Пожар на Хайгейт-райз

– Не говоря уж о том, что это может быть опасно, – резко бросила бабушка. Она не только неодобрительно относилась к электричеству; еще большее неодобрение у нее вызвало то, что ее перебили, прервали беседу, которую она считала своей собственной. – И вообще это абсурдно, – добавила она. – Нам было вполне достаточно столбика балдахина над кроватью, чтобы ухватиться, и горничной с сильными руками, чтоб хорошенько затянуть корсет; и у нас были такие талии, что мужчина мог бы обхватить их пальцами! Или, по крайней мере, представить себе такое. – Она развернулась лицом к Селесте и заявила с совершенно невинным выражением лица, ничуточки не покраснев: – Какое счастье, что ее муж тоже не погиб!.. Как это случилось?

Кэролайн закрыла глаза, и бабушка незаметно ткнула ее своей тростью, чтобы не позволить ей вмешаться. Шарлотта тяжко вздохнула.

Селеста даже отшатнулась.

– Он был на вызове, – ответила Анжелина с полной откровенностью. – Там преждевременные роды случились. Он же врач, вы понимаете, и во многих отношениях прекрасный человек, несмотря на… – Она резко остановилась, точно так же, как начала свою речь, и на щеках у нее немного выступила краска. – Ох, боже мой! Простите меня! Не следует говорить о людях плохо, так всегда утверждал наш дорогой отец. Такой прекрасный человек! – Она вздохнула и улыбнулась, глядя куда-то вдаль затуманенным взглядом. – Это же такая честь – жить с ним в одном доме, служить ему, заботиться о нем, смотреть, чтобы у него всегда все было в порядке, как и должно быть у человека его положения.

Шарлотта посмотрела на пухлую, расплывшуюся фигуру, на милое и кроткое выражение лица, на эту испорченную копию старшей сестры – более мягкую и, безусловно, более уязвимую. У нее наверняка были в молодости поклонники. И, конечно же, она скорее приняла бы предложение одного из них, чем провести всю жизнь, обслуживая своего папочку, если бы ей это разрешили, если бы ей дали такой шанс. Но родители держали своих дочерей дома в качестве вечных служанок, неоплачиваемых, если не считать стола и крова, и, естественно, не имевших возможности подать заявление об уходе, поскольку у них не было собственных средств для существования; всегда послушных, верных дочернему долгу, даже любящих – хотя одновременно и ненавидящих, как только может ненавидеть любой узник, – пока не стало слишком поздно этих родителей покинуть, когда их смерть открыла наконец двери узилища. Верно, Анжелина Уорлингэм была одной из таких несчастных? Или, может быть, они обе?

– Ваш брат тоже был прекрасный человек. – Бабушку было невозможно остановить; ее глазки-бусинки сияли, она выпрямилась. – Да-да, тоже был прекрасный человек. Трагично, что он умер таким молодым. Что было причиной его смерти?

– Мама! – Кэролайн была ошеломлена. – Мне кажется, нам не… Ох! – Она вскрикнула, когда трость старой леди воткнулась ей в ногу, причинив острую боль.

– У тебя что, икота? – вкрадчиво осведомилась бабушка. – Выпей немного чаю. – Она повернулась к Селесте. – Вы говорили нам о смерти бедного Теофилиуса. Какая утрата!

– Причину мы не знаем, – ледяным тоном сообщила Селеста. – Как представляется, это мог быть какой-то апоплексический удар, но до конца мы в этом не уверены.

– Это бедная Клеменси его обнаружила, – добавила Анжелина. – Вот еще одно, за что я считаю Стивена ответственным. Иной раз он придерживается немного слишком свободных идей. И ожидает от людей слишком многого.

– Все мужчины ожидают от других слишком многого, – заявила бабушка непререкаемым и нравоучительным тоном.

Анжелина вся вспыхнула и опустила глаза в пол; даже Селесте явно было не по себе.

На этот раз Кэролайн, забыв про учтивость и вежливость, заговорила:

– Это была не самая удачная фраза, – извиняющимся тоном сказала она. – Я уверена, вы имели в виду, что это было неправильно, несправедливо – ожидать, что Клеменси сумеет справиться с таким ударом, когда она обнаружила своего отца мертвым, особенно при том, что его смерть была совершенно неожиданной.

