Помоги проекту - поделись книгой:
Другой чудовищный аттракцион в повести — зеркальный лабиринт. Он манит, завлекает, в нем легко заблудиться и сойти с ума среди тысяч собственных отражений, которые показывают человеку его самого — в прошлом или в будущем — и тоже могут обращать его в ребенка или в глубокого старика…
И вот пожилая учительница превращается в несмышленую маленькую девочку, теряет и память, и связи с людьми, никому даже нельзя объяснить, кто она и что с ней случилось, — никто не поверит! А старому библиотекарю — отцу Вилла — этот лабиринт грозит окончательной потерей душевных сил, воли и мужества, преждевременным одряхлением. Тем же равнодушием к себе и окружающему, готовностью сдаться без борьбы грозит отцу Вилла и встреча с незрячей ведьмой. Колдунья издали чует человеческую боль и волнение и прилетает насладиться чужим страданием. Мудрый, но усталый человек, отец Вилла, сначала едва не проигрывает в поединке с ведьмой, которая уговаривает его уступить, отдохнуть: ты только пожелай сам, чтобы сердце совсем остановилось, тогда не будет больно. Силы Зла откровенно наслаждаются человеческими страданиями, но — надо не поддаваться, надо смеяться над ними, тогда победишь, говорит Брэдбери. В книге много ужасов, много надрывного, болезненного. На последних страницах силы Добра все-таки побеждают, но в целом, как это ни печально, — заключала Нора Галь, — книга Рея Брэдбери оставляет самое тягостное впечатление, и я убеждена, что переводить ее не следует!»118
К счастью, книгу перевели и она вышла.
И теперь мы знаем еще одного Брэдбери.
Утренний поезд, с которого на перрон сгружают огромные клетки с хищными животными и всякие тяжелые загадочные ящики… Ужасная волшебная карусель… Комната мрачных кривых зеркал… Страшный музей восковых фигур, заполненный существами в высшей степени несимпатичными, даже злобными… Тут и Мистер Электрико, и Человек-Который-Пьет-Лаву, и Ведьма, и Висельник, и Скелет. И все они — как живые, все они по ночам проникают в город и творят среди людей свои черные дела.
Символ всего самого отвратительного — загадочный господин Дарк.
Всяческие чудеса (не очень приятные) начинаются в повести с того, что друзья Вилл и Джим встречают на улице продавца громоотводов. Верхушка самого лучшего громоотвода выкована в виде полумесяца-полукреста, а вдоль металлического стержня напаяны хитроумные висюльки и завитушки, ну и сам стержень, конечно, щедро покрыт знаками диковинных наречий, цифрами и числами непостижимой величины, пиктограммами в виде небывалых жуков — сплошные щетинки, усики и жвалы…
«— Этот вот египетский. — Джим носом указал на припаянного к стержню жука.
— Точно, парень, — кивнул ему продавец.
— А вон то — финикийские каракули.
— И это верно!
— А для чего? — спросил Джим.
— Для чего? — повторил продавец. — А для чего понадобились египетские, арабские, эфиопские, индейские письмена? На каком языке изъясняется ветер? Какой национальности гроза? Где родина дождя? Какого цвета молния? Куда уходит гром, когда замирает? Ты должен владеть всеми наречиями во всех оттенках и разновидностях, чтобы, когда понадобится, усмирить огни святого Эльма и шары голубого огня, что рыскают по земле точно шипящие кошки. Во всем мире только мои громоотводы слышат, осязают, узнают и шугают любую грозу, откуда бы она ни явилась. Нет такого чужеродного громового раската, который не мог бы утихомирить этот стержень!»
Но отведет ли надвигающуюся беду даже такой мощный громоотвод?
Маленький Джим любит читать книги, но читает он в основном про всякие ужасы и пытки, про потоки раскаленной лавы, льющейся на непокорные головы, про страшные ограбления. Каждый день он и Вилл бегают в библиотеку. Причем, как все мальчишки, они именно бегают!
«Наметив цель, они мчались к ней сломя голову, только пятки да локти мелькали. Никто не побеждал в этой гонке. Никто не стремился победить. Дружба не позволяла им разлучаться в вековечном беге — ухо в ухо, тень в тень. Пальцы вместе хватались за ручки библиотечных дверей, плечи вместе рвали финишные ленточки, теннисные туфли печатали частые следы на газонах; они вместе прочесывали кусты, белками взбирались на деревья, и никто не проигрывал, оба побеждали, сберегая дружбу до будущего времени утрат…»119
Опять теннисные туфли — некий наивный фетишизм был свойствен прозе Брэдбери.
И опять, опять библиотека, описанная с постоянным восхищением и обожанием.
«Во вселенной за их спинами не происходило ничего примечательного, здесь же (в библиотеке. —
Вот и странная карусель — антипод библиотеки.
А рядом с каруселью под одиноким светильником стоят деревянные козлы.
На козлах, словно погребальный сосуд из снега и кристаллов, покоится ледяная глыба длиной около двух метров. Зеленовато-голубоватая, она переливается тусклым нездешним блеском, как будто в ней, в ее полутьме, спрятан холодный драгоценный камень. При свете электричества на белой дощечке ближе к окну можно прочесть каллиграфическое объявление:
«Кугер и Мрак — Представление Демонических Теней.
Цирк Кукол и Марионеток и Луна-Парк на Вашем Лугу…»
А на афише с внутренней стороны витрины еще более крупные буквы:
«САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!»
Такие чудеса мистер Хэллоуэй — один из главных героев повести — видел еще мальчишкой. Местный промышленный холодильник всегда снабжал гастролирующих иллюзионистов огромной глыбой зимы, внутри которой для всеобщего обозрения по 12 часов кряду лежали снегурочки. Зрители упивались диковинным зрелищем и мелькающими на раскрытых белых экранах комедиями, а под конец покрытые инеем бледные девы извлекались на волю потным кудесником и с улыбкой скрывались во мраке за занавесом.
«САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА В МИРЕ!»
Однако сейчас мистер Хэллоуэй видел просто глыбу замороженной воды.
Ничего особенного… Хотя нет, нет… Это была не просто глыба замороженной воды… Внутри ледяной глыбы смутно угадывалась какая-то особенная необычная пустота… И вроде бы эта необычная пустота повторяла форму женского тела…
Что-то страшное грядет…
Вот Джим и Вилл видят паровоз.
С 1900 года в их зеленом городке не бывало таких драных драндулетов.
И весь поездной состав древний — пыльные флаги, серые железные клетки, и скрипит, грохочет он как пыльная церковная музыка. Ох, да это же и правда музыка. Каллиопа — паровой орган, использующий силу пара.
А олицетворение этого ужаса — участники Карнавала.
Вот месье Гильотен — черное трико, черные чулки, на голове черный колпак, руки скрещены на черной груди — стоит навытяжку возле своей кровавой машины; под небесами шатра над ним зависло лезвие, алчный сверкающий нож, жаждущий рассечь пространство. Внизу, у колодок для головы, простерлась в ожидании мгновенной кары черная бутафорская фигура…
Вот Сокрушитель — сплошные жилы и канаты, железо и сталь, поставщик костей, дробитель челюстей, выжиматель живых соков…
Вот Глотатель лавы — со своим давно ошпаренным языком, опаленными зубами, весь в копоти и в шаровых молниях, весь в кипении шипящих прыгающих страшных огней, одну за другой отбрасывающих тени на шатровый свод…
А в кабинах рядом — томятся и ждут своего времени десятки жутких уродцев…
Потом начинают бить городские часы.
Долгое эхо катится по темным помещениям библиотеки.
Сорвался с ветки шуршащий осенний листок… Нет, это всего лишь перевернулась книжная страница… Мистер Хэллоуэй неторопливо переставляет книги, некоторые раскрывает, шепчет: «Смотри-ка!»
В книгах всё, что может грезиться человеку.
Книги — это остановленное Время, это — волшебные Часы.
«Тут был портрет Князя Тьмы, — вот как выглядят эти часы. — А рядом — фантастические рисунки на тему “Искушений Святого Антония”. А дальше несколько гравюр из “Бизария” Джованни Баттисты Брачелли, изображающих причудливые игрушки, человекоподобных роботов, занятых какими-то алхимическими действами. Место без пяти двенадцать занимал “Доктор Фауст”, двух часов — “Оккультная Иконография”, на месте шестерки, где сейчас скользили пальцы мистера Хэллоуэя, — история цирков, луна-парков, теневых и кукольных театров, населенная фиглярами, менестрелями, чародеями на ходулях и марионетками. А дальше: “Путеводитель по Воздушным Королевствам”. Ровно на девяти — “Одержимый Бесами”. Под этой книгой — “Египетские Приворотные Зелья”, а под ней — “Муки Обреченных”, которая в свою очередь придавила “Чары Зеркал”. Ближе к ночи на литературных часах можно видеть “Паровозы и Поезда”, “Тайны Сновидений”, “От Полуночи до Рассвета”, “Шабаш Ведьм” и “Сделки с Демонами”…»
Все книги лежали названиями вверх.
И стрелки на странном циферблате отсутствовали.
Для темных тайн Брэдбери не жалеет слов.
Вот Вилл и Джим видят красные буквы на карусели: «НЕ РАБОТАЕТ! НЕ ПОДХОДИТЬ!» Но там чудесные лошадки, козы, антилопы, зебры, насаженные на бронзовые колья. Точно ли волшебная карусель не работает? Джим легко перешагивает через бренчащую цепь, подбегает к площадке величиной с луну, и чувствительная карусель под его весом накреняется. Джим не раздумывая вскакивает на спину чудесного фиолетового жеребца, но какой-то мужчина, протянув длинные руки между труб каллиопы, хватает Джима, а заодно и его друга.
И тут же появляется другой — ростом с фонарный столб.
«Его бледное лицо с лунными оспинами отбрасывало свет на стоящих внизу. Его жилет был цвета свежей крови. Брови, волосы, костюм — лакрично-черного цвета, а солнечно-желтый камень булавки в шейном платке переливался такими же яркими бликами, как и немигающие глаза. Однако все внимание Вилла приковал к себе костюм. Казалось, он весь соткан из кабаньей щетины, жесткого пружинистого волоса и какой-то трепещущей, искрящейся темной пеньки. Отражая свет, костюм шевелился на теле великана, словно заросли колючей ежевики, и казалось — обладатель этого костюма, не выдержав терзаний, вот-вот закричит и начнет срывать с себя ужасную одежду.
Но он стоял как ни в чем не бывало, а потом сказал: “Моя фамилия — Мрак”.
И взмахнул белой визитной карточкой.
Шелест! И карточка стала синей. Потом — красной.
Взмах! И вот рисунок: дерево, а на суку висит зеленый человечек.
Порх! Ш-ш-ш. “Я — Мрак. А это мой рыжеволосый друг — мистер Кугер”.
Кугер и Мрак. Хлоп-порх-ш-ш-ш. Фамилии возникали и исчезали на белом прямоугольничке. Комбинированное Теневое Шоу Тик-шлеп. Знахарка мешает варево в бурлящем котле. Трансконтинентальный Демонический Театр. Мистер Мрак вручил свою визитную карточку Джиму. Специалисты по проверке, смазке, полировке и починке жуков, именуемых часами смерти. Джим невозмутимо прочел текст. Невозмутимо сунул руку в набитый сокровищами карман, порылся в нем и предъявил свою добычу. На его ладони лежал мертвый коричневый жук.
“Вот, — сказал Джим. — Почините этого”.
Мистер Мрак громко расхохотался:
“Отлично! Будет сделано!”».
«В оставшиеся часы этой ночи ничего особенного не произошло…»
Облака…
Шум ветра…
Шуршащая листва под ногами…
Книги Рея Брэдбери напоминают чудесную переполненную шкатулку.
Даже мрачный похоронный марш, который каллиопа могла играть только задом наперед, явно услышан был при каких-то вполне реальных обстоятельствах — Рей Брэдбери его
«Я хороший человек?» — спрашивает Вилл.
И отец Джима отвечает ему: «Думаю, что да, хороший».
«Но улыбка улыбке рознь, — при этом объясняет он. — Учись отличать мрачные улыбки от светлых. Кто громче всех хохочет и заливается смехом, тот частенько просто притворяется. Он всласть поразвлекался, вдоволь погрешил. А люди очень любят грешить, Вилл, уж поверь мне, если бы ты знал, как они обожают грех во всех его видах, размерах, цветах и запахах. Бывает, человек предпочитает даже насыщаться не за столом, а именно из грязного корыта. Услышишь, как кто-то не в меру громко расхваливает других, обязательно спроси себя — не вышел ли этот человек из свинарника? С другой стороны, несчастный, бледный, замкнутый тип, который кажется тебе прямым воплощением тайного греха и порока, вот он-то нередко и является хорошим человеком — ХОРОШИМ, Вилл. Потому что быть хорошим —
Мы все — переполненные шкатулки.
И тут самое главное: понимать — из чего выбирать?
Когда Рея Брэдбери упрекали в излишнем упрощении, намекали на то, что он так и не смог окончательно выбраться из мутных развалов
В 1962 году с Реем Брэдбери встретились сотрудники будущей, только еще готовящейся Всемирной Нью-Йоркской выставки; для возведения Американского павильона им требовался опытный консультант.
Поделиться книгой: