами, регулируя их обороты. Басистый поручил мне и старпому Домнину установить, сколько оборотов нужно давать каждой машине, чтобы корабль шел прямо. В конце концов мы разобрались: левая машина должна работать на полных оборотах на передний ход, а правая – на самых малых задним. К счастью, машины смогли дать то, что требовалось. Если бы обшивку загнуло при взрыве чуть больше или был бы поврежден левый винт, крейсер не смог бы идти прямым курсом» [107] .

В результате «Молотову» удалось утром дойти до Новороссийска. На подходе к базе крейсер еще раз атаковали четыре торпедоносца. Две сброшенные ими торпеды прошли в 100 метрах за кормой. При этом, когда один из «Хейнкелей» стал заходить в атаку, лоб в лоб на него ринулась летающая лодка МБР-2. При этом экипаж стрелял в торпедоносец из сигнальной ракетницы! В итоге пилот торпедоносца вынужден был отвернуть [108] .

Впрочем, оставаться в Новороссийске, памятуя налет месячной давности, было опасно, поэтому уже вечером 2 августа «Молотов» своим ходом в сопровождении эсминцев ушел дальше на юго-восток. Через сутки, в 21.40 3 августа, крейсер бросил якоря на внешнем рейде Поти [109] .

Как выяснилось, повреждение крейсера «Молотов» оказалось, во-первых, последней операцией 6-й эскадрильи KG26 на Черном море с использованием торпед, во-вторых, последним успехом Авиационного командования «Зюд» оберста Вилда.

Глава 3 «ВПЕРЕД – НА БАКУ»

«Русская Южная армия уничтожена»

В действительности угроза форсирования немцами Керченского пролива в это время стала не самой актуальной. В последние дни июля немецкие войска формировали канал Маныч, который согласно европейской географии являлся границей между Европой и Азией.

29 июля 4-й воздушный флот сообщал в Главное командование вермахта: «Русские военно-воздушные силы перед правым флангом группы армий «Зюд» демонстрирую свою слабость. «Штуки » осуществляют свои атаки без истребительного сопровождения и не подвергаются нападению со стороны русских истребителей ».

Зенитные полки люфтваффе, наряду с самолетами, осуществляли мощную поддержку наступления. В полосе 17-й армии они не только эффективно боролись со штурмовиками Ил-2, но и постоянно уничтожали наземные цели, включая танки, полевые укрепления, доты и дзоты. Именно благодаря тесному взаимодействию сухопутных войск и авиации, включая подчиненные ей зенитки, наступающие войска в этот период легко по давляли все очаги сопротивления. Например, когда 3-я танковая дивизия 3 августа достигла Ворошиловского, ее солдаты обнаружили там выжженную пустыню: «Там повсюду были следы немецких воздушных атак. На дорогах валялись разбитые транспортные средства и тяжелое оружие. Колонны грузовиков по-прежнему горели на открытых участках дороги. Немецкий IV авиакорпус сделал там хорошую работу» [110] .

В последние дни июля и первые дни августа бомбардировщики Пфлюгбейля были ориентированы главным образом на борьбу против судоходства на Нижней Волге, а также автомобильные и железные дороги на всем Северном Кавказе. Кроме того, Ju-88 и Ju-87 совместно с торпедоносцами и пикирующими бомбардировщиками III./LG1 наносили удары по кораблям Азовской военной флотилии, обстреливавшим войска 17-й армии.

2 августа Рихтхофен писал в своем дневнике: «Сильные вражеские силы остаются позади реки Кубань и вокруг Краснодара… К сожалению, я должен разделить мои силы. VIII авиакорпус должен помочь 6-й армии возле Сталинграда и атаковать железные дороги в этой области и судоходство на Волге. Между тем IV авиакорпус должен атаковать противника в Кубани и железные дороги на всем Северном Кавказе. Это должно быть главной целью сейчас, позже Сталинград».

В начале августа Главное командование вермахта было настроено весьма оптимистически. Согласно его оценке от 4 августа, «советское командование очевидно создает оборону к югу от реки Кубань для защиты Майкопского района и военно-морских баз Черноморского флота. Тем не менее силы противника разрознены… Подвижные соединения всюду движутся вперед на Баку ».

Следующие дни подтверждали это смелое заявление. 9 августа передовые части 17-й армии достигли своей первой основной цели – Краснодара. Четыре пехотные дивизии при поддержке IV авиакорпуса быстро взяли город. На другом фланге 40-й танковый корпус заняли Пятигорек, расположенный в 425 километрах юго-восточнее Ростова. А вечером 9 августа 13-я танковая дивизия штурмом взяла Майкоп, взяв там в плен тысячи красноармейцев и 50 неповрежденных самолетов.