– О да! Конечно! – Анжелина уже взяла себя в руки и облегченно вздохнула. – Он несколько дней болел, но мы не считали это чем-то серьезным. Стивен почти не обращал на это внимания. Конечно, – тут она опустила взгляд и понизила голос почти до конфиденциального шепота, – они не были так уж близки, несмотря на то что это были тесть и зять. Теофилиус не одобрял кое-какие идеи Шоу.

– Мы все их не одобряем, – резко бросила Селеста. – Но это все были идеи социальные и теологические, они не имели отношения к проблемам медицины. А он очень компетентный врач. Все так говорят.

– У него и вправду много пациентов, – живо добавила Анжелина, ощупывая своими толстенькими пальчиками бусинки на груди. – Молодая мисс Латтеруорт не хочет иметь дело ни с кем другим.

– Флора Латтеруорт ведет себя не самым лучшим образом, – мрачно сообщила Селеста. – Консультируется с ним по любому поводу, будь то приступ или припадок, но у меня есть собственное мнение на этот счет: она была бы в гораздо меньшей степени подвержена всем этим болезням, если бы у Стивена была бородавка на носу или один глаз косил.

– Никто не может понять, что с нею, – прошептала Анжелина. – Внешне она здорова, как лошадь, как мне кажется. Конечно, они nouveau riche[14], – добавила она, объясняя ситуацию Кэролайн и Шарлотте. – Рабочий класс, в сущности, хотя и при деньгах. Альфред Латтеруорт сделал себе состояние на хлопковых фабриках в Ланкашире, а сюда переехал, только когда их продал. Пытается вести себя как джентльмен, но все, конечно, знают…

Шарлотту ни с того ни с сего все это начало сильно раздражать; но, в конце концов, это же был тот самый мир, в котором она выросла, и какое-то время назад вполне могла думать точно так же.

– Знают что? – осведомилась она немного резковато.

– Ну, как же! Знают, что он сделал деньги на торговле, – удивленно ответила Анжелина. – Это же совершенно очевидно, моя дорогая! Он воспитал свою дочь, чтобы она разговаривала как настоящая леди, но ведь речь – это еще не все, не так ли?

– Конечно, нет, – сухо ответила Шарлотта. – Многие разговаривающие как истинные леди на самом деле могут быть кем угодно, только не леди.

Анжелина не поняла намека и с удовлетворенным видом отодвинулась назад в своем кресле, расправляя юбки.

– Может быть, еще чаю? – предложила она, поднимая серебряный заварочный чайничек с изукрашенным носиком в форме лебединой шеи.

Но тут их беседу прервало возвращение горничной, которая доложила о приходе викария и миссис Клитридж.

Селеста бросила взгляд на бабушку и поняла, что та не имеет ни малейшего намерения уходить.

– Пожалуйста, пригласите их сюда, – приказала она служанке, чуть приподняв одну густую бровь. Старая леди не посмотрела в сторону Анжелины: чувство юмора явно не было свойственно им обеим, к тому же их взгляды слишком различались, и они по-разному воспринимали происходящее. – И принесите еще чаю.

Гектор Клитридж был солиден и вкрадчив, у него было лицо того типа, которое в молодости, видимо, смотрелось красивым, но теперь выглядело усталым, испещренным следами забот, беспокойств и вечной нервозности, которые оставили морщины на щеках и лишили его способности смотреть легко и прямо. Он торопливо вошел в комнату, явно стремясь поскорее принести свои соболезнования, и тут же резко остановился, обнаружив в гостиной еще трех женщин, с которыми не был знаком.

Его жена, напротив, чувствовала себя как дома. Такое впечатление, что даже в свои лучшие годы она, вероятно, не могла похвастаться особой красотой и очарованием, разве что свежестью лица и прекрасными волосами. Но у нее была абсолютно прямая спина, она вполне могла шествовать с целой кипой книг на голове, не уронив ни единой, взгляд был спокойный, манеры сдержанные. Голос у нее был необычно низкий и приятный.

