Помоги проекту - поделись книгой:
— Э, нет, не тогда. Тогда-то все ее друзья говорили: “Не выходи замуж за Рея, он затащит тебя в никуда”. А предложение ей я сделал так: “Мэгги, я собираюсь на Марс и Луну. Хочешь со мной?” И она ответила: “Да”. Это было лучшее “да” в моей жизни. Так она и вышла замуж за писателя, который вел ее в никуда и, вдобавок, без денег. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку в Венисе, по соседству с бензозаправкой. Там на стене висел мой первый телефон. Я подбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. У нас ничего не было. Но знаете, что у нас было? Любовь. Мы занимались любовью на океанских волнорезах по всему побережью — на волнорезе в Венисе, на волнорезе в Санта-Монике, на волнорезе в Оушен Парке. И если бы построили новый волнорез, мы бы и туда примчались, и там бы отметились. Вот что такое любовь — у нас не было денег, но у нас были мы».50
«Марсианские хроники» («The Martian Chronicles») вышли в свет в 1950 году.
«Вдоль всей дороги непрерывной цепочкой, аккуратными кучками лежали старые роликовые коньки, пестрые узелки с безделушками, рваные башмаки, колеса от телеги, поношенные брюки и пальто, драные шляпы, побрякушки из хрусталя, когда-то нежно звеневшие на ветру, восковые фрукты, коробки с деньгами времен конфедерации, тазы, стиральные доски, веревки для белья, мыло, чей-то трехколесный велосипед, чьи-то садовые ножницы, кукольная коляска, чертик в коробочке, пестрое окно из негритянской баптистской церкви, набор тормозных прокладок, автомобильные камеры, матрасы, кушетки, качалки, баночки с кремом, зеркала. И все это не было брошено кое-как, наспех, а положено бережно, с чувством, со вкусом вдоль пыльных обочин, словно целый город шел здесь, нагруженный до отказа, и вдруг раздался великий трубный глас, люди сложили свои пожитки в пыль и вознеслись прямиком на голубые небеса…»
Это из рассказа «Высоко в небеса» («Way in the Middle of the Air») — того самого, об исходе черных из Америки! И какая же у него американская концовка!
«Час спустя Тис и дед, усталые, подошли к скобяной лавке. Мужчины все еще сидели там, прислушиваясь и глядя на небо. В тот самый миг, когда Тис присел и стал снимать тесные ботинки, кто-то воскликнул:
— Смотрите!
— К черту! — прорычал Тис.
Но остальные смотрели, привстав.
И увидели далеко-далеко уходящие ввысь золотые веретена.
Оставляя за собой хвосты пламени, они исчезли. А на хлопковых полях ветер лениво трепал белоснежные комочки. На бахчах лежали нетронутые арбузы, полосатые, как тигровые кошки, греющиеся на солнце. Мужчины на веранде сели, поглядели друг на друга, поглядели на желтые веревки, аккуратно сложенные на полках, на сверкающие гильзы патронов в коробках, на серебряные пистолеты и длинные вороненые стволы винтовок, мирно висящих в тени под потолком. Кто-то сунул в рот травинку. Кто-то начертил в пыли человечка. А Сэмюэл Тис торжествующе поднял ботинок, перевернул его, заглянул внутрь и сказал:
— А вы заметили?.. Он (его улетевший черный слуга, —
«Моей жене Маргарет с искренней любовью».
Мэгги, несомненно, тысячу раз заслужила такое посвящение.
Но о чем они — эти странные марсианские рассказы? Неужели о будущем?
По крайней мере, даты, проставленные над рассказами, указывают в сторону будущего. Вот, например, зима 1999 года — «Ракетное лето», штат Огайо.
Двери заперты, стекла мохнаты от изморози, крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по скользким от гололеда улицам. И вдруг на город нисходит мощная упругая волна тепла, будто рядом нечаянно распахнули дверь гигантской пекарни…
А вот — февраль того же 1999 года, тот же штат.
Только что стартовали на Марс первые переселенцы, чтобы увидеть его голубые холмы, лучезарные луны, мраморные амфитеатры, неподвижные пруды и от горизонта до горизонта — каналы с лодками, изящными, как бронзовые цветки…
Андрей Платонов когда-то корил Александра Грина тем, что в трюмах своего «Секрета», одетого в алые паруса, капитан Грей перевозил не картошку и не чугунные чушки, столь необходимые стране, а всякие экзотические пряности, чай и кофе, ну и все такое прочее. Наверное, и Рея Брэдбери корили за глаза марсиан — обязательно цвета червонного золота, но именно эта божественная чрезмерность создает такую необычную атмосферу…
«Марсианские хроники» кажутся цельным произведением, хотя книга составлена из разных, не слишком-то близких друг другу рассказов и лаконичных связок.
При этом каждая связка имела вполне самостоятельное значение.
Прием, конечно, далеко не новый, им пользовались еще и Джон Дос Пасос, и Эрнест Хемингуэй.
Вот Хемингуэй:
«Все были пьяны. Пьяна была вся батарея, в темноте двигавшаяся по дороге. Мы двигались по направлению к Шампани. Лейтенант то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: “Я пьян,
А вот Брэдбери — «Март 2000. Налогоплательщик»:
«Он хотел улететь с ракетой на Марс. Рано утром он пришел к космодрому и стал кричать через проволочное ограждение людям в мундирах, что хочет на Марс. Он исправно платит налоги, его фамилия Причард, и он имеет полное право лететь на Марс. Разве он родился не здесь, не в Огайо? Разве он плохой гражданин? Так в чем же дело, почему ему нельзя лететь на Марс? Потрясая кулаками, он крикнул им, что не хочет оставаться на Земле: любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли. Не позже чем через два года на Земле разразится атомная мировая война, и он вовсе не намерен дожидаться, когда это произойдет. Он и тысячи других, у кого есть голова на плечах, хотят на Марс. Спросите их сами! Подальше от войн и цензуры, от бюрократии и воинской повинности, от правительства, которое не дает шагу шагнуть без разрешения, подмяло под себя и науку, и искусство! Можете оставаться на Земле, если хотите! Он готов отдать свою правую руку, сердце, голову, только бы улететь на Марс! Что надо сделать, где расписаться, с кем знакомство завести, чтобы попасть на ракету?»
Ключевые слова:
у Хемингуэя — «Затуши огонь. Опасно. Нас заметят»;
у Брэдбери — «Любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли».
Изменился ли человек за последние две-три тысячи лет?
Стал ли он добрее и умнее? Изменилось ли его отношение к миру?
«Конечно, в чем-то человек стал добрее, — сказал в одном из своих интервью Рей Брэдбери. — Но волей-неволей станешь добрее, если для того, чтобы добыть семье чего-нибудь пожевать, не нужно выбираться на мороз и лезть с дубьем на горного козла, достаточно просто снять телефонную трубку и заказать клубнику со льдом! Но вот стал ли человек разумнее? Не думаю. Как он устраивал бессмысленные войны, так и устраивает, даже если знает заранее, что проиграет их».
Земляне у Рея Брэдбери — всего лишь переселенцы.
Одни оставляли опостылевших жен, или опостылевшую работу, или опостылевшие города; другие хотели избавиться от чего-то такого, что постоянно их мучило и томило; третьи покупались на привлекательную рекламу: «Для тебя есть работа на небе!» Они, наконец, вырывались за пределы земной атмосферы, но там их вдруг настигала новая болезнь — одиночество. Внизу уменьшалась и исчезала родная планета, какая-никакая, но своя, а вокруг — черный космос, только космос, ничего, кроме черного космоса. И здесь полагаться можно было только на себя.
Вот и преодолевали сотни и сотни тысяч миль межпланетного пространства для того, чтобы осознать: Вселенная — это и есть Бог!
На фоне такого великого открытия любой абсурд выглядит реальностью.
«Они привезли с собой пятнадцать тысяч погонных футов орегонской сосны для строительства Десятого города и семьдесят девять тысяч футов калифорнийской секвойи и отгрохали чистенький, аккуратный городок возле каменных каналов. Воскресными вечерами красно-зелено-голубые матовые стекла церковных окон вспыхивали нежным светом и слышались голоса, поющие нумерованные церковные гимны. “А теперь споем 79… А теперь споем 94…” В некоторых домах усердно стучали пишущие машинки — это работали писатели; или скрипели перья — там творили поэты; или царила тишина — там жили бывшие бродяги…» («Февраль 2003. Интермедия»).
Орегонская сосна — ракетами! Церковные гимны, расписанные под номерами!
Скоро на Марс («как и следовало ожидать») стали прибывать и старые люди. Немощные и дряхлые, они только и делали, что слушали собственное сердце, щупали собственный пульс, беспрестанно глотали микстуру перекошенными ртами. И на фоне еще слабо мерцающих или уже вымерших городов и каналов, на фоне серебристых городов и золотоглазых марсианок еще реалистичнее, еще страшнее звучат разговоры мистера Стендаля и мистера Бигелоу из рассказа «Апрель 2005. Эшер II».
Вот он, ответ на вопрос, почему мы бежим с Земли.
Да потому и бежим, что на Земле мы никак не меняемся.
Как убивали ближних, так и убиваем, как сжигали книги, так и сжигаем.
«Откуда вам знать блаженной памяти мистера По? Он умер давно, раньше Линкольна. Все его книги сожжены на Великом Костре тридцать лет назад, в 1975 году. Книги мистера По и Лавкрафта, Готорна и Амброза Бирса, все повести об ужасах и страхах, все фантазии, да что там, все повести о будущем сожгли. Безжалостно. Закон такой провели. Началось с малого, с песчинки, еще в пятидесятых и шестидесятых годах. Сперва ограничили выпуск книжек с карикатурами, потом детективных романов, фильмов, разумеется. Кидались то в одну крайность, то в другую, брали верх различные группы, разные клики, политические предубеждения, религиозные предрассудки. Всегда было меньшинство, которое чего-то боялось, и подавляющее большинство, которое боялось будущего, прошлого, настоящего, боялось самого себя и собственной тени. Устрашаемые словом “политика”, понукаемые со всех сторон — здесь подтянут гайку, там закрутят болт, оттуда ткнут, отсюда пырнут, — искусство и литература вскоре стали похожи на огромную тянучку, которую выкручивали, жали, мяли, завязывали в узел, швыряли туда-сюда до тех пор, пока она не утратила всякую упругость и всякий вкус. А потом осеклись кинокамеры, погрузились во мрак театры, и могучая Ниагара печатной продукции превратилась в выхолощенную струйку “чистого” материала. Да, понятие “уход от действительности” тоже попало в разряд крамольных! Всякий человек обязан смотреть в лицо действительности, видеть только сиюминутное! Все, что не попадало в эту категорию, — прочь. Прекрасные литературные вымыслы, полет фантазии — бей влет! И вот воскресным утром, тридцать лет назад, в 1975 году, их поставили к библиотечной стенке: Санта-Клауса и Всадника без головы, Белоснежку и Домового, и Матушку-Гусыню — все в голос рыдали! — и расстреляли их, а потом сожгли бумажные замки и царевен-лягушек, старых королей и всех, кто “с тех пор зажил счастливо”. И развеяли по ветру прах Заколдованного Рикши вместе с черепками страны Оз, изрубили Глинду Добрую и Озму, разложили Многоцветку в спектроскопе, а Джека Тыквенную Голову подали к столу на Балу Биологов! Гороховый Стручок зачах в бюрократических зарослях. Спящая Красавица была разбужена поцелуем научного работника и испустила дух, когда он вонзил в нее медицинский шприц. Алису они заставили выпить из бутылки нечто, от чего она стала такой крохотной, что уже не могла больше кричать: “Чем дальше, тем любопытственнее!” Волшебное Зеркало они одним ударом молота разбили вдребезги, и пропали все Красные Короли и Устрицы…»
«Стал ли человек разумнее? Не думаю. Как он устраивал бессмысленные войны, так и устраивает, даже если знает заранее, что проиграет их…»
Однажды на Марсе перепуганные переселенцы все как один выбежали из домов.
Они бросили недоеденный ужин, недомытую посуду, сборы в кино, они стояли на своих новеньких верандах и с ужасом смотрели на родную такую далекую планету Земля, висящую над горизонтом. Они расстались с ней три или четыре года назад и вот теперь увидели то, чего так боялись: Земля взорвалась!
Как вести себя перед лицом этой нестерпимой беспомощности?
На ночные газоны вынесли остывший ужин, накрыли складные столы, и вот люди вяло ковыряли пищу вилками до двух часов ночи, когда с Земли, наконец, долетело первое внятное послание светового радио.
Словно далекие светлячки, мерцали в небе мощные вспышки морзянки.
АВСТРАЛИЙСКИЙ МАТЕРИК ОБРАЩЕН В ПЫЛЬ…
ЛОС-АНДЖЕЛЕС И ЛОНДОН ПОДВЕРГНУТЫ АТОМНОЙ БОМБАРДИРОВКЕ…
ВОЙНА, ВОЙНА…
Ужасным ощущением такой вот скорой и беспощадной, может, действительно последней в истории человечества войны жили все мы в середине XX века.
5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в небольшом американском городке Фултон, штат Миссури, Уинстон Черчилль произнес известную речь. Кстати, выступал Черчилль в Фултоне исключительно как частное лицо, он не был в то время премьер-министром Великобритании, но авторитет бывшего премьера был так огромен, что его слушали, затаив дыхание. А он всего лишь повторял, казалось бы, всем уже давно известное: атомная война неизбежна… атомная война может разразиться в любой момент…
Рей Брэдбери оказался жестче.
Прекрасная Женевьева вбежала в его рассказ, датированный декабрем 2005 года, прямо из
Но (парадоксы искусства!) всё это обитает в нашем сознании одновременно — и блеск далеких галактик над чудесными туфельками Женевьевы, всегда волшебно царствующей над вещами, и растрепанные волосы брэдбериевской Женевьевы, ужасно улыбающейся нарисованным через трафарет жирным ртом.