Фюрер и его окружение испытали необычайную радость от захвата первого крупного нефтедобывающего района Кавказа. Эту эйфорию разделяли и союзники Германии, в частности, Муссолини считал, что теперь проблема стран оси с нефтью уже частично решена. И это при том, что отступающие советские войска взорвали сотни скважин, трубопроводов, а также подожгли нефтехранилища и нефтеперерабатывающие заводы. Последующие исследования, проведенные немецкими специалистами, показали, что для восстановления нефтедобычи потребуются многие месяцы…

Между тем и Гитлер, и командование вермахта, и Рихтхофен после захвата Краснодара и Майкопа решили, что советские войска на Кавказе разгромлены. 11 августа последний записал в своем дневнике: «Мои впечатления таковы: русская Южная армия уничтожена. Ее части находятся вдоль Военно-Грузинской дороги». В связи с этим Рихтхофен решил, что сильная поддержка авиации здесь больше не потребуется. Посему основные усилия пора переносить на Волгу. «С другой стороны, 6-я армия теперь столкнулась с ожесточенным сопротивлением, и в воздухе и на земле Сталинград ожесточенно обороняется », – отметил он. Фюрер тоже решил, что судьба Кавказа решена и главные силы теперь надо бросить на Сталинград. Фактически именно 10–11 августа военное и политическое руководство Третьего рейха санкционировало начало битвы на Волге. Эта смена приоритетов, когда, не достигнув одной цели, брались за другую, а потом наоборот, была свойственна всей летне-осенней кампании вермахта 1942 года.

Рихтхофен тоже внес большой вклад в эту «стратегию». VIII авиакорпус Фибига получил приказ сосредоточить основную массу авиации непосредственно против Сталинграда и оборонявших его советских войск. Кроме того, IV авиакорпус Пфлюгбейля должен был также отправить большую часть своих бомбардировщиков и штурмовых авиагрупп с Кавказа, «где они были не нужны». При этом 4-й флот должен был применить своего рода «инновацию», которую сам Рихтхофен назвал «смешением всех единиц». Дабы добиться невиданной концентрации авиации на направлении главного удара с учетом крымского опыта, он решил сконцентрировать на авиабазах в радиусе 300 километров все имевшиеся штурмовики, бомбардировщики, истребители и разведчики. Создав невероятную плотность базирования, Рихтхофен образовал так называемый «Сталинградский транспортный регион», где ежедневно должно было обрабатываться 3000 тонн предметов снабжения! Включая бомбы, боеприпасы, запасные части и продовольствие для экипажей [111] .

Для выполнения этой масштабной задачи Рихтхофен лишил Пфлюгбейля большей части его транспортных самолетов. Заодно используя все свои связи и рычаги влияния, он привлек для своих целей еще и огромное количество автомобильных подразделений. 15 августа в Ростове состоялось совещание, на котором командующий 4-м воздушным флотом еще раз потребовал от всех подчиненных любой ценой обеспечить снабжение «Сталинградского транспортного региона».

Кроме того, полагая, что Кавказ скоро окажется в руках немцев, 9 августа Рихтхофен приказал расформировать Авиационное командование «Зюд» с передачей всех подразделений и зоны ответственности IV авиакорпусу [112] .

Штаб последнего как раз переехал в Керчь. И не случайно. С 6 по 19 августа люфтваффе провели серию массированных налетов на советские порты на побережье Кавказа. Их целью были не столько оставшиеся корабли Черноморского флота, сколько сами базы и отступающие по дорогам между ними советские войска. Бомбардировщики атаковали поезда, грузовые автомобили, суда и пешие колонны. При этом «Штуки» и «Мессершмитты» бомбили аэродромы и зенитные батареи. Только за один день 9 августа, по немецким данным, было уничтожено 108 грузовиков, 7 поездов, во многих местах повреждены железнодорожные пути, потоплен транспорт водоизмещением 4000 тонн и еще три повреждены.

10 августа IV авиакорпус сообщил об 11 потопленных и 9 поврежденных судах, а на следующий день о двух потопленных судах, патрульном катере и повреждении еще 7 судов. 18 августа немецкие летчики претендовали на уничтоженный эсминец и четыре судна. Эти успехи конечно же были во многом преувеличены, никаких эсминцев и иных боевых кораблей потоплено не было, хотя Азовская военная флотилия и Черноморский флот действительно несли потери.