– Моя дорогая Селеста… и Анжелина! Я помню, мы уже выражали вам свои соболезнования и предлагали свои услуги, но викарий полагает, что мы должны еще раз посетить вас, просто чтобы уверить, что говорили это совершенно искренне. Люди так часто говорят подобное – просто по привычке, по обычаю, но никто не принимает это всерьез – именно по такой причине. Некоторые избегают посещать тех, кто понес подобную утрату, а это едва ли по-христиански.

– Да-да, вот именно, – подхватил ее муж, и его лицо выразило огромное облегчение. – Если есть что-то, что мы могли бы для вас сделать… – Он переводил взгляд с одной сестры на другую, ожидая их реакции.

Селеста представила их уже сидевшим в гостиной, и все обменялись приветствиями.

– Как это мило с вашей стороны, – сказал викарий, улыбаясь бабушке. Его пальцы теребили плохо повязанный галстук, приводя его в еще более дурное состояние. – Несомненно, это свидетельствует об истинно дружеских чувствах, когда к тебе приходят в час горя. Вы давно знакомы с сестрами Уорлингэм? Я что-то не помню, чтобы видел вас у них раньше.

– Сорок лет, – быстро ответила бабушка.

– Ох, не может быть, как это прекрасно! Вы, должно быть, чрезвычайно сильно любите друг друга!

– И прошло уже тридцать из этих сорока, как мы видели вас в последний раз. – Селеста наконец потеряла терпение. По ее лицу было видно, что бабушка ее лишь слегка забавляет, но льстивые слова викария и его бесконечное размахивание руками окончательно вывели ее из себя. – Было так любезно с вашей стороны заехать к нам в момент, когда мы так переживаем эту трагическую утрату.

Шарлотта отлично слышала сарказм в ее тоне, а по ее властному и умному лицу было видно, что никакие из приведенных мотиваций и объяснений не могли ее провести.

Бабушка раздраженно и негодующе засопела.

– Я же сказала вам, что не читала про смерть бедного Теофилиуса. Если бы я знала, то, безусловно, приехала бы тотчас же. Это самое малое, что следует делать в подобных случаях.

– И когда умер папа, несомненно, тоже, – сказала Селеста с очень слабой улыбкой. – Разве что вы и про это не читали?

– Ох, Селеста! Это просто глупо и нелепо! – У Анжелины широко раскрылись глаза. – Все знали о смерти папы. В конце концов, он же был епископ, весьма заслуженный и известный человек! Его абсолютно все уважали!

Кэролайн попыталась прийти на помощь бабушке.

– Мне кажется, что когда человек уходит от нас, прожив долгую жизнь, то это совсем не такая беда, как когда умирает молодой, – мягко предположила она.

Бабушка резко повернулась и злобно уставилась на нее, и Кэролайн чуть покраснела, более из недовольства собой, нежели от раскаяния за свои слова.

Викарий переступил с ноги на ногу, открыл рот, намереваясь что-то сказать, но тут же понял, что это семейная сцена, и быстренько ретировался.

Тут наконец заговорила Шарлотта:

– Я приехала выразить вам свои соболезнования, потому что слышала о замечательной деятельности миссис Шоу, которая старалась улучшить жилищные условия бедных, – произнесла она в полном молчании. – У меня есть несколько друзей, которые весьма высоко ценили и уважали ее. Они полагают, что это огромная потеря для всего общества. Это была прекрасная женщина.

Наступила полная тишина. Викарий нервно прочистил горло. Анжелина чуть слышно охнула, потом поднесла ко рту платочек и прикрыла его. Бабушка развернулась в своем кресле с треском и шорохом тафты и уставилась теперь на Шарлотту.

– Прошу прощения? – хрипло произнесла Селеста.

Тут только Шарлотта поняла – с приливом крови к щекам, – что, по всей видимости, ни семье, ни викарию о деятельности Клеменси ничего не было известно. Но отступать уже было невозможно: путей отступления она себе не оставила. Делать было нечего, лишь понадеяться на лучшее.

– Я сказала, что это была прекрасная женщина, – повторила она с довольно напряженной, деланой улыбкой. – Все восхищались ее работой по улучшению жилищных условий бедняков.

– Боюсь, у вас неверные сведения, миссис… э-э-э, Питт, – ответила Селеста, как только восстановила самообладание. – Клеменси никогда не занималась подобными делами. Она выполняла свои обычные обязанности, как и положено истинной христианке. Она занималась раздачей у нас в округе бесплатного супа и прочего всем, кто в этом нуждался, но мы все этим занимаемся. И больше всех Анжелина. Она вечно занята чем-то в этом роде. Да и я сама работаю в нескольких комитетах, что помогают молодым женщинам, оказавшимся… в сложных обстоятельствах и потерявшим положение в обществе. Вы, мне кажется, спутали бедную Клеменси с кем-то другим – не имею понятия, с кем именно.

– И я тоже, – добавила Анжелина.

– Это представляется весьма добродетельным делом, – осторожно влезла в разговор миссис Клитридж. – И весьма смелым предприятием.

– Но совершенно неподходящим, моя дорогая. – Викарий покачал головой. – Я уверен, наша дорогая Клеменси ничем подобным не занималась.

– Я тоже уверена в этом. – И Селеста закрыла тему, бросив на Шарлотту ледяной взгляд. Ее густые и тяжелые брови при этом чуть-чуть приподнялись. – Тем не менее это было очень любезно с вашей стороны – заехать к нам. Я уверена, что ваша ошибка проистекает от совершенно искреннего порыва.

– Совершенно верно, – уверила ее Шарлотта. – Мне об этом сообщили дочь герцога и член парламента.

Селеста была ошеломлена.

– В самом деле? У вас такие высокородные знакомые?..

– Да, благодарю вас. – Шарлотта чуть наклонила голову, словно принимая комплимент.

– Видимо, есть какая-то другая леди, носящая то же имя, – успокаивающим тоном предположил викарий. – Маловероятно, конечно, но какое еще можно найти объяснение?

– Вы, вероятно, правы, мой дорогой. – Его жена коснулась его рукава в знак одобрения. – Теперь это представляется очевидным. Именно так, конечно же, все и было.

– Мне это кажется совершенно неважным, – заявила бабушка, восстанавливая свою ведущую роль в разговоре. – Я знакома с вами с самой юности. Я хотела бы присутствовать на похоронах, в знак уважения, и была бы крайне признательна, если бы вы информировали меня, когда они состоятся.

– Ох, несомненно, – сказал викарий, прежде чем любая из сестер Уорлингэм имела возможность ответить. – Очень любезно с вашей стороны. Да, служба будет в церкви Святой Анны в следующий четверг, в два часа пополудни.

– Весьма признательна. – Бабушка внезапно стала очень вежливой.

Тут снова отворилась дверь, и горничная доложила о приходе мистера и миссис Хэтч. Немедленно за ней в гостиную вошла женщина примерно того же роста, что и Анжелина, и очень похожая на нее чертами лица. Нос, правда, был чуточку более длинный, а глаза не утратили былой цвет, равно как и волосы, и она была явно на поколение моложе, но тем не менее в их манере держаться было много общего, и она тоже была во всем черном в знак траура.

Ее муж, следовавший на шаг позади нее, был среднего роста и чрезвычайно важного вида. Он здорово напомнил Шарлотте фотографии мистера Гладстона, великого либерального премьер-министра, только в его более ранние годы. В его взгляде была точно такая же целеустремленность, такая же незыблемая и непререкаемая уверенность в правоте своих взглядов. Правда, его бакенбарды были не столь пушисты, а нос не отличался такими же грандиозными пропорциями, но все равно их похожесть сразу бросалась в глаза.

– Моя дорогая Пруденс! – приветствовала Селеста миссис Хэтч, раскрывая объятия.

– Тетушка Селеста! – Пруденс подошла к ней, и они поцеловались, чуть касаясь друг друга губами, после чего она проследовала к своей тетушке Анжелине и тоже получила поцелуй, но более существенный, да и в объятиях та держала ее чуть дольше.

Джозайя Хэтч вел себя более официально, но его соболезнования были ничуть не менее искренними. Он вообще был совершенно явно очень огорчен и печален; лицо его было бледно, губы плотно сжаты, так что вокруг рта залегли жесткие складки. По всей видимости, он испытывал глубокое чувство горя и утраты, но старался держать себя в руках, и не без успеха.

– Положение дел поистине ужасное, – заявил он решительно, ни на кого конкретно не глядя. – Моральное разложение буквально повсюду, сплошное падение нравов. Молодое поколение в затруднениях, в замешательстве, не понимая, кем и чем теперь восхищаться, с кого брать пример, женщины совершенно беззащитны… – Его голос дрожал от душевных страданий. – Поглядите только на эти гнусные дела в Уайтчепеле! Дикость! Скотство! Знак приближающегося хаоса, поднимающейся анархии. Королева же заперлась в Осборне[15], оставив всех нас на произвол судьбы; принц Уэльский проматывает время и деньги в азартных играх и безнравственных занятиях, а герцог Кларенс – и того хуже… – Хэтч по-прежнему не смотрел ни на кого конкретно, полностью погруженный в свои внутренние переживания; он стоял совершенно неподвижно, но в этой позе ощущалась огромная сила, чувствовалась затаенная властность. – Пропагандируются и распространяются самые гнусные и абсурдные идеи, трагедии следуют одна за другой. Все идет прахом и соскальзывает в пропасть с тех пор, как скончался наш дорогой епископ. Какая это была ужасная потеря! – Его лицо на мгновение исказила гримаса истинного страдания, словно он увидел перед собой конец золотого века и понял, что все, что за этим последует, будет сплошной мрак и одиночество. Хэтч судорожно сцепил огромные, мощные ладони перед грудью. – И никто, даже те, кто хоть в малой степени обладает достойными моральными качествами, не восстанет, не понесет свет Божий всем остальным.

– Теофилиус… – осторожно начала Анжелина, но тут же замолкла. Его презрительный взгляд заморозил уже готовые было вырваться у нее слова.

– Он был добрый человек, – заметила Пруденс.

– Конечно, – согласно кивнул ее муж. – Но не чета своему отцу, далеко не чета. По сравнению с епископом он был просто пигмей. – На его лице появилось странное выражение – странная смесь печали и презрения, – но оно тут же сменилось энтузиазмом, рвением, да таким ярко выраженным, что обрело даже какую-то дикую прелесть, как у пророка или ясновидящего. – Епископ был святой! Он обладал мудростью, не сравнимой с тем, что имеет каждый из нас. Он понимал суть и ход вещей, знал, как все должно быть, он имел способность проникать в замысел Божий, знал, как мы должны жить, чтобы оставаться благочестивыми и верными слову Божьему. – Он чуть улыбнулся. – Как часто я слышал, как он помогал советом мужчинам и женщинам! И всегда его совет был мудр и всегда способствовал и духовному, и моральному подъему человека!

Анжелина тихонько вздохнула и потянулась за своим носовым платком – лоскутом батиста с кружевами.

– Человек должен быть честен и прям, – продолжал мистер Хэтч. – Быть абсолютно искренним в своих делах, возглавлять свою семью, учить свою жену и детей слову Божьему. Женщина должна быть послушна и добродетельна, прилежна и усердна в своих трудах и за это будет вознаграждена в раю.

Шарлотта неловко подвинулась в своем кресле. Сила его очень эмоциональных высказываний была такой огромной, что от нее нельзя было просто так отмахнуться, но вот идеи, которые он излагал, вызывали у нее желание с ним спорить.

– Люби детей своих и поучай их своим примером, – продолжал Хэтч, не видя ни ее, ни кого-либо еще. – Будь добродетельна и целомудренна и, что превыше всего, будь верна долгу и предана своей семье; в этом и заключается твое счастье и счастье всего мира.

– Аминь, – произнесла Анжелина со сладкой улыбкой, подняв глаза, словно видела отца где-то высоко в небесах над собой. – Спасибо, Джозайя, вы вновь напомнили мне о цели и смысле жизни. Не знаю, что бы мы делали без вас. Я не хочу плохо говорить о Теофилиусе, но я не раз думала, что вы – истинный духовный наследник нашего папы.

По ее щекам разлился румянец, и на секунду даже возникло ощущение, что она вот-вот заплачет.

– Спасибо, моя дорогая Анжелина. Никто из еще живущих не может рассчитывать на более изысканный комплимент. И, клянусь вам, я не буду жалеть усилий, чтобы стать достойным его.

Она радостно улыбнулась ему и вся расплылась в улыбке.

– А как витраж? – тихо спросила Селеста. Выражение ее лица сейчас немного смягчилось, а в глазах даже появился довольный блеск. – Как обстоят дела с ним?

– Очень хорошо, – ответил Хэтч, резко вдохнув воздуху и помотав головой. – Правда, и в самом деле очень хорошо. Весьма радостно и приятно видеть, как все в Хайгейте и даже за его пределами желают увековечить его память и жертвуют кто сколько может. Я думаю, они воистину осознают, что нынче настали мрачные времена, полные сомнений и вводящих в заблуждение философий, которые утверждают, что ведут к истинной и полной свободе. И если мы не покажем всем, очень твердо и очень четко, где лежит путь праведный, Божий путь, тогда многие души погибнут и потянут за собой других, невинных.

– Вы так правы, Джозайя, – успела вставить Селеста.

– Да, действительно, – кивнула Анжелина. – И в самом деле, очень правы.

– А витраж будет оказывать на людей огромное воздействие. – Джозайя не собирался позволять перебивать себя, пока не высказал полностью все мысли, что у него накопились, даже выражениям полного согласия. – Люди будут смотреть на него и вспоминать, каким великим человеком был епископ Уорлингэм, и следовать его учениям. Это будет одним из главных достижений моей жизни, если мне позволено будет так выразиться, если я смогу увековечить его имя и память о нем и о достойных трудах, что он совершил за время своего земного существования.

– Мы все в огромном долгу перед вами, – с чувством произнесла Анжелина. – И папины труды и идеи не будут забыты, пока вы живы.

– И в самом деле, мы вам весьма благодарны, – подхватила Селеста. – Уверена, что Теофилиус выразил бы те же чувства, будь он сегодня жив.

– Такая потеря, – неловко пробормотал Клитридж, и у него на щеках выступили пятна румянца.

Его жена положила ему руку на плечо и сжала его на удивление сильно: Шарлотте было видно, как побелели у нее костяшки пальцев.

По лицу Джозайи Хэтча скользнуло выражение страдания, углы губ стянулись и опустились, и он несколько раз моргнул. Казалось, в нем борются чувства зависти и неодобрения.

– Э-э-э, я… я вообще-то ожидал, что Теофилиус сам выступит инициатором такого начинания, – заявил он с широко открытыми глазами. – У меня иной раз возникает соблазн думать – и я никак не могу от этой мысли избавиться, – что Теофилиус не мог в полной мере оценить, каким выдающимся человеком был его отец. Возможно, он был к нему слишком близок, чтобы понять, насколько выше он был всех других в своих мыслях и идеях, насколько глубока была его проницательность.

Казалось, никто уже ничего не мог к этому добавить, так что на несколько минут в комнате воцарилось неловкое молчание.

– Гм! – Это викарий прочистил горло. – Мне кажется, если вы меня извините, нам пора ехать. Мы должны нанести визит миссис Харди. При подобных печальных обстоятельствах человеку трудно найти подходящие слова, которые могли бы принести утешение. Всего доброго, леди. – Он поклонился всем вообще и никому конкретно. – Доброго вам дня, Джозайя. Идемте, Юлейлия.

Взяв жену за руку, он довольно поспешно вышел в холл, и они услышали, как открылась, а потом закрылась входная дверь.

– Такой добрый человек, такой добрый! – сказала Анжелина таким голосом, словно читала заклинание. – И дорогая Лелли тоже, конечно. И какая в нем сила! Это и нам придает сил!

Шарлотте пришло в голову, что без помощи жены викарий легко впал бы в полную невразумительность, но она воздержалась от того, чтобы произнести это вслух.

– Гектор произносит очень хорошие проповеди, – с легким удивлением сообщила Селеста. – Он очень начитан, знаете ли. Это не слишком заметно в разговоре с ним, но, возможно, так даже лучше. Не следует подавлять людей более значительными и сложными познаниями, нежели они в состоянии усвоить. Это не приносит ни утешения, ни должных указаний.