Трагедия закона. Простым канцелярским шилом

– Я просто сказал им,- объяснил он благодарным слушателям, раздавая карты за партией в "наполеон",- что если хоть кто-нибудь проникнет в вагон, где находится судья Его Величества…

Ему не было необходимости заканчивать предложение, так как все присутствующие ясно понимали, что такое событие подорвет всю британскую конституцию.

Поезд прибыл на станцию назначения во второй половине дня. До чая оставался еще час, и Дерик решил, что пора написать письмо домой. Уезжая, он, конечно, обещал матери, что будет подробно писать ей обо всем, и, разумеется, не сдержал обещания. Прежде всего, оправдывался он перед собой, не так легко написать обо всем. Подобно многим людям, миссис Маршалл свято верила, что все происходящее в уголовном суде представляет собой цепь захватывающих дух событий, что каждое дело – драма, каждый адвокат – гений перекрестного допроса, способный выпытать любой секрет, каждая речь образец красноречия, а каждый судья – Солон древнегреческий законодатель, один из семи греческих мудрецов… Дерик понимал, что, если бы он взялся подробно описывать, что происходило в действительности день за днем, миссис Маршалл нашла бы его отчеты чрезвычайно скучными и, будучи стыдливой женщиной, довольно неприличными. Единственным событием, заслуживающим внимания, было именно то, о котором он должен был молчать. Возвращаясь в мыслях к тому, что случилось в Маркгемптоне, Дерик не находил повода для огорчения. Он многое узнал и избавился от некоторых заблуждений. Его отношения с судьей были настолько дружескими, насколько позволяла разница в возрасте. Правда, Дерик признавался себе, что продолжительные разговоры наедине с судьей начали его утомлять. Кроме того, в глубине души он чувствовал некоторое разочарование по поводу того, что выездная сессия в Маркгемптоне закончилась, благодаря мерам, принятым старшим констеблем, или по каким-то другим причинам, так же неинтересно, как и началась. Дерику хотелось как-то развлечься, и он подумал, что, может быть, леди Барбер, которая должна была присоединиться к ним в Саутингтоне, внесет некоторое разнообразие. Он сидел погруженный в раздумья, так и не начав писать письмо матери, когда Грин неслышно вошел в комнату и известил его, что леди Барбер приехала и что чай сервирован внизу.

Леди Барбер, невысокая, подтянутая, темноволосая дама приятной наружности, говорила безостановочно, произнося короткие фразы приказным тоном. Видно было, что она привыкла высказывать то, что думает, а собеседники прислушиваются к ее мнению. И хотя леди Барбер нельзя было назвать неотразимой красавицей, ей как-то удавалось вести себя так, что ее высокий неуклюжий муж смотрелся рядом с ней как жалкий оборванец. Дерик подумал, что она моложе мужа лет на двадцать. Он ошибался лет на восемь, но и более опытные мужчины могли бы допустить такую ошибку.

Ее светлость встретила Дерика живо и дружелюбно, едва ли не покровительственно:

– Здравствуйте, господин Маршалл. Нет-нет, я не собираюсь шутить по поводу вашей фамилии. Не люблю избитых шуток. Вам, наверное, уже надоело это слушать. Давайте сразу пить чай. Я продрогла до костей в этом жутком поезде. Налейте чаю, пожалуйста. Секретари всегда разливают чай, вы знаете? Невзирая на войну, мне с молоком и двумя кусочками сахара, пожалуйста. Расскажите, как вам нравится эта забавная жизнь.

Дерик сказал, что ему очень даже нравится такая жизнь. Допивая вторую чашку чаю, он пришел к полному убеждению, что разъезды по окружным городам в обществе леди Барбер будут нравиться ему еще больше. Он ощущал возбуждение и радость в предвкушении того, что под ее руководством упорядоченная и сонная жизнь в судейских гостиницах станет оживленнее и интереснее. Леди Барбер не отличалась острым умом и, по мнению Дерика, не была особенно красива. Просто у нее был огромный запас жизненной энергии, побуждающей каждого, с кем она общалась, показать свои сильные стороны в разговоре и суждениях, будь то симпатии или антипатии. Когда леди Барбер покинула гостиную, Дерик подумал, что за эти получаса он говорил больше, чем всю последнюю неделю, выказав недюжинный ум и сообразительность. Лишь значительно позже ему пришло в голову, что под влиянием обаяния леди Барбер и благодаря ее умению выуживать то, что ей надо, он выложил своей собеседнице все свои мысли, деяния и планы на будущее. Дерик не сразу сообразил, что его подвергли умелому и безжалостному допросу. Подобно многим бесхитростным людям, он гордился своей сдержанностью и некоторой скрытностью, поэтому сделанное им открытие его огорчило. Вспомнив слова своей матушки, что расследователи могут выпытать из человека все, если захотят, он с грустью отметил, что из ее светлости непременно вышел бы хороший юрист. Он еще не знал, что многие другие были такого же мнения, не исключая и саму леди Барбер.

Супруг леди Барбер (удивительно, как легко судья – воплощение его величества закона – превращался в ее обществе в "супруга леди Барбер") был в не меньшем восторге от ее присутствия, чем Дерик, но его восторг был другого сорта. За чаем он купался в лучах ее великолепия, одобрительно посмеивался над остротами жены и наслаждался спектаклем, во время которого она умело "прощупывала" молодого человека. В то же время наблюдатель более внимательный, чем Дерик, мог бы заметить, что за восторгом судьи крылось ожидание какой-то опасности. Было бы абсолютно неправильным утверждать, что судья боялся своей супруги. Он просто очень не хотел конфликтовать с ней, и если случалось что-то, что могло вызвать ее недовольство, то всеми силами старался скрыть эту неприятность от нее. Опыт подсказывал ему, что рано или поздно она все равно дознается, но он делал все возможное, чтобы оттянуть час расплаты и тем самым смягчить неприятный разговор. Понятно, что он пока ничего не сказал жене и о дорожном происшествии в Маркгемптоне и надеялся, явно безосновательно, что сумеет скрыть от нее печальный инцидент.

Гром грянул раньше, чем он ожидал. Судья только что закончил одеваться к ужину, когда в комнату вошла леди Барбер с пачкой писем в руке.

– Эти письма пришли утром,- сообщила она.- Тебе следовало бы убедить людей направлять корреспонденцию в суд. Очень неудобно пересылать их, когда ты отсутствуешь. Кажется, здесь нет ничего интересного.

Действительно, там не было ничего интересного. В двух конвертах были, наверное, циркулярные письма, в остальных, с адресом, напечатанным на машинке, скорее всего, счета. Барбер глянул на письма, повертел их в руках. Надо было принять одно из тех, казалось бы, незначительных решений, которые тем не менее могут иметь очень важные последствия, а именно: засунуть письма в карман или вскрыть их немедленно. Барбер посмотрел на часы. До ужина оставалось целых пять минут. Он решил прочитать почту за это время. Если бы Барбер знал, что часы отставали ровно на пять минут, при других обстоятельствах он оценил бы иронию судьбы.

Судья вскрыл один конверт, второй, пробежал письма глазами и бросил их в корзину. Леди Барбер в это время стояла перед зеркалом, поправляя незначительный дефект в макияже. Барбер открыл третий конверт, и в этот момент прозвучал гонг, созывая постояльцев к ужину. К несчастью, гонг отвлек леди Барбер от ее занятия, и она увидела в зеркале выражение лица мужа.

– Что случилось?- резко повернувшись, спросила она.

– Ничего, дорогая, ничего,- ответил несчастный упавшим голосом.

– Ничего? Ты выглядишь расстроенным. От кого это письмо?

– Так, ерунда. И я вовсе не расстроился,- поспешил добавить Барбер.- Ты всегда делаешь скоропалительные выводы, Хильда. Я просто пытаюсь вспомнить это имя. Мне кажется, я его слышал, но не знаю где. Вот и все.

– Какое имя?

– Вряд ли ты знаешь. Необычное имя – Себальд-Смит.

– Себальд-Смит? Мой дорогой, я ведь не какая-нибудь мещанка. Разумеется, я знаю это имя. Насколько мне известно, он один из самых знаменитых современных пианистов.

– Пианист? Боже мой!- Несмотря на все свое самообладание, судья не смог скрыть отчаяния.

– В чем дело, в конце концов?- возмутилась леди Барбер.

Она пересекла комнату грациозной походкой и, подойдя к мужу, выхватила письмо из его нервно подрагивающих пальцев.

В письме было написано:

"Милорд, Мы действуем в интересах г-на Себастьяна Себальда-Смита, который, как Вам известно, был сбит Вашей машиной на Маркет-Плейс в Маркгемптоне вечером 12-го числа сего месяца, в результате чего получил травму. Нам стало известно, что дорожное происшествие произошло исключительно по вине водителя автомобиля. В настоящий момент мы не располагаем полными сведениями о характере повреждений, нанесенных нашему клиенту, но нам известно, что, среди прочего, он получил серьезную травму сустава одного пальца, что может вызвать ампутацию. Учитывая род деятельности нашего клиента, это обстоятельство чревато серьезными последствиями. Мы просим Вас как можно скорее сообщить нам название страховой компании Вашей светлости. В настоящий момент мы формально зарегистрировали намерение нашего клиента подать иск на возмещение ущерба в результате полученной им травмы.

С уважением,

Фарадей, Фотерджил, Крипс и Ко".

Некоторое время леди Барбер молча обдумывала содержание письма. Казалось, она размышляла, как отнестись к неблаговидному поступку мужа. Когда же заговорила, стало ясно, что относится к нему скорее с сожалением, чем с негодованием.

– Уильям, ты неисправим,- заявила супруга.- Ты сам вел машину?

– Сам.

– Значит, это целиком твоя вина?

– Что касается…

– Конечно, виноват ты!- перебила его леди Барбер.- Сколько раз я говорила тебе, что ты не умеешь водить машину в темное время. Прискорбный случай для любого в таком положении. Слава богу, что твое имя не попало в газеты. Я видела сообщение о том, что Себальд-Смит был сбит машиной, но, разумеется, не могла подумать, что это имеет какое-то отношение к тебе. Я знаю, ты не ходишь на концерты, но да будет тебе известно, что своей выходкой ты нанес непоправимый урон музыкальной жизни Лондона. Себальд-Смит! Такие люди, как он, страхуют свои руки на тысячи фунтов стерлингов.

При упоминании о страховке судья вздрогнул.

– Может быть, мы обсудим этот вопрос после ужина?- предложил он.

– Не знаю, что здесь обсуждать,- ответила его жена, выходя из комнаты первой в нарушение славной традиции пропускать вперед судью Его Величества.

Дерик прибыл на ужин в предвкушении продолжения оживленной беседы, доставившей ему массу удовольствия за чаем. К концу вечера он вынужден был признаться себе, что несколько разочарован, и виной тому – судья. Мало того, что он не произнес ни слова,- его молчание сковывало и сидящих за столом. Леди Барбер выглядела еще более жизнерадостной, чем раньше, ее глаза блестели ярче, чем прежде., однако Дерику показалось, что красноречие дамы, которое так очаровало его, неестественно и дается ей с трудом. Кроме того, он заметил, что она не делала попыток вовлечь в беседу мужа. Леди Барбер обращалась исключительно к Дерику, говоря о том и о сем, но ее мысли были явно заняты чем-то другим. Пару раз Дерик уловил, будто слова леди Барбер предназначены не ему, а молчаливой фигуре, сидящей во главе стола, и его охватило неприятное чувство тревоги. Он начал мямлить нечто невразумительное и очень обрадовался, когда Сэвидж поставил на стол портвейн, а леди Барбер удалилась.

Судья выпил три бокала портвейна. Наполняя бокал, он каждый раз поглядывал на Дерика, точно хотел сказать ему нечто очень важное. И каждый раз, словно натыкаясь на невидимую преграду, говорил что-то несущественное о работе на предстоящей сессии. Наконец, как бы смирившись с неизбежным, бросил на стол салфетку, встал и, направившись к двери, буркнул:

– Пожалуй, нам пора присоединиться к моей жене.

Атмосфера в гостиной была еще тоскливее, чем за столом. Тишину нарушал лишь зловещий перестук вязальных спиц леди Барбер. Она угрюмо молчала, а ее муж пребывал в нервном ожидании какого-то события. При всей своей неопытности Дерик догадался, что судья ждет, когда он останется наедине с супругой, и не испытывает особой радости по этому поводу. Дерик понял молчаливый намек. Немного посидев, чтобы соблюсти приличия, он сослался на необходимость написать давно обещанное письмо домой и покинул гостиную.

Как только за ним закрылась дверь, леди Барбер подняла глаза от вязанья и сказала:

– Какой приятный юноша. Он был с тобой в машине той ночью?

– Да, был,- ответил судья и, воспользовавшись предоставленной ему возможностью, поспешно добавил: – Поскольку мы заговорили об этом, я хотел бы обсудить с тобой несколько вопросов, Хильда.

– Раз он был с тобой и все знает,- продолжила свою мысль ее светлость,не надо было отсылать его раньше времени.

– Я не отсылал его.

– Мой дорогой, ты дал понять со всей очевидностью, что ему пора уйти. Впрочем, это твое дело. Меня это не касается. Как я сказала тебе перед ужином, не вижу смысла что-либо обсуждать в этом деле. Бог свидетель, я вовсе не собираюсь раздувать из мухи слона.

Судья промолчал, и она предложила:

– Если ты дашь мне это письмо, я сама займусь им. Не стоит утруждать себя. Сам знаешь, насколько ты непрактичен в своих личных делах. Кстати, ты отправил запрос в свою страховую компанию? Твоя страховка в "Эмпайран"?

Судья промолчал.

– Так ведь?

Судья прокашлялся:

– Это как раз тот вопрос, который я хотел с тобой обсудить.

Чего никогда нельзя было сказать о леди Барбер, так это то, что она медленно соображала. Женщина отложила вязанье и выпрямилась в кресле, широко раскрыв глаза.

– Уильям!- произнесла она угрожающе спокойным тоном.- Не хочешь ли ты сказать, что ты не застрахован?

– Я… Боюсь, что нет, Хильда.

В наступившей тишине леди Барбер несколько раз порывалась что-то сказать, но каждый раз не находила нужных слов. Наконец встала с кресла, подошла к камину, взяла сигарету с каминной полки, закурила и некоторое время стояла молча, спиной к мужу, глядя на огонь. А когда повернулась к нему лицом и судья начал что-то говорить, резко перебила его:

– Ты понимаешь, что это значит? Для тебя, для нас?

– Естественно,- отозвался судья брюзгливым тоном.- Я обдумал ситуацию со всех сторон. Но должен признать: то, что ты сообщила мне перед ужином, значительно осложняет дело. Я имею в виду то, что этот человек – пианист.

– Себальд-Смит!- воскликнула леди Барбер, впервые теряя самообладание.Ну почему, мало того что ты сбил человека, им должен был оказаться не кто иной, как Себальд-Смит?!

– Да, прискорбно,- признал Барбер.- Честно говоря, я не ожидал, я не рассчитывал, что…

– Это значит, что он потребует за ущерб в десять раз больше, чем любой другой человек на его месте,- закончила за него жена.

– Вот именно. Боюсь, его иск за поврежденный палец будет слишком большим.

Некоторое время оба молчали. Когда леди Барбер заговорила, в ее голосе прозвучала насмешка:

– Не могу понять, как ты мог свалять такого дурака, Уильям.

Судья мудро промолчал, а ее светлость, возможно сообразив, что последнее замечание не соответствует ее стилю, постаралась исправить оплошность.

– Происшествие действительно произошло по твоей вине?- поинтересовалась она.- Не мог бы ты сослаться на небрежность истца?

– Моя дорогая Хильда, мы не будем обсуждать этот аспект дела. В моем положении я не могу себе позволить оспаривать иск. Это совершенно ясно. Мне придется согласиться на любые приемлемые для меня условия.

– Но, Уильям, это может нас разорить!

– Нам будет еще хуже, если в результате тяжбы мне придется уйти со своего поста.

– Уйти с поста?

– Видишь ли, Хильда, надо смотреть фактам в лицо.

Снова повисла тягостная пауза. Наконец леди Барбер спросила:

– Уильям, сколько у тебя вообще денег, не считая жалованья?

– Дорогая, мы говорили на эту тему довольно подробно всего месяц-два назад.

– Я помню, но тогда речь шла об оплате нескольких моих несчастных счетов. Сейчас дело обстоит намного серьезнее.

Неожиданно судья рассмеялся громким хриплым смехом:

– Ты воображаешь, что я нарочно сгущал краски и преуменьшал свои возможности? А на самом деле у меня припрятано несколько тысяч, о которых я тебе не хотел говорить?

– Разумеется,- уверенно ответила ее светлость.- Так подсказывает здравый смысл.

– Здравый смысл здесь ни при чем. Я был совершенно откровенен с тобой. Ситуация именно такова, как я тебе объяснил. Кстати, я объяснял тебе ее в течение всей нашей совместной жизни. В течение многих лет мы тратили практически каждый пенни, который я зарабатывал.- От леди Барбер не ускользнули интонации мужа, точнее, то, что он делал ударения на местоимениях.- Кроме весьма скромной страховки, у нас ничего нет. Кроме весьма скромной пенсии – если мне позволят ее выслужить,- нам не на что надеяться. Если со мной что-нибудь случится…

– Благодарю тебя, это я уже слышала,- поспешно заметила леди Барбер.Вопрос состоит в том, где ты собираешься найти десять тысяч фунтов или около того, которые Себальд-Смит, скорее всего, потребует за свой палец?

Судья жадно глотнул воздух. Он не ожидал, что сумма будет так велика, даже при худшем стечении обстоятельств. Барбер уже собирался напомнить жене, что она знает значительно меньше, чем он, о суммах компенсаций за ущерб, нанесенный в результате дорожных происшествий, но вовремя вспомнил, что Хильда несомненно лучше знает, сколько зарабатывают пианисты.

– Боюсь, нам придется резко сократить наши расходы,- произнес он.

Ее светлость взглянула на свое элегантное отражение в зеркале над камином и состроила гримасу.

– Мрачная перспектива,- заметила она. Затем, взяв себя в руки, заговорила отрывистыми фразами в своей обычной деловой манере: – Так вот. Я считаю, что на письмо Фарадея надо ответить, и сделать это профессионально. Могу я написать Майклу от твоего имени и попросить его заняться этим? Думаю, ты захочешь, чтобы он представлял твои интересы?

– Пожалуй, да,- ответил судья без всякого энтузиазма. Он не очень любил своего шурина, но тот был, без сомнения, компетентным поверенным.

– Я попрошу его формально подтвердить получение письма, а потом, когда у меня будет время, съезжу в Лондон и объясню ему все подробно,- продолжала леди Барбер.- Чем дольше мы будем тянуть, тем лучше. У людей, подобных Себальду-Смиту, нет выдержки. Я уверена, через пару месяцев он станет сговорчивее. Кроме того,- неожиданно улыбнулась она довольной улыбкой,- у нас будет время начать экономить.

Когда супруги через некоторое время отправились ко сну, настроение у обоих было значительно лучше, чем полчаса назад. Несмотря на нависшее над ними несчастье, Хильда с ее активным умом была почти счастлива заняться серьезным делом, не терпящим отлагательства. Что касается судьи, он всегда испытывал чувство облегчения, когда ему удавалось передать свои проблемы в опытные руки жены, что чаще всего и случалось. А еще пребывал в приятном состоянии, которое обычно наступает после исповеди. Он чистосердечно признался в своей выходке. Была, правда, некоторая неудовлетворенность, которую судья почувствовал, поднимаясь в спальню. Ведь он ничего не сказал жене о письмах с угрозами, которые получил в Маркгемптоне. С неистощимым оптимизмом, который всегда проявлялся в нем в таких ситуациях, Барбер решил не говорить жене об этом, чтобы не нарушать ее покой. У него вошло в привычку скрывать от жены проблемы. Он делал это инстинктивно, как собака, прячущая косточки в подушках дивана. И с похожим результатом.

Глава 6. ГРАЖДАНСКОЕ ДЕЛО

Выездная сессия в Саутингтоне шла своим чередом. Церемония открытия мало чем отличалась от церемонии в Маркгемптоне, за исключением незначительным местных особенностей. Дерик, усвоивший правила игры и чувствующий себя полноправным участником событий, играл свою роль в спектакле, демонстрируя, как ему казалось, достоинство и отрешенность в должных пропорциях. Он заметил, что присутствие леди Барбер не внесло значительных изменений в текущие дела. Она держалась на заднем плане и для зрителей была просто незаметной фигурой в черном, сидящей либо на последней скамье в церкви, либо в дальнем уголке в суде. На следующий день она вообще не пришла в суд, заявив, что уголовные преступления ей надоели. Леди Барбер прочитала письменные показания и не нашла в уголовных делах ничего интересного с точки зрения юриспруденции. Но несколько гражданских дел, которые должны были слушаться позже, привлекли ее внимание, и она собиралась присутствовать на их слушании. Одно дело особенно заинтересовало ее. В нем впервые должно было быть принято решение по неясному вопросу, связанному с толкованием нового акта парламента. После того как на второй вечер за ужином в гостинице леди Барбер высказала свое мнение об этом деле весьма решительным тоном, Дерик понял, каким образом судья получил прозвище папаша Уильям.

В действительности Хильда Барбер была редким человеком – женщиной с талантом к юриспруденции. Она рассказала Дерику, что была принята в адвокатуру, но никогда не занималась частной адвокатской практикой. Последнее было правдой в том смысле, что, подобно многим женщинам-барристерам, ей не удалось создать свою собственную практику. Не имея влиятельной и могущественной поддержки, она не смогла преодолеть предрассудки, из-за которых профессия адвоката оставалась исключительно мужской профессией. Но Хильда два года провела в Темпле Темпл – здание в Лондоне, где размещаются корпорации барристеров, присутствовала на слушаниях всех самых важных (не только громких) дел и усердно занималась в библиотеке своей адвокатской корпорации. Именно в этот период она проходила практику у известного младшего барристера Уильяма Барбера. Вскоре после окончания практики Барбер отметил два выдающихся события: назначение королевским адвокатом и бракосочетание в том же месяце. Ходили слухи, что оба важных шага были сделаны по инициативе дамы. Нет никакого сомнения, что с профессиональной точки зрения у Барбера не было причин сожалеть ни о первом, ни о втором.

Выйдя замуж,- Хильда Барбер перестала посещать Темпл. Белоснежный парик и блестящая мантия – памятники несвершившихся честолюбивых замыслов – были убраны подальше. С той поры Хильда посвятила себя выполнению двух задач: она помогала мужу делать, карьеру и с легкостью тратила его растущие гонорары. Трудно сказать, где она больше преуспела. Хильда обеспечила Барберу связи в обществе, которых он до нее не имел и которые нужны были ему, чтобы укрепить свою профессиональную репутацию. Раньше поверенные обходили стороной дипломированного барристера мисс Хильду Мэтьюсон. Теперь они считали за честь получить приглашение на коктейль или ужин от блистательной миссис Барбер. Вечерние газеты в одной колонке светских новостей помещали сообщение о речи "выдающегося королевского адвоката", в другой – о том, что его жена присутствовала на премьере или благотворительном балу, причем описание ее наряда занимало обычно больше места, чем содержание речи мужа. Таким образом, и адвокат и его жена были людьми известными и популярными.

Однако было бы ошибкой думать, что, окунувшись в светскую жизнь, леди Барбер утратила интерес к юриспруденции. Если некоторые женщины ее ранга направляли избыток своей энергии в сферу политики или благотворительности, то леди Барбер осталась верна юриспруденции. Никто не подозревал, пожалуй кроме клерка, как много черновой закулисной работы она делала для Барбера. Благодаря своим способностям и складу ума Барбер, так или иначе, стал бы членом королевской скамьи, но его жена вполне справедливо полагала, что ее поддержка сократила срок продвижения мужа на несколько лет и помогла ему справляться с огромными нагрузками, которые он не смог бы осилить в одиночку.

Естественно, Хильда была довольна, что королевский адвокат Барбер стал господином королевским судьей, но в его повышении были свои недостатки. Хильда очень быстро обнаружила, как и многие до нее, что жалованье судьи было меньше доходов известного адвоката. Конечно, было приятно, когда на званом вечере объявляли прибытие леди Барбер, но несколько неловко здороваться с хозяйкой, будучи одетой в костюм, который носишь уже добрую половину сезона. Было еще одно обстоятельство, которое она вряд ли предвидела, да и вряд ли до конца осознавала. Судьи – общественные деятели. Кресло судьи всегда находится, так сказать, в свете юпитеров, поэтому рано или поздно практически и вся личная жизнь сидящего в нем человека становится общественным достоянием. Никто не знал, какие профессиональные советы госпожа Барбер давала в прошлом своему мужу-адвокату, но, когда он стал судьей, довольно многие из его окружения стали поговаривать, что если судья откладывает решение, то окончательный приговор будет вынесен ее светлостью. Однажды, когда речь шла об обжаловании, некий судья апелляционного суда спросил у другого: "Это Хильда так считает?" К несчастью, его вопрос был услышан шустрыми адвокатами. Правда, Хильде не доложили об этом эпизоде, так что никакого беспокойства не возникло. Однако ей стало известно прозвище мужа, папаша Уильям, но она отнеслась к этому с царственным снисхождением. Что касается широкой публики, то для нее леди Барбер продолжала оставаться в тени и, если не считать ее броской внешности, прекрасно играла роль супруги судьи Его Величества.

Дерик быстро обратил внимание на то, что скромность, с которой леди Барбер держалась на публике, не распространялась на ее личную жизнь. Она моментально навела свои порядки в гостинице, командовала миссис Сквайр таким тоном, к которому эта деспотичная леди явно не привыкла, ругала Грина за то, что он не привел в порядок цилиндр секретаря судьи, совершенно подчинила себе и без того покорного Сэвиджа и даже имела несколько стычек с самим Бимишем. Ее светлость и клерк судьи одинаково невзлюбили друг друга с самого начала. Бимиш не служил у Барбера, когда тот был адвокатом. Бывший клерк, к большому неудовольствию хозяина, предпочел остаться в Темпле, поэтому судье пришлось срочно искать ему замену. И хотя он нашел одного из лучших, его выбор не понравился Хильде. Постоянно и откровенно она высказывала свое мнение по этому поводу.

Похоже, судью не особенно волновали разногласия в его окружении. Он не обращал внимания на недовольство сотрудников и решительно отказывался обсуждать Бимиша. Однажды приняв мудрое решение по этому щекотливому вопросу, Барбер твердо придерживался его все время. Если не считать этой стороны их жизни, после признания судьи в первый вечер их пребывания в Саутингтоне в отношениях супругов царила гармония. Все реформы, которые задумывала и внедряла леди Барбер, были направлены на то, чтобы создать удобства не для себя, а для мужа. И ему явно нравились те маленькие знаки внимания, которыми она его щедро одаривала. В результате Дерик почувствовал, что атмосфера в гостинице снова стала теплой и дружелюбной, а жизнь намного более оживленной, чем до приезда леди Барбер.

Хильда заразила судью идеей устроить несколько ужинов в Саутингтоне. На этих чисто официальных вечерах присутствовали представители власти – шериф, мэр и судья графства с женами. Гости обсуждали местные проблемы и разъезжались ровно в четверть одиннадцатого. Кроме всего прочего, эти вечера давали Хильде возможность продемонстрировать ее утонченные светские манеры. Она осторожно руководила беседой за столом, следя за тем, чтобы вечер не превратился в тривиальное официальное собрание, и вместе с тем старалась сдерживать свое красноречие, чтобы не выделяться среди гостей. Но все-таки ей больше нравились ленчи, на которые судья время от времени приглашал адвокатов, ведущих уголовные дела. Лучше всего она чувствовала себя в компании молодых людей. Дерик с грустным удивлением имел возможность наблюдать, как другие, так же как совсем недавно он сам, подвергались умелому допросу. Он также заметил, что в разговоре как с молодыми людьми, так и с опытными адвокатами леди Барбер никогда ни в малейшей степени не проявляла своего знания их профессии. Однажды не моргнув глазом она внимательно выслушала молодого человека, впервые участвовавшего в выездной сессии суда, который пытался подробно объяснить ей какой-то элементарный процедурный вопрос, но объяснял его неправильно.

Уголовные дела в Саутингтоне шли к завершению, и приближалось время слушания того дела, которое очень интересовало Хильду. За день до этого она съездила в Лондон, объяснив мужу, что едет туда, чтобы встретиться со своим братом-поверенным по поводу истории с Себальдом-Смитом. Вернувшись вечером, Хильда сказала только, что день прошел удачно. Судья, для которого любое напоминание о событии в Маркгемптоне было в высшей степени неприятным, вопросов не задавал. За ужином Хильда заговорила о деле, которое должно было рассматриваться в суде на следующий день.

– Судя по заявлению, Фрэнк Петигрю будет выступать на стороне защиты,заметила она.- Мы позовем его на ужин. Пора пригласить человека, который умеет развлекать компанию.

– Моя дорогая,- резко возразил Барбер,- я уже приглашал Петигрю на ленч в Маркгемптоне. Я не одобряю оказания знаков внимания тем или иным адвокатам, кроме особых случаев, и сейчас не вижу повода для этого.

Леди Барбер надула губки.

– Я хочу пригласить Фрэнка,- заявила она.- С ним интересно, он забавный, и я не видела его сто лет.