Помоги проекту - поделись книгой:
Роберт Энсон Хайнлайн
Двойная звезда
Человек из легенды
Роберт Энсон Хайнлайн окружен ореолом почитания не только как именитый творец мировой фантастики и классик жанра, но и как замечательный человек. Даже люди, не разделявшие его политических привязанностей и философских убеждений, единодушно отмечают огромное человеческое: обаяние и глубокую отзывчивость писателя. Филипп Дик трогательно вспоминал, как помог ему Хайнлайн в тяжелые дни его жизни. Этому мэтру фантастики посчастливилось не потеряться на фоне ярчайших имен молодых авторов, пришедших на ниву фантастической литературы, во многом благодаря его книгам. Творческий потенциал Хайнлайна был настолько велик, что его высокому рейтингу не повредили ни новые художественные направления, периодически врывавшиеся в переулки и тупики НФ, ни новая техника письма, ни новые темы, поскольку он сам был патриархом в разработке всего нового и являлся неиссякаемым источником вдохновения и подражания для фантастов младших поколений.
Вот почему смерть писателя в 1989 году повергла почитателей его таланта в глубокое уныние, хотя преклонный возраст и плохое здоровье не позволяют говорить о безвременной кончине.
Родился Роберт Хайнлайн в г. Батлер, штат Миссури (США), 7 июля 1907 года и уже в раннем возрасте “заболел” НФ. Его первыми и любимыми авторами стали Люис Сенаренс, Жюль Верн и Герберт Уэллс.
В 1928–34 гг. после окончания военно-морской академии в Аннаполисе служит в ВМФ США. Однако из-за ухудшившегося здоровья службу приходится оставить. Прежде чем полностью отдать себя писательскому труду, Хайнлайн перепробовал множество профессий и сменил несколько увлечений: занимался политической деятельностью, архитектурой, горным делом, торговлей недвижимостью. С начала 40-х годов всецело уходит в НФ.
Несмотря на относительно поздний дебют (в 32 года), популярность пришла к писателю необыкновенно быстро — уже в 40-х годах он стал одним из лучших и наиболее читаемых авторов-фантастов. Огромная заслуга в становлении Хайнлайна-писателя принадлежит Джону Кэмпбеллу, тому самому главному редактору журнала “Эстаундинг”, который привел в фантастику и поставил на ноги Азимова, Ван Вогта, Старджона, Дель Рея и др. — тех, кто впоследствии “сделал” американскую фантастику — одно из величайших и богатейших по идейному содержанию и многообразию тем литературно-футурологических течений XX века. Именно он всегда заставлял их совершенствовать индивидуальное мастерство, тщательно прорабатывать сюжет, заботиться об его идейном наполнении. Именно сотрудничество с Кэмпбеллом дало такие выдающиеся произведения, как “Реквием”, “Если это продолжится”, “Взрыв возможен”, “Неудовлетворительное решение”, а также совершенно превосходные истории о временных путешествиях — “По пятам” (1941) и “Все ваши зомби” (1959).
Многие критики и литературоведы отмечают влияние книг писателя на молодежь. Именно Роберт Энсон Хайнлайн доказал, что и для ребят можно писать хорошие, умные книги в жанре фантастики: “Звездное чудовище”, “Гражданин Галактики”, “Купи скафандр и путешествуй”, “Туннель в небе” и др. — явное тому подтверждение.
Для писательского почерка фантаста характерно тщательное построение окружающего героев мира, создание законченной и достоверной среды обитания, где художественные детали служат цели убедить читателя в реальности происходящих событий. Под кистью его воображения возникают сочные, красочные полотна чужих планет, грандиозных звездных цивилизаций. Именно поэтому начинаешь читать произведения писателя и уже не можешь оторваться, пока не дойдешь до последней страницы. Динамика тщательно выверенного сюжета, его умелая композиция и стремительность событий не дают обратить внимания на то, что подчас герои схематичны, их рассуждения и поступки несколько прямолинейны и простоваты.
Следующей интересной стороной творчества писателя является философия, отражающая его собственные взгляды, сформировавшиеся под воздействием жизненного опыта. Главный ее элемент — вера в сильную личность, в непреложность действия законов, патриотизм (отнюдь не шовинизм, который пытаются ему приписывать), самодисциплина и внутренняя собранность, убеждение, что в этом мире ничего не дается даром — за все нужно бороться, во всем проявлять себя мужчиной с крепкими кулаками и острыми зубами. Разумеется, во многом эти взгляды сформировались под воздействием военной службы. Наиболее четко эти воззрения были выражены в романах “Звездная пехота” (премия “Хьюго” за 1960 г.) и “Свободное владение Фарнхэм” (1965).
Тема борьбы за права и свободу личности получила блестящее развитие в романе “Луна — жестокая дама” (1966), где лунная колония ссыльных с помощью разумного компьютера поднимает бунт против жестокой земной администрации.
Творчество Хайнлайна условно делят на три этапа. Первый — наиболее значительный — время работы в “Эстаундинг”. Приходится он на “золотые” 40-е–50-е годы американской фантастики. Второй — начало 50-х–60-е гг., когда автор пытается найти новую, более содержательную форму художественного изложения. Именно в этот период он начал реализовывать грандиозный замысел, подсказанный все тем же Джоном Кэмпбеллом, — написание Истории Будущего, т. е. выкладывая по блочному принципу кирпичиками своих книг хронику предстоящих двух столетий (1940–2149 гг.).
Третий этап творчества Хайнлайна неоднозначен. Сам автор считает его вершиной своей литературной деятельности, в то же время критики и читатели полагают, что это слабая тень былого величия. И в первую очередь, из-за перегруженности псевдофилософскими монологами, чрезмерной болтливостью героев, вычурности сюжетных ходов.
Примером может служить “Не убоюсь я зла” (1973), где распутный старик приказал пересадить свой мозг в тело молодой девушки, “Достаточно времени для любви” (1973) и “Чужеземец в чужой стране” (1961). Хотя в отношении последней, думаю, критике не следует быть столь придирчивой, поскольку книга явно удалась, и роман Хайнлайна стал чуть ли не Библией движения хиппи, а сам автор едва ли не духовным учителем, гуру многих коммун хиппи.
Следует все же согласиться, что третий период не добавил многого к тому, что было сделано писателем в первые два, несмотря на это в 1974 году Хайнлайн стал обладателем премии “Небьюла” по категории “Великий мастер жанра”, каким он в действительности был. Из других популярных книг автора следует отметить “За этим горизонтом”, “Уолдо” и “Магия инкорпорейтид”, “Дверь в Лето”, “Хозяева марионеток”, “Дети Мафусаила”, “Дорога славы” и еще многие и многие другие.
Роман “Двойная звезда” (“Дублер”) был первым романом Хайнлайна, завоевавшим премию “Хьюго” (1956 г.). Он соединяет в себе лучшие черты Хайнлайна-автора: ладно скроенный сюжет, хорошо прорисованные герои, цельный и впечатляющий мир будущего.
Наши читатели знакомы с прекрасными произведениями писателя: “Галактика” (“Пасынки Вселенной”), “Революция 2100 года”, “Дверь в Лето”, многочисленными рассказами. В следующем, 1991 году планируется издание романов “Повелители марионеток” и “Звездная пехота”, а сейчас перед вами “Двойная звезда” или “Дублер” с незабываемым героем Лоренцо Смифом и его друзьями. Уверен, что книга не оставит никого равнодушным…
Двойная звезда
Глава 1
Если входит человек, одетый как чучело, и ведет себя так, будто все вокруг принадлежит ему, он скорее всего космонавт. Это легко объяснить.
Профессия заставляет его чувствовать себя хозяином всего. А что касается одежды, то от человека, который девять десятых времени проводит в униформе и больше привыкшего к глубокому космосу, чем к цивилизованному обществу, трудно ожидать, что он знает, как следует одеваться. И не успеет он приземлиться, как становится добычей словоохотливых портняжек, которые роятся в каждом космопорту в надежде отоварить еще одного простака “самым что ни на есть лучшим земным платьем”.
Мне не составляло труда определить, что этого широкоплечего парня одевал Омар Палаточник — накладные плечи делали его еще более широким; брюки, настолько короткие, что когда он сел, из-под них показались волосатые ноги; морщинистая сорочка, которую с таким же успехом можно было напялить на корову.
Но я держал свое мнение при себе, а тем временем на свои последние полимпериала заказал ему выпивку, рассчитывая, что сделал хорошее вложение капитала. Мне было прекрасно известно, как космонавты распоряжаются деньгами.
— Горячих двигателей! — произнес я, когда мы с ним чокнулись. Он оценивающе взглянул на меня.
