Брэдбери

Закончив черновик, Брэдбери лег спать.

А утром 27 января Мэгги позвала его к телевизору.

Глядя на экран, слушая прерывистую речь диктора, Брэдбери заплакал.

В тот черный день в Хьюстоне в кабине космического корабля «Аполлон-1» при проведении наземных испытаний произошел пожар, в котором погиб весь экипаж «Аполлона» — молодые друзья Рея Брэдбери астронавты Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи.

Последнее, что услышали радиооператоры в Центре управления, — отчаянный крик Чаффи: «Мы горим! Вытащите нас отсюда!»

К сожалению, сложная конструкция замков не позволила астронавтам быстро открыть люк изнутри — все трое погибли в считанные секунды.

Как позже было установлено, причиной катастрофы стало обычное короткое замыкание прямо под креслом Роджера Чаффи — Роджеру так и не довелось побывать в космосе…

4

«— А вам хотелось бы полететь на Марс? — спросили Рея Брэдбери.

— Вы еще спрашиваете! — воскликнул писатель. — Но, к сожалению, мне уже столько лет, что это давно уже превратилось в несбыточную мечту. Но я хотел бы, чтобы меня хотя бы похоронили на Марсе, — не удержался он от улыбки. — Ведь тогда я навсегда стану первым покойником, зарытым в марсианской почве. Скажем так, мое тщеславие будет утешено. Пусть даже мой прах привезут на Марс в самой обыкновенной консервной банке, я не возражаю. Я рад, что многие миллионы людей представляли планету Марс, читая именно мои рассказы. Признаюсь, до сих пор дети просят автографы, считая меня крутым астронавтом…»

И вот астронавты гибнут.

Действительно настоящие, крутые.

Смерть не дремлет. Смерть помнит о каждом из нас.

Я сейчас вспомнил разговоры с замечательным американским фантастом, с которым мне посчастливилось не раз встречаться — с Робертом Шекли.

Современник Брэдбери, свидетель и активный соучастник той же великой космической эпохи, — высокий, худой, узкое лицо, ничего от рыжей шевелюры, в которой он когда-то красовался на обложках своих первых книг. Несколько резких морщин — вниз от глаз к уголкам рта. Курил беспрерывно, не отказывался от коньяка или водки, а ведь ему было уже под восемьдесят.

— Почему вы так много пишете о смерти, Роберт? — спросил я.

И он ответил:

— Наверное, потому, что это самый интересный момент в жизни.

5

Раздался Глас средь Тьмы, и грянул Свет, И странные на Свет летели твари, И Землю постепенно заселяли, Ее поля, пустыни и сады. Все это нам с рождения известно, Рукой Огня записаны в крови Семь первых дней, Семь долгих дней творенья… И вот сейчас мы, дети этих дней, Наследники Восьмого Дня, Дня Бога, Или, верней сказать, Дня Человека, На тающем снегу стоим, и Время Бушует и под горло подступает… Но птицы предрассветные поют, И мы по-птичьи расправляем тело, И тянемся к таким далеким звездам — Мы вновь лететь готовы на Огонь. И в это время Рождества Христова Мы славим День Восьмой — День Человека, Конец Восьмого Дня — Конец Дня Бога, Все миллионы миллионов лет, Что тянутся от первого восхода, Предел которым наш Исход кладет. И наше тело — воплощенье Бога — Изменится И в огненном полете Сольется с ярым солнечным огнем. И на Девятый День взойдет светило, И различим мы в утреннем ознобе Чуть слышный зов далекой новой тверди. И устремимся в новые сады, И в новых землях вновь себя узнаем, И новые пустыни оживим…137

6

Статья о программе «Аполлон» появилась в журнале «Life» в ноябре 1967 года.

А в следующем году Рей Брэдбери получил за нее высшую награду авиаторов Америки — «The Aviation-Space Writer Robert Ball Memorial Award».

Для получения премии Брэдбери пригласили на мыс Канаверал, но приглашение пришло с запозданием.

— Вы вполне успеете, если сядете в самолет, Рей!

— Нет, никогда! Не могу, — отказывался Брэдбери,

— Но, Рей! Вы не хотите получить такую почетную награду?

— Конечно, хочу, но…

Если уж он испугался лететь в самолете, за штурвалом которого находился сам Джон Гленн, то гражданская авиация… Нет, нет! Брэдбери и на этот раз не поборол страх.

Награду за него пришлось получать редактору Дэвиду Манессу (Devid Maness).

«— Вы никогда не жалели, что родились в XX веке, а не в XXII, например?

— Никогда, — ответил журналисту Рей Брэдбери. — Считаю, я был рожден в правильное время. Когда я родился, в 1920 году, нас еще не окружали так плотно радио и телевидение. О полетах в космос человек только мечтал. Так что, думаю, все сложилось правильно. Может, я и был рожден для того, чтобы придумать и описать многие фантастические вещи.

— Вы часто общаетесь с учеными?

— Меня регулярно приглашают на разные научные конференции, но с учеными мужами мне общаться сложно. У нас разные взгляды на многое. Они почему-то считают меня противоречивым. Однажды меня спросили: “Рей, вы верите в то, что наша Вселенная появилась в результате мощного космического взрыва?” Я ответил, что верю, конечно. “Ага, значит, вы не верите в другое — например, в то, что Землю и все прочее в мире создал Бог?” — “Почему же? — ответил я. — Я и в это верю”. — “Да как же можно верить одновременно и в то и в другое?” — “А вот можно! Никто ведь пока не доказал и не опровергнул все эти утверждения!”

— Сейчас много говорят о клонировании человека…

— Да, говорят, — засмеялся Брэдбери. — Но кто мешает вам самому заниматься клонированием? Женитесь и рожайте детей — они и будут вашими клонами! У меня четыре дочери, я уже четырежды клонирован. Что тут сложного?»

7

Каждое лето семья Рея Брэдбери выезжала на отдых.

На острове Коронадо, недалеко от Сан-Диего, Мэгги и Рей каждый раз останавливались в одном и том же старом отеле. Чудесные белые пески, зеленая трава, пальмы. Рей много времени проводил с детьми, водил их в кино. Собственно, он проводил время не просто с детьми, он проводил время с любимыми героями своих книг. Кино всегда восхищало его, он принимал его как вторую реальность. Вестерны, ужастики, мелодрамы, японские фильмы с их плохо отредактированными диалогами, боевики, слезливые мелодрамы — все жанры нравились Рею, он все смотрел с одинаковым удовольствием. Мир раздвигался… придуманные детали смешивались с реалиями… лица героев накладывались на лица окружающих…

А однажды — о, чудо! — в Лос-Анджелесе, гуляя по бульвару с детьми, Брэдбери увидел за витринным стеклом магазина… мистера Блэкстоуна! — знаменитого мага и волшебника из своего далекого детства!

Рей торопливо вошел в магазин.

— Здравствуйте, мистер Блэкстоун, — обратился он к изрядно постаревшему за эти годы магу и волшебнику. — В последний раз мы виделись с вами… в тридцать седьмом году. Прошло много времени, но я до сих пор помню каждый ваш фокус, вот как вы меня тогда поразили. А сейчас у меня у самого уже подрастают дочки, и я им о вас много рассказывал. Они… — несколько замялся он, — считают нас большими друзьями. Вы позволите представить их вам?

— Конечно, — засмеялся волшебник.

И переспросил:

— А как ваше имя, мистер?..

И когда девочки вошли, старый фокусник театрально раскинул руки:

— О, Рей! О, мой давний дорогой друг и ученик! Как давно мы с тобой не виделись!

Девочки смотрели на знаменитого мага и волшебника с неподдельным ужасом и восторгом. Даже постарев, он нисколько не подкачал. Он тут же, прямо в магазине, показал девочкам несколько удивительных фокусов с загадочно появляющимися и исчезающими игральными картами…

8

В 1969 году были сняты сразу два художественных фильма по рассказам Рея Брэдбери: «Человек в картинках» и «Летний Пикассо» («Picasso Summer»).

Короткие рассказы снимать трудно, но это не испугало опытного режиссера Джека Смита (Jack Smith).

В основу «Человека в картинках» он положил рассказы «Вельд» («The Veldt»), «Нескончаемый дождь» («The Long Rain») и «Завтра конец света» («The Last Night of the World»), a на главную роль пригласил известного актера Рода Стайгера (Rod Steiger).

Род оказался человеком веселым, но обидчивым и резковатым.

Проезжая мимо дома Брэдбери (часто отказывавшегося от вечерних актерских посиделок), он непременно выкрикивал: «Эй, Брэдбери! Так вам и надо! Сдыхайте тут от тоски!»

К сожалению, фильм «Человек в картинках» не получился.

А «Летний Пикассо» вообще не вышел на экраны.

Этот фильм получился таким плохим, что Брэдбери даже потребовал заменить его имя в титрах на псевдоним.

Но начинали съемку с большим воодушевлением.

Продюсеру Брюсу Кэмпбеллу (Bruce Campbell) пришла хорошая мысль — усилить действие фильма пародийными анимациями по картинам Пабло Пикассо, а кто-то предложил привлечь к съемкам и самого художника.

«Однажды летним полднем Джордж и Элис Смит приехали поездом в Биарриц и уже через час выбежали из гостиницы на берег океана, искупались и разлеглись под жаркими лучами солнца…»

Герои рассказа (и фильма) — жена и муж, отдыхая во Франции, встречают на пляже знаменитого художника Пабло Пикассо.

«Незнакомец (понятно, Пикассо. — Г. П.) рисовал и рисовал и, видно, даже не замечал, что кто-то давно стоит у него за плечом и глядит на мир, возникающий под его рукой на песке. От всего отрешенный художник ничего не замечал, — взорвись в заливе глубинная бомба, даже это не остановило бы полета его руки, не заставило обернуться. На гладком, убитом волнами берегу возникали львы и козы Средиземноморья и девы с плотью из песка, словно тончайшая золотая пыльца. Играли на свирелях сатиры и танцевали дети, разбрасывая чудесные цветы, скакали резвые ягнята, перебирали струны арф и лир веселые музыканты, единороги уносили юных всадников к далеким лугам и лесам, к руинам храмов и вулканам. Не уставала рука одержимого (художника. — Г. П.). Он не разгибался, охваченный лихорадкой, пот катил с него градом. Струилась непрерывная линия, вилась, изгибалась, деревянное стило металось вверх и вниз, вдоль и поперек, кружило, петляло, замирало и неслось дальше, словно вся эта неудержимая вакханалия непременно должна была достичь блистательного завершения прежде, чем волны погасят солнце. На двадцать, на тридцать ярдов и еще дальше, дальше, дальше неслись вереницей загадочных иероглифов нимфы и дриады, взметались струи летних ключей. В закатном свете песок сиял как расплавленная медь, несущая послание всем и каждому. Все кружило и замирало, подхваченное собственным вихрем, повинуясь своим особым законам тяготения. Вот пляшут на щедрых гроздьях дочери виноградаря, брызжет алый сок из-под ступней, вот из курящихся туманами вод рождаются чудища в кольчуге чешуи, а летучие паруса облаков испещрены узорчатыми воздушными змеями… а вот еще… и еще… и еще…»

Мысль пригласить на съемки Пабло Пикассо чрезвычайно понравилась Брюсу Кэмпбеллу. Не теряя времени, он попросил испанского тореадора Домингина, дружившего с художником, стать посредником в переговорах.

К сожалению, в жизни не всё складывается так, как бы нам хотелось.

В сценарии Рея Брэдбери странную «летнюю картину» Пабло Пикассо, набросанную на песке, погубил морской прилив (чего, конечно, можно было ожидать), а в жизни замысел оригинального фильма был погублен человеческим несовершенством (чего никто тогда, к несчастью, не ожидал). Домингин был абсолютно уверен в успехе своих переговоров с художником, но между ним и женой актера Юла Бриннера (хорошо известного в СССР и в России по фильму «Великолепная семерка») вспыхнул неожиданный роман.

А Бриннер был близким другом Пикассо…138

9

«— Ваше отношение к кино?

— Я бы так сказал: хороший кинорежиссер должен быть писателем. Он должен испытать нечто подобное. Он должен примерять мой опыт на себя. Он должен быть полон деталями. Полон теми точками жизни, о которых я упоминал. Даже не пытайтесь усмотреть за всеми фильмами со всеми их взрывами и прочей банальностью. Следить надо за великими режиссерами — вот недавно я пересмотрел “Лоуренса Аравийского” Дэвида Лина — я бы душу заложил, чтобы только написать сценарий для этого режиссера. Или вот фильм русского режиссера, который я видел тридцать лет назад, — о парне, который пошел на войну и в конце концов погиб. И ты сливался с героем, и вместе вы проходили испытание за испытанием. В кинотеатре ты плакал, но это были слезы радости от знакомства с большим произведением.

— А вам понравилась экранизация “Войны и мира” Толстого, сделанная С. Бондарчуком?

— Ну, об этом судить лучше вам, русским. Потому что это ваша национальная эпопея, вы цитируете “Войну и мир” как Библию. Но, насколько я могу судить, русская киноверсия грандиозна. Потому что ухвачен дух, дух книги, это замечательно.

— И вы встречались с Бондарчуком здесь, в Голливуде?

— Да, у меня была своя киноассоциация, и я показал здесь в Голливуде “Войну и мир”. Был дан прием, и все большие режиссеры Голливуда тех лет собрались, чтобы встретиться с Бондарчуком. Были Барри Уайлдер, Уильям Уайлер, Джон Уэйнс, режиссер, Форд, режиссер фильмов с Гретой Гарбо и другие знаменитые режиссеры. Они все выстроились в длинную очередь, и Бондарчук шел вдоль нее и узнавал многих: “О, мистер Форд, мне нравится ваш фильм”. Узнал режиссера Греты Гарбо, еще кого-то узнал. Я пристроился в самом конце очереди и молча наблюдал за всем этим. Бондарчук закричал мне: “Рей! Брэдбери! Это вы?” И он подлетел ко мне, сграбастал меня в объятиях, потащил вовнутрь и схватил бутылку этой “Столичной”, усадил за свой стол, где сидели его близкие друзья. И все режиссеры, стоявшие в очереди, — самые известные режиссеры Голливуда, недоумевали. Они смотрели на меня и говорили: “Кто этот Брэдбери?” И чертыхаясь, они ушли, оставив меня с Бондарчуком наедине.

— Как вы думаете, почему он выделил именно вас?

— Почему? Да просто он любил меня. И он знал мои книги. Ему было наплевать на голливудских магнатов. Но ему было не наплевать на “Марсианские хроники”.

— Когда вы слышите слово “Россия”, что первое приходит вам на ум?

— Я думаю о народе, полном страсти и любви. И лучшие дни его еще впереди. Они уже не за горами, они не так давно уже начались. Рано или поздно русские научатся любить себя и верить в себя, они овладеют будущим. Притом овладеют любовью, а вовсе не войнами или диктатурой. Это произойдет, когда они, наконец, узнают себя самих и обнаружат, что они умеют любить как никто другой. Вот что я думаю. В этом убеждают меня русская литература, русские фильмы. Просто русские еще не стали внутренне свободны, еще до конца не освободилась их энергия, их страсть. Так что предстоящее столетие увидит, как русские люди освободятся от всего, что сковывало их внутренне последние триста лет. И Россия станет сверхмощной державой только благодаря тому, что люди научатся любить самих себя.

— А разве не благодаря нашему газу, нефти, углю?

— Нет. Эти вещи важны, чтобы выжить, но они не заменят самой жизни.

— Догадываетесь ли вы о том, как вы популярны — хотя нет, не популярны, а любимы в России? Знаете ли вы, как ваши книги — на тот момент очень редкие, заметьте, книги, ведь достать их было нельзя, — передавались из рук в руки, как их читали под одеялом с фонариком, быстрее, быстрее, потому что наутро их нужно было передать следующему на очереди? Знаете ли?

— Да, у меня есть фан-клуб в Москве. И пять лет назад они прислали мне пленку, на которой все вместе спели “С днем рожденья тебя”. И это была любовь, как она есть. Да. Это прекрасно».139

10

В 1968 году отношения Рея Брэдбери с Мэгги снова ухудшились.

Один раз она уже пыталась уйти от него — в далеком 1957 году в Риме, но тогда Рею удалось убедить ее остаться. Конечно, это стоило немалых и горьких слез, но теперь Рей растерялся.

В конце концов, только слезами близкого, но теряющего к тебе интерес человека не удержишь.

«Я не мог доверять ей больше», — признался он позже Сэму Уэллеру.