II. и III./KG55 с 5 августа базировались на крымском аэродроме Заморск. Наслаждаясь тут тропическим летом и созревшим виноградом, летчики совершали налеты на Новороссийск, Туапсе, Сочи, Сухуми, Поти и Батуми. Поскольку авиабазу было сложно обнаружить ночью, вылеты производились только в светлое время суток. По словам летчиков, все порты имели сильную противовоздушную оборону, поэтому группы периодически несли потери. 10 августа во время налета на Новороссийск были потеряны сразу два Не-111: оберфельдфебеля Пауля Кёнига и оберлейтенанта Фридриха Фогеля. При этом первый был сбит советским торпедным катером. Еще на одном бомбардировщике в ходе атаки истребителя был убит бортстрелок. 15 и 19 августа «Хейнкели» бомбили Туапсе, при этом получили повреждения два самолета [113] .

Эти же цели атаковали «Юнкерсы» KG51, которые с 5 по 16 августа базировались в Керчи. Операция стоила эскадре трех самолетов. 15 августа над Черным морем пропал без вести экипаж Инго Зеела. На его поиски были отправлены Ju-88A лейтенантов Дамма и Шварка, однако и они также пропали без вести [114] .

Командир 1-й эскадрильи KG 100 гауптман Ханс Бётхер как раз в начале августа вернулся из отпуска домой. В отличие от большинства подразделений 4-го воздушного флота, давно покинувших Крым, группа по-прежнему базировалась в ставшем уже привычным Саки. Только теперь весь полуостров находился в руках немцев и жизнь на нем стала более спокойной. Бётхер получил Германский крест в золоте, приказ о награждении которым застал его во время отпуска – 17 июля.

6 августа Бётхер пошел на третью сотню. В 9.47 он отправился в 301-й боевой вылет. На сей раз целью I./KG 100 была железнодорожная линия в районе Туапсе, на которую с высоты 50 метров были сброшены бомбы SC1000. По всей видимости, последние были оснащены взрывателями замедленного действия. Вечером того же дня Бётхер повторно атаковал ту же цель, на сей раз «положив» на железнодорожную насыпь одну SC1000 и SC500 с высоты 20 метров, то есть фактически бреющего полета. 7 августа совершил налет на сам порт Туапсе, применив «любимую» 1800-кг бомбу большой мощности.

Утром 12 августа 25 Не-111 из I./KG100 совершили налет на Новороссийск. А потом в обеденное время повторили его. Бётхер участвовал в обоих из них. После разгромного удара более чем месячной давности военно-морская база была уже не той. Все боевые корабли Черноморского флота давно ушли в отдаленные порты на побережье Абхазии и Грузии, а город из тылового превратился в прифронтовой. Тем не менее цели для бомбардировщиков нашлись. Прямым попаданием 500-кг бомбы был потоплен транспорт «Кубань» водоизмещением 3113 тонн. Кроме того, была выведена из строя железнодорожная станция и пути в порту. 14 августа 1-я эскадрилья еще дважды атаковала Новороссийск, нанося удары по вокзалу и портовым сооружениям. А в 4.17 и 9.11 18 августа Бётхер дважды бомбил порт Темрюк [115] .

Тем временем Рихтхофен приказал прекратить налеты и перебросить большую часть ударных самолетов в район Сталинграда. «Сопротивление там становится все больше , – писал он в своем дневнике. – На Кавказе враг полностью разгромлен. Вот почему мы покидаем этот район на некоторое время».

Надо отметить, что командующий группой армий «А» генерал-фельдмаршал Вильгельм Лист был недоволен переброской почти всей авиации к Волге. Впрочем, Рихтхофен обещал последнему, что уже через 6, максимум 10 дней он сможет вернуть туда часть подразделений.

Тем временем эскадрильи дальней разведки люфтваффе уже вели аэрофотосъемку Закавказья, Ирака и Ирана, куда вскоре должны были ринуться немецкие танки. 18 августа Ju-88D-1 «T5+DK» оберфельдфебеля Эрвина Хайнемана из 2.(F)/Ob.d.L. совершил сверхдальний вылет по маршруту Батуми – Ереван – Тебриз – Тегеран – Бендер-Шах – Баку – Махачкала. Причем целью полета был порт Басра! И только поднявшаяся в Ираке песчаная буря не позволила разведчику долететь до Персидского залива. Войска Бакинской армии ПВО были застигнуты врасплох, никто просто не ожидал, что немецкий самолет может появиться не с западного или северного направления, а со стороны Ирана. А в Махачкале экипаж «T5+DK» стал свидетелем последствий недавнего налета немецких бомбардировщиков. «Ад творится здесь!  – писал бортрадист Макс Лагода. – Из многочисленных горящих нефтяных резервуаров поднимались черные облака дыма на высоту до 3000–4000 м. Несколько тяжелых зенитных снарядов взорвались на нашей высоте. Наши бомбардировочные эскадры недавно произвели налет на порт и район станции» [116] . В тот момент действительно казалось, что через считаные недели немецкие войска дойдут до Баку, а потом, возможно, двинутся к Тегерану и даже к Басре. Что характерно, уже в начале сентября 2.(F)/Ob.d.L., занимавшаяся стратегической разведкой, перебазировалась к подножию Эльбруса в Минеральные Воды. Это говорило о том, что командование люфтваффе в тот момент считало, что уже пора подробнее изучать позиции британских войск и их аэродромы в Иране…

В августе командование вермахта под влиянием Гитлера искренне уверило в то, что захват Сталинграда имеет важное стратегическое значение. «…Когда город падает, Сталину придется искать мира , – писал в дневнике Франц Гальдер. – Ну и хорошо!» Тремя днями ранее Йодль также объявил, что «судьба Кавказа решится под Сталинградом». Верил в это и Рихтхофен. Вскоре он издаст приказ, больше напоминающий воззвание: «Борьба за Сталинград, красную твердыню, разгорается. Люфтваффе должны с помощью уничтожающих ударов привести эту битву к решению. Я жду от командиров частей и соединений 4-го воздушного флота в воздухе и на земле, на фронте и в тыловых районах, последней самоотдачи и твердой воли к победе» [117] .

В начале августа 6-я армия Паулюса вышла к большой излучине Дона. Здесь немцам удалось-таки провести небольшую операцию на окружение, отрезав части советских войск путь к отступлению за реку. 14-й и 24-й танковые корпуса при поддержке штурмовиков VIII авиакорпуса загнали в котел большую часть 62-й армии. В результате было захвачено 50 000 пленных и 1100 танков.

Уже в начале августа Рихтхофен значительно усилил авиацию на сталинградском направлении. На аэродром Россошь из Курска перебазировались штаб и I./KG27. Затем в течение 9–10 августа на недавно освоенный аэродром Тацинская в полном составе перелетела 76-я бомбардировочная эскадра под командованием оберста Эрнста Борманна. Аэродромы истребителей и штурмовиков также все ближе придвигались к Волге. С этого времени налеты на Сталинград и прилегающие объекты стали практически непрерывными и усиливались с каждым днем.

Утром 9 августа группа из 12 Не-111 совершила налет на поселок Красноармейск, сбросив бомбы на пристань и железнодорожную станцию Сарепта. Цель для атаки была выбрана на редкость удачно, так как на путях в тот момент находились около 500 вагонов со снарядами, два эшелона с танками и 280 вагонов с орудиями! Несколько составов мгновенно взлетели на воздух, одновременно с этим в затоне взорвались баржи с боеприпасами. Сила взрыва была такой, что грохот докатился до тракторного завода, находившегося в 30 километрах от эпицентра. Затем люди со сталинградских улиц увидели, как над Красноармейском взметнулся огромнейший столб дыма, огня и пыли. Все поняли, что в поселке произошло нечто ужасное…

И действительно, пожары, вызванные бомбежками и взрывами, быстро достигли огромных масштабов. Пламя перекинулось на жилые дома и хозяйственные постройки, во все стороны разлетались и взрывались артиллерийские снаряды и ракеты для «Катюш». Перепуганные и контуженые жители метались из стороны в сторону, пытаясь спастись от огня и осколков. Первый секретарь обкома Чуянов в это время находился в управлении НКВД у Воронина. Услышав взрывы, он сразу позвонил в Кировский райком партии. Узнав страшные подробности катастрофы, Чуянов немедленно отдал приказ направить в Красноармейск городские пожарные автонасосы и суда.

Через полчаса, рассекая форштевнем нефтяные пятна, к месту, напоминавшему ад, уже подходили пожарные пароходы «Самара» и «Гаситель». Капитан последнего П.В. Воробьев позднее вспоминал: «Когда мы пришли в затон, кругом все пылало, и сильные взрывы чуть было не сбросили меня с капитанского мостика. На «Гасителе» полопались все стекла. Часы и барометр сорвало. Мы подошли к берегу, протянули три линии рукавов, начали тушить баржи и вагоны с боеприпасами. Взрывавшиеся снаряды летели через нас» [118] .

Пока прибывшие пожарные команды пытались бороться с огнем, уцелевшие машинисты, сцепщики, составители и стрелочники спасали сохранившиеся грузы и сумели вывезти из зоны поражения 13 паровозов с вагонами. Пламя полыхало весь день и вечер, и лишь поздней ночью очаги огня удалось локализовать. Последствия налета оказались поистине ужасающими. Были разбиты все причалы и дебаркадеры, сгорели сотни вагонов и различная техника. В результате Сталинградский фронт в критический момент лишился большей части запаса артбоекомплектов. Поселок выгорел на 80 процентов, при этом погибли и получили ранения сотни жителей. Станция Сарепта была практически стерта с лица земли.

В 8.00 10 августа 9 «Хейнкелей» на высоте 40–50 метров снова незамеченными подошли к Сталинграду и группами по три самолета атаковали аэродромы Воропоново и Центральный, сбросив на них осколочные бомбы. В результате было уничтожено множество советских истребителей и других самолетов. Были убиты генерал-лейтенант артиллерии Мешков, два полковника и еще несколько офицеров, оказавшихся в момент налета на взлетной полосе. А уже в 8.15 пикирующие бомбардировщики Ju-88A атаковали железнодорожную станцию Воропоново. Вследствие прямых попаданий взорвался эшелон с боеприпасами, и над поселком взметнулся огромный столб пламени. Грохот взрыва вновь пронесся по улицам Сталинграда, снова повергнув жителей в шок [119] .

Во второй половине дня 10 августа налеты германской авиации возобновились. На этот раз «Юнкерсы» бомбили позиции зенитных батарей в южной части Сталинграда и на подступах к нему. 16 августа немецкие бомбардировщики совершили налет на Сталинградскую ГРЭС в поселке Бекетовка, сбросив на нее тяжелые фугасные бомбы. Одна из них разорвалась над турбиной № 3, полностью разрушив помещение машинного зала, вторая попала в помещение углеподачи. Погиб слесарь турбинного цеха A.B. Парамонов и получил тяжелые ранения ученик слесаря Н. Сердюков.

VIII авиакорпусу Фибига противостояла советская 8-я воздушная армия генерала Тимофея Хрюкина. К началу августа она была укомплектована всего лишь на 50 процентов от штатной численности. В ней имелись 337 исправных боевых самолетов: 85 истребителей, 48 штурмовиков, 88 дневных бомбардировщиков и 116 – ночных (У-2). С конца июля до 17 августа сюда были дополнительно направлены 23 авиационных полка, насчитывавшие приблизительно 450 самолетов. Правда, в них в основном были летчики, только что закончившие авиационные школы и не имевшие боевого опыта.

В составе Сталинградского корпусного района ПВО насчитывалось 566 зенитных орудий, 470 пулеметов, 81 аэростат заграждения. 102-я иад ПВО полковника Красноюрченко располагала 60 истребителями. В городе действовали около 500 групп самозащиты, в подвалах каменных зданий были оборудованы более 300 бомбоубежищ, а также сотни щелей. В них в общей сложности могли укрыться 180 000 человек, однако это только наполовину удовлетворяло потребности. Траншеи были вырыты повсюду: во дворах, в парках и скверах, у трамвайных остановок, на рынках, между заводскими цехами. В распоряжении начальника МПВО Сталинграда полковника Пигалева находились 30 военизированных пожарных команд общим числом в 2000 бойцов. Из техники имелись несколько десятков автонасосов, два пожарных поезда и два парохода [120] .

19 августа на аэродроме Тацинская рядом с «Юнкерсами» 76-й эскадры приземлились Ju-88 из I. и III./KG51 «Эдельвейс». На следующее утро в Обливскую на короткое время прибыла штурмовая авиагруппа I./StG77 гауптмана Хельмута Брука. Эта небывалая для люфтваффе концентрация сил позволила в течение 20–22 августа совершать почти беспрерывные налеты на различные цели в районе Сталинграда. Группами по 20–30 самолетов, в сопровождении истребителей Bf-109, немцы бомбили советские укрепления, промышленные объекты в городе, железнодорожные станции, переправы через Волгу, позиции зенитных батарей и аэродромы. 20 августа люфтваффе произвели на Сталинград три массированных налета, 21 августа – четыре. 22 августа произошли с небольшими интервалами еще пять налетов на город. В результате в его южной части были разрушены целые кварталы рабочих поселков, дым от пожарищ заволок все небо. Несколько бомб упало около СталГРЭС, в результате чего были разрушены здание прачечной и бани коммунального отдела станции.

«С раннего утра мы постоянно находились над наступающими танками, помогая им нашими бомбами и пулеметами , – вспоминал гауптман Херберт Пабст, командир учебно-боевой Erg.Gr./StG77. – Мы приземлялись, заправились, получили бомбы и боеприпасы и сразу же вновь взлетали» [121] .

Безраздельное господство немецкой авиации, как и двумя месяцами ранее в Севастополе, оказывало сильное деморализующее воздействие на советских солдат. Штурмовики, истребители и бомбардировщики целыми днями кружили над степью, беспрепятственно атакуя любые цели, гоняясь даже за отдельными бойцами и автомашинами. Напуганные беспрерывными налетами красноармейцы в отчаянии писали своим родным: «Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, хоть зарывайся на 100–1000 м, а достанет. Наших самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то творят с наземными войсками… Немецкие самолеты обстреливают наши войска и мирное население в тылу. Они летают так низко, как хозяева, а наших почему-то нет, а если появляются, то очень редко, а когда надо, их нет…» [122] Доходило даже до того, что немецкие летчики, идя на бреющем полете, открывали кабины и стреляли по пехоте из пистолетов!

21 августа Рихтхофен пролетел на своем «Шторьхе» над излучиной Дона к северу от Калача и увидел «чрезвычайно много подбитых танков и трупов». Позднее в тот же день он стал свидетелем того, как пикирующие бомбардировщики Ju-88A из KG76 сбрасывают осколочные бомбы на советские войска в степи в районе Сталинграда, что вызвало у кровожадного Рихтхофена неимоверный восторг. «Красивое кровопролитие!» — написал он вечером того же дня.

«Большая атака дня»

23 августа 1942 года навсегда вошло в историю одного из красивейших волжских городов, разделив ее на «до» и «после».

То утро было солнечным и безоблачным. Солнце, взошедшее из-за казахской степи, все ярче освещало прифронтовой город и его окрестности. В Сталинграде все начиналось как обычно. Во многих районах города поднимались клубы дыма от незатушенных пожаров, инженерные батальоны МПВО разгребали многочисленные завалы, по пыльным улицам набитые битком санитарные полуторки, объезжая кучи кирпичей и противотанковые препятствия, везли пострадавших в переполненные больницы и госпитали. Рабочие дневной смены спешили на работу, поскольку все предприятия, несмотря на бомбежки, продолжали работать. Неокрашенные танки Т-34 регулярно выезжали из цехов тракторного завода и, лязгая гусеницами, сразу отправлялись на фронт. В порту шла спешная погрузка эвакуируемого оборудования, в утренней дымке корабли и паромы неуклюже шныряли между левым и правым берегами. Толпы беженцев, ночевавших прямо на склонах берега, просыпались в ожидании погрузки на пароходы. На западе, где горизонт еще темнел, слышался отдаленный грохот артиллерийской канонады и гул бомбовых разрывов.

В этот день Рихтхофен наконец собрал в кулак всю свою мощь. И хотя его бомбардировочные и штурмовые эскадры с начала наступления изрядно поредели, в основном из-за нехватки запчастей для неисправных самолетов и их изношенных двигателей, они по-прежнему представляли собой внушительную силу, способную стереть с лица земли любую цель. Рано утром в Морозовской приземлились «Хейнкели» из штабного звена KG55, а также специализированная авиагруппа I./KG100 «Викинг», прибывшая из Крыма.

В 6.30 утра по московскому времени немецкие танки, ночью переправившиеся через Дон, на полной скорости ринулись через степь прямо к Волге. Ревя моторами и поднимая тучи пыли, бронированные машины мчались вперед, не обращая внимания на разбегающиеся тыловые подразделения Красной армии. До Сталинграда оставалось около 40 километров. «Юнкерсы» и «Хейнкели» нанесли очередные удары по советским укреплениям на подступах к городу. В полдень, когда августовская жара была в самом разгаре, люфтваффе совершили новый массированный налет на советские позиции. Танкисты генерала Хубе, катившие по безлюдной степи, не встречая сопротивления, высовывались из люков и видели тучи самолетов, летящих на восток. Черные тени покрыли степь, а воздух наполнился воем сирен.

В первой половине дня с раннего утра до обеда немецкие самолеты выполнили 1600 самолето-вылетов, сбросив на позиции советских войск вокруг Сталинграда 1000 тонн бомб.

Ну а в конце дня Фибиг и Рихтхофен совершили то, что последний назвал «второй большой атакой дня». Теперь мишенью стал непосредственно город Сталина. Тактика была типичной для командующего 4-м воздушным флотом. Рихтхофен отработал ее еще в Испании, затем улучшил в Польше, Франции и на Балканах, а потом довел до совершенства в операции «Барбаросса». Чтобы разрушить инженерную и транспортную инфраструктуру города, не допустить организованного сопротивления в кварталах и деморализовать отходящие советские войска, он решил задействовать в налете все имеющиеся в его распоряжении силы бомбардировочной и штурмовой авиации, бросив их на Сталинград непрерывно сменяемыми друг друга волнами.

Каждая эскадра и группа получила конкретный сектор, на который нужно было сбросить фугасные, зажигательные и осколочные бомбы. Крупные объекты (заводы, фабрики, вокзалы, большие здания) были поделены между эскадрильями, причем каждый штурман получил подробный аэрофотоснимок города. Основными целями налета были водозаборные станции на Волге, а также крупные промышленные объекты: тракторный завод им. Дзержинского, заводы «Красный Октябрь», «Баррикады» и фабрика «Лазурь», а также нефтехранилища на берегу Волги. Маршруты полета и эшелоны атаки также были определены индивидуально для каждой авиагруппы.

В 16.00 по московскому времени вся степь в районе Сталинграда наполнилась зловещим гулом авиационных моторов. В налете участвовали Не-111 из KG27 «Бёльке», III./KG4 «Генерал Вефер», I./KG100 «Викинг», I. и III./KG55 «Грайф»; Ju-88 из I. и III./KG51 «Эдельвейс» и KG76; Ju-87 из II./StGl, StG2 «Иммельманн» и I./StG77. Их сопровождала туча «Мессершмиттов» из I./JG53 «Пик Ас», JG3 «Удет» и III./JG52.

Зенитчица 748-го зенитно-артиллерийского полка Мария Матвеева вспоминала:

«Слышу гул, отличный от того, что доносится с севера. Идут!

– Воздух! Курс 90, массовый шум самолетов!

Ольга толкает меня в бок:

– Ты что! Это же курсом 180!

Их уже видно. И курсом 90, и курсом 180, и 45, и 125, и… со всех сторон. «Хейнкели». Эти выше всех. «Дорнье» [123] . Тоже высоко. За ними – ниже еще, и еще, и еще. «Юнкерсы-88», «Юнкерсы-87» – весь альбом немецких самолетов, по которому мы когда-то изучали их» [124] .

В 16.20 в Сталинграде в очередной раз была объявлена воздушная тревога, надрывно загрохотали зенитки, и вскоре в небе появились первые бомбардировщики. Тысячи горожан налет застал в транспорте или просто на улице. Взглянув на небо, они увидели, как из первой машины вылетела сигнальная ракета, являвшаяся сигналом всем остальным экипажам. Что-то вроде «пора…». После этого из идущих ровным строем самолетов вываливаются и тотчас рассыпаются веерами серебристо-белые предметы. Вскоре они превратились в огромные «зонты», так что все небо вскоре стало молочно-белым.

Это были особые зажигательные бомбы люфтваффе, которые советская служба МПВО называла «зажигательными листочками». Десятки тысяч полосок обмазанной фосфором фольги, вспыхивая при соприкосновении с воздухом, медленно опускались на центр города и прилегающие кварталы. Словно завороженные, сталинградцы смотрели вверх, в оцепенении наблюдая, как огненный листопад приближается к крышам домов. При соприкосновении с поверхностью «листочки» начинали пылать яростным сине-белым пламенем огромной температуры. И за считаные минуты по всему городу возникли уже сотни пожаров.

Но через некоторое время появляются новые группы «Хейнкелей» и «Юнкерсов». От них отделяется множество черных точек. Это уже фугасные и осколочные бомбы. Протяжный свист, потом глухие звуки взрывов, комья земли, осколки, битое стекло, дым…. Те, кто не погиб, вздыхают с облегчением и молятся, чтобы следующая серия адских машин не упала на них. Председатель городского комитета обороны Чуянов так описывал происходящее:

«Горят дома, рушатся здания дворцов культуры, школ, институтов, театров и многих учреждений. Город превращается в кромешный ад… Пожарные и бойцы противовоздушной обороны делают все возможное: растаскивают горящие крыши, извлекают людей из-под обломков… А с почерневшего от дыма неба продолжают сыпаться бомбы… Центральная часть города объята пламенем невероятно больших масштабов. От перегрева воздуха и сотрясений поднялся небывалой силы ветер, он удлиняет огненные крылья пожаров, и теперь кажется, воспламеняется небо и все пространство – от горизонта до горизонта» [125] .

Вследствие многочисленных попаданий фугасных бомб работа водозаборных станций в 16.42 была полностью парализована, и тушение массовых пожаров оказалось практически невозможным. Во всех районах вышла из строя телефонная связь, прекратилась подача электроэнергии. Умолкли даже громкоговорители, монотонно талдычившие: «Граждане! Воздушная тревога!» А бомбардировщики тем временем волна за волной снова заходили на город. Несколько бомб упало на территорию городского зоопарка. Напуганная слониха, в мирное время являвшаяся его основным экспонатом, преодолела ограду и принялась носиться по улицам, дополняя жуткую картину апокалипсиса…

Возвращаясь на аэродромы в Морозовскую и Тацинскую, немецкие самолеты заправлялись горючим, загружались новыми бомбами и опять поднимались в небо. Когда в штабе 8-й воздушной армии Тимофея Хрюкина из разрозненных донесений наконец осознали масштабы налета, в воздух были подняты практически все имевшиеся в распоряжении исправные истребители. Среди них был и самолет старшины 4-го иап В.Д. Лавриненкова. Прибыв на высоте 4000 метров в район Сталинграда, он увидел жуткую картину. Над городом из разных мест поднимались огромнейшие столбы дыма, по земле извивались их широкие тени, уходящие за Волгу. Среди кварталов полыхали страшные пожарища, гигантские языки пламени рвались в небо, при этом как бы танцуя и причудливо извиваясь. Местами сквозь дым зловеще просвечивало солнце. Лавриненков знал, что где-то здесь действуют летчики других полков, однако повсюду, куда он ни глядел, небо кишело немецкими самолетами. На разных высотах, вдалеке и вблизи, виднелись то исчезающие в дыму, то выныривающие из него «Мессершмитты», «Юнкерсы» и «Хейнкели». Было отчетливо видно, как от них отделяются бомбы и сыплются на город.

Истребители 102-й иад ПВО так же постоянно находились в воздухе. За сутки некоторые пилоты выполнили по 7 боевых вылетов. Взлетали вначале полками, затем эскадрильями, звеньями и отдельными самолетами. В суматохе приземлялись на первом попавшемся аэродроме, чтобы пополнить запасы боеприпасов и топлива, и вновь поднимались в воздух. Однако эффект от этих полетов был небольшим. Советские истребители подходили к городу разрозненными группами и сразу же перехватывались «Мессершмиттами». Только пилоты одной I./JG53 одержали в этот день в небе над волжским городом 17 побед.

Тем временем налет продолжался. К городу подходили новые волны бомбардировщиков. «Первая атака в составе соединения несколькими звеньями на город Сталинград , – сообщает боевая хроника 5-й эскадрильи KG27 «Бёльке». – Вместе с нами атаковали «Штуки», штурмовики и истребители. Грандиозная зенитная оборона русских. Мы летим на высоте 7500 м. Бомбы сбросили в точке сброса над окраиной города, так как иначе могли поразить собственные самолеты, летевшие ниже нас» [126] .

Самое страшное случилось, когда взорвались нефтехранилища, расположенные на берегу Волги в районе завода «Красный Октябрь». Сталинградцы увидели, как огромный столб пламени взметнулся в небо на сотни метров. Затем от нагрева уцелевшие баки стали гулко взрываться, выбрасывая вверх новые столбы огня и дыма. Через какое-то время горящие нефтепродукты огненным потоком устремились по склонам к воде. Начались массовые пожары, пламя стремительно выжигало все на своем пути. Пылающая нефть потекла в Волгу, поджигая пароходы, баржи, пристани.

«На Волге, она еще проглядывается сквозь завесу взрывов, закрыв полнеба, поднимается гигантский фонтан огня , – вспоминала зенитчица Матвеева. – Пламя рвется ввысь, там закручивается клубами, выпускает черный дым. Пламя разлетается в стороны. Пламя падает в реку. Пламя лижет воду, жрет ее, и широкая лента огня течет по Волге. Я обомлела – горит Волга! Все горит – земля, небо, вода. В этом пожарище сновали девочки-медсестры, они на носилках выносили раненых из боя на переправу и сами падали под обстрелом. Криков уже не было слышно от залпов орудий. Раненые прыгали с пятых этажей, потому что дома рассыпались от взрывов… Чтобы не задохнуться от дыма, зенитчики брали у санинструкторов вату, смачивали в нашатырном спирте и подносили к носу. Орудия накалялись докрасна. Бойцы макали в Волгу мешки и так остужали орудийные стволы».

Огонь, горевший над одним зданием, соединялся с соседним огнем, и в результате горели целые улицы. Пламя перебрасывалось с дерева на дерево, врывалось в квартиры, на лестничные площадки, мгновенно выжигая все на своем пути, перепрыгивало с крыши на крышу. Пылал даже асфальт! В центре города, пытаясь спастись от пламени, люди прыгали с верхних этажей, вылезали на балконы и карнизы, висли на водосточных трубах, но смерть настигала их и там. Пожарные машины поначалу еще пытались бороться с огнем, но из-за нехватки воды и многочисленных завалов на улицах их действия оказались совершенно бесполезными.

Вскоре образовались гигантские огненные смерчи, втягивавшие в себя остатки кислорода и поглощавшие улицу за улицей. Наиболее сильные смерчи возникли в районе металлургического завода «Красный Октябрь» и в центре города. Бежать от них было бесполезно. Задыхаясь от удушья, люди один за другим падали, некоторое время корчились на земле и замирали. Потом их тела вспыхивали, как факелы, и мгновенно обугливались. Почти как в Хиросиме три года спустя…