Этот тост и был моей первой ошибкой в отношениях с Дэком Бродбентом. Вместо того, чтобы ответить: “Чистого пространства!” или “Удачной посадки!”, как полагалось, он окинул меня взглядом и мягко заметил:
— Прекрасный тост, но не по адресу. В жизни своей не покидал земли.
После этого у меня осталась еще одна прекрасная возможность придержать язык за зубами. Космонавты не так уж часто заглядывали в бар “Каса Маньяна”; он не соответствовал их запросам и, к тому же, располагался далековато от космопорта. А уж если один из них переодевается в земную одежду, забивается в темный угол бара и утверждает, что он не космонавт, — это его личное дело. Я и сам выбрал это место потому, что отсюда можно наблюдать за пространством, не будучи замеченным самому — иногда я одалживаю небольшие суммы то там, то здесь, ничего страшного в этом нет, но лучше не нарываться на неприятные разговоры. Мне следовало бы сообразить, что у него тоже имеются свои причины сидеть здесь, и отнестись к этому с уважением.
Но мои голосовые связки словно зажили собственной, обособленной жизнью, дикой и вольной.
— Не надо меня дурачить, командор, — ответил я. — Если вы наземная крыса, то я — мэр Тихо-сити. Готов держать пари, что вы на своем веку немало выпили на Марсе, — добавил я, обратив внимание на то, как забавно он поднимает стакан, глубоко укоренившаяся привычка к слабой гравитации, значительно более слабой, чем на Земле.
— Ну ты, потише, — огрызнулся он, не двигая губами. — Почему ты так уверен, что я приезжий? Мы ведь незнакомы.
— Извините, — отступил я. — Вы можете быть, кем хотите. Но я еще не ослеп. Вы выдали себя с того момента, как вошли.
Он выругался про себя.
— Каким образом?
— Не стоит беспокоиться. Сомневаюсь, чтобы кто-то кроме меня это заметил. Просто я подмечаю вещи, на которые большинство людей не обращает внимания. — И вручил свою визитную карточку, может быть, несколько самодовольно. На свете есть только один Лоренцо Смиф, акционерная компания из одного человека. Да, я — “Великий Лоренцо” — стерео, развлекательные программы, камерные выступления — “Пантомимист и Выдающийся Художник-Мимикрист”.
Он пробежал ее глазами и сунул в наружный карман — это меня обеспокоило: карточка стоила денег — превосходная имитация ручной гравировки.
— Кажется, теперь я понимаю, — тихо произнес он, — но в чем мое поведение отличается от обычного?
— Я покажу вам, — сказал я. — Сейчас я пройду к двери так, как ходят земляне, а обратно вернусь походкой, которой вошли сюда вы. Смотрите. — Я проделал все это; однако, возвращаясь к столику, немного утрировал его походку, чтобы он мог заметить разницу нетренированным взглядом, — ступни мягко скользят по полу, как по плитам корабельной палубы; тело слегка наклонено вперед и занимает устойчивое положение, руки вытянуты вперед, не касаются тела — всегда готовые ухватиться за что попало.
Была еще дюжина деталей, которые невозможно описать словами; короче говоря, чтобы так ходить, нужно быть космонавтом, с его постоянно напряженным телом и неосознанным балансированием. Горожанин всю жизнь перемещается по ровной поверхности, по гладким полам при нормальной земной гравитации, и ему ничто не угрожает. Другое дело — космонавт.
— Ну как, поняли, что я имел в виду? — спросил я, опускаясь на стул.
— Боюсь, да, — кисло согласился он. — Неужели я действительно хожу так?
— Да.
— Хм-м-м… Возможно, мне придется взять у вас несколько уроков.
— Это не худший вариант, — благосклонно кивнул я.
Некоторое время он сидел, разглядывая меня, затем начал говорить — по-видимому, изменив решение и сделав знак бармену наполнить наши стаканы. После этого залпом выпил свою порцию, расплатился за все и гибким движением соскользнул со стула. — Подождите меня, — тихонько сказал он.
После того, как он заказал выпивку, отказаться я уже не мог. Да, честно говоря, и не хотел: он был мне интересен. И это несмотря на то, что наше знакомство длилось не более десяти минут; он был из тех очаровательных увальней, которых уважают мужчины, а женщины — так те и вовсе от них без ума.