Да, Брэдбери доказал: Марс — это тот же Огайо, тот же Иллинойс.
Ничего, собственно, не изменилось. Только планета называется по-другому.
«На заброшенном дворе отец сложил книги в кучу и поджег. Бумага морщилась, словно стариковская кожа, пламя окружало и теснило легионы слов. “Государственные облигации”; “Коммерческая статистика 1999 года”; “Религиозные предрассудки”; “Наука о военном снабжении”; “Проблемы панамериканского единства”; “Биржевой вестник за 3 июля 1998 года”; “Военный сборник”. Отец нарочно захватил все эти книги и теперь с наслаждением бросал их в огонь, объясняя своим детям, в чем тут дело.
— Я сжигаю образ жизни — тот самый, который сейчас выжигают там, на Земле. Простите меня, если я говорю как политик, но ведь я бывший губернатор штата. Я был честным человеком, и меня за это ненавидели. Жизнь на Земле никак не могла устояться, чтобы хоть что-то сделать как следует, основательно. Наука слишком стремительно и слишком далеко вырвалась вперед, и люди заблудились в машинных дебрях, они, словно дети, чрезмерно увлеклись занятными вещицами, хитроумными механизмами, вертолетами, ракетами. Не тем занимались. Без конца придумывали все новые и новые машины — вместо того чтобы правильно управлять ими. Войны становились все более разрушительными и в конце концов погубили Землю. Вот что означает долгое молчание радио. Вот от чего мы бежали. Нам посчастливилось. Больше ракет на Земле не осталось. Пора вам всем узнать, что мы прилетели на Марс вовсе не рыбу ловить. Я все откладывал, не говорил, теперь скажу. Земля погибла. Пройдут века, прежде чем возобновятся межпланетные сообщения, — если вообще возобновятся. Тот наш образ жизни доказал свою непригодность и сам себя задушил. Вы только сейчас начинаете жить. Я буду вам повторять это каждый день…» («Октябрь 2026. Каникулы на Марсе»).
И неожиданно предложил: «А теперь покажу вам настоящих марсиан».
Мимо развалин они пошли вниз к каналу — под звездами, высыпавшими на небо.
— Ну где, где они, эти марсиане?
— Да вот же они, прямо перед вами, смотрите!
И пораженные, — и Тимоти, и Майкл, и Роберт, и мама, и папа, все они долго смотрели в свои отражения в ночной воде, а отражения из воды так же долго всматривались в них…
В том же 1951 году повесть «Марсианские хроники» вышла в Англии — под названием «Серебряная саранча» («The Silver Locusts»).
«Ракеты жгли сухие луга, обращали камень в лаву, дерево — в уголь, воду — в пар, сплавляли песок и кварц в зеленое стекло; оно лежало везде, словно разбитые зеркала, отражающие в себе ракетное нашествие. Ракеты, ракеты, ракеты, как барабанная дробь в ночи. Ракеты роями садились в клубах розового дыма. Из ракет высыпали люди с молотками: перековать на привычный лад чужой мир, стесать все необычное, рот ощетинен гвоздями, словно стальнозубая пасть хищника, сплевывает гвозди в мелькающие руки, и те сколачивают каркасные дома, кроют крыши дранкой — чтобы спрятаться от чужих, пугающих звезд, вешают зеленые шторы — чтобы укрыться от ночи. Затем плотники спешат дальше, и являются женщины с цветочными горшками, пестрыми ситцами, кастрюлями, поднимают кухонный шум, чтобы заглушить тишину Марса, притаившуюся у дверей, у занавешенных окон. За шесть месяцев на голой планете был заложен десяток городков с великим числом трескучих неоновых трубок и желтых электрических лампочек. Девяносто с лишним тысяч человек прибыло на Марс, а на Земле уже укладывали чемоданы другие…» («Август 2002»).
«Марсианские хроники» перевели во многих странах Европы.
К испанскому изданию предисловие написал Хорхе Луис Борхес.
Сам Брэдбери в последующие годы не раз возвращался к своей книге.
В 1997 году, например, он изменил датировку событий — они сдвинулись в будущее, заняв период с 2030 по 2057 год. Он также включил в книгу новеллу «Огненные шары» («The Fire Balloons»), а вместо главы «Высоко в небеса» поставил «Пустыню» («The Wilderness»).
Более поздние переиздания «Марсианских хроник» выходили в свет — одни с интереснейшим предисловием Брэдбери — «Долгая дорога на Марс» («The Long Road to Mars»), другие — с послесловием «Как я написал эту мою книгу» («How I Wrote My Book»)…
Поделиться книгой: