Непредсказанное убийство

Следователь. И не интересовались?

Головлева. Нет, все давным-давно в прошлом.

Следователь. Кто вам открыл дверь?

Головлева. Никто. По телефону он предложил, чтобы дверь была незаперта и я вошла сама, без всяких звонков. Он будет сидеть в кресле и ждать…»

— Романтические выкрутасы, — сказал Розовски, в очередной раз прерывая чтение. — Он сидит в кресле, делает вид, что никого не ждет, и тут входит она, прекрасная и воздушная, нежно обвивает его за шею и… Как вам все это, Грузенберг?

— Никак. Мне приходилось сталкиваться с поведением еще более странным.

— Да? Может быть, может быть…

«Следователь. Опишите, что происходило в квартире, после того, как вы вошли.

Головлева. Я не сразу поняла, что случилось. Он сидел в кресле у накрытого столика, спиной к входу. Я решила, что он просто ждет меня, как и обещал по телефону. Когда я приблизилась и встала перед ним, то поняла, что он мертв. Нож торчал в его груди по самую рукоятку…»

— В этом месте допрос пришлось прервать, — сообщил адвокат. — Ей стало плохо. Я настоял на том, чтобы в кабинет следователя пригласили врача. Допрос продолжили через сорок минут, по собственной просьбе задержанной.

— Что ж, это понятно. Как она объяснила то, что ужин, так сказать, уже съели? Ведь, если верить ее словам, полиция появилась через несколько минут после ее появления в квартире Мееровича.

— Никак не объяснила. Так же не смогла объяснить наличие в квартире покойного ее относительно недавней фотографии с дарственной надписью. Она сказала, что помнит, как подписывала фотографию, но не помнит, кому именно. Не покойному — это она утверждает категорически.

— А кто вызвал полицию? — спросил Натаниэль.

— А вот это загадка из загадок, — сказал адвокат. — Проверка показала, что звонок в полицию был сделан из квартиры номер 25 дома 124 по бульвару Ганей-Кайц.

— То есть, с телефона убитого? — Розовски удивленно поднял брови. — Любопытно…

— Причем в то время, когда там находилась моя подзащитная! — Грузенберг помолчал, потом объяснил, с некоторым сомнением: — В квартире Мееровича есть параллельный аппарат. Один в салоне, где находился труп и Головлева, другой — в спальне. Остается предположить, что в спальне скрывался некто, оказавшийся свидетелем преступления и вызвавший полицию. Если только этот некто сам не был убийцей.

— Тогда ему следовало не полицию вызывать, а от непрошенного свидетеля, то есть, вашей подопечной избавляться, — возразил Натаниэль. — По возможности, радикальным образом. Так же, как от хозяина.

— Вы полагаете, человеку, совершившему одно убийство, так уж легко убить еще одного? — адвокат нахмурился. — Поверьте, подобные вещи редко случаются. Если только преступник не профессионал и не психопат.

— Да, вы правы… Полиция нашла чьи-нибудь отпечатки пальцев на втором аппарате?

— Аппарат был тщательно протерт.

Натаниэль быстро вел пальцем по записи допроса.

— Где то… Ага, вот! — он остановился. — Тут, в конце, следователь спрашивает: «Видели ли вы кого-нибудь, выходящего из квартиры? Может быть, вам показалось, что в квартире есть еще кто-то?» — прочитал Розовски. — Но нет ее ответа.

— Покажите, — Грузенберг заглянул в записи. — Ах, да, сейчас я вспоминаю: она не ответила на этот вопрос. Во всяком случае, ответила невразумительно. Что-то вроде: «Тогда мне показалось… Но сейчас я не уверена…» Или наоборот. Я, все-таки, думаю, что там кто-то был. И что она знает, кто именно. Во всяком случае, догадывается.

— Вот как? — Натаниэль покачал головой. — Цвика, вы ведь общались через переводчика. Возможно, это ваша фантазия.

— Во-первых, я юрист, — возразил адвокат. — В подобных ситуациях фантазия мне попросту противопоказана. Во-вторых, не зная языка, не понимая слов, лучше улавливаешь оттенки интонаций. Поверьте, с этим предполагаемым свидетелем не все так просто.

— И куда, по-вашему, он делся потом? — спросил Натаниэль. — Испарился?

— Не знаю.

— Вы не знаете. Это понятно. А полиция? Полиция знает?

— Полиция сейчас занимается розыском этого пропавшего свидетеля. Кстати, я подозреваю, что именно определенные подозрения полиции в его отношении и не позволили предъявить обвинение задержанной.

— На дверной рукоятке тоже нет отпечатков?

Грузенберг покачал головой.

— Понятно. То есть, ни черта непонятно, — Розовски отложил протокол. — Как вы сказали? Ей до сих пор не предъявлено обвинение?

— Нет. Это значит, — адвокат посмотрел на часы, — что через девять часов ее обязаны будут освободить. Истечет сорок восемь часов с момента задержания.

— В чем же дело? — Розовски по-настоящему удивился. — Ее освободят, суда не будет, ваша помощь не понадобится. Следовательно, и моя тоже.

— Я уверен, что наутро ее вновь арестуют, — мрачно сказал адвокат. — Или через пару дней. Интуиция подсказывает мне, что полиция не отыщет этого третьего, присутствовавшего на ужине. И вновь вернется к попыткам обвинить мою подзащитную.

— Интуиция?

— Если хотите — опыт.

— Понятно, — Розовски вернул адвокату запись допроса.

— Что скажете? — выдержав небольшую паузу, спросил тот.

Розовски пожал плечами.

— Странное впечатление, — сказал он. — Очень странное. Не знаю, что и сказать.

— А что вы посоветуете мне?

— Вам? — Розовски немного подумал. — Объясните, пожалуйста, Цвика, какой вы видите роль частного детектива в этом деле?

Адвокат долго смотрел в пустую кофейную чашечку. «Так, — подумал Натаниэль. — Есть подозреваемая, слепо верящая в астрологические прогнозы, и адвокат, гадающий на кофейной гуще. Мне пора становиться гипнотезером. Этим, как его… Экстрасенсом».

Грузенберг поставил чашку на блюдце.

— Видите ли, Натаниэль, — сказал он хмуро, — я могу выиграть это дело только в одном случае.

— В каком же?

— Если будет найден настоящий преступник. Или преступники, не знаю. Понимаете?

Натаниэль внимательно посмотрел на него.

— Похоже, вы действительно верите в ее невиновность, — сказал он с удивлением. — Ну-ну.

— Я же вам уже говорил, — произнес с некоторой укоризной адвокат. — Я не верю ни единому ее слову. Так, как она рассказывает, — так просто не бывает. Не может быть.

— Но?

— Но в ее невиновность я верю. Не знаю почему, — он замолчал, выжидательно глядя на детектива. Натаниэль неторопливо подошел к окну, поднял жалюзи. С улицы потянуло свежей влагой.

— Дождь, — сказал Розовски. — Вы любите дождь, Цвика? Я люблю. Когда-то любил снег… Скажите, ваша подзащитная обращалась в российское консульство? Или это предстоит сделать вам?

— Госпожа Головлева не обращалась в консульство. И не поручала этого мне.

Натаниэль отвернулся от окна и удивленно взглянул на адвоката.

— Не обращалась? — переспросил он. — И не поручала вам? Но вы, я надеюсь, собираетесь это сделать?

— Думаю, она этого не захочет.

— Почему?

— Непростая ситуация, — Грузенберг покачал головой. — Очень непростая ситуация. Видите ли, как я уже говорил, за две недели до этого печального происшествия моя подзащитная подала прошение о представлении ей израильского гражданства. Она приехала по туристической визе навестить родственников. Уже здесь обратилась в консульский отдел нашего МИДа с просьбой о перемене статуса на репатриантский. По Закону о возвращении она имеет на это право — как дочь еврея.

— Да, я уже понял, но почему она не хочет обращаться в консульство?

— Потому что она не сочла нужным поставить русское консульство в известность о своем решении.

— Да, дела… — протянул Розовски. — Выходит, она теперь никто? В смысле, ничья?

— Вот именно. Российское подданство она уже потеряла, поскольку, фактически, нарушила закон, попросив о подданстве другого государства. А израильского еще не получила.

— Может, и не получит, — заметил Натаниэль.

— Надеюсь, что получит, — адвокат нахмурился. — Очень надеюсь. Хотя бы после того, как мы с вами докажем ее невиновность.

Розовски вернулся к столу, ничего не сказав на это. Перелистал зачем-то лежащие на краю бумаги, отбросил их в сторону.

— Хорошо, — наконец, сказал Розовски. — Вот мой совет. Офра! — крикнул он. И, когда девушка вошла в кабинет, распорядился: — Подготовь для господина Грузенберга бланк соглашения.

— Значит, вы принимаете мое предложение? — спросил адвокат.

— Я не слышал вашего предложения, — Натаниэль усмехнулся. — Но поскольку вы обратились ко мне за советом, вы, как я думаю, собираетесь ему последовать. А мой совет — обратитесь за помощью к частному детективу. Вы уже обратились. И я согласился вам помочь. Только, упаси Бог, вы вовсе не поручали мне расследовать убийство, понимаете? Строго говоря, частный детектив не может заниматься подобными вещами.

— Что же я вам поручаю? — недоуменно поинтересовался Грузенберг.

— Как это что? — в свою очередь, удивился Натаниэль. — Вам же необходимо разыскать женщину, звонившую в полицию в тот вечер, верно? Вы сами об этом говорили!

— Да, конечно! Конечно, я поручаю вам разыскать эту женщину.

— Прекрасно. За это я берусь. Пока Офра подготовит документ, мы можем обсудить размеры оплаты. Но я так и не понял, кто становится моим клиентом: вы, Головлева или ее родственники?

— Я.

Розовски покачал головой в некотором сомнении.

— Скажите, Цвика, ваша подзащитная знает о том, что вы собираетесь обратиться за помощью к частному детективу? — спросил он. — Вы поставили ее в известность?

— Конечно, это противоречит правилам, — ответил адвокат, — но нет, не поставил. Я заручился согласием тех самых людей, которые пригласили меня защищать эту женщину.

— А если она, по каким-либо причинам, не захочет иметь дело с частным сыском?

— Не вижу этих причин. Думаю, она сама понимает, что полиция куда больше заинтересована предъявить обвинение ей, чем разворачивать новое следствие на столь шатких основах, как эти, — он кивнул на протокол допроса. — Родственники ее колебались недолго.

— Кто они, кстати? — спросил Розовски. — Вы говорите: родственники. Кто именно?

— Двоюродная сестра Головлевой и ее муж, Мирьям и Ицхак Шейгер. Я поставил их в известность о том, что собираюсь обратиться к вам за помощью, — сказал Грузенберг. — Они о вас слышали. Я сказал, что постараюсь убедить вас заняться нашим делом. Собственно говоря, я и самой Головлевой сообщил бы об этом, но не хотел зря обнадеживать.

Стоявший у окна спиной к адвокату Натаниэль удивленно на него посмотрел.

— Что значит — зря обнадеживать? — спросил он.

— Видите ли, Натан, я ведь знал, что вы в отпуске, — адвокат засмеялся. — У меня не было никакой гарантии, что вы пожертвуете отдыхом.

Розовски улыбнулся.

— Вы называли хитрецом меня, — сказал он. — Но вы сами хитрец, Цвика. Я-то думал, что вы случайно позвонили мне домой.

— Каюсь. Но у меня не было другого выхода.

— Ну ладно, — Розовски отошел от окна, но сел не за стол, а во второе кресло для посетителей, напротив адвоката, по другую сторону журнального столика. — Перейдем к делу.

Адвокат мгновенно посерьезнел, подобрался. Взгляд его стал цепким и сосредоточенным.

— Во-первых, вы ничего не рассказали о результатах обыска. Разве полиция не проводила обыск в квартире Мееровича?

— Разумеется, проводила.

— У вас, случайно, нет полицейского протокола?

— К сожалению.

— Действительно, к сожалению… Насколько я понимаю, обыск не дал никаких результатов.

— Абсолютно.

— Отпечатки пальцев?

— О телефонном аппарате и дверной рукоятке я уже говорил. На всем остальном — только убитого. И в нескольких местах — в том числе, увы, и на рукоятке ножа — подозреваемой.

— Как она объяснила это?

— Ну, это как раз просто: увидев кошмарную картину, первое что сделала — попыталась вытащить нож. Чисто импульсивно. В итоге — чуть вообще не потеряла сознание.