Он пересек зал своей гибкой крадущейся походкой и прошел мимо столика у самых дверей, за которыми сидели четыре марсианина. Не перевариваю их. Мне и в голову бы не пришло, что какая-то штуковина, похожая на бревно, украшенное тропическим шлемом, может требовать человеческих привилегий. Видеть не могу, как они отращивают свои псевдоконечности; на мой взгляд, это напоминает змей, выползающих из нор. Не нравится мне и то, что они могут одновременно смотреть во всех направлениях, не поворачивая головы, — если, конечно, у них есть голова. Но ее наверняка нет. И я совершенно
Никто не может обвинить меня в расовых предрассудках. Для меня совершенно не играет роли, какого цвета у человека кожа, к какой расе он относится или какую религию исповедует. Люди для меня всегда люди, а вот марсиане — какие-то
Когда я входил в бар, этих четырех здесь не было — я бы их непременно учуял. По той же самой причине их не могло быть здесь и несколько минут назад, когда я подходил к дверям и обратно, имитируя походку космонавтов. Теперь они были здесь, стоя на своих подставках вокруг стола и пытаясь подражать людям. Хоть бы кондиционеры работали лучше!
Даровая выпивка передо мной не очень-то соблазняла — просто хотелось дождаться своего нового знакомого, вежливо поблагодарить и уйти. Тут я внезапно припомнил, что уходя, он бросил пристальный взгляд в сторону все тех же марсиан. Может быть, его уход был как-то связан с ними? Я взглянул снова, пытаясь определить, наблюдают они за нашим столиком или нет, но разве можно сказать, куда смотрит марсианин и о чем он думает? Кстати, это мне тоже у них не нравится.
Несколько минут я сидел, вертя в руке стакан и теряясь в догадках, что же могло случиться с моим космическим приятелем. Были все основания предполагать, что его радушия и гостеприимства сможет хватить и для обеда, а если мы станем друг другу достаточно “симпатико”, мне может перепасть и небольшой денежный заем. Потому что перспективы мои были самые никудышные — могу признаться честно! Последние два раза, когда я пытался дозвониться до своего агента, его автосекретарь просто записывал мое предложение на пленку, и если у меня сегодня не окажется монеты для подкормки ненасытной двери номера, то мне негде будет переночевать… Вот как низко упали мои акции: дожил до того, что вынужден жить в автоматической комнатушке.
В самый разгар этих грустных терзаний меня тронул за локоть официант.
— Вам звонят, сэр.
— А? Спасибо, приятель, принесите, пожалуйста, аппарат сюда, к столу.
— Очень жаль, сэр, но его сюда принести нельзя. Это прямо по коридору, кабина номер двенадцать.
— Вот как. Ну, спасибо, — ответил я, стараясь придать голосу побольше искренности, раз уж было нечего дать ему на чай. Огибая столик марсиан, я попытался держаться от них подальше.
Теперь я понял, почему нельзя было принести аппарат к столику: № 12 был кабиной повышенной безопасности, защищенной от подглядывания, подслушивания и многого другого. Изображения не было, и оно не появлялось и после того, как я закрыл за собой дверь. Экран оставался молочно-белым до тех пор, пока я не сел, и мое лицо не оказалось напротив передающей камеры, только тогда молочная пелена экрана растаяла, и я увидел лицо своего приятеля-космонавта.
— Прошу прощения, что побеспокоил, — быстро сказал он, — но я очень торопился и не мог объяснить всего. Я хотел бы попросить вас сейчас же прийти в комнату номер 2106 в отеле “Эйзенхауэр”.
Объяснять он ничего не стал. “Эйзенхауэр” — такое же неподходящее для космонавтов место, как и “Каса Маньяна”. Я почувствовал, что пахнет паленым. В самом деле, не будешь же приглашать первого встречного из бара в свой номер, да еще так настойчиво — по крайней мере, если он одного с тобой пола.
— А зачем? — спросил я.
Лицо космонавта приняло вид человека, который привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно: я изучал его с профессиональным интересом — это выражение довольно-таки сильно отличается от выражения гнева. Оно напоминает грозовую тучу, набегающую перед бурей. Впрочем, он быстро взял себя в руки и спокойно ответил:
— Лоренцо, у меня нет времени объяснять. Вам нужна работа?
— Вы собираетесь предложить мне работу
— Конечно же, по профессии, — торопливо сказал он. — Причем требуется актер самой высокой квалификации.
Я постарался, чтобы чувство облегчения никак не проявилось на моем лице. То, что я согласился бы сейчас на
Он не клюнул на удочку.
— Я не могу рассказывать это по фону. Вам, наверное, неизвестно, но это факт: с помощью специального оборудования можно подслушивать даже самые надежные линии. Так что поторапливайтесь!
Он был нетерпелив. Чувствовалось, что я ему очень нужен, следовательно, мне свой интерес высказывать ни к чему.
— Послушайте, — запротестовал я. — За кого вы меня принимаете? За коридорного? Или может быть, за мальчишку, который готов разбиться в доску, лишь бы ему доверили что-нибудь поднести? Я — Лоренцо! — Я гордо вскинул голову и принял оскорбленный вид. — Что вы можете мне предложить?
— Хмм… Но, черт возьми, я не могу рассказывать этого по фону. Сколько вам обычно платят?
— Что? Вы имеете в виду мой профессиональный тариф?
— Да! Да!
— За одно выступление? Или за неделю? Или стоимость длительного контракта?
— Нет, я имею в виду не это. Сколько вы берете в день? Минимальная сумма, которую я получаю за одно вечернее выступление, — сотня империалов. — Это было сущей правдой. Конечно, иногда мне приходилось играть кое в каких скандальных и глупых постановках, но получал я за это ничуть не меньше своей обычной платы. У каждого человека должны быть какие-то определенные стандарты. Уж лучше поголодать, чем соглашаться на нищенскую плату.
— Прекрасно, — быстро отозвался он. — Сотня империалов наличными окажется у вас в руке, как только вы окажетесь у меня в номере. Но поторопитесь!
— А? — я вдруг с огорчением понял, что с такой же легкостью мог бы запросить и двести, и даже двести пятьдесят империалов. — Но я еще не принял вашего предложения.
— Это не имеет значения! Мы обговорим все, как только вы появитесь у меня. Сотня ваша, даже если вы откажетесь. Если же вы согласитесь — можете назвать эту сумму премиальной и не входящей в плату за работу. Ну, идете ли вы ко мне, наконец, или нет?
Я склонил голову.
— Конечно, сэр. Потерпите немного.
К счастью, “Эйзенхауэр” расположен неподалеку от “Каса”, потому что мне нечем было бы даже заплатить за проезд. Хотя искусство ходить пешком почти утрачено, я владею им в совершенстве — это дало мне возможность немного привести в порядок мысли. Я вовсе не был дураком и прекрасно понимал, что когда человек с такой навязчивостью пытается всучить другому деньги, настало время изучить карты, потому что здесь явно скрыто что-то или незаконное, или опасное, или то и другое одновременно. Конечно, меня мало волновала законность ради законности. Я был полностью согласен с Бэрдом в том, что Закон часто оказывается идиотом. Но в основном, я ходил по правой стороне улицы.
На сей раз я понял, что располагаю недостаточным количеством информации, вышвырнул все это из головы и, перебросив плащ через руку, шел, наслаждаясь мягкой осенней погодой и богатыми разнообразными запахами большого города. Дойдя до отеля, я решил пренебречь главным входом и поднялся на двадцать первый этаж, воспользовавшись лифтом. Я смутно чувствовал, что это место не очень подходит для того, чтобы публика меня узнала. Мой космический знакомый впустил меня в номер.
— Однако, вы не торопились, — заметил он.
— Неужели? — я как ни в чем не бывало окинул взглядом апартаменты. Номер был из дорогих, как я и ожидал, в нем царил ужасный беспорядок, там и здесь виднелись пустые чашки и стаканы, причем тех и других было не менее, чем по дюжине. Не нужно было обладать богатым жизненным опытом, чтобы сообразить, что тут побывало множество посетителей. На диване, уставясь на меня, лежал еще один человек, в котором я сразу признал космонавта. Я вопросительно взглянул на хозяина, ожидая, что мне представят незнакомца, но никакого представления не последовало.
— Ну, наконец-то вы явились. В таком случае приступим к делу.
— Разумеется. Что наводит на воспоминания, — заметил я, — о какой-то премии или отступных.
— Ах, да, — он повернулся к человеку на диване. — Джон, заплати ему.
— За что?
—
Теперь я точно знал, кто здесь хозяин — хотя, как стало ясно позже, Дэк Бродбент не так уж часто давал это понять. Второй быстро поднялся, все еще недовольно хмурясь, и отсчитал мне полсотни и пять десяток. Я сунул их в карман, понятно, не считая, и произнес:
— Я к вашим услугам, джентельмены.
Бродбент прикусил нижнюю губу.
— Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не упоминать об этой работе.
Поделиться книгой: